Текст книги "Собор памяти"

Автор книги: Джек Дэнн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Глава 6
МОРОК

Околдование есть сила, коя, испускаясь из духа

околдовывающего, проходит в глаза околдовываемого

и призраком проникает в его сердце. Дух, таким

образом, есть инструмент околдования. Исходит

он из глаз лучами, кои сродни ему и несут в себе

духовные свойства. Оттого лучи, исходящие из глаз,

кровью налитых, несут с собою морок духа и порченой

крови, перенося тем заражение в глаза глядящего.

Агриппа из Неттесхайма

Так смятен был я, что лежал полумёртвый, то

ли зря видение, то ли бредя, то ли видя сон наяву,

и мнилось мне, что воистину Купидон отъял

сердце моё от тела.

Рене Анжуйский

Когда Леонардо вернулся в bottega Верроккьо, Симонетта ждала его в студии. Она сидела перед маленькой Мадонной, глядя на неё так пристально, будто хотела расшифровать некую тайнопись. День клонился к закату, и свет в студии казался мертвенно-серым. Когда Леонардо и Никколо вошли, Симонетта оторвалась от картины.

   – Ах, милый Леонардо, ты поймал меня, – сказала она. – Я стараюсь запомнить каждый удар твоей кисти. Ты, должно быть, последователь пифагорейцев.

   – Почему ты так думаешь? – Леонардо был удивлён, застав её в своей комнате – и так рано. Где может быть Андреа? Симонетта была очень важной гостьей и заслуживала достойного приёма. Он поцеловал протянутую руку. Что-то было не так, но избежать обычного пустословия, предваряющего серьёзный разговор, он не мог.

   – Мадонна, младенец и кошка образуют в композиции треугольник, – сказала Симонетта. – Разве Платон в своём «Тимее» не представляет бессмертную душу как треугольник?

   – Прости, если разочарую тебя, мадонна Симонетта, но я не пифагореец... насколько мне самому известно. – Симонетта рассмеялась, а Леонардо продолжал: – Треугольник кажется верной фигурой для композиции этой картины. Быть может, в этом случае бессмертный Пифагор и был прав. Я не мог не рисовать тебя, дабы показать красоту и чистоту души Девы.

   – И в не меньшей степени потому, что полотно заказал Лоренцо.

Леонардо не смог удержаться от смеха: она поддразнивала его в самой любовной манере.

   – Я знаю, что ты не хотела причинять мне неудобства, но... я не ожидал встретиться с тобой до сумерек. А где же его великолепие? Я думал, он будет сопровождать тебя.

   – Он с... – Симонетта оборвала себя и попросила: – Никколо, не принесёшь ли мне вина? Ужасно хочется пить.

Никколо вежливо поклонился:

   – Хорошо, мадонна. – Однако прежде чем выйти, бросил на Леонардо недовольный взгляд: Никко терпеть не мог оставаться в стороне от чего бы то ни было.

Когда он вышел, Симонетта по-матерински раскрыла объятия Леонардо, и он опустился подле неё на колени. Она поцеловала его, и он заметил, как она устала и встревожена.

   – В чём дело, мадонна? – спросил он.

   – Лоренцо с Сандро, как и твой учитель Андреа.

   – Но почему? Что случилось? – Леонардо сразу предположил худшее.

   – Мы с Лоренцо и Джулиано собирались весело провести день. Они разбудили меня на рассвете, чтобы ехать в Карреджи, а по пути вытащить из спальни Сандро – чтобы мне было с кем поговорить, покуда они будут обсуждать Платона с Иоаннесом Аргиропулосом и Марсилио Фичино. Но, приехав к Сандро, мы сразу поняли, что дело плохо. Bottega его в совершенном запустении. Он завесил все окна так, что свет едва-едва проникает вовнутрь. Его мы нашли в постели. Он явно уже давно ничего не ел, от него остались лишь кожа да кости, и даже запах говорил нам, что он болен. – Она прижалась щекой к щеке Леонардо, и он почувствовал, как она дрожит. Потом Симонетта отодвинулась и продолжала: – Но его глаза... они горели, сверкали. Увидев меня, он отвернулся и пробормотал: «Слишком поздно. Я уже переспал с тобой». Говорил он вполне осмысленно.

   – Что бы это значило? – спросил Леонардо.

   – Боюсь, он отравил себя фантазиями... обо мне. Я не нуждаюсь во враче, чтобы понять, что он болен любовью. Стоит поглядеть ему в глаза, и всё становится ясно.

   – Это, наверное, melancholia ilia heroica, – объявил, входя в комнату, Никколо. Вид у него был взволнованный, щёки горели: он явно подслушивал под дверью. – Меланхолическая лихорадка, вызываемая любовью. Она истощает и тело и дух. Маэстро Тосканелли учил меня таким вещам. Он разбирается и в медицине, и в магии.

   – Никко, это дело личное, – резко сказал Леонардо.

   – Но я тоже тревожусь за Сандро, – возразил Никколо. – И я могу помочь. Я читал «Lilium Medicinale»[66]66
  «Целебная Лилия».


[Закрыть]. А ты?

   – Ты дерзишь, – заметил Леонардо без малейшего гнева в голосе.

   – Пожалуйста, позволь ему остаться, – сказала Симонетта, отодвигаясь от Леонардо.

Он поднялся и наполнил для неё бокал принесённым Никколо вином.

   – Я умею хранить тайны, – серьёзно сказал Никколо.

Симонетта на мгновение взяла Никколо за руку, а затем отошла к окну.

   – Это я во всём виновата. Сандро влюблён в меня.

   – Ты не можешь винить себя, мадонна, – возразил Леонардо.

   – Я слышала, как он звал меня в ту ночь, когда мы сбежали с вечеринки у Нери... но поспешила уйти.

   – Ты сделала это для его же пользы. Виноват я, потому что не виделся с ним целую неделю. Я мог не дать ему настолько заблудиться в фантазиях.

   – Я должна была отдаться ему, – еле слышно, словно самой себе проговорила Симонетта. – Отдавалась же я другим... – Она помолчала и через минуту добавила: – Лоренцо велел привести в bottega Сандро своего врача. Он всё ещё там, ставит пиявки. Но даже врач предложил нам привести к Сандро колдуна.

Леонардо кивнул, хотя и не видел особой нужды в чарах колдунов.

   – Лоренцо позаботился и об этом, – сказала Симонетга.

   – Значит, Сандро под их присмотром...

   – Да, и Лоренцо послал меня дождаться тебя.

   – Но ведь Сандро наверняка хочет видеть тебя больше, чем всех остальных.

   – Сказав мне, что я опоздала, он страдал всякий раз, когда я подходила к нему. Меня, кстати, выставили из комнаты, потому что он начинал метаться и беспокоиться в моём присутствии, то и дело пытался встать, дотянуться до меня... Врач боялся, что он причинит мне вред. Но он продолжал звать меня даже тогда, когда я вышла из комнаты – как тогда, на вечеринке... Это кошмар, Леонардо. Но, признаться, мне стало спокойнее, когда Лоренцо попросил съездить за тобой.

   – Ну, ещё бы, – сказал Леонардо.

   – Тебе не надо возвращаться с нами в bottega Сандро, – сказал Никколо. – Это опасно.

   – С чего бы это? – спросил Леонардо. – Её защитят.

   – Если Сандро отравлен собственными фантазиями о Симонетте, он попытается извлечь её душу из её глаз.

   – Вполне возможно, что Симонетте не стоит возвращаться к Сандро, но это – суеверная чушь.

   – Мадонна, закрывал ли Сандро глаза, говоря с тобой?

   – Почему ты... да, закрывал.

   – А когда он был не в себе – глаза были открыты?

   – Да, – сказала Симонетта. – Он смотрел так, будто хотел пожрать меня взглядом.

   – И ты говорила, что он был в бешенстве и пытался вскочить с постели. Доктор Бернард из Гордона называет этот симптом «амбулаторной манией». Могу также предположить, что пульс у маэстро Сандро был неровным.

   – Врач отметил, что да.

   – Симптомами меланхолии являются нежелание есть, пить и спать, – сказал Никколо, не в силах сдержать юношеского тщеславного энтузиазма, – слабость всего тела, кроме глаз. Если маэстро Сандро не лечить, он сойдёт с ума и умрёт. Его великолепие был прав, призвав колдуна. Но, мадонна Симонетта, он закрывал глаза при виде вас, когда ещё был в рассудке, чтобы не заразить вас своим «внутренним огнём».

   – Никко, это...

   – Пожалуйста, маэстро, позволь мне договорить. Я знаю, ты не веришь во внутреннее пламя или в огненные лучи, что исходят из глаз, но я просто вспоминаю то, что узнал от мастера Тосканелли. Можно мне продолжать?

Леонардо кивнул и сел рядом с Симонеттой – она взяла его за руку. Мальчик достоин уважения. В менее тяжёлой ситуации напористость Никколо только порадовала бы Леонардо.

   – Твой образ вошёл в его глаза – ив сердце; он столь же реален, как его мысли, и стал частью его pneuma[67]67
  Дыхание (грен.).


[Закрыть], самой его души. Образ, призрак, отражение тебя; но он отравлен и ядовит.

   – Как можно помочь ему?

   – Если более мягкие методы ничего не дадут, то придётся применить бичевание и, возможно, чувственные наслаждения, такие, например, как соитие с несколькими женщинами. Если и это все не поможет, тогда...

Симонетта отвернулась.

   – Что ж, я посмотрю, что можно сделать, – сказал Леонардо, обращаясь к Симонетте. – Но, кажется, Никко прав насчёт опасности, которая грозит тебе. Ты расстроена, так почему бы не отдохнуть здесь? Никколо присмотрит за тобой.

   – Но... – Никколо был явно разочарован, что ему не удастся увидеть колдуна... к тому же он и вправду мог тревожиться о Сандро.

   – Нет, Леонардо, я просто обязана сделать, что смогу, чтобы помочь ему, – сказала Симонетта. – Если я останусь здесь, то не буду чувствовать ничего, кроме вины. Я просто больна от тревоги за него – а теперь ещё больше, чем прежде.

Леонардо сурово глянул на Никколо – разволновал-таки Симонетту!

   – Тогда ты подождёшь нас здесь, Никко, – сказал он.

   – Но я просто обязан пойти! – возразил Никколо. – По крайней мере, я хоть что-то знаю о болезни; и потом, я беспокоюсь за маэстро Сандро. Что вы потеряете, если возьмёте меня с собой?

   – Боюсь, как бы ты не нахватался там опасных взглядов... и не увидел то, чего видеть не стоит.

Никколо выразил нетерпение и недовольство – единственным звуком, который одновременно походил на кашель и рычание – и сказал:

   – Но разве маэстро Тосканелли не говорил тебе, что я должен...

   – Никко, довольно! Ты можешь пойти с нами... обещай только, что не будешь никому докучать.

   – Обещаю.

Симонетта, хотя и расстроенная, слабо улыбнулась; но Леонардо уже отдалился от них, ушёл в свои мысли. Они шли по многолюдным улицам к Сандро – и лучи слабеющего солнца, казалось, высвечивали и провожали их.

Симонетта была права: bottega пропахла болезнью. Едва войдя, Леонардо почуял насыщенный едкий запах. Комнаты были темны, узкие ромбовидные окна закрыты плотными занавесками. Лишь дверь, что выходила на маленький задний дворик, была распахнута настежь, чтобы ядовитые флюиды вышли из дома.

Однако открывать для света все окна было сочтено опасным, дабы перенасыщенная душа больного не прельстилась светом и не улетела раньше положенного Богом времени.

Ещё во дворике они заметили каргу в драной gamurra; волосы у неё были грязные и, скорее всего, вшивые. Она возникла, как призрак, а потом скрылась из глаз. Они взошли по лестнице на второй этаж, где было четыре комнаты: две студии, спальня и туалетная. Полы были из полированного паркета; сами комнаты, каждая с очагом – маленькие, но с высокими потолками.

Верроккьо, что стоял у дверей, приветствовал их кивком и натянутой улыбкой.

   – Надо ли тебе входить, мадонна? – спросил он у Симонетты.

   – Я буду осторожна, Андреа. При малейшей тревоге уйду. Обещаю...

Хотя Андреа это явно было не по душе, он ввёл их в затемнённую спальню, служившую также кухней; острые липкие запахи трав и лекарств были едки и плотны. Было душно и жарко, как в печи. Ревущее пламя отбрасывало рассеянный свет и мерцающие тени на Лоренцо, его брата Джулиано и их маленькую свиту, что стояли вокруг постели Сандро. Сам Сандро лежал, обнажённый, головой на валике. Остановившимся взглядом он уставился в потолок, а две шлюхи безуспешно пытались возбудить его. Через каждые несколько секунд он вздрагивал, словно в такт биения крови в жилах.

Леонардо резко перевёл дыхание при виде друга, потому что выглядел тот так, словно был в коме: лицо блестит от испарины, от жара и лихорадки, глаза ввалились и потускнели. Он сильно похудел и едва дышал. Недавние раны и кровоподтёки сочились кровью, и широкие рубцы темнели на его бледной коже, точно вздувшиеся вены у старика.

Ужаснувшись, не в силах сдержаться, Леонардо оттолкнул шлюх и прикрыл наготу друга.

   – Пузырёк, это я, Леонардо!

Но Сандро, судя по всему, не слышал его. Он что-то бормотал, и Леонардо, приникнув к другу, расслышал, как он шепчет снова и снова:

   – Симонетта... Симонетта-етта-етта... Симонетта...

Леонардо положил ладонь на горячий лоб Сандро.

   – Не тревожься, друг мой, мадонна здесь, как и я.

Лоренцо де Медичи мягко, но настойчиво оттащил Леонардо от друга, обнял его за плечи и покачал головой, скорбя о Сандро.

   – Бесполезно, – сказала одна из шлюх. – Его не разогреешь. В этом бледном червячке и крови-то не осталось.

У неё было крупное тело, отвисшие груди и волосы такие же грязные, как у той карги, что встретилась Леонардо во дворе; и всё же она обладала некой грубой красотой.

   – Ежели ты, граф, считаешь, что так нужно, мы можем снова высечь его. – Она обращалась к юноше едва ли старше Никколо, который стоял рядом с Лоренцо и Джулиано Медичи у покрытой тканью ступени, что вела к кровати.

Это был граф Пико делла Мирандола, любимец двора Лоренцо, юный чародей и учёный, который раскрыл тайны иудейской каббалы и написал блестящий «Трактат о платонической любви» – комментарий к поэме своего друга Джироламо ди Паоло Бенивьени. Этот миловидный юноша обладал необычной внешностью: очень бледная кожа, пронзительные серые глаза, белые ровные зубы, крупное мускулистое тело и тщательно причёсанные рыжеватые волосы. Он носил обычную одежду чародея – лавровый венок и чистую белую шерстяную хламиду. От жары он вспотел; все остальные, включая Верроккьо и Лоренцо, были в рубахах и облегающих штанах, а слуги и вовсе полуголые.

   – Оставьте, вы сделали, что могли, – сказал Мирандола, и шлюха отошла от кровати вместе со своей подругой, которая была до того плоскогруда, что смахивала на мальчика.

   – Ваше великолепие, – сказала крупнотелая, – а может, вы пожелаете, чтобы мы остались... помочь другим гражданам? – Она бросила взгляд на Никколо, а после – на Мирандолу. Кожа её лоснилась и блестела в свете огня. – Магу-то вашему уж точно не помешало бы разок перепихнуться, верно я говорю, mio illustrissimo signore?

Мирандола сделал вид, что ничего не слышал, хотя щёки его вспыхнули.

   – Спасибо, не надо... никому, – с улыбкой ответил Лоренцо и положил по флорину в протянутые ладони женщин.

После ухода шлюх Симонетта подошла ближе, но держалась настороже. Взяв Лоренцо и Леонардо за руки, она умоляюще спросила:

   – Что можем мы сделать?.. Это так... унизительно.

Глаза её были полны слёз, и она не могла отвести взгляда от Сандро, который, должно быть, почуял её присутствие, потому что вдруг беспокойно зашевелился.,

Он резко сел на постели, испуганно озираясь, словно пробудился от кошмара, и, прежде чем его успели удержать, соскочил на пол. Твердя её имя снова и снова, он тянулся к Симонетте; Джулиано сбил его с ног, но он, как и другие, был захвачен врасплох. Леонардо, Лоренцо и Верроккьо схватили Сандро и держали крепко, хотя это и было нелегко: он дрался и лягался, изворачиваясь с нечеловеческой силой. И вдруг, словно обессиленный несуществующим оргазмом, снова впал в кому, мелко дышал и то и дело вздрагивал.

Когда его подняли и с трудом перенесли на кровать, Мирандола взял Симонетту под руку и твёрдо повёл к двери.

   – Мадонна Симонетта, разве я не велел вам держаться за дверью? Находиться здесь слишком опасно и для вас, и для мессера Боттичелли.

   – Не сердитесь на меня, Пико. Какой вред я могу принести сейчас? Я только хочу помочь. Кажется, что он чахнет... что им овладели демоны, да защитит его Бог. Я боюсь, что он близок к смерти.

   – Возможно, и нет. Я собираюсь испытать ещё одно средство, мадонна. Если и оно не поможет, я обращусь к вам.

   – И?..

   – И тогда вам придётся принимать решение, которое, быть может, будет угрожать вашей жизни.

Симонетта кивнула с каким-то странным облегчением.

А потом выскользнула из жарко натопленной комнаты.

Когда один из слуг спросил Лоренцо, можно ли теперь уменьшить огонь, покуда кому-нибудь не стало дурно, за Великолепного ответил Мирандола:

   – Наоборот, огня нужно прибавить, только сперва приведи старуху.

   – Да какой же прок от этого огня? – спросил Леонардо.

   – Наверное, можно бы залить его. – Лоренцо отирал платком пот со лба. – Эта жара, кажется, совсем не помогает Сандро.

   – Прошу тебя, Великолепный, потерпи ещё немного. Огонь нужен не маэстро Сандро, а нам. Жара защищает нас от опасного влияния Сандровых эротических фантазий.

   – А почему жара защищает нас? – заинтересовался Леонардо этим странным суеверием.

   – Ты разве не знаком с Аристотелевым разделением на холодные пары меланхолии и чистые или горячие пары?

   – Признаться, нет.

   – Довольно будет сказать, что жара препятствует заражению фантазмами и видениями «холодной», а значит, нечистой меланхолии.

Леонардо решил, что лучше не расспрашивать Мирандолу подробнее, чтобы ненароком не унизить этого невежественного и напыщенного юного аристократа, особенно в присутствии Лоренцо.

   – Если ведьма не разрушит этих оков, – сказал Мирандола, обращаясь к Лоренцо и Джулиано, – тогда ему сможет помочь только Симонетта.

   – Как это? – спросил Лоренцо.

   – Больной дух Сандро может быть очищен, если он сумеет восстановить связь с объектом своих стремлений – Симонеттой. Но чтобы сделать это, Симонетте придётся вобрать в себя образ, отравляющий Сандро. – Он помолчал и добавил: – Можно только надеяться, что душа в нём не умерла. Если же это случилось, то он живёт лишь благодаря объекту своих устремлений... и тогда он потерян для нас.

   – А что же будет с Симонеттой? – Суеверие, подумал Леонардо, но суеверие опасное.

   – В итоге она заберёт себя – свой образ – назад. Но этот образ, созданный душой Сандро в муках меланхолии, заражён. Это не истинное отражение Симонетты. Она словно бы примет яд.

   – Тогда этого нельзя допустить, – резко сказал Лоренцо.

   – Однако, – продолжал Мирандола, – возможность её исцеления, снятия чар весьма велика, если начать лечение немедля. Это очень рискованно, но противоядие существует. Вы также должны понять, что, если душа нашего Сандро уже зачахла, он умрёт, когда Симонетта отнимет образ, созданный им.

В этот миг в комнату вошла ведьма, и Леонардо едва не задохнулся от вони. Она склонила голову перед Лоренцо и Мирандолой и сказала:

   – Я ничего не обещаю, господа.

Но Мирандола, словно не заметив её, подошёл к постели.

Устремив взгляд прямо в глаза Сандро – или на фантом, отражённый в его глазах, – он произнёс:

   – О верховный владыка священного имени, о повелитель Сатурн, ты, кто холоден и бесплоден, суров и лишён сострадания; ты, кто мудр и непостижим, кто не ведает ни наслаждений, ни радости, кому открыты все уловки и хитрости божественного обманщика, кто несёт процветание или гибель, наслаждение или страдание! О Сияющий Отец, прошу тебя, в своей доброте и благоволении позволь своим слугам исцелить ослабевшую, осквернённую душу этого человека от его фантомной болезни!

Сандро дрожал, плотно закрыв глаза. Потом начал мотать головой из стороны в сторону, словно у него опять начинался приступ.

   – Привяжите его руки и ноги к кровати, – приказала ведьма. – Да поживее, пока он опять не потерял сознание!

Леонардо воспротивился, но Мирандола кивнул слугам, и они сделали то, что велела старуха. Пока Сандро привязывали, Лоренцо сказал:

   – Леонардо, это тяжко нам всем, но у нас нет выбора, если только мы не хотим, чтобы наш друг умер.

Леонардо не мог объяснить Лоренцо или кому-нибудь другому из присутствующих, что колдовство не сработает; и особенно опасно было противоречить молодому графу Мирандоле, любимцу Великолепного.

Когда это издевательство закончится, он сам позаботится о Сандро.

А ведьма между тем не теряла времени. Она бросила в огонь два перевязанных бечёвкой мешочка. Они вспыхнули и затрещали, источая дым, что пахнул травами, благовониями, муравьиной кислотой и смолой. От дыма щипало глаза, а пламя меняло цвет, и в нём проступали какие-то смутные образы.

У Леонардо закружилась голова, словно он слишком много выпил, на грани его зрения замелькали образы, тени. Он был уверен, что ведьмины курения предназначены для того, чтобы затуманить головы тем, кто их вдыхает, а потому отступил от огня и прикрывал рот и нос рукавом, покуда дым не рассеялся.

Ведьма обошла кругом постель Сандро и принялась резким голосом ругать его. Она называла его евреем и подставляющим зад содомитом; она чернила Симонетту, предмет его страсти, называя её сукой, потаскухой, продажной стервой; она склонялась над ним, отбросив накидку, и её груди, отвисшие как вымя, болтались нелепой пародией чувственности. Потом она заговорила громче, закричала, тряся его за плечи:

   – Твоя баба – подстилка, соска, давалка! – Она заползла на постель и устроилась над головой Сандро, широко распялив тощие корявые ноги. – Глянь-ка на мою щёлку, говнюк! – И по-девичьи тонким голоском спросила: – Так ли хороша её плоть, как моя?

Ведьма задрала платье, обнажив промежность, и вытащила смоченную менструальной кровью – не её собственной конечно же – тряпку, которая была обмотана вокруг её талии.

   – Сдирайте занавеси с окон! – крикнула она Мирандоле.

   – Это для того, чтобы высвободить фантом маэстро Сандро, – прошептал Никколо.

Леонардо в отвращении затряс головой.

   – Не думаю, чтобы на это стоило смотреть дальше.

Но Никколо, словно не слыша его слов, отошёл на другую сторону комнаты.

Мирандола срывал с окон плотные занавеси, всякий раз повторяя: «Deus lux summa luminum» незримый свет Божий. Слабый свет уходящего дня проник в комнату, такой же прозрачный и неощутимый, как на картинах Сандро, одна из которых стояла сейчас у стены. Это была «Весна»; и танцующие грации, изображённые по описаниям Апулея[68]68
  Апулей Луций (ок. 135 – ок. 180) – римский писатель, автор философских трактатов и ораторских декламаций (сб. «Цветник»), а также известного романа «Метаморфозы» («Золотой осёл»).


[Закрыть], казались сотканными из света. Эти фигуры не имели телесности; то были сияющие духи, ангельские, невыразимо прекрасные видения – фантомы Симонетты, порождённые разумом Сандро.

Возможно, ведьмин дым всё же поразил зрение Леонардо, потому что ему почудилось, что фигуры едва заметно движутся: они жили и страдали, захваченные двухмерным безвременьем картины.

Мотая вонючей тряпкой перед лицом Сандро, ведьма восседала у него на груди и похотливо постанывала. Потом бросила тряпку ему на лицо и забормотала:

   – Твоя баба свинья, дрянь, грязнуля... вот как это, как это... Проклятие естества – вот что она такое.

Потом она на коленях отползла назад и ввела в свою промежность его пенис.

Глаза Сандро были раскрыты; казалось, он смотрит прямо на неё.

Только эти глаза и казались живыми...

Подвигавшись на нём в гротескной пародии на соитие, ведьма в конце концов сдалась. Всё ещё раскорячась над больным, словно четырёхлапый паук, она обернулась к Мирандоле и Лоренцо и сказала:

– Это не человек, а дьявол! Ему не поможет ничто. Она слезла с Сандро и спустилась с кровати, затем выплыла из комнаты с видом высокородной дамы, которую только что незаслуженно оскорбили.

К ужасу и отвращению Леонардо, Сандро – всё ещё дрожа и бормоча имя Симонетты – возбудился.

Когда Мирандола возвратился с Симонеттой, Леонардо не осмелился слишком настойчиво протестовать, чтобы Лоренцо не догадался об их отношениях: это наверняка будет более опасным для Симонетты, чем все эти колдовские штучки. При виде Симонетты Лоренцо застонал – но тут же застыл, взяв себя в руки, чтобы послужить примером своим спутникам. Джулиано молча стоял рядом с братом.

   – Не желаешь ли, чтобы все ушли из комнаты? – спросил Мирандола у Лоренцо.

   – Мы можем помешать исцелению Сандро?

   – Не думаю, но здесь может стать небезопасно.

   – Тогда любой, кто захочет уйти, может сделать это сейчас. – Лоренцо сказал это громко, чтобы слышали все.

Врач, усталый и растрёпанный, поклонился Лоренцо и вышел вместе с парой своих коллег.

Верроккьо сжал Лоренцо в медвежьих объятьях.

   – Как бы я ни любил Сандро, думаю, лучше будет мне сейчас проститься с вами и с мадонной. Если вдруг понадоблюсь – я буду поблизости.

   – Прихвати с собой Никколо, – сказал Леонардо.

Андреа кивнул, мрачно улыбнулся и позвал Никколо.

   – Пошли, – сказал он, подталкивая к дверям Никколо и молодого слугу.

   – Ты уверена, что хочешь рискнуть? – спросил Лоренцо у Симонетты. В голосе его было отчаяние. Симонетта кивнула и поцеловала его в щёку. Лоренцо обнял её. – Должны быть и другие способы.

   – Прости, Великолепный, но мы использовали все имеющиеся средства.

   – Значит, нужно найти новые. – Руки Лоренцо лежали на плечах Симонетты. – Я не могу позволить тебе сделать это, мадонна. Ты мне слишком дорога, – добавил он, притянув её к себе. Леонардо и Джулиано вежливо отступили.

   – А что будет с беднягой Сандро? – спросила Симонетта. – Без моей помощи он умрёт. Он тебе не дорог?

   – Конечно, дорог, он мне как брат. Но я не могу потерять тебя, дорогая.

   – Если я не помогу ему, он наверняка умрёт. Я не смогу жить с этим. Я люблю тебя, но я должна это сделать. Ты должен позволить мне искупить...

   – Искупить?

   – Не проси меня объяснять, ибо я скажу правду, как и всегда. Но помнишь своё обещание? Мы не станем задавать друг другу вопросов. – И добавила шёпотом: – Мы будем лишь отдаваться друг другу, верно?

Лоренцо опустил крупную некрасивую голову, и Леонардо почувствовал внезапную глубокую симпатию к этому человеку.

   – Теперь мой черёд испытать веру, – сказала Симонетта. Лоренцо кивнул и натянуто улыбнулся. – Теперь вы все должны уйти. Я забочусь о вашей безопасности, потому что всех вас люблю. – Она улыбнулась Леонардо, словно деля с ним какие-то тайны.

   – Я остаюсь, – сказал Лоренцо.

   – И я с вами, – сказал Леонардо.

   – Я тоже, – кивнул Джулиано.

   – Джулиано... – начал Лоренцо, крепко обняв брата, и тут оборвал себя: он заметил Никколо, который тайком проскользнул назад в комнату и стоял в тени подле двери. – Но вы, юное дарование, должны уйти. Или вы тоже дерзнёте ослушаться меня?

Никколо вышел на свет, поклонился и пробормотал извинение. Уши у него горели, однако ему достало смелости сказать Симонетте:

   – Пусть Бог поддержит тебя в твоих стараниях, мадонна.

Когда он ушёл, Мирандола сказал Симонетте:

   – Надо спешить, иначе Сандро опять впадёт в неистовство. Ты должна втянуть его фантом в себя, но не дозволяй ему овладеть тобой. Когда он войдёт в тебя, заключи его в своих глазах, дабы он не проник в сердце и не угнездился там. Как я объяснял, милая дама, ты должна представить, что позади твоих глаз – светлое обширное пространство, подобное залитому солнечным светом собору.

   – Да, Пико, я помню.

   – Тогда иди к нему.

   – Будь осторожна! – прошептал Лоренцо и начал молиться.

Симонетга пошла прямо к постели, а Мирандола отошёл к камину и подложил в огонь полено. Дерево трещало и курилось паром – оно оказалось сырым. Потом он бросил в огонь какой-то мешочек, и едкие серые испарения заполонили комнату, казалось вытеснив свет. У Леонардо вновь закружилась голова, тело стало лёгким-лёгким и словно бы распухало. Он прижал к лицу рукав, хотя укрыться от дыма было невозможно. Ему казалось сейчас, что тело, пространство, физическое существование вторичны, а первичное – дух, образ, отделённый от предмета.

В это верил Сандро...

Симонетта стояла у постели Сандро и держала его руку, всё ещё привязанную к изголовью.

   – Пузырёк, – прошептала она, – это я, Симонетта. Я пришла забрать твою боль. Освободить тебя...

   – Симонетта... Симонетта-нетта-нетта... – бормотал Сандро, как песенку. Мигом позже его брови нахмурились, а лицо как будто ожило, но он так плотно зажмурил глаза, что верхняя губа вздёрнулась от натяжения – словно Симонетга была солнцем, слишком ярким, чтобы смотреть на него в упор.

Сандро напрягся и замотал головой. Затем, ненадолго приходя в себя, забормотал:

   – Уходи, прошу, оставь меня! Я не хочу тебе зла! Симонетта, любимая моя Симонетта...

   – Я не уйду, – твёрдо сказала Симонетта, беря его лицо в ладони. – Взгляни на меня, я здесь.

Но Сандро отказывался открыть глаза. Он выгибался и дёргался так, словно нежнейшие прикосновения Симонетты жгли его раскалённым тавром, но она оставалась на месте, не давая отшвырнуть себя от постели. Она держала Сандро, покуда он не перестал метаться.

И тут он попался.

На миг он открыл глаза, увидел её – и отвернул голову, прижимаясь щекой к постели, словно надеялся зарыться в неё с головой: но потом – дрожа от напряжения, борясь с мускулами, которые подчинялись его одержимости, а не разуму – повернулся к Симонетте.

Глядя на неё расширенными, остановившимися глазами, он вдруг затих.

Смеркалось. Огонь приугас, в камине тускло краснели угли. В настенных канделябрах мерцали свечи, бросая бледные неверные тени; на столах и скамьях горели лампы. Хотя испарения от брошенных в огонь снадобий уже рассеялись в спёртом воздухе, Леонардо почудилось, как нечто туманное промелькнуло между Сандро и Симонеттой.

Оно перешло из его затянутых мглой глаз в её – чистые и сияющие.

Глядя друг на друга, сомкнувшись в объятии, в котором не было ничего телесного, они поцеловались. Глаза их оставались открытыми, впиваясь друг в друга взглядом, словно изумляясь, что язык касается языка.

Они действовали так, будто вокруг больше никого не было.

   – «Multiplex semen, multiplex Venus, multiplex Amor, multiplex vinculum»[69]69
  «Умножай семя, умножай страсть, умножай любовь, умножай связь».


[Закрыть], – речитативом говорил Мирандола, словно перечисление принципов могло привязать их к жизни.

   – Развяжите его, – приказала Симонетта, сдёргивая покрывало и обнажая напряжённый пенис Сандро.

Мирандола двинулся к постели, и Лоренцо рванулся было за ним, но остановился, покачал головой и вздохнул. Леонардо сжал его руку, и Лоренцо понимающе кивнул.

   – Всё будет хорошо, Леонардо, – пробормотал он, словно пытаясь прежде всего убедить в этом себя.

Но Леонардо понял, что Первый Гражданин мучается ещё и от обыкновенной ревности – потому что чувствовал, как ревность пробуждается и в нём самом.

Мирандола отвязал Сандро, и Симонетта, словно во сне, забралась на постель. Сандро обнял её; потом мгновенным движением повалил на матрас. Он перекатился, поднявшись над ней, целуя её и напористо задирая её юбки. Она вскрикнула, когда он вошёл в неё и они соединились – бешено, по-прежнему не сводя друг с друга глаз.

Пожираемые внутренним огнём их душ, они стали единой плотью.

   – Не могу видеть этого! – воскликнул Лоренцо и отвернулся, но потом, словно противоестественное очарование мерзости захватило его, повернулся и стал смотреть. Джулиано крепко взял его за руку, а Леонардо, стоявший с другой стороны от Лоренцо, сжимал его плечо. Лоренцо отступил, но Джулиано и Леонардо продолжали держать его, пока он окончательно не пришёл в себя.

Но именно в тот миг, когда Лоренцо повернулся к постели, vinculum vinculorum, цепь цепей распалась.