Текст книги "Собор памяти"

Автор книги: Джек Дэнн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

   – Ты, – сказал он глашатаю пейков. – Встань и посмотри на меня. – Когда пейк поднялся и набрался смелости взглянуть в его глаза, Кайит Бей продолжил: – Я обменяю твою жизнь на предателя.

Он отдал сосуд Куану, тот немедля сделал знак стражникам окружить его, чтобы скрыть голову Айше от солдат, готовых вот-вот взорваться. Однако калиф, похоже, знал, что делает – войско безмолвствовало; все смотрели на него.

   – Я не так наивен, чтобы поверить, будто у Мехмеда нет соглядатаев в наших рядах. Отдай мне его, и я дарую тебе жизнь... тебе, а быть может, и твоим спутникам. Разве ты обязан платить своей жизнью за Мехмеда? Быть живьём рассечённым на куски? Ты ведь, знаешь, почему он выбрал в послы именно вас. Уж верно не из любви к вам – он ведь хорошо знает, что я с вами сделаю, не так ли? – Кайит Бей в упор смотрел на глашатая, рослого и жилистого.

Леонардо заметил на шее турка чирей, распухший и воспалившийся, – эта мерзкая болячка как нельзя лучше подходила к посланцу Мехмеда, словно определяла его сущность. Сейчас Леонардо видел всё как бы издалека, словно смотрел с вершин дальних гор, где воздух ясен и холоден, как чистый разум.

   – Итак? – спросил калиф.

Пейк кивнул и обвёл взглядом строй солдат, остерегаясь подойти ближе, иначе его бы вмиг выпотрошили; он шёл вдоль строя, а солдаты плевали в него, пытались ударить побольнее; несколько стражников Кайит Бея сопровождали турка, отпихивая наиболее ретивых солдат. Турок остановился перед Хилалом, Сандро и Леонардо.

Он уставился на Сандро, как бы узнавая его, затем отступил и указал на него пальцем.

Калиф подошёл и остановился за его спиной.

   – Так ты выбрал флорентийского художника?

Турок склонил голову, страшась поднять глаза. Сандро, казалось, прирос к земле.

   – Откуда тебе известно, что это он? – спросил калиф.

   – Я видел его.

   – Ага, и где же ты его видел?

Но калиф не стал дожидаться ответа. Он выхватил меч; и в тот миг, когда Сандро отшатнулся, шепча молитвы, убеждённый, что это и будут последние слова, которые ему довелось произносить в жизни – меч калифа опустился на голову турка и буквально раскроил его надвое.

Кровь и внутренности забрызгали Леонардо и Хилала.

Солдаты пришли в неистовство – они вопили, выкрикивали имя Айше и требовали голов трёх оставшихся турков. Кайит Бей велел пейкам подняться на ноги, и они встали перед ним, готовые умереть. Калиф подошёл ближе, остановился перед ними и спросил:

   – Есть среди моих людей предатель?

Турки застыли.

   – Ну?

   – Да, – прошептал один из них, коренастый, с бочонкообразной грудью человек, у которого недоставало переднего зуба; другие зубы у дёсен были черны, словно покрашены чёрной краской.

   – Тогда, может быть, ты укажешь мне предателя?

Турок уставился на свои ноги, и Кайит Бей рассмеялся:

   – А, ты боишься, что тебя постигнет участь твоего собрата? Ну, отвечай!

   – Я не оспорю решения владыки.

   – Тогда укажи вашего шпиона, – сказал Кайит Бей.

   – Я не могу. Я не знаю его... их.

   – Так их несколько?

   – Я не знаю, повелитель. Знаю только, что...

   – Что?

   – Что за нами будут следить и, если мы не исполним приказа, нас убьют.

   – А ты что скажешь? – обратился калиф к другому пейку.

   – Всё так, как говорит мой спутник. – Этот турок был моложе прочих, с виду не старше двадцати.

   – Почему правитель турков избрал тебя для этого посольства?

   – Как испытание.

   – С какой бы стати ему тебя испытывать?

   – Я бахвалился, что...

   – Продолжай.

   – Что смогу смотреть в твои глаза без...

Калиф захохотал визгливым натужным смехом, но быстро взял себя в руки.

   – Без чего, о юный сорвиголова?

   – Без дрожи, повелитель.

   – Но ведь ты дрожишь... и лжёшь мне, не так ли?

   – Нет, нет...

   – Бахвалился ли ты, что возьмёшь мою голову? – Калиф взмахнул мечом, как бы примеряясь.

Молодой турок заколебался, но всё же сказал:

   – Да.

И покорно склонил голову, закрыв глаза.

   – Что же, не мне лишать тебя головы, молодой солдат, – сказал калиф. – Но, быть может, это сделает твой повелитель, когда ты передашь ему мои дары и мою благодарность. – С этими словами он поднял с земли драгоценный меч и знаком велел своим телохранителям унести палку и седло. Затем он шепнул что-то Хилалу, который поговорил с одним из своих лейтенантов; минуту спустя появились несколько солдат, которые волокли тяжёлые мешки. Трупная вонь была невыносима, даже здесь, под открытым небом.

   – Покажите нашим гостям наши дары Великому Турку, – сказал калиф.

Телохранители вывернули мешки – на землю выкатились головы. Головы турков. Солдаты завопили; один прорвался через стражников и ударом ноги зашвырнул голову в толпу; стражники принялись швырять в ряды солдат другие головы, и скоро не менее двух десятков турецких голов летало над войском. Было много криков и ругани, но никто не смеялся; войска не потеряют своего смертоносного настроя... не забудут Айше – свою Мадонну... нет, они понесут её с собой как священную жертву смерти.

И её невидящие глаза будут указывать им путь.

– Скажите своему царственному повелителю, что у меня для него будет ещё много таких даров. Я умножу их тысячекратно, и венцом этого дара будет его собственная голова. – Калиф помолчал и обратился к молодому пейку: – Не потеряй отваги, солдат, ибо если ты или твои спутники падёте духом или растеряете по дороге мои дары – я возьму и ваши головы. Или вы думаете, что только у Мехмеда есть шпионы?

С этими словами Кайит Бей отпустил турков и смотрел, как они идут сквозь строй разъярённых мамлюков и персов. Затем он послал за турками своих лучших разведчиков и велел им разведать боевые порядки войск Мустафы... и Мехмеда.

Двумя днями позже разведчиков нашли у скалистого перевала, что спускался в узкую длинную долину. Все двадцать нагими были посажены на кол.

И конечно, у них не было голов.

Кайит Бею было трудно воевать в этом краю – его войско оказалось уязвимо уже из-за одних своих размеров; и турки избрали настоящую партизанскую тактику: они устраивали засады, налетали на фланги армии и снова бесследно исчезали в горах и лесах, грозя превратить завоевательный поход калифа в войну на износ. Полки рассыпались, преследуя турок? – и чаще всего подвергались уничтожению; орудия Хилала были лишь обузой для движущейся армии, бесполезной против стратегии турок – внезапных налётов и стремительного исчезновения. Казалось, что сам здешний край восстал против калифа: горные тропы, отвесные утёсы, узкие перевалы, где полсотни человек могли задержать десять тысяч.

Солдаты и животные голодали, потому что запасы пшеницы и ячменя подходили к концу. Турки жгли всё за собой, и если только Кайит Бей не сумеет прорубиться сквозь их ряды, что, казалось, растекались и таяли, как грязь в воде, его войско будет обращено в бегство голодом даже прежде, чем турки двинутся в наступление и одолеют египтян и персов мечами и пиками.

Турки устроили ночную атаку и были загнаны в близлежащий лес. Погибли пять тысяч арабов, вдвое больше были ранены; мамлюки жестоко отыгрались за эти потери на войсках Мустафы, но солдатская плоть недорого стоит, и сын Великого Турка исчез, бросив своих воинов на растерзание арабам. Он ударит снова. Но когда?

Подобно Цезарю, который разделял и побеждал, Мустафа разделял, таился, становился частью окружающего, наносил удар – и исчезал.

Злая, взбудораженная, голодная, измученная, армия шла вперёд днём, а зачастую и ночью.

Они больше не возглашали имя Айше. Они больше не кричали, требуя крови турков. Они были настороженны и опасны и, разочаровавшись сверх меры, обратились против калифа; его наёмная конница, те, что убили святого муллу в его же собственной мечети, потребовали двойного довольствия и платы, грозя иначе вернуться по домам. Прочие остались на стороне калифа, хотя мамлюки держались отчуждённо, как бы показывая, что сердцем они на стороне мятежников.

Мятежники засыпали стрелами и копьями шатёр калифа; они ухитрились раздобыть пушку и выстрелили из неё в Кайит Бея. Тут вступили было в бой его телохранители, но Кайит Бей удержал их. Он вскочил в седло и поскакал через ряды солдат, уязвимый для их ярости, кричал им, показывал голову Айше в стеклянном турецком сосуде. Он стыдил их, крича: «Трусы вольны уходить по домам! Я не хочу, чтобы за меня бились трусы! Я отомщу туркам, даже если мне придётся воевать одному. Одному!»

А затем ускакал прочь.

Затем последовали крики, замешательство, то и дело вспыхивал бой между мамлюками и кочевниками. Около сотни кочевников были преданы мечу; других разорвало на куски выстрелами из той же пушки, из которой они стреляли по Кайит Бею. Потом пропели трубы, и войско, как один человек, дружно хлынуло вперёд – рабы, лучники в красных колпаках, пикинёры, опытные бедуинские воины, мамлюки, раненые, даже женщины – все бросились вослед за своим повелителем, вослед за Айше, словно бойня, устроенная предателям, исцелила их, возродила в них вкус к крови и мести.

Леонардо поспешил вскочить в седло, иначе бы его обвинили в трусости; он скакал с Хилалом и его тысячей гвардейцев.

Калиф ехал как ни в чём не бывало; постепенно телохранители заняли свои места, окружив его со всех сторон, а за ним шагали пешие фаланги, скакали мамлюки – великое шествие, исходящее потом и жаждой убийства.

   – Леонардо...

Сандро появился рядом с ним – вместе с Гутне, которая намеренно отстала, чтобы дать им поговорить.

   – Я смотрю, ты испытываешь весьма нежные чувства к моей рабыне, – заметил Леонардо.

   – Если пожелаешь, я буду держаться от неё подальше. Но ведь ты сам оставил её.

Леонардо улыбнулся, но в его улыбке сквозила безнадёжность.

   – Нет, я просто предполагал, что ты позаботишься о ней.

   – А ты... разве тебе она безразлична?

   – Нет, конечно, – сказал Леонардо. – С какой стати ты спрашиваешь об этом? Хочешь попросить её руки? – Сандро залился краской – шуточка Леонардо попала в цель, он, Сандро, и впрямь влюбился в Гутне. – Твоего друга Мирандолы здесь нет, – продолжал Леонардо, – и некому будет устроить тебе изгнание фантома. Так что я был бы осторожен со своими страстями.

   – Мне жаль, что так вышло с Айше, – сказал Сандро. Он говорил это, глядя прямо перед собой, чтобы скрыть охватившую его неловкость. Когда Леонардо не ответил, он продолжал: – Я не знал, что ты любил её.

   – Так ты теперь умеешь читать в чужих душах, Пузырёк?

   – В твоей – умею, Леонардо.

Леонардо вновь улыбнулся.

   – А, тогда ты наверняка знал, что калиф разрубит этого турка пополам. Поэтому ты отшатнулся и едва не свалился без чувств?

Он опять попал в цель: Сандро покраснел ещё пуще и перекрестился.

   – Леонардо, я...

   – Значит, ты читал в моей душе, когда сказал Бенедетто, что я убил Зороастро? – продолжал Леонардо.

Сандро помолчал немного и сказал:

   – Да, я говорил ему так, и я ошибался.

   – Ошибался?

   – Когда ты отошёл, я подумал... – Сандро говорил, тщательно взвешивая слова, явно неуверенный в себе. – Я тысячу раз перебирал в мыслях эти минуты, Леонардо. Я рассердился, когда ты отвернулся от него, и гнев ослепил меня. Я напрасно обвинял тебя.

   – Возможно, ты был прав, – сказал Леонардо. – Я тоже много думал над тем, что произошло. Быть может, я всё же убил его.

   – Нет, – сказал Сандро, – не убил.

   – Что же ты не подошёл ко мне раньше?

   – Я пытался, но ты был такой... холодный, такой далёкий. Я думал, что ты изменился, что всё случившееся...

   – А я и впрямь изменился?

   – Не знаю, – сказал Сандро. – Но душа моя рванулась к тебе, когда турецкие послы показали голову Айше. Я уже видел у тебя такой взгляд.

   – Что же это был за взгляд? – спросил Леонардо.

   – Как тогда, когда ты стоял у окна в спальне Джиневры. За мгновение до того, как ты прыгнул вниз, спасаясь от огня. Когда ты смотрел на нас из окна, у тебя на лице было точно такое же выражение.

   – Помнится, мне тогда почудилось, что рядом с тобой и Никколо стоит Тиста. Но Тиста был мёртв. Бедный Тиста.

   – Мне очень жаль, Леонардо.

Леонардо кивнул Сандро, крепко стиснул его плечо и, не оборачиваясь, проговорил громче:

   – Но у нас, кажется, появился слушатель. – Он имел в виду Гутне, которая ехала сейчас вплотную к ним, чуть позади. Они слегка придержали коней, чтобы она могла нагнать их. Лицо её скрывала вуаль, и трудно было сказать, смущена ли она тем, что её застигли за подслушиванием.

   – Мой господин печалится не об Айше, – сказала Гутне. Она обращалась к Сандро, словно он уже был её господином... или они были равны... или у неё вообще не было господина.

   – О ком же? – спросил Сандро.

   – О вашем друге... как его... Нилико? – Гутне обернулась к Леонардо.

   – Никколо?

   – Да, Никило.

   – Откуда тебе это известно? – спросил Леонардо поражённый.

   – Я слышала твои сны...

   – Мои сны?

   – Ты говорил о нём во сне, маэстро.

И в этот миг Леонардо увидел лицо Никколо – увидел мысленным взором, но ясно, до мельчайших подробностей, словно смотрел наяву.

Словно видел сон.

И с грустью спросил себя, не заглянул ли он в лицо смерти.

Позднее в своём унынии он разыскал Миткаля, и они долго беседовали, как частенько делали в дороге. Эти беседы дарили Леонардо радость и утешение, потому что Миткаль поглощал новые знания с той же жадностью, что и Никколо. И Леонардо рассказывал ему о своём соборе памяти, пересказывал исторические труды Плиния; он учил мальчика алгебре, свойствам зрения и нотной системе Гвидо д'Ареццо.

Он учил Миткаля, как когда-то учил Никколо...

Но Миткаль был одержим Валтурио и Александром Великим, искусством и теорией войны – ибо он был обманщиком, этот Миткаль.

Как и Никколо, он только с виду казался ребёнком.

Глава 29
ЗАПАДНЯ АНГЕЛОВ

Зрел я ангелов, подымавшихся высоко в небеса.

Чарльз Кэкстон

...и воздух полон криков, плачей и вздохов.

Никколо Макиавелли

Отряды Мустафы нападали снова и снова – как хорьки, собирающие кровавую дань с гусиного стада; и Кайит Бей подгонял свою армию, точно она отступала. Однако калиф был полон решимости сразиться с Мехмедом, который стоял лагерем на северо-восточной оконечности большой равнины в конце цепочки из длинных и узких горных долин. В скалах над этой равниной стояла захваченная турками крепость – та самая, в которой содержали Айше.

Быть может, и Никколо был сейчас там... если он вообще жив.

А может быть, повелитель турков продал его одному из своих военачальников: Басарабе, который командовал двадцатью тысячами валахов, или Беглербегу, возглавлявшему шестьдесят тысяч румын; или же предводителю Аканги, который не задумываясь выставил бы Никко под пики и стрелы арабов и персов.

Калиф послал за Леонардо на рассвете. Было зябко, словно осенью, и в центре неба ещё мерцали последние звёзды. Леонардо валился с ног от усталости – всю ночь он и Хилал провели на ногах. Турки атаковали каждую ночь, без факелов – единственным признаком их приближения было смертоносное пение стрел. Артиллерия оказывалась бесполезной – стрелять можно было разве что по теням, по лесу, по веткам, колыхавшимся на ветру. Но на сей раз турки напали на орудия и попытались увезти многострельные пушки Леонардо, установленные на повозках: то-то был бы щедрый дар Мустафе! По счастью, мамлюкская кавалерия перехватила турков и вырезала всех до единого.

В лагере знали, что за этой атакой последует другая – утром ли, днём или посреди ночи. Эти вылазки медленно, но верно сокращали армию калифа ещё прежде, чем она добралась до поля битвы. Турки не всегда проявляли алчность; иногда они просто убивали и отступали. Солдаты, составлявшие фланги колонн на марше, знали, что обречены на смерть, так же верно, как если бы калиф самолично готовился разрубить их пополам. В их представлении турки были не солдатами из плоти и крови, но джиннами, сотворёнными из огня и дыма. Недостаток сна и страхи перед внезапной смертью ослабляли дух самых закалённых и испытанных воинов. Кайит Бей не мог отправлять в рейды своих людей, даже наёмную конницу, этих прирождённых убийц– разве что хотел увидеть их снова насаженными на ряды кольев.

Хилал был прав: такая война была непривычна для калифа.

   – Со всеми твоими изобретениями, маэстро, со всеми твоими пушками и колесницами и прочими военными машинами – я всё же бессилен.

Кайит Бей сидел в сумраке, имевшем синеватый оттенок, словно был вечер, а не преддверие дня; курил трубку и потягивал кофе. Рядом с Леонардо стоял Куан, а около калифа сидели Хилал с несколькими евнухами и избранные мамлюкские генералы. Воздух в шатре был спёртый, словно перенасыщенный миазмами желчной ненависти, ибо все эти люди ненавидели друг друга, так же как, вероятно, ненавидели своего повелителя Кайит Бея, собравшего их вместе.

   – Мне очень жаль, что мои изобретения не приносят большей пользы, о Повелитель Миров, – ответил Леонардо.

   – И что же ты с этим намерен сделать? – осведомился калиф.

   – Маэстро Леонардо знаток не только пушечного дела, но и стратегии, – заметил Хилал, в упор глядя на Куана.

   – Великий эмир прав, – подтвердил Куан.

Хилал явно вздохнул с облегчением.

   – А, так мой отец и мой брат – двое моих ближних советников – наконец-то сошлись во мнениях. – Кайит Бей поглядел на Хилала и Куана, которые были, конечно, его рабами. – Похоже, Леонардо, их любовь к тебе сильнее, чем взаимная ненависть.

   – Сдаётся, что так, – осторожно согласился Леонардо, гадая, к чему все они клонят.

   – Я слышал, как ты рассказывал истории о подвигах Александра Великого Миткалю, которого я считаю своим сыном, – продолжал Хилал. – Не говорил ли ты ему, что знаешь, что сделал бы Александр, окажись он в положении нашего калифа?

   – Я всего лишь развлекал ребёнка, – сказал Леонардо, – и не думал, что мои мысли и домыслы представляют такой интерес для подслушивающих.

   – Скажи нам, что же сделал бы великий Александр, – велел Кайит Бей.

   – Александр использовал хитрость, чтобы победить иллирийского царя Клейтуса, который взбунтовался против него, – сказал Леонардо. – Другое иллирийское племя атаковало войско Александра на марше, как Мустафа сейчас атакует нас. Александр вынужден был скорым маршем идти к крепости, в которой засел Клейтус. Даже местность, Владыка Миров, была схожей, ибо Александр шёл долинами и равнинами, окружёнными горами. Однако его припасы были почти истощены, и иллирийцы постоянно атаковали его, спускаясь с гор. Если б ему не удалось выманить врагов на равнину, где он мог развернуть свои обученные фаланги, он никогда не добрался бы до крепости Клейтуса.

   – Именно это нужно сделать и нам, – сказал Кайит Бей. – Выманить турков в низину, где мы сможем драться с ними. – Он помолчал и спросил: – Так что же придумал Александр?

   – Он устроил для врагов грандиозное зрелище, военный парад; и иллирийские солдаты собрались поглазеть, как фаланги Александра маршируют, разворачиваются и сходятся. Они спустились по склонам гор, собрались на самых нижних отрогах, зачарованные выучкой и ловкостью Александровых солдат. Александр подманил их собраться там, где он мог их атаковать; и когда он велел идти в атаку, его войска застали иллирийцев врасплох. Иллирийцы гибли и на пиках, и от боевых машин.

   – Ты хочешь, чтобы мы устроили парад для Мустафы? – саркастически осведомился Кайит Бей.

   – Нет, Владыка Миров.

   – Тогда что же предложит нам дух Александра?

Леонардо чувствовал нетерпение калифа, но он разыграл всё как по нотам, как некогда, выступая с фокусами перед свитой Лоренцо и сотворяя дух из свиного пузыря – Кайит Бей не меньше тогдашних зрителей Леонардо обожал драматические эффекты. С чего бы ещё он привёл Леонардо повидать Зороастро в зале пыток?

   – Александр, – сказал Леонардо, – собрал бы ангелов в небесах и направил бы их летать над войском своих врагов.

Калиф улыбнулся и кивнул.

   – Мы уже один раз видели, как ангел летал над нашим войском, не так ли? – Он поглядел на Хилала, который устраивал полёт Миткаля в летающей машине Леонардо в замке калифа. – А теперь это зрелище ждёт Мустафу.

   – Поздравляю, – сказал Куан, когда они вместе покинули шатёр калифа.

   – С чем? – горько спросил Леонардо. – С тем, что я приговорил детей умереть на турецких пиках?

   – Ты дал совет калифу, и он его принял. А это немало.

   – У калифа достаточно советников, – сказал Леонардо.

Куан улыбнулся.

   – Более чем достаточно, но это для него лишь один из способов проявлять... щедрость. Он полагается только на самого себя.

   – А как же ты и Хилал?

   – Иногда калиф прислушивается к одному из нас, иногда к другому.

   – Но на сей раз он прислушался к вам обоим.

   – Он прислушался к тебе, маэстро, – поправил Куан.

Леонардо выдавил смешок.

   – Калиф был прав, Куан? Ты ненавидишь Хилала?

   – Калиф никогда не ошибается, – сказал Куан.

   – Ну, разумеется!

   – Скажем так – я сильно не доверяю Хилалу.

   – Однако сегодня тебе пришлось ему довериться.

   – У нас не было иного выхода. Ты же не хочешь, чтобы Турок победил?

   – Я не позволю Миткалю и другим мальчикам лететь одним, – задумчиво сказал Леонардо. – Я полечу с ними.

   – Боюсь, Леонардо, что это невозможно, – сказал Куан.

   – Отчего бы это?

   – Калиф слишком дорожит тобой.

   – Я полечу!

   – Нет, Леонардо. Обещаю тебе, что нет. Если эти дети погибнут, служа своему повелителю, наградой им будет рай. Хилал не допустит, чтобы ты принизил их высокую участь, пытаясь их спасти. Кроме того, ты скорее всего сам будешь им помехой. Они долго тренировались, а ты нет. – Он печально улыбнулся, как бы смакуя шутку перед тем, как высказать её вслух. – Рай не для тебя, Леонардо, ибо никто не может проникнуть туда с помощью убеждений. Но не тревожься, маэстро, здесь, на земле, будет довольно смерти, чтобы не оставить в праздности ни тебя, ни всех нас.

В этот день армия осталась в лагере. Ловушка была готова.

Кайит Бей даже согласился с идеей Леонардо устроить, на манер Александра, военные игры, чтобы разжечь любопытство турков и подманить их поближе. Леонардо был в своей стихии – он точно готовил праздник, цирковое представление, турнир. Если мальчикам суждено погибнуть, то же суждено и туркам. Леонардо был полон решимости позаботиться об этом. В его представлении каждый турок был воплощением его рока, Николини... Николини, который завладел Джиневрой, захватил её в плен с той же грубой жестокостью, с какой Мехмед захватил Айше. Как будто Леонардо нуждался в ненависти, чтобы отвлечься, как будто эта хитроумная ловушка должна была уничтожить в нём память и вину. Если б только он не был одержим птицами, полётом и механизмами войны! Зачем он исследовал тайны Господни, силясь превзойти идеи и творения древних? Почему он не мог жить, как Пьетро Перуджино, которому всего-то и нужно было от жизни, что жить в приличном доме и рисовать?

А Леонардо оставалось только оглушать себя наркотиком гнева и работы.

Турки наверняка убьют мальчиков, смертоносных херувимов, которые сбросят на них огонь с высоты; и Леонардо должен быть уверен, что они заплатят за всё, за Айше, за Джиневру...

За Никколо.

Могло показаться, что дети уже мертвы.

Покуда расставляли и маскировали пушки, которые должны были открыть перекрёстный огонь по вероятным позициям турков, Леонардо поставил колыхавшиеся на ветру павильоны из шестов и ткани Куановых воздушных шаров. Был приготовлен пир, на который ушли последние припасы армии. На видных местах расставили высокие шесты, увенчав их золотыми и серебряными яблоками. К полудню мамлюки, нарядно разодевшись, уже скакали бешеным аллюром по равнине, стараясь на скаку сбить стрелами как можно больше яблок.

Турки заглотили наживку и спустились с горных склонов туда, где их легко можно было разглядеть из лагеря калифа. Они даже приветственно кричали лихим героям, которые ухитрялись на полном скаку выпустить двадцать стрел и сбить двадцать золотых и серебряных яблок. Эти игры как нельзя лучше подходили для турок – они и были турецкого происхождения; а одного запаха жарящегося мяса было довольно, чтобы выманить на равнину всё войско Мустафы до последнего солдата.

Все, кто был в лагере – и арабы и персы, – знали, что скоро начнётся кровопролитие; казалось, и животные чуяли это, потому что вели себя беспокойно, как перед бурей. Но Леонардо мог только наблюдать за играми и ждать. Он попытался было пойти за мальчиками к утёсу, с которого должны были слететь машины, но гвардейцы Хилала остановили его, не успел он выйти из лагеря. Они позвали Хилала, который был разъярён, словно это Леонардо отдал приказ послать детей на смерть.

Сандро й Америго подошли к Леонардо. Усталые, смуглые, исхудавшие, они смахивали на бедуинов.

   – Леонардо, – сказал Америго, – калиф желает, чтобы ты был с ним.

   – И он послал тебя сообщить об этом? – спросил Леонардо. – Что-то мне не верится. Тебя и Пузырька?

   – Меня послал Куан, – сказал Америго.

   – Тогда кто же послал Сандро?

   – Ты всё усложняешь, – сказал Сандро. – Твой гнев должен быть направлен на меня, а не на Америго.

   – Извините. Я вовсе не злюсь на вас. Зачем я понадобился калифу?

Они говорили на тосканском диалекте, естественно перейдя на этот язык, словно их беседа должна была остаться тайной.

   – Скоро начнётся, – сказал Америго.

Леонардо захохотал.

   – Да об этом знает всякая шлюха и всякий раб! Все они с волнением ждут «чуда», не думая о том, что, быть может, именно их кровь оросит сегодня землю.

   – И калиф желает, чтобы ты был с ним и защищал его, если понадобится, – закончил Америго фразу, прерванную смехом Леонардо. – Вначале мы хотели быть все вместе, но...

   – Что же изменилось потом? – спросил Леонардо.

Америго явно смутился.

   – Я пытался заговорить с тобой, но ты не обратил на меня внимания.

   – Не может такого быть!

   – Да сегодня утром ты просто прошёл мимо меня!

   – Я не помню даже... – Леонардо оборвал себя, вздохнул и сказал: – Я по тебе скучал, Америго.

   – И я по тебе. Как и Сандро, я... – Он умолк и лишь покачал головой, не в силах подыскать слова, чтобы выразить свои чувства.

   – Мы все позволили этому разделить нас, – сказал Сандро, – даже после того, как обо всём поговорили. Как могло такое случиться?

   – Видимо, всё дело в том, что наши чувства не зависят от наших желаний, – сказал Леонардо.

   – Мне снилось, что я больше никогда не увижу тебя, Леонардо, – сказал Америго. Вид у него был застенчивый, как всегда на людях. – Я думаю, что это предостережение.

   – Я не верю в сны, но рад, что тебе приснилось такое, если это объединяет нас. – С этими словами Леонардо обнял Америго, затем Сандро. – Полагаю, ты будешь сражаться рядом с Куаном.

   – Да, – сказал Америго, – а Сандро будет среди тех, кто охраняет женщин. Так, по крайней мере, один из нас останется в живых.

Женщин надёжно укрывали неподалёку от пушек; охраняли их всадники.

   – Я буду помогать при пушках, – сказал Сандро, и его лицо и шея вспыхнули от смущения. – Я думал быть с тобой, но калиф велел тебе оставаться при нём.

   – Но ведь и ты можешь пойти со мной, – сказал Леонардо.

Сандро покачал головой.

   – Куан сказал, что калиф поверил турку, который объявил меня шпионом.

   – Тогда почему же он убил турка?

   – Чтобы умиротворить войска, – сказал Америго. – Он должен был отнять жизнь у турка.

   – Если бы калиф поверил этим обвинениям, Сандро уже не было бы в живых, – не сдавался Леонардо.

   – Куан сказал, что жизнь Сандро – это дар тебе от калифа, – сказал Америго. И, ничего не добавив, повернулся, как и все в лагере, к восточным горам, привлечённый трепетом, пробежавшим по войску. Казалось, что весь лагерь разом затаил дыхание; затем прокатился вал шепотков и тихих голосов, ощутимый, как ветер, как касание.

А затем грянули взрывы.

Миткаль и другие мальчики прыгнули в воздух с западного утёса, где их менее всего могли заметить турки, и пролетели по широкой дуге, оказавшись с тыла над позициями турков с восточной стороны. Похоже, солдаты Кайит Бея заметили их даже раньше, чем турки; но и турки поневоле обратили на них внимание, когда первый из Леонардовых снарядов разорвался в самой их гуще, снося шрапнелью головы, руки и ноги, превращая людей в живые факелы.

   – Слишком рано! – вскрикнул Леонардо, и трое флорентийцев бросились в разные стороны, спеша каждый на отведённый ему пост; но другие солдаты смотрели, заворожённые, на это чудо, даже когда между ними промчались всадники, выкрикивая приказы подготовиться к бою.

Да и кто мог бы оторваться от чуда, происходящего наяву? Мальчики кружили, как соколы, над войском Мустафы, и их ребристые крылья сверкали белизной, как и одежды. Конечно же, это могли быть только ангелы, один за другим воспарявшие ввысь на воздушных потоках. Конечно же, это было доказательство, что Аллах на стороне Кайит Бея, а не Великого Турка. Кто же мог бы оторвать глаза от ангелов, которые камнем падали с неба на турков, сбрасывая на их головы ужасные дары огня и металла?

Первыми ударились в панику задние ряды турков – на них пришлись первые снаряды. Несколько солдат пали на колени и принялись молиться, и это, быть может, сохранило им жизнь, потому что их сотоварищи бросились вперёд, на главные силы, врезавшись в них с воплями, точно во вражеские ряды; а ангелы между тем ловко и точно бросали всё новые снаряды, гоня вперёд всё новые и новые ряды обезумевших от страха турков, словно небесные пастухи, перегоняющие стадо, – до тех пор, пока бегущее со всех ног турецкое войско не хлынуло с холмов на равнину.

Леонардо нашёл Кайит Бея у его шатра. Он ещё не сел на коня, которого держал для него один из телохранителей. Рядом с ним стояли Хилал и Деватдар.

   – Ты должен помнить моего Деватдара, – сказал калиф, обращаясь к Леонардо.

Тот кивнул, хотя почти не видел Деватдара с тех пор, как сириец присоединился к войску калифа. Хилал по секрету сказал, что он впал в немилость; и в самом деле, Деватдара не было видно на собраниях в шатре калифа. Но кто мог бы верить словам Хилала? Он ненавидел, кажется, весь мир, кроме Миткаля и своих гвардейцев.

   – Мне дать сигнал сейчас, повелитель? – спросил Деватдар.

Кайит Бей смотрел, как волнами катится на равнину обезумевшее и неуправляемое турецкое войско.

   – Да, – сказал он, – сейчас.

Деватдар всего лишь повернул голову, и конный гвардеец намётом полетел прочь. Миг спустя по туркам ударили пушки. Под непрерывный грохот на восточном краю равнины появились конница и пешие фаланги калифа; они двигались вперёд, оказавшись буквально плечом к плечу с Леонардо, Деватдаром и калифом. Калифу оставалось только вскочить на коня и поскакать вперёд, ведя своих солдат к кровавой победе.