Текст книги "Четвертое сословие"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

Прежде чем ответить, Маккриди нажал еще какие-то клавиши.

– Да. Один преподает биологию в местной школе. Вторая работает медсестрой в городской больнице Кливленда. А младший только что стал партнером в самой престижной юридической фирме штата. Если ты собираешься вести дела с мистером Остином Пирсоном, Кит, ты можешь быть доволен – у него, похоже, безупречная репутация.

Таунсенда это отнюдь не обрадовало.

– Значит, в его прошлом нет ничего, что…

– Мне об этом неизвестно, Кит, – сказал Маккриди. Он быстро просмотрел свои старые записи в надежде отыскать какую-нибудь пикантную подробность и угодить бывшему боссу. – Да, теперь я вспомнил. Он такой правильный, «застегнутый на все пуговицы». Даже не позволил мне взять интервью в рабочее время, а когда я пришел вечером к нему домой, то за все свои труды получил лишь стакан разбавленного ананасного сока.

Таунсенд понял, что зашел в тупик с Пирсоном и Маккриди и нет смысла дальше продолжать разговор.

– Спасибо, Малкольм, – поблагодарил он. – Ты мне очень помог. Позвони, если что-то нароешь на Пирсона.

Он уже собирался положить трубку, когда его бывший служащий спросил:

– А о чем еще ты хотел поговорить, Кит? Понимаешь, я надеялся, может, у тебя появилась вакансия… – Он немного помолчал. – Знаешь, Кит, я согласен на меньшую зарплату, лишь бы снова работать на тебя.

– Я это учту, – пообещал Таунсенд. – Я сразу тебе перезвоню, Малкольм, как только у меня что-нибудь появится.

Таунсенд положил трубку, точно зная, что больше никогда в жизни не будет говорить с этим человеком. Он узнал от Маккриди только одно: мистер Остин Пирсон – воплощенная добродетель. С этой породой людей у Таунсенда было мало общего, и он не очень-то умел с ними обращаться. Как всегда, заключение его экономического советника оказалось правильным: он ничего не мог сделать – только сидеть и ждать. Он откинулся на спинку стула, поджав под себя ногу.

В Кливленде было двенадцать минут двенадцатого, в Лондоне – двенадцать минут пятого и двенадцать минут четвертого в Сиднее. К шести часам вечера он, вероятно, уже не сможет контролировать заголовки собственных газет, не говоря уж о газетах Ричарда Армстронга.

Телефон на столе снова зазвонил – неужели Маккриди обнаружил что-то интересное об Остине Пирсоне? Таунсенд всегда считал, что у каждого человека есть хотя бы один скелет, который он тщательно прячет в шкафу.

Он схватил трубку.

– На первой линии президент Соединенных Штатов, – сообщила Хитер, – а на второй – некий мистер Остин Пирсон из Кливленда, штат Огайо. С кем будете говорить первым?

ПЕРВЫЙ ВЫПУСК

РОЖДЕНИЯ, СВАДЬБЫ И СМЕРТИ

ГЛАВА 3

ТАЙМС, 6 июля 1923 года:

ДЕЛО РУК КОММУНИСТОВ

Если ты родился русинским евреем, это дает тебе кое-какие преимущества и создает кучу неудобств. Но преимущества своего положения Любжи Хох обнаружит еще не скоро.

Любжи родился в небольшом каменном коттедже на окраине Дуски, городка, примостившегося на чешско-румынско-польской границе. Он не знал точной даты своего рождения, так как семья не вела никаких записей, но он был примерно на год старше своего брата и на год младше сестры.

Его мать всякий раз улыбалась, когда брала ребенка на руки. Он был великолепен с головы до пяток, вплоть до ярко-красного родимого пятна под правой лопаткой, в точности как у отца.

Крошечный домик, в котором они жили, принадлежал его двоюродному деду, раввину. Раввин умолял Зельту не выходить замуж за Сергея Хоха, сына местного скотовода, а девушке было стыдно признаться дяде, что она уже беременна от Сергея. Хотя она пошла против его воли, раввин подарил молодоженам на свадьбу маленький коттедж.

Когда Любжи появился на свет, в четырех комнатах ступить было негде, а когда он начал ходить, к нему присоединились еще один брат и вторая сестра.

Отец, которого семья почти не видела, уходил из дому с восходом солнца и возвращался уже затемно.

Мать объясняла Любжи, что он работает.

– А что это за работа? – спрашивал Любжи.

– Он пасет скот, который ему оставил твой дедушка. – Матери и в голову не приходило называть стадом несколько коров с телятами.

– А где папа работает? – интересовался Любжи.

– В полях по ту сторону города.

– Что такое город? – не унимался Любжи.

Зельта отвечала на вопросы, пока малыш не засыпал у нее на руках.

Раввин никогда не говорил с Любжи о его отце, но он частенько рассказывал ему, что в юности у матери было много поклонников – она слыла не только самой красивой, но и самой умной девушкой в городе. С такими данными она должна была стать учительницей в местной школе, говорил ему раввин, а сейчас ей остается только передавать знания своей постоянно растущей семье.

Но из всех ее детей только Любжи откликался на усилия матери – сидел у ее ног, внимательно слушал ответы на свои вопросы, впитывая каждое слово. С годами раввин стал интересоваться успехами Любжи, но с тревогой наблюдал за ним, пытаясь угадать, чьи черты возобладают в характере мальчика.

Первые опасения у него возникли, когда Любжи начал ползать и обнаружил входную дверь: с этого момента он потерял интерес к вечно стоявшей у плиты матери и переключил свое внимание на отца и на то, куда он уходит из дому каждое утро.

Когда Любжи научился вставать на ноги, он повернул ручку двери, а как только научился ходить, он шагнул на дорожку и оказался в большом мире своего отца. Несколько недель он с удовольствием держал его за руку, пока они шли по мощеным улицам спящего города к полям, где отец пас скот. Но коровы быстро наскучили Любжи. Они просто стояли, поначалу давая молоко, а потом телились. Ему хотелось узнать, что происходит в городе, который только начинал пробуждаться, когда они пересекали его каждое утро.

По правде говоря, назвать Дуски городом можно было лишь с большой натяжкой – несколько рядов каменных домов, полдюжины магазинов, трактир, небольшая синагога – куда мать Любжи водила всю семью каждую субботу, – и ратуша, где он никогда не бывал. Но для Любжи это было самое удивительное место на земле.

Однажды утром без всяких объяснений отец привязал двух коров и повел их обратно в город. Любжи радостно скакал рядом и засыпал отца вопросами, пытаясь выяснить, что тот собирается делать со скотом. Но, в отличие от матери, которая обстоятельно отвечала на все его вопросы, ответы отца не вносили ясности, если он вообще удосуживался ответить.

Ответ всегда был один: «Подожди – увидишь», и Любжи в конце концов перестал спрашивать. Когда они добрались до окраины Дуски, отец повел коров в сторону рынка.

Наконец отец остановился на отнюдь не оживленном углу рынка. Любжи решил, что нет смысла спрашивать его, почему он выбрал именно это место – все равно он вряд ли дождется ответа. Отец с сыном стояли молча. Прошло некоторое время, прежде чем кто-то проявил интерес к двум коровам.

Любжи завороженно смотрел на окруживших коров людей – одни щупали их, другие просто высказывали свое мнение об их стоимости на языках, которых он никогда прежде не слышал. Он понял, какие трудности испытывает отец, говоря всего на одном языке в городе, расположенном на границе трех стран. Он безучастно смотрел на тех, кто, осмотрев костлявых животных, предлагал ему свою цену.

Когда отец наконец получил предложение на понятном ему языке, он принял его сразу, даже не торгуясь. Несколько цветных бумажек перешли из рук в руки, отец передал коров новому хозяину и пошел на другой конец рынка. Там он купил мешок зерна, ящик картошки, немного кошерной рыбы, какую-то одежду и пару поношенных башмаков. Он сделал еще несколько покупок, в том числе тележку и большую медную пряжку – по-видимому, он считал, что они необходимы кому-то из членов семьи. Любжи показалось странным, что отец всегда сразу платил назначенную цену, хотя другие сначала оживленно торговались с лоточниками.

По дороге домой отец зашел в единственный в городе трактир, оставив Любжи сторожить их покупки на улице. Только когда солнце опустилось за ратушу, отец, покачиваясь, вышел из трактира, осушив пару бутылок сливовицы. Он с радостью позволил Любжи тащить нагруженную тележку одной рукой, а другой поддерживать пьяного отца.

Когда мать открыла дверь, папа нетвердой походкой прошел мимо нее и рухнул на тюфяк.

Любжи помог матери втащить покупки в дом. Но как ни расхваливал их ее старший сын, она явно была недовольна результатами труда за год и теперь качала головой, решая, что делать с каждым приобретением.

Мешок зерна водворили в углу кухни, картошку оставили в деревянном ящике, а рыбу положили у окна. Зельта перебрала всю одежду, решая, кому из детей она подойдет по размеру. Башмаки оставили у дверей – пусть носит, кто захочет. И наконец, пряжка отправилась в картонную коробку, которую мать спрятала под незакрепленную половицу с отцовской стороны тюфяка.

Той ночью, когда вся семья спала, Любжи решил, что больше не пойдет с отцом в поля. На следующее утро, когда отец встал, Любжи сунул ноги в оставленные у двери башмаки – они оказались велики. Он отправился вместе с отцом, но на этот раз дошел только до окраины города и спрятался за деревом. Он смотрел вслед удаляющемуся отцу, который ни разу не оглянулся, не проверил, идет ли за ним наследник его королевства.

Любжи повернулся и побежал на рынок. Весь день он бродил по торговым рядам, выясняя, что предлагают лоточники. Одни продавали фрукты и овощи, другие – мебель или товары для дома. Но большинство из них готовы были продать все, что угодно, если это приносило им прибыль. Любжи нравилось наблюдать, как продавцы торгуются с покупателями, используя разные способы убеждения: одни действовали агрессивно, другие льстили, но почти все врали о происхождении своих товаров. Однако самый большой интерес у него вызывали разные языки, на которых они говорили. Он быстро выяснил, что большинство покупателей, как и его отец, заключали невыгодные сделки. Весь день он внимательно прислушивался и стал понимать некоторые слова на чужих языках.

Вечером, вернувшись домой, он бросился к матери с вопросами, и тогда впервые в жизни обнаружил, что даже она не знает всех ответов. После очередного вопроса, на который у нее не было ответа, она подвела итог:

– Пора тебе в школу, малыш.

Единственная проблема заключалась в том, что в Дуски не было школы для столь юных учеников. Зельта решила обсудить эту проблему с дядей при первой же возможности. В конце концов, с такими мозгами ее сын может стать даже раввином.

На следующее утро Любжи проснулся, когда отец еще сладко спал. Надев единственную пару башмаков, он потихоньку выскользнул из дома, стараясь не разбудить братьев и сестер. Он бежал всю дорогу до рынка и снова бродил между рядами, наблюдая за лоточниками, которые раскладывали свой товар, готовясь к предстоящему дню. Он слушал, как они торгуются, понимая все больше и больше из того, что они говорили. И еще до него наконец дошло, что́ имела в виду мать, когда говорила, что Бог наделил его способностью к языкам. Но она не могла знать, что вдобавок он получил талант торговаться.

Любжи зачарованно смотрел, как кто-то обменивает дюжину свечей на курицу, а кто-то расстается с комодом в обмен на два мешка картошки. В другом ряду он увидел, как за старый истертый ковер предлагают козу, а вязанку дров отдают за матрац. Если бы он мог позволить себе этот тюфяк! – он был гораздо шире и толще того, на котором спала вся их семья.

Он уходил на рынок каждое утро и узнал, что искусство торговли зависит не только от товара, который тебе нужно продать, но и от твоей способности убедить покупателя, что ему этот товар необходим. Еще он понял, что те, кто платит цветными бумажками, не только лучше одеты, но и бесспорно имеют больше шансов заключить выгодную сделку.

Когда отец решил, что пришло время отвести на рынок следующих двух коров, шестилетний мальчик с радостью взял торговлю на себя. Вечером юный продавец опять притащил отца домой на себе. Но когда пьяный папаша рухнул на тюфяк, мать недоуменно уставилась на огромную кучу покупок, которую выложил перед ней сын.

Больше часа Любжи помогал ей распределить вещи между членами семьи, но он не сказал ей, что у него осталась цветная бумажка с цифрой десять на ней. Он хотел выяснить, что можно на нее купить.

Утром Любжи не отправился сразу на рынок, а отважился пойти на улицу Шюлл и посмотреть, что продают в магазинах, куда изредка захаживал его двоюродный дед. Он заглянул в витрину булочной, мясной, посудной лавки, поглазел на магазин одежды и наконец остановился у ювелирного магазина, принадлежавшего господину Лекски. Это было единственное заведение с золотой вывеской над дверью. Он не мог оторвать глаз от броши, выставленной в центре витрины. Она была даже красивее той, что мать надевала раз в год на Рош Ха-Шана. Однажды она сказала ему, что это семейная реликвия. Вернувшись вечером домой, он стоял у плиты, пока мать готовила ужин. Он сообщил ей, что магазины – это всего лишь стационарные ларьки с витринами, а когда он прижался носом к стеклу, то увидел, что почти все покупатели расплачиваются цветными бумажками и даже не пытаются торговаться.

На следующий день Любжи снова пошел на улицу Шюлл. Он достал из кармана цветную бумажку и несколько минут рассматривал ее. Он так и не знал, что может получить в обмен на нее. Целый час он заглядывал в окна, а потом уверенно вошел в булочную и протянул бумажку человеку за прилавком. Булочник взял ее и пожал плечами. Любжи с надеждой показал пальцем на буханку хлеба, лежавшую на полке за спиной продавца, и лавочник протянул буханку ему. Довольный произведенным обменом, мальчик повернулся к выходу, но лавочник закричал ему вслед:

– Не забудь свою сдачу.

Любжи вернулся, не совсем понимая, что тот имеет в виду. Он увидел, как лавочник положил бумажку в жестяную коробку, достал несколько монет и протянул ему через прилавок.

Выйдя на улицу, шестилетний мальчуган с огромным интересом разглядывал монеты. На одной стороне были выбиты цифры, а на другой – голова незнакомого ему человека.

Вдохновленный этой сделкой, он отправился в посудную лавку и купил миску, заплатив за нее половину своих монет. Ему казалось, матери она может пригодиться.

Следующей остановкой Любжи был ювелирный магазин господина Лекски, где его взгляд опять привлекла прекрасная брошь в центре витрины. Он толкнул дверь и подошел к прилавку, оказавшись лицом к лицу со стариком в костюме и галстуке.

– Чем я могу тебе помочь, малыш? – спросил господин Лекски, перегнувшись через прилавок.

– Я хочу купить вон ту брошь для моей матери, – он показал на витрину, надеясь, что его голос звучит уверенно. Он разжал кулак и показал три монетки, оставшиеся после утренних покупок.

Старик не засмеялся. Нужно гораздо больше монет, деликатно объяснил он Любжи, чтобы купить брошь. Любжи густо покраснел, сжал кулак и повернулся к выходу.

– Приходи завтра, – предложил старик. – Может, я смогу подобрать что-нибудь для тебя.

Лицо Любжи полыхало, как огонь, и он, не оглядываясь, выбежал на улицу.

Ночью мальчик не мог уснуть. Он снова и снова повторял про себя слова господина Лекски. Утром ему пришлось долго ждать, когда придет старик и откроет магазин. Так Любжи получил первый урок от господина Лекски – люди, которые могут позволить себе покупать драгоценности, не просыпаются рано.

Господин Лекски, один из почтеннейших жителей города, был настолько потрясен наглостью шестилетнего мальчишки, осмелившегося войти в его магазин с парой мелких монет, что следующие несколько недель удовлетворял любопытство сына скотовода, отвечая на его вопросы, лившиеся сплошным потоком. Но он всегда ждал снаружи, если старик обслуживал клиента. Только после ухода покупателя он входил в магазин и, стоя у прилавка, выпаливал все накопившиеся за ночь вопросы.

Господин Лекски с одобрением отмечал, что Любжи никогда не задает один и тот же вопрос дважды, и как только в магазин входит покупатель, он быстро удаляется в угол, закрываясь газетой старика. Хотя он и переворачивал страницы, ювелир точно не знал, читает он или просто смотрит картинки.

Однажды вечером, закрыв магазин на ночь, он отвел Любжи на задний двор и показал ему свой автомобиль. Глаза мальчика широко раскрылись, когда он узнал, что этот чудесный предмет может передвигаться сам по себе, и лошадь ему для этого не нужна.

– Но у него же нет ног! – недоверчиво воскликнул Любжи.

Он открыл дверцу машины и забрался на сиденье рядом с господином Лекски. Когда старик завел двигатель, у него закружилась голова, и он очень испугался. Но хотя он едва доставал до приборной доски, уже через несколько минут ему хотелось поменяться местами с господином Лекски и сесть за руль.

Господин Лекски прокатил Любжи по городу и высадил у двери коттеджа. Мальчик тотчас бросился на кухню и закричал матери:

– Когда-нибудь и у меня будет автомобиль!

Зельта улыбнулась, но не сказала, что даже у раввина есть лишь велосипед. Она кормила младшего ребенка и в очередной раз клялась, что этот будет последним. Новое прибавление в семье означало, что быстро растущему Любжи больше не хватит места на тюфяке рядом с братьями и сестрами. Вскоре ему пришлось довольствоваться старыми газетами раввина, положенными у печи.

С наступлением темноты дети дрались за место на тюфяке: Хохи не могли тратить скудный запас свечей на продление дня. Ночь за ночью, лежа у печи, Любжи думал об автомобиле господина Лекски и ломал голову над тем, как доказать матери, что она неправа. А потом вспомнил о броши, которую она надевала только на Рош Ха-Шана. Он стал загибать пальцы и подсчитал, что придется подождать еще недель шесть, прежде чем он сможет осуществить созревший у него план.

Любжи почти не спал в ночь перед Рош Ха-Шана. Утром, когда мать оделась, он не сводил с нее глаз – точнее, с броши, которую она приколола. После службы он удивил ее, когда по дороге домой из синагоги вцепился в ее руку, чего не делал с тех пор, как ему исполнилось три года. Как только они оказались в коттедже, Любжи уселся по-турецки в углу у печи и наблюдал, как мать снимает с платья свою единственную драгоценность. Минуту Зельта смотрела на семейную реликвию, потом встала на колени и сдвинула половицу рядом с тюфяком. Она бережно опустила брошь в старую картонную коробку и вернула половицу на место.

Наблюдая за ней, Любжи сидел так тихо, что мать забеспокоилась, не заболел ли он.

– Я здоров, мама, – сказал он. – Но ведь сегодня Рош Ха-Шана, и я думал, что́ должен сделать в новом году.

Мать улыбнулась, все еще лелея надежду, что хотя бы один из ее детей может стать раввином. Любжи надолго замолчал, пытаясь решить задачку с коробкой. Он не испытывал никакого чувства вины от поступка, который собирался совершить, хотя знал, что мать назвала бы это грехом – он уже убедил себя, что еще до конца года вернет все на место, и никто ничего не узнает.

Той ночью, когда вся семья улеглась на тюфяк, Любжи свернулся клубочком у печи и притворялся спящим, пока не убедился, что остальные заснули.

Удостоверившись, что все спят, Любжи осторожно пополз вдоль стены, пока не добрался до дальнего края тюфяка. Отец громогласно храпел, и Любжи боялся, что кто-нибудь из братьев или сестер проснется и увидит его.

Затаив дыхание Любжи шарил руками по полу, пытаясь нащупать незакрепленную половицу.

Секунды превращались в минуты, и вдруг одна доска немного сдвинулась. Нажав правой рукой на один край, Любжи медленно приподнял ее, опустил руку в отверстие и что-то нащупал. Он схватил это и медленно вытащил картонную коробку, потом положил половицу на место.

Любжи затаился, пока не убедился, что никто его не видел. Один из младших братьев перевернулся на другой бок. Сестры застонали и повернулись тоже. Любжи воспользовался шумной возней и быстро пополз к двери.

Поднявшись с колен, он стал шарить по двери в поисках дверной ручки, схватил ее потной ладошкой и медленно повернул. Он никогда не замечал, что дверь так громко скрипит! Выйдя на улицу, он положил коробку на землю и двумя руками медленно закрыл за собой дверь.

Прижимая коробку к груди, Любжи бросился бежать. Если бы он оглянулся, то увидел бы своего двоюродного деда, который смотрел на него из окна большого дома, стоявшего за коттеджем.

– Так я и думал, – бормотал раввин. – Отцовская кровь берет верх.

Как только Любжи скрылся из виду, он в первый раз заглянул в коробку, но даже при лунном свете не смог различить, что в ней. Он пошел дальше, все еще опасаясь, что его кто-нибудь заметит. Добравшись до центра города, он сел на ступени фонтана, в котором не было воды. От волнения его била дрожь. Прошло несколько минут, прежде чем ему удалось рассмотреть все сокровища, спрятанные в коробке.

Там были две медные пряжки, несколько разных пуговиц – одна из них большая и блестящая – и старая монета с изображением царя. А еще в уголке коробки притаилась главная награда: маленькая круглая серебряная брошка, обрамленная крошечными камнями, которые переливались в лучах утреннего солнца.

Когда часы на ратуше пробили шесть, Любжи сунул коробку под мышку и пошел в сторону рынка. Очутившись среди торговцев, он сел между двумя ларьками и достал из коробки все свои сокровища. Потом перевернул ее и разложил все предметы на ровной серой поверхности. Брошь заняла почетное место в центре. Только он устроился, как рядом с ним остановился человек с мешком картошки за спиной и стал рассматривать его товар.

– Что хочешь за это? – спросил он на чешском, показав на большую блестящую пуговицу.

Мальчик вспомнил, что господин Лекски никогда не давал прямого ответа, а отвечал вопросом на вопрос.

– А что вы можете предложить? – спросил он мужчину на его родном языке.

Фермер опустил мешок на землю.

– Шесть картофелин, – ответил он.

Любжи покачал головой.

– Такая ценная вещь стоит никак не меньше двенадцати картофелин, – назвал он свою цену и повертел пуговицу на солнце, чтобы потенциальный покупатель рассмотрел ее получше.

Фермер нахмурился.

– Девять, – наконец сказал он.

– Нет, – твердо возразил Любжи. – Всегда помните, что мое первое предложение – самое лучшее. – Он надеялся, что говорит так же, как господин Лекски, с нерешительным покупателем.

Фермер покачал головой, поднял мешок, перебросил его через плечо и направился к центру города. Любжи подумал, не совершил ли он большую ошибку, отказавшись от девяти картофелин. Чертыхнувшись, он передвинул предметы на коробке, расположив их в более выгодном свете, но брошку оставил в центре.

– Сколько ты хочешь за это? – спросил другой покупатель, показывая на брошь.

– А что вы можете предложить взамен? – спросил Любжи, переходя на венгерский.

– Мешок моего лучшего зерна, – фермер с гордостью снял куль с нагруженного осла и поставил перед Любжи.

– А зачем вам нужна брошь? – спросил Любжи, вспомнив еще один урок господина Лекски.

– Завтра у моей жены день рождения, – объяснил фермер, – а в прошлом году я забыл сделать ей подарок.

– Я обменяю эту прекрасную фамильную драгоценность, которая вот уже несколько поколений принадлежит моей семье, – сказал Любжи, поднося брошь ближе к покупателю, – на ваше кольцо…

– Но мое кольцо золотое, – рассмеялся фермер, – а твоя брошь всего лишь серебряная.

– …и мешок вашего зерна, – продолжил Любжи, как будто ему не дали закончить предложение.

– Да ты с ума сошел, – возмутился фермер.

– Эту брошь когда-то носила знатная аристократка, потом для нее наступили трудные времена, и ей пришлось продать свою драгоценность. Так вот, я хочу спросить: разве женщина, вы́носившая ваших детей, недостойна ее? – Любжи понятия не имел, есть ли у фермера дети, но продолжал напирать: – Или о ее дне рождения забудут и в этом году?

Венгр молчал, обдумывая слова мальчика. Любжи снова положил брошь в центр коробки, не отрывая от нее напряженного взгляда и ни разу не посмотрев на кольцо.

– На кольцо я согласен, – сдался наконец фермер, – но без мешка зерна.

Любжи нахмурился, сделав вид, что обдумывает предложение. Он взял в руки брошь и снова посмотрел, как она играет на солнце.

– Ладно, – вздохнул он. – Но только потому, что у вашей жены день рождения.

Господин Лекски учил его, что покупатель должен уйти с ощущением, будто он переспорил продавца и совершил выгодную сделку. Фермер быстро снял с пальца массивное золотое кольцо и схватил брошь.

Только они ударили по рукам, как вернулся первый покупатель Любжи – со старой лопатой в руке. Он бросил перед мальчиком наполовину опустевший мешок картошки.

– Я передумал, – заявил чех. – Я отдам тебе двенадцать картофелин за пуговицу.

Но Любжи покачал головой.

– Теперь я хочу пятнадцать, – не поднимая глаз, сказал он.

– Но ведь раньше ты хотел всего двенадцать!

– Да, но вы уже обменяли половину мешка – причем лучшую, как я думаю, – на эту лопату, – заявил Любжи.

Фермер колебался.

– Приходите завтра, – предложил Любжи. – Тогда я запрошу двадцать.

Чех снова нахмурился, но на этот раз мешок остался на месте, и сам он никуда не ушел.

– Согласен, – сердито буркнул он и стал вытаскивать картофелины из мешка.

Любжи опять покачал головой.

– Ну что теперь? – закричал фермер. – Я думал, мы договорились.

– Вы видели мою пуговицу, – пояснил Любжи, – а я вашу картошку – нет. Будет справедливо, если картошку выберу я, а не вы.

Чех пожал плечами, открыл мешок и позволил малышу покопаться и выбрать себе пятнадцать картофелин.

В этот день Любжи больше ничего не выменял, и как только другие торговцы стали закрывать ларьки, он собрал свои вещи – старые и новые, – сложил в картонную коробку и впервые задумался, что будет, если мать узнает, чем он занимается.

Он медленно прошел через весь рынок, направляясь к дальней окраине города, и остановился там, где дорога разделилась на две узкие тропинки. Одна вела в поля, где отец пас скот, другая – в лес. Любжи обернулся и, убедившись, что никто за ним не идет, нырнул в кусты. Вскоре он остановился около дерева, которое, он был уверен, потом обязательно найдет. Он голыми руками выкопал ямку у самых корней и спрятал коробку и двенадцать картофелин.

Замаскировав свой тайник, он остался доволен – никто не заметит, что здесь недавно копали. Потом он медленно пошел обратно к дороге, считая шаги. Двести семь. Напоследок он еще раз оглянулся и побежал через город. Он ни разу не остановился, пока не оказался перед своей дверью. Он немного отдышался и вошел в дом.

Мать уже разливала по мискам жидкий суп из репы. Он быстро выложил на стол три картофелины, иначе ему бы здорово досталось за позднее возвращение. Братья и сестры завизжали от восторга, когда увидели, что он принес.

Мать опустила половник в кастрюлю и пристально посмотрела на него.

– Ты их украл, Любжи? – подбоченившись, спросила она.

– Нет, мама, – ответил он, – не украл.

Мать облегченно вздохнула и взяла картошку. Одну за другой она вымыла их в ведре, которое начинало течь, как только наполнялось больше половины. Очистив их от земли, она стала ногтями снимать с них кожуру. Потом порезала каждую на несколько частей, отложив лишнюю порцию мужу. Тому даже в голову не пришло спросить сына, где он раздобыл такую еду – ничего лучше они не видели уже несколько дней.

Этой ночью Любжи, уставший после первого дня работы продавцом, уснул задолго до наступления темноты.

На следующее утро он встал до того, как проснулся отец. Он бежал всю дорогу до леса, потом отсчитал двести семь шагов и стал копать под деревом. Вытащив картонную коробку, он вернулся в город. К этому времени торговцы уже начали расставлять свои ларьки.

На этот раз он устроился между двумя лотками в дальнем конце рынка, но когда шатающиеся от усталости покупатели добирались до него, большинство из них либо уже купили, что хотели, либо не могли предложить ничего ценного для обмена. В тот вечер господин Лекски объяснил ему три самых важных правила торговли: место, место и место. На следующее утро Любжи поставил свою коробку у самого входа на рынок. Он сразу почувствовал разницу: многие останавливались перед ним и рассматривали его товар, некоторые интересовались на разных языках, что он хочет в обмен на золотое кольцо. Кое-кто даже примерил его, но хотя он получил несколько предложений, он так и не смог заключить сделку, которую счел бы выгодной для себя.

Любжи пытался обменять двенадцать картофелин и три пуговицы на ведро, которое бы не протекало, как вдруг краем глаза заметил знатного господина в длинном черном плаще, стоявшего в стороне и терпеливо поджидавшего, когда он закончит торговлю.

Как только мальчик поднял голову и увидел, кто это, он тотчас вскочил и, отмахнувшись от покупателя, поздоровался:

– Доброе утро, господин Лекски.

Старик сделал шаг вперед, наклонился и стал перебирать вещи, разложенные на коробке. Любжи не мог поверить, что ювелира заинтересовал его товар. Сначала господин Лекски взял в руки старинную монету с головой царя и долго ее рассматривал. Любжи понял, что на самом деле монета его не интересует: это просто уловка. Любжи не раз видел, как он проделывал этот трюк, прежде чем узнать цену товара, который действительно хотел купить.

– Никогда не давай им понять, что тебе нужно, – говорил он мальчику, наверное, раз сто.

Любжи терпеливо ждал, когда старик обратит внимание на центр коробки.

– Сколько ты хочешь за это? – наконец спросил ювелир, взяв в руки золотое кольцо.

– А что вы можете предложить? – поинтересовался мальчик, играя с ним в его собственную игру.

– Сто крон, – ответил старик.

Любжи не знал, как реагировать – больше десяти крон ему еще никто не предлагал. Потом он вспомнил принцип своего наставника: «Проси тройную цену и соглашайся на двойную». Он пристально посмотрел на своего учителя.

– Триста крон.

Ювелир наклонился и положил кольцо обратно в центр коробки.

– Двести. Это лучшая цена, которую я могу предложить.

– Двести пятьдесят, – с надеждой произнес Любжи.

Некоторое время господин Лекски молчал, не сводя глаз с кольца.

– Двести двадцать пять, – наконец сказал он. – Но только если ты добавишь к нему монету.

Любжи тотчас кивнул, пытаясь скрыть радость от исхода сделки.

Господин Лекски достал кошелек из внутреннего кармана плаща, протянул ему двести двадцать пять крон и убрал в карман древнюю монету и массивное золотое кольцо. Любжи поднял глаза на старика и подумал, что тому уже нечему его научить.

В тот день Любжи больше не стал торговать, поэтому рано собрал свою коробку и отправился в центр города, весьма довольный собой. На улице Шюлл он купил новенькое ведро за двенадцать крон, курицу – за пять и буханку свежего хлеба из булочной – за одну.

Насвистывая, юный торговец шагал по главной улице. Проходя мимо магазина господина Лекски, он взглянул на витрину. Ему хотелось убедиться, что прекрасная брошь, которую он хотел купить матери до Рош Ха-Шана, все еще продается.