Текст книги "Трикстер, Гермес, Джокер"

Автор книги: Джим Додж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– Вы оба любите друг друга?

– Хотела бы я знать.

Секунду Дэниел думал.

– Может, лучше позвонить по тому номеру, попросить новых сведений?

– Нельзя. Это предательство. Они будут мешать ему.

– Да нет, я имел в виду новые сведения насчет его любви. Про плутоний можно вообще не говорить.

– Дэниел, я позвонила бы. Только насчет его любви у меня сейчас куда больше сведений, чем нужно.

– Может быть, тебе удастся отговорить Шеймуса?

– Может быть, мне удастся отговорить птицу летать.

Дэниел принялся собирать в коробку шахматные фигуры.

– Ни одного удачного исхода я здесь не вижу.

– Я тоже.

– И что ты будешь делать?

– Радоваться, пока есть возможность, и плакать, когда все закончится.

Дэниел изумленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Сложил доску, убрал и только потом заметил:

– Все-таки есть один хороший вариант.

– Расскажи.

– Если Шеймус украдет плутоний и добьется закрытия всех ядерных предприятий, возможно, он станет героем. Может, ему дадут орден вместо тюремного срока, и тогда вы поженитесь.

– Думаешь, это возможно? Спорим на сто дней мытья посуды?

– Нет.

– А если один день для тебя против тысячи для меня?

– Давай. Всегда готов поспорить – все может быть. Люблю рискованные ставки с крупным выигрышем.

– Правда? А я люблю тебя! – Эннели обняла его, прижала к себе и хихикнула. – Спасибо за моральную поддержку. Моральную! Какая может быть моральная поддержка для одинокой мамаши, промышляющей подделкой документов, да еще потерявшей голову из-за какого-то безумного поэта с маниакально-грандиозными планами? Господи, Дэниел, я сама не соображаю, что делаю.

Дэниел обнял ее, но ничего не сказал.

В первый месяц после разлуки Эннели и Шеймус встречались раз в неделю, проверяя друг друга и все вокруг – нет ли слежки. Все было спокойно, и они стали видеться чаще, но всегда только в квартире Шеймуса на окраине Ричмонда. Порой к ним присоединялся и Дэниел, но тогда они приезжали в какое-нибудь условленное место и шли на спортивный матч, или в кино, или ехали на побережье в старой «тойоте» Эннели. Но Дэниел редко бывал с ними. Чувствовал, что его присутствие нарушает некую тонкую связь любовников. Шеймус всегда старался произвести на него впечатление, порой даже чересчур. Дэниела беспокоило, что он ни разу не обмолвился о краже плутония.

Через полгода после воссоединения Шеймус спросил Эннели, не поможет ли она ему в готовящейся операции. Она села в постели, и ворвавшийся в окно ветер, неожиданно теплый для октября, взметнул длинные волосы.

– А что надо сделать?

– Лучше не буду говорить, пока все окончательно не готово. Для твоей же защиты, ты понимаешь. Никто не будет знать о твоем участии, кроме меня. Само задание очень просто и абсолютно безопасно, но мне нужен человек, которому я полностью доверяю.

– Я против твоих планов, ты же знаешь, – вздохнула Эннели. – Но это не значит, что я не буду помогать тебе всем, чем могу.

– Милая, я все равно сделаю это, с твоей помощью или без. И буду любить тебя, удастся мое дело или провалится. Но какая любовь может быть, если нам грозит ядерное уничтожение? Есть более важные обстоятельства, чем мы с тобой.

– Что ж, иди трахайся с ними, – Эннели откинула волосы с лица. – Иди, отлюби весь мир!

Шеймус тронул рукой в перчатке ее голое плечо, тихонько провел пальцами вдоль позвоночника.

– Иду, – сказал он.

Эннели, дрожа, опустилась на матрас рядом с ним и положила ладонь ему на грудь.

– Я помогу тебе.

Чем ближе было Рождество, тем мрачнее и озабоченней становился Шеймус. Он объяснил Эннели, что хотел украсть плутоний в сочельник, но план сорвался. Один из нужных ему людей был занят до конца января. Эннели впервые услышала о других участниках. Она не спрашивала, кто они, сколько их, но сам факт вовлечения чужих людей ее встревожил – чем больше посвященных, тем выше риск. Шеймус уверял, что они не знают друг друга и (за одним исключением) никогда не встретятся, а те двое, которые встретятся, проведут вместе не больше десяти минут, и то уже после операции. Он до сих пор не объяснил Эннели ее роли в деле. Когда она стала настаивать, требуя времени для подготовки, он пообещал рассказать все заранее.

На Рождество Шеймус подарил Дэниелу красиво оформленную периодическую систему элементов, откуда были аккуратно вычеркнуты «трансурановые мерзости». Эннели он преподнес золотую цепочку, каждое звено которой было скреплено с соседним разными способами. Через день, рассматривая подарок у себя в спальне, она вдруг поняла – теперь у Шеймуса ничего не осталось от реальности, кроме нее. Ей хотелось рвануть цепочку с шеи, порвать ее, но Эннели только бросилась на кровать и зарыдала. Скорей бы это случилось, скорей бы закончилось, – хотя она и сейчас не видела ни одного благополучного исхода. Правда, их с Дэниелом подарок все-таки хранил надежду на счастливый конец. Развернув упаковку, Шеймус нашел семнадцать удостоверений личности – выбирай любое. Особенно рассмешил его Гарвардский диплом с докторской степенью по химии. Это был единственный день, когда он почти все время смеялся.

Январь прошел хуже. Шеймус, как одержимый, говорил только о плутонии, о мифологических корнях этого названия, связанного с мрачным подземным царством, с богом смерти Плутоном, о том, что планета под таким именем отсутствует на древних астрологических картах – видимо, потому, размышлял Шеймус, что она должна была остаться неизвестной, как запретное знание, опасный край пропасти. Не обошел он вниманием и американскую политическую систему, которая, несмотря на демократический фасад, на самом деле чистейшая плутократия, власть богатых, будь то отдельные личности или корпорации-монополисты. Все признаки, беспрестанно твердил он, как нельзя более ясно говорят: человечество катится к плутоническому апокалипсису, к царству тьмы. Единственная надежда на спасение – вспышка мудрости, а мудрость требует времени. Он похитит смерть и этим выкупит время.

Стуча к Шеймусу вечером третьего февраля, Эннели задавала себе вопрос, сколько еще она сможет выдержать. Если речь опять пойдет о плутонии, греческой мифологии, о чем угодно на эту тему, она просто развернется и уйдет. Однако вместо этого ее ждала бутылка дорогого шампанского в ведерке со льдом, два бокала на столике со свечами и спокойный, счастливый Шеймус.

– Все намечено на вечер пятнадцатого, – сказал он вместо приветствия. – Ливерморская радиационная лаборатория. Я прошу тебя заложить отвлекающее устройство – небольшой пакет со взрывчаткой – в одном из проходов промышленной зоны. Проход между двумя складами, вокруг ни души, даже сторожа нет. После закладки позвони мне из автомата. Номер и точную схему района я передам тебе утром пятнадцатого числа. А до этого давай не будем об этом говорить, думать, беспокоиться. Только ты и я, здесь и сейчас, каждую ночь, пока не придет время.

– Открывай шампанское, – сказала Эннели.

На следующий день она приехала домой только в полдень. И по одному взгляду Дэниела поняла – он видит, что события развиваются. Работая в фотолаборатории, Эннели попыталась разобраться в своих противоречивых чувствах, решая, говорить ему или нет, но так и не определилась. После ужина Дэниел сам затеял этот разговор.

– Ты с самого начала не должна была говорить мне о краже плутония. Раз уж решила рассказать, расскажи и остальное.

Эннели так и сделала, но тут же пожалела об этом.

– Я поеду с тобой, – сказал Дэниел. – Я хочу помочь.

– Нет. Категорическое, окончательное и бесповоротное нет. Ты не поедешь, это больше не обсуждается. Нечего разъезжать в машине с взрывчаткой.

– Ты-то ведь разъезжаешь. И Шеймус сказал, что это полностью безопасно.

– Тобой я не могу рисковать. Нет. Разговор окончен.

– И я не могу рисковать тобой. Представь: кто-то все же окажется там и увидит тебя, когда ты будешь выходить из машины, идти в проход между складами, возвращаться обратно? Тут нужен второй человек, наблюдатель, который предупредит, если поблизости появится полицейский или еще кто-нибудь – ведь это очень уязвимое место в вашем плане. И потом, я сам по себе отличное прикрытие. Если тебя остановят, например, кто заподозрит взрывчатку в машине с ребенком?

– Вот именно. Ни одна мать на всей планете не сделает такой глупости. Даже я.

– Алжирские матери берут детей с собой, когда идут закладывать взрывпакеты.

– Ты-то откуда знаешь?

– В книгах читал.

– Нет. Нет и нет. Забудь об этом.

– Я спрошу Шеймуса.

– Черт возьми, Дэниел, как ты его спросишь – ведь ты не должен ничего знать, забыл, что ли?

– Но ведь я знаю.

– И что? – ледяным тоном спросила Эннели. – Ты хочешь предать меня из-за детского каприза? Ты это хочешь сказать?

– Нет. Я хочу сказать, что так же, как вы, знаю о плане, но почему-то не могу разделить с вами ответственность. Это тоже предательство. Мам, мы столько сделали вместе – не все, но очень, очень многое. Я хочу разделить с тобой риск закладки взрывпакета, потому что уже делю с тобой риск информации о нем. Хватит принимать за меня решения. Мне почти четырнадцать лет. Я хочу сам нести за себя ответственность.

– Мне все это очень не нравится, – покачала головой Эннели. – У меня стойкое ощущение, что это неправильно.

– Но тебе нужен дозорный и моральная поддержка. И прикрытие. А мне нужно помочь тебе. Не отталкивай меня.

Эннели опустила голову прямо на стол. Потом подняла и сказала с усталой покорностью:

– Хорошо. Ты можешь поехать. И не потому, что ты мой сын… все материнские инстинкты восстают против такого решения… но потому что ты – это ты.

На следующем свидании с Шеймусом Эннели сказала, что Дэниел о чем-то догадывается.

– Черт! – голый Шеймус вскочил с кровати и нервно заходил по комнате.

Эннели молчала, уязвленная такой реакцией.

– Хорошо, – немного успокоился он, – что именно Дэниел знает или думает, что знает? И каким образом?

– Каким образом?! Господи, Шеймус, ведь он мой сын, кусочек моего сердца! Он что-то чувствует, глядя на меня – вот каким образом. И скорее всего, это всё, что он знает – ничего конкретного, просто какое-то веяние в воздухе, натянутость, напряженность.

– Он тебе что-нибудь говорил?

– Пару раз спрашивал, все ли со мной в порядке. Вчера спросил, что со мной происходит и не хочу ли я об этом рассказать.

– И что ты ответила?

– Сказала, что у нас с тобой сейчас сложный период в отношениях.

– Как думаешь, он с кем-то еще разговаривал?

– Исключено.

Шеймус опять принялся ходить по комнате, потом сел на кровать.

– Дэниел умный, хороший человек с душой и сердцем, он предан нам, но ведь он еще ребенок. Я мало что понимаю в детях. Ты понимаешь больше и хорошо знаешь Дэниела. Есть какие-то предложения, что делать? Или ты сама в замешательстве, потому и заговорила об этом?

– Если ты совершенно уверен, что взрывчатка безопасна при перевозке, я думаю, ему надо поехать со мной.

Шеймус долгим взглядом посмотрел на нее.

– Эннели, если бы взрывчатка была хоть чем-то опасна, я никогда бы тебе ее не дал. Ты это понимаешь?

– Да. И я знаю, что могу доверять Дэниелу так же, как тебе.

– Ладно. Поговори с ним. Но ни в коем случае не сообщай времени и места, пока вы не сядете в машину. И не говори, с чем это связано. Просто скажи, что нам требуется его помощь.

– Шеймус, он всю жизнь провел вне закона. Он каждый день работает с поддельными документами. Он все прекрасно понимает. Когда в новостях затрубят о краже, думаешь, он не догадается, кто это сделал и что произошло? Думаешь, он не будет оскорблен и рассержен тем, что ему не доверяют – особенно если ему тоже придется испытать на себе последствия? Ведь у нас земля будет гореть под ногами!

– Конечно. Но не забудь, плутоний – наша лучшая защита. Вот почему я должен непременно добиться успеха. Без плутония у меня не будет никаких рычагов воздействия. Эннели, они люди слабые, но не глупые. В нас не будут стрелять, если знают, что мы выстрелим в ответ. У нас будет целый мир свидетелей, я позабочусь, чтобы это было на первой странице каждой газеты, на экране каждого телевизора в каждой стране. И первое же мое требование – амнистия для всех участников операции.

– Что если они начнут блефовать? Не захотят вести переговоры?

– Я уступлю. Сдамся сам и отдам плутоний с одним условием – полная амнистия всем, кто так или иначе принимал участие в краже, кого я обманом или силой заставил исполнить их маленькие, невинные, непонятные им самим роли. Даже если придется так сделать, все равно это будет успех. По крайней мере, я поднесу им зеркало, заставлю их увидеть свое безумие, сорву с них маски.

– А они дадут тебе пожизненное в назидание прочим, или казнят, и я больше никогда тебя не увижу.

– Эннели, – умоляюще протянул Шеймус, – это выше нас с тобой. Ситуация вопиет о решительных действиях, просто плачет по ним.

– Я тоже буду плакать.

Шеймус обнял ее и грустно сказал, покачивая в объятиях:

– Думаешь, я не буду?

Когда вечером четырнадцатого Эннели уходила к Шеймусу, она обняла Дэниела и сказала:

– Утром принесу тебе бомбу на завтрак.

– Волнуешься? – спросил он.

– Чуть на кусочки не разваливаюсь. А ты?

– Я тоже. Хотя это скорее воодушевление.

– Правильно. Поэтому надо лечь пораньше и хорошо выспаться, встать свежим и собранным – завтра нам понадобятся все силы. Не забудь запереть дверь.

– Хорошо, – сказал Дэниел.

Но забыл.

Он был уже раздет и в постели, когда вспомнил про заднюю дверь. Сперва Дэниел запер ее, но потом решил собрать и подготовить на завтра туристское снаряжение, пошел в гараж за палаткой, а теперь не мог вспомнить, запер ли дверь во второй раз. Он потянулся к настольной лампе и вдруг услышал женский голос:

– Я найду тебя в темноте.

Дэниел осторожно взял брюки, вынул из кармана ножик, открыл его, сунул под одеяло. Когда он клал брюки обратно на пол, в кармане звякнула мелочь.

– Я найду тебя по звону монеток, по звуку твоего дыхания.

По стене пошарила чья-то рука, включился верхний свет. У двери стояла девушка, юная, красивая и, как мгновенно понял по ее глазам Дэниел, очень пьяная. Она смотрела на него тяжелым пристальным взглядом.

– Ха. Я тебя нашла, – на лице показалась улыбка. – И кого я нашла?

– Меня зовут Дэниел, – он был слишком изумлен, чтобы промолчать.

Девушка захихикала.

– Тогда это, наверно, львиное логово, – она медленно пошла по комнате.

– Вообще-то нет. Это моя спальня. А ты кто?

Но девушка заметила плакат с туманностью Конская Голова, который висел над кроватью.

– Что это?

– Туманность Конская Голова. Такие туманности называют темными, потому что там нет ярких звезд. Они загораживают свет тех звезд, которые находятся за ними, и поэтому с земли кажутся темными пятнами. Это что-то вроде огромных облаков межзвездной пыли. Некоторые астрономы думают, что туманности в конце концов взрываются и образуют новые звезды.

Минуту девушка внимательно рассматривала плакат.

– Это прекрасно, – прошептала она и заплакала.

– У меня иногда тоже такое чувство, – сказал Дэниел.

Всхлипывая, гостья присела на край кровати и стала рассматривать его. Вечер стоял холодный, но она была одета только в тонкую блузку, джинсы и сандалии.

– Тума-анность, тума-анности, – протянула она насмешливо. – Вроде ты слишком молод для профессора, а?

– А ты не слишком молода для воровки?

– Эй, – возмутилась она, – я тебе не воровка.

– Тогда что ты делаешь в нашем доме так поздно и без приглашения?

– Я была в компании и потерялась. Когда теряешь компанию, надо найти кого-то еще. Надо искать открытую дверь.

– Ты что-нибудь принимала в этой компании?

Девушка всхлипнула и покачала головой.

– Не знаю.

– Как тебя зовут?

– Сегодня – Брижит Бардо. Как ту старую французскую актрису.

– Ты актриса?

Она наклонилась ближе.

– Я вообще никто.

– Тебе нужна помощь?

– Нет! – она вдруг рассмеялась. – Все очень просто.

Дэниел собрался сказать что-то еще, но девушка положила палец ему на губы.

– Хватит пока вопросов, – палец прижался еще сильнее, – ладно?

Дэниел едва кивнул.

Палец скользнул на подбородок, на горло, прошелся по груди до края одеяла.

– Что ты делаешь? – изумленно спросил Дэниел.

– То, что ты никогда не забудешь, – она медленно спустила одеяло. Увидела ножик, спокойно сложила его. Потом наклонилась и слегка укусила его прямо под ребрами, натягивая одеяло обратно. Когда она взяла в рот его член, Дэниел вздрогнул и закрыл глаза.

Невыносимо теплые губы, бесконечно медленные движения. Пролетая сквозь Конскую Голову, Дэниел понял – то, что невозможно представить, иногда все-таки существует.

Часом позже гостья ушла, заперев за собой дверь.

Когда Эннели вернулась, уже почти вечером, Дэниел ждал ее у двери, чтобы быстро открыть. Едва взглянув друг на друга, оба спросили:

– У тебя все в порядке? – и рассмеялись.

– Ты так выглядишь, будто и не спал толком, – сказала Эннели.

– Ты тоже выглядишь не очень – усталой и взвинченной.

– Ты бы тоже был взвинченным, если б поездил в машине с взрывчаткой, – она заметила туристское снаряжение, сваленное на полу в гостиной. – Что это? Мы уходим в леса?

– Это прикрытие. Мы едем в поход, в Йосемитский парк.

– Ты не видишь тут одну неувязочку? Как быть с тем, что на дворе февраль?

Дэниел выудил из кучи на полу пару снегоступов.

– У нас зимний поход. Снаряжение я взял напрокат сегодня утром. На автостоянке ко мне подошел смуглый мужчина с бородой и спросил, куда я направляюсь…

Эннели рассеянно слушала «легенду», состряпанную сыном на случай встречи с полицией. Как смуглый бородач попросил передать его сестре в Ливерморе вот этот сверток, сказал, что там запрещенное лекарство от рака, прямо из Мексики. «Легенда» была хорошо продумана, но вряд ли она как-то повлияет на ход событий, если они попадутся – и Дэниел наверняка это понимал. Дослушав до логического конца, Эннели покачала головой.

– Ты молодец, но если нас накроют, тебе все равно не удастся меня защитить.

– Я же подросток. Меня не посадят.

– Ты солнышко. А меня посадят еще и за вовлечение несовершеннолетнего в противоправные действия вдобавок к перевозке взрывоопасных веществ.

– Все равно можно попробовать.

Ей не хотелось спорить.

– Конечно. Но надеюсь, это нам не понадобится.

Дэниел показал на потолок.

– Еще кое-что. Там наверху бумаги. Печати и бланки я запер в сейф, но если что-то случится и здесь будет обыск, их обнаружат.

– Ну что ж, тогда АМО придется это проглотить.

– Может, отвезти все к Джейсону? Скажем, что собрались в поход и не хотим оставлять компрометирующие материалы без присмотра.

– Но мы еще вчера все сложили, все, что можно, спрятали. И Джейсон поймет – что-то происходит. И у нас все равно нет времени.

Секунду Дэниел думал, потом пожал плечами.

– Ты уже знаешь, куда мы едем?

– Ливермор, авеню Лас-Постас. Проезд между цехом, который только что закрыли, и пустым складом.

– Я не могу следить за проездом с обоих концов.

– И не надо – это тупик в форме буквы Т. Только для грузовиков с сырьем и мусоровоза.

– А как выглядит бомба?

– Запаянный куб из черного металла, примерно фут высотой. Лежит в бумажном пакете из магазина.

– Какой тип устройства?

– Я не спрашивала.

– Там есть таймер? Провода? Дистанционное управление?

– Не знаю. Мне в принципе все равно. Какая разница?

– Интересно, как она запускается.

– Я должна положить ее в том проезде. Нажать на кнопку. Загорится красный свет. Сработает он или нет, мы тут же уезжаем и звоним из автомата за полмили оттуда.

– Видимо, таймер, – сказал себе под нос Дэниел.

– Да, я тоже так думаю. Шеймус сказал, там внутри часы с Микки-Маусом. А парень, который собирал бомбу, один из лучших специалистов по взрывотехнике.

– Как там Шеймус?

– Ушел в себя. Не достучишься. Весь в поставленной цели. Ты не поверишь, чертова бомба пролежала под кроватью целую ночь.

– Понятно, – уклончиво откликнулся Дэниел. – Как у нас со временем?

– Времени полно, всегда не хватает, и с каждой минутой все меньше, – на глаза навернулись слезы, и Эннели пошла к ванной. Дэниел поймал ее за рукав.

– С тобой точно все нормально? Нам надо максимально сконцентрироваться.

– Если я сконцентрируюсь еще сильнее, то просто исчезну, – она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и как-то обмякла. – Дурацкая, безумная и безнадежная затея.

– У нас еще есть выход, – мягко сказал Дэниел. – Позвони по телефону, который оставил Шеймус, скажи, что машина сломалась. Я подсыплю сахара в бак.

Эннели крепко обняла его.

– Знаю, знаю, – она уткнулась сыну в плечо, снова крепко обвила его руками, отпустила и слабо улыбнулась.

– Все хорошо. Иногда меня трясет немного, но через минуту это пройдет.

– Тогда поехали, – он тоже улыбнулся. – Ты отлично справишься. Как всегда.

Когда они выехали из Беркли, шел легкий дождь. Как и планировал Шеймус, они проскочили через Кастро Вэлли как раз впереди постоянной вечерней пробки на 580-м шоссе. Когда проезжали Даблин Каньон, уже почти стемнело. Показался поворот на Лас-Постас, Эннели посмотрела на часы.

– Мы укладываемся? – спросил Дэниел. За всю дорогу оба не сказали почти ни слова, но молчание было спокойным, не напряженным.

– Отлично укладываемся.

Проезжая бензоколонку «Тексако», Эннели показала сквозь залитое дождем стекло:

– Вон тот телефон-автомат, который нам нужен. Теперь совсем недалеко. Ищи указатель «4800».

Дэниел почти сразу заметил его, они свернули направо, проехали через жилой квартал. На мокрых улицах было мало машин и еще меньше прохожих.

– Нам повезло, что идет дождь, – сказал Дэниел. – Сейчас трудно что-нибудь увидеть в боковые стекла, все сосредоточены на дороге.

– Невелико везенье, – рассеянно откликнулась Эннели.

Остановились у входа в тупик между цехом и складом. Эннели потянулась выключить зажигание, но рука вдруг замерла.

– SOS! – захихикала она. – Я его сейчас выключаю или нет?

– Выключаешь, – сказал Дэниел, – вместе с фарами. Не забудь натянуть капюшон.

– Спасибо, – она улыбнулась и заглушила двигатель. Окинула взглядом улицу, посмотрела в зеркало заднего вида.

– Все отлично, – подтвердил Дэниел.

– Ну что ж, – Эннели потянулась за бумажным пакетом на заднем сиденье, – мы на месте.

– Я бибикну два раза, если что-то будет не так, – сказал Дэниел.

– Джеймс Бонд ты мой, – Эннели выскользнула из машины, закрыла коленкой дверь, поправила бумажный пакет и быстро пошла по проходу.

Сквозь залитое дождем окно Дэниел едва различал ее, и пришлось наполовину опустить стекло. В зеркале мелькнул свет, сзади, шурша, проехал автомобиль. Дождь усиливался. Дэниел проследил взглядом за машиной и снова повернулся к проходу как раз в тот момент, когда Эннели скрылась за углом. Он быстро проверил, нет ли поблизости прохожих. Ни души. Он снова повернулся туда, куда ушла Эннели, и услышал ее крик: «Дэниел! Беги!» Громыхнул взрыв, машину отбросило в сторону на пятнадцать футов, в правый висок Дэниела впилась острая металлическая заноза. Шатаясь, он выбрался из машины и упал на мокрый асфальт. Мотая головой, поднялся на четвереньки и пополз к проходу между складами, но снова упал. Глаза заливали дождь и кровь. Дэниел попробовал поморгать, но веки только закрылись.

Где-то далеко внизу он увидел светящуюся точку. И начал медленно плыть к ней, судорожно отталкиваясь руками. Свет постепенно разгорался, вскоре он сверкал так ярко, что уже слепил. Дэниел падал в огромное солнце. Оно почти поглотило его, когда он вдруг понял, что свет отражается в зеркале. Дэниел хотел поднять руки и заслониться, но они не слушались.

Когда его клали в машину скорой помощи, сердце остановилось. Два молодых санитара приложили дефибриллятор ему к груди, и на каждый электрический разряд из раненого виска хлестал фонтанчик крови, пачкавшей медицинскую униформу. Сердце неровно заколотилось, на секунду ослабло, потом вяло заработало.

Эннели похоронили на пятый день. Дэниел был в коме. Только «Случайные Всадники», ошарашенные происшествием, пришли на короткую церемонию. У выхода с кладбища их сфотографировали из неизвестной машины.

Той же ночью, рыдая, Шеймус выкопал глубокую ямку в еще рыхлой могильной земле. Рука в черной перчатке разжалась, и на ладони оказался большой золотой самородок, тускло блеснувший в лунном свете, прежде чем скрыться в земле.

Джессал Вольтрано был гений воздуха. В четырнадцать лет критики провозгласили его мастером трапеции и, возможно, лучшим воздушным гимнастом за всю историю цирка. Еще пять лет он восхищал толпы зрителей от Парижа до Будапешта, не пользуясь страховочной сеткой ни на представлении, ни на тренировках. Как он объяснил одному из репортеров, «сетка мешает сосредоточиться».

Но за две недели до двадцатого дня рождения, на сольном выступлении в Праге, эта свободная сосредоточенность, необходимая для точнейшего расчета времени, на миг покинула его. Никогда ему не забыть тот миг беспомощной бесплотности, когда после серии кульбитов он летел, раскрывшись, к трапеции, никогда не забыть, как мягко она чиркнула по кончикам пальцев, а он продолжал падать.

Первым до него добежал один из клоунов. Джессал был еще в сознании.

– Я чувствую свой скелет, – изумленно прошептал он. – Представляешь, я его чувствую!

Еще бы. Кроме кистей рук, он переломал практически все кости. Пока он лежал, поправляясь на жидкой овсянке, молодой американский врач-интерн Честер Кейн познакомил его с искусством карточного фокусника. Джессал тренировался так же упорно и скрупулезно, как когда-то с трапецией, подмечая малейшие нюансы каждого способа тасования, захвата, подмены и открытия карт. Лечение, назначенное для разработки рук, стало его страстью, и когда девять месяцев спустя Джессал вышел из больницы, в карточных фокусах он далеко превзошел доктора Кейна.

Джессал вернулся на трапецию, но прежнее мастерство его покинуло. Тончайшая грация была утрачена навсегда из-за сломанных костей, поврежденных нервов. Джессал ушел из цирка и уже никогда не оглядывался.

Взяв новый псевдоним, Великий Вольта, он отправился странствовать по Европе, Африке и Индонезии – днем шел, куда вела дорога, ночью спал где придется, показывал фокусы, если были зрители, жил на монетки, брошенные в шляпу. Когда представлялась возможность, смотрел на работу других фокусников, советовался с ними, учился и учил, и в каждом городе переворачивал вверх дном библиотеку в поисках полезных книг. Через четыре года такой практики он стал совершеннейшим мастером карточных фокусов. Однако в душе росла какая-то смутная неудовлетворенность, как будто его ремесло и знание стали ловушкой.

Однажды в Афинах, показывая фокусы стайке пенсионеров и уличных оборванцев, Вольта ошибся в несложном трюке, вытянул вместо туза червонную королеву. Публика принялась улюлюкать и кричать, а Вольта вдруг понял: его фокусы – просто пустышка, набор приемов для отвлечения внимания, ловких подмен и механических манипуляций, которые никогда не дадут того, что он ищет. Вольта подбросил колоду карт в воздух и захохотал вместе с толпой, глядя, как цветные картинки кружатся и трепещут над мостовой. Это был его первый великий побег.

Второй случился через месяц, во время летнего солнцестояния 1955 года. Вольта плыл в Америку на греческом сухогрузе, наблюдая с верхней палубы восход луны. На корабле взорвался бензобак, и взрывная волна выбросила Вольту в море. Созерцание лунного пейзажа спасло ему жизнь, потому что минуту спустя взорвался второй бензобак, заполонив корабль огнем и криками. На воду плюхнулся спасательный плот, и Вольта поплыл к нему.

Вольта нашел только одного выжившего пассажира, и тот был сильно обожжен. Сделав для него все, что позволял скудный набор для первой помощи, он положил раненого на корму. Потом заглянул в ящик с провизией – консервы примерно на неделю, пять галлонов воды, компас, ракетница и стальное сигнальное зеркало. Вольта установил курс на запад и начал грести.

Спустя пять дней, когда обожженный умер у него в объятиях, беспрестанно зовя маму, Вольта едва нашел в себе силы сбросить его за борт. Спустя еще день он не смог грести. Измученный палящим солнцем и ледяной луной, он пустил плот в дрейф.

Сначала кончилась пища. Следующей ночью, еще впитывая горлом последний глоток воды, Вольта трижды выстрелил из ракетницы, окрасив море в кровавый цвет. Выкинул за борт компас, набор для первой помощи, потом и ракетницу. Зеркало должно было последовать за ними, но, взяв его в руки, Вольта поймал какое-то странное отражение. Это был не он. Чья-то опухшая физиономия со слезающей кожей. Измученный жаждой и голодом, в полубреду, Вольта решил – чтобы увидеть свое настоящее лицо, нужно слиться с отражением в зеркале, посмотреть на себя его воспаленными глазами. Он сосредоточился, насколько мог, и последним усилием туманящегося сознания устремился в зеркало, отдался ему. Когда он открыл глаза, плот был совершенно пуст. Никого. Он посмотрел в зеркало. И там пусто. Чувствуя, что начинает стремительно падать, Вольта услышал издалека отчаянный крик – свой собственный. Придя в себя, он бросил зеркало в море. Оно еще поблескивало и переливалось, уходя в глубину, когда Вольта услышал женское пение. Он слушал, слушал, потом открыл глаза.

Это была Равана Дремьер, двадцатишестилетняя дочь французского контрабандиста и ямайской колдуньи. Все признавали, что она самая одаренная целительница в АМО. Равана сказала Вольте, что четыре дня назад его нашли без сознания на плоту. Они были на «Пинье дель Рэй», одном из немногочисленных кораблей карибской флотилии АМО. Вольта спросил Равану, не она ли пела, и та ответила: «Только если это была твоя песня».

За те четыре года, что они проплавали вместе как друзья и любовники, Равана еще ближе познакомила его с разными видами фокусов и магии. Ее мать, как и Вольта, тоже «входила в зеркало», но почти сразу отказалась от этого трюка, предупредив ее, что это «магия одиночки», удовольствие, не стоящее того риска, который оно за собой влечет. «Вхождение в зеркало требует уникальной комбинации способностей и особых обстоятельств, – говорила она Раване. – Но войти в зеркало гораздо проще, чем выйти из него. Чтобы выйти, надо переплыть каменную реку или пролететь сквозь солнце». Выслушав это, Вольта кивнул. Чуть не умерев в океане, он нашел наконец свою магию – искусство побега.

Присоединившись к АМО еще до того, как «Пинья дель Рэй» пришла в Гаити – у Раваны был нюх на таланты и редкая способность убеждать, – Вольта сразу воспользовался ресурсами Альянса, особенно СНБ, «системой несистематизированных библиотек», раскинувшейся по миру сетью частных книжных собраний. После телефонного звонка с кодом доступа любую книгу ему высылали на следующий же день. Еще эффективнее, как скоро обнаружил Вольта, было забирать книги лично, потому что все хранители библиотек были учеными, и каждый – кладезем чистой информации. Если на какой-то вопрос они не могли дать ответ, то знали, где лучше его искать. Таким образом Вольта экономил время, сосредоточившись на цели. Он был увлеченным и дисциплинированным учеником. Меньше чем через два года он впервые показал на публике трюк с магическим побегом.