Текст книги "Трикстер, Гермес, Джокер"

Автор книги: Джим Додж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

В пиццерии было два ряда длинных столов со скамейками, вдоль ближайшей стены стояла пара телефонных будок, у дальней, в нише – пара игровых автоматов, автомат для пинбола и механический пони. Внутри было тепло и шумно, с кухни неслись ароматы теста, чеснока и помидоров. Дэниел подошел к прилавку.

– Добрый вечер.

Кролик взял свой блокнот:

– Будете что-нибудь заказывать?

Дэниел подумал, что к существу с такими ушами и обратиться надо соответственно, поэтому сказал:

– Разум есть пицца сердца.

Мальчишка наморщил нос точь-в-точь как кролик, почуявший опасность:

– Извините? Не понял.

Он робко взглянул на Дэниела и тут же уткнулся взглядом в блокнот для заказов.

– Да нет, это вы извините, – сказал Дэниел, – что-то у меня с дороги язык не шевелится. Я сказал, разве что пиццу с перцем.

– Маленькую, среднюю?

– Среднюю.

– А что будете пить?

Дэниел глянул меню:

– Возьму галлон пива.

– Всего получается девять девяносто пять.

Дэниел опустил сумку и порылся в нагрудном кармане. Достав стодолларовую купюру, он сказал мальчишке:

– Сдачи не надо.

Мальчишка посмотрел на купюру, потом снова на Дэниела:

– Это сто долларов, сэр. Вы заказали на девять девяносто пять.

– Точно, – подтвердил Дэниел. – То есть если я посчитал правильно, девяносто долларов и пять центов останется тебе на чай. Так?

Мальчишка помотал головой, уши закачались в разные стороны:

– Обалдеть. Я здесь за неделю столько не зарабатываю.

– Да ладно, – махнул рукой Дэниел, – я могу себе это позволить. К тому же отвагу надо поощрять.

– Отвагу?

– Я хочу сказать, не всякий осмелится надеть кроличью униформу.

Мальчишка поморщился:

– Не напоминайте. Сам-то я себя не вижу, забываю, пока кто-нибудь не напомнит. Это хозяин заставляет их носить. Если застукает без ушей – сразу вылетишь.

Дэниел не ответил. Он смотрел на мальчишкины уши.

– Вообще-то достает страшно, – продолжал тот. – Бывает, и девчонки из школы зайдут, представляете? А ты тут как полный идиот. Одна из них, Синди, до сих пор как где меня увидит, начинает хихикать.

– Женись на ней, – посоветовал Дэниел. – Будет верной женой.

– Да уж конечно, – саркастически согласился мальчишка, – пойдет она замуж за кролика! Начать с того, что я вовсе не Пол Ньюман.

– А ты скажи ей, что овладел девятью Тантрическими Кругами Тайного Знания.

Мальчишка прищурился:

– Если бы я хоть знал, что такое «тантрические». А то вдруг ей правда станет интересно? Спросит меня: «А что это за тантрические круги, Карл?» А я ей: «Да это, Синди, так… ну… в общем, фигня». Должен же я ей что-то ответить?

– Должен, факт, – подтвердил Дэниел.

– Так что именно?

– Это – секрет моего богатства, – подмигнул Дэниел. – К сожалению, раскрыть его я не могу, хотя никакой особой тайны тут нет. Впрочем, кое-что я тебе посоветую. Воспользуйся воображением. Вот примерно как я. Если и Синди им воспользуется, в первый Тантрический Круг вы вступите вместе.

Карл, сильно озадаченный, уставился на Дэниела. Дэниел был слегка разочарован, когда тот наконец сказал:

– Ну, спасибо за чаевые, сэр. Давайте налью вам пива, а пиццу принесу, как только будет готова. У вас номер девяносто три.

Дэниел подумал и разозлился – не столько на мальчишкину неблагодарность, сколько на его нежелание соображать:

– Ты как-нибудь определись: или будь по уши благодарен хозяину за то, что он делает из тебя идиота, или сними уже эти уши и предложи ему засунуть их себе в задницу. Играть под идиота надо со вкусом. А не нравится – лучше не берись. Тогда ни один хозяин мира не заставит тебя делать то, чего ты не хочешь. Каждый получает, что заслужил.

Карл как раз наполнял пивом кружку:

– Вы говорите, как учитель, – сказал он скучным голосом.

Дэниел на секунду задумался:

– Не думаю, что я знаю достаточно, чтобы быть учителем, а если чего и знаю, так вряд ли готов этому научить. Я просто верующий дурень, испытывающий свои чувства в Алмазном свете бытия.

– Да ну? – сказал мальчишка, ставя кружку на стойку. – Так вы из какой-то религиозной общины? С Востока?

Дэниел чувствовал, что мальчишке хочется поскорее от него избавиться, но тот явно не знал, что вопросы касательно религии располагают к продолжительной беседе. Дэниел пожалел его:

– Нет, никакой восточной мистики. Я дзюдо-христианин. И весьма фанатичный, – он скорчил самую страшную гримасу, на какую был способен.

Видимо, получилось эффектно. Карл сглотнул и юркнул в кухню, бросив через плечо:

– Ваш заказ будет готов через десять… Через пятнадцать минут.

Дэниел сел за стол лицом к нише. Автоматы призывно посверкивали, но играть никто не хотел: ни ушастый мальчишка за стойкой, ни посетители. Дэниел почувствовал, что на него наваливается тоска, и начал ей сопротивляться. Он прижался левой ногой к сумке и подумал, что можно было бы вскочить на стол, хлопнуть в ладоши, чтобы все обернулись, а потом исчезнуть. Вот тогда бы они все проснулись. Но вместо этого он занялся своим пивом, медленно касаясь губами холодного стакана, смакуя каждую каплю.

Дэниел уже наполовину доел пиццу, когда мимо него прямо к гнедому пластиковому скакуну, мчащемуся на всем скаку с прижатыми ушами, пробежал мальчуган. Глаза у него были карие и блестящие, как растаявший шоколад, щеки еще младенчески пухлые, двух передних зубов не хватало. В мальчугане была какая-то грация, хотя в седло он взобрался совершенным наскоком, лихо намотал на запястья пластиковые поводья и засунул в щель четвертак, лихо пришпорил коня, разрядил надежнейший шестизарядный кольт – указательный палец, и закричал, не прекращая огня: «Бабах! Бабах!», отчаянным галопом унесясь из теплого, шумного, пахнущего пиццей зала в просторы прерий.

– Папа! – закричал мальчуган. – Я убил всех злодеев!

Его отец в это время спорил сухим, натянутым тоном с женщиной, вероятно, матерью мальчугана. Они даже не посмотрели на него.

– Эй, – крикнул уже Дэниел. Все – и родители мальчугана, и прочие посетители – оглянулись на него.

Дэниелу было наплевать. Он был самим собой. Он показал на мальчугана на лошади:

– Ваш сын убил всех злодеев.

Мать мальчугана повернулась к сыну и не глядя бросила:

– Молодец, Билли.

Отец, невысокий, с ежиком волос парень не намного старше Дэниела, повернулся к нему и одарил подозрительным взглядом.

Дэниел едва удержался, чтобы не сказать: «Да будь ты повнимательней, папаша» – но все же удержался. В конце концов, он не знал, что такое быть отцом. Он снова повернулся к ковбою, мчащемуся на лихом коне среди отстреливающихся злодеев, и смотрел на него, пока лошадь не остановилась. Мальчуган с достоинством спешился. Его отец в это время неприятным скрипучим голосом говорил женщине:

– Читай по губам, Мэри: у нас нет денег на новую сушилку.

Когда мальчуган проходил мимо, Дэниел сказал ему:

– Ну, теперь в мире не осталось ни одного злодея.

– Угу, – мальчуган притормозил, но не остановился. – Снейки – классная лошадь.

– Ты его здорово вышколил.

Мальчуган на ходу слегка улыбнулся ему – с глубоко спрятанной, сдержанной радостью:

– Спасибо.

– Эй, приятель, у тебя там проблемы с моим сыном? – обернулся к ним отец мальчугана.

– Никаких проблем, – улыбнулся Дэниел. – Я просто сделал ему комплимент за хорошее воображение. У вас отличный сын.

Улыбался Дэниел совершенно искренне: он с большим удовольствием представил, как его дурное настроение развеет обратный выпад с ударом пяткой, нанесенный из позиции Сонного Журавля.

Но папаша не искал неприятностей. Он похлопал по скамейке, чтобы сын сел рядом с ним.

К тому времени, как Дэниел доел еще кусок пиццы, у гнедого скакуна появился новый седок – не такой борец со злом, как первый, но тоже славный.

Потом в пиццерию ввалилась целая толпа детей – у одного из них был день рождения – сопровождаемая четырьмя торопливыми мамашами. Для каждого у кролика Карла уже был готов кусок пиццы с горящей свечой, а одна из матерей извлекла горсть монеток для механического пони.

Мальчишки, все как один, скакали отважно и отчаянно, попутно выделывая всякие штуки – перевешиваясь на бок и привставая в седле, исполненные бравады и целеустремленности. Они были очень славными. Но еще более славными были девочки. Эти сидели в седле со спокойной, грациозной страстью, наслаждаясь мощью гнедого, но не путая ее со своей собственной. Ветер развевал их волосы. Дэниел задумался о том, что представляется сейчас этим девочкам, куда они уносятся на гнедом, в какие далекие страны. Ему хотелось схватить в охапку их всех, и мальчишек, и девчонок, схватить и унести в безопасное место, прочь от беспощадного, безостановочного времени.

Когда гомонящую толпу малышей увели матери, Дэниел почувствовал, что на него снова наваливается тоска. Ему хотелось исчезнуть в детские души, в какой-то смутно вспоминающийся миг, бывший еще до того, как жизнь оказалась расчерченной на аккуратные отрезки – тобой или кем-то другим. Он сидел, положив руки на стол, наблюдая, как в пустой пивной кружке лопаются и высыхают пузырьки пены. Он ничего не ел с тех пор, как он покинул «Две луны», и теперь ему казалось, что он объелся и захмелел. Последние толики энергии ушли на переваривание пищи. Энергия во имя энергии, и каждый раз какая-то ее капля растворяется в стремлении к хаосу. Стремление в ничто. Эти малыши, такие невинные. Ценить невинность начинаешь только после того, как утратишь ее – но ее уже никогда не обрести снова. Все стремится в ничто. Разум есть гнедой скакун. Скачите, дети, эта скачка – ваша жизнь. Не бойтесь. Со мной вы в безопасности. Со мной опасно только мне самому, вот в чем беда. Время, время, время. Все на свете есть время. Ешьте, когда голодны, спите, когда хочется спать.

Из громкоговорителя раздался голос кролика Карла:

– Леди и джентльмены, десять часов вечера, пиццерия «Ушастый кролик» уже закрывается.

Дэниел, слегка задремавший, вскочил на ноги и огляделся. Карл был деликатен. Дэниел оказался последним и единственным посетителем.

Он оставил Алмаз и деньги под столом и подошел к стойке с пустой пивной кружкой. Карл был в кухне, вытирал стол. Он нервно встрепенулся:

– Прошу прощения, что пришлось поторопить вас, но через пять минут появится хозяин, и если здесь кто-нибудь будет, он та-ак развопится – ну, вы понимаете, вдруг грабители или что…

– Карл, – проникновенно начал Дэниел, – тебя ждет большое будущее. Ты можешь стать великим телепатом, поскольку я как раз собирался спросить тебя, не появится ли здесь твой босс. Как только он придет, скажи ему, что я жду его за столиком. Меня зовут Нуво Рише, и у меня к нему деловое предложение.

Карл попятился:

– Ох, нет, сэр, не надо. Я не буду ему ничего говорить.

– Я не грабитель, – заверил его Дэниел. – У меня деловое предложение.

– А может, вы просто позвоните ему утром?

– Боюсь, что мне придется покинуть город до полуночи. И клянусь, мое предложение ему так понравится, что чаевые, которые ты получишь, не пойдут ни в какое сравнение с моими. А теперь, если ты одолжишь мне ручку и одну из вон тех пустых коробок, я перестану тебе досаждать и позволю вернуться к работе.

Карл неохотно отцепил ручку от кроличьего костюма и протянул ее и коробку из-под пиццы через стойку:

– У меня точно не будет проблем?

– Я тебя прикрою, обещаю.

Дэниел начал быстро писать на коробке из-под пиццы. Закончив, он открыл кейс и пересчитал деньги: девятнадцать тысяч. Он отделил четыре и положил их в свой узелок. Когда он поднял глаза, на него уже надвигался лысый краснолицый мужчина, которому не худо было бы похудеть фунтов на сорок. Дэниел поднялся поприветствовать его.

Впрочем, он не успел и слова выговорить, как краснолицый взревел:

– Я Макс Роббинс, и это моя пиццерия! Какого лысого ты здесь делаешь после закрытия? Карл, один из тех ублюдков, которые на меня работают, сказал, что у тебя там какое-то предложение. Так вот, иди ты в задницу со своим предложением. Пошел вон из моей пиццерии!

Дэниел приподнял крышку кейса и повернул его так, чтобы мистер Роббинс по полной насладился видом аккуратно сложенных пачек:

– Мистер Роббинс, меня зовут Нуво Рише. Журналисты часто называют меня «миллионером-оригиналом». Правду сказать, я мультимиллионер со странностями, но к чему лишние слова?

Они пожали друг другу руки, после чего Дэниел продолжил:

– Времени у меня немного, так что прошу меня простить – перейду сразу к делу. Я верховный председатель благотворительного фонда Нуво Рише – это отличный способ уклоняться от налогов, с которыми обычно имеют дело мои поверенные. Суть моего предложения заключается в этом наспех написанном договоре.

Дэниел протянул коробку из-под пиццы:

– Строго говоря, здесь два договора, но они абсолютно идентичны. Одна копия мне, другая вам. Позвольте мне зачесть:

«Настоящим заверяется, что владелец пиццерии „Ушастый кролик“ получает сумму в 15 000 $ (пятнадцать тысяч долларов) за принятие на себя обязательства бесплатно предоставлять механического пони по требованию любого ребенка до тех пор, пока данная сумма (исходя из расчета 25 центов за поездку) не будет израсходована полностью. Административные и амортизационные издержки входят в указанную сумму, но не должны превышать 3000 $ (три тысячи долларов).

В данный договор входит также следующее условие: впредь никто из служащих „Ушастого кролика“ не принуждается к ношению какой-либо разновидности униформы, особенно под страхом увольнения. Данное обязательство также подтверждается подписями сторон.

На основании этого договора должна быть заведена соответствующая отчетность, могущая быть проверенной в любое время.

Число, подпись и т. д.»

– Не вижу, какая мне с этого польза, – пробурчал Роббинс.

– В таком случае вы либо глупы, либо скупы. Таким образом вы не только привлечете посетителей (что, несомненно, повысит общую рентабельность заведения), но и прослывете исключительно щедрым человеком. К тому же административная сумма в три тысячи долларов полностью достанется вам.

– Ну ладно, козел, черт с тобой.

Дэниел позвал Карла засвидетельствовать договор, после чего разорвал коробку пополам и вручил Роббинсу его копию вместе с кейсом. Роббинс сел считать деньги, Карл и Дэниел наблюдали. Наконец Роббинс сказал: «Все здесь» – и с подобием улыбки хотел было закрыть кейс.

Дэниел прокашлялся:

– Мистер Роббинс, я полагаю, вы знаете о том, что вознаграждение, полагающееся свидетелю, включено в административную сумму. Как правило, это двести долларов.

Роббинс округлил глаза:

– Вознаграждение свидетелю? Какого лысого? Думаешь, можешь вот так взять и обвести меня вокруг пальца?

– Хорошо, эти издержки мы поделим пополам, – сказал Дэниел, вытаскивая из узелка две пятидесятки и протягивая их Карлу.

Когда Роббинс нехотя отдал Карлу точно такую же сотню, Дэниел сказал:

– Хотя контракт, написанный на коробке из-под пиццы, может показаться вам странным, равно как и все мое поведение, позвольте вас заверить, что я разбогател не по воле случая. У меня отличная деловая хватка. Мои ведомства, занимающиеся договорами и судебными тяжбами, видели контракты, написанные на салфетке для коктейля, на обивке роллс-ройса, на велосипедном седле, губной помадой на зеркале, мелом на бумажном пакете; и на всех судебных заседаниях – а их было немало – все эти договоры были признаны действительными. В моем ведомстве также состоит на службе команда инспекторов, время от времени наносящая визиты, чтобы убедиться, что условия договора выполняются с точностью до запятой – и до единого пенса.

Роббинс, шевеля губами, перечитал свою копию договора.

– Про инспекторов тут ничего нет. Где тут сказано «инспектора»?

– Проверка отчетности – это то же самое.

Дэниел подхватил свой узелок и набросил его на плечо. Карл аккуратно припрятал двести долларов в бумажник.

– А если эта инспекто-проверка придет, а кто-нибудь как раз пролил кофе на все бумаги? Циферки-то расплывутся, и что тогда?

– Тогда инспекция, или проверка, доложит в контрактное ведомство. Ведомство обратится в суд. Суд назначит прокурора и адвоката. Мы заведем судебное дело. Мы владеем небольшой пиццерией в Рено, так что мне есть с чем сравнить: все ваше заведение едва покроет десятую часть судебных издержек. Поймите, мистер Роббинс, в моем случае это вопрос принципа, а не денег. Миллионом больше, миллионом меньше, вы же понимаете.

– Это здесь не написано! Даже и думать забудь. Я отказываюсь. Тут пахнет жареным.

– Поздно, – прощебетал Дэниел, подхватывая сумку для боулинга.

Роббинс, матерясь, начал вставать:

– А ну стой, долбаный уе…

– Он прав, – оборвал его Карл. – Я видел, как вы это подписали. Вы сами этого хотели.

– А ты, безмозглый ублюдок, что, вздумал рот открыть? Иди на кухню и делай там то, за что тебе платят. Работай, понял? И сними этот дебильный кроличий костюм, ты в нем вылитый гомик, Багз Банни хре…

– Мистер Роббинс, – начал Карл срывающимся голосом, – я действительно гомик, и именно поэтому я сейчас сниму свой дебильный костюм, аккуратно сверну его и засуну вам в задницу.

Роббинс осел на стул, точно ему дали в челюсть. Он уставился на Карла; бешеный взгляд отлично гармонировал с багровой окраской лысины и всей физиономии вплоть до прыгающей челюсти. Дэниел уже хотел вмешаться, но Роббинс, видимо, уловив намерение Дэниела, и не взорвался, но улыбнулся. Он поднял правую руку, помахал толстыми пальцами и сладко пропел:

– Пока, Карл. Ты уволен.

– Эй, – одернул его Дэниел, – вы не можете уволить Карла. Он наш свидетель.

– Свидетель, значит, – кивнул Роббинс. – Подпись, значит, стоит. А теперь пусть этот ублюдок свалит отсюда немедля, не то я позову копов!

– Что это с вами, Роббинс? – удивился Дэниел. – Вы хоть когда-нибудь держали в руках свод законов? Существует три вида свидетелей по договору: подписавшие – вы, вероятно, думаете, что таковым является Карл; фактографические, документирующие указанный перенос фактов, а не само подписание контракта; и, наконец, личные – и к ним-то относится Карл – являющиеся также участниками договора на правах представителей lock sito,что по латыни означает «постоянно присутствующий», и следящие за соблюдением прав другой стороны. Если вы уволите моего свидетеля, вы потратите на суды последующие десять лет жизни и все заработанные деньги до последнего пенса.

– Что? Я не могу уволить этого гомика? Никогда? Что за дерьмо? А если он начнет трясти своим ого-го перед стойкой? А если он припрется на работу в бабском лифаке? Иди ты в задницу, парень. Пусть меня ведут в суд.

Дэниел покачал головой:

– Вы безнадежны. Разумеется, он может быть уволен – если он будет обвинен в уголовном преступлении. Но поскольку деньги закончатся раньше, чем дело дойдет до суда, это сомнительный вариант. Другим выходом для вас может стать ВОС.

– Если б я еще знал, что это за хрень.

– А полезно было бы знать. Это выкуп оспариваемого свидетеля. Если вы не можете поладить с личным свидетелем, вы можете заплатить ему две тысячи долларов неустойки и заменить его другим, при условии одобрения этого другого второй стороной.

Роббинс не поверил:

– Я должен заплатить этому мудососу два куска, чтобы он провалил с глаз долой?

– Именно так. Эта сумма может быть изыскана из административной при условии извещения об этом инспекторов.

– Вот дерьмо. Какой-то развод, как пить дать. А, наплевать, все равно это твои деньги.

Роббинс отсчитал две тысячи и швырнул их Карлу:

– Проваливай, ублюдок.

Карл улыбнулся Дэниелу:

– Теперь-то я заведу себе новый костюмчик. А тебя, Макс, я всегда буду обожать, – сказал он с чувством. – С того дня, как я тебя увидел, я знал, чего и как тебе хочется. Но ты из тех жалких, жалких трусов, которые даже себе боятся в этом признаться.

Карл развернулся на пятках и пустился к служебному выходу, дико хохоча и на ходу срывая кроличьи уши.

Пока Роббинс смотрел Карлу вслед, Дэниел шутки ради исчез и прошел через соседнюю стену.

«Катласс» был окружен четырьмя машинами, две из них освещали прерывистым светом мигалок движения людей, кишащих вокруг «катласса». Невидимый, Дэниел прошел сквозь одну из машин. Из динамика неслось описание его футболки для боулинга. Не сказать, чтобы это была хорошая новость, но и напрягаться по этому поводу не стоило.

Двое полицейских прошли прямо сквозь него по направлению к пиццерии. И вот тут уже следовало напрячься. Они конфискуют деньги, снимут отпечатки пальцев с кейса. Дэниел прикинул в голове все последующие события. Никаких бесплатных лошадок для детей. Никакого представления о том, чьи еще отпечатки пальцев, помимо его собственных, окажутся на кейсе. Дэниел вернулся к пиццерии и прошел сквозь стену как раз в тот момент, когда полицейские постучали в дверь.

От смеха Дэниел чуть не воплотился обратно. Макс Роббинс в панике разыскивал кейс – Дэниел забыл, что тот исчезнет вместе с ним. Кейс лежал на столе, там, где Роббинс его и оставил – только невидимый, в то время как хозяин пиццерии отчаянно ползал под столом. Когда он услышал стук в дверь и голос: «Откройте, полиция», его красная физиономия стала белой, как дохлая рыбина.

Дэниел закрыл кейс, забрал со стола контракт и прошел через заднюю стену. Невидимым он прошагал кварталов двадцать до города, потом повернул на дорогу промышленного значения, прошел немного к северу, затем снова свернул на восток в темный, безлюдный тупик. В самом конце его обнаружился деревянный склад, о котором нельзя было даже мечтать – надпись у входа гласила: «Т. Н. Хотман. Театральный реквизит». Дэниел прошел через ближайшую стену и огляделся. Восемьдесят процентов пространства занимал сам склад – ряды коробок с костюмами и стоек, разделенные узкими проходами. За перегородкой был скромный закуток-офис, ванная с душевой кабиной и крошечная комнатка с крепкой кроватью и узким столиком, на котором устроился тринадцатидюймовый переносной телевизор. Дэниел включил его – узнать, есть ли о нем что-нибудь в новостях.

Было – хотя и не прямо. Ранним вечером на одном из частных ранчо были обнаружены тела Элвуда и Эммета Тинделлов, известных международных торговцев наркотиками. Они были застрелены наемным убийцей в близлежащей местности. Неназываемые источники предполагают, что братьев «заказал» за долги кокаиновый картель «Коламбия Пискато».

БЛОКНОТ ДЖЕННИФЕР РЕЙН

апрель? (понятия не имею, где)

Я знаю правду, и она проста: жизнь прекрасна. В полночь, семь часов назад, мы с Мией покинули кафешку, – а теперь я сижу здесь: с кучей денег, под кайфом, удовлетворена и морально, и физически. Может, девчонки получше меня достойны лучшей участи, но я-то своей вполне довольна.

И все это благодаря Ди-джею. (Впрочем, нет, замените «ди-джей» на «змеиный глаз» и «товарный вагон», замените его на «госпожу Удачу», «кураж», на «великана кантри и вестерна Дальнеплауна, для которого закон не писан», который теперь мирно спит в соседней комнате, после того, как весь его рассудок, по его собственным словам, «сбит с толку и пустился в пляс». Замените это на слово «скачок». Замените на слово «молния».) О, как прекрасны перемены. Вейтесь, реки. Катайтесь, игральные кости.

Я вышла из кафешки в полночь и направилась в город. Я решила, что на деньги, которые оставил мне Билли, куплю билет на автобус до восточного Вайоминга (туда, где могила Джима Бриджера), или докуда хватит денег.

Я еще в кафешке нашла в телефонной книге адрес автобусной станции, но когда я туда пришла, ее там не оказалось. Ее снесли, чтобы построить новое казино. Забавно, я не помню, как оно называлось, но помню, что неоновая вывеска пульсировала, как выставленное напоказ сердце. Загипнотизированная этим ритмом, ослепленная разноцветным светом, я пыталась понять, что это означает. Знак того, что я должна рискнуть и сыграть, или просто искушение, которое зовет ему поддаться, несмотря на вопли разума?

Я все еще раздумывала – поверьте, нелегкий выбор – когда парень в невообразимом красном пиджаке с золотыми кантами и гигантскими эполетами больно ухватил меня за руку и прошипел мне в ухо:

– Свали куда-нибудь в другое место, красотка. Здесь уже все места заняты, а тебя я не знаю. Если хочешь перепихнуться, твое дело; но отсюда свали, а если не свалишь, боюсь, тебе разонравится твоя мордашка, потому что здесь ее так изукрасят, что она и никому больше уже не понравится.

Он думал, что делает мне доброе дело, объясняя, как все устроено. Заметив, что я его слушаю, он выпустил мою руку.

Когда он договорил, я выдала:

– Слушай, ты, наглец, я не шлюха. Я просто размышляю, не зайти ли мне внутрь и не сыграть ли на мои пятьдесят баксов. Как ты вообще определяешь шлюх, по «Справочнику садовода»? (Девчонки, оцените, как я его уела!)

– Чего? – рявкнул он. – Хочешь сказать, я тупой?

Я сообразила, что это не сутенер, защищающий свою территорию, а охранник казино, и успокоила его:

– Ну, не тупой, просто ошибся. Всем нам свойственно ошибаться.

Он хотел еще что-то сказать, но взглянул поверх моего плеча и вдруг заткнулся. Я обернулась и поняла, отчего: позади стоял Иисус Христос ростом в шесть футов семь дюймов, Христос в прикиде ковбоя, собравшегося в город: в башмаках из змеиной кожи (похоже, какого-то пресмыкающегося перевели из разряда редких в разряд полностью вымерших), западного покроя спортивной куртке с бобровой оторочкой, в белой ковбойской шляпе, украшенной кольцами гремучей змеи на золотой цепочке. Массивная серебряная пряжка на ремне изображала голову ящерицы-ядозуба. Я просто дар речи потеряла.

Охранник дара речи не потерял, но тон сменил на куда более приятный:

– Здорово, Дальнеплаун. Пришел поискать счастливчиков?

– Счастливчиков всегда хватает, – ответил Дальнеплаун, голос у него был как полированная дубовая древесина.

Он взглянул на меня – всего на мгновение, но по-настоящему взглянул – потом снова на охранника. «Тихая ночка выдалась, Лайл?» – спросил он, явно удивляясь тому, что Лайлу нечем больше заняться, кроме как приставать к безусловно соблазнительной леди, пусть даже слегка помятой и измотанной дорогой.

– Просто объяснил сестрице, как обстоят дела, – пожал плечами Лайл. – Хотел уберечь от неприятностей.

Дальнеплаун кивнул: «Ясно, увидимся», потом повернулся ко мне:

– Мэдм, извиняюсь, что пришлось подслушать ваш разговор. Признаю, что выбор у вас нелегкий. Я это хорошо знаю, потому что за сорок три года мне его приходилось делать ох как много раз. Кстати сказать – простите мои неловкие манеры – меня зовут Дальнеплаун.

– А я Дженнифер Рейн, – сказала я (настолько спокойно я себя чувствовала с ним).

Он приподнял шляпу!

Тогда я взялась за подол своего воображаемого платья и сделала реверанс.

Он улыбнулся, и в его глазах – небесах одиноких прерий – зажегся огонек. – Дженни Рейн, – повторил он нараспев, именно так, как и следует произносить мое имя. – Дженни Рейн. Звучит, как музыка летнего дождя, однако готов поклясться, что он может обернуться настоящим ливнем.

– Да просто ураганом, – предупредила я с самой обольстительной улыбкой.

– И что же, вы приняли решение, или все еще размышляете?

– Размышляю, – сказала я, качнув бедрами так, словно размышляла именно ими. – Вы сказали, что у вас большой опыт. Ваш совет молодой и начинающей девушке?

– Я посоветовал бы поставить на кон.

– Вы всем так советуете?

– Нет. Но в городе любой расскажет вам про мое чутье: я знаю, когда человек готов сорвать куш или просадить все до нитки. Дженни, сейчас вы настолько близки к выигрышу, что я предлагаю сыграть на мои собственные десять тысяч – и в случае выигрыша мы разделим его пополам.

– Пожалуй, не стоит, – сказала я, пытаясь подражать его спокойной интонации. – Но если вы добавите к моей пятидесятке еще одну, мы определенно увеличим номинальную стоимость выигрыша.

Он протянул мне руку. Лайл, уже вернувшийся на свое место, открыл нам дверь, и мы вплыли внутрь.

Я ни черта не смыслю в азартных играх, поэтому предложила Дальнеплауну выбрать, во что играть. Он провел меня вверх по лестнице к столу со ставкой до десяти тысяч, вынул наши общие деньги и купил одну черную фишку. Парень, который их продавал, кажется, удивился. Он сказал Дальнеплауну:

– Не иначе, как вам нынче приснился кошмар. Давно вы не начинали с такой мелкой ставки.

Дальнеплаун улыбнулся своей беспечной ковбойской улыбкой:

– Никаких дурных снов, Эд, – только отличные предчувствия.

Он спросил меня, на что я хочу поставить: на совпадение-несовпадение, на номера от двух до двадцати, на «змеиный глаз» или на «товарный вагон» – на последних словах я его остановила. «Товарный вагон», – сказала я. Я услышала рев поезда, стук колес по рельсам горной железной дороги, увидела укутавшихся в газеты бродяг, запрокинувших головы к звездам.

– Дупель шесть оплачивается тридцать к одному, но вероятность выпадения этой комбинации равна одному из тридцати шести. Шанс небольшой.

Он просто объяснил, что я делаю, без всякого сомнения в моем выборе. Я похлопала своими прекрасными голубыми глазами и сказала:

– Я люблю заплывать подальше, Дальнеплаун.

(Дженни, ну и развратница же ты!)

Костлявый парень в очках без оправы кинул кости. Товарный вагон. Три тысячи долларов.

Дальнеплаун улыбнулся мне и спросил:

– Сколько и на что?

Черт возьми, стильный парень.

Я все еще слышала грохот одинокого ночного поезда.

– Еще раз на «товарный вагон». На все деньги.

Парень, который вел игру, приподнял бровь.

– Делайте, как сказала леди, – сказал ему Дальнеплаун.

Когда я услышала это «делайте, как сказала леди», я уже знала, что мы выиграем. И мы выиграли. «Товарный вагон». Девяносто три тысячи долларов.

Дальнеплаун снова улыбнулся:

– Дженни, максимальная ставка за этим столом – десять тысяч.

Мне это очень понравилось – он мало того что не спросил, хочу ли я продолжить, он сожалел, что нельзя поставить больше. Это вселило в меня уверенность.

И она была к месту, потому что поезда я больше не слышала. Поезд прошел. Но тут вдруг, словно потревоженная его свистом, закричала во сне Мия. Я заглянула в ее сны – ей снова снилось, что в темноте на нее падают змеи с глазами, похожими на капли лунного света.

– На «змеиный глаз», – сказала я Дальнеплауну. – Последний рывок.

И добавила – мне хотелось, чтобы он знал меня:

– У меня есть воображаемая дочь. Я должна о ней заботиться.

Этот чудесный человек посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Как скажешь. Кем бы ты ни была.

Девчонки, я просто потеряла сознание.

Ай да мы! Выпал «змеиный глаз»! Триста тысяч долларов. Триста девяносто три тысячи в целом. По сто девяносто шесть тысяч пятьсот на брата. Минус чаевые – пятьсот долларов я дала на выходе Лайлу.

Мы с Дальнеплауном (Мия, вскрикнув один раз, снова крепко заснула) отметили удачу, разорив его заначку с наркотиками: кокаином, «ангельской пылью» и экстази (до этого я пробовала только марихуану, и она не идет ни в какое сравнение со всем остальным), а потом предались скромным утехам, благодаря которым и продолжается жизнь на земле.