Текст книги "Муки ревности"
Автор книги: Джастин Харлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)
Шаннон чуть было не пришла на помощь Розмари, пытавшейся вспомнить название Уишбона[6]6
«Уишбон» в переводе означает «грудная кость птицы». – Примеч. пер.
[Закрыть].
– О, вы только посмотрите – вот она, моя прелесть! – защебетала Джонкуил, протягивая руки. – Иди к тете Джонки, моя милая!
Увидев маленькую девочку Зана, Шаннон сразу пришла в замешательство. Золотоволосая Саффрон была с няней, одетой в униформу. Шаннон словно во сне смотрела, как девочка проковыляла несколько шагов и шлепнулась в траву. Со смехом поднявшись, девочка направилась к Джонкуил, широко раскрывшей перед ней полные руки с ямочками на локтях. Заключив малышку в объятия, Джонкуил тут же принялась целовать ее.
Шаннон сразу обратила внимание на сильное сходство дочери с Заном – или ей это только показалось. Когда Джонкуил внезапно передала ей девочку, ребенок сразу доверчиво обхватил Шаннон ручонками. Никто, кроме Джонкуил, не заметил, как крепко Шаннон прижимает к себе Саффрон.
– Только посмотрите! Как вы ей понравились! – заметила Джонкуил.
Саффрон в восхищении перебирала пальчиками блестящие волосы Шаннон.
– Вот он, наш герой! – сказала Дафни. – Кто это рядом с Заном? – спросила она, посмотрев на Розмари.
В сопровождении игрока из своей команды к ним подъехал Зан, одетый в зеленую рубашку для поло и брюки для верховой езды. Его мускулистые руки и бронзовое лицо блестели от пота.
Зан с удивлением остановил взгляд на Шаннон. Та же была ошеломлена тем, насколько он походил на Зана, который остался в ее памяти. Светлые волосы разлохматились, глаза блестели от радостного возбуждения. Схватив на руки обрадованную Саффрон, он сумел скрыть свое удивление от неожиданного появления Шаннон и тут же представил могучего Рамона Альвареса. Тот немедленно занял место рядом с Шаннон. Скоро к ним присоединились еще два игрока. От них, загорелых и мускулистых, исходила мужская энергия. Даже хладнокровная Розмари и ее благоразумная подруга Дафни в обществе этих мужественных игроков почувствовали себя чуть-чуть легкомысленными. Беседа стала гораздо более оживленной – как будто оркестр перешел на более быстрый темп.
Рамон уделял Шаннон все больше внимания, а та, помня о присутствии Зана, не смела даже взглянуть на него. Багли подал напитки и сандвичи, и внезапно группа разрослась, пополнившись друзьями из соседних машин. Перед началом первого тайма Рамон поднялся, собираясь уходить.
– Могу ли я на следующей неделе пригласить вас на обед? Я возьму ваш номер у Зана. Мы можем пойти в «Аннабель».
– О, спасибо. С удовольствием, – с усилием ответила Шаннон, чувствуя на себе взгляд Зана.
Когда Рамон ушел, Зан подошел и сел рядом с ней.
– У вас, кажется, нашлось много общего, – небрежно заметил он.
– Да, он пригласил меня на обед. Он кажется очень милым.
– У него очень плохая репутация.
– Что ж – мне нравится рисковать. В конце концов, я думаю, настает время и мне расправлять крылья, не так ли? – Шаннон с удивлением увидела, что глаза Зана вспыхнули от ревности.
– Ну, я думаю, это не мое дело, – с притворным равнодушием ответил он.
Чувствуя, что Розмари наблюдает за ними, Шаннон с невинной улыбкой холодно посмотрела на нее.
Через несколько дней Ирма позвала ее к телефону.
– Мужчина, – шепотом добавила она.
Почти уверенная, что звонит Рамон Альварес, Шаннон сильно удивилась, услышав в трубке незнакомый густой бас.
– Это изумительная Шаннон Фалун, рожденная под Южным Крестом?
– Да, это я, – ответила Шаннон, чувствуя себя нелепо.
– Вы, возможно, не помните нашу июньскую встречу в аравийском саду и наш разговор насчет работы. Это говорит Норман Паркинсон. С момента нашего разговора мне дали заказ, который сразу заставил меня вспомнить ваше неподражаемое лицо и фигуру. Короче, дорогая леди, не хотите ли стать одной из моих моделей? Прежде чем сказать «да», позвольте мне предупредить, что вы отправитесь в такую экспедицию по Африке, которая заставила бы призадуматься даже Ливингстона.
– Мистер Паркинсон! – с удивлением воскликнула Шаннон.
После своего дебюта на костюмированном балу она с досадой обнаружила, что друг Хоки по имени Паркс на самом деле не кто иной, как знаменитый фотограф Норман Паркинсон. Шаннон не ожидала, что когда-нибудь снова услышит его голос.
Через два дня в судьбе Шаннон произошел неожиданный поворот. Она подписала контракт с ведущим лондонским агентством топ-моделей «Моделз уан» и была приглашена Паркинсоном на съемки трехстраничного материала для «Вог» в Лунных горах – одном из самых отдаленных уголков Африки. До отлета в Уганду оставалось две недели, и все время Шаннон было занято визитами к фотографам, чтобы представить себя как новое лицо в мире лондонской моды. Предложение Паркинсона в мгновение ока вознесло ее на самый верх. Шаннон слышала, как о ней уже говорили весьма экстравагантно: непонятная и опасная, тлеющий огонь, девушка с грацией гепарда – агентство пыталось определить ее имидж. Ее называли неограненным драгоценным камнем, гибридом Востока и Запада, загадочно-энигматической незнакомкой. Последнее определение заставило Шаннон улыбнуться – она вспомнила слова Зана, сказанные несколько лет назад. В конце концов в этом, видимо, была доля правды.
Джонкуил сначала потеряла дар речи, узнав, что знаменитый Паркинсон наметил в звезды ее протеже, которую она приютила в своем доме. Затем милостиво благословила Шаннон на то, чтобы та следовала за своей мечтой.
– Где бы вы ни оказались, моя дорогая, у меня вы всегда найдете дом. Конечно, я всегда знала, что вам предстоит сделать нечто грандиозное, и вы не навсегда останетесь со мной, – сказала Джонкуил, с чувством обняв Шаннон. – Ирма, Багли, Баглс и я всегда рады помочь вам.
Когда Керри получила от Шаннон письмо, полное новостей, касающихся ее будущей карьеры, то сразу же направила ответ. Казалось, ожили все старые мечты младшей сестры об их совместной жизни. Счастливая Керри предполагала, что уж теперь-то Шаннон наконец найдет средства, чтобы забрать ее в Англию.
Такая реакция испугала Шаннон, которая не знала, что делать. Нужно винить только себя, мрачно размышляла Шаннон. Не надо было так хвастливо расписывать собственные успехи. И даже если у нее скоро появятся деньги, чтобы привезти Керри в Лондон, разумно ли это? В конце концов, не вечно Керри будет страдать в Кунварре, однажды ей может представиться свой шанс. Керри всегда доставляла беспокойство, а теперь, когда ей исполнилось пятнадцать, она, без сомнения, стала как никогда упрямой. Сейчас, когда Шаннон готова в любую минуту сорваться с места при малейшем намеке на новый заказ, в ее жизни просто нет места для подростка, нуждающегося в воспитании и заботе.
Все эти рассуждения, конечно, основывались на вполне понятном нетерпеливом стремлении Шаннон зажить наконец своей собственной жизнью. Ее ждало захватывающее приключение, и она хотела испытать его до конца. «А что в этом плохого?» – вызывающе спрашивала себя Шаннон, загоняя подальше чувство вины.
Теплым сентябрьским днем, когда до отлета в Восточную Африку оставалась неделя, Шаннон с альбомом под мышкой вышла из агентства. Остановившись у витрины бутика на Кингз-роуд, она поймала в ней свое отражение. Она все еще не могла поверить, что за час сделала столько, сколько другие делают за неделю. В дополнение к пробным снимкам, включая сделанные Паркинсоном, ее сняли еще на полдесятка серий, и она обнаружила, что совсем не стесняется объектива. Он был безличным, и Шаннон перед ним оживала.
Увидев свободное место на тротуаре кафе «Пикассо», Шаннон опустила свой портфель и заказала кофе, довольная тем редким моментом праздности, когда можно спокойно созерцать протекающую мимо жизнь. На Кингз-роуд в этот час было полно длинноногих молодых женщин в мини-юбках и с вызывающими прическами. Внезапно чей-то голос вывел Шаннон из задумчивости.
– Шаннон!
Вздрогнув, она подняла взгляд.
– Зан! Что ты здесь делаешь?
– Я собирался спросить тебя о том же, – ответил он, садясь в соседнее кресло.
После матча в поло они не виделись. На этот раз ее сердце не затрепетало. Шаннон улыбнулась, чувствуя себя так, как при встрече со старым знакомым.
– Ну, так что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Я осматривал дом на Оукли-гарденс. Ты ведь знаешь, я занимаюсь недвижимостью. У меня теперь свое агентство. Правда, не было возможности тебе об этом сказать. А ты что здесь делаешь? Ходишь по магазинам?
– Вообще-то нет. Я ходила в агентство «Моделз уан». Они представляют меня.
– Агентство? Ты имеешь в виду моду? – с удивлением спросил Зан.
– Да. Вот мой альбом, можешь взглянуть, если хочешь.
Она передала ему альбом, и Зан принялся листать его. Время от времени он поднимал глаза на Шаннон, как бы не веря, что далекая и шикарно одетая женщина на фотографиях – это она.
– И когда же все это случилось? Джонкуил ничего мне не говорила.
– Совсем недавно. Через неделю я отправляюсь с Норманом Паркинсоном на первое задание за границу. – Как ни старалась Шаннон, в ее голосе все же прозвучали победные нотки, хотя она до сих пор удивлялась, видя себя на фотографиях.
– Вот так сюрприз, – сказал Зан, покачав головой. – Прими мои поздравления, Шаннон. Я рад за тебя. Твои фотографии просто восхитительны. Но они все равно хуже оригинала, – добавил он, грустно улыбнувшись.
Шаннон внезапно пожалела, что так расхвасталась своими успехами. Она старалась не замечать восхищения в глазах Зана, но тем не менее в ней встрепенулись знакомые чувства, которые, как ей казалось, она сумела подавить.
– Слушай, это надо отметить, – внезапно сказал Зан. – Чем-то более серьезным, чем чашка кофе. – Он крепко взял ее за руку и потянул за собой.
При виде такого энтузиазма она не смогла удержаться от смеха. Шарахаться от него в сторону, как испуганная мышь, казалось глупо. Они не спеша пошли по улице мимо красивых домов. Везде были цветы – на газонах, в ящиках под окнами. Зан выбрал паб, где столики стояли во дворе, и еще до того, как они успели сесть, заказал бутылку шампанского. Глядя друг на друга, они молча сидели за столом. Шаннон не ожидала увидеть боль в его глазах.
– Почему ты так рассталась со мной, Шаннон? – спросил Зан, взяв ее за руку. – Бесследно исчезла из Кунварры, а когда я приехал в Сидней, то бродил везде, как зомби, разыскивая тебя. Я просто сходил с ума…
– Что ты говоришь? – с изумлением спросила Шаннон. – Я видела твою фотографию в «Морнинг геральд». На мой взгляд, ты выглядел вполне довольным. И, между прочим, почему ты не связался со мной? Ты получил мое письмо и знал, где я. – Скрыть горечь, звучавшую в ее голосе, было невозможно.
– О чем ты? Какое письмо?
– Ты хочешь сказать, что не получал письма, которое я послала? Я написала тебе через несколько дней – как только нашла в Паддингтоне место. Я почти не выходила оттуда, все ждала от тебя вестей.
Зан с грустью покачал головой.
– Шаннон, я не получал никакого письма.
Они смотрели друг на друга, разделенные временем и обстоятельствами. Они поняли, что произошла трагическая случайность, и неожиданно все барьеры рухнули.
– Не могу поверить, что ты подумала, будто я не искал тебя в Сиднее. Как ты могла так подумать? – Его отчаяние перешло в гнев. – Видимо, ты решила, что я просто тебя соблазнил, весело провел с тобой время, да?
– А что еще я могла подумать? Ох, Зан, когда я увидела тогда твою фотографию, меня осенило, что мы из разных миров. Я была тогда такой безнадежно наивной. Но теперь слишком поздно. Ты женат, у тебя ребенок.
Зан отмахнулся от ее слов.
– Все лето меня преследовала мысль о тебе, я пытался найти тебя, чтобы хотя бы поговорить, как сейчас. Когда я увидел твой портрет на Бонд-стрит, я просто сходил с ума от мысли, что ты где-то в Лондоне, а я не могу тебя найти. Я даже отправился к этому мерзавцу Сазерленду, но он мне ничего не сказал.
– Значит, это был ты, прошептала Шаннон, слабо улыбнувшись.
– Я уже почти сдался, и вдруг ты появляешься в Аскоте. Я поворачиваю голову – и ты здесь! Меня как будто молнией поразило. Разве ты не видела, какое действие на меня оказало твое присутствие? Но что надо было сказать, чтобы дать тебе понять, в каком я отчаянии? А потом, когда ты отказалась говорить со мной, лето превратилось в сплошной кошмар. Когда Рамон пригласил тебя, я просто с ума сходил от ревности. Ты была с ним?
Лицо Зана потемнело, но он замолчал, не выспрашивая у нее подробности о Рамоне, а пытаясь прочитать все по глазам. Шаннон не чувствовала необходимости признавать, что на миг увлеклась южноамериканским плейбоем, или что сейчас, когда она смотрит на Зана, Рамон ничего для нее не значит. Объяснения и оправдания казались бесполезными.
– Какое право ты имеешь задавать подобные вопросы? – с болью спросила Шаннон.
Зан дотронулся до ее руки и крепко сжал ее.
– Какое счастье вот так дотрагиваться до тебя, говорить с тобой. Что мы теперь будем делать?
– Ничего. А что мы можем делать? Слишком поздно.
– У меня никого нет, кроме тебя. После свадьбы я все время как лунатик. Я никак не мог выбросить тебя из головы.
– Не надо. Пожалуйста, не надо!
– Теперь, когда ты уезжаешь, у меня, возможно, больше не будет другого случая. Дай мне сказать то, что я хочу сказать. Пожалуйста, Шаннон.
Глаза Зана были полны страсти, Шаннон не могла этого вынести. Она встала, однако Зан удержал ее.
– Шаннон, ты не можешь так уйти. Я люблю тебя. Пойдем со мной! У моего друга есть поблизости студия, там мы будем одни.
– Это безумие. Что ты со мной делаешь? – прошептала она. Искушение повторить ту ночь – воспоминания о ней все еще жили в ее памяти – было почти непреодолимым. – Нет, не буду! – крикнула Шаннон. Освободившись от Зана, она выбежала из паба.
Зан беспомощно смотрел, как она уходит. Обреченно махнув рукой, он перевернул бутылку и вылил ее содержимое в ведерко со льдом. Зан долго сидел за столиком, рассеянно глядя, как желтые листья каштана медленно кружатся в воздухе и падают к его ногам.
Глава 5
Кунварра, 1977 год
Подобно черным стражам, вороны кружились над холмами Кунварры, четко вырисовываясь на фоне голубого неба. Была весна, и первая зелень уже заполняла мертвую землю.
Мэтти посмотрела на горизонт, где начала собираться буря, прикидывая, хватит ли времени для совершения погребальной службы. Из-за перистых облаков сверкнула молния, сопровождаемая раскатом отдаленного грома – достойная замена пушечной пальбы на похоронах Брендана Фалуна.
В Кунварре за последние двадцать лет это была первая смерть. На похороны пришли все работники фермы вместе с женами и детьми. В процессии, следующей из церкви за сосновым гробом, со стороны некоторых женщин слышались сдавленные рыдания. Мужчины – друзья Брендана и немногочисленные враги – с торжественным выражением на лицах смотрели вперед, неловко сжимая в руках шляпы.
Рядом с Мэтти неуклюже вышагивал Боб. Процессия уже приближалась к могиле, окруженной металлической оградой. Связанное со смертью естественное чувство скорби усугублялось чувством вины. Никто из пришедших почтить память Брендана не подозревал, что охватившее его отчаяние приведет к самоубийству, и поэтому все чувствовали себя виноватыми. Но самая большая тяжесть лежала на Бобе, который за несколько дней до смерти предупредил, что уволит Брендана, и теперь винил себя за случившееся.
Тело Брендана нашел Блюи, недалеко от Брэмбл-Коттедж. Он услышал эхо выстрела в роще недалеко от поляны и отправился посмотреть, что происходит. Он сразу нашел Брендана. У него было снесено полголовы, а голубые глаза удивленно смотрели в облака.
Керри шла перед Мэтти и Бобом, в самом начале процессии, одетая в простое темно-синее платье, с платком на голове. Вслед за священником она через калитку подошла к могиле – узкому прямоугольнику земли в тени растущего рядом дерева. Керри смотрела на его сверкающие цветы, радуясь тому, что может зацепиться за него сознанием. Яркое пятно отвлекало ее от гроба, стоящего у края могилы. Но когда священник начал читать из «Послания к коринфянам», больше нельзя было уклониться от вида темной ямы, и она пустым взглядом уставилась на нее.
– То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет… Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе… Не все мы умрем, но все мы изменимся вдруг, в мгновение ока, при последней трубе…
Когда священник закрыл Библию, гроб на веревках опустили в могилу, и все присутствующие прошли мимо нее, бросив вниз по горсти земли. Когда подошла очередь Керри, она бросила на гроб маленький букетик синих васильков, перевязанных красной лентой, которую Шаннон когда-то заплетала в волосы.
Несколько человек задержались, неразборчиво бормоча слова соболезнования, но Керри не реагировала на утешения. Мэтти стояла поблизости. Заметив, что Керри не собирается уходить, она подошла к ней и мягко взяла за руку.
– Приходи в дом. Мы позовем всего несколько человек.
Не повернув головы, Керри кивнула, испытывая облегчение оттого, что остается одна. Темные облака закрыли солнце, погрузив могилу в холодную тень. Легкий ветерок пригибал к земле коричневую траву, и Керри обняла себя руками за плечи, чтобы преодолеть дрожь. В темной яме гроб казался очень маленьким. Глядя на него, Керри не испытывала никаких эмоций – только пустоту. Последний горячий спор с Бренданом эхом отзывался в ее голове и в сердце, заполняя пустоту, созданную его безразличием и невниманием. «Почему ты не уехала вместо нее?» – последняя жестокая фраза отца всегда будет преследовать Керри.
Какой-то ангел-мститель лишил Брендана последней милости, которую он, возможно, желал. Его любимая дочь Шаннон не смогла приехать домой, чтобы его оплакать. Керри знала, что Шаннон никогда не требовалось завоевывать отцовскую любовь, поэтому ей никогда не понять тех мучений, которые он испытывал.
Подобно пляшущим в небе молниям, мысли метались в голове Керри, заполняя все ее существо болезненной пустотой. Брендан любил ее – в этом Керри была уверена. Их любовь часто походила на ненависть, мучая их обоих, но теперь Керри понимала ее. Это была сильная, гордая любовь, в которой не было места нежности или терпимости. В них текла одна и та же ирландская кровь, которая связывает людей крепче, чем привычка. Оба принимали добро как должное, с боем прокладывали путь к сердцу друг друга, рычали и кидались друг на друга как звери. Эта мысль вдруг четко проявилась на мрачном фоне прошлого, и Керри могла черпать из нее силы. Любовь Брендана изливалась на нее из могилы, заставляя замолкнуть чувство вины. Он должен был умереть, чтобы Керри смогла его понять.
– Прощай, папа, – прошептала Керри. Глаза ее были по-прежнему сухи. Отойдя от могилы, она закрыла за собой калитку, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.
Вечером, оглядывая комнату для гостей в большом доме, куда Керри переместилась в день смерти Брендана, она думала об иронии судьбы. Раньше она сделала бы все что угодно ради того, чтобы провести ночь в огромной кровати, на которой Шаннон приходила в себя после падения с лошади. Однако теперь, в канун похорон Брендана, комфорт этой красивой комнаты не производил на нее никакого впечатления. Завернувшись в одеяла, Керри лежала, разглядывая большой чемодан, который Мэтти купила для ее вещей. Все было упаковано и готово к укладке в «лендровер». На рассвете Боб отвезет ее на посадочную полосу в Уишбоне.
Когда Брендан умер, первое, что сделала Мэтти, – позвонила в Америку его брату Джеку. Вспоминая об этом, Керри гадала, стали бы они с Бобом настаивать на том, чтобы оплатить ее проезд в Соединенные Штаты, если бы не испытывали чувство вины. В отличие от Шаннон Керри никогда не радовало теплое обращение Мэтти. Она рассматривала его как уловку, призванную замаскировать власть, которой она обладала над ними – пусть даже привилегированными, но слугами. То, что Мэтти сразу после смерти Брендана забрала ее в большой дом, совсем не означает, что она не рада от нее избавиться, думала Керри. Фремонты явно считают, что искупили свою вину, купив ей билет в один конец в Грин-Спринг-Вэлли в штате Мэриленд.
В тот момент, когда Керри услышала в потрескивающей телефонной трубке знакомый, с ирландским акцентом голос Джека, она чуть не выплеснула весь запас слез, которые до сих пор сдерживала. Шаннон уехала на съемки, куда-то в Африку, и Керри казалось, что Джек – единственный в мире, кто о ней заботится. Услышав о том, что случилось, он немедленно заявил, что Керри должна быть с ним, и его сердечность перенеслась через континенты, утешая и успокаивая девочку. Когда Мэтти и Боб предложили оплатить стоимость проезда, решение было принято. Кэрри приняла их дар с безразличием, которое они объяснили шоком от пережитой утраты.
Керри лежала на той же самой подушке, на какой когда-то лежала Шаннон. Но сейчас Керри не думала о сестре. Вздохнув, она погасила свет и свернулась калачиком. К тому времени, когда Керри погрузилась в сон, подушка стала мокрой от слез, которые она сдерживала до тех пор, пока не осталась одна.
Когда огни Хитроу остались позади, Багли включил пятую передачу и в зеркальце заднего вида посмотрел на Шаннон.
– Я вас с трудом узнал, когда вы проходили контроль, мисс Шаннон. Осмелюсь сказать, вы выглядите прекрасно.
– Спасибо, Багли. На обратном пути я дала себе волю в Риме на виа Кондотти. По тем сверткам, что вы погрузили в багажник, вы можете судить о том, как я там побезумствовала. Рим меня поразил, – сказала она, откидываясь на сиденье. Даже сейчас Шаннон казалось, что она ощущает аромат кофе в расположенных прямо на тротуарах маленьких кафе, а перезвоны церковных колоколов все еще звучат в ушах.
– Леди Фортескью ждет вас на Честер-сквер.
– Мне так много нужно ей рассказать, даже не знаю, с чего начать.
– Солнечный Рим, Черный континент – думаю, все это отличается от Лондона с этим проклятым дождем. С тех пор, как вы уехали, льет не переставая. – Багли поймал взгляд Шаннон, убедившись, что она не подозревает о печальной вести, которая ждет ее. Он беззаботно болтал, стараясь хоть чуть-чуть продлить иллюзию, что в мире по-прежнему все в порядке.
– Нам пришлось два дня добираться до Лунных гор по самой дикой непроходимой местности. По сравнению с нею Австралия просто ландшафтный парк.
– Неужели?
Шаннон откинулась на сиденье, мысленно она все еще находилась в Африке.
Поездка к выбранному Паркинсоном месту оказалась солидной экспедицией на «лендроверах» по головокружительным горам, через джунгли и долины. Оказалось, что знаменитый человек не только фотограф, но и искатель приключений. Но пока команда не прибыла в этот отдаленный уголок земли, Шаннон не могла понять, зачем нужно ехать так далеко просто для того, чтобы сделать фотографии. Захватывающий пейзаж – высокие зеленые горы, прозрачные облака, удивительная растительность, казалось, сошедшая со страниц научно-фантастического романа, – все служило прекрасным фоном и материалом для гения-фотографа. Одежда, предназначенная для Шаннон, наводила на мысль об экзотических театральных декорациях, а ее и без того небольшой опыт работы со стилистами и фотографами в замкнутой атмосфере лондонской студии был бесполезен здесь, в условиях дикой местности, где все шло наперекосяк. Иногда Шаннон хотелось визжать – от духоты, жары, от стилистов. Вооруженные щипчиками, расческами, щетками для макияжа, они вились вокруг нее как мухи, а ассистент наряжал Шаннон в платья, которые больше походили на произведения искусства, предназначенные для драпировки статуй, нежели на одежду для живой женщины. Вид манекенщицы в джунглях по определению должен был быть эффектным. У Шаннон не оставалось другого выбора, кроме как всецело положиться на невозмутимого Паркса, хотя временами она была убеждена, что все катится в пропасть и ее карьера закончится, по сути дела, не начавшись. Только деловитый вид Паркса, его колючие брови под ставшей уже знаменитой кепкой с большим козырьком, успокаивал Шаннон. Голубые, словно отрешенные глаза обладали способностью фокусироваться так же, как линзы объектива. Шаннон видела, как творил гений, сочетая законным браком последний крик моды с дикой, первозданной красотой Лунных гор.
Уставшая команда покидала Уганду с чувством триумфа. Они совершили переворот, который потрясет до основания мир высокой моды.
– То, что у меня здесь, в один миг изменит вашу жизнь, – сказал на прощание Паркинсон, похлопав по сумке, полной непроявленных пленок. – Вы понимаете, что теперь весь мир у вас в кармане?
Сейчас, когда машина мчала Шаннон по залитому дождем Лондону, она чувствовала, как поднимается все выше, туда, где всегда хотела быть, – на самый верх.
Когда Багли позвонил в дверь дома, Шаннон уже была на верхней ступеньке лестницы, держа в руках кучу коробок с торговыми марками Гуччи и Феррагамо.
– Только посмотрите! Вы в самом деле выглядите как на картинке в журнале мод! – воскликнула Ирма, обнимая ее.
Поспешив в гостиную, Шаннон увидела Джонкуил, дожидающуюся ее у огня.
– Я вернулась! – крикнула она с торжеством и бросила на пол свертки, чтобы обнять Джонкуил.
– О, моя дорогая, вы выглядите просто потрясающе. Какая перемена! Ну, прекрасно провели время, не так ли?
Освободив Джонкуил от крепких объятий, Шаннон заметила, что на ее лице написано необычно серьезное выражение.
– Проходите и садитесь. Боюсь, что, прежде чем выслушать ваши новости, я должна кое-что вам сообщить.
– Что?
– Вам пришла телеграмма, и я взяла на себя смелость ее вскрыть, зная, что там должно быть что-то срочное. Для меня просто невыносимо разрушать ваше счастье. Я так страшилась этого момента! Дорогая, мне очень жаль.
Взяв у нее телеграмму, Шаннон прочла короткое сообщение о смерти Брендана.
– Вот письмо, которое пришло вчера из Австралии. Я уверена, что там содержатся подробности. А теперь я знаю, вам надо некоторое время побыть одной. Если я вам понадоблюсь – я буду наверху. Попрошу Ирму принести вам бренди, – добавила она, видя, что Шаннон дрожит.
Когда Джонкуил ушла, Шаннон опустилась в кресло, стоящее у камина, и принялась читать письмо Мэтти. Смерть Брендана не была случайной. Самоубийство. Она повторила это слово вслух, но от этого ужас не стал более реальным. Шаннон попыталась вспомнить, где она была в тот момент, когда умер отец. Возможно, спала в палатке под звездами, когда на другой стороне Земли пуля прервала его жизнь. Шаннон мучили вопросы, на которые она уже никогда не получит ответа. Депрессия, которая преследовала отца всю жизнь, в конце концов доконала его, положив конец любым надеждам на то, что они когда-нибудь воссоединятся. Ничто не могло компенсировать эту внезапную потерю: ни деньги, ни неожиданная слава, ни путешествие, ни даже известие о том, что Керри находится в Америке, у дяди Джека. В одно мгновение жизнь разлетелась вдребезги. Хрупкая общность, которая в Кунварре сходила за семью, больше не существовала; они с Керри остались совершенно одни во враждебном мире. Шаннон не вспоминала резкие слова, которые они сказали друг другу в прошлом, перед ее мысленным взором возникло взволнованное личико Керри, смотрящее на нее в утро ее бегства в Сидней. Как она выглядела, когда стояла перед могилой Брендана? Хотя сначала Шаннон обрадовалась, что Керри у Джека, очень скоро радость и облегчение сменились чувством вины. Если бы не Джек, ей пришлось бы немедленно вызвать Керри, ограничивая таким образом свою независимость. Пристыженная этими мыслями, Шаннон постаралась сосредоточиться на том, что она может сделать для младшей сестры. Теперь, когда заработок Шаннон становился практически неограниченным, Керри могла получить самые лучшие платья и кучу денег на карманные расходы. Это придавало собственным амбициям Шаннон новый оттенок: она заботится о Керри. Сестра не будет никому ничем обязана и ни в чем не будет нуждаться – то, чего сама Шаннон никогда не испытывала.
Внезапно ее охватило какое-то беспокойство. Уютная обстановка казалась насмешкой над ее горем. Атмосфера дома Джонкуил душила ее, и Шаннон почувствовала непреодолимое желание оказаться сейчас подальше от всей этой роскоши. Схватив пальто, она выбежала на улицу и окунулась в дождливую темноту. Как только Шаннон оказалась наедине со стихией, слезы потоком потекли по лицу. Она шла по мокрым тротуарам под безжалостными порывами ветра, и этот ветер казался ей символом отчаяния, символом бурного возвращения к собственным корням. Горько и безутешно рыдая, Шаннон шла по пустынным тротуарам Белгравии, где светящиеся золотом струи воды сбегали в водосточные трубы. В памяти всплывали воспоминания… О первых днях ее детства, когда отец рассказывал ей разные истории и вырезал игрушки, о том, как умерла Дорин и они с отцом утешали друг друга. Теперь она стала сиротой. Совсем недавно было не так. Если бы она тогда вернулась – возможно, они с Бренданом смогли бы простить друг друга. Теперь Шаннон понимала, что все это время просто ждала, пока исчезнет ее гордыня. Воспоминания о горячей любви Брендана стали для нее возмездием. Шаннон поняла, что много лет назад отец мог поступить совсем иначе. Мог бросить ее и Керри, но вместо этого он трогательно пытался вырастить их – как мог. А она покинула его, и теперь он лежит в могиле в Кунварре. Могиле, вырытой на крохотном клочке земли среди бескрайних пустынных просторов – менее безжизненных, чем сердце Шаннон после этой невосполнимой утраты.
