Текст книги "Четвертое сословие"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

В этот же день Рашклифф явился в «Армстронг Коммьюникейшнз». Он являл собой полную противоположность Алистеру Макалвою. С первой минуты он называл Армстронга «Дик», словно они были старые друзья, и сыпал цитатами из речей политиков, которые хозяин не понимал. Рашклифф с ходу выложил, как бы он изменил «Ситизен», став ее редактором.

– Редакционные статьи слишком пресные, – разглагольствовал он. – Добавь пару предложений от себя, пусть они знают твое отношение. Никаких длинных слов – не больше трех слогов, и не больше десяти слов в предложении. Не пытайся влиять на них. Просто дай то, чего они хотят.

Необычно притихший Армстронг объяснил молодому человеку, что пока может взять его только на должность замредактора.

– Контракт Макалвоя кончается лишь через семь месяцев.

Армстронг чуть было не передумал, когда Рашклифф выдвинул ему свои требования. Он бы так легко не сдался, если бы знал условия контракта Рашклиффа с «Глоуб» или то, что Брюс Келли не собирался продлить его в конце года. Через три дня Армстронг в служебной записке сообщил Макалвою, что назначил Кевина Рашклиффа его заместителем.

С какой стати ему навязали замредактора «Глоуб», хотел возразить Макалвой, но жена напомнила, что через семь месяцев он выходит на пенсию с полным обеспечением, и сейчас не время жертвовать работой ради принципов. Придя в редакцию на следующее утро, Макалвой попросту «не заметил» своего нового заместителя и не услышал его «блестящей» идеи относительно первой полосы следующего номера.

– Только через мой труп, – заявил Макалвой на утреннем заседании в тот день, когда «Глоуб» поместила фотографию обнаженной девушки на третьей полосе и впервые продала два миллиона экземпляров.

Никто не решился ему напомнить, что несколько его лучших репортеров недавно перешли в «Глоуб», и только один Рашклифф проделал путь в обратном направлении.

Армстронг по-прежнему бо́льшую часть времени проводил в подготовке к битве за захват «Нью-Йорк Стар». Он скрепя сердце принимал мнение Макалвоя, и не в последнюю очередь потому, что не хотел увольнять своего самого опытного редактора накануне всеобщих выборов.

Когда Маргарет Тэтчер вернулась в Палату общин, получив большинство – 144 – голоса, «Глоуб» объявила это своей победой и предсказала, что это ускорит падение «Ситизен».

На следующей неделе Армстронг вернулся в Англию, и на ежемесячном заседании правления сэр Пол поднял вопрос о снижении тиража газеты.

– При этом тиражи «Глоуб» растут с каждым месяцем, – вставил Питер Уэйкхем.

– Итак, что мы будем с этим делать? – обратился председатель к главе компании.

– У меня есть кое-какие идеи на этот счет, – уклончиво ответил Армстронг.

– А можем ли мы узнать, что это за идеи? – поинтересовался сэр Пол.

– Я посвящу вас в свои планы на следующем заседании, – заявил Армстронг.

Ответ явно не удовлетворил сэра Пола, но он воздержался от комментариев.

На следующий день Армстронг вызвал Макалвоя, не удосужившись известить об этом членов правления. Когда редактор «Ситизена» вошел в кабинет, Армстронг не поднялся ему навстречу и не предложил сесть.

– Уверен, вы догадались, зачем я вас вызвал, – начал он.

– Нет, Дик, не имею ни малейшего представления, – с невинным видом ответил Макалвой.

– Я только что смотрел отчет за прошлый месяц. Если мы и дальше пойдем такими темпами, к концу года «Глоуб» будем продавать больше экземпляров, чем мы.

– При этом вы останетесь владельцем великой национальной газеты, а Таунсенд так и будет издавать дешевый бульварный листок.

– Вполне возможно. Но мне еще приходится считаться с правлением и акционерами.

Макалвой не помнил, чтобы Армстронга когда-нибудь интересовало мнение правления или акционеров. Последнее прибежище хозяина, чуть не вырвалось у него. Но он вспомнил предупреждение своего адвоката о том, что ему надо продержаться еще пять месяцев, и решил не провоцировать Армстронга.

– Полагаю, вы видели сегодня «Глоуб»? – Армстронг потряс перед его носом газетой своего соперника.

– Да, конечно, видел, – Макалвой бросил взгляд на огромные жирные буквы на первой полосе: «Поп-звезда замешана в скандале с наркотиками».

– А у нас «Дополнительные льготы для медсестер».

– Наши читатели любят медсестер, – заметил Макалвой.

– Наши читатели могут сколько угодно любить медсестер, – Армстронг начал листать газету, – но если вы вдруг не заметили, «Глоуб» поставил эту же историю на седьмую полосу. Мне абсолютно ясно, даже если это не ясно вам, что наших читателей больше интересуют поп-звезды и скандалы.

– Именно эта звезда, – возразил Макалвой, – никогда не входил в первую сотню топ-звезд. К тому же наркотики – это громко сказано. Он просто выкурил косячок у себя дома. Будь он известным, «Глоуб» написала бы его имя в заголовке. У меня весь стол забит этим хламом, но я не хочу оскорблять наших читателей публикацией этого дерьма.

– Теперь, по-видимому, придется, – повысил голос Армстронг. – Попробуем для разнообразия сразиться с «Глоуб» ее же оружием. Может, сделай мы это раньше, мне не пришлось бы искать нового редактора.

На мгновение Макалвой лишился дара речи.

– Я вас правильно понял? Я уволен? – тихо проговорил он.

– Наконец-то до вас дошло, – хмыкнул Армстронг. – Да, вы уволены. Новый редактор будет назначен в понедельник. Освободите свой стол к вечеру.

– Могу я надеяться, что проработав десять лет редактором этой газеты, я получу пенсию в полном объеме?

– Вы получите не больше и не меньше того, что вам положено по закону, – рявкнул Армстронг. – А теперь убирайтесь из моего кабинета.

Он свирепо смотрел на Макалвоя, ожидая, что тот выдаст одну из своих знаменитых тирад, но уволенный редактор просто развернулся и без единого слова вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Армстронг проскользнул в соседнюю комнату, вытерся полотенцем и сменил рубашку. Она была точной копией прежней, так что никто не заметит.

Вернувшись к себе, Макалвой быстро ввел в курс дела своих ближайших соратников. Он рассказал им, чем кончился разговор с Армстронгом, и посвятил их в свой план. Несколько минут спустя он в последний раз занял председательское место на редакционном совещании и стал изучать список статей, претендовавших на первую полосу.

– У меня есть сенсация для завтрашнего номера, Алистер, – произнес чей-то голос.

Макалвой посмотрел на редактора политического отдела.

– Что ты задумал, Кэмпбелл?

– Член городского совета от партии лейбористов в Ламбете объявила голодовку в знак протеста против несправедливой жилищной политики нынешнего правительства. Она черная и безработная.

– Звучит неплохо, – кивнул Макалвой. – У кого-нибудь еще есть материалы на первую полосу?

Он медленно обвел взглядом комнату, но все молчали. Наконец он обратил внимание на Кевина Рашклиффа, к которому за весь месяц ни разу не обратился.

– Как насчет тебя, Кевин?

Замредактора сидел в углу комнаты. Он заморгал, не в силах поверить, что редактор обращается именно к нему.

– Ну, я несколько недель работаю над статьей о личной жизни министра иностранных дел, но пока она выглядит неправдоподобной.

– Набросай слов триста на эту тему, а юристы решат, сойдет ли нам это с рук.

Некоторые старые работники беспокойно заерзали на своих стульях.

– А что случилось с той статьей об архитекторе? – осведомился Макалвой, по-прежнему обращаясь к своему заместителю.

– Вы ее зарезали, – удивленно посмотрел на него Рашклифф.

– Она показалась мне скучноватой. Ты не мог бы ее чуть-чуть оживить?

– Как скажете, – еще больше удивился Рашклифф.

Поскольку Макалвой никогда не брал в рот ни капли до сдачи номера в печать, кое-кто из присутствующих решил, что он заболел.

– Ладно, значит решено. Материал Кевина пойдет на первую полосу, а Кэмпбелла – на вторую. – Он сделал паузу. – Мы с женой сегодня идем на Паваротти, поэтому я оставляю газету на Кевина. Справишься? – повернулся он к своему заместителю.

– Конечно, – кивнул Рашклифф, радуясь, что к нему наконец-то относятся как к равному.

– Значит, договорились, – заключил Макалвой. – А теперь все за работу.

Тихо переговариваясь между собой, журналисты потянулись к выходу из кабинета редактора. Рашклифф подошел к столу Макалвоя и поблагодарил его.

– Не за что, – махнул рукой редактор. – Знаешь, возможно, это твой шанс, Кевин. Ты наверняка в курсе, что я сегодня встречался с хозяином. Он хочет, чтобы мы сразились с «Глоуб» их же оружием. Именно так он и сказал. Постарайся, чтобы в завтрашнем «Ситизене» чувствовалась твоя рука. Я же не вечно буду сидеть в этом кресле, как ты понимаешь.

– Я постараюсь, – заверил его Рашклифф и вышел из кабинета. Если бы он немного задержался, он мог бы помочь редактору собрать вещи.

Через некоторое время Макалвой неторопливо шагал в сторону выхода. Он останавливался и разговаривал с каждым сотрудником редакции, которые попадались ему на пути. Он со всеми поделился, что они с женой давно мечтали послушать Паваротти, и если его спрашивали, кто будет вечером сдавать номер в печать, он всем отвечал, даже швейцару. Более того, он дважды уточнил у швейцара время, прежде чем направиться к ближайшей станции метро, понимая, что уже не может воспользоваться служебной машиной.

Кевин Рашклифф пытался сосредоточиться на статье для первой полосы, но его постоянно дергали, требуя поставить визу на тот или иной материал. Некоторые заметки он просто не успел проверить. Когда он наконец сдал номер в печать, в типографии его отчитали за задержку, и он был счастлив, что первый выпуск вышел из-под пресса за несколько минут до одиннадцати.

Пару часов спустя Армстронгу позвонил Стивен Халлет и прочитал ему первую полосу.

– Почему ты не остановил тираж, черт тебя дери? – вскипел Армстронг.

– Первый выпуск я увидел только после того, как он поступил в продажу, – ответил Стивен. – На первой полосе должен был стоять материал о члене городского совета Ламбета, которая объявила голодовку. Она черная и…

– Плевать мне, какого она цвета, – заорал Армстронг. – О чем думал Макалвой?

– Макалвой не подписывал ночной номер в печать.

– Тогда какой идиот это сделал?

– Кевин Рашклифф, – ответил адвокат.

Этой ночью Армстронг не смог уснуть. Как и большинство редакций на Флит-Стрит, которые отчаянно пытались связаться с министром иностранных дел и его подружкой-манекенщицей. К утру выяснилось, что он даже не знаком с нею.

Все говорили только об этой истории, поэтому почти никто не заметил небольшую заметку на седьмой полосе «Ситизена» под заголовком «Карточные домики». Автор утверждал, что муниципальные дома, построенные по проекту одного из ведущих британских архитекторов, все время рушатся. В редакцию доставили письмо от адвоката, в котором говорилось, что сэр Ангус никогда в жизни не проектировал муниципальные дома. Адвокат приложил к письму текст опровержения, которое он хотел увидеть в следующем номере газеты, а также указал сумму, которую следует внести на счет любимой благотворительной организации архитектора в качестве возмещения ущерба.

В ресторанной рубрике один известный ресторан обвинили в том, что он регулярно травит своих посетителей. Раздел путешествий поместил статью о туристической компании, которая якобы бросила своих туристов в Испании, не забронировав им даже номер в гостинице. На последней полосе писали, что менеджер английской футбольной команды…

Макалвой доложил всем, кто звонил ему в то утро домой, что Армстронг накануне уволил его и приказал немедленно освободить кабинет. Он ушел из редакции в 16.19, передав дела своему заместителю.

– Это Рашклифф, с двумя «ф», – услужливо добавлял он.

Все члены редколлегии подтвердили слова Макалвоя.

Стивен Халлет пять раз звонил Армстронгу, сообщая о получении повесток в суд и советуя удовлетворить все их требования, причем сделать это быстро.

«Глоуб» опубликовала на второй полосе заметку о печальном завершении карьеры Алистера Макалвоя, десять лет верно служившего «Ситизену». Всем истинным профессионалам, сокрушался автор, будет очень не хватать этого старейшины Флит-Стрит.

Когда «Глоуб» впервые продала три миллиона экземпляров, Таунсенд устроил вечеринку. На сей раз почти все ведущие политики и медиаперсоналии все-таки сумели прийти – несмотря на альтернативный прием у Армстронга в честь восьмидесятилетия «Ситизен».

– Ну, на этот раз хоть дату не переврал, – заметил Таунсенд.

– Кстати о датах, – сказал Брюс. – Когда я смогу вернуться в Австралию? Ты, конечно, не заметил, но я уже пять лет не был дома.

– Ты не уедешь домой, пока не уберешь из шапки «Ситизена» слова «Самая популярная ежедневная газета Британии», – невозмутимо ответил Таунсенд.

Брюс Келли смог заказать билет на рейс до Сиднея только через пятнадцать месяцев, когда аудиторский комитет средств массовой информации объявил, что средний ежедневный тираж «Глоуб» за предыдущий месяц составил 3 612 000 против 3 610 000 у «Ситизен». Следующий номер «Глоуб» вышел с огромным заголовком на всю полосу «ПРИДЕТСЯ ИХ СНЯТЬ», а под ним красовался стосорокакилограммовый Армстронг в боксерских трусах.

Надпись оставалась на месте в шапке «Ситизен», и тогда «Глоуб» сообщила «самым проницательным читателям в мире», что хозяин «Ситизена» до сих пор не заплатил проспоренные 100 тысяч фунтов. «Оказывается, он не только неудачник, но еще и долги не отдает», злорадствовала «Глоуб».

На следующий день Армстронг подал на Таунсенда в суд за клевету. Даже «Таймс» сочла нужным прокомментировать их противостояние. «Этот процесс на руку только адвокатам», – вынесла она свой вердикт.

Восемнадцать месяцев спустя дело было передано в Высокий суд правосудия. Слушание продолжалось больше трех недель, и все газеты, кроме «Индепендент», регулярно освещали подробности на первых полосах. Мистер Майкл Белофф, королевский адвокат, представляющий интересы газеты «Глоуб», утверждал, что официальные данные доказывают правоту его клиента. Энтони Грэбинар, королевский адвокат со стороны «Ситизена», обратил внимание суда на то, что официальные цифры не включают в себя тираж «Скоттиш Ситизена», и если приплюсовать его к тиражу «Дейли», «Ситизен» бесспорно окажется впереди «Глоуб».

Присяжные совещались в течение пяти часов и большинством десять против двух приняли решение в пользу Армстронга. Когда судья спросил, какую сумму компенсации они рекомендуют, старшина присяжных встал и без колебаний объявил:

– Двенадцать пенсов, ваша честь. – Стоимость одного номера газеты «Ситизен».

По приблизительным подсчетам, судебные издержки каждой стороны составили один миллион фунтов, и судья сообщил адвокатам, что в данных обстоятельствах стороны должны сами оплатить эти издержки. Адвокаты согласились с решением судьи и стали собирать свои бумаги.

На следующий день «Файнэншл Таймс» в большой статье, посвященной двум газетным баронам, предрекала, что в конечном счете один непременно уничтожит другого. Тем не менее, отмечал обозреватель, судебный процесс еще больше увеличил тиражи обеих газет. «Глоуб», к примеру, впервые продала больше четырех миллионов экземпляров.

Назавтра акции обеих компаний поднялись на пенс.

Пока Армстронг, обложившись разными изданиями, с интересом просматривал многочисленные статьи о себе, Таунсенд внимательно читал небольшую заметку в «Нью-Йорк Таймс», которую ему прислал по факсу Том Спенсер.

Хотя он никогда не слышал ни о Ллойде Саммерсе, ни о художественной галерее, у которой заканчивался срок аренды, дойдя до последней строчки факса, он понял, почему Том написал сверху большими буквами: «ПРИНЯТЬ К СВЕДЕНИЮ НЕМЕДЛЕННО».

Прочитав статью еще раз, Таунсенд попросил Хитер соединить его с Томом и после этого заказать ему билет на ближайший рейс до Нью-Йорка.

Том ничуть не удивился, что его клиент перезвонил через несколько минут после получения факса. В конце концов, он больше десяти лет ждал возможности заполучить крупный пакет акций «Нью-Йорк Стар».

Таунсенд внимательно слушал, пока Том рассказывал все, что ему удалось узнать о мистере Ллойде Саммерсе, и о том, почему он ищет новое помещение для своей художественной галереи. Исчерпав все свои вопросы, он поручил адвокату как можно скорее организовать встречу с Саммерсом.

– Я вылетаю в Нью-Йорк завтра утром, – добавил он.

– Тебе незачем лететь сюда, Кит. Я всегда могу поговорить с Саммерсом от твоего имени.

– Нет, – возразил Таунсенд. – У меня тут свои счеты. Эту сделку я хочу заключить лично.

– Кит, ты понимаешь, что если у тебя все получится, тебе придется стать гражданином Америки, – сказал Том.

– Я уже много раз тебе говорил, Том, никогда.

Он положил трубку и сделал несколько записей в блокноте. Решив, сколько он готов предложить, он позвонил Хитер и спросил, в котором часу у него самолет. Если Армстронг не полетит тем же рейсом, он заключит сделку с Саммерсом еще до того, как кто-нибудь догадается, что аренда помещения для художественной галереи в Сохо может стать ключом к контрольному пакету акций «Нью-Йорк Стар».

– Могу поспорить, что Таунсенд вылетит в Нью-Йорк первым же рейсом, – сказал Армстронг, когда Рассел Критчли прочитал ему статью по телефону.

– В таком случае советую тебе сесть на тот же самолет, – предложил его нью-йоркский адвокат, сидя на краю кровати.

– Нет, – возразил Армстронг. – Пусть мерзавец думает, будто мы ничего об этом не знаем. Мы его опередим и сделаем наш ход до того, как его самолет коснется земли. Договорись о встрече с Саммерсом как можно скорее.

– Вряд ли галерея открывается раньше десяти часов утра.

– Значит, ты должен стоять у ее дверей без пяти десять.

– До какого предела я могу дойти?

– Дай ему все, что он захочет, – распорядился Армстронг. – Предложи даже купить ему новую галерею. Делай все, что угодно, только не подпускай к нему Таунсенда. Если Саммерс будет на нашей стороне, через него мы доберемся до его матери.

– Хорошо, – сказал Критчли, натягивая носок. – В таком случае мне следует поторопиться.

– Постарайся прийти в галерею до ее открытия. – Армстронг немного помолчал. – И если адвокат Таунсенда явится туда раньше тебя, спусти его с лестницы.

Критчли не засмеялся – он не был до конца уверен, что это шутка.

Том ждал своего клиента за дверями зала таможенного контроля.

– Плохие новости, Кит, – вместо приветствия сказал он, пожимая ему руку.

– То есть как? – опешил Таунсенд. Они направились к выходу. – Армстронг не мог попасть в Нью-Йорк раньше меня. Я точно знаю, что он сидел за своим столом в «Ситизен», когда я вылетел из Хитроу.

– Может, он и сейчас сидит за своим столом, – сказал Том, – но Рассел Критчли, его нью-йоркский адвокат, сегодня утром встречался с Саммерсом.

Таунсенд резко остановился посреди дороги, не обращая внимания на визг тормозов и протестующие сигналы таксистов.

– Они подписали договор?

– Понятия не имею, – пожал плечам Том. – Могу тебе только сказать, что его секретарша оставила для меня сообщение об отмене вашей встречи.

– Черт! Значит, первым делом едем в галерею, – Таунсенд наконец шагнул на тротуар. – Они наверняка еще ничего не подписали. Черт! Черт! – повторил он. – Надо было позволить тебе самому встретиться с ним.

– Он согласился передать вам свои пять процентов акций «Стар», если ты вложишь деньги в новую галерею, – сообщил Критчли.

– И во сколько мне это обойдется? – поинтересовался Армстронг, отложив вилку.

– Он еще не нашел подходящего здания, но думает, это будет стоить миллиона три.

– Сколько?!

– Разумеется, аренда здания будет принадлежать тебе…

– Разумеется.

– …а поскольку галерея зарегистрирована как некоммерческая благотворительная организация, у тебя будут какие-то налоговые льготы.

На другом конце провода наступило долгое молчание. Наконец Армстронг сказал:

– Так на чем вы остановились?

– Когда он три раза повторил, что через два часа встречается с Таунсендом, я сказал «да» по условиям контракта.

– Ты что-нибудь подписал?

– Нет. Я объяснил, что ты на пути из Лондона, а у меня нет права подписи.

– Хорошо. Значит, у нас есть еще немного времени, чтобы…

– Сомневаюсь, – прервал его Рассел. – Саммерс прекрасно понимает, что держит тебя за яйца.

– Вот когда люди считают, что держат меня за яйца, – усмехнулся Армстронг, – отыметь их в этот момент – самое большое для меня удовольствие.

ГЛАВА 32

УОЛЛ-СТРИТ ДЖОРНАЛ, 12 сентября 1986 года:

ПАДЕНИЕ НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ФОНДОВОЙ БИРЖИ ДО 86.61 ПУНКТА

– Дамы и господа, – начал Армстронг. – Я созвал пресс-конференцию, чтобы сделать следующее объявление. Сегодня утром я известил Комиссию по ценным бумагам и биржам о своем намерении сделать официальное предложение купить «Нью-Йорк Стар». Я счастлив сообщить, что основной акционер газеты миссис Нэнси Саммерс продала свои акции «Армстронг Коммьюникейшнз» по цене 4.10 долларов за штуку.

Журналисты записывали каждое слово Армстронга, хотя почти все газеты уже больше недели мусолили эту новость. Многие репортеры держали карандаши наготове в ожидании настоящей новости.

– Но с особой гордостью я хочу сегодня объявить, – продолжал Армстронг, – что мистер Ллойд Саммерс, сын миссис Саммерс и директор фонда, носящего ее имя, также передал мне пять процентов акций компании. Полагаю, вас не удивит мое намерение и дальше поддерживать замечательное дело Фонда Саммерс, а именно – помогать молодым художникам и скульпторам, которые не имеют возможности выставлять свои работы в крупных галереях. Как известно многим, вся моя жизнь связана с искусством, я всегда поддерживал молодых художников.

Никто из присутствующих журналистов не мог вспомнить, чтобы Армстронг принял участие хотя бы в одном культурном мероприятии, не говоря уж о его поддержке.

– Благодаря мистеру Саммерсу мне теперь принадлежит 19 процентов акций «Стар», и в ближайшем будущем я надеюсь стать основным акционером и занять место председателя на годовом общем собрании в следующем месяце.

Армстронг поднял взгляд от заявления, которое подготовил для него Рассел Критчли, и послал лучезарную улыбку толпе журналистов.

– А теперь я с радостью отвечу на ваши вопросы.

Рассел считал, что Дик хорошо справился с первыми вопросами, но потом он дал слово женщине, сидевшей в третьем ряду.

– Дженет Брюэр, «Вашингтон Пост». Мистер Армстронг, какова ваша реакция на пресс-релиз Кита Таунсенда, выпущенный сегодня утром?

– Я никогда не читаю пресс-релизы мистера Таунсенда, – отрезал Армстронг. – В них столько же правды, сколько и в его газетах.

– В таком случае позвольте, я вас ознакомлю, – она взглянула на листок бумаги. – Судя по всему, мистер Таунсенд получил поддержку банка Джей-Пи Гренвиля, который вложил одиннадцать процентов своего акционерного портфеля в обеспечение его предложения о поглощении «Стар». Таким образом, вместе со своими прежними акциями у него теперь получается пятнадцать процентов.

Армстронг посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Как председатель правления «Стар» я буду рад видеть мистера Таунсенда на ежегодном общем собрании – в качестве миноритарного акционера.

На этот раз журналисты записывали каждое слово.

Армстронг читал пресс-релиз Таунсенда, сидя в своих недавно приобретенных апартаментах на тридцать седьмом этаже в башне Трампа. Он хмыкнул, дойдя до абзаца, где Таунсенд восхищался работой Фонда Саммерс.

– Слишком поздно, – вслух произнес он. – Эти пять процентов принадлежат мне.

Он немедленно дал распоряжение своим брокерам покупать любые акции «Стар», которые появятся на рынке, по любой цене. Как только стало известно, что Таунсенд отдал такой же приказ, стоимость акций резко возросла. Некоторые финансовые аналитики высказали предположение, что по причине «глубокой личной вражды» оба покупают акции по цене, намного превышающей их реальную стоимость.

Следующие четыре недели Армстронг и Таунсенд в сопровождении батальона юристов и бухгалтеров почти все свое время проводили в самолетах, поездах и автомобилях, разъезжая по Америке и пытаясь убедить банки и институты, тресты, а иногда даже богатых вдов, чтобы они поддержали их в борьбе за поглощение «Стар».

Председатель правления газеты Корнелиус Адамс IV объявил, что передаст бразды правления на годовом общем собрании любому из претендентов, кто получит 51 процент акций. За две недели до годового собрания «Стар» редакторы финансовых отделов все еще не могли определить, кому принадлежит контрольный пакет акций компании. Таунсенд заявил, что у него 46 процентов акций, а Армстронг утверждал, что набрал 41 процент. Аналитики пришли к выводу, что любой из них, кто сумеет заполучить 10 процентов, принадлежащие «Аппельбаум Корпорейшн», выйдет победителем из этой схватки.

Вик Аппельбаум наслаждался своими пятнадцатью минутами славы и сообщал всем, кто хотел слушать, что намерен встретиться с обоими претендентами, прежде чем примет окончательное решение. Он назначил встречи, которые решат, кого он одарит своей милостью, на вторник перед годовым собранием.

Адвокаты соперников встретились на нейтральной территории и договорились, что Армстронг пойдет на встречу с Аппельбаумом первым. Том Спенсер уверял своего клиента, что со стороны Армстронга это тактическая ошибка. Таунсенд был с ним согласен, пока Армстронг не вышел с акционерными сертификатами в руке, означавшими, что он получил 10 процентов Аппельбаума.

– Как ему это удалось? – ошеломленно спросил Таунсенд.

Том узнал ответ следующим утром за завтраком, когда прочитал первый выпуск «Нью-Йорк Таймс». Корреспондент газеты на первой полосе сообщал читателям, что Армстронг не стал долго объяснять мистеру Аппельбауму, как он собирается управлять «Стар». Вместо этого он поведал ему на идиш, что так до конца и не оправился после гибели всей своей семьи в Холокосте, и в завершение встречи сказал, что больше всего в жизни гордится тем, что премьер-министр Израиля назначил его послом по специальным поручениям в СССР с особым заданием помогать русским евреям, которые хотят эмигрировать в Израиль. После этих слов Аппельбаум, судя по всему, разрыдался, отдал ему акции и отказался от встречи с Таунсендом.

По заявлению Армстронга, раз ему принадлежит 51 процент компании, он, стало быть, теперь новый владелец «Нью-Йорк Стар». «Уолл-Стрит Джорнал» поддержал его мнение и заключил, что годовое общее собрание «Стар» станет церемонией миропомазания. Но добавил, что Киту Таунсенду не стоит расстраиваться из-за того, что он проиграл газету своему главному сопернику. Благодаря гигантскому скачку цен на акции он заработает больше 20 миллионов долларов.

Художественная рубрика «Нью-Йорк Таймс» напомнила читателям, что в четверг вечером состоится открытие выставки авангардного искусства, которую проводит Фонд Саммерс. Газетные бароны наперебой обещали свою поддержку Ллойду Саммерсу и фонду, говорилось в статье, поэтому интересно было бы взглянуть, почтит ли хоть один из них выставку своим присутствием.

Том Спенсер посоветовал Таунсенду зайти хотя бы на несколько минут – Армстронг наверняка будет там, к тому же на таких мероприятиях иногда случаются самые невероятные вещи.

Уже через минуту после прихода Таунсенд пожалел о своем решении. Он обошел зал, взглянул на собрание картин, отобранных попечителями, и пришел к выводу, что все они, без исключения, абсолютно бездарны. Кейт назвала бы их «претенциозным хламом». Он решил уйти и уже благополучно добрался до двери, но в этот момент Саммерс постучал по микрофону и призвал к тишине. Потом директор объявил, что хочет «сказать несколько слов». Таунсенд посмотрел на часы. Подняв голову, он увидел Армстронга. Тот стоял рядом с Саммерсом, сжимая в руке каталог и лучезарно улыбаясь собравшимся гостям.

Саммерс выразил сожаление по поводу того, что его мать не смогла прийти из-за продолжительной болезни, потом принялся расхваливать достоинства художников, чьи работы он выбрал для выставки. Двадцать минут спустя он сообщил, как он счастлив, что новый председатель «Нью-Йорк Стар» нашел время, чтобы посетить «наше скромное суаре».

Послышались редкие хлопки – руки гостей были заняты бокалами с вином. Армстронг снова расплылся в улыбке. Таунсенд решил, что речь Саммерса подошла к концу, и повернулся к выходу, но тот добавил:

– К сожалению, сегодня мы в последний раз устраиваем выставку в этом зале. Всем вам, вероятно, известно, что срок нашей аренды истекает в конце декабря. – По залу пронесся вздох, но Саммерс поднял руки. – Не расстраивайтесь, друзья мои. После долгих поисков я, наконец, нашел идеальное место для нашего фонда. Надеюсь, мы все встретимся там на нашей следующей выставке.

– Вот только никому не понятно, почему именно там, – тихо пробормотал кто-то позади Таунсенда.

Таунсенд оглянулся и увидел стройную женщину лет тридцати пяти, с коротко стриженными золотистыми волосами, в белой блузке и цветастой юбке. Небольшая табличка у нее на груди сообщала, что она – мисс Анжела Хамфрис, заместитель директора.

– И было бы замечательно, – продолжал Саммерс, – если бы первую выставку в новом здании открыл следующий председатель «Стар», который великодушно пообещал фонду свою постоянную поддержку.

Армстронг просиял и кивнул.

– Если он в здравом уме, он этого не сделает, – прокомментировала женщина за спиной у Таунсенда. Он сделал шаг назад и оказался рядом с мисс Анжелой Хамфрис. Она потягивала испанское шампанское.

– Благодарю вас, мои дорогие друзья, – завершил свою речь Саммерс. – А теперь, пожалуйста, продолжайте наслаждаться работами наших художников.

Снова раздались аплодисменты, после чего Армстронг сделал шаг вперед и тепло пожал руку директору. Саммерс направился к гостям, представляя Армстронга тем, кого считал важными.

Таунсенд повернулся к Анжеле Хамфрис в тот момент, когда она допила свой бокал. Он быстро схватил со стола бутылку испанского шампанского и налил ей.

– Спасибо, – поблагодарила она и впервые взглянула на него. – Как видите, меня зовут Анжела Хамфрис. А вас?

– Я не местный. – Он немного помешкал. – Приехал в Нью-Йорк по делам.

Анжела отпила из бокала.

– Что за дела?

– Вообще-то я занимаюсь транспортом. В основном самолетами и перевозками. Хотя у меня есть пара угольных шахт.

– Всем этим картинам самое место в угольной шахте, – Анжела махнула свободной рукой в сторону экспозиции.

– Полностью с вами согласен, – кивнул Таунсенд.

– Почему в таком случае вы сюда пришли?

– У меня нет знакомых в Нью-Йорке, и я прочитал о выставке в «Таймс», – ответил он.

– Какое же искусство вам тогда нравится? – поинтересовалась она.

Он не стал называть имена Бойда, Нолана и Уильямса,^[36] чьи картины украшали стены его дома в Дарлинг-Пойнт,^[37] и назвал ей Боннара, Камуа и Вюйяра – Кейт уже несколько лет коллекционировала их работы.

– Да, они действительно умели писать, – протянула Анжела. – Если они вам нравятся, я могла бы подсказать несколько выставок, на которые стоит потратить вечер.