Текст книги "Детский сад"

Автор книги: Джефф Райман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

– Там есть такое создание, называется Ангел. Он сработал своего рода линзой. Причем представился мне как Боб. И сказал, что сам тоже из Лондона. – Милена чуть напряглась в предвкушении того, что ей сейчас предстояло сообщить. – И он же сказал, что мне следует выйти замуж.

Сцилла, перестав колупать ложечкой пирожное Милены, замерла.

– Что, замуж? И?

– Замуж так замуж, – ответила Милена, многозначительно улыбнувшись Сцилле.

– Аллилуйя!!! – зашлась Сцилла в восторге. – Да ты что, правда?! Ох, Миленка, ну ты даешь! Вот уж выдался денек! – Подавшись вперед, она от души чмокнула подругу в щеку. – Ну так кто же он?

Милена непроизвольно сама начала улыбаться.

– Майк Стоун, – ответила она.

Астронавты повсеместно слыли героями, как летчики-испытатели в старину. Выпускались даже специальные голографические открытки с их портретами. Хорошо известен был и Майк Стоун, но героем почему-то не считался.

Улыбка у Сциллы как-то потускнела, увяла.

– Майк… Стоун? – пролепетала она упавшим голосом. – У-у-у, – протянула Сцилла как-то не совсем весело, даже как будто с жалостью. – Милен. А… а может, не надо? – выдавила она, торопливо проглатывая кусочек пирожного. – Я понимаю: среди всей этой красоты, наедине с мужчиной – неважно каким – под сенью звезд…

Милене не терпелось взглянуть, как отреагирует на ее слова подруга. Она знала: саму-то ее это в любом случае позабавит.

– Да уж, в невесомости и унитаз пьедесталом покажется, – произнесла она с улыбкой.

– Хочешь начистоту? – спросила Сцилла.

– Сцилл, да у тебя иначе и не выходит.

– Тебе нужен настоящий, бедовый бой. – «Бедовый»означало «сексуальный», «бой» – сокращенно от «плейбоя». Даже «б» вышло у Сциллы эдак бойко, как маленький взрыв. Подавшись вперед, она заговорила тихой, неразборчивой для постороннего уха скороговоркой. Чтоб со стороны казалось: мол, вот, две близкие подруги на людях увлеченно беседуют о чем-то серьезном, важном и очень сокровенном.

– Милена, ты оглядись, приглядись внимательней! Да у тебя теперь все плейбои Зверинца в ногах валяться будут! А ведь они не уступят Майку Стоуну, ни один из них. Лично меня от него просто тошнит. Косноязычный, двух слов связать не может, сидит, будто ему кол в задницу забили. Или пуговицы с ширинки срезали.

– Да, – отметила Милена, – так оно и есть.

Лицо у Сциллы сделалось страдальческим.

– Я знаю, – твердила она, драматично опустив веки, – знаю, что с мужиками тебе не везло. Что они как-то с тобой не очень…

– Вот уж слава богу, – попыталась вставить Милена.

– Но нельзя же вот так, кидаться на первого встречного, слегка обратившего на тебя внимание! Ты, наверное, обижаешься?

«Сцилла, душа моя! Да будь на моем месте кто-нибудь другой, тебе бы уже как следует влетело». Милену сейчас так тянуло расхохотаться, что губы невольно расплылись в широкой улыбке. При этом она лишь покачала головой: дескать, нет, не обижаюсь.

– Так что же ты тогда улыбаешься? – спросила Сцилла опечаленно. – Да, Милена, я понимаю. Ты всегда свою боль прячешь за улыбкой.

Наконец Милена не выдержала и, схватив подругу за руку, рассмеялась.

– Я выхожу за него замуж именно потому, что вообще не хочу выходить ни за кого замуж.

За все это время Милена освоила искусство быть откровенной. Настолько, что даже нельзя толком определить: правду ты говоришь или нет. Или тебе настолько все равно, что «да» и «нет» у тебя неразличимы.

Она поглядела на Сциллу с улыбкой, которой у нее раньше не было: улыбкой закаленного перипетиями человека.

– Выходить замуж я и не собиралась. Вообще. Но Консенсусу понадобилась, видите ли, красивая легенда. Что ж, будет ему легенда. О том, как встретили друг друга двое астронавтов. Роман под звездным куполом.

– Ты жертвуешь ему все лучшее, что у тебя есть, – тихим голосом произнесла Сцилла.

– Все это лучшее я пожертвовала уже давно. Но не ему, – так же откровенно созналась Милена.

– Получается, надежды никакой? – спросила Сцилла. Она оставалась подругой даже тогда, когда это бывало непросто. Неважно, по какой причине.

– Никакой, – покачала головой Милена. – Хотя все равно приятно сознавать, что хоть кто-то об этом знает. Например, ты.

Долгая пауза.

– Ты говоришь о… Ролфе? Ведь так? – спросила Сцилла.

«Если б ты знала».

Милена медленно кивнула: «Да».

«Да. Молодчина, Сцилла».

– А что, нельзя? – спросила она вслух.

– Нельзя? Что именно? То, что тебя влечет не к противоположному полу, а к женщине, Гэ-Эмке? С какой стати я должна это осуждать?

Хотя в этой теме Сцилла, можно сказать, плавала, и это исподволь чувствовалось.

– Да ну, нет. Я-то здесь при чем. Кстати, если задним числом все прокрутить, то это многое объясняет. Хотя и оговорюсь: лично у меня линия поведения иная. – Неловко закашлявшись, она попыталась сделать глоток кофе, но, промахнувшись, задела зубами кромку чашки.

Сцилла явно не хотела знать правду. Она застала Сциллу врасплох.

– Хотя если откровенно, лучше б у тебя были другие вкусы, – сказала она сочувственной скороговоркой.

– Иначе весь рассказ насмарку? – небрежно спросила Милена.

– Иначе я буду невольно думать, а не тянет ли тебя еще и ко мне. – Сцилла приподняла было чашку, но, подумав, опустила.

– Сцилла. Я считаю тебя своей лучшей подругой. Но в сексуальном плане ты меня не привлекаешь. Поэтому когда тебе в голову лезуг подобные мысли, всегда задавай себе один и тот же вопрос: «А разве я во вкусе Милены? Есть ли во мне два метра роста, покрыта ли я мехом?»

– Ты надо мной смеешься.

– Нет, Сцилл. Вовсе нет.

– Почему ты со мной никогда об этом не говорила? – запальчиво и вместе с тем с укором воскликнула Сцилла. – Теперь у меня такое впечатление, будто мы с тобой незнакомы; и это когда я наконец подумала, что знаю тебя как следует!

Сцилла расплакалась. Слеза крупной бисериной скатилась, оставив на щеке извилистый след. Милена испугалась, хотя в глубине души эта ситуация ее скорее забавляла.

– Я, наверное, выгляжу посмешищем? – спросила вдруг Сцилла со всей искренностью.

– Что ты! Почему ты так решила?

– Потому, что ты опять улыбаешься.

Сцилла явно была оглушена открывшейся ей истиной. Она была обескуражена, что случалось с ней очень редко. Сцилла к этому не привыкла, и замешательство ей не очень шло. Она барабанила пальцами, не зная, куда девать руки.

– Но почему тебя не излечили? Я считала, если они берут больных вроде тебя, то предварительно их лечат.

– Значит, для этого была причина, – ответила Милена.

С запозданием осознав, что именно она только что ляпнула, Сцилла от стыда закрыла глаза.

– Милена… Понимаешь: я сейчас хотела сказать совсем не это.

– Понимаю. Не считали меня потому, – ответила она строго по существу, – что Консенсус прекрасно знает, кто я такая, и решил меня не считывать. Потому, что так ему от меня больше пользы.

– Это так твой Ангел говорит? Боб? – помедлив, спросила Сцилла.

«А она умница: как быстро все схватывает».

– Так что как ты можешь утверждать, что не знаешь меня, когда сама разобрала меня сейчас буквально по винтикам?

– Потому что я так толком и не уверена, сама я это говорю или просто кто-нибудь из моих персонажей. Издержки профессии.

«Черт возьми, она и актриса великолепная».

– Постоянно ловлю себя на том, что повторяю разные реплики с таким видом, будто они исконно мои. – Сцилла отхлебнула остывший кофе и скорчила недовольную гримасу. – Ну а этот твой Майк, он знает, что его используют как прикрытие?

«Какой типаж. Прямо как героиня гангстерского фильма. Сцилла, я тебя просто обожаю».

– Ему тоже нужен красивый рассказ со счастливым концом. Он ему заменяет реальность. Я его уже сколько раз посылала. А он и ухом не ведет. Все миндальничает, все ухаживает.

– Фу, – скривилась Сцилла.

– И так я тоже говорила. Но через какое-то время начала понимать, что он просто олух. Самый настоящий пентюх – таким уж уродился.

– Потому-то ты ко мне с симпатией и относишься, из-за контраста?

– Не только. Не переживай, Сцилл. Я уже много над этим думала. По-моему, я поступаю правильно.

Сцилла, потянувшись вперед, отколупнула себе еще кусочек пирожного Милены – взбитый протеин с морковью. Стакан с так называемым молоком Милена на всякий случай придвинула к себе (эту жидкость называли еще «болтанкой», за мутноватость).

Сцилла жевала с задумчивым видом.

– Ты знаешь, что тебя собираются сделать Народной артисткой?

– Что? – У Милены замерло сердце.

– Сделают, сделают. В «Комедию» сейчас вкладывают больше, чем в любой другой проект. Причем не только Британский Консенсус, но и Европейский. Старичкам Вампирам такого и не снилось. Нет, обязательно тебя на Народную выдвинут.

– До тебя дошли какие-то слухи?

– Зачем? Элементарная логика. Так уж устроена система. Стоит в нее влиться, и уже можешь играть с ней как хочешь.

Еще одно посягательство, и от пирожного Милены остался лишь скромный кусочек. Нет, не может быть. Сцилла говорит что-то не то. Тем более что ни с какой системойона, Милена, не заигрывает.

– Я никогда к этому не стремилась, Сцилл. Никогда этого не просила.

Не нужно мне этого и сейчас.

«Все равно дадут. Они считают тебя своей собственностью. Во всяком случае, они так думают».

Снаружи в ночи ожило еще несколько колоколов. Звук словно рождался из черного, беззвездного неба. Опять кому-то плохо. Болезнь прогрессирует.

«Чертов Консенсус. В итоге ты всегда добиваешься от меня того, чего хочешь».

Ужас просачивался в помещение, словно темная вода в корабельный трюм. Милена подумала о Троун Маккартни. В космосе казалось, что все беды, все проблемы остались позади. Но вот снова Земля, о которую ты словно ударилась после падения. Людям позволяют умирать. А что будут делать дальше – отстреливать?

Милена поднялась.

– Нет, не могу больше вот так сидеть, – сказала она Сцилле.

Она подошла к столику Мильтона. Сидящие там слегка насторожились, на лицах мелькнула боязливая растерянность.

«Побаиваются», – поняла Милена.

– Мильтон, – обратилась она. – Мне нужно с вами поговорить.

– Да, радость моя? – Опять эти глумливые буркала. – В чем дело?

Милена, подтянув стул, села рядом с Министром. Рядом встала Сцилла, положив ладонь на плечо подруги.

– Мильтон, в космосе я работала с Ангелом. Это сущности, с которыми Терминалы взаимодействуют в пятом измерении. Совсем недавно – уже здесь, на Земле – я разговаривала с Билли, который в свое время работал со мной в «Бесплодных усилиях любви». Теперь он среди Жужелиц, и рассказал мне о том, как они живут. Так вот я вам клянусь: то, что видят Жужелицы и как они воспринимают мир, фактически не отличается от того, как его видят Ангелы. Не отворачивайтесь, Мильтон, выслушайте. С Жужелицами не происходит ничего странного или дурного. Они абсолютно здоровы. Просто они видят мир по-иному. С ними можно великолепно уживаться. Это первое. Второе. Очень многие из недавно заболевших от других вирусов – это люди, которые известны и мне и вам. Они из нашего Братства, Мильтон. Средств у Зверинца предостаточно. Неужели нельзя создать что-то вроде приюта, где за этими людьми стали бы ухаживать?

Мильтон, ощерясь улыбкой, лишь пожал плечами.

«Нет, до этого болвана ничего не доходит. Надо будет разговаривать с Мойрой», – решила Милена.

Голосом Кассандры заговорила подруга Мильтона:

– Все, что сейчас делается, происходит по воле Консенсуса.

– Значит, эта воля направлена не туда, куда нужно, – сказала Милена. Фраза вонзилась в цель как кинжалом.

– Да как вы можете такое говорить! – ощерясь улыбкой подобно своему приятелю, воскликнула подруга Мильтона, оглядываясь на собратьев-Вьюнов в поисках поддержки. – Вы хотите сказать, что мир – весь мир – ошибается?

– Да, – ответила Милена, стойко снося буравящие взгляды. И она принялась яростно кивать головой, осознавая свою правоту. – Да, да, да, да!

Она поняла, что всю свою жизнь хотела сказать именно это. При этом Милена не обращала внимания на фосфоресцирующее пятно у себя на ладони, которое само по себе начало светиться ярким, неистовым светом.

ПОТРЕБОВАЛОСЬ ОГРОМНОЕ КОЛИЧЕСТВО времени и сил, сидения на всякого рода бюрократических собраниях и комитетах. Потребовалось содействие Мойры Алмази, и вообще много такого, о чем подробно рассказывать неинтересно. Но Милена смогла и спасти Жужелиц, и помочь больным.

– Волшебница, – разводила руками Сцилла.

МИЛЕНА ВСПОМИНАЛА СОН.

Она находилась в космосе, в невесомости, пристегнутая к койке, чтобы не уплыть. Причем голова тоже была привязана к подушке.

И вот из тумана того нелегкого сна, из света и безмолвия, выкатила на своей коляске Хэзер, Читавшая Маркса. Она широко улыбалась, чем-то очень довольная. На Хэзер было ниспадающее складками одеяние Вергилия.

– Глянь-ка, кого я тебе привела, – сказала она, лучась из-под своих толстых очков.

И тут среди безмолвия и света послышался голос. Он говорил без слов, но Милена его узнавала. Во сне она почувствовала, как глаза ей щиплют слезы, и ощутила томную, тоскующую радость теплого объятия. Не прибегая к словам, голос словно указывал ей, чтобы она ставила Данте по-своему. Он давал ей свое соизволение.

Ничему не удивляясь, Милена увидела, как вдоль газонов лондонской Набережной ступает Данте. Глаза его, нос и подбородок были хищными и острыми как кинжалы. События его эпохи вынуждали Данте быть политиком. Он был Вампиром Истории и направлялся в кафе «Зоосад». Там, в Зверинце, он встречался с Бестиями, и в их глазах видел отражение собственной алчности, собственного коварства и злости. Он всходил по ступеням, а над куполом Зверинца всходило солнце, и Солнце это было Богом – так гласила музыка Ролфы.

И, пройдя сквозь завесу пара от кофейного бачка, он опустился на скамью напротив Сциллы, которая вершила над ним свой суд.

«Ханжа. Гневливый лицемер. Одержимый спесивец», – казалось, говорила она. Хотя Сцилла представала в виде рассеянного спектра, голос был не женский, а скорее призрачный. Это был Вергилий – не мужчина и не женщина. «Есть одно место, – говорила она, – где находится лишняя одежда». И через ворота повела Данте на Кладбище, а створки ворот за ними гулко захлопнулись. Они пробирались через темноту, минуя души мертвых, подобные пустой и ветхой одежде, пока не вышли на свет.

Там за столом сидела и пела Ролфа, а рядом с ней болтала ногами Люси.

«Мы Беатриче», – изрек голос.

«Ведь это же ты; правда, Ролфа? Ты же действительно здесь, со мной. Кто же еще мог оркестровать “Комедию”? Кто еще мог столь решительно возвратиться из мертвых, ступая по дороге в моей голове? Эта дорога – из зарубцевавшейся ткани, посредством которой я сообщаюсь с Консенсусом. Ах вот ты где, любовь моя. Все еще где-то там, сидишь и поешь за завесой темноты».

Милена поднялась и спустилась, и переработала «Комедию» по-своему – в извивах туннелей Лик-стрит, средь частокола лесов Зверинца. Милена доставила «Комедию» обратно на Землю.

Глава четырнадцатая
Прыг-скок (Психическая драма)

МИЛЕНА БЕЖАЛА ОТ ТРОУН. Она перебралась на Болото – широкое устье Темзы между Лондоном и морем. В некотором смысле она бежала и от себя.

Она вспоминала, как пел мальчишка. Он стоял на плоском отполированном носу лодки. Он управлял ею, отталкиваясь длинным шестом от дна, – высокий, худой, с размеренно двигающимися под темной кожей веревками мышц, отчего ноги у него напоминали отполированные узловатые коряги.

 
Мэри у лэй ла
Мэри у лэй лу
Мэри у лэй ла
Мэри ай лав ю
 

Милена сидела в умиротворенной полудреме, чувствуя облегчение оттого, что ей удалось благополучно скрыться. Три месяца она поживет на Болоте – там, где ее никому в голову не придет искать. Это пока. А потом она отправится в космос.

Она поглядывала на текучие блики света, ленивой рябью играющие на воде кофейного цвета, и потихоньку клевала носом. Веки сами собой смежались. Уютно журчала вода, в момент толчка образуя вокруг шеста мелкие бурунчики. Сухо шуршал тростник, когда лодка задевала его, проталкивалась там, где канал сужался.

Резко захлопали крылья. Милена подняла глаза: сорвавшись с места, откуда-то вылетела болотная куропатка, черная, с красной головкой. С шумом взбрыкивая в захлюпавшей воде, поспешно отдалялся от лодки потревоженный ею буйвол. Пуская ручейками воду из ноздрей, он проводил лодку взглядом, одновременно робким и недовольным.

А вон там, в тростнике, еще один буйвол. Слышно было, как где-то в отдалении его звонко кличет детский голос: «На-на-на-на-на-на!» Среди высоких стеблей тростника сновали гибкие тени, мимолетно появляясь и исчезая. Их бегу грациозными поклонами вторили серебристые верхушки камышей. Сверху в воздухе кружили цапли.

– Буйволы, они еще глубже могут забираться, – пояснил мальчуган. – Тут, где вы сейчас, для них считай что мелководье, пастись в самый раз.

Он попробовал толкнуться в сторону от утлого канала, отчего плоскодонка угодила на кочку жухлой осоки и болотных трав.

– Ш-штоб тебя, – прошипел он. – Дождей совсем нет. Все мои обходняки пересыхают.

Выскочив наружу, он проворно затащил лодку на илистый нанос. Там, где ноги у него погружались в чавкающую жижу, наружу устремлялись пузырьки болотного газа, наполняя воздух вонью от гниющего тростника.

– Что, проблемы из-за того, что мало дождей? – поинтересовалась Милена.

– Да пока еще куда ни шло. Хотя еще немного, и совсем каюк, – сказал он.

Протащив плоскодонку по грязи до ближайшей протоки, мальчишка-лодочник столкнул ее в воду, а сам пошел вброд между двух строений, огороженных высокими тростниковыми плетнями. Там он опять запрыгнул в лодку и, оттолкнувшись шестом, вывел ее на широкий прямой канал.

По обе стороны канала до самого горизонта тянулись тростниковые хижины. Из-за загрязненного воздуха те из них, что маячили в отдалении, дрожали в золотистом мареве, какое обычно бывает предзакатной порой.

Хижины по форме напоминали караваи; на крышах кочками росла болотная трава. Они стояли на прочном фундаменте из коралла, низкой стеной окаймлявшего канал. На берегу в пыли возились куры. Женщины, склонясь на корточках, черпали из канала чайниками воду. Низко сидящие лодчонки швартовались в несколько рядов справа вдоль канала. По середине вверх по течению в лодках отчаянно гребла ребятня, направляясь к Большому Барьерному рифу. Риф ограждал от воды Центральный Лондон. За воротами шлюзов располагались торговые ряды Ямы.

Бойко подплывали и отчаливали всевозможные лодки, ялики и каноэ, привозя и отвозя партии товара. В них горками громоздились капустные кочаны, кресс-салат, сухой тростник или изделия из него, разнообразные ткани из водных растений.

– Ах ты, Противная моя! – с широкой улыбкой окликнула Милену женщина, сидящая на носу своей лодки, рядом с надежно укрепленной в узком пространстве жаровней. – Жареные каштаны, просто объедение! Капустка – хрум-хрум, свежая-пресвежая! Редиска, лук, зелень, да и поджарочка имеется! Кушать, наверное, хотим?

Милена, заставив себя улыбнуться, покачала головой. Ей говорили, что народ на Болоте будет называть ее Противной, не вкладывая в это никакого отрицательного смысла. Члены Партии на Болото заглядывали редко и потому не успели осточертеть. Для партийцев здесь поэтому даже построили новый дом.

Мальчишка-лодочник решил еще раз срезать путь и начал маневрировать между домами. На крыльцо одного из них выбрался надутого вида малолетка и начал громко его отчитывать. Мальчишка в ответ лишь с улыбкой махал веслом и величал его «господином начальником». Плоскодонка скользила вблизи палисадников, бдительно разделенных тростниковыми плетнями. Тянулась рядами водяная капуста; съедобные водоросли колыхались непроницаемо гладким зеленым ковром. На высоких коралловых островках пыхтели генераторы, подавая в дома по протянутым через палисадники проводам электричество.

Лодка по смежному каналу вышла на обширную водную гладь, напоминающую озеро, лазурное как небо. Временами по глади морщинками пробегал ветер. Здесь даже ходили пароходы, издали казавшиеся лазоревыми. Они курсировали по руслу главного канала, отмеченному буйками. По воде долетали обрывки разговоров на палубе, и слышался размеренный плеск огромных колес: «чух, чух, чух». Между колес над кормой торжественно вздымались черные трубы. Ближайший к ним пароход шел с грузом рыжеватого щебня, придающего ему сходство с миниатюрной египетской пирамидой.

На той стороне озера, у едва различимой полоски тростника, гнездились фламинго. Временами они снимались с места и кочевали туда-сюда дымчато-розовыми стайками. Болотные жители их лелеяли и опекали. Недолюбливали здесь лишь журавлей и цапель. Сузив глаза и приставив ладонь ко лбу, Милена с трудом, но все же различила розоватые кочки-туловища на длинных лапах и с шеями, напоминавшими гибкие слоновьи хоботы.

– Это Этуаль, – пояснил мальчишка. – Отсюда идут каналы в разные Братства. Мы занимаются садоводством – типа капуста, все такое; потом еще фауной – всякие там птицы, разная живность; ну и само Болото тоже наше. А сейчас мы идем за Болото, мимо нашей земли. – Он обнажил в улыбке щербатые зубы. Лиловая кожа была покрыта буграми от прыщей.

– А я буду жить возле какого Братства? – поинтересовалась Милена. Вообще-то она это знала, просто любопытно было, как он отреагирует.

– Ну это… вы же Противная, – сказал он по-прежнему с улыбкой, однако глаза при этом смущенно опустил.

– Противная – это же не название Братства. Где-нибудь в окрестностях Болота?

– Нет. – Лодочник покачал головой. – Это рядом с Братством Поминовения.

Он, поморщившись, отвернулся. Словом «Поминовение» здесь иносказательно именовали Смерть.

Строительство новых квартир для членов Партии преследовало социальные цели – в основном для того, чтобы и на Болоте были партийцы. А заодно и для поднятия социального статуса этого необходимого, но уж очень непрестижного Братства.

Плоскодонка скользила, постепенно огибая Этуаль по краю.

На горизонте показались синеватые холмы в полосках узких террас. Граница тростника вдоль берегов канала сузилась, отчего стали видны очертания берегов, белые из-за отложений соли. И тут неожиданно с береговой полосы послышался дробный стук копыт.

По берегу галопом неслись белые лошади с развевающимися серебристыми гривами, тяжелыми копытами сотрясая солончак и стеблистые травы.

– О! – не удержавшись, восторженно вскрикнула Милена. Вот, оказывается, где выращивают этих огромных и вместе с тем резвых ломовиков. Здесь они резвятся еще жеребятами, сюда же их дважды в году пригоняют попастись на воле. На спинах у лошадей гарцевали юные Лошадники и Лошадницы в кожаных штанах, испещренных татуировками.

– Эге-ге-геееей! – возбужденно прокричал им вслед лодочник. Всадники не обратили на него внимания. – Эх, – вздохнул он с печальной завистью, мечтательно цокнув языком. – Вот это да.

Рядом с одной из лошадей бежала девчонка. Ухватившись за гриву ломовика, она на бегу пару раз оттолкнулась от земли, после чего лихо вскочила ему на спину. Подавшись вперед, она как будто что-то сказала жеребцу на ухо. Тот на скаку развернулся, и вместе с ним развернулся весь табун. Лошади дружной кавалькадой прянули вниз по песчаному откосу и скрылись из виду.

– Эх, – снова вздохнул мальчуган. – Вот бы куда разместиться. На конях гонять, а не на лодках. – Он улыбнулся с легкой грустью по несбыточному: дескать, куда там.

Они повернули в один из ответвлявшихся от озера Этуаль каналов. Где-то впереди заслышалось металлическое позвякивание, вроде звона монет. По мере приближения позвякивание усиливалось, и наконец из-за поворота показалась длинная бамбуковая стрела, нависающая над самой водой. Лебедки, прикрепленные к стреле, поднимали из воды тяжелые ведра, которые покачивались на весу, разбрызгивая струи черной грязи. Шумно работающий мотор подтаскивал ведра к берегу, где их сноровисто подхватывали рабочие и опорожняли глинистое содержимое в яму. От полужидкой грязи ноги у работников жирно поблескивали; липли к телу холщовые шорты и рубахи.

Постепенно показались и дымящие соты печей обжига, внося свою лепту в зыбко дрожащее марево зноя. Вкусно пахло костром.

Это был временный лагерь Кирпичников. Со смоченными тряпицами на лицах сидела, согнувшись, детвора, заливая в кирпичные формы раствор – речную грязь вперемешку с глиной, золой и мелкими обломками камней. Сырые кирпичи лопатами отправлялись в зевы печей для обжига. Жар ощущался уже на расстоянии.

– Э, вон Противная плывет, Противная! – загомонили при виде Милены дети и приветственно замахали ей руками. При этом все как один широко улыбались безупречно белыми зубами. Милена помахала в ответ.

Канал выходил на неохватный простор рисовых полей, дремотно поблескивающих под солнцем. Флажки обозначали границы рыбных питомников. Среди рисовых полей возвышались дома на высоких бамбуковых сваях. Трепетало на веревках белье, которое развешивали все те же дети. Между домами были переброшены мостки с веревочными перилами. На одной из крыш распластался мужчина, пытаясь палкой дотянуться и прогнать усевшегося там журавля. Журавль, как мог, сопротивлялся, разевая клюв и сердито вздымая крылья. За этой сценой, подбадривая обоих участников поединка, наблюдали хохочущие женщины и малолетки. Милена резко хлопнула в ладоши, отчего птица, испугавшись, взлетела вверх. Зрители радостно заулюлюкали и захлопали. Захлопал было и мужчина, но при этом выронил палку и вцепился в крышу, чтобы не свалиться в воду.

Лодка скользила мимо плантаций гигантского лотоса, цветки которого были в это время суток сомкнуты, чтобы уберечься от солнца. Чаши-листья были такие огромные, что легко могли удержать ребенка. По ним безбоязненно разгуливали лысухи.

Встречались и грязевые пруды, где по колено в воде, весело перекликаясь, бегали взрослые и дети. Они вылавливали морских ежей. За ограждением из ивняка играла форель. Соляные бережки окружали пруды с лягушками. За ними наблюдали пастушки, оберегая квакушек от цапель, больших любительниц поживиться задарма. Им помогали мокрые собаки колли, гавканьем удерживая живность в куче. На глазах у Милены одна из них подхватила ускользнувшую из пруда беспечную лягушку. Держа ее в зубах, она добралась до середины пруда, где аккуратно выпустила беглянку. Здесь, с равным интервалом, стояли дома на сваях с перекинутыми мостками, уходя за самый горизонт, а также целые острова искусственного происхождения, которые чуть колыхались, будто дышали. И всюду лодки, всюду люди – кто присматривал за растениями, кто выжигал тростник, кто ворошил рисовую солому.

А вот наконец и само Болото.

Огромными, правильной формы, округлыми курганами оно поднималось над водой. Здесь на крышах паслись косули, а на берегах рядком лежали лодки. Виднелись столбики дыма.

Болото представляло собой что-то вроде богатого протеином гриба, который выращивался на самых соленых участках устья. Здесь обитали специальные Заготовщики. Эти люди с помощью обыкновенных лопат возводили из него целые строения, спали и готовили прямо внутри него, пока урожай не достигал нужной мягкости и спелости.

Вот и сейчас на вершине ближнего кургана кто-то занимался заготовкой – это был неспешно, вразвалочку шагающий мужчина. На голове он нес какую-то корзину. Следом на курган взобралась ватага малолеток и увлеченно двинулась за ним, балансируя на упругой поверхности, как на трамплине. Мужчина с раздраженным видом обернулся и, похоже, что-то сказал. Ребятишки разом послушно застыли, поводя плечами для равновесия.

Лодка шла дальше, и Милена вскоре заметила небольшой пароходик, пришвартованный к болотному кургану. Здесь же неподалеку орудовали заостренными лопатами Заготовщики, кромсая грибовидную поверхность и укладывая ее слоями в тачки. Тачки по трапу бегом доставлялись на борт парохода и опрокидывались, вываливая содержимое внутрь.

А впереди по курсу черными столбами поднимался дым от огромного множества печей, растянувшихся по всему горизонту, – впечатление было такое, будто разгорался невероятных размеров пожар.

Лодочник достал из-под одежды тряпицу и повязал ею лицо. Откуда-то со стороны пожарища смутно доносилось ритмичное гулкое побрякивание и какой-то не то вой, не то пение.

– Поминовение, – коротко пояснил мальчуган, протягивая Милене маску.

Печи представляли собой неровные башни из красного обожженного глинозема, обложенные вязанками сухого тростника, использовавшегося в качестве дров. По башням туда-сюда сновали черные силуэты с вязанками на спине. Печи располагались на чем-то напоминавшем розоватый остров. «Цветы, что ли? – недоуменно подумала Милена, начиная различать по мере приближения какое-то подобие не то лотосов, не то лилий. – Прямо цветник какой-то».

Оказалось, что гирлянды цветов были укреплены на челноках. Между тем до нее донеслось нестройное пение – точнее, неумолкаемое, заунывное гудение из множества песен, звучащих одновременно. На каждую из полусотни печей всходили с боков люди в белых балахонах с капюшонами. На длинных шестах они несли какие-то не то гамаки, не то коконы, проседающие под мертвым весом.

«Раз в минуту, – с точностью подсказали вирусы. – Очередной труп сбрасывается в топку ровно раз в минуту. Двести… триста похоронных процессий одновременно», – с такой же безжалостной точностью установили вирусы, стоило Милене оглядеться по сторонам. От звука погребальных песен лодки словно поднимались и опадали.

Их плоскодонке предстояло протиснуться непосредственно между ними.

Женщины в лодках тихонько покачивались. Свешивались над бортом молодые люди – поглядеть, сколько еще лодок впереди. Все были в белом – включая неподвижные фигуры с навсегда застывшими масками-лицами. Траурный шлейф дыма тянулся над водой, роняя частицы сажи на белые одежды.

 
Предстал мне Златоглавый Храм…
Если я не отвечу устами из темноты…
Припомнить спутников былых сейчас больней всего… [25]25
  Стихи Уильяма Блейка и Эмили Дикинсон.


[Закрыть]
 

Погребальные песни, доносящиеся со всех сторон, словно состязались между собой. Молитвенно воздев руки, причитали дети, вытирая заплаканные лица. Безучастно сидели оглушенные горем мужчины, с потерянным видом озирая печальный груз на дне своих лодок.

С берега Братства Поминовения в воду сходили женщины в белом. Их лица скрывали маски. Женщины протягивали руки, а осиротевшие дети, неловко суетясь, пытались приподнять гамаки. Жрицы скорби в белом принимали груз на плечи и уносили. А плакальщики следом бросали в воздух цветы, прощаясь таким образом с усопшими. Они выкрикивали дорогие сердцу имена – казалось, что здесь звучали все имена на свете, словно разом умирал целый мир. Блестящими от жидкой грязи ногами жрицы скорби ступали на берег и быстрыми шагами всходили по отлогим ступеням к готовно ждущим топкам.

– Объезжай, объезжай! – в панике кричали они проводнику Милены, делая мокрыми лиловыми руками круговые движения. Но тот лишь тряс головой, указывая в направлении между печами, и гнал лодку вперед, лавируя среди охапок гниющих цветов, чьи некогда белые лепестки успели осклизнуть и побуреть. Теперь эти цветы источали зловонный запах смерти. Милена закашлялась. Дым тянулся низко над водой – смолянисто-черный, от него першило в носу и горле. Лодка нырнула в его клубы и в глазах защипало так, что у Милены непроизвольно потекли слезы. Но вот лодка благополучно вынырнула с другой стороны. В лицо дохнуло освежающим бризом. И Милена, подняв глаза, почти сразу увидела свой новый дом.