Текст книги "Собор памяти"

Автор книги: Джек Дэнн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

На палубе фелуки, прикрытые парусом, лежали Леонардовы подводные аппараты – три плотика, соединённые с дыхательными трубками и длинными шестами; стамески и большие сверла, также изобретённые Леонардо, свешивались с шестов и свободно вращались на шарнирах. Кузнецы калифа отдали готовые сверла только час назад, и Леонардо даже не был уверен, что они сработают как должно.

   – Я сделаю это один, – твёрдо сказал Леонардо, снимая полотно с аппаратов. – Ни у кого из вас недостанет опыта.

   – У меня его не меньше, чем у тебя, – заявил Зороастро; лицо его возбуждённо пылало.

   – А у меня – даже больше, – добавил Куан, и Леонардо удивлённо поглядел на него. – Я убил больше людей, маэстро, и это перевешивает весь твой технический опыт. Ты убивал лишь защищаясь. Сможешь ли ты убить невиновных?

   – Берег близко, – сказал Леонардо, удивляясь, с какой стати он оправдывается.

   – И тем не менее многие утонут, – сказал Куан, – или их сожрут крокодилы. А тех, кто доплывёт до берега, предадут мечу... или обратят в рабство.

   – Что? – вопросил Зороастро. – Я не видел в этих водах крокодилов.

   – Не бойся, маленький чародей, – ответил Куан. – Я дам тебе снадобье, и крокодилы даже не приблизятся к тебе. А под водой ты будешь в безопасности: они нападают только на поверхности. – Он повернулся к Леонардо: – Ты по-прежнему не хочешь поделиться славой?

   – Я хочу только поскорее покончить с этим, – сказал Леонардо, глядя вперёд, на корабли турков. – Я справлюсь один.

   – Почему? – спросил Куан.

   – Потому что я это изобрёл.

   – Как тот летающий механизм, что убил мальчика?

   – Вот именно.

   – А, так ты щадишь нас, – сказал Куан. – А как ты думаешь, сколько судов ты сможешь потопить, не подняв тревоги? Думаешь, они будут стоять на якоре, ожидая, пока ты не закончишь?

Леонардо пропустил мимо ушей сарказм, звучавший в его голосе.

   – Я быстро передвинусь от одного корабля к другому – прежде чем там почувствуют неладное. – Он говорил тихо, словно рассуждая вслух, вырабатывая стратегию. Когда турки поднимут паруса, на ходу подплыть под днище и пробить там дырки будет трудно.

Да, в одиночку Леонардо судов не потопить. Это он понимал.

Как там называл Деватдар калифа? Красным Джинном, что превращает убийство в зрелище?

Сегодня Красным Джинном станет Леонардо.

Он повернулся к Зороастро:

   – Ты помнишь всё, что я тебе объяснял насчёт аппаратов?

   – Да, Леонардо.

   – И о том, как срывать доски с обшивки?

   – Разумеется.

   – И про сверла?

   – Да помню, конечно же помню! – Зороастро начал злиться.

   – Это важно, – продолжал Леонардо. – Ты должен сделать несколько отверстий в днище, но осторожно, потому что вода рванётся внутрь с ужасающей силой. И помни, что нужно следить за воздухопроводами: их легко перекрутить и сломать. – Он обернулся к Куану: – А тебе всё ли ясно?

   – Да, маэстро, – добродушно и чуть снисходительно отозвался Куан, словно очарованный тем, что Леонардо больше печётся о других, чем о себе.

   – Хорошо. Я пойду первым... и потоплю галеры, что ближе к острову Гезира. – Он взглянул на стоящие поодаль суда. Было ясное сияющее утро, и цвета листвы, реки и неба казались неестественно яркими. – Вы с Зороастро займётесь другими.

   – Мы о них позаботимся, – сказал Куан, явно соглашаясь с командованием Леонардо. – Но большая галера, посольский флагман, должна остаться нетронутой. Пусть отвезёт своему повелителю всю тяжесть унижения. – С этими словами он протянул Леонардо своё снадобье от крокодилов.

Натёршись мерзко пахнущей мазью, Леонардо натянул на рот дыхательный мешок, надел очки, проверил трубки, застегнул пояс с грузом и – держа прикреплённую к шесту стамеску – прыгнул в воду. Мелькнули освещённые солнцем деревья на дальних берегах, тёмная зелень – и Леонардо ожёг холод. Он задохнулся, глотнул воздуха, выдохнул – клапаны, соединявшие его рот с дыхательными трубками, работали. На губах он ощущал едкий привкус кожи. Видимость была плохой – едва-едва на шесть футов вперёд. Однако когда Леонардо взглянул вверх и увидел поверхность воды, которая казалась отсюда жидким зеркалом, молочно-белым и мерцающим, – кровь взбурлила в нём. Его изобретение работало! Он смог добиться пусть малой, но власти над природой – если не над судьбой. Он направился к турецким судам; казалось, он плывёт в мерцающем тумане. Взбаламученный ил крутился вокруг него, как поднятый ветром песок. Он сжимал в руке стамеску и сильно работал ногами, толкая себя вперёд. Подводный мир казался безмолвным, но лишь мгновенье; привыкнув, Леонардо стал слышать приглушённые скрипы и вздохи – голоса реки. Сверло, прикреплённое к его воздухопроводу, моталось над головой. Оно было раскрашено в маскировочные полоски – чтобы оставаться незаметным в воде.

Найти турецкие суда оказалось не так-то легко, потому что в бледной тусклости наверху проступали тенями днища множества египетских кораблей; Леонардо даже забеспокоился, хватит ли длины его дыхательных трубок. В воде колыхалась густая взвесь мусора и испражнений – словно они навечно отыскали здесь своё место и не собирались оседать на дно. Потеряв чувство направления, Леонардо поднялся к поверхности, чтобы определить, где он находится. Галеры были неподалёку, но он неминуемо потерял бы их, если бы не изменил направления.

А потом перед ним оказалось галерное днище – изогнутая стена обросшего ракушками дерева. Работая ногами, Леонардо постарался опуститься как можно глубже, затем вдавил сверло в днище и, вращая его обеими руками, ввинтил между досок обшивки. Потом вогнал стамеску в зазор и с силой надавил, чтобы сорвать доску. Дерево было прочным – однако поддалось давлению и ударам его инструментов. Он срывал доску за доской, и вода с силой хлестала внутрь; ему пришлось цепляться за обшивку, не то его неминуемо засосало бы в дыру. Он переместился к корме и начал всё сначала, сверля и ломая обшивку стамеской, пока судно не начало стонать, трещать и качаться. Скоро оно пойдёт ко дну.

Леонардо поплыл к другому кораблю, ещё одной стене, покрытой ракушками. Время от времени он поглядывал вверх, следя за тем, чтобы не зацепиться дыхательными трубками. И снова сверлил обшивку и отдирал стамеской доски, и снова вода через несколько дыр хлынула в трюм. Леонардо едва не затянуло следом; он услышал отдалённый стон рвущегося дерева – первая галера наконец-то пошла ко дну.

Внезапно он задохнулся. Мгновенно встревожась, он подёргал дыхательные трубки, чтобы освободить их, если они за что-то зацепились – без толку, либо они оборвались, либо их перерезали. Леонардо выпустил стамеску и сверло и поплыл наверх. Всплыв на поверхность, он глубоко вдохнул – и тут же что-то тяжёлое, как камень, плюхнулось в реку рядом с ним, с другой стороны в воду вошла стрела. По воде расплывалась кровь, река кишела турками – лёгкой добычей для людей с фелук, вооружённых ножами и луками. Очевидно, они приняли за турка и его.

Меж судов скользили крокодилы, длиной никак не меньше фелуки – они пировали, ненасытные, как древние египетские боги в дни жертвоприношений. А ещё Леонардо слышал крики и что-то похожее на песню.

Он нырнул назад в тишину и со всех сил плыл к своей фелуке, пока не почувствовал, что лёгкие его вот-вот разорвутся. Что, если он плывёт не туда? Ему представилось, что наверху, на поверхности, его поджидают огромные крокодилы. Он плыл как сквозь сон, словно его кошмары вдруг обрели плоть. Наконец он всплыл, вдохнул, огляделся – и услышал, что его зовут.

Он поплыл на голос, и скоро его втащили на борт фелуки. По чистому везению она плыла как раз навстречу Леонардо.

Голос, звавший его, принадлежал Куану.

   – Я решил, что надо бы поискать тебя. Я потопил свою галеру и вернулся. Зороастро тоже.

Зороастро обнял Леонардо и обернулся к турецкому флагману. Прокладывая себе путь среди барахтавшихся в воде турок, тот под насмешки и проклятия толпы уплывал прочь, подгоняемый слабым ветерком. Великая река, мать Каира, текла кровью.

Повсюду были широкопарусные, нарядно раскрашенные фелуки, полные феллахов – и хорошо вооружённых феллахов; они развлекались, стреляя и по туркам, и по крокодилам. Они пели и кричали что-то нараспев, и им вторила толпа, собравшаяся на берегах – мужчины в белых тюрбанах, с ног до головы, как на похоронах, закутанные в чёрное женщины и дети, чьи высокие голоса звучали как хор кастратов.

«Mun shan ayoon Aisheh».

Ради глаз Айше.

   – Что они поют? – спросил Леонардо.

   – Прекрасную песнь войны и рыцарства, – сказал Куан. Он улыбнулся печальной и циничной улыбкой человека, видевшего всё это и прежде. – Калиф повелел своим певцам петь народу. Они пели об Айше и силе чар. То было пророчество, ибо калиф сказал им, что чарами потопит вражеские корабли. А мы только что исполнили это пророчество. Мы сделали Айше бессмертной. Феллахи и воины станут равно биться и умирать за неё. За красоту. За совершенство. Платоническая любовь.

   – Это безумие, – возразил Леонардо.

   – Такое же, как у твоего друга Сандро? Не он ли едва не умер за любовницу Лоренцо?

   – Не говори о ней так! – потребовал Леонардо.

Куан слегка поклонился:

   – Прости, маэстро.

   – Не понимаю, что за дело до Айше всем этим людям? Слышали ли они о ней прежде?

   – Это, – сказал Куан, – уже не важно. Они сотворят её. Она станет живой мученицей, и повесть о ней разрастётся с пересказами. Певцы разнесут эту весть: они зовут её Hormat Dima и Hormat Натта.

Женщина Крови. Красная Женщина.

   – Её имя станет кличем, – продолжал Куан нараспев. – А она станет душой Египта, и во имя её весь народ поднимется уничтожать турок. Потечёт кровь, и турки захлебнутся в ней, как захлёбываются сейчас.

   – И убьют Айше, – сказал Леонардо.

   – Нет, она в полной безопасности. Если турки отдадут её, война закончится. Они поторгуются.

   – А если с ней что-нибудь случится?

   – Вот тогда народ этой земли действительно обезумеет и предастся резне. На тех, у кого она в плену, лежит огромная ответственность. – Помолчав, Куан добавил: – Но гибель кораблей должна встревожить Мехмеда. Он человек верующий... и суеверный.

Леонардо взглянул на Куана, но не заметил ни веселья, ни иронии в его спокойном озабоченном лице.

   – Тогда, быть может, он отдаст Айше.

   – Не похоже, – сказал Куан. – И Мехмеду, и нашему калифу нужно вкусить крови. Вот увидишь, маэстро.

   – А ты? – спросил Леонардо. – Что чувствуешь ты?

Куан пожал плечами.

   – Убийство не радует меня, но и не вызывает отвращения.

   – Что же тебя... радует?

   – Я покажу тебе. Когда-нибудь... скоро. – И с этими словами Куан отвернулся от Леонардо. Оба в молчании смотрели на бойню.

И под зелёной, блестящей от солнца водой Леонардо вдруг почудилось лицо Никколо.

Словно у каждого юноши, погибшего сегодня, было его лицо.

Глава 21
Мираж в пустыне

Сперва я изучил укрепления, что помогают

противостоять могущественному врагу, а потом

применил знания свои к небесным сферам.

Франческо Замбеккари

Я сказал крестьянам: «Друзья мои, отойдите от

машины все разом вместе, когда я дам знак, и я

улечу». По знаку руки моей они отошли, и я взлетел,

как птица. За десять минут я достиг высоты в

1500 фатомов и более не мог разглядеть на земле

никаких предметов, ничего, кроме размытых теней.

Жак Александр Шарль

Там ему показали летающего верблюда.

Петачия из Ратисбона

Петух взлетает в небеса.

Девиз воздухоплавателя

Даже после чудесного потопления турецких судов Леонардо по-прежнему оставался пленником в своих покоях и мастерской, битком набитой машинами и оружием, откованным и сработанным по его описаниям. Но теперь он на самом деле был пленником, потому что его разлучили с друзьями. Куан пришёл навестить его лишь раз – да и то затем, чтобы сказать, что нужны ещё изобретения. Калиф желал изобретений каждый день. Калиф был очень доволен Леонардо: это и была его награда. Леонардо набросился на Куана с упрёками: его обманули, он не какая-то Шехерезада с тысячью и одним изобретением[111]111
  ...он не какая-то Шехерезада с тысячью и одним изобретением. – Шехерезада – главный персонаж книги арабских сказок «Тысяча и одна ночь».


[Закрыть].

   – Жизнь – испытание, – ответил ему Куан, отпустив перед тем несколько комплиментов его прекрасному вкусу в книгах. – Помни, Леонардо, твои друзья зависят от тебя... и ожидают тебя.

   – Где они? – спросил тогда Леонардо.

Но Куан сказал ему довольно лишь для того, чтобы оставить его в подозрении, что калиф тайно оставил роскошь Каира и отправился со своими бедуинами в пустыню, взяв с собой Америго – робкого Америго, который равно боялся толпы и женщин. Теперь он был с Красным Джинном, с калифом, который может убить его просто из каприза. О судьбе Бенедетто и Зороастро оставалось только гадать.

Леонардо не видел никого, кроме стражей и шлюх, что навещали его по ночам. Но даже шлюхи были незнакомками: каждую ночь приходила новая. Он позволял им остаться, потому что отчаянно нуждался в обществе; и он представлял себе, что это Джиневра, или Симонетта, или Айше. Иными ночами, занимаясь с ними любовью, он втягивал ноздрями запах их мускуса и благовоний, словно это был удушающий дым пламени, которое пожрало Джиневру в её спальне.

Джиневру, обручённую со смертью.

Айше. Она снова и снова посещала его думы, мечты, фантазии; и Леонардо размышлял о времени, когда она была с ним. Он вспоминал мирные минуты и яростные мгновения любви и дивился, как и когда она успела так запечатлеться в его мыслях. Она не интересовала его, а занятия с ней любовью – ещё меньше. Однако она из ревности похитила у него Никколо. Он вспомнил, как она вскрикивала от боли, когда он брал её... со злостью. Словно она была не объектом вожделения, не сладостным бальзамом, а просто красивым чувственным орудием в чужих руках.

И он всё время помнил о Никколо – его подопечном, его ответственности... и поражении.

Когда худая прыщавая шлюха покинула его постель, Леонардо сел сочинять письмо при свете своей водяной лампы. Скоро мулла призовёт правоверных к молитве, и рассвет окрасит минареты в золотое и розовое. Он писал быстро, по-латыни.

«Дорогой маэстро pagholo!

Я пишу Вам это письмо с великою печалью и мукой, но я и так уже слишком долго колебался, нет, откладывал его. У меня есть основания и доказательства, чтобы быть уверенным: Никколо Макиавелли мёртв. Обстоятельства, которые привели к этому...»

Леонардо вырвал листок из записной книжки и смял в ладонях, пролив чернила на стол. Он обмакнул перо в чернильную лужицу и готов был уже начать сначала, когда Куан, вошедший в его покои неслышно, как дух, и стоявший в паре футов за его спиной, сказал:

– Итак, Леонардо, я вижу, ты наконец готов похоронить своего друга.

Куан был одет в пышные одеяния калифа.

   – Добро пожаловать, Куан, – холодно сказал Леонардо, взглядывая на дверь, чтобы проверить, одни ли они. – Час слишком поздний – или, мне бы лучше сказать, ранний. Что привело тебя сюда?

   – Дружбы тебе не довольно? – осведомился Куан.

   – Для друга ты чересчур хорошо исполняешь роль тюремного надзирателя.

   – Неплохо, – улыбнулся Куан. – Ты хорошо выучил арабский; скоро, думаю, ты начнёшь писать стихи на этом святом наречии.

   – Быть может, уже начал. – Леонардо указал на диван. – Не хочешь ли закурить?

   – А, так ты в конце концов оценил по заслугам радости гашиша?

   – Я обнаружил, что ваш табак помогает мне думать. Разве не зовётся он «другом узника»?

   – Но у меня создалось впечатление, что ты очень стоек в своих привычках. Я, кстати, полагал, что у тебя очень мало пороков – если они вообще есть.

   – Ты затем и пришёл? Чтобы расспросить меня о моих привычках?

   – Нет, Леонардо, я пришёл увести тебя отсюда.

   – А что с...

   – Твоими друзьями?

   – Да, с моими друзьями.

   – Они в безопасности – и далеко отсюда.

   – Где?

   – Тот, кому я спас жизнь, и фокусник Зороастро – с Деватдаром.

   – Ладно, тогда – где Деватдар?

   – Я доставлю тебя туда, Леонардо. Это менее опасно, чем объяснять. – Куан обвёл рукой стены с таким видом, как будто вдоль них выстроились ряды шпионов. – На тебя произвели впечатление мои фокусы с памятью на вечеринке у мессера Нери?

   – Да, конечно, но...

   – Ну так у меня припасено кое-что ещё, чтобы произвести на тебя впечатление, Леонардо. Быть может, ты не единственный человек, который умеет летать. Давай-ка поиграем в маскарад, как когда-то во Флоренции.

   – Не уверен, что понимаю, о чём ты говоришь, – нетерпеливо сказал Леонардо.

   – Ты устал, друг? – спросил Куан.

   – Нет.

   – Тогда пошли…

   – Сейчас?

   – Да, и времени у нас не много.

   – Я должен собраться, у меня в bottega остались изобретения и записи.

Куан раскрыл сумку:

   – Здесь записи из твоей мастерской. Бери те, что здесь, и идём. И не тревожься о своих машинах. Их тебе доставят.

С этими словами Куан вышел из комнаты, и стражи стали у дверей, дожидаясь, когда Леонардо выйдет следом.

   – Ты как-то спрашивал, что меня радует, – сказал Куан, когда они уже стояли на широкой плоской крыше одной из стен Цитадели. – Так вот: это.

Ему не было нужды указывать на огромную колыхавшуюся массу бумаги и льна, что раздувалась и волновалась над прямоугольной кирпичной печью, сложенной в виде пирамиды. Даже с этого расстояния – более двадцати футов – Леонардо ощущал густой едкий запах дыма, которым наполнялась сшитая из бумаги и льна оболочка. Верёвочная сеть оплетала верхнюю полусферу; к верёвкам присоединена была плетённая из прутьев корзина.

   – Что это? – спросил Леонардо. На сферу, которая уже целиком развернулась, должно было пойти не меньше трёх сотен элей материала. Двенадцать рабов всем весом удерживали канаты, чтобы не дать гигантскому шару уплыть в небо. Рассвет сделал резную громаду Цитадели серой с розовыми крапинками, словно длинные пальцы света сплелись с камнем; а Леонардо смотрел вверх, на сферу, теперь видимую ясно: она была украшена ало-золотым верблюдом из тесьмы, нашитой на поверхность шара; верблюд колыхался и казался живым.

Куан подбежал к шару и закричал на людей:

   – Залейте огонь! Верблюд полон дыма! Он вот-вот вспыхнет!

Из печи вырывались язычки пламени. Рабы накрыли жерло железным колпаком и по приказу Куана поливали водой из вёдер плетёную корзину и льняное основание шара.

   – Сюда, Леонардо! – позвал Куан. – Пора! Быстрей!

Заворожённый, Леонардо вслед за Куаном забрался в корзину; шар плясал и подпрыгивал в воздухе. Корзина, в которой они стояли, была около двадцати футов в диаметре снаружи и около семнадцати – изнутри. Над корзиной, так, чтобы легко можно было дотянуться, висела жаровня.

   – Как это действует? – в восторге спросил Леонардо.

Перед ним явно была летающая машина, но такая, какую Леонардо никогда бы и не придумал, хотя, пожалуй, кое в чём она напоминала изобретённый им парашют – просмолённое льняное полотнище. Внизу, под стенами Цитадели, кричала и славословила толпа.

Куан рявкнул рабам отпустить ведущие канаты и освободить шар, что те и сделали.

   – Втяни верёвки, – сказал он Леонардо.

   – Почему бы их просто не перерезать?

   – Они ещё пригодятся, – нетерпеливо ответил Куан, а потом, будто про себя, добавил: – Ветер нужный.

И тут их резко понесло вверх. На миг Леонардо вообразил, что это дома и люди сами по себе чудесным образом уменьшились, потому что движение почти не ощущалось, лишь чуть покачивалась корзина, словно гамак, растянутый в трюме корабля. Шар словно бы оставался на месте, а мир уносился от него, Каир неудержимо проваливался вниз, и на один головокружительный миг Леонардо показалось, что он падает вверх, в небо. Но страх мгновенно рассеялся, сменившись восторгом, ибо Леонардо мог видеть – и слышать – каждого внизу, словно звуки сами по себе сделались громче. Он слышал лай собак, пронзительные голоса детей, споры и ссоры; и каждое слово, каждый шлепок и удар были отчётливы и ясны, словно Леонардо стал вездесущ, оказался во множестве мест разом – рядом с купцами, стражниками, женщинами, закутанными в чёрное, детьми, нищими, дервишами, сановниками, рабами, заклинателями змей и морем разного сброда – глазами, ушами, душой и разумом Каира; когда шар поднялся выше, они пали на колени и начали молиться.

Удовлетворённый тем, что всё идёт хорошо, Куан перегнулся через край корзины и крикнул вниз, толпе клич войны: «Mun shan ayoon Asheh!» Хотя лицо его было скрыто, одежды сказали всем, кто это там, вверху; и люди смотрели в ужасе и смятении на плывущего по воздуху калифа в алых одеяниях, Красного Джинна, обретшего плоть, чей взгляд сам убивал, который разрушал, что хотел, но всё же защищал истинную веру, защищал верных. Он был воплощённым духом воина.

Пав на колени, все эти тысячи рабов и горожан вопили, сливая голоса в рёв, захваченные чудом, плывущим над их головами. Здесь, сейчас, собственными глазами видели они обетование рая – ибо разве не возносится повелитель, калиф, Полководец Верных и Защитник Веры, силой своей магии на небеса? Кто ещё во плоти может совершить такое – и возвратиться?

   – Опять мы притворяемся не теми, кто есть на самом деле, – заметил Леонардо.

   – Я же обещал тебе маскарад. – Куан едва успел произнести эти слова, как корзина стала угрожающе крениться, и Куан крикнул: – Леонардо, отойди на другую сторону! Быстро!

Толпа внизу завопила от отчаяния, но корзина выправилась; и скоро Цитадель была уже далеко внизу. Она превратилась в детский песчаный замок с миниатюрными куполами, башнями, рвами, казематами, стенами и минаретами; и весь мир тоже уменьшился: улицы стали ниточками на карте, базары и дома – муравейниками размером в ноготь. Каир – величайший из городов мира, самый обширный, населённый и древний – стал полоской извести и кирпича, которую можно очертить пальцем, серой геометрической фигурой, мелкой выпуклостью на теле земель, уходящих в бесконечность, умаляя все творения человека, даже серо-голубые пирамиды Гизы на западе. Нил, великая голубая артерия Египта, был испещрён точками фелук, и бурые полоски плодородных полей протянулись вдоль его берегов. Леонардо видел рощи пальм, острогранные скалы, острова, раскрашенные храмы, деревни и стены гор. А шар всё поднимался, пока горизонт не стал правильным кругом.

На востоке были холмы, горы и пустыня – геометрия песка.

Именно туда ветер и нёс шар.

Куан подбросил топлива в жаровню, и так уже раскалившуюся до зловещего багрянца. Сгорая, топливо источало мерзкую вонь.

Леонардо был подавлен; он на самом деле парил, плыл в белом хлопке облаков – но воздух оказался очень холодным, совсем не той областью огня, куда он опасался – и надеялся – попасть.

   – Как быстро, – восхищённо сказал он.

   – Что – быстро? – Куан прилаживал к краям корзины и верёвочной сетке, оплетавшей шар, крылья, больше похожие на огромные вёсла.

   – Мы словно вдруг покинули землю и вознеслись в облака, даже не пошевелясь. Просто... – Придя в себя, Леонардо спросил: – Так эта машина управляется парусом и вёслами – как корабль?

   – Нет, – сказал Куан, – на самом деле пользы от паруса и вёсел немного, но это всё же лучше, чем ничего. Машина движется по милости ветра, потому-то мы так и торопились вылететь в назначенное время.

Леонардо вопросительно взглянул на него.

   – Нам надо лететь на восток, – ровным голосом пояснил Куан.

   – Зачем?

   – На встречу с калифом, как я тебе и говорил.

   – Нет, – возразил Леонардо, – ты сказал, что мы отправляемся на встречу с Деватдаром.

   – Я сказал правду, маэстро. Ты конечно же встретишься с ними обоими.

   – А почему в этой машине?

   – Чтобы вдохновить чернь на битву. Поверь, рассказ о полёте калифа обгонит нас. – Он тихонько засмеялся.

   – Но на самом деле калиф остался в Цитадели.

   – Нет, Леонардо, я не солгал тебе. Он ждёт нас.

   – Где?

   – Там, внизу. В пустыне.

   – Как же мы отыщем его, если, по твоим словам, можем полагаться лишь на волю ветра?

   – Нам помогут, уверяю тебя. Ты предпочёл бы путешествовать с караваном? – Внизу под ними длинный караван бедуинов торил свой путь среди гальки и скалистых гребней к океану песка.

   – Нет, – прошептал Леонардо. – Но зачем тебе было изображать калифа?

   – Куан засмеялся.

   – Затем, маэстро, что калиф боится. Ему не по себе даже на башнях дворца. – Немного погодя Куан продолжал: – Ты, кажется, удивлён, маэстро? Не стоит удивляться. Мы в небе. К чему здесь правила и законы земли? Это область правды. Здесь нет этикета. Здесь мы воистину братья; возможно, даже больше, чем братья. Здесь мы – одно. Одно и то же. – Интонация его изменилась. – Но, когда мы вернёмся в мир, маэстро, всё станет, как прежде, и я убью тебя так же просто, как питаю вот этот огонь.

Леонардо не ответил. Он просто смотрел вверх, в кобальтово-синюю высь; и Куан сказал:

   – Я думал – может быть, ты захочешь что-то подправить в моём изобретении.

   – Твоём изобретении?

   – Ну, вообще-то подобные вещи известны в моих краях. Но там они – не более чем детские игрушки. Как видишь, я их улучшил.

   – Ненамного, – сказал Леонардо.

Куан поднял брови.

   – Ты же сам сказал, что твой шар летит по милости ветра, – пояснил Леонардо.

   – И тем не менее, представляешь, каким он может быть грозным оружием?

Представить это Леонардо мог. Однако это была совсем не та летающая машина, что грезилась ему. Над его руками не было крыльев. Этот шар во власти не столько человека, сколько стихии. Но, возможно, если его, Леонардо, машину обручить с этой – машущие крылья и направляющий руль перехватят власть у стихии.

Шар начал опускаться, и Куан подбросил в жаровню топлива. В бумажно-тряпичную оболочку повалил горячий дым. Потом, когда они оказались достаточно высоко, китаец сказал Леонардо:

   – Брось вниз канаты.

   – Зачем?

   – Для балласта. Я велел их втянуть, когда мы взлетали, иначе кто-нибудь мог бы ухватиться за них и выдернуть нас из корзины. На небольшой высоте канаты заменяют балласт и спасают нас от падения. А ночью, когда ничего не видно, по канату можно определить, когда начнётся возвышенность.

   – Изобретательно, – признал Леонардо; и вдвоём они перебросили канаты через край корзины. Интересно, подумал Леонардо, сколько же времени длится их полёт. Ему казалось – несколько минут, но он знал, что на деле гораздо дольше, потому что Каир уже исчез из виду, поглощённый пустыней, и он, как ни силился, не мог разглядеть голубой полосы Нила. Дымка затрудняла обзор – землю окутал туман.

   – Как работает этот шар? – спросил Леонардо.

   – Полагаю, – сказал Куан, – что подъём ему обеспечивает чёрный дым. Поэтому мы используем рубленое дерево и солому для той большой печи, из которой наполняется оболочка.

   – А не может подъём вызываться жаром?

Куан пожал плечами.

   – Логичней предпочесть дым жару.

Леонардо сделал запись в своей книжке. Он был уверен, что всё дело именно в жаре – но это он ещё успеет выяснить... если благополучно приземлится. Вокруг было сыро, словно их вместе с шаром поглотил густой влажный туман.

Куан вытянул руки и сжал кулаки, точно пытаясь ухватиться за край тумана.

   – Какое разочарование – узнать, что облака сотворены... – он пожал плечами, – из ничего. Я, как ребёнок, верил, что, если смогу подняться к ним, смогу и прогуляться по ним. Мне казалось, что это небесные страны, и я ни о чём так не мечтал, как исследовать их.

Леонардо не знал, что на это сказать. Он всегда терялся, когда люди открывались ему. Он и подумать не мог, что Куан такая романтичная натура... но ведь они покинули мир законов и правил. Ветра не было, и Леонардо подумалось, что происходящее больше похоже на сон, чем на настоящий опыт. Внизу, казалось, проходили часы, словно время принадлежало лишь геологии и археологии, а для самого Леонардо превратилось в грёзу; он не ощущал бега времени – лишь бесконечность пустыни, такой слепящей белизны, что резало глаза... и небо, которое было миром само по себе – в один миг ясное, в другой мглистое и облачное. И вдруг из тумана появился призрак – отчётливый, словно отражение в зеркале.

Поодаль летел ещё один шар.

   – Смотри, – сказал Леонардо Куану. – Вон там, видишь?

Куан посмотрел и кивнул.

   – Кажется, ещё кто-то повторил твоё изобретение. Лучше нам держаться от них подальше. – Леонардо уже готов был взяться за вёсла, когда Куан сказал:

   – Нет, маэстро, не бойся. Это только мираж.

   – Мираж?

   – Оптическая иллюзия. Такое можно увидеть и в пустыне. Будь я суеверен – счёл бы его дурным предзнаменованием.

Леонардо во все глаза смотрел на далёкий шар.

   – Помаши фигуре, которую видишь в корзине, – предложил Куан. – Она тебе тоже помашет, потому что это ты и есть!

Леонардо так и сделал. Фигура передразнила каждое его движение.

   – Вот видишь, – сказал Куан.

И тут шар подхватило сильным порывом ветра, налетевшего с запада. Видение рассеялось. Корзина бешено раскачивалась, и Куан крикнул Леонардо перейти на другую сторону – для равновесия. Однако ветер яростно трепал шар, раздирая в клочья верхнюю полусферу, оторвав вышитую голову верблюда. Шар тут же начал падать. Куан и Леонардо бросали в жаровню топливо, металл покраснел от жара, язычки пламени плясали над жаровней. Корзина кренилась и дрожала под порывами ветра. Шар стремительно снижался, однако даже теперь Леонардо казалось, что он неподвижен – это пустыня двигалась, летела им навстречу, чтобы нанести свой мягкий и смертельный удар.

   – Сбрось всё, кроме воды! – крикнул Куан; однако было поздно – пламя перекинулось на верёвки, соединявшие корзину с шаром. Куан гасил огонь, как мог, а Леонардо влез было на сеть, как на корабельные ванты, чтобы потушить огонь и там; но от этого движения шар накренился так резко, что ему пришлось спуститься.

Шар падал, объятый пламенем; Леонардо чуял запах раскалённого металла и ладана: запах жаровни и ткани. Однако даже само падение казалось замедленным, как во сне, и он вспомнил комнату Джиневры, вспомнил огонь и жар, и ему представилось, что он слышит голос призрака Тисты – снова мальчик окликает его сквозь огонь и дым:

«Леонардо?.. Леонардо... ты хочешь сгореть?»

Пустыня надвинулась слепящей белизной... и в этот миг Леонардо увидел движение на востоке... тёмные тени, скользящие по блеску пустыни.

Туда, где шар приземлится... или рухнет.

Ветер пролагал следы в песке, взметая крутящиеся фонтанчики и позволяя им опадать песчаным дождём. Истерзанный, пылающий шар коснулся земли, его оболочка надулась – для того лишь, чтобы проволочь его вперёд по сыпучему песку, который покрывал скальные гребни. Куан от толчка вылетел из корзины; Леонардо швырнуло в мешанину сети, ноги его запутались в верёвках – а шар между тем снова поднялся, волоча за собой жаровню и корзину. За жаровней тянулся хвост огня и искр; потом она оборвалась, а корзину протащило дальше – но ненамного, в конце концов и она развалилась, ударяясь о камни. Наконец шар остановился. Вздувшаяся ткань опала на Леонардо, и он с бешеной энергией выпутался из верёвок и ожесточённо проложил себе путь через гору ткани, лишь в последний момент опомнившись и сообразив, что можно пустить в ход кинжал. Шар горел; обезглавленный силуэт верблюда обугливался у самых ног Леонардо.