Текст книги "Воин"

Автор книги: Дональд Маккуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 59 страниц)

Юноша знал, что это относилось к диким животным. Изредка тигр забредал с гор на земли фермеров в поисках легкой добычи, или медведи наведывались к пчелиным ульям, учуяв из леса сладкий запах. Вряд ли такое случилось бы неподалеку от замка, но все же возможность была. Гэн проверил свой клинок, с наслаждением почувствовав, как упруго тот скользит в ножнах. Одновременно он заметил, как весело резвились собаки. Интересно, подумалось ему, неужели они так же привыкли к защищенности внутри замка, как и их хозяин?

Юноша погрузился в раздумья о том, как выбраться из того лабиринта, в котором он очутился. Пройдя в задумчивости многие мили, он нисколько не приблизился к разгадке. Казалось, предвосхитить действия короля было невозможно. Барон Джалайл не станет воевать, а без его приказов Гэн не мог ничего делать.

По крайней мере так это выглядело сейчас.

– Я должен быть наготове, – сказал он вслух, пытаясь найти уверенность в звуке собственного голоса. Внезапно Раггар остановился за ним, и Шара неловко вильнул в сторону, пытаясь избежать столкновения. Протянув руку, Гэн почесал голову большого пса. – Я не говорил с тобой, старый друг, но обязательно буду. Ты ведь слушаешь лучше всех, верно? Дело в том, что я не знаю, что нас ждет. Тейт знает, как воевать в этой стране и как заставить людей воевать. Но я не смогу остановить барона, если он решит сдаться или станет всего лишь пугалом для людей короля. У меня должны быть ученики.

Гэн хотел еще что-то сказать, но слова застряли в горле.

Гора Отец Снегов сияла в лунном свете, одновременно похожая на манящий факел и стену, преграждающую путь.

Как же договориться с бароном? «Я пойду дальше», – легко сказать!.. Возможно, он и так уже зашел слишком далеко.

Глава 52

Тейт в свободном халате одиноко сидела в своей комнате. На коленях у нее лежала ткань – Доннаси шила, разговаривая сама с собой. Оживавшие образы сменяли друг друга на ее лице. Подкрепляя слова движениями, она яростно вонзала иголку в материю, вытягивала нитку, подтягивала стежки.

– Руку дала б на отсечение, чтобы узнать, кто создал это общество! Этот барон на трибуне. И Мажордом. Никогда не задумывалась над этим титулом, пока не увидела его вчера за работой. Надурил меня. Это просто телешоу, а он в центре экрана. И этот занавес в конце. Телевидение как явление древнего общества. Умереть, просто умереть…

Она приподняла свое изделие, внимательно изучая его в свете единственного окна. Юбка была похожа на платья местных женщин, отличаясь лишь несколькими украшениями. Сбросив халат, Тейт надела ее, а потом через голову натянула блузу. Нацепив боевой пояс с автоматическим пистолетом, Доннаси усмехнулась:

– Вот теперь ты действительно модная штучка.

Старательно поворачиваясь, она пыталась рассмотреть себя в маленькое карманное зеркальце, что было практически невозможно. Темно-синяя блуза была украшена голубой вышивкой, а воротник и рукава на три четверти покрыты геометрическим узором более светлого оттенка, чем юбка. Юбка – серебристо-серая, цвета выдержанного дерева. Не было больше тяжелых военных ботинок – их заменили новые: высокие, из мягкой податливой кожи, со шнуровкой по бокам. Выразительные черты лица и коротко подстриженные, с темным блеском волосы придавали Тейт необычный вид.

Она стянула блузу, чтобы подровнять кромку. Мысли поплыли чередой.

Обрывки прошлого – они всплывают в мозгу, как в оптическом прицеле. Любой повод – это дурацкое телешоу барона или просто знакомая фраза – снова и снова заставляет думать о том, кто создал эту смешанную культуру. Каково это: пройти через войну, перенося самые разнообразные бедствия, не зная даже, найдешь ли место с приемлемым уровнем радиации… Рассказывая детям о «старых временах», взрослые наверняка больше думали о том, как выжить, а не о правильности изложения фактов – все должно было обрасти мифами и легендами. И главной задачей любого было спасение своей группы.

– А было ли когда-нибудь по-другому? – подумала Доннаси вслух, удивляясь собственному цинизму.

Перед ее мысленным взором проплывали лица: Фолконер, Анспач, Конвей… Где они сейчас? Живы ли?

Фолконер и Конвей – это была команда, хоть между ними нередко летели искры. Они могли сделать многое – изменить все, и изменить к лучшему.

Может быть, и она способна что-нибудь сделать.

Но что? Она вспомнила Мэг Маццоли. Знать бы тогда, как та ошибалась, – никогда бы не согласилась уйти из той мирной долины. Эти люди понимали в технике больше нее. И в вышивании, и в земледелии – в чем угодно. Подняв голову, Тейт сказала, обращаясь к каменной стене:

– Я умею ориентироваться по звездам. Я могу определить время по солнцу. Я знаю, что «невидимые» – на самом деле микробы.

Она взяла зеркало. В нем отразилось разочарованное лицо. Пожалуй, немного униженное.

– Я знаю о войне больше, чем кто-либо во всем этом королевстве. Замечательно! Этому миру так же нужен еще один солдат, как мне – бородавка на носу.

Отшвырнув зеркало, Доннаси в последний момент подхватила его, ужаснувшись при мысли о дурной примете.

Война – вот что лучше всего получалось у этих людей. Лучшая сталь шла на оружие, лучшими зданиями были крепости и замки. Выше всего ценились собаки и лошади, обученные воевать.

Но это неправильно. Они называли Сайлу военной целительницей, но та была просто лекарем, только и всего. И, кстати, спасла Джонса от верной гибели.

Тейт улыбнулась. Она-то думала, что Сайла убивает Джона!..

«А стоило ли?» – мелькнувшая мысль ужалила, как скорпион.

Этот человек жил во имя креста.

Но Доннаси решила быть честной сама с собой. Джонс не был предан кресту, он намеренно спорил и противоречил всем. Разобравшись в своих чувствах, Тейт почувствовала облегчение.

Все происходящее должно быть для него сущим адом. Человек, пытавшийся решать людские проблемы мирным путем и переговорами! Всю свою жизнь он верил, что ответом на ненависть и насилие должен быть его кроткий белый Христос. А потом его заставили смотреть на самоубийство мира, и теперь он просыпается посреди этой бойни… Из всех нас Джонс – самая большая жертва.

Но это тоже неправда. Маццоли и Йошимура заплатили более высокую цену. И Харрис, и Кароли. По крайней мере Джонс выжил – радовался бы уже самой возможности прожить жизнь с толком.

Подойдя к распахнутому окну, Тейт выглянула наружу. Деревья, растущие на окраине деревни, почти закрывали маленький домик, в котором жил Джонс. Облокотившись на подоконник, она глубоко вздохнула: нужно пойти навестить этого человека.

В его присутствии о себе нельзя было и подумать. Джонс приходит в дурное расположение духа, даже когда стараешься убедить его, что все твои мысли только о нем. А уж заметив, что думаешь о чем-то другом, просто впадает в ярость.

Все это не важно. Он был единственной связью Доннаси с прошлым миром, и от этого не уйти.

Это – не ее мир. Она пришла из жизни, которую здесь никто и представить себе не мог. Без Джонса, без его постоянного присутствия она просто сошла бы с ума.

Внезапно на глаза навернулись слезы обиды. Тейт быстро смахнула их и, стиснув зубы, снова выглянула из окна. Невдалеке парил орел, сверкая на фоне гор. «Вот здесь реальность, – твердо сказала она себе, – здесь красота, здесь жизнь, а прошлое – не более чем вчерашний день».

Повернувшись к двери, Доннаси сделала глубокий вдох перед тем, как выйти из комнаты.

Джонс настаивал на уединении, и барон с радостью отделался от него. В любом случае Джонсу не стоило здесь находиться – он напоминал барону о судьбе сына. А его теперешняя раздражительность буквально угрожала ему самому и остальным. Тейт обрадовалась, когда ему разрешили переехать, хотя все понимали, что это скорее ссылка, чем освобождение. Сайла договорилась о доме с двумя комнатами и о сиделке.

Прогулка в деревню и обратно была лучшей частью этих посещений, печально подумала Доннаси. Люди уже привыкли к ней, хотя и воспринимали с большим любопытством, чем ей хотелось бы. Поэтому Тейт позабавило, как несколько женщин уставились на ее одежду. Она почти слышала возмущенные возгласы одних и оценивающие реплики других.

Даже животные тупо глазели на нее. Доннаси часто останавливалась, чтобы подобрать особенно лакомую ветку и подкормить их. Она с трудом привыкала к ламам – для нее они все еще были животными из зоопарка, – но не могла противиться их взгляду. Тейт была почти уверена, что животные разговаривают между собой: после того как она покормила первую ламу, остальные подошли к своим плетеным изгородям и смотрели на нее нежными умоляющими глазами. Доннаси отругала их за то, что приходится продираться к ним через заросли сорняков, и они нетерпеливо закивали в ожидании подачки.

Джонс приветствовал ее с койки, стоявшей около дома. Лежа в тенечке, он пил из высокого керамического кувшина.

– Что, пришла пожалеть инвалида? Поглазеть, чтобы потом можно было уйти, упиваясь своим собственным здоровьем?

Тейт ответила сразу, надеясь, что Джонс не услышит нервную дрожь в ее голосе:

– Джон, ты знаешь, что тебе нельзя так говорить. Ты ведь поправляешься с каждым днем.

Его лицо исказилось в лукавой усмешке, и он поднес палец к виску.

– Это наш секрет, – сказал он. – Никто не должен знать.

Вопреки ее воле глаза следили за пальцем Джонса. Прежде чем Доннаси поняла, что произошло, тюрбан из бинтов был сорван, и она увидела розовую впадину на его черепе. Кожа была выбрита наголо и, казалось, пульсировала, а красная линия шва была слишком нежна и неуместна.

Джонс медленно провел по нему пальцем, его глаза сверлили Тейт.

– Уродство. Гротеск. Вот что ты думаешь. Зная примитивность этих дикарей, это тоже чудо, да? Но ты ведь этого не скажешь. Нет, не скажешь. Ты думаешь, что они такие же люди. Они не такие же. Это заблудшие души. Проклятые.

Опустившись возле пастора на колени, Тейт положила руку ему на грудь, сдерживая, когда он попытался встать. Джонс дал себя уложить. На шее у него вздулись вены, а плоть на ране, казалось, просвечивала. Доннаси отвела взгляд, боясь увидеть пульсирующий в лихорадке мозг.

На его губах появилась пена.

– Убери свои руки! Ты знаешь, как я ненавижу, когда меня трогают. – Джон повернулся, чтобы оглядеться, и снова упал на кровать. Тяжело дыша, он продолжил шепотом: – Не бойся, я не буду говорить о религии, когда кто-нибудь из этих язычников может услышать. Они не знают, что я именно тот человек. Они не должны ничего подозревать, пока не придет время. Я спасу их! Их путь опасен и темен, а я принесу им силу и мудрость. Ты и остальные – если останетесь живы – должны сделать все возможное, чтобы просветить их. Конечно, вы можете не все, потому что вы жили в техногенном обществе. К счастью для этих людей, я знаю правду. Но я не могу позволить себе роскошь убеждения. Королевства растут, и из них произойдут империи. Я знаю, вы все любите болтать о демократии. Меня не интересуют ваши политические игры. Ты же понимаешь, что для меня они – просто ребячество. Меня направляют… Нет, это не то, что я имел в виду, не то, что я говорил. Не смей говорить за меня! Как ты смеешь смотреть на меня так высокомерно!

Тейт попыталась успокоить его, но он отбросил ее руку.

– О, я знаю о тебе все, – прорычал он. – Тебя больше интересует твоя комфортная жизнь, чем твоя бессмертная душа.

– Ты тоже не должен говорить за меня. Я хочу, чтобы ты поправился. Я пытаюсь помочь.

– Хорошо, но не думай, что я буду подлизываться к тебе за это. Несмотря на то что мне сказано, мне необходимо использовать любые средства. Если придется, я обойдусь без тебя, не беспокойся.

Доннаси непроизвольно вскинула голову, но, вовремя обуздав свой гнев, заговорила примирительным тоном:

– Просто будь осторожен. И, конечно, пользуйся своими способностями. Ты можешь убеждать, ты лидер. Если хочешь сделать что-нибудь для меня, то убеди этих людей, что у женщин тоже есть душа. Я не уверена, что они это знают.

Мгновенно лукавое выражение снова появилась у него на лице.

– Я знаком с несколькими такими людьми. И с каждым днем все больше людей узнает об этом. Они приходят, чтобы научиться видеть по-новому. Они понимают… – Джонс вдруг замолчал, с трудом приподнялся на локтях и осмотрелся, подергивая головой из стороны в сторону. Когда он снова лег, то ухмыльнулся. – Ладно. Как-нибудь в другой раз, когда ты это заслужишь. – В его голосе прозвучали новые нотки, совершенно неожиданная угроза, липкой рукой ударившая Тейт по шее. – Я устал. Все же помни, что ты всегда найдешь дом в моем дворце, если твои друзья-воины отвернутся от тебя… Когда они отвернутся от тебя…

Встав и быстро попрощавшись, Доннаси с достоинством удалилась, чувствуя лютую обиду, не позволившую ей даже помахать рукой на прощание.

Последняя насмешка задела ее намного больше, чем Джонс мог предполагать. При всем уважении и доверии Гэна и Класа, остальные мужчины воспринимали Тейт как чужачку. Клас видел в ней исключительно воина. Для него на земле существовала лишь одна женщина, и это была Сайла. Все, конец. Гэн был другим. Иногда он смотрел на Доннаси или говорил с ней по-особенному. Это ей нравилось. Когда Гэн становился таким – она даже не могла описать физические перемены, происходившие в нем, – то на ум приходило слово «мистика». Тейт ощущала, что Гэн подчиняется этому, и не могла ничего поделать.

Глава 53

Барабанная дробь и рев труб, доносившиеся со стороны замка, заглушили сдавленный стон позади Сайлы, но она почти физически ощутила тревогу Класа. Они находились на значительном расстоянии от похоронных дрог.

Проявив солидарность со всеми скорбящими семьями, барон решил, что все юноши, погибшие вместе с его сыном во время набега работорговцев, будут похоронены вместе. Сын Джалайла лежал отдельно, к северу от остальных, а его гроб на специальном помосте возвышался над другими на несколько футов. С восточной стороны, на возведенной по этому случаю трибуне, восседал король со своей свитой. За его спиной расположилось войско.

Чуть наклонившись, Сайла погладила руку Класа, лежащую на луке седла.

– Они не доставят Гэну неприятностей, король строго приказал всем баронам соблюдать приличия.

– Приличия, – хмыкнул Клас. – Барон Джалайл обхитрил его. Если кто-нибудь из баронов сделает что-то не так, то оскорбит семьи всех этих мальчиков. Одна церемония сразу для всех – это умный ход.

– Гэн тоже так думает?

– Конечно. Он сам это говорил. Но мне все-таки не нравится, что он находится так близко от множества людей, которым он не по душе. Особенно когда я не могу быть рядом.

Сайла заговорила, тщательно подбирая слова. Они оба знали свою задачу. Клас, сидя в лесу со своим отрядом, должен был наблюдать и ждать сигнала. В случае предательства их первый бой начнется немедленно.

Она заметила каплю пота на лбу Класа. А ведь не так уж жарко!.. Он беспокоится за Гэна и тех едва обученных людей, которые, если придется, поспешат на помощь. Под руководством Класа и Гэна они воодушевились, но все еще оставались неопытными. Сайла слышала, как Клас разбирал их дневные упражнения в верховой езде, и до сих пор поражалась выразительности его речи. Она всегда считала его молчаливым, но, как оказалось, в гневе Клас на Бейл весьма красноречив. Жрица покраснела, припомнив некоторые фразы. Не важно, решила она, усмехнувшись, – главное, солдаты его поняли.

Процессия тянулась медленно, но наконец из ворот замка показался Гэн. По обе стороны от него бежали собаки, а впереди всех – Раггар. Лошадь надменно гарцевала, зная, что сейчас на них смотрят все. Следом ехала Тейт в развевающемся желто-красном плаще.

Сайла улыбнулась. Манера Доннаси держаться всегда напоминала ей настоятельницу Ирисов в молодости. Это в свою очередь напомнило причину, помешавшую ей самой участвовать в церемонии. Улыбка пропала. Не очень-то и хотелось, подумала Жрица Роз, стараясь заглушить внутренний голос, нашептывающий, как неприятно пропускать такое событие. Барон прозрачно намекнул, что король не потерпит присутствия непокорной Церкви. Королева-мать все-таки проиграла свою вечную битву за влияние на собственного сына. Время сделало то, что не удалось назойливым баронам: ее разум, ведущий борьбу за объединение Церкви и женского движения от рабства к равенству, ослабевал. А с ним слабела и организация. Церковь в королевстве разваливалась, и женщины боязливо молчали, ожидая прихода нового лидера.

По поводу положения Сайлы в этой новой ситуации король заявил, что слышать о ней не хочет, пока все не разрешится. Принимать решение придется, если Церковь официально откажется от нее. А до той поры Жрице Роз надлежало не показываться ему на глаза.

Колонна приближалась, переливаясь многоцветной рекой в мягком вечернем свете. Впереди шествовал барон Джалайл. Едва он достиг собравшихся зрителей, люди расступились, пропуская его. Он продвигался медленно, кивая, как предположила Сайла, в ответ на дружеские возгласы. Король встал, отвечая на приветствие барона. За его спиной стоял тот самый племянник, избранный разделить ответственность за управление землями Джалайла. Сайле показалось, будто она видела, как барон замер при виде улыбки этого человека, но убедила себя, что это игра воображения. Слишком далеко, чтобы разглядеть такие подробности. Тем не менее было ясно, что остальные бароны тщательно соблюдали дистанцию между собой и гостеприимным хозяином.

Опыт научил Жрицу Роз распознавать подобные детали поведения так же легко, как Клас видел приметы погоды. Остальные дворяне будут вежливы и безобидны. Барон Джалайл может справиться с теперешней опасностью, так зачем же наживать себе новых врагов? С другой стороны, если его захотят ударить в спину, то легче это будет сделать тому, от кого меньше всего ожидают предательства.

– Погляди на них, – пробормотал Клас с отвращением. – Эти бароны жмутся за королем, словно шакалы за медведем.

Замечание смутило Сайлу: он видел то же самое. А она-то Думала, что Клас на такое неспособен! Покраснев, Жрица обрадовалась, когда тот продолжил говорить, глядя на персонал замка, занимающий места на трибунах.

– Я стараюсь не думать об этой традиции сожжения, – произнес Клас. – Возможно, для них она имеет большое значение, но для меня все это слишком сложно. Даже гробы выглядят забавно.

Ничего не сказав, в душе Сайла согласилась с ним. Гробы располагались в форме буквы V, и каждый гроб сам был V-образным. Все указывали на север. Центральную часть гроба составлял прямоугольный ящик, где и помещалось тело. Наверху в задней части был прикреплен странный треугольник, а два других больших треугольника крепились по бокам, так что все в целом напоминало крылья и хвост. Гробы не были точно похожи на стрелу или на птицу, но создавалось такое же впечатление стремительности.

Обычай натирания тел маслами и заворачивания их в хлопковые ленты был столь же необычен, как и откладывание сожжения на тридцать дней. Сайла с облегчением подумала, что эта традиция относилась лишь к дворянам. Ни в одной другой культуре не встретишь ничего подобного – слишком велик страх болезни и заражения. В качестве последней уступки барон разрешил кремировать вместе со всеми двух юношей, по своему происхождению не удостоившихся бы такой церемонии, и народ сердечно поддержал это решение.

Пока хвост колонны устраивался на трибунах, Жрица Роз наблюдала за королем. Даже с такого расстояния его драгоценности ослепительно сверкали. Из-под блестящих доспехов, украшенных денталиумом, обсидианами и аметистами, виднелись красные рубашка и штаны. Жена барона была польщена, узнав, что король будет одет в этот цвет – траурный цвет клана Джалайла. В дополнение к усыпанным камнями доспехам несколько колец украшали пальцы короля. Кроме того, браслеты обвивали руки до самых локтей, а с каждого уха свисало по золотой серьге.

Наблюдения Сайлы прервало низкое, протяжное гудение, и она оглянулась в поисках источника. Клас сделал то же самое, и они молча обменялись озадаченными взглядами: звук исходил от толпы. Он усиливался, становясь все громче и громче, в нем слышалось что-то настойчиво-требовательное. Звук раздражал слух, и Сайла немного испугалась. Она теснее придвинулась к Класу, а он, будто ожидая этого, протянул руку и прижал ее к себе, продолжая наблюдать за местом сожжения.

– Это голоса, – сказал он, – просто голоса. Наверное, необходимая часть церемонии.

– Наверное. – Вспомнив, что уже слышала об этом раньше, Сайла с облегчением нашла странному шуму подходящее название. – Это погребальная песня. Когда она закончится, зажгут костры.

Клас взглянул на нее.

– Что об этом думает Церковь?

– У всех свои церемонии. Церковь не возражает.

Пожав плечами, он снова повернулся к толпе. Теперь гудение перешло в рев. Все стояли, запрокинув головы, и каждый старался издавать как можно более громкие и протяжные звуки, рокот басов смешивался с высочайшими сопрано, сливаясь в колышущуюся реку звуков. Чувствовалось сдерживаемое напряжение, готовое вот-вот прорваться. Истерический вопль прорезал гул, и мурашки пробежали у Сайлы по коже. Клас напрягся, прижав ее к себе так крепко, что Сайла почти перестала дышать.

Сойдя с трибуны и приняв из рук Мажордома факел, барон бросил его в бревна, на которых покоились гробы. Сайла и Клас знали, что дрова пропитаны нефтью и пламя займется почти мгновенно, однако никак не ожидали ни захлестнувшей их волны горячего воздуха, ни ощущения жаркого дыхания огня. Барон, стоявший намного ближе, заметно отшатнулся и торопливо попятился, закрывая лицо руками. Люди на трибунах втянули головы или отвернулись, и рвущаяся вперед толпа отступила перед пламенем, взметнувшимся ввысь и поглотившим странные гробы.

Теперь стала очевидной шаткость конструкций, колыхавшихся от жара. Раскачиваясь, они словно рвались в одним им ведомый путь, но вскоре стали опрокидываться, и каждое падение сопровождалось ревом толпы. Когда в вихре искр рухнул последний гроб, зрители начали расходиться. Сайла не заметила никакого сигнала, но все как один отвернулись от погребального костра и пошли прочь. Зазвучала еще одна песня, совершенно непохожая на прежний монотонный гимн. Тихая и печальная, постепенно затихая, она вызвала слезы на глазах Жрицы Роз.

Семьи погибших и другие зрители покидали трибуны. Вечером для гостей барона будет организован официальный обед, а для народа – поминальный пир, устроенный бароном и семьями остальных покойных. Направляясь к задним воротам замка, где король не мог их увидеть, Сайла сказала:

– Хорошо, что нам нельзя появляться на остальных церемониях. Присутствие на похоронах уже само по себе неприятно, а обед со всеми неизбежными разговорами… – Она замолкла, вздрогнув от отвращения.

Клас понимающе улыбнулся.

– Я почти все время чувствую то же. – Поймав ее взгляд, он продолжил: – Единственное, что я здесь понял, – положение этих людей еще сложнее неразберихи в нашем племени. Никогда не знаешь, что можно и чего нельзя говорить.

– Будь самим собой. Если ты честен…

Он оборвал ее:

– Все сердятся на меня. Гэн говорит, я слишком резок.

Сайла открыла было рот, собираясь возразить, но смолчала, подумав о своей собственной честности.

– Я бы не назвала тебя слишком резким. – Это по крайней мере было похоже на правду. – Гэну надо стать осторожнее, иначе он рискует превратиться в таких же, как они, и не сумеет отличить тактичность от обмана.

– Только не он, – ответил Клас, не задумываясь. – Теперь Гэн знает их правила игры. Он может заставить людей верить в то, во что они сами хотят поверить, но он не станет лгать.

«А чем отличается рот, открытый для лжи, от рта, закрытого и тем скрывающего правду?» – хотела спросить Жрица Роз, зная, однако, что никогда не осмелится. Даже защищая Гэна, Клас невольно признавал, что тот сильно меняется. Сайла наблюдала за ним и видела решимость не допускать мысли о слабости своего друга.

Эта убежденность заставила ее заглянуть внутрь себя и задуматься, почему она так завидует их дружбе. Сайле хотелось, чтобы Клас принадлежал только ей, целиком и безоглядно. Соглашаться на что-либо меньшее казалось бессмысленным.

Без предупреждения Клас наклонился, сдерживая обеих лошадей, и взял ее за руку. Лошадь Сайлы, испугавшись, слегка попятилась, но он легко усмирил ее, не сводя глаз с Жрицы Роз. Сердце бешено колотилось от пронзительного взгляда, который, казалось, срывал покров с ее тайны, обнажая самые сокровенные мысли. Сайла ненавидела этот взгляд, буквально боялась его и все же была бессильна высвободиться. Когда она попыталась возразить, слова застряли в горле.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя. – Наконец освободив ее от своего взгляда, Клас опустил глаза. – Все, что случилось в горах, когда тебя преследовали Дьяволы, и теперь, когда я ночью крадусь к твоей комнате, перебегая от тени к тени, – я не горжусь всем этим. Ты нужна мне, и я не хочу больше скрывать самую важную правду своей жизни.

Они находились в баронском саду, среди рядов густо пахнущих кустарников и раскидистых деревьев. Идеально круглые облака усыпали глубокое спокойное небо. Клевер ковром покрывал землю, и монотонный пчелиный гул отдавался в голове Сайлы, так не сочетаясь с внезапно участившимся сердцебиением. Слова Класа пронеслись через ее мозг, запомнившись и тут же забывшись; важным было лишь то, что он хотел на ней жениться.

Сайла наслаждалась этой минутой, вся отдаваясь нахлынувшим ощущениям. Хотелось ничего не упустить, не растерять, чтобы потом всю жизнь наслаждаться этим сладостным мгновением.

Тепло разлилось по телу, и тихое блаженство охватило ее. Хотелось смеяться и плакать одновременно. И она знала, что отныне им нечего скрывать и непонимание никогда не закрадется во внешне не замутненные отношения.

– Я люблю тебя, Клас. Никогда не думала, что могу кого-нибудь так любить. Но пожениться… Мы живем не так, как другие. Мы беглецы. Более того, Церковь может решить, что я должна быть отдана королю Алтанару.

Засмеявшись, Клас широким жестом махнул свободной рукой в сторону востока.

– Дорога к восходу солнца никогда не кончается. Если нам суждено всегда быть беглецами, то пусть будет так.

– Ты не знаешь Алтанара. Он пошлет за мной своих людей.

– Решение Церкви дойдет до короля Харбундая лишь через месяцы. К тому времени многое может произойти. Может вспыхнуть война, а Алтанар не бессмертен.

«Как и ты!» – эта мысль обожгла ее. Неожиданно и неприятно всплыл в памяти образ одинокого Гэна, провожающего в иной мир свою верную Скарр. Еще раз вспомнив пламя только что окончившейся церемонии, Жрица Роз снова увидела падающие в вихрях искр гробы. Красные языки пламени приняли определенные очертания, и Сайла узнала страшные кроваво-красные розы, прикрепленные к ее двери.

Она потянулась к Класу для поцелуя. Положив руки ему на плечи, Сайла наслаждалась надежностью, незыблемостью его присутствия. Никто не может предсказать завтрашний день.

– Я выйду за тебя замуж. С радостью и гордостью.