355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джефф Райман » Детский сад » Текст книги (страница 17)
Детский сад
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 16:16

Текст книги "Детский сад"


Автор книги: Джефф Райман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

И, слушая эту болтовню, доносящуюся неровно, словно порывы ветра, Милена улыбалась. С улыбкой она шила кожаный кошелек, почти машинально работая иглой с суровой ниткой. В конце концов, жизнь действительно может наладиться. Ведь у нее есть теперь подруга. У нее – есть – подруга!

В четыре часа, с закрытием Медучилища, она помчалась назад, на Гарденс-стрит. Взбежав по лестнице, сбросила свой серый комбинезон и, притопывая, устремилась в ванную, оказавшуюся, по счастью, пустой. Там она на полную мощность включила душ и усердно намылилась с головы до пят. Пустила себе на десны зубных клещиков (то-то им сейчас работы будет на деснах), после чего почистила зубы. Провела по ним языком: как новенькие – поскрипывают, как свежая прохладная резинка. Причесалась, взыскательно оглядела себя в зеркало: нет, часть пор все еще с грязью. Вымыла лицо еще раз. А потом прибежала в спальню, села на кровать и надела свои лучшие башмаки на деревянной подошве – чтоб постукивали, когда она будет танцевать.

Сьюз и Ханна отсутствовали. Слышно было, как они сейчас разговаривают со своей компанией внизу, на улице. Будут там сидеть до заката и оттуда же отправятся на ужин. Обычно их голоса внизу вызывали у Милены чувство бесприютности, покинутости. Теперь же, сидя в тиши комнаты, она думала: «Мне есть куда идти. Я буду ужинать в семье, а вы все – здесь, в Детском саду. Причем кто-нибудь из малолеток опять начнет в столовой кидаться кашей-затирухой. Будете потом полчаса отмываться, а затем разбредетесь друг к дружке по комнатам играть в карты или тасовать все эти ваши сделки. Выменивать друг у друга игрушки, коврики – вся ваша ерунда, которая, по вашему мнению, придает вам сходство со взрослыми.

А вот я нынче буду ужинать со взрослыми, и у нас там будет музыка!»

Посмаковав это ощущение еще буквально одну секунду, Милена помчалась вниз по лестнице, стуча каблуками, как веялка на току.

Сенной рынок представлял из себя старую площадь, окруженную домами преимущественно восемнадцатого века. Древняя кирпичная кладка уже местами проседала, не вполне ровными были забеленные окна, но старинные строения по-прежнему гордо являли себя миру. Посреди площади, за чугунной оградой, находился еще один сад. Среди толстенных стволов под сенью старых деревьев в нем обитала живность. Паслись привязанные к колышкам овцы и козы, выщипывая траву по кругу, что придавало ей ухоженный вид. По центру под покатой крышей из резиновых листов возвышалось достаточно большое сооружение, сплошь из тюков сена.

Милена отыскала дом номер 40. На двери лежал медный молоток в форме дельфина, которым надлежало стучать по таким же медным волнам. На стук дверь почти сразу же открыла Роуз Элла (наверное, специально дожидалась в парадном). Милену опять расцеловали в обе щеки и сказали, как рады ее видеть. По обеим сторонам парадного рядком тянулись мелкие медные пушечки.

– Из них раньше специально давали салюты, – пояснила Роуз.

По стенам, так же в ряд, висели старые желтеющие картины. Кто именно на них изображен, Роуз толком не знала. Милена приостановилась взглянуть на лица. Портреты были частично отчищены, и лица степенно взирали с вытертых участков пыльных полотен, словно изображенные на них люди сами расчистили себе прогалины, через которые можно смотреть. В углу стоял старый стул с резной спинкой в виде арфы, часть деревянных струн которой была сломана. Старый щербатый паркет был устлан большим ковром – уже порядком выцветшим и повторяющим неровный рельеф пола. Преданным сторожем застыла у стены большая фарфоровая собака с отломанным кончиком носа.

– Как здесь чудесно! – не сдержала восхищения Милена. – И столько всяких вещей…

– Только тихо, – заговорщическим тоном сказала Роуз. – Мы специально тянем с их реставрацией, чтобы они оставались у нас.

– Правда? – растерянно прошептала Милена. Вот уж действительно, в мире надо держать ухо востро.

– Да ладно тебе! – засмеялась Роуз. – Пойдем покажу, где мы живем. – И побежала вверх по гулко стучащей, не покрытой ковром лестнице. Милена устремилась следом, стуча подметками-колодками. С верхнего этажа кто-то на них прикрикнул: дескать, тише.

На площадке лестничного пролета стояли старинные телевизоры со скрученными жгутами проводов; тут же, рядом с проводами, красовались разрисованные статуэтки Будд, а рядом бюст Бенджамина Бриттена. Еще один старый стул с подлокотниками, две ножки у которого заменены протезами из бамбука, а обивка вышаркана не меньше, чем у ковра внизу. Спинка и подлокотники у стула были с обивкой, что придавало ему сходство с пиджаком.

Семья Роуз жила в просторной комнате (бывшем будуаре), большие окна которой выходили на площадь, смотревшейся из-за неровностей стекла как-то текуче, будто сквозь марево зноя. Подоконник венчали деревянные канделябры и графины с водой, у которых на горлышки были надеты стаканы – видимо, чтобы не попадала пыль. На стенах – портреты, фотографии канувших в небытие монархов, а также французские гравюры с горными и сельскими пейзажами (на одной надпись “Le Calme”). Здесь вошедших, встав с полированного кресла красного дерева, встретила сестра Роуз, Морин (снова поцелуи в обе щеки). Ножки у стола были выполнены в виде обнаженных женщин, отчего Милена невольно зарделась. На столе в вазоне стоял искусственный букет пластмассовых тигровых лилий. Морин сама насыщала их цветом.

– Прелесть этих цветов в том, что они никогда не вянут, – сказала она. – Всегда такие яркие.

Мысль об этом вызвала у Милены немой восторг. Действительно, толстые восковые лепестки в красную, оранжевую и черную крапинку смотрелись восхитительно натурально. В углу стояла печка весьма экзотического вида, и из-за нее в комнате было, пожалуй, жарковато, но зато Роуз смогла заварить всем по чашке чая из стоящего на ней чайника.

Вбежал какой-то мальчик, спросил, где Джонни.

– Да где-то там, на площади, – махнула рукой Роуз, и мальчик снова убежал. Со стопкой книг вошел отец Роуз. Таких крупных, рослых мужчин Милена раньше и не встречала. Лицо у него было достаточно жестким, если не сказать жестоким: тонкий сжатый рот, длинный нос со следами перелома, черная борода и гладко зачесанные назад волосы. Тем не менее голос у него оказался неожиданно высоким и приятным.

– А чья нынче очередь? Мамина? – спросил он.

Он выяснял, чья нынче очередь готовить, – в надежде, что не его.

– Да мамина, мамина, – успокоила его дочка.

– Ох как славно, – повеселел он и посмотрел на Милену. – Дочь мне сказала, что ты увлекаешься книгами. Милости прошу, пойдем, полюбуешься моими!

Протянув волосатую лапищу, он взял Милену за руку и повел вниз по лестнице, опять загромыхавшей под ее деревянными башмаками.

– Ну и копыта у тебя, мертвого разбудят! – весело заметил он. – Так, здесь осторожней.

Они нырнули в затемненный коридор: в задней части дома окон не было. Отец Роуз зажег свечу, выхватившую из темноты целую стену книжных полок.

– Глянь-ка, полюбуйся на них, моих красоток. В вирусах из них не значится ни одна. Ни одна!

То была стена неизвестных книг. Они вновь предстали перед внутренним взором Милены Вспоминающей – ясно, как наяву:

«До Скотленд-Ярда»

«В рамке», Дик Фрэнсис

«Нерожденный король», Джулиан Мэй

«Дикие сказки», Джордж Берроу

«Мир пауков», Колин Уилсон

Книги были старые – в кожаных, матерчатых, реже в выцветших бумажных переплетах.

«Нанвеллская симфония»С. Аспинала Огладендера, издательство «Хогарт-пресс» – с цветным небом над высотными зданиями.

«В ногу с бесконечностью»Трина – золотистое тиснение по синей сафьяновой обложке.

– Как же Консенсус мог про них забыть? – растерянно спросила Милена.

Отец Роуз Эллы пожал атлетическими плечами.

– Их время прошло. Хотя когда-то их любили и запоем читали. Но потом на их месте проросли другие книги, новые. Так же и у людей. Далеко не всем суждено оставить по себе долгую память. Вот и с книгами то же самое. На-ка, взгляни. – Он снял с полки какую-то книгу – ледериновая обложка порвана, набивка торчит, как клочья ваты из дивана, – и раскрыл перед Миленой. Взгляд упал на черно-белую фотографию, местами ретушированную карандашом. На ней женщина в белой ночной рубашке изумленно смотрела на другую женщину, в одеянии из листьев. Фотографии окаймлялись затейливыми завитками, а витиеватая надпись гласила: «Сцены из “Питера Пэна”, очарования для детей».

Страница сменяла страницу, картинка картинку. Вот туманные пейзажи с сельскими домиками и розовыми беседками; вот танцующие женщины в оборчатых льняных платьях, кокетливо приоткрывающих одетые в чулки лодыжки. И всюду островки света и тени.

– Так это же… театр, – завороженно прошептала Милена.

«Отец у Роуз что, тоже проинструктирован

– И заметь, – сказал тот, – ни одна из этих постановок тоже не затронута вирусами.

От пронзительности нахлынувшего чувства Милена даже зажмурилась. Отец Роуз, все поняв, ласково взъерошил ей волосы.

– Ладно: можешь эту книгу забрать, только с возвратом.

– Спасибо, – отозвалась Милена тихо, при этом поглаживая книгу так, будто она была сделана из тончайшего, драгоценного фарфора.

Отец проводил ее обратно в гостиную. Роуз за это время успела сходить в душ и вернуться еще более посвежевшей и похорошевшей. Лицо Милены при виде подруги озарилось широкой улыбкой.

– Глянь! – воскликнула она, протягивая ей раскрытую книгу.

– Папочка, папуля, родненький мой! – радостно взвилась при этом Роуз, целуя отца за доставленную им обеим радость.

В столовую они отправились втроем. Это было большое помещение с множеством столов. Мальчики здесь держались вместе – как, собственно, и повсюду – и с таким же задиристым видом, от которого возникала привычная настороженность. Были здесь и те, которых она видела в Медучилище (а она-то уж понадеялась, что здесь будут только взрослые. Между прочим, интересно: как из этих лоботрясов могут вырастать такие приятные в общении взрослые мужчины?) Подходили и родители, наравне с детьми становясь с подносами в очередь. Вскоре появилась Мала со своей неизменной улыбкой. Милена с пылающими щеками прижимала к себе книгу, опять лишившись дара речи. Случайно обернувшись, она увидела позади себя глыбообразный черный шкаф. Верхняя его часть узорчато ветвилась, поддерживая фрагмент витража. Резные створки украшали какие-то неказистые пухлые младенцы: двое из них играли на лютнях, один на барабане (палочки были обломаны). Четвертый дул сразу в две свирели.

Отец Роуз опустился рядом на одно колено и доверительно сообщил Милене на ухо:

– Верх и задняя часть этого шкафа сделаны в самом начале восемнадцатого века. А вот передние створки – видишь? – созданы еще в начале пятнадцатого столетия. Дерево – не что иное, как испанский каштан, причем именно съедобный, а не конский. Вот почему оно такое темное. А вон там – посмотри – стоит его побратим.

Милена послушно повернулась и увидела, что в другом углу зала высится еще один шкаф, очень похожий. Только резные фигурки на нем уже не толстые дети-купидоны, а средневековые взрослые, худые и аскетичные.

Вытянув руку, отец Роуз Эллы стащил с нижней полки шкафа старинную каску с почерневшей от времени кожаной оплеткой. На тусклой медной бляхе можно было прочесть надпись «Ирландские драгуны». Каску отец водрузил себе на голову, надвинув на глаза.

Сидящие неподалеку мужчины рассмеялись и обменялись фразами, значения которых Милена не поняла.

– Ой, пап, сними! – засмущалась Роуз. Все вместе они уселись за одним из длинных столов. Еды на тарелках было непривычно много: обжаренные овощи, цветная капуста с паприкой и большущие – с ножку цыпленка – генетически модифицированные креветки, очищенные и подающиеся запеченными.

За столом степенно и непринужденно текла беседа. Братства Каменщиков и Лесозаготовщиков опять играют на повышение и взвинчивают цены. Скоро дешевле будет самим ездить заготавливать и притаскивать материалы в город.

– А что? – воскликнул отец Роуз Эллы. – А? Что нам мешает самим все разведать на периферии, в тех же лесах, а то и в горы забраться?

– Вильям, – укоризненно перебила его Мала. – Ты уж попридержи свои фантазии. Да у тебя не меньше месяца уйдет, чтоб дотащить древесину из Камбрии сюда. Ты только представь: это же на границе с Шотландией!

Но зароненная идея оказалась искрой, из которой разгорелось пламя; со всех сторон пирамидами начали воздвигаться грандиозные планы. Между тем подали десерт, зажгли свечи, а столы раздвинули, освободив место под музыку и танцы. Громадина отец открыл створки испанского шкафа с музицирующими купидонами и извлек оттуда волынки. Из шкафа-побратима на свет появились дудочки, барабаны, флейты, ирландские арфы и гобои.

Дудки начали высвистывать мелодию; в такт им загудели волынки. С нежной грациозностью вступили смычковые (Мала, оказывается, еще и играла на скрипке). Серебром зазвенели арфы; им приглушенным стуком вторил барабан. Братство Реставраторов, выстроившись парами в центре зала, торжественно вышагивало в старинном танце.

А директор Фентон действительно пел. Милена взглянула на Роуз: та, опустив глаза, изо всех сил сдерживала улыбку. Песня Фентона была чем-то вроде рассказа о приезде делегации от партийного начальника. Дураки делегаты были посланы ознакомиться с семьей Реставратора, задумавшего жениться на дочке того чинуши. Проверяющие увидели коз и приняли их за почетный караул бородачей. Увидели рухлядь на искусных подпорках, услышали живущих в камине сверчков (их здесь называли «скрипачами») и решили, что у молодого человека есть целый личный оркестр, скрывающийся где-то за ширмой. Заночевали на набитых соломой тюфяках, но приняли их за пуховые перины. В общем, Противныйначальник был так впечатлен, что не упрямясь отдал дочку жить-поживать с Реставраторами, подумав сдуру, что они все богатеи. На последнем куплете танцующие ринулись в круг. Милену кто-то за руку затянул в самый его центр. Она отплясывала как могла, прижимая к себе книгу и цокая башмаками по полу, – под общий хохот и аплодисменты Реставраторов. Милена, стушевавшись, ретировалась в задние ряды. При этом успела заметить, как танцует Роуз: глаза сияют, а сама так и вьется вокруг директора Фентона, в данный момент грациозно крутящего ее в танце, как куколку-марионетку.

В обществе Роуз обратная дорога до Гарденс показалась досадно короткой; знакомая улица казалась входом в другой мир.

– Как бы мне стать Реставратором? – задала сокровенный вопрос Милена. – Наверно, теперь уже и на обучение времени не хватит?

– Почему? Если тебе это подходит, то и время найдется, – ответила Роуз Элла. – А теперь спокойной ночи, солнышко. И приходи к нам, не стесняйся.

Кто бы мог подумать, что жизнь разом так волшебно преобразится, обретя и смысл и прелесть? Прежде чем войти к себе в подъезд, Милена посмотрела на звездное небо.

«Роуз Элла. Роуз Элла», – повторяла она в такт шагам, топая вверх по ступеням лестницы. «Роуз Элла», – повторяла она, укладываясь в свою сиротскую койку возле окна. Отсюда тоже видны были звезды. «Я хочу снова туда пойти, – умиротворенно думала она. – Хочу быть Реставратором и жить на Сенном. Хочу вязать стекло и спасать старые книги. И научиться играть на дудочках, и танцевать».

А танцевать она хотела непременно с Роуз Эллой. Звезды в вышине приветливо подмигивали, и в омут сна Милена соскользнула с улыбкой.

К РОУЗ МИЛЕНА ХОДИЛА регулярно в течение всего лета. Даже ночевать оставалась в гостевой комнате, полной всякой роскоши и красоты. Например, были там китайские встроенные шкафчики. Сидя за столом над книгой, Милена иной раз поднимала взгляд на их дверцы. Они были инкрустированы фигурками людей из слоновой кости. Человечки охотились, ловили рыбу или носили на спине снопы. Хотя некоторые фигурки со временем успели выпасть, оставив после себя соответствующей формы углубления – неприметную память о навсегда ушедших. Особенно больно было иной раз смотреть на те из них, от которых уцелела какая-нибудь часть – туфля, пола одеяния, – словно они застыли в преданном, терпеливом ожидании возвращения своего хозяина.

Милена вспоминала ванную – настоящее чудо. Огромная чаша ванны на металлических ножках, с прозрачно-белой эмалью и большими медными кранами, чуть скошенными, как трубы у броненосца. Какой-то странного вида рычажок, который надо было потянуть кверху и повернуть, чтобы спустить воду. Были специальная ванночка для ног и унитаз, украшенный рельефом с животными, и голубая надпись «ПОТОП» внутри раковины. Милена Вспоминающая видела этот интерьер перед собой так же ясно, как если бы она могла просто повернуть за угол и рассмотреть его там наяву, во всех подробностях.

Она вспоминала дом в Холборне, который был на реставрации. Крыша и полы у него были снесены почти полностью. И вот они с Роуз Эллой осторожно, чуть ли не на цыпочках, пробирались по фундаменту, по осыпавшемуся цементу и грудам кирпичей. А на стенах между тем по-прежнему держалась побелка. Перед глазами стояли стены какой-то комнаты, с широким красным ободом филенки по периметру. В углах – там, где по краям еще оставался потолок, – виднелась лепнина в виде веерами развернувших крылья бабочек. В одной из комнат (это просматривалось в дверной проем) стены покрывала деревянная обшивка, уже посеревшая и треснувшая под солнечным зноем и дождями. Колодцы лестниц зияли пустотой – лишь там, где раньше были лестничные пролеты, на стенах виднелся изгибающийся зигзагом след. Зато плитка на камине нисколько не пострадала. Ее зеленые квадратики были покрыты красными цветами. Готика XXI века. А решетка от ржавчины сделалась огненно-рыжей.

– Люди к этому времени несказанно разбогатели, – сказала Роуз, проводя по решетке пальцем. – Не все, конечно. Некоторые. Как раз перед тем, как начался разлад. Они жили в больших домах, у некоторых их было по нескольку штук. Они могли преспокойно путешествовать по всей Британии – да что там, по всей Европе! И останавливаться в этих домах где на недельку, а где и вообще на пару-тройку дней. Нет, ты представляешь? «Ну что, дорогуша, давай слетаем на выходные в Эдинбург!» – прогнусавила она карикатурным баском.

– «А что, милый? Давай развлечемся», – в тон ей отозвалась Милена, пародируя жену какого-нибудь партийца. Взявшись за руки, они, балансируя, осторожно прошли вдоль выломанного плинтуса.

– Представляешь, каково быть таким богатым? – продолжала Роуз.

– А представь, что мы сейчас залезаем по лестнице и находим одну из тех комнат, где все еще как тогда, и люди там те же, из прежних времен. И будто бы они не знают, что все изменилось…

– У-у! – протянула Роуз. – Не хотела бы я снова в те времена попасть. Мы с тобой потянули бы только на служанок. Ездили бы каждый день сюда издалека, на поезде.

– И вдыхали бы смог, всю эту отраву!

– И думали, что скоро конец света! – Роуз неожиданно схватила Милену за руку. – А ну пойдем. Тебе надо это видеть. – И потащила Милену в соседнюю комнату.

За окнами здесь буйно разрослась крапива. Но зато в этой угловой комнате полностью сохранился пол – совсем ровный, ни одна плашка паркета не испортилась. Паркет был красивый, из хорошего дерева. Потолок, правда, в комнате не сохранился, лишь одна толстенная балка пролегала посередине. А к ней снизу крепился каким-то чудом сохранившийся кусок лепнины: похожий на застывший фонтан округлый выступ, окаймленный лепными же листьями, в середине которого – отверстие под люстру.

– Что это? – спросила Милена, которой этот нарост показался вначале чем-то вроде осиного гнезда.

– Это специально для освещения, – пояснила Роуз. – Называется «роза», потолочная роза. А теперь вот на это посмотри. – И она потянула Милену в смежную комнату поменьше, где повернула за плечи. В арке над выломанной дверью сохранился настенный рисунок: какой-то человек, летящий по воздуху в запряженной лошадьми колеснице или чем-то на нее похожем.

– Это… самолет? – спросила Милена наугад и тут же устыдилась своей глупости. Ага, самолет: с лошадьми в упряжке. Но у нее не было вирусов, которые вовремя подсказали бы, как выглядит самолет, а какую-нибудь книгу о них прочесть она не удосужилась. Роуз Элла, умница, сделала вид, что вопроса не услышала.

За вышибленным дверным проемом слоистой кучей валялся битый шифер, осколки которого напоминали наконечники каких-нибудь доисторических стрел. А на желтой стене возле бывшей двери значилась проставленная красным флюоресцирующим маркером надпись: «Раиса 2050». И ниже, той же рукой, но уже смазанно, угольком: «Раиса (опять!) 2084».

Осторожно пробравшись по завалам шифера, а потом – где прыжками, где перебежками – через заросли крапивы, они были уже возле выхода, когда Милена запнулась о какой-то предмет и, нагнувшись, вытащила его из наноса почвы. Это была мелкая деталь (не то гвоздик, не то шпилька) от металлической кроватной сетки, все еще не утратившая бронзовый цвет и шляпку-венчик. Милена вдруг представила этот гвоздик новым, и все еще частью детской кроватки – с нежным пуховым одеяльцем, с пододеяльничком в синий цветочек. Представился даже ребенок в ней – девочка с каштановыми волосиками, кругленькая, важная, лежит себе и посапывает в кулачок. Милена еще раз взглянула на окна, пустыми бельмами уставившиеся в небо. Что бы та малютка подумала, знай она наперед, как все обернется?

Здание было как будто поездом, уносящим жизни своих жильцов-пассажиров на курьерской скорости – куда? Наверное, к крушению.

ОТЕЦ РОУЗ ЭЛЛЫ отбыл одним ранним летним утром, с товарным поездом. Он и еще семеро мужчин отправлялись на север страны, в Камбрию, за новой партией камня. Проводить их люди собрались со всего Сенного. Все махали – в том числе и Милена, пришедшая сюда спозаранку. Роуз, сама не зная почему, плакала: у нее было какое-то предчувствие. Что-то ужасное, по ее мнению, должно было случиться на пути в Камбрию.

Весь следующий месяц танцы на Сенном проводились по-прежнему регулярно, но, безусловно, сказывалось отсутствие отцов, с которыми было так приятно общаться и танцевать. Даже музыка, казалось, сделалась печальнее. Милена вспоминала Малу, играющую на скрипке. Она играла, положив на инструмент подбородок, а у самой печально-задумчивый взгляд был где-то далеко-далеко, и так же задумчиво звучала скрипка, источая сладковатую грусть старых песен.

То была музыка дома. Милена чувствовала, что обрела семью, близких людей и место, в которое тянет. А вместе с тем обрела и будущее.

ОКЕАНСКИЕ ТЕЧЕНИЯ БЫЛИ НЕСТАБИЛЬНЫ. Гольфстрим время от времени менял направление и смещался в ту или другую сторону. Вслед за ненастным, сырым и ветреным летом могла прийти воющая ветром, слепящая снегом зима.

К концу того лета дожди шли не переставая. Милена все дни проводила на Сенном за чтением, слушая, как барабанит по крыше дождь, в то время как Роуз вязала, а ее сестра мастерила искусственные цветы. Камни на мостовой хлюпали под ногами, выстреливая струйками слякоти. Земля раскисла и стала чавкающей жидкой массой, как болото. Упругим, как матрас, сделался дерн в парках. Деревья уныло поникли своими отяжелевшими от воды кронами, роняя с листьев бесконечные капли.

И вот как-то вечером загудели колокола. Они зазвонили все вместе, по всему городу. По воздуху текли реки колокольного звона.

Согласно правилам, три удара означали вызов врача. Два – пожар, один – наводнение. Здесь же никакого четкого сигнала не было; стоял лишь сплошной гул, от которого тревожно замирало сердце.

Ближайший от Детсада колокол находился на углу Гауэр и Торрингтон, его было видно из окна спальни. Двое ребят на колокольне все еще били в него, когда на улице послышался дробный стук копыт. На Гауэр-стрит появилась женщина-глашатай на лошади. Она не стала спешиваться, а, привстав на стременах, прокричала чистым и пронзительным голосом:

– Всем, всем! Просьба выслушать! Надвигается ураган! Сегодня вечером он достигнет города!

Ребята, свесившись вниз, о чем-то спросили женщину. Та посмотрела на них вверх, затем вниз и наконец прокричала во всеуслышание:

– Его заметили с шаров, и он надвигается! Надвигается ураган! У вас есть примерно четыре часа! Просьба всем закрыть наглухо ставни, забить окна, убрать с улицы все незакрепленные предметы! Уйти в укрытие! Взять с собой запасы провизии! Спасибо! – Затем Башкирия с алым лицом натянула поводья и развернула вставшую на дыбы лошадь. Минута, и стук копыт стих в отдалении.

Директор Детсада распорядился забаррикадировать окна всей имеющейся мебелью. Наиболее храбрые из ребят, держа во рту гвозди, крест-накрест заколачивали снаружи окна бамбуковыми шестами. Одежда и постельные принадлежности сносились вниз, в световые колодцы. Двери запирались и заколачивались. Соблюдались и правила противопожарной безопасности: прежде чем заколачивать дверь, дежурные по этажу бдительно осматривали каждую комнату.

После чего, сгрудившись в спасительных недрах здания, все затаились в тревожном ожидании. Над просветами световых колодцев виднелось небо, внезапно ставшее как-то ниже. В его густеющем вареве пеной проносились набрякшие пылью мутно-желтые облака. Ветер вначале налетал порывами. А затем, набираясь силы, натужно завыл, задувая в открытый верх колодцев, как в какой-нибудь духовой инструмент.

Наконец он саданул по колодцу с внезапной мощью кулачного бойца. Послышалось, как где-то снаружи с грохотом опрокидываются незакрепленные предметы и звонко бьется вдребезги стекло.

Дети съежились у себя под одеялами, держа друг дружку за руки.

«Надо было мне пойти на Сенной, – запоздало упрекала себя Милена, – остаться там со своими. Хоть бы с ними было все нормально: с Роуз, ее сестрой, с Малой, с Фентоном. Но конечно же, в первую очередь с Роуз».

В вышине Милена заметила птиц. Они проносились разрозненной стаей, нелепо кружа по спирали. И только тут она разобрала, что птицы эти четырехугольные: это были сорванные с крыши резиновые плитки.

Начало потрескивать хитросплетение бамбуковых шестов вдоль стен. Одна из Нянь, разведя руки в стороны руки, бросилась к своим подопечным, сбивая их в кучу. Под руку ей попала и Милена, которую Няня стала теснить вместе с остальными, давя ей запястьем под подбородок. Милена собиралась было прокричать что-нибудь вроде «А ну пусти!», но тут начали с треском отставать от стен трубы дренажной системы.

Сочась сквозь швы, вода крупными каплями застучала по бетону. Полые бамбуковые трубки, выворачиваясь под давлением из стен, путались одна с другой и шевелились, как трубки у волынки, расщепляясь и надламываясь. Наконец дренажная система вздыбилась целиком и, словно помедлив и сделав глубокий вдох, ухнула в глубину светового колодца, подобно пущенным в небо и падающим теперь обратно бамбуковым копьям.

Снизу, из защищенной глубины подвальных коридоров, заголосили дети.

Начался дождь, хлещущий порывами, как и ветер; рваное месиво туч призраками кружилось в мутно-стеклянистом свинцовом небе. Угнездившись в недрах подвала, дети с обостренной чуткостью внимали доносящимся звукам: вот где-то наверху крушится о стены мебель. Вот сердито заворчал гром. А вот вместе со сполохом молнии грянул оглушительный, волнами разлетевшийся по небу раскат, от которого каменные стены грозно загудели. У всех даже уши заложило.

– У-у-у, – протянули дети в боязливом восхищении.

Вокруг упавших на дно колодца труб забурлила вода. Вскипая мелкими белыми бурунами, она устремилась вниз, в подвал, сдвигая случайные обломки на сливную решетку. Испуганно попятились дети – те, что ближе к краю. У Милены за какую-то секунду вдруг промокли ноги. По подземному коридору, расширяясь в русле от стены до стены, хлынул бурный ручей. Послышались крики растерянности и отвращения. Те, кто сидел, теперь вскакивали, кто с плачем, кто со смехом.

Ночь предстояло провести на ногах. Уже не было ни страха, ни отчаянного восторга – все силы отнимало тупое стояние в холодной воде. Вода доходила до голени. От неумолкавшего завывания ветра клонило в сон. Дети поминутно клевали носом; неудержимо тянуло лечь. Из сонного оцепенения их вырвал лишь резкий удар откуда-то снаружи. Некоторые дети, выбившись из сил, плакали. Их как могли – кого шиканьем, кого воркованием – унимали Няни, обнимая и называя кого «крошечкой», кого «пупсиком». Некоторые из них тоже плакали – по своим оставленным домам, по родителям, которые словно взывали к ним из воющей бури.

Наконец дождь, словно утомившись, перестал; вместе с ним унялся и поток. Дети безучастно сидели в лужах, не в силах даже пошевелиться, а Няни гладили их по головам, пока наконец и тех и других не сморил сон. Но и во сне они стонали жалобно, как ветер.

МИЛЕНА ПОДУМАЛА О РОУЗ ЭЛЛЕ и сразу проснулась.

Небо над колодцем было серебристо-серым, по-прежнему облачным, но уже насыщенным светом. Все вокруг еще спали, раскинув ноги и сцепившись руками. Из-под сводов подвала Милена выбралась на пол-колодца.

Впечатление было такое, будто здесь потерпел крушение поезд. Кучами громоздились изломанные бамбуковые трубы среди нагромождений осколков стекла и плитки. Голые стены были во вмятинах, как после обстрела. На крыше обнажились стропила, древесина была еще свежая, кремово-желтая.

Попытка открыть дверь на лестницу увенчалась тем, что со ступеней обрушился колкий град из стекла. Наспех отряхнув обувь, Милена начала взбираться по осколкам, по кускам дерева и штукатурки.

Стены лестничного пролета местами треснули, и свет падал сквозь трещины на сиротливые, пыльные обломки. Одолев боковой пролет, Милена попыталась попасть в коридор первого этажа. Здесь полно было листьев и обломанных ветвей, словно здание пыталась взять штурмом армия растений. На Детский сад рухнуло дерево.

Густая занавесь листьев, кора как мозаичный узор. Милену что-то кольнуло.

– Нет, нет, – выдохнула она с упавшим сердцем.

Это было ее дерево, Древо Небес. Его обрушил ветер.

«Нет, нет. Только не моедерево, не моя ветвистая красавица». Она осторожно перешагивала через сломанные сучья, все еще пахнущие древесным соком и свежей смолой. Листья нежными ладонями гладили ее по лицу.

Там, где упало дерево, в фасаде здания зияла огромная брешь. Напрочь снесло крыльцо подъезда. Всюду вокруг валялись обломки, кирпичи, полосы гнутого металла. Милена подобралась к стволу, ближе к развилке наиболее раскидистых ветвей, и оглядела дерево по всей его длине. У основания, словно вторая крона, высоко вздымались вверх вывороченные из земли корни.

«Вот оно какое было, отсюда до земли. Когда стояло».

Вдоль ствола она пробралась подальше от ставшей ненадежной стены здания и оказалась на середине улицы. Комнату Милены буквально смело. Из кучи мусора сиротливо торчала сетка чьей-то кровати, сплющенная и покореженная. Иглами дикобраза торчали в стенах бамбуковые палки, которыми заколачивали окна. Ставни сорвало, а окна по всему зданию выбило.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю