Текст книги "Трикстер, Гермес, Джокер"

Автор книги: Джим Додж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Дважды подряд ему улыбнулась удача. Первый раз это была пуля, едва не задевшая нижнюю губу – пролетела так близко, что обожгла ее, но даже не порвала кожу. Вторым подарком судьбы стал помятый старик, направлявшийся к автостоянке. На прожектора и перестрелку он не обращал никакого внимания, настолько был в своих мыслях, что, когда Шеймус приставил к его затылку пистолет со словами: «За руль и газу!», лишь изумленно обернулся и спросил: «Какую вазу?»

Удачей был не только взятие заложника, пусть и такого чокнутого. Старик, в чьей машине Шеймус проехал через главные ворота завода, был Герхард фон Тракль, один из первых физиков-ядерщиков в Америке, отец-основатель науки о делении ядра. Шеймус, однако, собирался удерживать его только до тех пор, пока не доберется до своей машины – первой из трех, которые он собирался сменить во время бегства.

К величайшему удивлению беглеца, фон Тракль попросил взять его с собой. Он сказал, что стал практически узником американского правительства и его больше не интересует работа, которую оно ему навязывает. Он давно хотел исследовать другую сторону уравнения – переход энергии в массу, и в конечном счете, как он предполагал, исчезновение различий между ними. «Доверю вам один секрет, – сказал он Шеймусу, – в своей научной карьере я сделал одну принципиальную ошибку. Я считал вселенную механизмом, а она – мысль».

Шеймус был счастлив узнать, что самый выдающийся физик страны в душе тоже алхимик, но было ясно – поиски не прекратятся, пока ученого не вернут. Фон Тракль, однако, упорно отказывался от освобождения, и Шеймус его позицию уважал.

В конце концов Шеймус пошел на компромисс. Меняя автомобиль в первый раз, он взял фон Тракля с собой, но за милю до второй смены притормозил и вытолкнул старика на пустую дорогу. Пообещав фон Траклю, что оставит ему машину мили через полторы, Шеймус пожелал удачи в новом исследовании, поблагодарил за компанию и газанул, прежде чем ученый успел ответить.

Проехав милю, он сменил машину на грязный мопед, припрятанный в кустах за день до операции. Въехал на вершину холма, выключил двигатель и плавно спустился подлинному пологому склону в Кун-крик-вэлли. Потом оставил мопед в густых зарослях орешника, прикрыв защитной сеткой, которую стянул с побитого «пикапа», оставленного там на неделе. Но как только Шеймус взялся за ручку дверцы, чей-то уверенный голос за спиной произнес:

– Конечно, дело не мое, но провалиться мне на этом месте, если они не перекроют дорогу на выезде из долины, пока ты дотрюхаешь до ближайшего бара. Уж лучше поехать со стариной Сайласом Голдином. Местные копы почти все росли пацанами вместе со мной, мы до сих пор ладим, и они знают за мной привычку ездить в ночное время на водохранилище, ловить на хлебные шарики всякую мелюзгу. И в машине есть для тебя хорошее место.

Так Шеймус проехал через дорожный пост, скрючившись в ящике под задним сиденьем пыльного «паккарда», пока Сайлас толковал с помощником шерифа о разрешении охоты на индеек уже в начале следующего месяца, чтобы поднять доходы местной ассоциации фермеров. На водохранилище в старой лодчонке их ждал брат Сайласа, который перевез Шеймуса на другой берег и передал еще одному Голдину. Тот посадил беглеца в прицеп грузовичка, запер дверь и за ночь привез его на полевой аэродром рядом с Нэшвиллем. Потом был перелет через всю страну с двадцатью дозаправочными посадками, и наконец приземление в Камминз-флэт, где его встретил Улыбчивый Джек. До ранчо Четыре Двойки оттуда было всего две мили.

Сперва это казалось невероятным, но Герхарду фон Траклю, видимо, тоже удалось бежать. Удача старика безмерно обрадовала Шеймуса, хоть и несла ему самому серьезные неприятности. К несчастью, полиция решила, что растяпа-ученый все еще у него в заложниках, и подняла общую тревогу – насколько это было возможно без шумихи в прессе и на телевидении. Избегали не то что шума, даже простой утечки информации. В новостях не мелькало ни слова о похищении ведущего физика-ядерщика страны прямо с крупнейшего в Америке производства реагентов. Что ж, молчание вполне понятно. Вряд ли такая информация прибавила бы стабильности обществу и очков чьей-то политической карьере.

– И все-таки, – закончил свой рассказ Шеймус, – кто-то проболтался. Кто-то сказал им, где меня найти – ведь нашли же. Когда подняли общую тревогу, кто-то попалился, и все стало палиться по цепочке, пока не привело к пожару на ранчо. Слов нет, чтоб сказать, как мне жаль ваши потери, ваш сгоревший дом, ваши вещи. Я знаю, сколько труда и души в них вложено.

– С нами это уже не в первый раз происходит, – сказала Эннели. – В Четыре Двойки мы тоже когда-то попали подобным образом, хотя Дэниел, наверно, не помнит. – Она была за рулем и могла только бросить на сына быстрый взгляд через плечо. – Ты и не можешь помнить.

Но Дэниелу, который внимательно слушал все с заднего сиденья, было неинтересно то, чего он не помнит.

– А сколько людей знали, что ты остановился у нас? – спросил он Шеймуса.

Тот ответил без колебаний. Наверняка он и сам задавал себе этот вопрос.

– Вы с мамой, Улыбчивый Джек и пилот, молодой черный парень Эверли Кливленд, для друзей Бро. Это те, кто знал наверняка, но могли быть и другие.

– Тебя сдал пилот, – сказал Дэниел.

– Ты так уверен? – поднял брови Шеймус. – А доказательства?

– Мы с мамой не могли тебя сдать, Улыбчивый Джек тоже. Кроме того, пилот проделал больше двух тысяч миль с кучей посадок, так что самолет почти наверняка должны были заметить. Вполне логично было бы проверить маленькие взлетно-посадочные полосы.

– Да, – вздохнул Шеймус, – скорее всего так и было, но кто знает? Если это пилот, надеюсь, он сдал меня по собственной воле. Пошел к первому же телефону и стукнул полиции.

– Почему? – изумился Дэниел.

Шеймус, который еще до этого вопроса обернулся к Дэниелу на заднем сиденье, перевел взгляд с его лица на белую полоску шоссе, убегающего за горизонт. Дэниел решил, что Шеймус не хочет отвечать, но тот вдруг словно пришел в себя и сказал, глядя прямо в глаза мальчику:

– Потому что если он сдал меня не по своей воле, значит, информацию из него выбили, и теперь у меня на руках его кровь.

«Точнее, на руке и перчатке», – подумал Дэниел. Но вслух ничего не сказал – что-то в голосе и глазах Шеймуса напугало его, что-то слабое, тревожное, питающееся разложением и гнилью, паразитирующее на страданиях и ненависти человека к себе. Дэниелу захотелось сменить тему.

– Зато у тебя есть и друзья, – сказал он, желая подбодрить Шеймуса. – Ну, кроме нас с мамой. Кто-то же тебе помогает? И нам тоже. Что это за люди?

Шеймус бросил взгляд на Эннели, потом опять на Дэниела.

– Сообразительный молодой человек. Как говорил один мой учитель, «хороший нюх на происходящее внутри происходящего».

На похвалу Дэниел только пожал плечами.

– Ежу ясно – кто-то возит нас на самолетах, дает нам машины, документы и деньги. Говорит нам, что делать.

– Это АМО, – сказал Шеймус.

– Аммо? – не понял Дэниел. – То есть амуниция? Боеприпасы?

– Нет, хотя игра слов и наводит на мысль. «АМО» по латыни значит «я люблю», – он откинулся в кресле, подняв руки над головой, и слегка тронул затылок Эннели кончиками пальцев.

Ей хотелось оторваться от руля и обнять его, хотелось, чтобы он так же трогал ее везде, где пожелает, чтобы тепло его пальцев разливалось по шее, по бедрам, по животу, по соскам, по горлу. Смущенная, она слушала.

– AMO – сокращение от «Альянс магов и отщепенцев», или, как называют его некоторые члены, «Алхимики, маги и отщепенцы» – они утверждают, что первоначальное название было такое. Еще одна группа, небольшая, но шумная, настаивает, что АМО всегда расшифровывалось как «Артисты, Мифотворцы и Отчаянные». Наверно, вы уже поняли, что о происхождении и развитии АМО идут постоянные споры – в основном потому, что Ассоциация не хранит никакой информации о себе, вся информация должна быть открытой. А поскольку АМО запрещает практически все прямые упоминания своей деятельности и своих принципов, все открытые источники, то есть большей частью книги и музыка, прячутся за художественными образами, за метафорами. Впрочем, как бы ни расшифровывалась эта аббревиатура, АМО – тайное общество, хотя тайна большей частью общедоступна. Исторически это союз невольных нарушителей закона, отступников, анархистов, шаманов, мистиков, цыган, сумасшедших ученых, мечтателей и прочих маргиналов. Мне говорили, что изначально общество было создано для сопротивления разрушительной деятельности монотеизма, особенно христианства, которое боролось с алхимией как с язычеством и вынудило ее уйти в подполье. Мне удалось узнать (хотя я отнюдь не специалист в этом вопросе), что АМО существует как в высшей степени необязательный международный союз свободных духом людей и моральных ренегатов. Хотя основной закон там – свобода, граничащая с неопределенностью, но у ассоциации есть крепкий стержень.

– То есть? – спросил Дэниел.

– В каждой стране или регионе существует совет семи, так называемая Звезда. Члены его могут служить сорок лет или в любой момент выйти в отставку. Тогда кто-нибудь из Звезды назначает преемника, который должен быть одобрен всеми ее членами. Не знаю, чем еще занимается Звезда кроме общего управления и разработки специальных проектов. У каждого ее члена есть небольшой штат сотрудников, которые помогают ей работать на местности – я говорю «ей», потому что четыре из семи членов Звезды по традиции должны быть женщины.

– Мудро, – кивнула Эннели и с улыбкой взглянула на Шеймуса.

– А их может быть больше четырех? – спросил Дэниел.

– Больше – да, меньше – нет. Это имеет какой-то смысл?

– Наверно, – сказал Дэниел, не желая выносить окончательного суждения.

Не отрывая глаз от дороги, Эннели сказала:

– Похоже, мы держали дом для АМО? Да? Это на них мы работали?

– Улыбчивый Джек – помощник Вольты, одного из членов Звезды, так что твое предположение вполне допустимо. Только они не любят, когда говорят, что на них работают. Предпочитают говорить о естественном удовлетворении взаимных интересов и, как следствие, расширении ассоциации.

– Просто замечательно, – сказала Эннели. – А почему бы не сказать нам? Или не предложить вступить туда?

Шеймус поднял руки, шутливо защищаясь.

– Не спрашивайте меня, почему они поступают так или иначе! Все, что я знаю о политике приема новых членов, – к человеку можно обращаться с предложением только тогда, когда он готов, и говорить правду. В вашем случае, видимо, могли возникнуть сомнения насчет Дэниела – ведь вы будете вынуждены конспирироваться, если раскроется тайна членства в АМО. Это серьезный провал. Кроме того, члены АМО должны перечислять в пользу общества пять процентов своего дохода. Возможно, они не хотели обирать одинокую женщину. Эннели, ты сама достаточно времени провела на улице, чтоб усвоить одно правило: лучше знать только то, что тебе необходимо, и не больше того.

Не успела Эннели ответить, как Дэниел наклонился к переднему сиденью и спросил Шеймуса:

– Ты все время говоришь «они». Разве ты сам не вступил туда?

– Вступил. И вышел.

– И все-таки они тебе помогают?

– Это долгая история, – вздохнул Шеймус. – Я начинал контрабандистом. Сперва сигары и часы, потом наркотики, потом золото. Из всех предметов моих занятий только оно целиком занимало меня самого. Когда увидел первый слиток, в крови будто взошло солнце. Я тогда работал во Флориде – еще очень молодой, честолюбивый, изобретательный, у меня был особый талант провозить контрабанду из пункта А в пункт Б. Делал все надежно, без лишних разговоров, кучу денег зарабатывал. И в отличие от большинства контрабандистов не спускал их на наркотики, яхты и роскошных женщин. Развлекался, конечно, но на порядок скромнее, чем позволял доход, ведь даже самого лучшего контрабандиста может постичь неудача.

В какой-то момент капитал мой достиг очень солидных сумм, но еще больше скопилось сомнений, что везенье продолжится, и я уже подумывал о выходе из дела, когда мне нанес визит некто Ред Лаббак. Он был главный перевозчик на севере Мексиканского залива, я ждал от него каких-то деловых разговоров, и очень удивился, когда Ред стал рассказывать об АМО. Предложение было прямым и честным, как и сам Ред: я получаю возможность пользоваться благами Ассоциации в обмен на ежегодный взнос, пять процентов дохода, который платится совершенно свободно – никаких сборщиков, никаких проверок, никаких вопросов. Преимущества членства в АМО (Ред их подробно описывал, а я перечислю лишь в общих чертах) – это техническая и юридическая помощь, сеть умелых и надежных людей, пользование инфраструктурой и оборудованием – от надежных домов до машинных цехов, доступ к данным разведывательных служб (правда, как сказал Ред, в исключительных случаях) и обучение, развитие способностей и талантов. Ред не давил на меня, но я привык к независимости, да и все равно решил бросить контрабанду, так что не видел смысла вступать в какую-то странную организацию с туманными посулами необычных возможностей и всеобщей поддержки. Весьма польщен, сказал я Реду, но отвечу, пожалуй, дружелюбным отказом. Со своим бостонским ирландским акцентом я вряд ли воспроизведу гнусавый сельский выговор Реда, но то, что он мне сказал, и сейчас помню наизусть. «Слышь, сынок, контрабанда твоя нам без надобности. Она только заработок, да и тот в любой момент может накрыться. Чего мы на самом деле хотим от тебя – это чтоб ты поехал изучать драгоценные металлы с Джейкобом Хиндом. Ты по молодости лет небось и не слыхал о таком, а на наш взгляд он чертовски хороший учитель, прям-таки мастер. Тебе о металлах ни в жисть столько не выучить, сколько он уж успел позабыть. Одно плохо – Джейкоб Хинд разменял девятый десяток. Ты можешь стать его последним учеником».

И я попался. Как я уже говорил, драгоценные металлы меня тогда очень заинтересовали, а контрабанда все больше и больше казалась ненадежной. Контрабанда, в конце концов, лишь работа, какой бы рискованной и прибыльной она ни была. А работа рано или поздно надоедает. Так что я вступил в АМО, и через три месяца уже сидел на острове в заливе Пьюджет-Саунд – одинокий преданный ученик Джейкоба Хинда.

– Ты там учился как в обычной школе? – спросил Дэниел.

– Нет, на современную школу это было совсем не похоже. Если с чем-то сравнивать – я был подмастерьем, как в старину.

– Мам, помнишь, – Дэниел тронул Эннели за плечо, – мы как раз об этом читали месяц назад?

– Конечно, читали. Подожди, пусть Шеймус закончит.

– Джейкоб Хинд был хороший учитель? – спросил Дэниел то ли наперекор матери, то ли чтобы вызвать Шеймуса на продолжение.

– Хороший учитель? Это хороший вопрос, хоть я и не могу на него ответить. Сперва я думал, он совсем выжил из ума – полоумный полудатчанин-полуангличанин, вечно нес какую-то чушь, если увлекался. И увлекался частенько. Почти все время бормотал по латыни, а когда все же переходил на английский, выражался одними метафорами. «Самый драгоценный камень, Шеймус, это горящая река». «Тот, у кого есть и мужские крылья, и женские, – источник нового вещества». Латынь его, наверно, тоже была сплошными метафорами. Во всяком случае, я туго понимал его уроки. Зато у нас была отличная металлургическая лаборатория и еще лучшая библиотека, хотя опять же, половина книг была на латыни и греческом. Я только начинал понимать его методы и его самого вместе с ними, когда он внезапно скончался от сердечного приступа.

Шеймус вздохнул и немного помолчал.

– Тогда я и сжег руку. Его сердце отказало прямо у лабораторного стола. Мы ставили опыт с преобразованием металлов, Джейкоб вдруг пошатнулся, схватился за стол и задел тигель с расплавленным серебром, которое вылилось мне на руку. Мгновение я был в шоке, еще до того, как нахлынула боль. Джейкоб с силой схватил меня за плечи, притянул к себе, как пушинку, дрожа, стараясь вдохнуть побольше воздуха, и прошептал: «Верни их в девяносто второй…»

– Что значит «верни в девяносто второй»? – поинтересовалась Эннели. Дэниел был рад, что она спросила.

– Не знаю точно, что он имел в виду, – вздохнул Шеймус. – По периодической системе элементов девяносто второй – уран, ценный металл, последний из природных химических элементов – то есть последний по атомному весу. Дальше идут пятнадцать других, созданных человеком. Если я правильно понял Джейкоба за короткое время моей учебы, рукотворные элементы он презирал, считал их опасными и ненужными, лишь сбивающими с толку.

– А как вернуть их в девяносто второй? – просила Эннели.

– Хотел бы я знать. Каждый день об этом думаю.

– Я понял, – сказал Дэниел.

– Что?

– Понял, почему ты вышел из АМО и почему они до сих пор тебе помогают – это их долг перед тобой за искалеченную руку.

– Но тогда я и не думал выходить. Как только поправился, вернулся в лабораторию Джейкоба и продолжил опыты. АМО не только одобрил мою работу, но и помог – мне дали учителя латыни. Через полгода бешеной зубрежки я мог прочесть большую часть старых книг. В результате внимание мое приковали радиоактивные элементы, в частности, естественно, уран. Сам старый добрый девяносто второй, точка возврата по Джейкобу, конец естественной цепочки элементов, за которым шли мутанты, родившиеся с помощью ускорителей заряженных частиц и ядерных реакторов. Конечно, у меня имелись образцы урана, но нужен был уран-235, расщепляемый изотоп, который меня очень интересовал. Поскольку уран-235 используется в ядерных бомбах, он хранится в государственных учреждениях. И если даже в моих исследованиях нет больше ни одной верной мысли, все равно ясно как день – мы не можем судить о силе и свойствах элементов без прямого контакта с ними. В любом случае, я решил украсть уран-235 и попросил помощи у АМО. На встречу со мной послали одного из членов местной Звезды, человека по имени Вольта, и он не только отклонил мою просьбу о помощи, но стал убеждать меня вообще не пытаться это сделать, даже собственными силами. Ему нравится моя одержимость, сказал он, но – цитирую: «Одних личных амбиций недостаточно, чтобы втягивать АМО в дела, где успех может оказаться опаснее провала». Для Вольты это был просто изящный способ сказать: Шеймус, кража радиоактивных материалов повлечет за собой такой серьезный шухер, что другие проекты Альянса и множество людей окажутся под угрозой. В ярости я ответил ему что-то вроде: «Поскольку я тем не менее собираюсь украсть образец урана, пусть для моих собственных эгоистичных нужд, у меня остается один достойный выход – покинуть АМО». «Тебе решать, – сказал Вольта. – Правда, особой разницы нет, это все равно будет серьезной проверкой для всех нас. Но не считай свой благородный жест бессмысленным, благородство бессмысленным не бывает. Поступай, как считаешь нужным».

– Я так и сделал, – Шеймус грустно улыбнулся. – И все провалилось. И начался шухер. И вот мы здесь, – улыбка исчезла.

Эннели протянула руку, не глядя, и сжала его колено.

– Бывает и хуже.

– А что теперь? – спросил Дэниел. Молчи, хотела сказать Эннели. Будущее и так наступит слишком быстро.

– Кто знает? – сказал Шеймус. – Скорее всего, в Дубьюке нас разделят, и меня вышлют из страны.

– А если мы не захотим разделяться? – спросила Эннели.

Шеймус повернулся к ней и мягко ответил:

– Нет. Я оставил вас без дома, без всего, из-за меня вы в бегах. Я очень хотел бы быть с вами, но сейчас это стало бы незаслуженной милостью и слишком большим риском, на который я не пойду.

Эннели начала что-то говорить, потом передумала. Протянула руку и включила радио, ища какой-нибудь рок-н-ролл, который можно врубить погромче. Разум подсказывал, что разлука сейчас будет самым разумным решением; сердце напоминало, что она не обязана радоваться ему.

РАСШИФРОВКА

Денис Джойнер, мобильное радио АМО

Ууууууу-иииииии! Не ведали, не гадали, нечаянно попали! Попали на старика Ди-Джея собственной персоной! Диковинный Джазмен приходит к вам по волнам клеее-евого мяу-бильного р-р-р-р-радио, там, где вы на него наткнетесь – бесполезно пялиться на дисплей, детка, нас там нетушки. Мы в Отдаленном Третичном Диапазоне, в Орбитальном Диаметре – о Боже Мой, как это может быть! Может, хе-хе, еще как может: Дядя Синий в Серебристой Машине пришел перетряхнуть ваши сны и реанимировать вашу дохлую обезьянку.

О чем мы тут? О Высокой Культуре. Прямо-таки взмывающей ввысь! Стремительным взлетом ракеты-носителя! Великолепный духовный выстрел в космическую пустоту! Трансляционный Взрыв Интеллекта! Полупроводниковый Астральный Секс-Ланч! Да-да, вы застали этот момент! Добро пожаловать в Клуб Культуры Гуляющих по Облакам!

А теперь, детки, только между нами и этими четырьмя стенами – сегодня у нас отвязное шоу. Если вы не оторветесь по полной, значит, ваша жизнь в чем-то неполноценна.

Думаете, это гон? Что ж, братишки-сестренки, убедитесь-ка сами. Сегодня у нас Карл Маркс со своим хитом номер один «Нераспределенный прибавочный продукт – что это значит для рабочего пролетариата вроде нас с тобой?» под аккомпанемент Петра Кропоткина (домбра) и Льва Троцкого (скрипка). Будет у нас и Жан-Поль Сартр, очередное эссе из серии «Философия на кассетах», и на сей раз его забытое исследование постиндустриальной депрессии называется «Зарождающееся пробуждение и чувство судьбы». Ну что, въезжаете? Еще хотите? Тогда записывайте: будут отрывки из редких интервью Уолта Диснея, где он разглагольствует о разнице в длине опиумных трубок в «Электромифологии» и причиндалов голубого Тинкербелла [2]2
  Фея, персонаж мультфильма «Питер Пен».


[Закрыть] (эй, парни, признайтесь, мы же все хотели, чтоб малышка Тинкербелла стала повыше футов на пять?)

И что, на этом мы останавливаемся? Блин, зачем вообще останавливаться? Еще у нас будет целая жизнь, жизнь в здесь и сейчас, будет целый Мормонский Храмовый Хор с пошлой пародией на «Битлз». Стукни меня пыльный мешок, если не будет! Плюс – мерси, мама! – недавно обнаруженные скрипичные партитуры Баха в исполнении Уличных Вырубонсов, дирижер Димедрол Джонс. Если и это не заставит вас визжать от восторга, обратитесь к нашим обычным гвоздям программы: Карл Юнг с астрологией, горячая линия по правам потребителей с Аттилой Гунном, донельзя стервозный обзор книжных новинок с Корлисс Лайм, и я, Диковинный Джазмен, с соло на ударных.

Так что держитесь там, и особенно крепко – за уши!

Добравшись до Дубьюка, они остановились у автозаправки «Коноко». Шеймус нашел телефонную будку и набрал условленный номер. Говорил недолго, и к машине вернулся задумчивый. Эннели внимательно посмотрела ему в лицо.

– Ну, теперь куда?

– Сити Батон-Руж.

– В Луизиану? – удивился Дэниел с заднего сиденья. – Полная бессмыслица…

Шеймус улыбнулся.

– «Сити Батон-Руж» – пароход, самый настоящий колесный пароход старой Миссисипи, пришвартован за городом.

– Ну конечно, – рассеянно кивнула Эннели, – река Миссисипи. Прямо по могучей Миссисипи к заливу, до самого Нового Орлеана. А оттуда, наверно, на Кубу в подводной лодке.

Шеймус взъерошил ей волосы.

– Ну да, в таком духе. А из Кубы на планере в Бразилию. Ночью. Когда не будет луны.

– Только звездный свет на волнах и шум ветра.

– Точно.

Эннели включила зажигание.

– Для начала найдем пароход.

– В джунглях нас ни за что не поймают, – счастливо вздохнул Дэниел.

– Так, а теперь момент истины, – сказала Эннели. – Ты знаешь, куда мы едем, или просто поднимаешь нам настроение?

– Последний поворот перед мостом, потом на север вдоль реки. Там нас встретит Элмо Каттер, один из помощников Вольты. Кроме промежуточного пункта, «Сити Батон-Руж», я понятия не имею, куда мы направляемся. Но у Элмо наверняка есть предложения.

Элмо Каттер был смугл, невысок и толстоват. Под засаленным козырьком кепки с эмблемой бейсбольного клуба «Чикаго Кабс» шевелилась толстая черная сигара, так ни разу и не зажженная. Встретив Шеймуса, Эннели и Дэниела на пристани, он что-то пробурчал в качестве приветствия и повел их на борт.

«Сити Батон-Руж» когда-то был сделан по последнему слову техники – с паровым двигателем, с колесами на корме, – и выполнял самые дорогие, роскошные рейсы. В конце прошлого века его пассажирами были элегантные бизнесмены, виртуозные картежники, аристократки; даже сейчас, заброшенный еще в пятидесятых, облезлый и старый, он хранил атмосферу фетровых шляп, светских разговоров, вальсовых мелодий из танцзала. До сих пор на нем витали запахи кукурузного виски, деревенских окороков, свежих магнолий в волосах официанток, до сих пор чудилось щелканье фишек после очередной карточной партии в салоне. Но и самая буйная фантазия не могла скрыть запустения и упадка, царящего сейчас на корабле.

Элмо привел их в обеденный зал. Больше двухсот человек сидело когда-то за этими длинными столами, ломившимися от жареной курицы, ветчины, запеченных перепелов, картофельного пюре, зелени, салатов, горячих бисквитов, кукурузы с топленым маслом, всевозможных подливок и соусов, толстых ломтей тыквенного пирога. Теперь здесь стоял лишь обшарпанный карточный стол и четыре складных стула. Элмо сразу перешел к делу.

– Здесь вы разделяетесь.

Эннели вздрогнула.

– Шеймус, ты едешь сегодня ночью. Маршрут проработан еще не до конца, но вполне надежен. – Он повернулся к Эннели. – Вы с мальчиком можете выбирать. Наверно, вы уже знаете, что держали надежный дом для АМО – так сказать, дачное отделение. Некоторые из тех, кто у вас жил, даже не были членами Ассоциации – Долли, например, мы вытащили из тюрьмы просто потому, что не прочь были дать ей свободу. Сейчас она вступила в АМО. И вас мы приглашаем вступить, если есть такое желание.

– Почему раньше не предлагали? – спросила Эннели так же деловито и неприветливо, как Элмо. – Или хотя бы не сообщили?

– Что я могу сказать, мисс Пирс, – пожал плечами Элмо, – не я принимаю такие решения. Видимо, в этом не было особой необходимости, поскольку вы и так фактически присоединились к нам, разве что неофициально. Мы не придаем формальностям большого значения.

– А если мы не захотим вступать? Может, мы слишком много знаем?

Из-под кепки раздалось нечто среднее между смешком и хрюканьем.

– Нет, мэм, не так уж много. Некоторые неприятности возможны, но серьезный ущерб вы вряд ли нам причините. АМО как ртуть. Потому и существует веками. Не хотите вступать – вот вам машина, четыре штуки баксов и наши наилучшие пожелания. В случае какой-нибудь серьезной передряги мы, скорее всего, выручим вас, хотя ничего не обещаем.

– А если мы вступим?

– Тогда – интересная работа на открытых вакансиях, достойный заработок, хорошие люди, широкие возможности и преимущества члена Альянса.

– У вас есть школы? – раздался голос Дэниела, такой настойчивый, что Эннели с Шеймусом оба повернулись к нему. Но он даже не заметил, глядя на Элмо во все глаза.

– Школ нет. Есть учителя, которые примут тебя, если ты всерьез хочешь чему-то учиться. Еще у нас есть что-то вроде свободной сети врачей – некоторые из них по меркам АМО откровенно примитивны, но это не значит, что медицина бездействует. Можно сказать, у нас есть образовательные и медицинские привилегии. И юридические, кстати, тоже – адвокаты у нас просто супер. Вот всё, что я могу вам предложить. Я вас не уговариваю, но лучше нам делать дела вместе.

– Как ты думаешь, Шеймус? – спросила Эннели и прибавила, спохватившись, что может обидеть сына: – Дэниел, твое мнение я тоже хотела бы выслушать, ведь речь идет о нас двоих.

– Я рассказал вам историю моего членства, – вздохнул Шеймус, – АМО – хорошие друзья и честные враги.

– Надо вступать, – сказал Дэниел. – Это имеет смысл. И учителя мне рано или поздно понадобятся.

Эннели зажмурилась и тотчас открыла глаза.

– Записывайте нас, – сказала она Элмо.

– Есть, – кивнул тот. – А сейчас я попрошу вас прогуляться по кораблю, мне надо кое-что обсудить с мистером Мэллоем. Вам, конечно, известно, что неведение зачастую лучшая защита.

– А разве не знание? – спросил Дэниел.

– Смотря в каком случае, – пробурчал Элмо и через секунду добавил: – Наши учителя тебя полюбят, как пить дать.

Взволнованный этим замечанием, Дэниел выбрался из-за стола и пошел за матерью на палубу. Когда они отошли подальше, Элмо сказал:

– Вечером поезд до Детройта, потом автобусом через границу, и до лучших времен отсидишься в Монреале. Тут такая заварилась каша! Твой чокнутый профессор так и не объявился. Машина, которую ты ему оставил, стоит нетронутая. Скорее всего, старик лежит где-нибудь в сточной канаве или болтается по окрестностям и беседует с птицами – это все, что мы можем сказать, а ведь АМО славится умением выяснять такие вещи.

– Ну да, – кивнул Шеймус.

– Если он найдется, живой или мертвый, ситуация станет значительно проще.

– Понимаю. Я уже все рассказал о том, где его оставил.

Элмо пожевал сигару.

– Куда его могло понести… какие соображения?

– Дальше по дороге, наверное. Теряюсь в догадках.

– Да уж, – сплюнул Элмо, – замечательно! Не хватало еще возиться с каким-нибудь долбаным НЛО. Такое впечатление, что он прямо космический агент.

Шеймус сложил руки на карточном столе, накрыв ладонью руку в перчатке.

– Какие планы насчет меня?

– Вольта хотел бы немного подумать, прикинуть, сколько времени и денег потребуется, чтобы и дальше тебя поддерживать.

– Деньги у меня есть. Я охотно верну долг с процентами, как только смогу до них добраться.

– Это было бы честно, но никто на тебя не давит. Вольта сейчас больше заинтересован в сотрудничестве с тобой. Он просил тебя подумать о почетной опеке и поддержке на пару лет. Мне нужно твое слово, обещание, что ты не сбежишь. Не хочешь, иди прямо сейчас на все четыре стороны, вот тебе машина и две штуки баксов, точно так же, как девушке.

– Девушке вы предложили четыре, – поправил Шеймус.

– У нее пацан на руках.

– Дельный аргумент, – кивнул Шеймус. – На друзьях нельзя экономить.

– Угу. Особенно когда впутал их в такую передрягу.

– Если бы я не был на сто процентов уверен, что мне просто не повезло, что охранник тогда на химическом заводе вышел покурить случайно, я подумал бы – это Вольта нашел способ помешать мне довести дело до конца.

– Не знаю, не знаю. По-моему, ты сам его провалил без всякой посторонней помощи. Никаких других данных пока нет.

– Тогда сажайте меня в поезд, когда-нибудь я снова попробую.

– И еще одно, – шевельнул сигарой Элмо. – Перчатку придется снять.

– Она не снимается. Может, сделать протез?

– Как хочешь.

Шеймус поднял руку в перчатке.

– Можно отрезать ее по локоть.

– Как хочешь, – повторил Элмо.

– Кстати о провалах. Вы знаете, как они добрались до ранчо?

– Угу.

– Пилот раскололся?

– Угу. В Нашвилльском аэропорте вас чуть не схватили за хвост. Записали номер самолета, потом кто-то видел его в Денвере. Несколько дней им пришлось повозиться, но в конце концов в Портленде его посадили. И выбили все что надо.