Текст книги "Четвертое сословие"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

– Какое счастье, что ты в Берлине, дорогая, – сказал он. – Прости, что не встретил тебя на вокзале. – Он отпустил ее и заглянул ей в глаза. – Я работаю за шестерых. Надеюсь, ты понимаешь.

– Конечно, понимаю, – ответила Шарлотта. – За ужином расскажешь мне все о своей новой работе.

Они сели за стол, и Дик говорил без остановки, пока они не отправились в постель. На следующее утро он впервые после приезда в Берлин опоздал на работу.

«Тележечникам» капитана Армстронга потребовалось девятнадцать дней, чтобы найти все предметы из списка, а Дику – еще восемь, чтобы раздобыть их, прибегнув к мощной смеси обаяния, угроз и подкупа. Когда в контору принесли запечатанный ящик с шестью новенькими «Ремингтонами» без каких бы то ни было документов, он попросту приказал лейтенанту Уэйкхему закрыть на это глаза.

Если на пути Армстронга возникало препятствие, ему стоило лишь произнести слова «полковник Оакшот» и «Контрольная комиссия», и упирающийся чиновник тотчас подписывал нужный документ в трех экземплярах.

Когда дело дошло до электропитания, Питер Уэйкхем доложил, что каждые двенадцать часов один из четырех секторов города из-за перегрузки приходится отключать как минимум на три часа. Энергосистемой, добавил он, официально командует американский капитан Макс Сэквилл, который заявил, что ему некогда с ним разговаривать.

– Предоставь его мне, – сказал Армстронг.

Но Дик быстро выяснил, что на Сэквилла не действуют ни обаяние, ни угрозы, ни подкуп, отчасти потому, что у американцев всего было в избытке, и они считали себя последней инстанцией. Но еще он выяснил, что у капитана есть одна слабость, которой он дает волю каждый субботний вечер. Дику пришлось несколько часов подряд слушать рассказы о том, как Сэквилл завоевал «Пурпурное сердце» в битве за Анцио, и только потом ему предложили вступить в так называемый клуб любителей покера.

Следующие три недели Дик каждую субботу старательно проигрывал долларов пятьдесят, а в понедельник получал их обратно, записав в производственные расходы. Таким образом он обеспечивал бесперебойное электроснабжение в британском секторе с трех часов дня до полуночи, кроме субботы, когда в типографии «Дер Телеграфа» был выходной.

Все требования Арно Шульца по списку были выполнены в течение двадцати шести дней, и к этому времени «Дер Телеграф» печатала 140 тысяч экземпляров. Лейтенанта Уэйкхема назначили ответственным за распространение, и рано утром газета всегда поступала на улицы. Когда Дик сообщил полковнику Оатшоту данные последнего тиража, тот остался доволен успехами своего протеже и согласился дать всей команде трехдневный отпуск.

Больше всех этому обрадовалась Шарлотта. С тех пор как она приехала в Берлин, Дик редко появлялся дома раньше полуночи, а уходил, когда она еще спала. Но в эту пятницу он приехал днем за рулем взятого напрокат мерседеса, и, погрузив в машину потрепанные чемоданы, они отправились на выходные в Лион к ее семье.

Шарлотту беспокоило, что Дик совершенно не способен отдыхать больше, чем несколько минут подряд, но она была счастлива, что в лионском доме нет телефона. В субботу вечером вся семья отправилась в кино на фильм «Идеальный брак» с Дэвидом Нивеном в главной роли. На следующее утро Дик начал отращивать усы.

Вернувшись в Берлин, капитан Армстронг последовал совету полковника и стал обзаводиться полезными связями во всех секторах города – дело упрощалось, когда люди узнавали, что он руководит газетой, которую ежедневно читают миллион человек (по его данным).

Почти все немцы, с которыми ему доводилось встречаться, думали, судя по его манере поведения, что он имеет звание никак не меньше генерала. Даже если нет, думали все остальные, за его спиной стоят большие шишки. Он старался, чтобы всех штабных офицеров регулярно упоминали в «Дер Телеграф», и после этого его требования редко подвергались сомнению, какими бы возмутительными они ни были. К тому же он пользовался известностью, которую ему давала газета, а поскольку имел возможность писать собственные статьи, вскоре стал знаменитостью в городе безликих военных.

Три месяца спустя после первой встречи Армстронга и Арно Шульца «Дер Телеграф» регулярно выходила шесть дней в неделю, и Армстронг доложил полковнику Оакшоту, что тираж перевалил за 200 тысяч экземпляров – такими темпами они скоро обгонят «Дер Берлинер».

– Первоклассная работа, Дик, – только и сказал полковник.

Он точно не знал, чем в действительности занимается Армстронг, однако заметил, что расходы молодого капитана потихоньку выросли до двадцати фунтов в неделю.

Хотя Дик и рассказал Шарлотте о похвале полковника, она чувствовала, что он начинает скучать. Тираж «Дер Телеграф» почти сравнялся с тиражом «Дер Берлинер», старшие офицеры трех западных секторов всегда радушно принимали капитана Армстронга. В конце концов, стоило только что-то шепнуть ему на ухо, и назавтра эта история появлялась в газете. В результате у него всегда имелись кубинские сигары, а Шарлотта и Сэлли никогда не испытывали недостатка в нейлоновых чулках. У Питера Уэйкхема не переводился его любимый джин «Гордон», а у «тележечников» было достаточно водки и сигарет, чтобы открыть черный рынок.

Но Дик не видел никаких перспектив в собственной карьере, и его это угнетало. Хотя ему часто намекали на повышение, у него не было шансов в этом городе, где и так полно майоров и полковников, которые просто сидели и ждали, когда их отправят домой.

Дик начал обсуждать с Шарлоттой переезд в Англию, тем более что новый премьер-министр Британии от партии лейбористов Клемент Эттли призывал солдат скорее возвращаться домой, где их ждала мирная работа. Несмотря на обеспеченную жизнь в Берлине, Шарлотта пришла в восторг от этой идеи и убедила Дика подумать о ранней отставке. На следующий день он договорился о встрече с полковником.

– Ты уверен, что действительно хочешь этого? – спросил Оакшот.

– Да, сэр, – ответил Дик. – Сейчас все идет гладко, и Шульц прекрасно справится без меня.

– Справедливо. Я постараюсь ускорить процесс.

Несколько часов спустя Армстронг впервые услышал имя Клауса Лаубера и затормозил процесс.

Когда тем же утром Армстронг заглянул в типографию, Шульц доложил ему, что они впервые продали больше экземпляров, чем «Дер Берлинер», и он начал подумывать о выпуске воскресного номера.

– Не вижу причин, чтобы этого не делать, – со скукой в голосе произнес Дик.

– Вот бы назначить ту же цену, что была до войны, – вздохнул Шульц. – С таким объемом продаж мы бы получали хорошую прибыль. Наверное, вам трудно поверить, капитан Армстронг, но в те времена меня считали процветающим и преуспевающим человеком.

– Возможно, вы снова им будете, – заметил Армстронг. – И скорее, чем думаете, – добавил он, глядя сквозь грязное окно на улицу, заполненную усталыми людьми. Он собирался сказать Шульцу, что хочет передать все дело ему и вернуться в Англию, и в этот момент немец произнес:

– Вряд ли теперь это возможно.

– Почему? – спросил Армстронг. – Газета принадлежит вам, все знают, что ограничения скоро снимут и немцы снова станут полновластными держателями акций.

– Вполне возможно, капитан Армстронг, но, к сожалению, акции компании мне уже не принадлежат.

Армстронг замолчал, потом заговорил, тщательно подбирая слова.

– Правда? Почему вы их продали? – спросил он, продолжая смотреть в окно.

– Я не продавал их, – ответил Шульц. – Я в буквальном смысле их отдал.

– Кажется, я вас не понимаю, – Армстронг повернулся к нему.

– Все очень просто, – пояснил Шульц. – Когда к власти пришел Гитлер, он издал закон, по которому евреям запрещалось владеть газетами. Я был вынужден передать акции третьему лицу.

– Так кто же теперь владелец «Дер Телеграф»? – поинтересовался Армстронг.

– Мой старый друг Клаус Лаубер, – ответил Шульц. – Он был гражданским служащим в министерстве капитального строительства. Мы познакомились много лет назад в шахматном клубе и с тех пор играли по вторникам и пятницам – этого я, кстати, тоже лишился с приходом Гитлера.

– Но если Лаубер такой близкий друг, он, вероятно, согласится продать вам акции обратно.

– Наверное, да. В конце концов, он заплатил за них номинальную стоимость с условием, что вернет их после войны.

– И я уверен, он сдержит слово, – заметил Армстронг. – Тем более он был вашим другом.

– Да, я тоже так думаю, но мы потеряли связь во время войны. Я не видел его с декабря 1942 года. Как большинство немцев, он стал просто статистикой.

– Но вы же знаете, где он жил, – предположил Армстронг, постукивая себя по ноге офицерской тросточкой.

– Его семья уехала из Берлина, как только начались бомбежки. Тогда я и потерял с ним связь. Бог знает, где он сейчас, – со вздохом добавил он.

Дик понял, что получил всю необходимую информацию.

– Итак, что у нас со статьей об открытии нового аэропорта? – сменил он тему.

– Мы уже отправили туда фотографа, и я хотел послать еще журналиста, чтобы он взял интервью… – почтительно продолжал Шульц, но мысли Армстронга были далеко.

Вернувшись в свой кабинет, он попросил Сэлли немедленно позвонить в Контрольную комиссию и выяснить, кто владелец «Дер Телеграф».

– Я всегда думала, что это Арно, – заметила она.

– Я тоже, – кивнул Армстронг, – но оказалось, нет. Ему пришлось продать акции какому-то Клаусу Лауберу, когда к власти пришел Гитлер. Вот что мне нужно знать. Первое, акции все еще принадлежат Лауберу? Второе: если да, то жив ли он? И третье: если он жив, где его черти носят? И, Сэлли, никому ни слова. Даже лейтенанту Уэйкхему.

Сэлли понадобилось три дня, чтобы получить подтверждение – майор Клаус Отто Лаубер все еще зарегистрирован в Контрольной комиссии союзников как законный владелец «Дер Телеграф».

– Но он еще жив? – спросил Армстронг.

– Скорее всего, да, – ответила Сэлли. – Мало того, он отсиживается в Уэльсе.

– В Уэльсе? – повторил Армстронг. – Как такое может быть?

– Судя по всему, в настоящее время майор Лаубер находится в лагере для интернированных в окрестностях Бридженда. Он там уже три года, с тех пор как попал в плен во время службы в Африканском корпусе Роммеля.

– Что еще тебе удалось узнать? – спросил Армстронг.

– Да, пожалуй, это все, – сказала Сэлли. – Похоже, для майора война кончилась неудачно.

– Отлично, Сэлли. Но постарайся узнать о нем как можно больше. Меня интересует все: дата и место рождения, образование, сколько он работал в министерстве капитального строительства – вся его биография до приезда в Бридженд. Задействуй все наши связи, заручись новой поддержкой, если понадобится. Я – к Оакшоту. Есть еще что-то неотложное?

– С тобой хочет встретиться молодой журналист из «Оксфорд Мейл». Он ждет уже почти час.

– Пусть придет завтра.

– Но он просил тебя о встрече в письме, и ты согласился принять его.

– Пусть придет завтра, – повторил Армстронг.

Сэлли уже был знаком этот тон, поэтому, отделавшись от мистера Таунсенда, она бросила все дела и принялась изучать ничем не примечательную карьеру майора Клауса Лаубера.

Рядовой Бенсон отвез Дика в штаб командующего, который находился в другой части сектора.

– Да уж, у тебя возникают престранные просьбы, – присвистнул полковник Оакшот, когда он в общих чертах описал ему свою затею.

– Думаю, вы сами увидите, сэр, что в дальнейшем это лишь укрепит отношения между нашими силами и гражданами Берлина.

– Да, Дик, я знаю, ты разбираешься в этих вещах гораздо лучше меня, но в этом случае я даже представить не могу, как отреагируют наши хозяева.

– Вы могли бы обратить их внимание на то, сэр, что если мы сумеем продемонстрировать немцам, что британцы относятся к нашим военнопленным – их мужьям, сыновьям и отцам – справедливо и достойно, это стало бы крупной удачей в области связей с общественностью, особенно, помня об отношении нацистов к евреям.

– Сделаю все возможное, – пообещал полковник. – Сколько лагерей ты хочешь посетить?

– Думаю начать с одного, – ответил Армстронг. – А потом, если мой опыт окажется успешным, можно будет посетить еще пару-тройку. – Он улыбнулся. – Тогда, надеюсь, у наших «хозяев» будет меньше причин для паники.

– У тебя есть что-то конкретное на примете? – спросил полковник.

– По моим данным, в нескольких километрах от Бридженда есть лагерь, который идеально подходит для моих целей.

Полковнику потребовалось немало времени, чтобы добиться разрешения для капитана Армстронга. Сэлли справилась со своей задачей быстрее и нашла всю имеющуюся информацию о Клаусе Лаубере. Дик снова и снова перечитывал ее записи в поисках обходных маневров.

Лаубер родился в 1896 году в Дрездене. Участвовал в первой войне и дослужился до звания капитана. После заключения перемирия он пошел работать в министерство капитального строительства в Берлине. Хотя он был всего лишь офицером запаса, в декабре 1942 его призвали на службу и присвоили звание майора, отправили в Северную Африку и поставили во главе подразделения, строившего мосты, а потом – подразделения, которому приказали эти мосты уничтожить. Его взяли в плен в марте 1943 года во время сражения у Эль-Агейла, отвезли на корабле в Британию и теперь держат в лагере для интернированных неподалеку от Бридженда. В досье Лаубера в Военном министерстве в Уайтхолле не было никакого упоминания о том, что ему принадлежат акции «Дер Телеграф».

Прочитав записи в очередной раз, Армстронг задал Сэлли вопрос. Она быстро просмотрела справочник берлинских офицеров и назвала ему три имени.

– Кто-нибудь из них служил в Королевском или Северном Стаффордширском? – спросил Армстронг.

– Нет, – покачала головой Сэлли, – но есть один из Королевского стрелкового полка, и он ходит в ту же офицерскую столовую, что и мы.

– Отлично, – сказал Дик. – Это наш человек.

– Кстати, – напомнила Сэлли, – что делать с молодым журналистом из «Оксфорд Мейл»?

Дик задумался.

– Скажи ему, что мне пришлось уехать в американский сектор, а завтра я постараюсь с ним встретиться.

Армстронгу было непривычно ужинать в британской офицерской столовой, потому что при его влиянии и свободе передвижения по городу он всегда был желанным гостем в любом ресторане Берлина. Во всяком случае, каждый офицер знал: хочешь поесть – найди любой предлог и отправляйся во французский сектор. Однако в этот четверг капитан Армстронг появился в седьмом часу вечера в офицерской столовой и спросил стоявшего за стойкой бара капрала, знает ли он капитана Стивена Халлета.

– О да, сэр, – ответил капрал. – Капитан Халлет обычно приходит около половины седьмого. Кажется, он работает в юридическом отделе, – добавил он то, что и так было известно Армстронгу.

Армстронг остался у стойки, потягивал виски и всякий раз, когда кто-то входил, оглядывался на дверь. Потом вопросительно смотрел на капрала, но тот только качал головой. Наконец в баре появился худой, рано полысевший человек в мешковатой форме. Он заказал «Том Коллинс», и бармен быстро кивнул Армстронгу. Армстронг пересел поближе к нему.

Он представился и вскоре узнал, что Халлет мечтает скорее демобилизоваться, вернуться на Линкольнз-Инн Филдз^[12] и продолжить карьеру адвоката.

– Попробую ускорить процесс, – пообещал Армстронг, прекрасно зная, что у него нет никакого влияния в этом отделе.

– Спасибо, старина, – ответил Халлет. – Обращайтесь ко мне, если вам потребуется моя помощь.

– Может, перекусим? – предложил Армстронг. Он соскользнул со стула и повел юриста к тихому угловому столику на двоих.

Когда они заказали блюда из меню и Армстронг попросил капрала принести вино из его личных запасов, он осторожно подвел своего собеседника к вопросу, по которому хотел получить его совет.

– Мне понятны проблемы, с которыми сталкиваются некоторые немцы, – начал Армстронг, наполняя вином бокал собеседника, – ведь я сам еврей.

– Вы меня удивили, – сказал Халлет. – Хотя вы, капитан Армстронг, – добавил он, сделав глоток вина, – безусловно, человек, полный сюрпризов.

Армстронг внимательно посмотрел на собеседника, но не заметил никакой иронии.

– Вы могли бы помочь мне в одном интересном деле, которое недавно попало ко мне на стол, – рискнул он.

– Охотно, если это в моих силах, – ответил Халлет.

– Спасибо, – Армстронг не прикоснулся к своему бокалу. – Мне стало интересно, какие права есть у немецкого еврея, если до войны он продал свои акции немцу. Может он потребовать их назад теперь, после окончания войны?

Юрист задумался, и на этот раз на его лице отразилось легкое недоумение.

– Если только акции купил порядочный человек, который снова продаст их ему. В противном случае ничего нельзя сделать. Нюрнбергское законодательство 1935 года, если я правильно помню.

– По-моему, это несправедливо, – только и сказал Армстронг.

– Верно, – ответил юрист и сделал еще глоток вина. – Несправедливо. Но такой был в то время закон, и в нынешней ситуации нет гражданской власти, которая могла бы его отменить. Должен сказать, вино восхитительное. Где вы его достаете?

– У моего приятеля во французском секторе, похоже, неистощимый запас. Если хотите, пришлю вам дюжину бутылок.

На следующее утро полковник Оакшот получил разрешение для капитана Армстронга на посещение британского лагеря для интернированных в любое время в течение месяца.

– Но тебе разрешили поехать только в Бридженд, – добавил он.

– Понимаю, – кивнул Армстронг.

– К тому же они дали понять, – продолжал полковник, заглянув в лежавшую на столе памятку, – что ты можешь допросить не более трех заключенных в звании не выше полковника – строгий приказ службы безопасности.

– Думаю, я справлюсь, несмотря на эти ограничения, – заверил Армстронг.

– Будем надеяться, это того стоит, Дик. Знаешь ли, я все еще сомневаюсь.

– Я надеюсь доказать, что вы неправы, сэр.

Вернувшись в свой кабинет, Армстронг попросил Сэлли заняться организацией его поездки.

– Когда ты хочешь ехать? – спросила она.

– Завтра, – ответил он.

– Глупый был вопрос, – усмехнулась она.

Сэлли удалось взять билет на лондонский рейс, вылетавший на следующий день – какой-то генерал в последний момент отказался от полета. Она также договорилась, чтобы его встретила машина с водителем и сразу доставила в Уэльс.

– Но капитанам не положен автомобиль с водителем, – удивился он, когда Сэлли вручила ему проездные документы.

– Положен, если главнокомандующий хочет увидеть фотографию своей дочери на первой полосе «Дер Телеграф», когда она приедет в Берлин в следующем месяце.

– Зачем? – поинтересовался Армстронг.

– Думаю, он никак не может выдать ее замуж в Англии, – сказала Сэлли. – А здесь, как известно, бросаются на все, что носит юбки.

Армстронг рассмеялся.

– Если бы я платил тебе зарплату, Сэлли, ты получила бы повышение. А пока сообщай мне все, что сумеешь узнать о Лаубере. Любую мелочь.

За ужином Дик объяснил Шарлотте, что летит в Британию еще и потому, что хочет выяснить, сможет ли он найти там работу после демобилизации. Она выдавила из себя улыбку, хотя в последнее время не всегда была уверена, что он говорит ей всю правду. Если она начинала давить на него, он неизменно прикрывался словами «совершенно секретно» и стучал пальцем себе по носу точно так же, как это делал полковник Оакшот.

Наутро рядовой Бенсон отвез его в аэропорт. В зале вылета по громкоговорителю объявили: «Капитан Армстронг, пожалуйста, пройдите к ближайшему военному телефону до посадки в самолет». Армстронг ответил бы на звонок, но его самолет уже выруливал на взлетную полосу.

Три часа спустя Армстронг приземлился в Лондоне и уверенным шагом направился к капралу, который стоял, прислонившись к блестящему черному «остину», и держал плакат с надписью «Капитан Армстронг». Едва завидев приближавшегося к нему офицера, капрал вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.

– Мне немедленно надо в Бридженд, – заявил Армстронг, не дав тому открыть рот.

Они направились по шоссе А40, и Армстронг сразу уснул. Он проспал всю дорогу, пока его не разбудил капрал:

– Осталось километра три, сэр, и мы на месте.

Когда они подъехали к лагерю, на него нахлынули воспоминания о собственном заключении в Ливерпуле. Только на этот раз охранники вытянулись и отдали честь проезжавшей мимо них машине. Капрал остановил «остин» перед зданием комендатуры.

Когда он вошел в кабинет, из-за стола поднялся капитан.

– Роач, – представился он. – Рад знакомству.

Армстронг пожал протянутую руку. На груди капитана Роача не было ни одной медали, и выглядел он так, будто никогда не совершал даже однодневной экскурсии на ту сторону Канала, не говоря уж о столкновении с врагом.

– Мне так толком и не объяснили, чем я могу вам помочь, – сказал он, усадив Армстронга в удобное кресло у камина.

– Мне нужно увидеть список всех заключенных этого лагеря, – Армстронг не стал тратить время на пустые слова. – Я хочу допросить троих для отчета, который готовлю для Контрольной комиссии в Берлине.

– Ну, это просто, – махнул рукой капитан. – Но почему именно Бридженд? Большинство нацистских генералов сидят в Йоркшире.

– Знаю, – сказал Армстронг, – но я не мог выбирать.

– Понимаю. Итак, вы хотите допросить конкретных людей, или мне просто выбрать кого-то наугад?

Капитан Роач протянул ему папку, и Армстронг быстро провел пальцем по списку с напечатанными фамилиями. Он улыбнулся.

– Я поговорю с одним капралом, одним лейтенантом и одним майором, – сказал он, поставив крестик рядом с тремя фамилиями, и вернул папку капитану.

Роач изучил его выбор.

– С первыми двумя – никаких проблем, – заявил он. – Но боюсь, вы не сможете допросить майора Лаубера.

– Я получил все полномочия от…

– Даже если бы вы получили полномочия от самого мистера Эттли, – перебил его Роач. – С Лаубером я ничем помочь не могу.

– Почему? – взбесился Армстронг.

– Потому что он умер две недели назад. В прошлый понедельник я отправил его в гробу обратно в Берлин.

ГЛАВА 12

МЕЛЬБУРН КУРЬЕР, 10 сентября 1950 года:

УМЕР СЭР ГРЭХЕМ ТАУНСЕНД

Кортеж остановился перед собором. Кит вышел из первой машины, взял под руку мать и повел ее по ступеням, следом шли его сестры. Когда они вошли внутрь, все поднялись со своих мест. Церковный служитель проводил их по проходу к пустому первому ряду. Кит ощущал на себе изучающие, пристальные взгляды, все они словно задавали один и тот же вопрос: «Ты достоин занять его место?» Через минуту мимо них пронесли гроб и поставили на катафалк перед алтарем.

Службу вел епископ Мельбурнский, молитвы читал преподобный Чарльз Дэвидсон. Вот бы старик посмеялся, если бы услышал, какие гимны выбрала леди Таунсенд: «Быть пилигримом», «Течение времени» и «Славная битва». С речью выступил Дэвид Джейкман, бывший редактор «Курьера». Он говорил об энергии сэра Грэхема, о его любви к жизни, искренности, преданности своей семье и о том, как его будет не хватать всем, кто его знал. В заключение он напомнил собравшимся, что сэр Грэхем оставил после себя сына и наследника.

После благословения леди Таунсенд вновь взяла под руку сына и пошла за гробом, который понесли к выкопанной могиле.

– Прах к праху, – читал нараспев епископ, когда гроб опустили в могилу и могильщики стали бросать на него комья земли.

Кит поднял голову и обвел взглядом всех собравшихся вокруг могилы. Друзья, родственники, коллеги, политики, соперники, букмекеры – попадались даже стервятники, которые, как подозревал Кит, пришли просто поживиться – все смотрели в разверстую яму.

Когда епископ совершил крестное знамение, Кит медленно повел мать к ожидавшему лимузину. Перед автомобилем она остановилась и повернулась лицом к тем, кто молча следовал за ней. Целый час она пожимала руки, пока все не разъехались.

По дороге в Турак никто не произнес ни слова, и как только они приехали домой, леди Таунсенд поднялась по массивной мраморной лестнице и скрылась в своей комнате. Кит пошел на кухню, где Флорри готовила легкий обед. Он поставил еду на поднос и отнес матери. Она сидела в своем любимом кресле у окна и не шевельнулась, когда он поставил перед ней поднос. Он поцеловал ее в лоб, повернулся и вышел. Потом Кит долго бродил по поместью, повторяя маршрут, по которому так часто гулял с отцом.

Леди Таунсенд вышла около восьми вечера, и они вместе направились в столовую. Она вновь говорила только о его отце, выражая те же чувства, что и прошлым вечером. Она едва притронулась к еде, и как только убрали со стола, молча поднялась и прошла в гостиную.

Она заняла свое обычное место у камина, и Кит, немного помешкав, сел в отцовское кресло. Когда горничная подала им кофе, мать наклонилась вперед и, грея руки у огня, задала ему вопрос, которого он так терпеливо ждал:

– Что ты собираешься делать теперь, когда вернулся в Австралию?

– Завтра первым делом встречусь с редактором «Курьера». Нужно быстро внести кое-какие изменения, если мы собираемся померяться силами с «Эйджем».

Он замолчал, ожидая ее ответа.

– Кит, – наконец произнесла она, – мне жаль тебе это говорить, но «Курьер» нам больше не принадлежит.

Кит был настолько потрясен, что даже не смог ответить.

– Как тебе известно, – грея руки, продолжала она, – твой отец оставил все мне, а я всегда испытывала отвращение к долгам любого рода. Может, если бы он оставил газеты тебе…

– Но, мама, я… – начал Кит.

– Не забывай, Кит, тебя не было почти пять лет. Последний раз я тебя видела школьником, неохотно поднимавшимся на борт парохода. Я не могла знать…

– Но отец не хотел бы, чтобы ты продала «Курьер». Ведь это его первая газета.

– И каждую неделю она терпела убытки. Когда корпорация Кенрайт предложила мне возможность выбраться из долгов, правление посоветовало мне принять предложение.

– Ты даже не дала мне попытаться что-нибудь изменить. Я отлично знаю, что тираж обеих газет падал на протяжении нескольких лет. Именно поэтому я разрабатывал новую стратегию, стратегию, с которой отец готов был согласиться.

– Боюсь, ничего не выйдет, – сказала мать. – Сэр Колин Грант, председатель правления «Аделаид Мессенджер», на днях предложил мне сто пятьдесят тысяч фунтов за «Газетт», и на следующем заседании правление будет рассматривать это предложение.

– Но зачем нам продавать «Газетт»? – Кит не мог поверить своим ушам.

– Потому что мы уже несколько лет ведем безрезультатную битву с «Мессенджером», и их предложение кажется мне весьма щедрым в сложившейся ситуации.

– Мама, – Кит встал лицом к ней, – я вернулся домой не для того, чтобы продавать «Газетт». Совсем наоборот. Я поставил перед собой цель завладеть «Мессенджером».

– Кит, в нашем нынешнем финансовом положении это просто нереально. В любом случае правление никогда на это не пойдет.

– Сейчас, наверное, нет, но когда мы будем продавать больше экземпляров, чем они, оно обязательно согласится.

– Ты так похож на своего отца, Кит, – мать посмотрела на него.

– Просто дай мне шанс показать, на что я способен, – сказал Кит. – Увидишь, я многому научился на Флит-Стрит. Я приехал домой, чтобы с толком использовать полученные знания.

Леди Таунсенд долго молчала, глядя на огонь.

– Сэр Колин дал мне девяносто дней на размышление, – наконец произнесла она и снова замолчала. – Я даю тебе столько же – попробуй за это время убедить меня, что мне следует отклонить его предложение.

Когда на следующее утро Таунсенд вышел из самолета в Аделаиде, первое, на что он обратил внимание, войдя в зал прилета – на газетной стойке «Мессенджер» стоит над «Газетт». Он опустил сумки и поменял газеты местами, а потом купил обе.

Стоя в очереди на такси, он отметил, что из семидесяти трех человек двенадцать держат в руках «Мессенджер» и только семь – «Газетт». По дороге в город, сидя в такси, он записал свои наблюдения на обратной стороне билета с намерением обсудить их с Фрэнком Бейли, редактором «Курьера». Потом он пролистал обе газеты и вынужден был признать, что «Мессенджер» интереснее. Однако он чувствовал, что не стоит говорить об этом в первый же день.

Такси остановилось перед зданием редакции «Газетт». Таунсенд оставил сумки в приемной и на лифте поднялся на третий этаж. Никто не обратил на него внимания, когда он прошел мимо стрекотавших машинисток, без стука открыл дверь в кабинет редактора и оказался на утреннем совещании.

Удивленный Фрэнк Бейли поднялся из-за стола и протянул руку.

– Кит, рад тебя видеть после стольких лет.

– Я тоже рад, – ответил Таунсенд.

– Мы ждали тебя только завтра. – Бейли повернулся к журналистам, сидевшим за столом в форме подковы. – Это сын сэра Грэхема, Кит. Он станет издателем вместо своего отца. Те, кто работает здесь уже несколько лет, наверное, вспомнят, что он приходил сюда как… – Фрэнк замялся.

– Как сын моего отца, – закончил за него Таунсенд.

Замечание было встречено взрывом смеха.

– Пожалуйста, продолжайте, как будто меня здесь нет, – сказал Таунсенд. – Я не собираюсь быть издателем, который вмешивается в редакционные решения.

Он отошел в угол комнаты, сел на подоконник и стал наблюдать, как Бейли ведет утреннее совещание. Тот не растерял свои навыки и, казалось, не утратил желания бороться с помощью газеты за любого неудачника, с которым, по его мнению, обошлись несправедливо.

– Ладно, что у нас тянет на первую полосу в завтрашнем номере? – спросил Бейли.

Три руки взметнулись вверх.

– Дейв, – редактор ткнул карандашом в сторону главного репортера уголовной хроники. – Начнем с тебя.

– Кажется, сегодня вынесут решение по делу Сэмми Тейлора. Судья должен к вечеру подвести итоги.

– Ну, судя по тому, как он вел процесс, у бедняги нет ни единого шанса. Этот человек вздернет Тейлора под любым предлогом.

– Знаю, – кивнул Дейв.

– Если его признают виновным, я дам этому процессу место на первой полосе и напишу редакционную заметку о том, что наши суды становятся пародией на правосудие, когда обвиняемым по делу проходит абориген. Протестующие аборигены все еще пикетируют здание суда?

– Конечно. Они дежурят там днем и ночью. С тех пор как мы опубликовали фотографии, на которых полицейские волокут их вождей, они стали спать прямо на тротуаре.

– Ясно. Если сегодня будет вердикт и его признают виновным, ты получаешь первую полосу. Джейн, – он повернулся к редактору колонки, – мне нужна статья на тысячу слов о правах аборигенов и о том, как недостойно проходил этот процесс. Пародия на правосудие, расовые предрассудки – ты сама знаешь, что мне нужно.

– Что, если присяжные признают его невиновным? – спросил Дейв.

– В этом невероятном случае ты получишь правую колонку на первой полосе, а Джейн напишет мне пятьсот слов для седьмой страницы о достоинствах суда присяжных, о том, что Австралия наконец выбралась из Средневековья, и так далее, и тому подобное.

Бейли переключил внимание на другую сторону стола и показал карандашом на женщину, чья рука оставалась поднятой.