Текст книги "Четвертое сословие"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

Следующие несколько недель Пенни нигде не было видно. Когда директора спросили о ней, он просто ответил, что она с матерью уехала в Новую Зеландию в гости к тетке.

Кит махнул рукой на несчастья директора и сосредоточился на собственных проблемах. Он до сих пор не придумал, как вернуть сто фунтов на счет павильона.

Однажды утром после молитвы в комнату Кита постучал Дункан Александр.

– Хочу тебя поблагодарить, – сказал Александр. – Весьма благородно, старина, – добавил он – в его речи британского акцента было больше, чем у самих британцев.

– Всегда пожалуйста, приятель, – ответил Кит с резким австралийским акцентом. – В конце концов, я всего лишь сказал старику правду.

– Ну да, – кивнул староста. – Тем не менее я все равно твой должник, старина. У нас, Александров, длинная память.

– У нас, Таунсендов, тоже, – сказал Кит, не глядя на него.

– Ну, если тебе когда-нибудь будет нужна моя помощь, обращайся ко мне не раздумывая.

– Хорошо, – пообещал Кит.

Дункан открыл дверь и, обернувшись, добавил:

– Должен сказать, Таунсенд, ты не такое дерьмо, как все думают.

Когда дверь за ним закрылась, Кит одними губами произнес слова Асквита, которые он процитировал в своем реферате: «Подожди, и ты еще увидишь».

– Тебе звонят. По телефону, который в кабинете мистера Кларка, – сообщил ему дежурный по коридору из младшего класса.

Месяц подходил к концу, и Кит теперь со страхом открывал свою почту и больше всего боялся неожиданных звонков. Всякий раз ему казалось, что его разоблачили. Каждый день он ждал, что с ним свяжется помощник управляющего банка и скажет, что пришло время предъявить последние счета казначею.

– Но я собрал больше 4 тысяч фунтов, – громко повторял он снова и снова.

«Дело не в этом, Таунсенд», так и слышал он голос воспитателя.

Он старался не показать дежурному своего волнения. Выйдя из комнаты и идя по коридору, он видел открытую дверь кабинета воспитателя. Он невольно замедлил шаг. В кабинете мистер Кларк протянул ему трубку. Киту хотелось, чтобы воспитатель вышел, но тот просто сидел и проверял домашние задания.

– Кит Таунсенд, – сказал он.

– Доброе утро, Кит. Это Майк Адамс.

Кит сразу узнал имя редактора «Сидней Морнинг Геральд». Как он узнал о пропавших деньгах?

– Ты меня слышишь? – спросил Адамс.

– Да, – ответил Кит. – Чем могу служить?

Он был рад, что Адамс не видит, как он дрожит.

– Я только что прочитал последний номер «Сент-Энди» и, в частности, твою статью, где ты предлагаешь сделать Австралию республикой. По-моему, статья первоклассная, и я хотел бы перепечатать ее целиком в СМГ – если мы договоримся о цене.

– Она не продается, – твердо сказал Кит.

– Я собирался предложить тебе 75 фунтов, – сказал Адамс.

– Я не позволил бы ее перепечатать, даже если бы вы предложили мне…

– Если бы мы предложили тебе сколько?

За неделю до экзаменов в Оксфорд Кит вернулся в Турак, чтобы напоследок еще позаниматься с мисс Стедман. Они вместе просмотрели возможные вопросы и проштудировали примерные ответы, которые она заготовила. Она не добилась только одного – чтобы он расслабился. Но он не мог сказать ей, что нервничает вовсе не из-за экзаменов.

– Не сомневаюсь, ты все сдашь, – уверенно сказала мать за завтраком в воскресенье утром.

– Надеюсь, – ответил Кит, думая только о том, что завтра «Сидней Морнинг Геральд» опубликует его статью «Зарождение новой республики». Но в этот же день начнутся его экзамены, и Кит надеялся, что отец с матерью отложат разбирательство хотя бы дней на десять, а к тому времени, может быть…

– Ну, если шансы у всех равные, – прервал его размышления отец, – уверен, тебе поможет крепкая поддержка директора после твоего поразительного успеха со сбором средств на строительство павильона. Кстати, забыл сказать – твои усилия произвели такое впечатление на бабушку, что она пожертвовала еще сто фунтов на павильон и внесла их на твое имя.

Мать Кита впервые услышала, как ругается ее сын.

В понедельник утром Кит был готов предстать перед экзаменаторами. Он чувствовал, что сделал все что мог, и когда он дописал последнюю работу десять дней спустя, то был поражен, сколько вопросов предвидела мисс Стедман. Он знал, что хорошо сдал историю и географию, и только надеялся, что Оксфорд не придает слишком большого значения классическим языкам.

Он позвонил матери и заверил ее, что, по его мнению, он все сдал хорошо, насколько мог, и если ему не предложат место в Оксфорде, он не сможет пожаловаться, что ему не повезло с вопросами.

– Я тоже не стану жаловаться, – последовал ответ матери. – Но я хочу дать тебе один совет, Кит. Не попадайся на глаза отцу еще несколько дней.

После окончания экзаменов последовал неминуемый спад. Дожидаясь результатов. Кит пытался собрать недостающие несколько сотен фунтов для строительства павильона – некоторые из них на бегах, делая небольшие ставки из собственных денег, а еще провел ночь с женой банкира, которая в конце концов внесла 50 фунтов.

В последний понедельник семестра мистер Джессоп сообщил на еженедельном заседании педсовета, что Сент-Эндрюз продолжит великую традицию и отправит лучших своих учеников в Оксфорд и Кембридж, тем самым сохраняя связь между этими выдающимися университетами. Он зачитал имена тех, кто получил место:

Александр Д.Т.Л.

Томкинс С.

Таунсенд К.Р.

– Мерзавец, зубрила и звезда, причем не обязательно в таком порядке, – тихо пробормотал директор.

ВТОРОЙ ВЫПУСК

ТРОФЕИ – ПОБЕДИТЕЛЮ

ГЛАВА 9

ДЕЙЛИ МИРРОР, 7 июня 1944 года:

УСПЕШНАЯ ВЫСАДКА В НОРМАНДИИ

Когда Любжи Хох закончил свой рассказ, члены военного суда замерли в изумлении. Они не могли понять – то ли он супермен, то ли патологический лжец.

Чешский переводчик пожал плечами.

– Кое-что соответствует действительности, – сказал он следователю. – Но многое кажется мне притянутым за уши.

Председатель трибунала несколько минут обдумывал дело Любжи Хоха и нашел легкий выход из положения.

– Отправьте его обратно в лагерь для интернированных – а через шесть месяцев мы послушаем его еще раз. Пусть он снова расскажет нам свою историю, и тогда посмотрим, насколько она изменится.

Все время, пока длился суд, Любжи не понимал ни слова из того, что говорил председатель, но в этот раз ему хотя бы дали переводчика, так что он мог следить за процессом. По дороге в лагерь для интернированных он принял одно решение. Когда через полгода он снова предстанет перед судом, ему не потребуется переводчик.

Это оказалось не так просто, как думал Любжи – его соотечественники в лагере не желали говорить ни на каком другом языке, кроме чешского. Они вообще научили его только одному – играть в покер, и вскоре он уже обыгрывал всех до одного в их же собственную игру.

По утрам Любжи вставал раньше всех и постоянно вызывал раздражение у своих сокамерников тем, что всегда хотел обогнать их, работать лучше и быстрее и превосходить их во всем. Но поскольку ростом он был выше ста восьмидесяти сантиметров и продолжал расти, никто не осмеливался высказать эту точку зрения вслух.

Любжи провел в лагере дней семь, когда впервые увидел ее. Возвращаясь после завтрака, он заметил пожилую женщину, которая толкала в гору велосипед с пачкой газет на сиденье. Ее лицо было закрыто шарфом, который она намотала на голову, пытаясь защититься от колючего ветра. Она разносила газеты – сначала в офицерскую столовую, потом в маленькие домики, где жили сержанты. Любжи обошел учебный плац и следовал за ней в надежде, что она – именно тот, кто может ему помочь. Раздав все газеты, она направилась в сторону ворот. Когда женщина проходила мимо Любжи, он крикнул ей:

– Здравствуйте!

– Доброе утро, – ответила она, села на велосипед и, выехав за ворота, покатила вниз по холму.

Утром Любжи, махнув рукой на завтрак, стоял у ворот лагеря и смотрел на холм. Как только он заметил ее внизу с груженым велосипедом, он выбежал ей навстречу – охранники даже не успели его остановить.

– Доброе утро, – поздоровался он и взял у нее велосипед.

– Доброе утро, – кивнула она. – Меня зовут миссис Суитман. Как дела?

Любжи ответил бы ей, если бы понял хоть одно слово из того, что она сказала.

Он ходил за ней по лагерю, помогая донести тяжелые пачки. Одним из первых английских слов, которое он узнал, было «газета». После этого он поставил перед собой цель – каждый день заучивать десять новых слов.

К концу месяца охранники у ворот даже глазом не вели, когда Любжи проскакивал мимо них и бежал к подножию холма, чтобы помочь женщине.

К концу второго месяца он каждое утро в шесть часов появлялся у дверей магазина миссис Суитман и раскладывал газеты в нужном порядке, потом тащил груженый велосипед вверх на холм. В начале третьего месяца она пошла на прием к начальнику лагеря, и майор сказал ей, что не имеет ничего против того, чтобы Хох по нескольку часов в день работал в деревенском магазине, если только он всегда будет возвращаться в лагерь до отбоя.

Миссис Суитман быстро поняла, что молодой человек уже работал в газетном киоске, и не стала возражать, когда он переставил стеллажи, изменил график доставки, а месяц спустя взял на себя счета. Она ничуть не удивилась, когда через несколько недель после нововведений Любжи ее оборот увеличился впервые после 1939 года.

Если в магазине не было покупателей, миссис Суитман помогала Любжи учить английский, читая ему вслух статьи с первой полосы «Ситизен». Потом Любжи пытался прочитать их самостоятельно. Она часто смеялась над его, как она говорила, «ляпами». Это слово Любжи тоже добавил в свой словарь.

Когда весна сменила зиму, «ляпы» случались все реже, и вскоре Любжи уже читал про себя, сидя тихонько в углу и лишь иногда прерываясь, чтобы спросить у миссис Суитман значение незнакомого слова. Задолго до того, как снова предстать перед военным судом, он перешел на передовицы в «Манчестер Гардиан». Однажды утром миссис Суитман непонимающе уставилась на слово «индифферентный», не сумев дать ему объяснение, и Любжи решил впредь избавить ее от неловкости и пользоваться оксфордским словарем, который давно пылился под прилавком.

– Вам нужен переводчик? – спросил председатель присяжных.

– Нет, благодарю вас, сэр, – последовал ответ Любжи.

Председатель удивленно поднял брови. Он хорошо помнил, что всего шесть месяцев назад, когда он допрашивал этого великана, тот не понимал ни слова по-английски. Разве не он ошеломил их всех историей своих приключений, которые привели его в Ливерпуль? Теперь он рассказывал ту же историю, и, за исключением редких грамматических ошибок и кошмарного ливерпульского акцента, она произвела на присяжных еще большее впечатление, чем в прошлый раз.

– Итак, Хох, что бы вы хотели делать дальше? – спросил он, когда юный чех закончил свой рассказ.

– Я хочу вступить в армию и приложить руку к победе над фашистами, – прозвучал отрепетированный ответ Любжи.

– Это не так просто, Хох, – добродушно улыбнулся председатель.

– Если вы не дадите мне винтовку, я буду убивать немцев голыми руками, – дерзко заявил Любжи. – Просто дайте мне шанс показать, на что я способен.

Председатель снова улыбнулся, потом кивнул сержанту, который вытянулся по стойке «смирно» и быстро вывел Любжи из зала.

Любжи узнал, к какому решению пришли присяжные, только через несколько дней. Он разносил утренние газеты офицерам, когда к нему подошел капрал и без всяких объяснений сообщил:

– Хох, тебя хочет видеть командир.

– Когда? – спросил Любжи.

– Сейчас, – капрал развернулся и без лишних слов зашагал прочь. Любжи бросил оставшиеся газеты и побежал за ним. Тот уже скрылся в утренней дымке, направляясь в сторону служебного блока. Оба остановились перед дверью с табличкой «Командир».

Капрал постучал и, услышав «Войдите», открыл дверь, шагнул в комнату, вытянулся в струнку перед полковником и отдал честь.

– Хох доставлен по вашему приказанию, сэр, – проорал он, будто на учебном плацу. Любжи стоял прямо за капралом, и тот едва не сбил его с ног, когда сделал шаг назад.

За столом сидел элегантно одетый офицер. Любжи пару раз видел его раньше, но только издалека. Он встал по стойке «смирно» и поднял руку ко лбу, подражая капралу. Командир минуту смотрел на него, потом опустил взгляд на одинокий листок бумаги, лежавший на его столе.

– Хох, – начал он, – вас переводят из лагеря в учебную часть в Стаффордшире. Там вы вступите в саперно-строительные части в звании рядового.

– Есть, сэр, – радостно крикнул Любжи.

Полковник по-прежнему смотрел на лежавший перед ним листок.

– Вы отправляетесь из лагеря завтра в семь часов утра.

– Есть, сэр.

– Перед отъездом доложитесь дежурному. Он выдаст вам все необходимые документы, в том числе проездное предписание.

– Есть, сэр.

– Вопросы есть, Хох?

– Да, сэр, – ответил Любжи. – Саперно-строительные части убивают немцев?

– Нет, Хох, – засмеялся полковник, – но вы окажете неоценимую помощь тем, кто убивает.

Любжи знал значение слова «ценный», но не был уверен, что понимает смысл слова «неоценимый». Вернувшись в камеру, он записал его в свой словарик.

Днем он, как и было приказано, явился к дежурному и получил проездное предписание и десять шиллингов. Собрав свои немногочисленные пожитки, он в последний раз спустился с холма – ему хотелось поблагодарить миссис Суитман за все, что она сделала для него за эти семь месяцев, помогая учить английский. Он посмотрел новое слово в словаре, лежавшем под прилавком, и сказал миссис Суитман, что ее помощь была неоценимой. Она не захотела признать, что высокий молодой иностранец говорит на ее языке лучше, чем она сама.

На следующее утро Любжи приехал на вокзал, успев на поезд до Стаффорда, отправлявшийся в 7.20. Он сделал три пересадки, поезда подолгу задерживались, и за это время Любжи прочитал «Таймс» от первой страницы до последней.

В Стаффорде его ждал джип. За рулем сидел капрал Северного Стаффордширского полка. У него был такой щеголеватый вид, что Любжи обращался к нему не иначе как «сэр». По дороге в казармы капрал доходчиво объяснил Любжи, что «работяги-чурки» – сленг пока давался Любжи с трудом – это низшая форма жизни.

– Они просто кучка тыловых крыс, готовых на все, лишь бы избежать участия в боевых действиях.

– Я хочу участвовать в боевых действиях, – твердо сказал ему Любжи, – и я не тыловая крыса. – Он замялся. – Так ведь?

– Поживем – увидим, – ответил капрал и остановил джип около интендантского склада.

Любжи выдали форму рядового: коротковатые сантиметров на пять брюки, две гимнастерки, две пары серых носков, коричневый галстук (хлопчатобумажный), походный котелок, нож, вилку и ложку, два одеяла, простыню и наволочку, потом его проводили в казармы. Его расквартировали вместе с двадцатью новобранцами из окрестностей Стаффордшира, до призыва на службу они работали в основном носильщиками или шахтерами. Он не сразу понял, что они говорят на том же языке, которому его учила миссис Суитман.

Следующие несколько недель Любжи только и делал, что копал траншеи, чистил туалеты и изредка вывозил на грузовике мусор на свалку километрах в трех от части. К неудовольствию своих товарищей, Любжи всегда работал больше и дольше их. Вскоре он понял, почему капрал считал «работяг» тыловыми крысами.

Всякий раз, когда ему приходилось чистить мусорные ящики за офицерской столовой, Любжи доставал выброшенные газеты, какими бы старыми они ни были. Ночью он лежал на узкой, слишком короткой для него кровати и медленно переворачивал страницы каждой газеты. Больше всего его интересовали истории о войне, но чем больше он читал, тем больше укреплялся в своих опасениях, что последний бой кончится задолго до того, как он получит шанс убить хотя бы одного немца.

Любжи работал уже около шести месяцев и однажды утром прочитал в приказе, что Северный Стаффордширский полк проводит ежегодный турнир по боксу, на котором будут выбраны участники национального армейского чемпионата. Отделению Любжи было поручено установить ринг и расставить стулья в спортивном зале, чтобы весь полк мог посмотреть финал. Приказ подписал дежурный офицер лейтенант Уэйкхем.

Когда в центре спортзала соорудили ринг, Любжи стал расставлять вокруг него стулья. В десять часов отделению дали пятнадцатиминутный перерыв, и большинство «работяг» пошли на улицу, чтобы выкурить по сигарете. А Любжи остался и наблюдал за тренировкой боксеров.

Когда на ринг вышел стокилограммовый чемпион полка в тяжелом весе, тренер не смог найти для него подходящего спарринг-партнера, поэтому чемпиону пришлось довольствоваться боксерской грушей, которую держал самый крупный солдат полка. Но никто не мог долго удерживать грушу, и когда несколько человек выбились из сил, чемпион начал вести «бой с тенью», а его тренер давал советы, как отправить невидимого соперника в нокаут.

Любжи завороженно наблюдал за ним, пока в зал не вошел худощавый мужчина чуть старше двадцати лет с одной звездочкой на погонах – казалось, он только вчера окончил школу. Любжи принялся быстро расставлять следующие стулья. Лейтенант Уэйкхем остановился около ринга и нахмурился, увидев, как тяжеловес ведет «бой с тенью».

– В чем проблема, сержант? Неужели нельзя было найти пару для Мэтьюса?

– Нет, сэр, – тотчас ответил сержант. – Ни один солдат в его весовой категории не продержался с ним больше минуты.

– Жаль, – покачал головой лейтенант. – Он потеряет форму, если у него не будет реального партнера. Попытайтесь найти кого-нибудь, кто согласится провести с ним пару раундов.

Любжи бросил стул и подбежал к рингу. Он отдал честь лейтенанту:

– Я готов быть его партнером сколько угодно, сэр.

Чемпион посмотрел на него с ринга и расхохотался.

– Я не боксирую с «работягами», – сказал он. – И с девушками из Земледельческой армии,^[7] между прочим, тоже.

Любжи тотчас вскочил на ринг, выставил кулаки и пошел на чемпиона.

– Ладно, ладно, – подняв глаза на Любжи, сказал лейтенант Уэйкхем. – Как вас зовут?

– Рядовой Хох, сэр.

– Хорошо, идите и переоденьтесь в какой-нибудь спортивный костюм, и тогда посмотрим, сколько вы продержитесь в бою с Мэтьюсом.

Когда Любжи вернулся несколько минут спустя, Мэтьюс по-прежнему вел «бой с тенью». Он упорно не замечал своего предполагаемого противника, вышедшего на ринг. Тренер помог Любжи надеть перчатки.

– Ну что ж, давай посмотрим, из какого ты теста, Хох, – сказал лейтенант Уэйкхем.

Любжи смело направился к чемпиону полка и, остановившись в шаге от него, замахнулся и попытался нанести удар в нос. Мэтьюс сделал обманный выпад вправо, и его перчатка с силой врезалась в лицо Любжи.

Любжи отлетел на канаты, которые отбросили его обратно к чемпиону. Он едва успел пригнуться, и второй удар лишь скользнул по плечу. Но со следующим ему повезло меньше – он пришелся прямо в челюсть. Любжи продержался еще несколько секунд, прежде чем чемпион уложил его на лопатки. Первый раунд закончился для него сломанным носом и подбитым глазом. Его товарищи забыли о стульях и покатывались со смеху, наблюдая за бесплатным представлением из задних рядов спортзала.

Когда лейтенант Уэйкхем наконец остановил бой, он спросил Любжи, выходил ли он прежде на боксерский ринг. Любжи покачал головой.

– Ну что ж, если хорошенько потренироваться, может, из тебя выйдет толк. Оставь пока все другие задания, которые тебе поручили. Следующие две недели будешь каждое утро являться в спортзал ровно в шесть. Уверен, мы найдем тебе лучшее применение, чем расстановка стульев.

К началу национального чемпионата работяги уже не смеялись. Даже Мэтьюс признал, что тренироваться с Хохом гораздо лучше, чем с боксерской грушей, и, возможно, именно благодаря ему он дошел до полуфинала.

Наутро после окончания чемпионата Любжи вернулся к своим обычным обязанностям. Он помогал разбирать ринг и уносил стулья обратно в лекционный зал. Он скатывал резиновый коврик, когда в спортзал вошел сержант, огляделся вокруг и гаркнул:

– Хох!

– Сэр? – подпрыгнул Любжи.

– Ты что, не читаешь приказы, Хох? – проорал сержант с другого конца зала.

– Да, сэр. То есть нет, сэр.

– Ты уж как-нибудь определись, Хох, потому что ты должен был явиться к офицеру-вербовщику еще пятнадцать минут назад, – сказал сержант.

– Я не думал… – начал Любжи.

– Я не собираюсь выслушивать твои объяснения, Хох, – перебил его сержант. – Мне нужно, чтобы ты пулей вылетел отсюда.

Любжи бросился бежать, не разбирая дороги. Он догнал сержанта, который лишь бросил через плечо:

– Иди за мной, Хох, пронто.

– Пронто, – повторил Любжи. Первое новое слово за несколько дней.

Сержант быстро пересек учебный плац, и через пару минут запыхавшийся Любжи предстал перед офицером-вербовщиком. Лейтенант Уэйкхем тоже вернулся к своим обычным обязанностям. Любжи вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.

– Хох, – сказал Уэйкхем, затушив сигарету, – я подал рапорт о переводе тебя рядовым в полк.

Любжи молчал, пытаясь восстановить дыхание.

– Есть, сэр. Спасибо, сэр, – сказал сержант.

– Есть, сэр. Спасибо, сэр, – повторил Любжи.

– Хорошо, – кивнул Уэйкхем. – Вопросы есть?

– Нет, сэр. Спасибо, сэр, – тотчас откликнулся сержант.

– Нет, сэр. Спасибо, сэр, – опять повторил Любжи. – Только…

Сержант нахмурился.

– Да? – взглянул на него Уэйкхем.

– Значит ли это, что я получу шанс убивать немцев?

– Если я не убью тебя первым, Хох, – вставил сержант.

Молодой офицер улыбнулся.

– Да, у тебя появится такая возможность, – сказал он. – А сейчас нам нужно только заполнить призывной бланк. – Лейтенант Уэйкхем окунул перо в чернильницу и посмотрел на Любжи. – Как твое полное имя?

– Все в порядке, сэр, – Любжи шагнул вперед и взял у него ручку. – Я сам могу заполнить бланк.

Под взглядами мужчин Любжи заполнил все маленькие квадратики и поставил внизу витиеватую подпись.

– Впечатляюще, Хох, – заметил лейтенант, просмотрев заполненный бланк. – Ты позволишь дать тебе небольшой совет?

– Да, сэр. Спасибо, сэр, – ответил Любжи.

– Может, пора тебе сменить имя. Не думаю, что ты многого добьешься в Северном Стаффордширском полку с таким именем, как Хох.

Любжи задумался, глядя на стол перед собой. Его взгляд остановился на пачке сигарет с известной эмблемой бородатого моряка, смотревшего прямо ему в глаза. Он перечеркнул имя «Любжи Хох» и вместо него написал «Джон Плейер».

Первое, что сделал рядовой Северного Стаффордширского полка Плейер, облачившись в новенькую форму, это с важным видом прошелся по казармам, отдавая честь всем подряд.

В следующий понедельник его отправили в Олдершот, где ему предстояло пройти трехмесячный курс базовой подготовки. Он по-прежнему вставал в шесть утра и, хотя питание не стало лучше, чувствовал, что по крайней мере учится чему-то нужному. Убивать немцев. В Олдершоте он освоил винтовку, пулемет «Стен», ручную гранату, научился ориентироваться по компасу и читать карту в любое время суток. Он мог ходить строем и быстро бегать, проплыть полтора километра и продержаться три дня без еды. Когда три месяца спустя он вернулся в лагерь, лейтенант Уэйкхем сразу заметил, как уверенно теперь держится иммигрант из Чехословакии. Прочитав рапорт, он ничуть не удивился, что недавнего новобранца внесли в списки на повышение.

Свое первое назначение рядовой Джон Плейер получил во Второй батальон в Клифтонвилле. Уже через несколько часов после того, как его расквартировали, он понял, что они вместе с десятком других полков готовятся к вторжению во Францию. К весне 1944 года южная Англия превратилась в один большой учебный полигон, и рядовой Плейер частенько участвовал в тренировочных сражениях с американцами, канадцами и поляками.

Днем и ночью он тренировался со своей дивизией и с нетерпением ждал, когда же генерал Эйзенхауэр отдаст приказ и он снова лицом к лицу встретится с немцами. Хотя ему постоянно напоминали, что он готовится к решающему сражению, бесконечное ожидание сводило его с ума. Вдобавок к знаниям, полученным в Олдершоте, в Клифтонвилле он узнал историю полка, изучил побережье Нормандии и даже правила игры в крикет, но, несмотря на столь основательную подготовку, он все еще сидел в казармах, «дожидаясь сигнала».

Ночью 4 июня 1944 года он внезапно проснулся от грохота грузовиков и подумал, что подготовка закончилась. Из репродуктора на учебном плацу гремели приказы, и рядовой Плейер понял, что наступление наконец-то начинается.

Он забрался в кузов вместе с другими солдатами своего отделения и невольно вспомнил первый раз, когда его забросили в грузовик. В час ночи пятого июня колонна Северного Стаффордширского полка выехала за ворота части. Рядовой Плейер по звездам определил, что они направляются на юг.

Они ехали сквозь ночь по неосвещенным дорогам, крепко сжимая свои винтовки. Почти никто не разговаривал; все думали, будут ли еще живы через двадцать четыре часа. Недавно поставленные дорожные столбы указывали им путь к побережью. Другие части тоже готовились к 5 июня. Рядовой Плейер посмотрел на часы – шел четвертый час. Они ехали все дальше и дальше, по-прежнему не имея ни малейшего представления о конечном пункте назначения.

– Надеюсь, кто-нибудь знает, куда мы едем, – тонким голосом проговорил сидевший напротив капрал.

Прошел еще час, прежде чем колонна наконец остановилась в порту Портсмута. Толпы солдат выпрыгивали из грузовиков и быстро вставали в строй.

Отделение Плейера выстроилось в три молчаливые шеренги – кто-то дрожал от холодного ночного воздуха, кто-то от страха. Все ждали погрузки на корабли, стоявшие на якоре в порту. Им предстояло пересечь полторы сотни километров и высадиться на французской земле.

В прошлый раз он искал судно, вспоминал рядовой Плейер, чтобы как можно дальше сбежать от немцев. Сейчас, по крайней мере, он не будет задыхаться в душном трюме в компании мешков с зерном.

Из репродуктора послышался треск, и в доках наступила тишина.

– Говорит бригадный генерал Хэмпсон, – раздался голос. – Мы начинаем операцию «Оверлорд» по высадке во Франции. Мы собрали крупнейший в истории флот, и он доставит вас на ту сторону пролива. Вас будут прикрывать девять линкоров, двадцать три крейсера, сто четыре эсминца и семьдесят один корвет, не считая бесчисленных резервных судов торгового флота. Все инструкции вы получите от командиров взводов.

Солнце только-только показалось из-за горизонта, когда лейтенант Уэйкхем закончил инструктаж и отдал приказ своему взводу подниматься на борт «Бесстрашного». Не успели они вскарабкаться на эсминец, как взревели двигатели, и они, качаясь и подпрыгивая на волнах, тронулись в путь через пролив, так и не зная, куда он их приведет.

Первые полчаса этого тряского путешествия – Эйзенхауэр выбрал неспокойную ночь вопреки советам старшего метеоролога – они пели, шутили и рассказывали небылицы о своих невероятных победах. Когда рядовой Плейер поведал им историю о том, как потерял девственность с цыганкой, которая вытащила немецкую пулю из его плеча, все хохотали до слез, а сержант сказал, что никогда не слышал такого вранья.

Внезапно лейтенант Уэйкхем, стоявший на носу судна, высоко поднял правую руку, и все притихли. Через каких-нибудь несколько минут они высадятся на враждебную землю. Рядовой Плейер проверил свою амуницию – противогаз, винтовка, два подсумка с патронами, сухой паек и бутылка воды. У него было ощущение, как будто он снова в наручниках. Когда эсминец встал на якорь, он вслед за лейтенантом Уэйкхемом спустился с корабля на катер-амфибию, и они направились к берегу Нормандии. Осмотревшись по сторонам, он заметил, что многие его товарищи еще не отошли от морской болезни. Внезапно на них обрушился шквал пулеметного и минометного огня, и рядовой Плейер видел, как в других лодках падают убитые или раненые, не успев даже добраться до берега.

Когда их катер причалил, Плейер спрыгнул на землю вслед за лейтенантом Уэйкхемом. Справа и слева под градом пуль бежали его товарищи. Не успели они пройти и двадцати метров, как слева от него упал первый артиллерийский снаряд. Через несколько секунд он увидел, как пули изрешетили грудь капрала, и тот, шатаясь, сделал еще несколько шагов и рухнул замертво. Естественный инстинкт говорил ему, что нужно спрятаться, но вокруг не было никакого укрытия, поэтому он заставлял себя идти вперед. Он продолжал стрелять, хотя не имел никакого представления, где находится враг.

Он шел и шел по берегу, уже не замечая, сколько товарищей осталось лежать позади, но песок в то июньское утро уже был усеян телами погибших. Плейер не знал, сколько часов он был пригвожден к этому берегу, но когда ему удавалось прорваться вперед на несколько метров, он потом долго лежал не двигаясь, пока вражеские пули свистели у него над головой. С каждым разом за ним поднималось все меньше товарищей. Лейтенант Уэйкхем остановился, только оказавшись под прикрытием скал, рядовой Плейер отставал от него всего на несколько шагов. Молодой офицер дрожал так, что поначалу не мог произнести ни слова, не говоря уж о приказах.

Когда они наконец прорвались, лейтенант Уэйкхем насчитал одиннадцать из двадцати восьми бойцов, высалившихся с ним на берег. По рации они получили приказ не останавливаться и продолжать наступление. Единственным, кто обрадовался этому приказу, был Плейер. Следующие два часа они медленно продвигались в глубь страны навстречу вражескому огню. Они шли все дальше и дальше, укрытием им часто служили лишь изгороди да траншеи, люди валились с ног. Только после захода солнца им наконец позволили отдохнуть. Они быстро разбили лагерь, но лишь немногие смогли уснуть под грохот вражеских орудий. Одни играли в карты, другие отдыхали, и лишь мертвые тихо лежали в стороне.

Но рядовой Плейер хотел первым встретиться с немцами. Убедившись, что никто его не видит, он выскользнул из своей палатки и направился в сторону врага, ориентируясь только по трассирующим пулям, вылетавшим из немецких орудий. Минут сорок он бежал, шел, полз и наконец услышал немецкую речь. Он обошел вокруг их лагеря и вдруг заметил немецкого солдата, справлявшего нужду в кустах. Плейер подкрался сзади и прыгнул на него в тот момент, когда немец нагнулся, чтобы натянуть штаны. Обхватив его за шею, он резко дернул и сломал шейные позвонки. Немец повалился в кусты. Плейер забрал именной жетон и каску и отправился обратно.

Метрах в ста от лагеря его остановил резкий окрик:

– Стой, кто идет?

– Красный шлем, – вовремя вспомнил пароль Плейер.

– Подойди и назовись.

Плейер сделал несколько шагов вперед, как вдруг почувствовал острие штыка под лопаткой, второй штык уперся в горло. Без единого слова его отвели в палатку к лейтенанту Уэйкхему. Молодой офицер внимательно выслушал Плейера, лишь изредка прерывая его, чтобы уточнить некоторые детали.