Текст книги "Трикстер, Гермес, Джокер"

Автор книги: Джим Додж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Бешеный Билл стоял, прислушиваясь к эху собственного голоса, парящему над котловиной. Когда оно окончательно растворилось в воздухе, он повернулся к Дэниелу:

– Йодль. Я научился этому у Лao Линг Ши, когда занимался дыхательными упражнениями.

– Это было красиво и трогательно, но я слышал не вас – это был голос моей матери.

– Ну, тебе виднее, – пожал плечами Бешеный Билл, – ты лучше знаешь, что слышал. На ужин у нас сегодня тушеный заяц, пойду поищу грибов для соуса. Если жаждешь помочь, можешь обтесать еловые колья, которые я нарубил накануне, и принести их сюда в лагерь. Они сложены под большим кленом, на западной стороне. Не забудь топор.

– Ладно, – сказал Дэниел, заглатывая блин. Он не мог понять, зачем Биллу понадобились еловые колья, но не хотел доставлять тому удовольствия, выказывая свой интерес.

Размахивая кривобокой самодельной корзинкой, Бешеный Билл направился вокруг озера к южному хребту. Выйдя к вершине, он остановился и коротко крикнул: «Оо-делл-а-ееее-оооо». Эхо прокатилось по ущелью.

– Гад, – буркнул Дэниел. Вечно ищет ошибки и не преминет на них указать. Что он за учитель? Дэниел начал подозревать, что все странности Бешеного Билла были просто прикрытием недостатка знаний и опыта. С мрачным удовольствием он вспомнил, как хорошо ему было эти семнадцать дней в одиночестве: никакого надзора, никаких насмешек, тычков и попреков.

Дэниел вымыл посуду, взял топор и пошел вдоль озера. Колья были сложены в небольшую поленницу ярдах в ста кверху от озера. Дэниел потянул за один из кольев, краем глаза заметил рядом что-то ярко-красное, успел с ужасом подумать: «Змея», – и осознать, что это шнур.

С неба раздался крик: «Дэниел! Беги!»

Он замахнулся на шнур топором, но было поздно. Взрыв тряхнул его, и он отлетел назад, прикрывая руками виски, с недоумением глядя на осыпавшее его конфетти из мокрых листьев. Он посмотрел на свои руки: крови не было. Он взял топор и огляделся. Заметив маленькую дымящуюся воронку пятьюдесятью ярдами выше, он бросил топор и огляделся в поисках шнура.

С пронзительным орлиным криком Бешеный Билл набросился на него из-под свисавшей ветви старой ели и повалил. Пока Дэниел выворачивался и вставал на ноги, Бешеный Билл успел отбросить топор от греха подальше. Правой рукой Дэниел наотмашь ударил Билла в грудь, левой – по щеке. Бешеный Билл ссутулил широкие плечи и попытался кулаками прикрыть лицо, одновременно защищая локтями солнечное сплетение. Дэниел ударил его в живот. Билл крякнул, но продолжал держать руки в том же положении.

– Защищайтесь! – заорал Дэниел и снова ударил его в живот. Когда руки Бешеного Билла на секунду опустились, левой рукой Дэниел стукнул его по голове. Бешеный Билл застонал и покачнулся, стараясь удержать равновесие. Он тряхнул головой, смаргивая кровь, текущую из разбитой брови.

– Защищайтесь! – снова выкрикнул Дэниел.

– Она умерла, Дэниел. Ее больше нет.

Левой рукой Дэниел неосмотрительно ударил Билла снизу в скрещение локтей. Боль отдалась по всей руке от костяшек до плеча.

– Ну давай, – негромко проговорил Бешеный Билл, – выкладывай все, что есть.

Дэниел попытался правой рукой попасть Бешеному Биллу по уху, но тот уклонился. Дэниел сделал выпад левой, но в ней уже не было силы; он снова попробовал правой, но Билл закрылся плечом. Дэниел все бил и бил, до тех пор, пока не выплеснул весь страх, всю ярость и боль, и не упал в конце концов в объятия Бешеного Билла.

В лагере Бешеный Билл наложил импровизированную повязку на разбитый глаз, а Дэниел погрузил распухшие руки в холодную воду. Они долго не разговаривали: Дэниел был не в силах, а Бешеному Биллу нечего было сказать. Наконец Дэниел встал, пошатываясь и не поднимая взгляда от своих рук:

– Когда мы снимаемся отсюда?

– Я – утром, – ответил Бешеный Билл. – Можешь пойти со мной, а хочешь, оставайся здесь. Вечером Оуэн будет неподалеку и сможет тебя подвезти.

– А дальше?

– Я отправляюсь в Аризону, вставить порцию пустыни между ушей. Вся эта буйная растительность начала меня угнетать. Склоняет к сантиментам.

– А я?

– А ты можешь продолжать подготовку. Решай сам.

– Подготовку? Я не знал, что меня к чему-то готовят. К чему же?

– Зависит от того, чему ты научился.

– Уф-ф, ладно. Чему я точно научился, так это не ждать прямого ответа.

– Преподавание – серьезная штука, Дэниел. Я не стану рассказывать тебе о том, чего не знаю.

– Тогда расскажите, что знаете.

– Хорошо. Разные люди имеют разное отношение к АМО. В первую очередь, есть так называемые «друзья» – это довольно открытая система взаимопомощи и моральной поддержки. «Друзья» не платят взносов. Другая группа – «сторонники», принявшие членство АМО: они вносят ежегодно свои пять процентов, получают непосредственную прибыль и поддержку от АМО и одновременно обеспечивают их. И наконец, есть «специалисты». Это люди выдающегося ума или таланта, которые продолжают и поддерживают традиционные умения и практики АМО.

– Если я вас правильно понял, меня готовят в «специалисты»?

– В специалисты подготовить нельзя. Специалист – это человек, который овладел редким умением, достиг особого знания. Научить мастерству невозможно. Можно передать какие-то знания, основанные на информации, можно помочь обнаружить скрытые способности, которые стоит развивать – что влечет за собой и определенную опасность, понятное дело. Дальше ты остаешься наедине с собой. Но, как сказал в четвертом веке Синезий: «Знание готово для того, кто готов к знанию».

Дэниел секунду подумал, разминая руки:

– По-вашему, у меня достаточно способностей, чтобы стать специалистом?

– Дэниел, я не даю оценок. Но – да, достаточно, как и у большинства. Видишь ли, в чем штука: когда информацию перерабатывает мозг, этот процесс может тянуться бесконечно. Только пропущенные через сердце и душу, сведения становятся знанием. Впрочем, у общих рассуждений есть один недостаток – их с легкостью опровергают частные случаи.

– Какого рода мои способности? В каком направлении мне двигаться? Я не хочу, чтобы вы приняли решение за меня, но ваше мнение мне важно.

– Не знаю. Хотя чутье подсказывает мне, что из тебя вышел бы высококлассный грабитель. Не подумай, не банальный вор. В АМО таких называют Воронами, «агентами воздаяния», как говорит Вольта. Из всех специалистов АМО одни лишь Вороны имеют право на убийство человека, поскольку в качестве оружия используют исключительно воображение.

– Как это? Они представляют других мертвыми? Или выдумывают какие-то особые способы, ну, например, стреляют в жертву, пролетая на воздушном шаре мимо ее окна?

– Нет, они оставляют человеку записку: «Сегодня я убью тебя», а на следующий день еще одну: «Нет, я перепутал: это будет сегодня», а потом: «Готовься», и так изо дня в день в течение пары недель, а потом подкрадываются к нему ночью и стреляют над ухом, а когда он в ужасе просыпается, сообщают: «Вот черт, мимо – ну, ничего, всегда есть завтрашний день». Дней через десять жертва врезается на своем спортивном автомобиле в чугунную опору моста.

– Господи, что же надо сделать, чтобы тебя так казнили?

– Дэниел, – Бешеный Билл выразительно взглянул на него, – молчание – золото.

– Как бы там ни было, это убийство, так?

– По вопросам морали обращайся к Вольте. Допущение или недопущение насилия постоянно обсуждается в АМО, и за века существования организации было уже около сотни «официальных мнений» – здесь я полагаюсь на эрудицию Вольты. «Официальная позиция» на сегодняшний день – то, что Вольта называет «сочувствующим неодобрением». То есть убийство другого допускается только в исключительных случаях, например, в целях самозащиты, – однако мы понимаем, что из страха, ярости или равнодушия люди часто совершают ошибки. И мы учитываем человеческие слабости и пороки.

– Как ваш глаз? – спросил Дэниел.

Бешеный Билл хихикнул:

– Заживет, если только тебе не вздумается дать по нему еще раз.

– Это была опасная затея – я имею в виду взрыв. Вы же не знали, как я отреагирую.

– Наверняка не знал – ну что же, жизнь полна неожиданностей. Заряд был малюсенький, несмотря на весь этот грохот, и хорошо прикопан, к тому же взорвался в пятидесяти ярдах, а у меня был при себе переключатель детонатора. Было влом тащиться вниз и прятаться на дереве. А потом ты заметил шнур.

– И пока я голодал и дожидался видений, вы все это подстроили?

– Ни фига. В первые две недели я слетал во Флориду навестить сестру, а потом уж приперся сюда к тебе. Я вернулся две ночи назад, как раз во время грозы. Скажу тебе, переход через Ил меня чуть не прикончил. Я цеплялся за веревку, которую мы с тобой натянули, и меня просто расплющивало водой. Несколько раз я срывался. И тогда я поклялся себе, что если доползу, ухожу в отставку, что бы там Вольта ни пел, сваливаю на пенсию и отправляюсь в пустыню смотреть на закаты и услаждать йодлем слух ящериц.

– Можно я еще кое-что спрошу? Мне это важно. Вы действительно пели йодлем прошлой ночью?

– Да. Но, учитывая акустику котловины, не думаю, что ты мог меня слышать. В конце концов, ты слышал то, что ты слышал. Я только хотел, чтобы ты это понял, вот и все.

– Почему вы не сказали этого утром?

– Чтобы у тебя была возможность подумать. И удивиться.

– У меня было еще два видения.

– Всегда любил видения. Но давай-ка обсудим их за ланчем, поскольку с той стороны реки я притащил не только пиротехнику, но и четыре отличных бифштекса от Тилли и Оуэна, салат, брокколи, дрожжевой хлеб и бутылку каберне за двадцать баксов. Ну, и плюс еще небольшой прощальный подарок, который ждет подходящего момента.

Они ели, пили и разговаривали почти до вечера. Дэниел описал свои видения, Бешеный Билл объяснил, почему не считает их видениями в полной мере, а затем рассказал Дэниелу историю АМО – свою версию, как он подчеркнул, поскольку знание в Альянсе передавалось только изустно – версию, состоящую из догадок и поправок, однако основанную на фактах. Бешеный Билл говорил прямо, открыто и куда более членораздельно, чем всегда. Дэниел не знал, приписать это воздействию вина, утренним событиям или тому, что учение подошло к концу, – да и не особо об этом задумывался.

Когда солнце наклонилось к самому хребту, Билл, слегка пошатываясь, встал и провозгласил:

– Вот теперь настал подходящий момент. Иди за мной.

Они пошли к озеру, навстречу заходящему солнцу. Остановившись на берегу, Бешеный Билл вынул что-то из кармана и протянул Дэниелу. «Это тебе. Я делаю прощальные подарки всем студентам – не в качестве диплома, черт возьми, или символа окончания учебы, а просто в благодарность за все, чему научился во время их обучения». И Бешеный Билл вручил Дэниелу золотую черепашку ручной работы размером в четверть ладони. Глаза у черепашки были из крошечных бриллиантов.

– Какая красивая, – пробормотал Дэниел, покачивая ее на ладони, любуясь ее блеском и прозрачными глазками.

– Некоторые студенты думают, что черепаха – это знак мудрости, но я-то обычно имею в виду только скорость обучения.

Дэниел зажал черепашку в кулаке и взглянул на Билла:

– Знаете, чего я до сих пор не пойму?

– Не знаю, – усмехнулся Билл, – думаю, у меня большой выбор.

Дэниел не обратил внимания на усмешку:

– Я не понимаю, отчего вы так стыдитесь своей нежности.

– Вот и еще одно объяснение тому, почему это именно черепаха. Как ты думаешь, зачем ей панцирь?

Дэниел засмеялся. Он погладил черепашку указательным пальцем, потом размахнулся и изо всех сил забросил ее в озеро.

В том месте, где черепашка с тихим всплеском коснулась воды, пробежала едва заметная дрожь.

Бешеный Билл ошеломленно смотрел на воду, стараясь почувствовать внутри эту спокойную, неизбежную дрожь. Затем он повернулся к Дэниелу и кивнул:

– Хорошо. Очень хорошо, Дэниел. Отлично.

– У меня был отличный учитель.

Они стояли у озера, пока солнце не соскользнуло за хребет. На какое-то мгновение все озеро стало золотым – точно золотая черепашка из глубины вод поделилась с ним своим блеском.

ЗАПИСЬ

телефонный разговор Вольты и Бешеного Билла Вебера

БЕШЕНЫЙ Б.: Lapidem esse aquam fontis vivi. [4]4
  Сей камень суть вода живительного источника (лат.).


[Закрыть]

ВОЛЬТА: Воистину. Как твои дела, Билл?

БЕШЕНЫЙ Б.: Отправляюсь в пустыню.

ВОЛЬТА: Как знаешь, Билл. Я предложил бы тебе миллион долларов, я встал бы перед тобой на колени, умоляя продолжить преподавание в ближайшие пять лет.

БЕШЕНЫЙ Б.: И не мечтай. Удачи.

ВОЛЬТА (со смехом): Ну ладно, ладно, с учением покончено. Кстати, как твой последний ученик?

БЕШЕНЫЙ Б.: Внимателен.

ВОЛЬТА: Кто бы сомневался. Как он тебе?

БЕШЕНЫЙ Б.: Никаких ограничений. Склонен мучить себя вопросами, но порой это резонные вопросы. И я полагаю даже, что он способен додуматься до некоторых ответов.

ВОЛЬТА: Как он отреагировал на взрыв?

БЕШЕНЫЙ Б.: Как и ожидалось.

ВОЛЬТА: Кстати сказать, я тронут тем, что ты со мной посоветовался. Или хотел поделиться ответственностью?

БЕШЕНЫЙ Б.: Даже отважным и безрассудным свойственны сомнения.

ВОЛЬТА: И если они не слишком безрассудны, со временем они обретают мудрость.

БЕШЕНЫЙ Б.: Он был подготовлен к этому. К тому же накануне ночью у него было крайне уместное видение: он слышал, как его мать кричит «Олли-олли-три быка».

ВОЛЬТА: Я же говорил: это будет лучший твой ученик.

БЕШЕНЫЙ Б.: Ты, случаем, не знаешь, кто его отец? Дэниел говорил, его мать не знала и сама, но поскольку тебе известно все, я рискну спросить.

ВОЛЬТА: Увы, не оправдаю ожиданий – понятия не имею. Его мать, Эннели, была женщиной редкой гордости и отваги – надеюсь, я об этом упоминал. Дэниел похож на нее.

БЕШЕНЫЙ Б.: Не спорю, но смотри не перехвали его. Он молод, а в молодости мы совершаем непростительные ошибки.

ВОЛЬТА: Безусловно.

БЕШЕНЫЙ Б.: К тому же у него небольшие неприятности. Он не видел снов со времени взрыва – или же не помнит их.

ВОЛЬТА: Это довольно опасно.

БЕШЕНЫЙ Б.: Ну, не более опасно, чем запоминать их.

ВОЛЬТА: Пожалуйста, не начинай. Во имя нашей дружбы призываю тебя ценить и наши разногласия. Буду тебе благодарен, если ты объяснишь, в чем, по-твоему, заключается неприятность – ты ведь всегда считал отсутствие снов господним благословением.

БЕШЕНЫЙ Б.: Дэниел склонен ходить по краю. Он слишком стремится к забвению.

ВОЛЬТА: Юности свойственно увлекаться.

БЕШЕНЫЙ Б.: Слишком. Это мое мнение.

ВОЛЬТА: Может, ты ищешь в нем отражение своих страхов и желаний?

БЕШЕНЫЙ Б.: Именно так.

ВОЛЬТА: Я не хочу тебя обидеть. По отношению к Дэниелу я ощущаю то же самое. Билл, мы с тобой так часто оказываемся на одной волне, что если бы не твоя твердолобость, нам вообще не о чем было бы спорить.

БЕШЕНЫЙ Б.: История нас рассудит.

ВОЛЬТА: Хочешь сказать, цыплят по осени считают?

БЕШЕНЫЙ Б.: Кстати, про осень. Дэниел спрашивал, что ждет его дальше.

ВОЛЬТА: Я как раз хотел это обсудить. Ты же провел восемнадцать месяцев рядом с ним.

БЕШЕНЫЙ Б.: Из которых три последних он варился в собственном соку.

ВОЛЬТА: Что, уже гормональные изменения? Значит, с головой можно попрощаться. Что предложишь?

БЕШЕНЫЙ Б.: Мой совет: секс, рок-н-ролл и наркотики. Изрядную дозу премудрости он уже получил – теперь пусть немножко побудет на воле. Хотя безопасности ради стоит слегка за ним приглядывать.

ВОЛЬТА: Как насчет Мотта и тетушки Шармэн?

БЕШЕНЫЙ Б.: То, что надо.

Благодаря юридической магии Александра Крифа Дэниела освободили от опекунского надзора, он сдал экзамены на аттестат зрелости и был готов приступить к поиску подходящей работы. Александр Криф упомянул, что в Ариба Фарм и Ранч Компани как раз начался набор; случайно у него в кармане завалялась и их визитка. Дэниела приняли на работу прямо по телефону и велели связаться с экспериментальной базой Рокинг Он, фермой в три тысячи акров на юге Орегона, где его будет ждать Мотт Стокер, управляющий.

Приехав на ферму неделю спустя, Дэниел с удовольствием отметил, что Мотт действительно ожидал его. Мотт был шести футов восьми дюймов росту и весил фунтов 260. Картину идеальной физической мощи дополнял зигзагообразный шрам на лбу, длинные спутанные черные волосы и такая же борода. Соответствующим было и одеяние: широкополая австралийская шляпа, украшенная связкой акульих зубов на тонкой золотой цепочке, обвислая куртка из оленьей кожи, вся в жирных пятнах, подпоясанная кобурой с автоматическим кольтом сорок пятого калибра, лента с боеприпасами через плечо, повязка на бедрах (штаны из оленьей кожи надевались только в город) и пара мотоциклетных башмаков. Только бледно-голубые глаза Мотта Стокера не вязались с остальные обликом: этот цвет казался неправдоподобно нежным, он реял где-то на границе тени и света.

Глаза Мотта понравились Дэниелу больше, чем все остальное. Когда они сели в седло, Дэниел поразился, как мулу Мотта, Мудозвону, удается выдерживать своего седока да еще и оттопыренные седельные сумки и ножны (в одних было короткоствольное духовое ружье двенадцатого калибра, в других морская модель винтовки М-16).

Дэниел с деланным равнодушием кивнул на всю эту амуницию и спросил:

– Здесь опасно?

Мотт протяжно и задумчиво отпарировал:

– Лучше потаскать эти штуки зазря, чем облажаться, когда их нет.

– А что в сумках?

– Гранаты, миномет, патроны и снаряды про запас, так, хрень всякая.

– Хороший арсенал.

– Да-a. Мне бы еще базуку – знаешь, из тех, со Второй Мировой. Вот это вещь.

– А куда мы направляемся? – опасливо спросил Дэниел.

– Смотаемся в прерию Граус, встретим Люсиль.

– А кто это?

– Дэн, а Дэн, мне вроде говорили, что ты въезжаешь в ситуацию. Так вот, чтобы действительно в нее въехать, а не прокатить мимо и не врезаться со всей дури, запомни: не задавай чересчур много вопросов.

– Я думал, это всего лишь ферма.

– Му-у, – протянул Мотт.

К восходу солнца они добрались до бревенчатого моста через Кроудед Крик. Переезжая мост, Мотт вдруг откинулся назад, держась за вожжи, с воплем: «Мудозвон, стоять, сукин сын!» Дэниел тоже придержал коня. Мотт спешился и достал из-под настила моста бутылку с прозрачной жидкостью, емкостью в кварту.

Он открутил крышку и махнул бутылкой в сторону Дэниела: «Завтрак». Выхлебав примерно треть, он выдохнул: «Вах!», затем протянул бутылку Дэниелу.

Дэниел взял ее, поморщившись от запаха:

– Зачем это?

– Помогает согреться в нашем холодном мире, – прохрипел Мотт. – Чистый виски. Самодельный.

Дэниел осторожно отпил. «Вот это да, – просипел он. – Жжет».

– Не стесняйся, пей – до вершины еще далеко.

Дэниел сделал глоток еще меньше первого и вручил бутылку Мотту. Тот предложил мулу. Мудозвон обнюхал бутылку, фыркнул, подумал и припал губами к горлышку. Мотт придерживал бутылку, пока мул не мотнул головой и не подался назад.

– Привередничаешь, скотина, – сказал Мотт и пояснил:

– Не любит, если выдержка меньше месяца.

– Ии-и-го-го-гоу! – завопил вдруг Мудозвон и рванулся вперед через мост.

Мотт выдернул кольт и прицелился в убегающего мула.

– Не надо! – воскликнул Дэниел.

Мотт выстрелил, пуля взметнула пыль в двадцати ярдах перед мулом. Мудозвон остановился и с невинным видом принялся щипать траву.

– Да ты не волнуйся, – Мотт обернулся к Дэниелу, – я всегда даю ему предупредительный выстрел, а уж потом открываю огонь всерьез.

– Наверное, не стоило поить его виски, – заметил Дэниел.

– А хрен-то. Виски ему полезно, прибавляет резвости. А вот наркоты ему даже не предлагай. Не переносит. Параноик.

– Не буду, – пообещал Дэниел.

Час спустя они остановились в дубовой рощице.

– Кофе, – сообщил Мотт, доставая из седельной сумки стальной термос. – Тебе покрепче?

Он налил в чашку черной густой жидкости консистенции расплавленного асфальта.

– Кофе пополам с гашишом. Поэтому так густо.

Дэниел с сомнением принял чашку:

– Я думал, гашиш курят.

– Вот еще. Портить легкие, – сморщился Мотт, наливая чашку для себя.

– Вы любите наркотики?

– Ага. А ты?

– Я пробовал один раз, в Беркли.

– И как тебе? Пробило?

– Не сказал бы. Просто все вокруг изменилось.

– Это точно. За это я их и уважаю, – протянул Мотт. – Дурь всегда одна и та же, это ты меняешься, надо же с чем-то сравнивать. Ну, примерно как уровень реки определяешь по валунам.

– Что-то не пойму, – Дэниел осторожно отпил из чашки.

Мотт терпеливо пояснил:

– Смотри, Дэн: как понять, что изменилось, ты или то, что вокруг?

– Может, и то, и другое? – предположил Дэниел.

– Вот чтобы в это врубиться, и нужна дурь.

– Или еще что-нибудь, – заметил Дэниел. Он уже с трудом врубался в смысл разговора.

– А еще я люблю, когда цвета сливаются, – ухмыльнулся Мотт.

До ланча было еще три остановки: у обгорелого елового пня нашелся бачок с закисью азота (Мотт его почти опустошил, поскольку Дэниел взял самоотвод), потом был тайник с черным опиумом, плотным, как ириска (Дэниел отказался, Мотт откусил кусок примерно с грецкий орех), и наконец в развилке молодого дуба обнаружилась водонепроницаемая коробочка с капсулами ЛСД – Дэниел попробовал одну, Мотт проглотил несколько.

На ланч остановились в маленькой хижине в Палмер Ридж. В стенном шкафу громоздились банки с чили, пропановый холодильник был набит пивом. Мотт смешал содержимое нескольких банок в большом чугунном котелке и затопил печь:

– В честь нашего знакомства угощу тебя настоящем фермерским ланчем Семерка-Не-Откинь-Копыта а-ля Мотт Стокер: на шесть частей мяса одна часть красного перца. Я каждый месяц стряпаю целый бак чили и оставляю банки везде, куда меня может забросить по делам. Имей в виду, Дэн: это чертовски специфическая жратва.

Дэниел попробовал – показалось, что с нёба содрали кожу. Он принялся судорожно глотать воздух.

– Островат, а? – Мотт зачерпнул еще ложку.

– Да-а, – выдохнул Дэниел.

– Вся штука в перце. Я ращу его сам, по собственному методу, уже лет десять как. Видишь вон ту теплицу за сараем? Думаешь, что там, как не друзья-перцы? Всякий раз, как у меня есть свободная минутка, я захожу к ним поболтать: называю их тормозами, ублюдками, безмозглыми сорняками. Я их щиплю, дрочу на них, тычу всякими палками. Поливаю ровно столько, чтобы не засохли. От жажды перец становится жгучим, от злости – по-настоящему злым.

Дэниел допивал вторую банку пива и по-прежнему не мог говорить. Он кивнул в знак понимания.

Мотт зачерпнул еще чили, стирая пот со лба.

– Это чили из оленины. Хочешь спросить, а как же говядина? К черту говядину. И хваленые рецепты чили с кулинарных конкурсов – к черту! Все, что нужно для настоящего чили, – это мясо, перец, ключевая вода, немного крови дикого кабана и три чайных ложки пороху. Иногда я в него бросаю горсть псилоцибиновых грибов, если они есть под рукой, но мое личное мнение – от них чили только слабее.

– И немножко серной кислоты, – пробормотал Дэниел онемевшими губами. При упоминании кислоты стены хибарки начали растворяться.

– Давай ешь, – подтолкнул его Мотт. – Люсиль прилетает через час, нам еще ехать и ехать.

– Не хочу оскорбить вашего гостеприимства, но боюсь, этот чили для меня островат. Просто уши горят.

– Еще бы. Добрая порция настоящего горного чили делает из сопляков настоящих фермеров и удлиняет член на целый дюйм! Не бойся, со временем войдешь во вкус. Я обижусь только, если ты притащил с собой какие-нибудь дохлые бутерброды с сыром или с этим… как его… тунцом. Этого я не люблю.

– Хотите, я помою посуду? – вызвался Дэниел.

Мотт опустошил еще одну банку пива:

– А я сверну нам пару косяков на дорожку.

– Куда мне деть остатки?

– Вывали обратно в котел для Мудозвона. Он заслужил хорошую жратву. С прошлого вторника ни разу ни лягнул меня в задницу.

Дэниел с восхищением наблюдал, как мул поглощал чили и заедал его влажным мхом со ствола дерева, к которому был привязан. Дэниел тоже отщипнул немного и сунул в рот. Полегчало.

– Соображаешь, – одобрил Дэниел и потрепал мула по шее.

Мудозвон мотнул головой и свирепо куснул Дэниела за бок.

На вопль Дэниела Мотт выскочил из хижины с кольтом в одной руке и огромным ножом в другой.

– Не надо! – Дэниел вцепился в его руку. – Это всего лишь Мудозвон. Сукин сын меня укусил. – Дэниел задрал рубашку и показал Мотту синяк размером с куриное яйцо.

– Ты что, пытался трахнуть его, или что он натворил?

Дэниел не понял, к кому из них адресован вопрос, но на всякий случай ответил:

– Да ничего особенного, я просто кормил его, ну, и похлопал по шее.

– Вот блин. Никогда больше так не делай. Не выносит нежностей. – Мотт засунул пистолет в кобуру, нож заткнул за голенище сапога.

– Знаете что, – начал Дэниел, потирая укус, – я провел часть жизни в горах. Я знаю их и чувствую себя там в безопасности. Проснувшись сегодня утром, я представлял, что проведу день в милейшей коровьей компании – и вот я здесь шесть часов спустя, меня шатает от наркотиков, уши горят после ланча, ненормальный мул с садомазохистскими наклонностями, любитель виски, чуть не перекусил меня пополам, мы отправляемся к какой-то неведомой женщине с неведомыми целями – есть от чего растеряться! По-моему, происходит что-то не то.

– А ты что, видел, чтобы где-то происходило то? Но, как говорят у нас в Рок-Айленде: что нашел, с тем и пошел.

– Ладно, – сказал Дэниел, – я понял.

– Не бойся, Дэн, – Мотт диковато подмигнул своим светло-голубым глазом. – Все схвачено.

Он щелкнул Мудозвона по носу и вскочил в седло.

– Едем встречать Люсиль.

Дэниел и Мотт издалека заслышали ее приближение. Они остановились среди деревьев на вершине хребта и подождали несколько минут, затем Дэниел насторожился и взглянул на Мотта:

– Что это?

Мотт раскурил косяк размером с хорошую сигару и выдохнул:

– Люсиль.

– Да нет, – Дэниел прислушался, – это… какая-то машина… Слышите?

Он попытался изобразить звук: – Чоп-чоп-чоп… Когда его пропитанный наркотиками мозг осознал, что звук был знакомым, он вцепился в Мотта:

– Это же вертолет!

– Да-а, – выдохнул Мотт, – его мы и ждем.

Дэниел тоже выдохнул, но с другим чувством, а затем проворчал раздраженно:

– Черт возьми, а предупредить нельзя было? У меня не очень счастливый опыт общения с вертолетами – так что их появление действует на меня…

– Как скипидар на голую задницу, – подхватил Мотт.

– Так что, Люсиль прилетает на вертолете?

– Нет. Люсиль и есть вертолет.

– Ага. Теперь это хоть на что-то похоже. И подозреваю, что она привезла вам ежедневную дозу.

– Почти угадал, Дэн. Доставка и вывоз происходят еженедельно. Пилота зовут Эдди-Низколет. Для парня с равнины он ничего, только не вздумай ляпнуть худого слова про Люсиль, не то дело кончится поножовщиной.

Вертолет протарахтел над верхушками деревьев, сделал резкий вираж, описал круг и сел, приминая несущим винтом траву. Это был старый «Сикорски» времен корейской войны, но измененный до неузнаваемости. Корпус был переделан и удлинен, все наружные детали покрыты хромом, темно-синий фюзеляж поблескивал рифленой обшивкой. Изысканная золотая надпись на задней панели гласила: «Люсиль». В кабине пилота болталась пара розовых пенопластовых игральных костей с точками.

– Это Низколет, – Мотт оторвал зад от седла. – Бросим-ка нашу скотину здесь и пойдем поздороваемся.

Когда они подошли к вертолету, Эдди как раз выбрался из кабины и пригибаясь пробежал под винтом, одной рукой прижимая к себе видавший виды чемоданчик, а другой прикрывая голову.

В этот день Дэниел увидел зрелище, доступное немногим смертным: в горах Орегона полуголый горец покупал тридцать фунтов афганского гашиша у худого парня с землистым лицом, одетого по последней моде пятидесятых: потертые белые замшевые туфли, черные китаезы, подпоясанные ярко-розовым кожаным ремнем, и алая шелковая рубашка, почти касающаяся поднятым воротничком тщательно напомаженного кока.

Мотт и Дэниел общались с Эдди в роще. «Новый кот в оборот?» – поинтересовался он, едва заметно указав на Дэниела хмурыми карими глазами.

– А это Даниэль, развратный малый, видал женских задниц побольше, чем унитаз в публичном доме. Прислали сюда поучиться торговле, пожрать моего чили да отрастить кое-что, чтобы в штаны не помещалось.

Эдди кивнул, разглядывая Дэниела из-под летных очков.

– Рад познакомиться, – сказал Дэниел. – Видеть такую машину, как у вас – просто счастье. Это настоящее произведение искусства.

– Попотел я над ней, это верно, – ответил Эдди с деланным безразличием. – В безветренную погоду делает два с половиной оборота. А попадись в небе какая песчинка – двери сорвет к черту.

– Это, наверное, очень удобно, – поддержал разговор Дэниел.

– Охренеть до чего удобно, – буркнул Эдди. – Так же спокойно, как под бабой скакать.

– Черт побери, Низколет, не напоминай мне. Я так возбужден, что готов трахать все, что движется.

– Только не приставай к Люсиль, – одернул Эдди.

– Не буду, – заверил его Мотт. – Из всех машин я люблю только кольты.

– Чувак, а не пора тебе подзавязать с дурью? Глаза у тебя как эти… Черт возьми, как называются эти хреновины?

– Шутихи? – предположил Дэниел.

– Точно, – Эдди щелкнул пальцами. – Никак не пойму, то они закручиваются, то раскручиваются.

– Без тебя знаю, – кивнул Мотт. – Но хотя старина Дэн и поможет мне кое с чем, я тут озадачился с оценкой продукта. Это жуткая ответственность, но я создан для загруза, если ты понимаешь, к чему я клоню. Если интересуешься, достань у меня из кармана сигарету с отличным планом, собственноручно выращенным. Нечто между Тройным Крушением и Полиомиелитом Гумбольдта. Вот уж вещь так вещь. Доведет до кровавых соплей.

– Спасибо, чувак, но два плана одновременно – этого я пока не умею и, пожалуй, не хочу учиться. У меня еще заброска в Кейв Джанкшн. Так что давай-ка к делу. Мне скоро пора валить.

– Что ты привез?

Эдди открыл чемоданчик:

– Черный Гхани, отменного качества из Гиндукуша. Последний сбор до того, как туда ввалились русские. Двадцать фунтов.

– Сколько это в деньгах? – Мотт хлопнул рукой по куртке. Дэниел, вспомнив о ноже, возникшем из сапога, поднапрягся.

– Шестнадцать кусков.

Мотт вытащил большой бумажник из лосиной кожи.

– Шестнадцать? – с сомнением переспросил Мотт. – Что-то больно дешево.

– Чувак, это не ко мне, мое дело – привезти-увезти.

Мотт вытащил большую кипу стодолларовых бумажек и начал считать.

– Я могу перепродать его по двадцать за фунт, да ко мне еще и очередь выстроится.

– Это была хорошая сделка, ты же знаешь правило: не наваривать больше сотни на фунт, если имеешь дело с Альянсом.

Мотт что-то буркнул, продолжая считать.

– Почему такое правило? – спросил Дэниел.

– Чтоб жмотам неповадно было, – ответил Эдди. Мотт кончил слюнявить купюры и вручил пачку Эдди.

– Четыре тысячи. Тут еще за мескалин с прошлого раза. В расчете.

Эдди отделил одну купюру и сунул остальные в карман.

– Побесимся?

– Не вопрос.

– Как прошло?

– Все спокойно. У тебя не было шухера в дороге?

– Ничего особенного, – Эдди вынул зажигалку и поднес ее к стодолларовой купюре. – Готов?

– Всегда готов, – откликнулся Мотт. – Начинай. Держа купюру перед собой и слегка покачивая ею на ветру, Эдди поджег уголок.