355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джефф Райман » Детский сад » Текст книги (страница 10)
Детский сад
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 16:16

Текст книги "Детский сад"


Автор книги: Джефф Райман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

И в голове раздалась музыка небес; музыка Ролфы: басовый лейтмотив, звонкий сонм ангельских голосов. Милену несло между горными грядами облаков с протоками света и затененными клубящейся синевой ущельями. «Запоминай, запоминай», – твердила она себе.

Под музыку Ролфы она взмывала все выше и выше. Внизу расстилались облачные равнины, на вид такие плотные, что казалось, можно по ним разгуливать. Сами собой складывались береговые очертания, бухты и заливчики – все это среди необъятного воздушного океана, изобилующего дрейфующими белыми айсбергами и островами. Солнце за окном играло на ледяных кристаллах. Было заметно, как среди них что-то покачивается, будто приплясывая. В воздухе ниточками вились паутинки с танцующими воздушными паучками – тоже чем-то напоминающими формой Пузырь. Как будто вселенная имела вид матрешки, скрывая самую мелкую сущность в другой, покрупнее, и так без конца.

А небо наверху между тем становилось уже не синим, а лиловым. Пузырю пора было готовиться к рывку.

«Давай», – мысленно велела Милена, и Пузырь пошел ходуном под свой внутренний танец, гулко ухая сердцем, открывая одни полости, закрывая другие. Чувствовалось, как костяной решеткой смыкается вокруг них его оболочка. И по мере того, как закрывались глаза аппарата, достигла пика чистилища музыка Ролфы, расставаясь с Землей. Ролфы с Миленой не было, и уже не будет, останется лишь музыка, извечно напоминая о ней самим ее отсутствием.

Языки плоти обернулись вокруг Милены, прочно удерживая ее на месте. Чувствовалось, как Пузырь нагнетает в себе силу для рывка. Обод где-то на голове сдавливал, как тугой воротник сдавливает непомерно разбухшую шею.

«Я не член Партии, – думала она, – но обращаются со мной так, будто я из их числа. Я не считана,и им это известно. Меня так и не считали,но сделали Терминалом. Я им для чего-то нужна».

Постылый обод, до чего же ты тяжелый. Теперь он стал еще тяжелее, но в ином смысле: вместе с весом появилось ощущение безмерного, пронизанного извивами пространства поистине планетарного масштаба. Это Консенсус; он тоже присутствует своим отсутствием. Смотрит, наблюдает ее глазами, слушает и слышит ее ушами, использует для работы ее руки. Закрыв глаза, Милена ждала.

Снизу, из недр аппарата, раздался гулкий, словно полый, рев, и мягкие, как морщинистая замша, стены задрожали.

«Как, – недоуменно размышляя о своей жизни, спросила себя Милена, – как так получилось, что я в итоге оказалась здесь

Затем она откинулась и расслабилась: думать было невозможно из-за гула.

ПОСЛЕ ТОГО КАК РОЛФА УШЛА, Милена пыталась ее отыскать. Она бродила по всей Раковине, по Зверинцу, по всей близлежащей округе и выспрашивала у знакомых и полузнакомых: «А где Ролфа? Вы не видели Ролфу?»

Спросила у девчушек-малолеток, сидящих в справочном бюро при Зверинце. Они тихонько хихикали над очередной шуткой и на Милену внимание обратили не сразу. Она стояла, внутренне подскакивая от нетерпения; как назло, нечем было даже занять руки.

– Ролфа. Ролфа Пэтель. Возможно, она только что устроилась при Зверинце, стажеркой или кем-то вроде этого. У вас, наверное, должна быть какая-то о ней информация.

– Нет, – отвечала розовощекая девчушка, едва удерживаясь от смеха, – ничего про такую нет.

Совсем дитя; ни тени страха или сомнения на лице.

– Ну ладно, ты не слышала. А может, они слышали? – Милена взглядом указала на еще двоих девчонок. Они вполголоса спорили насчет каких-то ботинок, причем никто не хотел уступать.

– А вы что-нибудь слышали? – потеряв терпение, напрямую обратилась к спорщицам Милена.

– У нас у всех связь, – подала голос розовощекая, – с Терминалом. Если что-то узнает один, узнают все. Ни о какой Ролфе Пэтель информации нет.

Ролфа как сквозь землю провалилась.

Искала Милена и на Кладбище. Взяла с собой свечу. В ее ущербном свете было видно, что пыль на полу не потревожена. Толстым ровным слоем она лежала на плечах плесневеющей одежды, все еще хранящей запах пота.

Гнездо Ролфы пустовало. Стоял стол, на полу валялось несколько разрозненных листов бумаги, несколько высохших ручек лежало по ящикам стола. Милена остановилась на том самом месте, где предположительно началось их знакомство. Повеяло какой-то легкой тоской – она ощутила посасывание под ложечкой, возникающее иной раз при быстром подъеме на высоту. Хотя сказать, что повеяло неким потусторонним присутствием, было бы преувеличением. Просто место; место, из которого ушли. На покрытой пылью столешнице Милена вывела пальцем:

Где Ролфа?

У меня все еще твои вещи…

Милена.

Именно « Милена», а не «С любовью, Милена»– не ровен час, еще испугается и запрячется еще глубже.

С Кладбища Милена ушла; направилась к Смотрителю Зверинца. У гладкого молодого человека она спросила, не появлялась ли здесь Ролфа. Может, есть какая-то информация?

– Никакой, – ответил тот. – Ой-ей-ей. Какой Медведь не мечтает стать Бестией!

Звали молодого человека Мильтон, и шутки у него были по большей части плоские.

– Передайте Министру: мне бы хотелось, чтоб меня поставили в известность, когда она появится. Для вас это, может, хиханьки-хаханьки, а у нее денег нет, и есть ей хочется!

К ярко выраженным, а тем более высказанным эмоциям Мильтон был явно непривычен. Потому, когда Милена решительно двинулась к выходу, лицо у него как-то потускнело.

Она пошла в кафе «Зоосад» и там взялась расспрашивать неприветливую толстуху судомойку. Не видела ли она такую высо-окую женщину? Может, кто-то побирался, выклянчивал еду или был кто-то подозрительно заросший щетиной? Судомойка лишь оглядела Милену припухшими глазами-щелками и молча покачала головой.

Милена обошла все пабы, все питейные заведения Южного берега – от улицы Кат до Элефант-сквер. Видел ли кто-нибудь такую здоровенную бабищу, кожа явно не родопсиновая? Малолетки за барной стойкой лишь пожимали плечами. «Да уж мы бы запомнили», – уверяли они. Тогда Милена, прочесав предварительно мосты, взялась за Северный берег. Наведалась и в «Кабачок комедиантов». Следов Ролфы не было нигде – ни по лавкам, ни по рынкам. Нигде она не ела, не пила.

Придя после бесплодных поисков к себе в комнату, Милена застала там Сциллу.

– Ну как? – выжидательно спросила та. Милена лишь плюхнулась рядом на кровать.

– Пусто. Ох, Сцилла, представляешь, вообще ничего! – Милена обессиленно улеглась, затылком приткнувшись Сцилле на колени. Сцилла начала поглаживать ей волосы.

– Ты, главное, не переживай. Она просто приходит в себя. Помнишь, когда тебя саму считывали? Все те новые вирусы, бьющие по башке всем скопом? Совершенно иная система координат; проходит какое-то время, прежде чем начинаешь ориентироваться по новой.

Нет, Милена этого не помнила.

– Она никуда не выходила есть, Сцилла! Ведь она не как мы, родопсином подпитываться не может. А уже шесть дней ничего не ела.

Тут Милена призадумалась.

– Маркс и Ленин! – воскликнула вдруг она, резко садясь. – Медведи, они же впадают в спячку! В ответ на стресс. Засыпают аж на всю зиму.

– Ну и прекрасно: пока спит, как раз и образумится.

– Да что ты! Им сначала необходимо скопить запас жира. Если они засыпают голодными, то могут во сне умереть от голода. А она перед уходом сколько дней уже толком не ела!

– Упс, – произнесла Сцилла; ей помнился голодный взгляд отощавшей за последнее время Ролфы. – Ты думаешь, она, того… умрет? – В комнате повисла тяжелая пауза. Сцилла встала с кровати. – Так. Сейчас пойду захвачу пальто, – засобиралась она. – У меня там наверху овсянки немного осталось, я ее принесу, и соевые колбаски еще есть.

– А у меня ничего нет, – в тихом отчаянии развела руками Милена.

– Где она может заснуть?

– Где угодно, лишь бы было тихо и темно.

Им помогли и участием и свечами. Все – и Бирон, и Принцесса, и Король; в общем, вся труппа. Обошли все свободные комнаты Раковины, особенно те, где недавно кто-нибудь умер. Вместе отправились на Кладбище и обшарили его фактически всё, особенно между стойками с одеждой.

– Вот так местечко! – то и дело раздавались восхищенные возгласы. Особенно это место оценил Король.

– Славные катакомбы. Прятаться в самый раз, – веско, с чувством одобрил он. И даже разжился там костюмом с блестками. Милена от души всех благодарила и обнималась на прощание. Вдвоем со Сциллой они продолжили поиски.

Они сходили на ночной рынок, где Ролфа была завсегдатаем. Лоточники все так же пели песни да ворошили кучи своей провизии и подушек с перьями. Нет, большуюони не видели. Да, они знают, кого Милена имеет в виду, но ее не было вот уж как неделю. Лоточники перетаскивали с места на место кучи меха, и Милена невольно спохватывалась: уж не с Ролфы ли этот мех. Наконец они со Сциллой присели подкрепиться в местной забегаловке, где с жадностью взялись уплетать перченую курятину, грея руки о кружки с чаем.

– Мы ее отыщем, – заверяла Сцилла, то и дело решительно кивая запотевшим окнам забегаловки, – все мы. Обязательно найдем.

В Раковину возвращались взявшись за руки.

– Иди поспи, солнышко мое, – нежно попрощалась с подругой Милена.

А сама потом вышла на улицу и пошла через спящий город, а затем через мост Хангерфорд. Путь ее лежал в Южный Кенсингтон, к дому Семьи.

«НРАВИТЬСЯ ВАМ Я НЕ ОБЯЗАНА, – думала Милена, уже повторно стучась в двери дома. – Как и вы мне. Вы только должны мне будете сказать, дома ли Ролфа – или помочь мне ее разыскать».

Дверь отворилась как бы сама собой. В проеме стояла дородная пожилая медведиха, на костылях. Желтоватый мех был не гладким, а каким-то шишковатым, как на старой шубе.

– Ролфа-то? Ты о ней? А разве она не у вас, не у Сусликов? – Почтенная матрона, обернувшись, позвала кого-то скрытого дверью: – Шони! – В ответ из-за двери что-то глухо прошумели. Что именно, Милена не разобрала: матрона в этот момент зычно рыгнула, хлюпнув при этом горлом.

– Ну? Нет ее. Где? Откуда мне знать! – воскликнула пожилая особа, валко шевельнувшись на своих костылях. Милена только сейчас заметила на ее лице горестную растерянность. – Уж я думаю, мне б сообщили, если бы она вернулась, – произнесла матрона медленно, с таким тяжким вздохом, будто собственные габариты мешали ей дышать. – Я же ей мать, в конце концов.

– Вы… мама Ролфы? – растерянно переспросила Милена.

– А ты, наверно, та рыбка-ледышка? – с неожиданной приветливостью спросила мать Ролфы. – Чего ж ты не заходишь?

– Вы уж, пожалуйста, извините. Только мне там внутри холодно.

Налетающий порывами октябрьский ветер вовсю забавлялся шарфом Милены.

– Тебе, я вижу, и снаружи не жарко. А мне, милочка, стоять тяжело. А поговорить с тобой надо.

Мама-медведица грузно повернулась. На своих костылях она добралась до сундука и начала на него взгромождаться. Шустро выбежавшая из-за двери мелкорослая горничная в куцей шубейке учтиво подхватила хозяйку за руку; Милена тоже попыталась как-то помочь.

– Вот тут меня и пристроили. Мило, не правда ли? – спросила матрона.

Милена поспешила согласиться. В передней за истекшие месяцы не потеплело ни на градус, а меблировка куда-то исчезла, если не считать сундуков. Матрона попросила чаю, и горничная умчалась выполнять просьбу. На какую-то секунду ее встревоженные глаза встретились с Миленой.

– Вот видишь, что значит ногу ломать, – посетовала пожилая Гэ-Эмка. – Торчу теперь здесь. Как какая-нибудь старая моржиха, что тушей пошевелить не может. Пришлось-таки хлебнуть. Присядь-ка возле меня, милочка, погрейся.

Милена послушалась, и медведиха придвинула ее к себе.

– Так это ты хотела помочь Ролфе с ее пением, да?

Знакомый запах ланолина и такое знакомое, окутывающее тепло.

– Да, мадам, – ответила Милена почтительно.

– Что ж, славно. У Ролфы и душа-то больше ни к чему не лежала, кроме пения. Я б тоже ей помогала, только вот этого места терпеть не могу. Именно не могу, ты понимаешь? Видно, и Ролфа такая же, – она на секунду смолкла. – Что-то случилось, да? Опять она куда-то удрала?

– Ее пробовали излечить, – раскрыла карты Милена.

– От чего? От того, чтоб быть Ролфой, что ли? – Матрона, похоже, сразу поняла, что Милена имеет в виду.

Та в ответ лишь кивнула.

– Что ж, ее отец очень бы тому порадовался. Для него это величайшая из услуг, которую вы, люди, могли бы ему оказать. А мне это не в радость.

– И мне, – прошептала Милена.

– Да уж я, милочка, черт возьми, вижу. Не желаешь виски?

Милена покачала головой.

– Она исчезла. Наверно, снова впала в спячку. Но когда уходила, она была очень голодна.

Бутылка чутко замерла в воздухе. И опять старуха мать поняла сразу: Ролфа в опасности.

– Я-то надеялась, она здесь, – сказала Милена и даже сама уловила, насколько потерянно звучит ее собственный голос.

– Что ж, надо будет отправляться на поиски, – поглядев на Милену, сказала мать Ролфы. – Хотя для этого придется, видимо, созывать всю остальную Семью. Ох они и взбесятся.

– Наверно, да, – внутренне обмирая, тихонько призналась Милена.

Первой сверху спустилась Зои.

– Вы сделали что? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросила она.

– Мы дали ей вирусы. Иначе оказалось нельзя.

– Вы ввели моей сестре ваши мерзкие суслячьи вирусы?

Милена буквально съежилась.

– Это было непреложным условием, чтоб можно было добиться разрешения выступать. Я сожалею. Это было ошибкой. Иначе я никак не смогла бы провести ее в Зверинец.

– Боже, боже мой! – Зои прижала ладонь ко лбу. – Да она ж может теперь шлепнуться навзничь где угодно! – Зои посмотрела на мать. – Нам необходимо будет вызвать собак, мам. – На Милену она обернулась со странной, недоброй улыбкой. – А ты отправишься с нами, – словно пригвоздила она. – И предупреждаю, поездочка будет не из приятных.

Вскоре к обиталищу Медведей с ревом подкатили два огромных фургона, напоминающих пожарные, – в них полно было возбужденно лающих собак. Сверху, держась за загородку, стояли молодые Медведи, сквозь рев моторов крича что-то в сторону здания. Сами моторы были как на параде: хромированные, надраенные как зеркала. Из дома один за другим с какой-то веселой злостью выбегали Медведи, бойко взбираясь на фургоны по металлическим лесенкам. Один из них беспрестанно дудел в охотничий рожок.

«Ну всё, – подумала Милена обреченно, – сейчас начнется».

Зои препроводила ее к фургонам, придерживая сзади за шею.

«Можно ли как-то предупредить Зверинец? Может, сунуть горничной сколько-нибудь денег, пускай быстренько обежит Лондон, предупредит? Хотя куда ей против автомобилей. Не успеешь обернуться, они уже будут там».

Рядом послышалось глухое рычание. Между рельсами загородки на нее не мигая смотрели два голубых глаза: лайка.

– Она знает, что ты Суслик, – с ухмылкой сказал Медведь-подросток, оседлавший рельс.

Милену усадили в кабину, втиснув между массивными медвежьими бедрами. Они большими подушками наваливались на нее, в то время как фургон на всем ходу делал виражи по Лондону, гудя в клаксон и обгоняя неповоротливые подводы, с которых от неожиданности спрыгивали пассажиры-ездоки. Милена не была привычна к скоростной езде; желудок, казалось, бултыхался в разные стороны. Кружилась голова, подташнивало.

– Ио-о-о! – весело орал на ходу шофер.

Внезапно фургон, подпрыгнув колесами на поребрике тротуара, выкатил на территорию сада вдоль набережной.

«Что, уже приехали?» – Милена даже не помнила, как они проскочили через мост. Рядом, скользнув юзом по траве, качнулся на тормозах и замер второй фургон.

Молодые Медведи деловито слезали по боковым лесенкам. Затем наружу выпустили собак – полярных лаек, похожих на облака ненастья: сизоватых, крупных, дымчато-мохнатых. Лаек пристегнули на поводки, которые они тут же упруго натянули, и повели к Зверинцу.

Медведи заполонили вестибюль, хохоча над оцепенелым изумлением малолетних администраторов Зверинца. Малолетки пытались было как-то воспротестовать.

– Ой, ой! – издевательски гнусавили Медведи, подхватывая ребятишек (а они, конечно, были еще совсем детьми) на руки.

– Опусти, опусти меня сейчас же! – кричали малолетние администраторы и ударялись в слезы.

Собакам под нос совали старые носки и шорты Ролфы, после чего спускали с поводка.

Дневные сеансы прерывались вторжением стай лаек, обнюхивающих кресла и проходы между рядами. Собаки дружной стаей прокатывались по подмосткам, разбегаясь по сторонам, чтобы обнюхать все уголки, коридоры и закоулки. Зои на рысях прогнала Милену через верхние этажи. Были обысканы шкафы со швабрами и залы ожидания, где дремали Почтальоны. В репетиционных Музыканты вскакивали на стулья, прижимая к себе флейты и скрипки – подальше от деловито снующих псов, норовящих кто лизнуть, кто игриво куснуть инструмент.

– Так, ладно, – сказала Зои. – Где она еще могла вырубиться?

– Мы в основном уже везде смотрели, – лепетала Милена.

– Ну так придумай, где еще! – требовала Зои.

Милена провела Зои по небольшому заветному маршруту времен их совместной жизни с Ролфой. Провела экскурсию по Лик-стрит, рассчитывая на то, что Медведи сами догадаются прочесать Кладбище. Они распахивали двери лавок и взбегали по лестницам на верхние этажи. Медведи просто блаженствовали. Для них это была своего рода отместка за годы человеческого отчуждения. Стоя на тротуаре, Милена слышала раскаты хохота: налетчики не могли поверить в то, как убого ютятся Суслики со своими горелками и скудным скарбом. Слышалось, как в комнатах время от времени что-то падает, стукается или бьется. Где-то в отдалении зашлись колокола: судя по набору ударов, экстренный вызов. Ссыпались с верхних этажей собаки, стуча по ступенькам упругими подушками лап. Следом спешили Медведи-сыщики; на одном красовалась заломленная набекрень печального вида соломенная шляпка.

Они быстро перетряхнули Лик-стрит. Особый медвежий контингент был выделен для прочесывания Кладбища. С другой стороны туннеля к саду на набережной уже подчаливали новые фургоны.

– Мы еще не прошлись по тому зданию, – инструктировала Зои вновь прибывших, указывая на Раковину. – Я займусь больницей. А ты, – указала она Милене, – ты просто торчи где-нибудь, где мы можем легко тебя найти. В вестибюле Зверинца. Все, давай.

Всю вторую половину дня Милена провела в вестибюле. Она покачивалась от изнеможения; неимоверно клонило в сон, но она упорно разлепляла глаза.

«Смотритель мне этого не простит», – уныло думала она.

– На-ка вот, пригуби, – предложила ей мать Ролфы. Милена хлебнула прямо из бутылки. Мать стояла рядом, чуть балансируя на костылях.

– У нас в Антарктике всё так, – рассказывала она. – Чуть что не так, и ничего не поделаешь, терпи. И очень просто. Даже писать надо с умом. Мороз такой, что, когда писаешь, струя замерзает, не долетев до земли. Поэтому оправляться надо по-быстрому или струйку пускать не всю разом, а частями, так как замерзает она снизу вверх. Потому, в зависимости как усаживаешься, на все про все у тебя не больше тридцати секунд: иначе струя с пола дорастает до самой письки.

Милена повторно приложилась к бутылке.

– Как-то я на эту тему не очень задумывалась, – вздохнула она с грустным видом.

Мимо с визгом пронеслась известная всему Зверинцу Бестия, за которой весело бежали две собаки. Из одежды женщину опоясывало только полотенце. Сзади шлейфом вился пар из душевой.

«Кошмар какой-то, – подумала Милена. – Причем чем дальше, чем кошмарнее».

– Или вот плевки, – продолжала рассказ мать Ролфы. – В сенях или на пороге плевать ни в коем случае нельзя: плевок застывает, и его не отодрать. Крепче бетона. Ни за что не отскоблишь: скользкий, зараза, как дверная ручка в ведре соплей.

– Как вы это всё ярко описываете, – произнесла Милена, от нее уже слегка пахло перегаром. Где-то звонко грохнуло стекло: наверно, со стола упала ваза. Возле столика главного администратора деловито задрала ногу крупная лайка.

Подняв бутылку, Милена провозгласила импровизированный тост:

– За моих оставшихся друзей, где бы они ни были!

– О, да ты улыбаешься? – заметила мать Ролфы. – Никогда прежде не видела, чтобы Суслики улыбались. Какие у тебя зубки забавные!

«А я ей нравлюсь», – подумала Милена. И улыбнулась шире:

– Спасибо.

Снова сгустились сумерки. Слышно было, как с шумом загружают по фургонам собак. В вестибюль вошла Зои и с ходу ткнула пальцем в сторону Милены.

– Ты отыщешь мою сестру! Иначе у вас будут серьезные проблемы!

«То есть сегодня были несерьезные проблемы?»

Шаркая, проковыляла на костылях мать. Обернувшись к Милене, она заговорщицки подмигнула. Милена стояла, где была, с бутылкой виски в руке. Фургоны укатили.

Ей хотелось умереть. К Раковине Милена двинулась окольным путем, минуя улицы и тротуары, где ее могли знать в лицо. Слышно было, как дворники, бормоча вполголоса проклятия, сердито сметают с тротуаров битое стекло. Она побрела по Бейлис-роуд, названной так в честь основателя театра Олд-Вик, и по Геркулес-роуд – мимо дома Уильяма Блейка, где жил когда-то поэт. Насколько Милене было известно, в эти места Ролфа не забредала.

Оттуда Милена повернула направо, на Вирджил-стрит. Улицу Вергилия.

Улица Вергилия проходила под старым железнодорожным мостом. Мосты эти веером расходились от станции Ватерлоо, как некие ответвляющиеся, обособленные реальности. В фасаде моста мелкими дуплами чернели окна; окна виднелись и в пролетах других мостов.

«Боже мой, да она же может скрываться где угодно», – дошло до Милены.

И тут, стоя в сгущающемся сумраке, она расслышала пение Ролфы.

В темно-синем воздухе эхо, казалось, усиливало резонанс, и звук доносился отовсюду, как будто кирпичи были чревовещателями. Голос был мощным и каким-то текучим. Беря ноту с наскока, он какое-то время на ней удерживался, после чего, будто в ярости, расправлялся с ней резким скрежетом. У Милены, дернувшись, замерло сердце. Даже дыхание зашлось.

– Ролфа, – чуть слышно прошептала она. – Ролфа, ты где?

Милена двинулась в сторону туннеля. Слева шла стена, ограждающая какой-то двор. Милена пролезла туда через весьма кстати подвернувшуюся брешь. Звук сделался громче, резче, хотя на глаза по-прежнему никто не попадался. Она обошла двор по периметру, заглядывая в углы в надежде отыскать какую-нибудь нишу или скрытую дверь. Реющий где-то впереди голос вел словно поводырь.

По обе стороны идущей под туннелем улицы Вергилия тянулись арки с воротами. Милена шла затаив дыхание – медленно, чуть ли не на ощупь, как по тонкому льду. Пока наконец не постучалась наугад в какие-то ворота. Отъехала в сторону створка на подшипниках; ее отодвинул раздетый до пояса мальчуган. В открывшемся внутри боксе копошились его товарищи, облепив стойку колесного экипажа – белого, с красным крестом на боку. Ребята возились с рессорами – судя по всему, работники больничного хозяйства, вкалывают сверхурочно после школы.

– Тут где-то поют, – обратилась к ним Милена, рискуя показаться нелепой, – вы не слышите пения? Не знаете, откуда оно исходит?

Мальчики степенно отерли ветошью перепачканные смазкой руки. Контрастом смотрелись житейски умудренные лица на тощеньких детских шейках; ребята всем своим видом стремились показать, насколько они уже взрослые. Они накинули рубашки, прихватили спиртовые фонари и пошли наружу. Милена при их приближении стала подаваться назад, погружаясь в пение, как в облако. Ее полностью занимало звучание. Ноты казались теперь необузданно, до странности дикими. Туннель внезапно огласился гомоном хохота – шалого, горького, язвительного. Милена резко обернулась, ожидая увидеть над плечом у себя Ролфу. Но никого там не оказалось.

– Чё-то я не разберу, откуда это, – сказал один из мальчиков.

– А там что? – указала Милена на другие ворота.

– Там? – Мальчики растерянно переглянулись. – Да так, больничное барахло. – Подняв фонари, они раздвинули створки. Запахло стираным бельем. Милена шагнула внутрь между стеллажами; при этом звуки сделались тише. Поднырнув под одну из полок, Милена убедилась, что склад довольно длинный: везде виднелись аккуратно сложенные стопки постельного белья. Нет, Ролфе здесь ни в коем случае не место. И словно здешний дух был настроен враждебно, звук пения почти сошел на нет.

Милена вышла обратно под своды туннеля, где ее тут же с новой силой окутал звук, словно облако мошкары. Один из мальчуганов, опустившись на колени, припал ухом к канализационной решетке.

– Может, отсюда, – предположил он и кивнул на тянущиеся вдоль улицы решетки водостока, вделанные в брусчатку.

Его товарищ возвратился из бокса с ломиком и, аккуратно поддев, поднял решетку. Внизу открылись стенные скобы, образующие лесенку.

– Ну что, мы спустимся, – предложили мальчики. Милена запротестовала; ей хотелось спуститься самой. Тогда мальчики протянули ей фонарь.

Внизу гулко постукивали срывающиеся сверху капли, неестественно громко слышалось журчание воды. Что это, хлюпающие по лужам шаги Ролфы?

– Ролфа-а! – громко позвала Милена. – Ролфа-а!

В ответ – только звонкое эхо собственного голоса, отскочившее от невысоких стен. Поднятый фонарь высветил лишь кирпичную кладку с соляным налетом. А между тем пение доносилось уже с обеих сторон, спереди и сзади. Впрочем, не пение, а скорее собачий вой: ноты были тоскливо-тягучие, нестройные.

Милена полезла обратно; выбраться помогли ребята, схватив за руки и приняв фонарь.

– Оно отовсюду, – показал один мальчуган, зябко хохотнув.

– Привидение, что ли? – неловко пошутил его товарищ.

– Да ну тебя, Хасан! – ткнул его в бок другой. Но вылетевшее невзначай слово подействовало – все как-то притихли.

– Оно самое, – хмыкнула Милена, – привидение.

Прежняя Ролфа ни за что бы так не пела: для этого она слишком уважала музыку. А этот голосина вон какой: злой, злой на саму музыку.

– Спасибо вам, парни, – поблагодарила она. – Вы давайте работайте дальше. А я еще тут немного постою, подожду.

– В случае чего мы здесь рядом, – сказал тот, которого звали Хасан. Ребята тесной стайкой отправились обратно на работу. Ворота за ними задвинулись, одновременно разом исчез и свет от фонаря.

Пение оборвалось. Вместо него раздался вопль:

– Ууяяуу! Ууэээиииу! – Это было настолько душераздирающе, словно кого-то там рвали на куски. Один такой надсадный вопль, и все: с голосом можно смело распрощаться навсегда.

И Милена наконец услышала: возле уха будто кашлянули.

«Тфрю!»

Впечатление было такое, будто кто-то, отхаркнувшись, сплюнул. Затем все стихло.

Милена стояла во тьме, теперь уже совсем непроглядной.

– Ролфа, Ролфа, ну где ты? Ролфа, это я! Мы все за тебя переживаем, все с ног из-за тебя сбились. Ну откликнись, пожалуйста!

В ответ – тишина. Милена приложилась к бутылке с виски. А потом пошла восвояси. Бутылку аккуратно прислонила к стене улицы Вергилия: вдруг Ролфе понадобится.

И наконец, кое-как добравшись до Раковины, забылась у себя в комнате сном.

Наутро она проснулась поздно, с похмелья. В комнате пахло сладковатым запахом перегара. Первой мыслью было: надо идти искать Ролфу.

Хотя нет, не надо. Она жива, и пора положить всему этому какой-то конец. Нельзя больше вот так из-за нее одной изводиться. Есть же еще и другие люди, которым требуется внимание. Есть новая театральная труппа, которую нужно организовывать.

«Ведь теперь они, а не Ролфа, зависят от тебя».

Вошел Джекоб. Обычно он приходил в другое время.

– Приветствую, Милена, – как всегда, с робкой учтивостью сказал он.

– Приветик, Джек, – отозвалась Милена.

И Джекоб протянул карточку с золотым обрезом. Милена, спрыгнув с кровати, выхватила ее у него из рук.

Письмо начиналось словами:

привет рыбка!

ну вот ролфа опять к нам вернулась – пришла домой прошлой ночью – только ей чегото нехорошо – что вы человеки такое с ней сотворили? зои в порядке – скачет как свихнутая какаянибудь жаба в тоге – я ее убеждаю что ролфа сама над собой опять такое учудила – так что мы сейчас все с ней возимся и я знала что ты тоже хотела обо всем знать вот я и пишу у нас с отцом сейчас наверно опять поднимется по этому поводу буча – я хочу чтоб ролфа вначале чуть оклемалась а потом уже как следует обо всем расспросить что она собирается делать – если скажет что хочет петь чтож пусть поет – а отец все хватается за возможность на нее давить чтоб все вышло по его – наверно все старики в основном так поступают с молодыми – лепить из них что нибудь как из глины, авось что получится – все беды нынче в мире от того что вы люди пытаетесь всех причесать под свою гребенку и вирусы ваши от которых моя дочка раньше такая здоровая теперь буквально слегла – нога моя меня просто сводит с ума – так и подмывает удрать отсюда на Юг выбраться из этого чертова Кенсингтона – здесь народ только и делает что деньги считает – ВЕСЬ ДЕНЬ – на своих этих машинках – думаешь когда же они наконец подсчеты свои закончат пусть хоть пальцы отдохнут – эх как меня туда на южный континент тянет – там хоть лед и моржи все те же не знаю сладко ли тебе сейчас приходится – но послушай – лет через пятнадцать ты все еще будешь рассказывать людям как к вам тогда собаки понаехали – ведь забавнее у вас сроду ничего не приключалось – вот так со всем этим и надо поступать – превращать все это в смех – как нибудь я порассказываю тебе свои истории про ролфиного отца!!!!!!!

ты мне знаешь тоже как нибудь отписывай – у меня никогда не было друга суслика и вообще хотелось бы знать как ты там это все пережила

твоя

гортензия пэтель

эй – я не знаю как тебя звать – я щас просто дам это письмо своей служке за дверью пускай тебе отнесет

«Улыбаться, – подумала Милена. – Благодаря ей я могу улыбаться. Как в свое время благодаря Ролфе».

– Джек, ты не подождешь минуточку? – попросила она. – Я сейчас быстренько напишу ответ.

Тот учтиво поклонился и сел, соблюдая тишину. Во всех этих словесных штампах надобности не было.

И Милена написала на обратной стороне карточки:

Я и сама никак в толк не возьму, как мне до сих пор удается быть Сусликом. Меня зовут Милена, но по какой-то причине друзья начали меня звать Ма. Спасибо за то, что держите меня в курсе. Скажите Зои, что я извиняюсь.

Внизу письма Милена подписала: «С любовью». Это Джекоб, прежде чем уйти, отметил одобрительным кивком.

На подоконнике лежал тот самый большой серый фолиант. Милена потянулась за ним, но он как будто сам упал ей на колени. «ДЛЯ АУДИТОРИИ ВИРУСОВ», – гласила приписка под названием. Ох, Ролфа. Что же это означает? Милена взглянула на бисерную паутинку нот, которые, словно пытаясь спрятаться от нее, ежились между строк. Большинство из них было написано красным, но там, где прямая речь, цвет был черным. Что это означает, Ролфа?

Комедия с ее мистериями – вот единственное, что она оставила после себя, после своего ухода. Милена взяла серый фолиант, сунула себе под мышку и отправилась на аудиенцию к Смотрителю Зверинца.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю