Текст книги "Муки ревности"
Автор книги: Джастин Харлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
– Где ты была? – Он, покачиваясь, направился к дочери. Шаннон не могла вымолвить ни слова. – Я знаю, где ты была! – заревел Брендан.
– Папа, если позволишь, я все объясню.
– Маленькая сучка! Ты такая же потаскуха, как и твоя мать. Ты и твоя дрянная сестра. Полюбуйся на себя – Иезавель во всей красе! Ты обманом заставила меня купить это платье, чтобы в нем предлагать себя, как дешевая проститутка.
– Папа, пожалуйста! – Увидев, что он расстегивает ремень, Шаннон отпрянула. – Мы выпили, и все, а потом так устали, что заснули.
– Что за чепуха! – фыркнул Брендан. – Ты такая же, как твоя мать. Она ублажала всякого, а теперь и ты тоже… – Ярость овладела Бренданом, и его голос прервался. Подняв руку, он нанес удар. Ремень скользнул по столу.
– Папа, не надо! Пожалуйста, не надо! – закричала Шаннон, в ужасе широко раскрыв глаза.
Он в гневе наступал на нее, нанося ремнем удары по голым рукам.
– Ты была моей родной девочкой. Я любил тебя – как любил твою мать. На тебе проклятие, Шаннон. Ты обычная проститутка! – закричал Брендан, когда она попыталась сбежать. – Я изобью тебя до полусмерти, а потом буду держать взаперти до тех пор, пока этот подонок-лорд не уберется из Кунварры. Ты меня слышишь?
Шаннон корчилась от боли, чувствуя, как его ремень терзает ее плоть. Распростершись на полу, она закрыла лицо руками и старалась не стонать. Ей было некому помочь, и она крепилась из последних сил, не желая показывать своих слез.
Когда наконец Брендан остановился, в его глазах все еще бушевала злоба. Боясь, что он убьет ее, Шаннон сжалась в комок и со страхом ждала продолжения.
– Иди в свою комнату, – сказал Брендан, грубо толкнув ее.
На мгновение их глаза встретились – глаза Шаннон, полные страдания и недоверия, и глаза Брендана, сверкающие от жажды убийства. Шаннон с изумлением ощутила, как ее будто пронизывает отцовская любовь – болезненная, пагубная, отчаянная. Это чувство вызывало жалость и отвращение, ужас и благоговение и было столь мучительным, что Шаннон поспешила прочь.
Проскользнув в темную спальню, Шаннон захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней, пытаясь прийти в себя. Сквозь слезы она увидела Керри, съежившуюся на кровати, как испуганный котенок. На лице младшей сестры больше не было победного выражения, и, когда Шаннон с рыданиями упала на кровать, Керри поспешила ее утешить. Они плакали в объятиях друг друга до тех пор, пока хватало слез. Наконец убитая горем Шаннон обессиленно замолкла. Наклонившись над ней, Керри, как в детстве, сочувственно гладила сестру по голове.
– Все хорошо, все хорошо, – шептала она. – К вечеру он все забудет.
Сколько Керри себя помнила, гнев Брендана всегда обходил стороной Шаннон, и это всегда порождало между ними отчуждение. Но теперь, когда все так неожиданно изменилось, она не видела смысла торжествовать.
Когда Шаннон успокоилась и первые лучи солнца озарили комнату, в ее памяти не осталось места воспоминаниям о том невыразимом счастье, которое она испытывала, лежа в объятиях Зана. Последние события вытеснили все.
– Но за что? Почему он это сделал? – прошептала Керри.
Шаннон поведала Керри ту же историю, что и Брендану, – о том, как они уснули в конюшне.
При мысли о том, как Шаннон и Зан вместе лежали на сене, Керри охватила ревность, которую она тут же попыталась подавить.
– Керри, – начала Шаннон. – Я решила бежать – сегодня, сейчас. В Сидней. Я больше не могу оставаться здесь ни минуты.
– Я поеду с тобой, – закричала Керри, увидев, как Шаннон достает из шкафа свой чемодан.
– Нет, Керри. Тебе нельзя, – мягко сказала Шаннон. Она обняла убитую горем сестру за плечи. – Ты должна на некоторое время остаться здесь. Я знаю – мы всегда собирались уехать вместе, но дай мне сначала найти работу, жилье… Ну пожалуйста! – взмолилась она, видя обиду в глазах Керри. Бледное, расстроенное лицо девочки глубоко тронуло Шаннон.
– Но я тоже могу устроиться на работу. Я вполне могу сойти за шестнадцатилетнюю. Вчера вечером Дэн Роупер думал, что мне восемнадцать, – возбужденно сказала Керри. – В любом случае я не хочу заканчивать школу.
– Я не знаю, где я буду, что буду делать. Даже не знаю, хватит ли у меня денег, чтобы одной добраться в Сидней, не говоря уже о нас двоих.
– Ты обещаешь, что вызовешь меня, как только сможешь? – с сомнением спросила Керри.
– Да, обещаю. Мы подыщем небольшую уютную квартиру, купим мебель. Будет так, как мы всегда мечтали. – Шаннон принялась открывать ящики и бросать одежду в чемодан.
– Так ты не забудешь обо мне, когда приедешь туда? Пожалуйста, Шаннон! – в отчаянии заплакала Керри. – Ты ведь знаешь, каково здесь.
– Послушай, я понимаю, каково здесь. Если отец будет обижать тебя, иди к Мэтти. Она тебя защитит, и Боб тоже. Обещай, что пойдешь к ним. Тогда я не буду так беспокоиться.
Шаннон уже успела переодеться в тонкое хлопчатобумажное платье, скрывавшее синевато-багровые следы от побоев. Взяв коробку, в которой хранила деньги, она достала драгоценные доллары, на которые нужно жить до тех пор, пока она не найдет работу.
Керри беспомощно смотрела на сестру, которая вот-вот, положившись на судьбу, должна была исчезнуть за горизонтом, раствориться в неизвестности. Исполненная решимости, Шаннон с чемоданом в руках подошла к двери. Ее храбрость, однако, была слабой защитой в загадочном мире за пределами Кунварры, который, по представлениям Керри, кончался в Уишбоне.
– Вот – возьми остатки денег, которые я собирала на ботинки, – сказала Керри.
– Спасибо. Я вышлю их тебе, как только смогу.
– Нет, не надо. Сохрани их мне на билет. В конце концов, в Сиднее ботинки не понадобятся.
– Да, и последнее. Обещай, что ни одной живой душе не скажешь, куда я уехала, – кроме Зана. Найди его сегодня утром и все расскажи и предупреди насчет папы. Я напишу, как только буду знать, где остановлюсь. – Она порывисто обняла Керри. – Скоро мы снова будем вместе, – прошептала Шаннон. – Я вызову тебя, как только смогу. Обязательно. Если я сейчас же выйду, то успею на почтовый грузовик, который возвращается в Уишбон.
Поборов последние сомнения, Шаннон повернулась и пошла так быстро, как будто ветер подгонял ее в спину. Сестры обменялись последним взглядом – и словно оборвалась туго натянутая струна. Глядя на уходящую Шаннон, Керри тихо плакала. Старшая сестра остановилась только один раз – чтобы помахать ей рукой.
Нескоро дела в Кунварре после торжества пошли своим чередом. Закрывая каждый раз дверь в гостиную, Мэтти казалось, что она все еще слышит смех и музыку. О празднестве повсюду говорили как о лучшем за многие годы. И кроме того, размышляла Мэтти, идя по прохладному коридору, оно положило начало многим событиям.
Она вышла в сад, где уже лежали длинные тени, и принялась собирать высохшие лилии с газона, окаймлявшего террасу. Ей опять пришел в голову Зан, и Мэтти с облегчением вспомнила, что он должен уехать через несколько дней. Тогда все пойдет по-старому.
После вечеринки Брендан был в постоянном загуле, и это породило слухи, что между Шаннон и Заном что-то произошло. Мэтти была рада, что он уезжает, и из-за Керри. Хотя Зан помогал девочке с объездкой лошади, отвлекая от внезапного отъезда Шаннон, все же было бы лучше, чтобы он вернулся в родные места. Взаимная привязанность Шаннон и Зана не могла им принести ничего, кроме вреда. Невозможно представить себе, что молодой человек, который играет в поло с принцем Уэльским, может иметь какие-то серьезные намерения в отношении такой девушки, как Шаннон. Для него это всего лишь забава. Зан скоро отправится домой и женится на своей невесте, которая будет матерью его наследников и хозяйкой замка. А славная, способная Шаннон в конце концов устроится в большом городе, обязательно найдет подходящую партию, осядет где-нибудь в пригороде и будет растить детей. Будет именно так, и, хотя Мэтти лишилась общества Шаннон, она была рада, что девушка нашла в себе силы покинуть их края.
На следующий день, встретив Зана в загоне, Керри была уверена, что скорее всего видит его в последний раз. После каждой серии прыжков она подъезжала к тому месту, где он сидел. Фетровая шляпа отбрасывала тень на его лицо. Зан казался беспокойным и скучающим, и Керри, чтобы привлечь его внимание, старалась вкладывать душу в каждый прыжок. Его одобрительного взгляда или слова было достаточно, чтобы она чувствовала себя совершенно счастливой, забывая о выпавшем ей несчастье жить в одном доме с Бренданом. После бегства Шаннон тот стал как потерянный и зачастую на несколько дней пропадал в Уишбоне, где пьянствовал и играл в карты. Проходил день за днем, письма от Шаннон не приходили, и Керри все больше нервничала. Каждый раз, когда она смотрела на Зана, то постоянно задавалась вопросом, испытывает ли он ту же боль, что и она.
В то утро, когда Шаннон уехала, Керри разыскала его, чтобы передать известие от сестры. Он выслушал новость в ошеломленном молчании, и с тех пор между ними установилось молчаливое согласие о том, что эту тему следует избегать.
– Я думаю, Великолепный устал, – сказала Керри, ища предлог. Был уже почти полдень, и она хотела вернуться в Кунварру до прихода почты, отчаянно надеясь, что сегодня придет письмо от Шаннон. Поскольку Зан должен был вот-вот уехать, Керри особенно беспокоилась насчет того, где сейчас Шаннон, потому что надеялась сбежать в Сидней вместе с Заном. Когда она убежит, он пригласит их обеих на обед в «Уэнтворт-отель», а может быть, даже предложит остаться у своей тети в Роуз-Бей. Однако все теперь зависело от того, придет ли письмо от Шаннон.
Похудевший и загоревший за проведенные в Австралии месяцы, Зан казался Керри необычайно красивым. Каждый раз, когда она смотрела на него, она чувствовала себя на седьмом небе и начинала мечтать, что Зан выберет, полюбит именно ее.
Они направились к дому. Местами трава уже выгорела на солнце, и копыта лошадей ступали по пыли, а не по грязи. Стадо пасущихся овец отошло в сторону, освобождая дорогу.
– Ну что, поскакали? – крикнул Зан.
– Конечно.
Пришпорив Великолепного, Керри быстро обогнала Зана. Она легко перепрыгнула ворота, хотя они были сантиметров на тридцать выше привычного для лошади барьера, заставив Зана издать восхищенный возглас.
Как только они разнуздали лошадей, Керри извинилась и нетерпеливо помчалась в большой дом. Задыхаясь, вся в пыли, она незамеченной проскочила веранду и пробралась в холл, где на столе всегда лежала почта. Керри торопливо просмотрела пачку писем. Сердце ее замерло, когда она увидела адресованный Зану конверт, надписанный рукой Шаннон. Она еще раз просмотрела все конверты и, убедившись, что ей ничего нет, машинально сунула письмо в карман.
По пути к себе Керри возмущенно думала о том, почему Шаннон не написала и ей, ведь она этого так ждет. Она поставила на огонь чайник, собираясь вскрыть письмо над паром, затем снова запечатать и отдать Зану.
Вскрыть запечатанный конверт оказалось не так легко, как описывают в детективных романах, и Керри сделала все неудачно. Бросившись в спальню, она принялась читать, трясущимися руками держа письмо. Прежде всего в поисках собственного имени она просмотрела все от начала до конца, но ничего не нашла. Тогда она не спеша перечитала письмо, чтобы точно понять смысл каждой фразы. «Сидней прекрасен… Не могу дождаться, когда ты приедешь… Я хочу, чтобы ты знал, что я не сожалею о том, что случилось… Буду ждать весточки от тебя…»
Керри отбросила письмо в сторону, потрясенная предательством. Было совершенно ясно, что Шаннон и Зан уже давно решили встретиться в Сиднее и что присутствие младшей сестры явно не входит в их планы. Может быть, Шаннон даже спровоцировала гнев Брендана, чтобы иметь оправдание для побега, в бешенстве рассуждала Керри. Может быть, они даже собирались бежать вместе и пожениться и держали это в тайне. Керри была потрясена, что они ей не доверились.
Она разорвала письмо на мелкие кусочки и, как конфетти, рассыпала их над кроватью. Затем в бешенстве упала на кровать и замолотила по ней руками и ногами. Слезы текли по щекам. В одно мгновение восхищение и любовь, которые она испытывала к Шаннон, утонули в потоке ненависти. Она едва не рассмеялась сквозь слезы, вспомнив о том, что отдала сестре остаток денег, накопленных на ботинки.
Выплакав все слезы, Керри встала с кровати. Теперь ей казалось, что она проплакала целую вечность неизвестно из-за чего. Убожество обстановки как никогда бросилось в глаза. Керри представляла себе, как Шаннон и Зан припеваючи живут в Сиднее, и подумала, что жизнь в Кунварре станет для нее совершенно невыносимой. Но сейчас по крайней мере было одно утешение: письмо Шаннон к Зану исчезло без следа, и никто никогда не узнает, что с ним случилось.
Через несколько дней Керри довершила то, что начала на дне рождения Генри, – потеряла девственность на сеновале у Дэна Роупера. Он взял ее с той грубостью, которая прекрасно соответствовала ее непокорному характеру. Глядя сквозь полуприкрытые веки на искаженное желанием лицо Дэна, Керри обнаружила в себе новое ощущение собственного могущества и пожалела о том, что ждала так долго.
Глава 3
Сидней, Австралия, январь 1977 года
Графиня Елена мчалась вдоль Оушн-стрит. Время от времени она посматривала на магазины, мысленно сравнивая их со своим собственным. И как обычно, с удовлетворением пришла к выводу, что бутик «У Елены» даже и сравнивать нельзя с другими торговыми заведениями. Весь облик графини демонстрировал ее представления о вкусе, оказавшем решающее влияние на сиднейское светское общество – от громадных украшений и гладкого светлого шиньона до лимонного платья, такого яркого, что с его помощью можно было останавливать движение.
Потрясшая Венгрию в 1956 году революция разрушила ее магазин в Будапеште. Но скоро графиня построила собственное королевство, находившееся за тридевять земель от политических потрясений – в процветающей, залитой солнцем Австралии. Для Елены вывеска в черную и белую полоску с ее именем, выведенным элегантными золотыми буквами, служила постоянным напоминанием о том, что за считанные годы она в таком жестоком городе, как Сидней, смогла не только выжить, но и преуспеть. Толкнув тяжелую стеклянную дверь, она вступила в прохладный салон, весь вид которого отдавал европейским шиком. Елена стала законодателем «высокой моды», за ней оставалось последнее слово в формировании имиджа самых влиятельных дам Сиднея. Она всегда следила за привозимыми из Италии аксессуарами – сумочками из крокодиловой кожи, мягкими, как шелк, лайковыми перчатками, модной обувью. Все это размещалось здесь – в позолоченных шкафчиках в стиле рококо.
Позвякивая браслетами, Елена остановилась, чтобы поправить стоящий в хрустальной вазе огромный букет из белых лилий. Пышные букеты были ее торговой маркой, одной из тех мелких деталей, которые говорили, что «У Елены» – это не столько магазин, сколько нечто вроде салона на парижском бульваре. В овальной комнате стояли кресла в стиле ампир, висела хрустальная люстра, а на полу лежал прекрасный французский ковер приглушенных тонов, своей изысканностью напоминавших Фрагонара. Здесь царили спокойствие, красота и порядок.
Графиня наметанным глазом мгновенно окинула весь магазин, убедившись, что ее помощница, которая должна была открыть заведение ровно в девять, делает все так же аккуратно, как и она сама. Вытащив книгу записей в белом кожаном переплете, она бегло просмотрела список намеченных встреч и прошла в рабочее помещение, находившееся в глубине зала.
– Дорогая, пока я не забыла, будьте добры заказать столик на двоих в «Ла козери» около часа дня. Где-нибудь в тихом уголочке. Мы с Джонкуил хотим поговорить, – сказала графиня с сильным акцентом.
Ее помощница вешала на плечики бальное платье – воздушное золотое кружево на тонкой кисее – от Джины Фраттини, при виде которого Елена замерла в изумлении. В памяти графини моментально возник список особо важных клиенток, в котором она отметила двоих, которые ради такого платья были бы готовы пойти на убийство.
– Разве может быть что-нибудь прекраснее этого? – вздохнула помощница, осторожно расправляя золотистые складки платья.
– Да, оно действительно великолепно!
Елена одобрительно посмотрела на Шаннон. Девушка была замечательной помощницей – умна, трудолюбива и всегда одета как на картинке. У графини перебывали уже с десяток девушек, и все выходили замуж, не проработав и года, или же не желали работать по субботам. Однако у Шаннон как будто не было личной жизни, и, если обстоятельства этого требовали, она могла с удовольствием работать хоть до полуночи. Отсутствие личной жизни очень удивляло Елену. Шаннон была одной из самых хорошеньких девушек, каких она видела в Сиднее. Ее облик как нельзя лучше подходил к показам моделей «высокой моды». В ней было что-то загадочное, резко контрастировавшее со здоровой, безыскусной свежестью сиднейских девушек, которые все – не важно, блондинки или брюнетки – были плодами одного и того же нордического дерева. Шикарные густые волосы Шаннон оттеняли прекрасную матовую кожу и большие, выразительные – явно восточные – глаза, а на точеной стройной фигуре отлично смотрелись модели.
Что заставило практичную Елену взять девушку к себе на работу, для нее самой оставалось загадкой. Сначала ведь не было даже и намека на то, каким изумительным созданием она станет. Когда Шаннон впервые появилась в магазине, Елена сразу поняла, что девочка только что покинула необжитые районы. И не ее красота поразила Елену, а апломб, с которым Шаннон заявила, что работала только у Вулворта – как будто это все равно, что работать продавщицей у Шанель. Елена догадывалась, сколько храбрости понадобилось девушке, чтобы открыть внушительную дверь магазина, и теперь, чувствуя, что заключила хорошую сделку, графиня наводила на свою подопечную глянец, как на потускневшее серебро. Понемногу истинная стоимость этого приобретения выходила на поверхность.
– Шаннон! – крикнула Елена, устремившись к висящему на стойке золотому колокольчику. – Я знаю, кому подойдет Фраттини, – Чарлин Макдональд!
– О, мадам, вы совершенно правы, – согласилась Шаннон. – Блестящая мысль!
– Я уверена, сегодня она будет обедать в «Ла козери». Очень удобно! Я пройдусь мимо ее столика и намекну.
Когда Елена вихрем унеслась из задней комнаты, Шаннон принялась распаковывать оставшиеся большие коробки, доставленные самолетом из Европы. Она улыбнулась, зная, что, когда Елена может получить сразу и удовольствие, и прибыль, она всегда в наилучшем настроении. Шаннон гадала, не настало ли время просить у знаменитой своей прижимистостью венгерской графини о прибавке. Как бы она ни была обязана Елене, но жить на такое небольшое жалованье было очень трудно. Не говоря уже о том, чтобы поехать в Европу – эта мечта не оставляла ее, озаряя жизнь все ярче и ярче, как путеводная звезда.
Услышав мелодичный звон колокольчика, извещавшего о прибытии посетителя, Шаннон решила, что лучше будет обсудить деликатный вопрос о деньгах позже – когда графиня вернется в магазин после продолжительного обеда.
Во второй половине дня Елена вернулась с подругой.
– Моя дорогая, – с порога крикнула графиня, – леди Фортескью очень нужно что-нибудь к сегодняшнему балу. Я сказала, что мы наверняка подыщем то, что надо.
– Привет, Шаннон, – приветственно помахав рукой, сказала леди Фортескью. – Вы – как картинка.
Удивительная леди Фортескью произвела на Шаннон сильное впечатление с первого же ее появления в магазине несколько недель назад. Шаннон никогда не встречала никого даже отдаленно на нее похожего. Полная, розовая блондинка, она всегда вызывающе одевалась: сегодня она была окутана облаком белых кружев. В круглых фарфорово-синих глазах застыло детское удивление, а дерзко задранный кверху носик придавал лицу веселое выражение. Эта женщина наслаждалась жизнью, и не полюбить ее казалось невозможно. От Елены она отличалась не меньше, чем какаду отличается от сокола, но было и нечто общее: яркий, необычный стиль жизни, который неизменно привлекал к ним людей.
– Это просто сказка, а не магазин, – со вздохом сказала леди Фортескью.
На нее было приятно смотреть: в поисках подходящего платья она порхала от одной вешалки к другой в отличие от сиднейских дам, которые чересчур серьезно подходили к своему гардеробу. Шаннон смотрела, как Елена, стараясь угодить эксцентричному вкусу леди Фортескью, демонстрирует ей одно платье за другим. С тех пор как англичанка прибыла сюда этим летом, Елена постоянно пыталась хоть немного смягчить ее чересчур яркий образ.
– Вот это, моя дорогая, я приберегла для женщины, которая чувствует себя достаточно уверенно, чтобы быть хозяйкой положения, – сказала графиня, разворачивая платье из черного шифона. – От Валентино. Исключительно элегантное.
– Нет, нет. – Леди Фортескью недовольно поморщилась. – Знаете, у меня отвращение к черному. Хоть я и вдова, но никогда не надену траур. Бедный Фредди перевернулся бы в гробу, если бы увидел меня в этом.
– Но оно такое шикарное!
– Шикарное? – фыркнула леди Фортескью, перебираясь к другой вешалке. – Нет, Елена. Такой шик больше всего мне подойдет, когда я отдам концы.
Елена закатила глаза, взглянув на Шаннон.
– Я хочу такое платье, которое выражало бы мое внутреннее «я», – прервала хозяйку леди Фортескью, когда та пустилась в рассуждения о важности силуэта. – С моей фигурой смешно рассуждать о силуэте. Мне хочется что-нибудь вызывающее.
После того как леди Фортескью отвергла одно за другим все платья, вмешалась Шаннон:
– А как насчет платья от Джины Фраттини, мадам?
Графиня отмахнулась:
– Нет, нет, оно слишком мало, и к тому же я уже обещала его Чарлин.
Леди Фортескью встрепенулась.
– О, пожалуйста, дайте мне на него взглянуть, – умоляющим тоном сказала она.
Елена утвердительно кивнула, и Шаннон принесла платье, похожее на облако золотых кружев. Когда она вошла в комнату, леди Фортескью издала возглас восхищения.
– Это как раз для меня! Это оно! – восхищенно закричала она, подбегая к Шаннон.
– Нет. Это не для вас, – безапелляционно заявила Елена. – Вы будет похожи на золотую рыбку в банке.
– Я именно так и хочу выглядеть, – запротестовала леди Фортескью.
Последовал небольшой вежливый диспут. Обе стороны остались непреклонными, и Шаннон с интересом ждала развязки. Графине почти всегда удавалось навязать покупателю свое мнение. Женщины, которые приходили к Елене, полагались на ее безошибочный инстинкт, а диктаторские замашки графини только увеличивали доверие к ней.
– Я все-таки хочу его примерить! – объявила леди Фортескью.
– Хорошо – делайте по-своему, – драматически вздохнула Елена.
Шаннон отправилась в увешанную зеркалами примерочную, чтобы помочь леди Фортескью влезть в платье. Осторожно натянув его на себя, та поняла, что застегнуть молнию не удастся. Разочарованно прикусив губу, леди Фортескью огорченно взглянула на Шаннон.
– Елена была права. Подумать только, я была уверена, что втиснусь в него!
– Не беспокойтесь – его можно расставить. Я посмотрела изнанку.
– Вы действительно так думаете? Да вы просто ангел! – Она выскочила из примерочной, ведя за собой Шаннон.
– Шаннон говорит, что его можно расставить. Но можно ли это сделать к вечеру? – умоляющим тоном спросила леди Фортескью.
Елена окинула ее критическим взглядом.
– К сожалению, я не представляю себе, как это можно сделать. Обычно на такую работу мне нужно по меньшей мере двадцать четыре часа.
– Если хотите, я могу сделать, – вмешалась Шаннон.
– Неужели? Да вы просто сокровище! – вскричала леди Фортескью, глядя на Елену.
– Ну что ж, я думаю, что это возможно, – неохотно сказала Елена. – Если Шаннон все бросит – а Бог свидетель, сколько у нее сегодня дел, – мы доставим его к семи. Она приедет в Дабл-Бей на такси.
В этот вечер Шаннон покинула магазин Елены вместе с огромной коробкой, сейчас лежавшей рядом с ней на сиденье такси. Адрес леди Фортескью был зажат в руке.
– Уиттерингс, – повторила про себя Шаннон.
Какой длинный путь она проделала за полтора года, думала Шаннон, глядя на мелькавшие мимо стены и ворота, за которыми прятались крупнейшие в городе особняки. В последний раз, когда она была здесь, ее настроение было совсем другим. Как и жизненные обстоятельства. Тогда Шаннон бесцельно бродила в пестрой тени платанов и эвкалиптов, напоминая осиротевшего ребенка. Сейчас она стала другим человеком. Хорошо одетая, прекрасно владеющая собой женщина, перед которой теперь открывались высокие ворота Уиттерингса, раньше никогда и не мечтала, что сможет проникнуть на территорию этих отгородившихся от всего мира вилл. Когда Шаннон только-только приехала в Сидней, ее ошеломила его красота и его безразличие. Сначала она целыми днями ни с кем не разговаривала, смущаясь от своей неловкости, пребывая в полной уверенности, что провинциальность ощущается во всем ее облике – от одежды и прически до специфического акцента. Тогда она еще не открыла для себя искусных парикмахеров, бутики и специалистов по дикции. Она только сразу поняла, что было бы совершенным безумием даже думать о том, чтобы взять к себе Керри, когда нет ни жилья, ни работы, ни хотя бы представления о том, что делать. Все надежды, как оказалось, напрасные, Шаннон возлагала на приезд Зана. Она думала лишь о том, как замечательно будет, когда он приедет, – пока ей не пришлось вновь спуститься на землю.
Теперь, подъезжая к Дабл-Бей, Шаннон все еще чувствовала боль, которую испытала, когда увидела фотографию Зана в «Сидней морнинг геральд». Она сидела на скамейке в парке, просматривая объявления о приеме на работу, и вдруг увидела его – во фраке и белом галстуке стоящего в фойе оперы, окруженного высшим сиднейским обществом. В заметке, где Зан характеризовался как один из самых видных женихов в Англии, говорилось, что он уезжает в конце недели, а сейчас живет у друзей в Дабл-Бей. Шаннон долго сидела без движения, невидящим взглядом уставясь на фотографию. Затем волнами пришла боль – сильная, почти невыносимая.
В полном отчаянии на следующий же день она отправилась в Дабл-Бей – не ради того, чтобы попытаться увидеться с Заном, а для того, чтобы просто побыть рядом с ним. Одного взгляда на этот замкнутый мирок богатых было достаточно, чтобы понять: у них с самого начала не было никакой надежды. Огромные сверкающие дома, отделенные от остального мира железными воротами и высокими изгородями, были такими же недоступными для посторонних, как Букингемский дворец. Все сладкие мечты, которые занимали ее в Кунварре, здесь казались наивными и просто абсурдными. Они с Заном живут в совершенно разных мирах – раз и навсегда решила для себя Шаннон. Столкнувшись с лишенной сантиментов истиной, она поняла, как мало должна значить проведенная вместе ночь для человека, у ног которого лежит весь Сидней.
Уловив розовый отблеск заходящего солнца на водной глади порта, Шаннон снова подумала о том, как Зан мог оказаться таким жестоким, чтобы внушить ей мысль о том, будто она может быть ему равной – даже в любви. Теперь она понимала, что ему, должно быть, наскучила Кунварра и он нуждался в каком-либо развлечении. Она не испытывала гнева или горечи и только думала, что должна была поступить гораздо умнее. Его предательство отрезвило Шаннон, породив страстное желание успеха, которого раньше она не испытывала. Поработав три месяца в деловой части города, у Вулворта, Шаннон уволилась, решившись просить работу у Елены. Ею двигала мысль о том, что, если начинать с самого низа, то вполне можно там и остаться. Во время своих одиноких прогулок Шаннон уже раз десять проходила мимо магазина, который стал для нее символом того, к чему она стремилась.
До сих пор ни одна мечта еще не казалась Шаннон такой дерзкой и неосуществимой. Но к тому моменту, когда она собралась с духом и вошла в магазин, желание работать здесь, у знаменитой графини, завладело ею полностью. Сам воздух в магазине был наполнен опьяняющим запахом изысканных, дорогих вещей. И когда Шаннон увидела большой букет белых роз на позолоченной стойке, французский ковер, аккуратно сложенное в открытом шкафу воздушное белье, то она отбросила в сторону все свои опасения и смело пошла вперед.
Надменная Елена вселила в нее ужас. Однако, к большому удивлению Шаннон, когда она выпалила фразу о том, что хочет здесь работать, графиня практически без колебаний ответила «да», хотя в голосе ее звучали странные нотки, как будто Елена подчинялась минутному капризу и могла вот-вот передумать.
– И не думайте, что здесь вам будет как у Христа за пазухой, – проворчала она с венгерским акцентом. – Я очень суровый надсмотрщик.
Сама не своя от радости, Шаннон едва слышала ее. Теперь же, когда такси везло ее по длинной подъездной аллее Уиттерингса к освещенной прожекторами центральной галерее, Шаннон и не вспоминала о трудностях, которые испытала за последние полтора года. Она сумела вынести ужасный характер Елены, ее скупость, ее суровую требовательность. Шаннон не сломило даже невыносимое одиночество, которое она испытывала, оставаясь в маленькой комнате, которую снимала в Паддингтоне, Но зато с ней произошла удивительная метаморфоза – из куколки вылетела бабочка. И теперь Шаннон чувствовала на своих губах сладкий, неуловимый вкус удачи.
До сих пор Шаннон не приходилось бывать в домах, находящихся в Дабл-Бей или даже в похожих на них роскошных апартаментах Елены в соседнем Воклюзе. Она вышла из такси и, держа под мышкой коробку, уверенной походкой направилась туда, куда раньше вход для нее был закрыт.
Итальянец-дворецкий встретил Шаннон у стеклянных дверей и провел в просторный холл, оканчивавшийся большой мраморной лестницей с бронзовыми перилами. Огромный дом казался совершенно пустым, и Шаннон предположила, что его обитатели уже собираются на бал. Она украдкой заглянула в гостиную, откуда стеклянные двери вели в расположенный на берегу моря сад. Дорогая современная мебель была обтянута светлой кожей, на стенах висели огромные яркие картины, выполненные в абстрактной манере.
– Леди Фортескью просит вас подняться наверх, – объявил дворецкий.
Когда Шаннон поднималась по крутой лестнице, она услышала сверху голос неугомонной леди Фортескью.
– Я здесь, дорогая! Поднимайтесь ко мне.
Маленькая леди Фортескью была завернута в воздушный голубой халат, а в волосы было вплетено множество мелких золотистых прядей. Шаннон с удивлением заметила, как молодо и изящно выглядят ее ноги в атласных домашних тапочках.
– Вон там на столе есть шампанское. Угощайтесь, пожалуйста, – сказала леди Фортескью. – Мне не терпится примерить платье.
