Текст книги "Воин"

Автор книги: Дональд Маккуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 59 страниц)

Когда подошла очередь Гэна, он совершенно не имел понятия, что сказать. Возрастающее напряжение и молчание толпы лишило его всяких сил и мыслей, и он стоял в оцепенении, пока не услышал многозначительное покашливание Нилы за спиной. Он прочистил горло и начал:

– Вы – Волки. Будут другие, сотни, тысячи и даже еще больше. Но никогда больше не будет первых. Вы выиграли вторую по важности битву в истории Волков. И мы должны сделать все возможное для того, чтобы выиграть самую важную, последнюю битву. Мы, ваши офицеры, гордимся честью вести вас в бой. Если ваше мастерство под стать нашему и если ваша храбрость так же велика, как наша, никакая сила не сможет победить нас. Я приветствую вас. – Когда ответные возгласы приутихли и восстановился порядок, он продолжил: – Сегодня вечером Клас на Бейл женится на Сайле, Жрице Роз. Нила Ян станет моей женой. И если кто-нибудь думает, что я собираюсь тратить это время на разговоры с вами, то он не Волк, потому что мы не набираем дураков. А сейчас – приветствие барона Джалайла!

Ночной воздух снова был взорван криками, к которым присоединились барабаны, трубы и все остальное, что придумали люди для того, чтобы издавать громкие звуки. Гэн отступил назад, на место рядом с Нилой. Она смотрела на него улыбаясь, смущенная тем, что оказалась в центре такого внимания, и одновременно гордая тем, что находится именно здесь. Он быстро поцеловал ее. Барон махал рукой толпе, не подозревая, что происходит у него за спиной, и принимая восторг толпы на свой счет.

После этого Волкам было отдано распоряжение разойтись. Барон Джалайл сам проводил свадебную церемонию. Сайла указала на то, что обряд несколько отличается от подобного у Оланов или Людей Собаки. Ее комментарий услышала Нила, которая резко заметила барону, что не собирается жертвовать своей независимостью женщины Собаки для службы Харбундаю. Ледяная улыбка барона при ее заявлении превратилась в удивленную гримасу, когда он натолкнулся на яростный и гордый взгляд Гэна.

На помосте перед тысячами людей две пары держались за руки, в то время как барон произносил предписанные фразы. Это была заключительная часть ритуала, поэтому Гэн сосредоточился. Барон медленно говорил:

– Вы становитесь одним целым, но ваша сила умножается, а не складывается, потому что во всех делах вас будет больше чем двое. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь предотвратила бы эту свадьбу, если бы вы были больны. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь заставит вас признаться, если вы заболеете. Поклянитесь друг другу, что вы муж и жена сердцем так же, как и умом, и в жизни так же, как и по закону. – Он подождал, пока они прошепчут соответствующие клятвы, а затем повернулся к возбужденной толпе. Он поднял руки и прокричал как можно громче: – Я говорю это для того, чтобы каждый слышал и знал: Гэн и Нила – муж и жена; Клас и Сайла – муж и жена!

На этот раз рукоплескания были самыми долгими и затихли только тогда, когда четверка согласилась присоединиться к людям и принять поздравления. Звуки музыки попытались пробиться через рев толпы, но вскоре окончательно потонули в нем. На краю площади жонглер бросал горящие факелы высоко в небо, образовывая светящиеся круги. Часть толпы отправилась в палаточный городок, где их ждала еда и напитки. Другие столпились вокруг жонглера. Несколько музыкантов организовали импровизированный оркестр, большинство людей собралось вокруг них, и начались танцы.

Гэн пробивался к краю помоста, около которого был привязан его конь. Вместе с Нилой они постарались как можно быстрее закончить с поздравлениями. Они продвигались к освобождению медленно, но не останавливались ни на секунду. Краем глаза Гэн видел Класа и Сайлу, так же безуспешно пытающихся освободиться. Улучив момент, он схватил Нилу за руку и прошептал:

– Сейчас. Быстро к лошадям. – Они пробежали последние несколько ярдов и вскочили в стремена раньше, чем раздались смех и крики. Они ускакали от хора грязных предположений, смеясь, как дети, убежавшие от скучной домашней работы. Гэн посмотрел через плечо, чтобы убедиться в том, что их никто не преследует, и обрадовался, никого не увидев. Перед ним стояло обычное затруднение первой брачной ночи, которое ему нужно было как-то преодолеть. Он бросил быстрый взгляд на Нилу, скачущую рядом с ним. Ее белая одежда мерцала в нежном свете звезд и новой луны. Ее очертания были размыты, но ощущение ее присутствия заставляло его трепетать в ожидании.

Они рысью влетели в ворота замка, и Гэн выскочил из седла почти на бегу. Он резко остановил Подсолнуха, бросив поводья ожидавшему конюху, даже не заметив плохо замаскированной ухмылки на его лице. Помогая Ниле спешиться, он старался действовать одновременно нежно и быстро, но она отклонилась, решив положиться на собственные силы. Они пошли быстрым шагом и скоро достигли своих новых апартаментов напротив западной стены замка. Плохо различимые в темноте фигуры с хохотом убежали прочь при их приближении.

Одинокая ароматическая свеча с запахом розы горела в спальне, и ее свет, проходя через открытую дверь, смешивался с мерцанием ольховых поленьев в камине главной комнаты. По новому деревянному полу были разбросаны пряные травы, поэтому при каждом шаге слышался запах чабреца, лаванды или полыни, который вливался в густой запах свежеоструганного кедра и пихты, исходящий от пола и потолка. Напротив камина стояли два кубка с питьем из корня одуванчика. Тот, кто устроил все это, оставил также неподалеку от камина груду мехов.

Было видно, что никто не хочет нарушать их уединение. Гэн закрыл дверь и присоединился к сидящей за столом Ниле. Он сидел на мехах рядом с девушкой, обнимая ее за плечи. Они смотрели, как черные тени играют на углях в камине. Выпив маленькими глотками напиток, в молчаливом согласии они поставили кубки на стол. Секундой позже он повернул ее лицо к себе и нежно поцеловал, желая исторгнуть хоть какой-нибудь звук из ее уст, так как молчание становилось невыносимым. Нила ответила на поцелуй с такой же нежностью, и он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Гэн был готов к ее беспокойному взгляду, когда она вновь повернулась к нему.

– Я боюсь, – сказала Нила и быстро отвернулась, снова вглядываясь в мерцающие поленья. Она подняла несколько листьев с пола и бросила их в камин. Они почернели и скорчились, превратившись в крохотные красные точки, которые тоже вскоре исчезли, оставив только кольца ароматического дыма.

– Я тоже, немного, – сказал Гэн, – но только потому, что я боюсь сделать ошибку.

– И я этого боюсь.

– Я думал, ты боишься, что я… Ну, говорят, иногда мужчины бывают очень грубы.

– Ты никогда не обидишь меня. – Она взяла его руку в свои ладони. – Я бы хотела быть для тебя всем, чем ты хочешь, и я даже не знаю, удастся ли мне это. Или могу ли я это. Или кем ты хочешь. Вот видишь, я даже не могу это правильно высказать. – Она отвернулась, положив голову ему на плечо.

– Не надо ничего говорить, – сказал Гэн, не узнав свой внезапно охрипший голос. Его свободная рука, казалось, жила отдельно от остального тела. Она появилась на воротнике ее блузы, и он смотрел мимо мягкого золота ее волос и нежных линий ее фигуры на безуспешные попытки расстегнуть пуговицу. Ему пришло в голову, что он бы не потерял столько времени, если бы просто хорошенько дернул за материал. Но в этот момент пуговица поддалась и избавила его от ошибки. Остальные вскоре последовали за ней, и он раздвинул ее блузу в стороны, обнажив вначале одну грудь, а затем и вторую. Плоть омывала нежно розовеющие в свете камина соски, напоминавшие темные манящие бутоны. Он прикоснулся к одному из них и не смог поверить, что эта нежная упругость действительно находится в его руке. Ее вздох, более напоминавший стон, доказал ему это, и его желание возросло до неудержимой силы. Гэн отступил от нее, положив её на меха и снимая свою одежду. Как только он закончил, она привстала, чтобы снять блузу, на ее устах играла загадочная полуулыбка. Мягкий свет заострял внимание на томном выражении ее лица, добавлявшем Ниле ауру желанной уязвимости. Она сняла обувь, он сделал то же самое, а затем помог ей снять юбку. Гэн бросил на нее долгий взгляд, навсегда запечатлев в памяти ее обнаженную красоту, а затем лег рядом с ней.

Это был момент, когда оба они боялись и говорить, и молчать. Гэн был уверен, что она ожидает от него паузы, но еще больше он был уверен, что она не может ждать. Затем неожиданно она начала помогать ему, и он вошел в нее. Нила издала короткий крик боли, и он заволновался. Однако она лишь крепче прижала его к себе, и он почувствовал, как ее руки сплелись за его спиной.

Когда все было закончено, он лежал, ожидая, пока воспоминания, которых у него раньше никогда не было, но которые были так живы в его памяти сейчас, улягутся в его сознании. Он помнил новые ощущения реальности своих желаний и еле припоминал собственные крики и слова.

Гэн никогда не был безумен. Но он видел это. Он подумал, что если безумие может когда-либо быть приятным, то оно должно быть похоже на то, что он только что пережил.

Нила зашевелилась, и он почувствовал ее руки в своих волосах.

– Я люблю тебя, – сказала она, и Гэн приподнял голову, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать то же самое. Она казалась смущенной и заметно нервничала.

– Я не мог себе даже представить этого. Я не могу ничего сказать, – прошептал он.

– Да. Я тоже была удивлена. Все, что старые женщины говорили мне, было правдой, но они не сказали мне всего. – Улыбнувшись, она положила его руку к себе на грудь. Он зарылся в сплетении ее золотых волос и был приятно удивлен тем, что внезапно почувствовал себя готовым к новой атаке. Когда она снова рассмеялась, это был гортанный смешок, скорее озорной, чем нервный. Она нежно укусила его за шею.

Гэну понадобилось всего мгновение, чтобы попытаться угадать, попадут ли они в постель этой ночью.

Книга третья
Кто одержит победу?

Глава 60

Убывающая луна и гаснущие костры скоморохов отбрасывали мутные отсветы на покинутое место праздника. Большинство солдат вернулись в свои казармы или пали жертвами огромного количества пива, которое раздавали по такому случаю. Люди спали прямо на помосте, где происходило венчание. Пара лошадей все еще была привязана к изгороди. В ночи разносились голоса, смех и музыка, пробивающиеся сквозь ткань шатров.

Тейт вышла наружу, покинув одну такую засидевшуюся компанию. Она решила пройтись, чтобы отделаться от шума, потом, остановившись, задумчиво посмотрела на луну.

Раньше там жили люди. Работали, играли, даже зачинали детей в этом мертвом серебряном мире. Она знала одного из них. Знала раньше. Впрочем, какая разница? Все это осталось в прошлом – отжившая свое легенда.

Все эти месяцы Тейт ни разу не вспомнила о колонии. Луна была просто луной. Она не являлась больше предметом научных исследований или национальной гордости. Никто больше не рылся в ее безвоздушных тайнах, никто там, наверху, не рассматривал Землю в поисках предательских бородавок межконтинентальных ракет… Или нет?

Доннаси покачала головой. Колония никогда не была самообеспечивающейся, так что героические попытки произвести достаточно пищи для поддержания жизни только оттягивали неизбежный конец. Так или иначе пара докладов просочилась сквозь цензуру. В них говорилось, что ракеты уничтожили всех.

Уничтожили. Еще одна память о «старых добрых временах», воспоминание о друге, жившем на луне… Здесь люди тоже умирают, но их не заражают, не отравляют, не взрывают ядерными бомбами. Смерть и тут часто забирает их жизни, но это имеет вид честного поединка.

Она упустила свое время. Одна во тьме, Тейт прижала кулаки к вискам, закачавшись от невыносимой боли нескончаемого одиночества.

Ее мир. Каким бы он ни был ужасным, он звал ее. Он уничтожил все и вся, что она знала, но эта странная земля, несмотря на прозрачный воздух, кристальную воду и неисчислимых птиц и зверей, никогда не станет ее домом.

Одно время Доннаси склонна была считать причиной свою разлуку с остальными и изменения в характере Джонса, но теперь поняла, что это не так. Она не несчастный беглец, нет. Она изгой и никогда не сможет стать такой, как все вокруг.

Эти свадьбы чуть не доконали ее. Ее друзья. Такие счастливые. А она сама? Одна. Эмсо – хороший друг, да и несколько других офицеров из отряда Волков находят ее интересной. Тейт понимала, что сама не хочет ничего, но в то же время ее снедала жгущая, горькая зависть к Сайле и Ниле, временами выливавшаяся во вспышки холодной ненависти. Доннаси тут же становилось стыдно за себя. Ведь они не виноваты в том, что она не может найти подходящего мужчину.

Но кто виноват?! Эта мысль все больше беспокоила ее в последнее время. Тейт печально улыбнулась. Может, это зима подбирается к ней, а она просто не хочет проводить все ночи в холодной постели. Она направилась обратно к своему жилищу, твердо решив об этом не думать.

Однако теперь ее мысли прочно заняла новая тема – остальные чужеземцы. Тейт знала, что они еще живы. Или скорее жив больше чем один из них. Плененный у Медвежьей Лапы оланский воин утверждал, что им удалось бы выиграть сражение, если бы в нем приняли участие чужеземцы с громовым оружием. Гэн настоял на том, чтобы Тейт не показывалась Оланам, сохранив таким образом в тайне существование своего оружия. Но он разрешил ей слушать во время допросов. Тот пленник оказался несговорчивым: не моргнув глазом, он пообещал, что Ола отомстит за его убитых товарищей не просто обычными клинками, а громом и молниями. Доннаси размышляла, удалось ли им вернуть шлем с ее «гравюрой» в столицу. Вряд ли. Она надеялась, что сейчас он на дне реки. Чувство, что она подвела Гэна, все время тревожило ее.

Когда Тейт подошла к деревушке, где жил Джонс, поднялся ветер. Он унес с собой тепло, и Доннаси съежилась, ссутулив плечи и засунув руки в карманы куртки. Однажды она рассказала женщине, с которой работала, что в подобной одежде в ее стране ходят все; она называется айк-жакетом. Один такой Тейт видела во время церемонии, а теперь жены двоих Волков попросили одолжить ее собственный, чтобы снять с него копию.

Доннаси Тейт – дикарский модельер!.. Когда она попыталась рассмеяться, ветер подул прямо в лицо. Вытирая глаза, Тейт твердила себе, что это не слезы, а если и слезы, то только от ветра. Скорее почувствовав, чем заметив, какое-то движение, Тейт резко остановилась. Инстинкт подсказал ей присесть – так легче заметить любого по силуэту на фоне звезд. Доннаси застыла на месте, вслушиваясь в непрерывный шелест травы на ветру, и огляделась, стараясь смотреть краем глаза – именно так лучше видится ночью. Движение больше не повторялось, но, обдумав увиденное, Тейт решила, что это был свет, прикрытый от посторонних глаз. Все это казалось очень подозрительным, будто кто-то хотел что-то скрыть. Через пару минут поднявшись, она продолжила путь с клинком в руке, стараясь держаться центра дороги: нападающим пришлось бы пересечь открытое пространство, чтобы добраться до нее.

Слева уже смутно проглядывала первая избушка села, и тут темный силуэт отделился от ее тени, двинувшись в сторону дороги. Когда она поняла, насколько уверен этот некто в том, что остается незамеченным, испуг сменился гневом. Он явно не ожидал, что Тейт сможет защищаться. Ошиблись, мистер, подумала она и подняла мурдат, держа клинок по диагонали, готовая нанести или отразить удар. Темная фигура скрылась за кустом, но теперь Доннаси точно знала, где он. Она продолжала идти вперед.

Он шагнул навстречу – черная, лишенная деталей тень. Сделав два длинных шага, Тейт уткнула острие меча прямо ему в живот.

Человек поднял руки.

– Не очень-то дружеская встреча для старого друга, Доннаси! Особенно если он так долго ждал, что промерз до костей, а его глаза слезятся от недостатка отдыха. – Даже в этот хриплый шепот он смог вложить смесь оскорбленного достоинства, обвинения и немного насмешки.

– Билстен!.. Сумасшедший, что ты здесь делаешь? Я ведь могла тебя убить.

– Я готов был поспорить, что ты бы поколебалась. Так оно и вышло.

Тейт чуть отодвинула клинок.

– Гэн рассказал мне, как ты появился там, в замке. Ты бы поспорил, что он помедлит?

– Не знаю. Я позвал его, чтобы дать знать о своем присутствии. А оказалось, что если Гэна испугаешь, то это может стать последним испугом в твоей жизни. Но к тебе я не хотел подходить в замке.

– Зачем я вообще тебе понадобилась?

– Присядь и послушай. – Сдвинувшись на траву около обочины, он встал на одно колено. Торговец двигался мягко и бесшумно, словно кошка, и Тейт начала подозревать, что он нарочно позволил ей заметить себя на дороге. Когда она устроилась рядом, Билстен продолжил: – Передай своим друзьям, что король объединился с тремя другими баронами, чтобы заманить Волков в ловушку. Приманкой послужит Малтен, баронство к западу от Джалайла.

– Барон Малтен – его лучшая защита против Олы! Какого чер…

– Тсс-с! – Торговец оборвал ее, положив руку на плечо. – Не так громко. Гэна он боится больше Олы. Мне кажется, он прав. Буду благодарен, если ты забудешь, кто именно передал тебе все это… Да, еще для Гэна – Дьяволы разгромили лагерь Людей Собаки.

Тейт слушала с возрастающим ужасом. Первая группа напала открыто, не обращая внимания на ночных дозорных и поднявшуюся тревогу. Как только она отвлекла на себя большую часть защитников, вторая и третья группы обрушились с разных сторон. Закончил Билстен мрачным перечислением погибших:

– Погибли больше тридцати воинов – в основном из Северного клана, откуда Гэн родом – и восемнадцать женщин. Двое мужчин, двенадцать мальчиков и три женщины пропали. Отдельные летучие отряды нападали на собачьи питомники и корали. Застав Вождя Собак врасплох, они уничтожили почти всех животных. Вождь Лошадей узнал об их приближении, так что им не удалось захватить обученных лошадей.

– Передай ему сам, – только и смогла произнести Доннаси.

Билстен усмехнулся:

– С рассветом я исчезну и вряд ли стану беспокоить Гэна этой ночью. Но у меня есть для него и хорошие новости. Сообщи ему, что поражение у Медвежьей Лапы разбудило сопротивление на Китовом Берегу. Ола не сможет помочь Дьяволам этой зимой. – Торговец замолчал, и Тейт невольно подалась вперед в ожидании, однако он продолжил уже другим тоном: – Поговорим теперь о вопросах религии. Алтанар утверждает, будто Сайла связана с зарождением в этих местах новой веры. Это напугало и его, и короля Харбундая: они хотят заключить союз и расправиться с ней. У Церкви здесь нет своих людей, и она не знает, кому верить. Может, ты знаешь?

Тейт покачала головой:

– Сайла работает в лечебнице. У нее не остается времени на проповеди или еще что-нибудь в этом роде. Наверное, их напугало то, что мы помогли местным женщинам.

– Она проводит с тобой много времени?..

Что-то в этом вопросе насторожило Тейт.

– Больше, чем с кем-либо другим, не считая Класа и Нилы. А в чем дело?

– Столько же, сколько ты проводишь с Джонсом?..

Доннаси снова подняла клинок к его животу.

– Лучше объясни мне сразу, что ты имеешь в виду.

Билстен вздохнул:

– Другие торговцы слышали, будто Джонс связан с этой новой религией. Очень сильно связан.

– Это глупо. Он ведь… Впрочем, не важно. Послушай, оставь его в покое. Он все еще болен. И что ты вообще знаешь?! Ты принес все свои веселенькие вести, почему бы теперь тебе не убраться подобру-поздорову, пока еще не поздно?

Торговец поднялся. Тейт двинулась за ним, держа клинок наготове. Осторожно подняв руку в салюте, он обошел ее и направился к Горам Дьявола. Она как раз поворачивалась, когда услышала тяжелый глухой звук. Затаив дыхание, Доннаси напряглась, пытаясь услышать что-нибудь еще. Дважды за эту ночь она чувствовала угрозу, и на этот раз тревога грозила перейти в панику. Она неохотно двинулась вперед. Пара напряженных шагов, и ей удалось убедить себя, что все это – шутки разыгравшегося воображения. Пять ярдов, подумала Тейт; я должна пройти еще пять ярдов.

Она споткнулась и упала, чуть не закричав, но успев нанести удар мечом в сторону еще до того, как коснулась земли. Перекатившись, Тейт приняла низкую оборонительную стойку.

Ничего. Тишина. Даже ветер стих. Обо что она споткнулась? Тейт отступила назад, вытянув руку перед собой. Наткнулась на что-то пушистое. Мокрое. Она отскочила, вытирая руку о дорожную грязь. Что-то внизу застонало, и Доннаси выхватила клинок на случай атаки.

– Кто-то решил устроить мне несчастный случай, – придушенный шепот Билстена, казалось, исходил из-под земли. – Мне кажется, что моя голова полностью разбита. Сзади. Это ведь не ты сделала?

– Нет! Я на тебя наткнулась!

Он снова пошевелился, и его вырвало. Наконец торговец проговорил:

– Ну, ладно. Ты меня нашла. Если ты не собираешься меня прикончить, то тебе придется помочь мне убраться отсюда подальше.

Подойдя, Тейт подхватила его под руки, пытаясь поднять.

– Ты должен будешь помогать мне, – произнесла она и тут почувствовала, что он потерял сознание.

Возненавидев его и весь белый свет, Доннаси потащила тело, ожидая, что нападавший вернется за ними обоими. Казалось, прошли часы, пока она сумела достаточно углубиться в деревню и вокруг собрались люди, чтобы можно было позвать на помощь. Усевшись рядом с бесчувственным торговцем, она срывала голос в крике, пытаясь побороть слезы гнева и страха, а вместе с ними и возвращающееся чувство отчужденности, с которого началось все это проклятое, проклятое, проклятое происшествие!..

* * *

Настоятельница Ирисов организовала для чужеземцев специальную прогулку. Все поднялись рано утром, и она видела, как они поскакали прочь от дворца, радуясь, как дети, вырвавшиеся из тесного дома на волю. На что же должна быть похожа их страна, думала настоятельница, если все, и мужчины и женщины, свободно обмениваются шутками, и каждый одинаково учтив и внимателен по отношению к другому. На самом деле она была уверена, что мужчины иногда даже потакают женщинам. Она потратила немало времени, чтобы понять это, но теперь была совершенно уверена. И это еще больше сбивало с толку.

Ей почти ничего не удалось узнать об их происхождении. Если настоятельница знакомилась с кем-то, она хотела бы знать о нем все. Однако эти люди решительно отвергали любые попытки разузнать что-либо об их прошлом. Все это не радовало ее, особенно учитывая их познания. Тот маленький мужчина, Леклерк, уже продемонстрировал каменщикам, как построить более мощные и надежные подъемники. А Конвей, кроме всего прочего, убедил Алтанара учредить программу дорожных работ, финансируемую на подати. Теперь товары и материалы намного быстрее перемещались по королевству. И Алтанар был уверен, что чужеземцы знают намного больше, чем хотят показать.

Настоятельница Ирисов надеялась, что они смогут поддерживать его заинтересованность. Более того, она надеялась, что сможет выведать у них все до того, как Алтанар прикажет их казнить.

Чужеземцы ей нравились. Умные и веселые, они походили на забавных зверюшек, каких иногда привозят моряки с далекого юга. Сегодня все ехали верхом, и настоятельнице было жаль, что приходится оставаться на носилках: когда-то она любила верховую езду, но теперь старые кости были уже не те. Поначалу рядом с ней ехал Конвей, поддерживая приятную беседу, но потом, заметив что-то интересное впереди, пришпорил лошадь. Разговоры с ним были лучшим упражнением для ее мозгов, особенно после гибели Фолконера. Несмотря на приветливость Мэтта, с этого времени настоятельница стала замечать в нем какую-то натянутость, будто за его словами скрывались совсем другие мысли. Он не делал тайны из своего желания узнать все о королевстве и его обитателях. Алтанару это не доставляло особого удовольствия, однако Конвей был настолько открыт и дружески настроен, что ни у кого не находилось возражений. И люди любили его. Король был достаточно практичен, чтобы использовать это. Он делал вид, будто Конвей является его собственным фаворитом, позволяя тому разгуливать где пожелает.

Как легко было предугадать, Алтанар не разрешил путешествовать женщинам, утверждая, что они должны уважать обычаи Олы. На самом деле женщины, несмотря на работу с Избранными, понемногу замкнулись в своем собственном кругу. Это произошло после зрелища на Берегу Песен. Все, конечно, сильно переживали смерть Фолконера, но сейчас уже оправились. Но о сцене на берегу и королевских блюстителях истины они говорили приглушенными голосами, полными ужаса. Сначала настоятельница сожалела о сделанном, увидев, как это подействовало на женщин, но вскоре решила, что в любом случае им рано или поздно пришлось бы это принять, а как конкретно все произошло – не столь важно. Хотя все же больно было видеть такую сильную женщину, как, например, Кейт Бернхард, ограничившей свои контакты только детьми и своими двумя подругами. Поведение остальных двух женщин изменилось просто разительно. Казалось, Дженет Картер впала в глубокую эмоциональную депрессию. А Сью Анспач на глазах становилась все меньше и тусклее, пока не превратилась скорее в охранника, чем в подругу Картер. Она спрашивала совета или мнения Дженет по любому вопросу. Та в большинстве случаев делала вид, что занята или не хочет тревожить свой ум, но на самом деле просто оставляла право решать за Анспач.

Больше всего настоятельницу раздражало неожиданное, но твердое решение Картер не расставаться со своим оружием, как будто она каждую секунду ожидала блюстителей истины по свою душу. Алтанара ее поведение тоже заставляло нервничать, а его неумелые попытки убедить Дженет, что ей не требуется другой защиты, кроме его доброй воли, только доказали остальным ее правоту. Они не так отчаянно цеплялись за свое оружие, чтобы все время держать его в руках, но никогда не отходили от него дальше, чем на пару шагов. И постоянно смотрели друг за другом, готовые к немедленной защите.

Не сегодня-завтра Алтанар решит, что ему необходим полный контроль над чужеземцами. А в действительности – над оружием. О том, что за этим последует, настоятельнице не хотелось думать.

Она вздохнула и пошевелилась, пытаясь устроиться поудобней. Внезапно носилки оказались в полосе раскаленного удушливого воздуха, выдавившего слезы из глаз. Казалось, горло завязывается узлом, и настоятельница закашлялась. Заметив это, чужеземцы прикрикнули на носильщиков, чтобы те поторопились. Через пару секунд дым исчез, и носилки остановились.

– Что вы делаете? – крикнула она Конвею.

Беззаботно усмехнувшись, тот лишь воскликнул:

– Это удивительный мир!..

Несмотря на застилавшие глаза слезы, настоятельница заметила, как Леклерк неодобрительно нахмурился. В словах Конвея было явно больше, чем хотелось бы его другу; на мгновение ее раздражение сменилось интересом: что же еще тут замешано? Голос Мэтта вернул ее к происходящему. Он указывал на странную кирпичную конструкцию, больше походившую на огромную кирпичную булку. Воздух вокруг дрожал от жара, из отверстий в верхней части валил дым. Именно он заставил ее закашляться. Даже не зная, что это такое, настоятельница уже ненавидела эту штуку.

– Подарок Алтанару, – пояснил Конвей, и она пристально поглядела на него. Не послышалась ли в его голосе насмешка? Между тем он продолжал: – Одно из условий получения хорошей стали – жаркий огонь. Мы с Луисом построили эту штуковину, называемую коксовой печью. Внутрь закладывается уголь, а жар выжигает все примеси. Похоже на то, как делают древесный уголь.

– Запах не слишком приятный.

– От этого невозможно избавиться, – произнес Леклерк. – Немного дыма – небольшая цена за лучшие и более дешевые лемехи, петли, печи…

Прервав его намного резче, чем собиралась, настоятельница продолжила:

– …ножи, наконечники для стрел и копий и другие мужские игрушки.

Конвей поморщился:

– Мы прекрасно понимаем, что он не станет использовать все это только в мирных целях, настоятельница. Мы лишь надеемся, что кузнецы смогут делать больше инструментов и за меньшее время.

Не так уж сильно он обрадован, заметила настоятельница Ирисов. В его словах чувствовалось понимание, которого не было у Леклерка. Или тот его лучше скрывал. Никогда не поймешь, что у этих людей на уме.

Она взглянула на женщин. Тут сомнений быть не могло: на их лицах было написано отвращение. Картер очевидным образом исполнилась презрения ко всей этой конструкции. Правильно, подумала настоятельница; ей хотелось сказать Дженет, насколько она с ней солидарна.

Пытаясь сохранить хоть немного доброжелательности, она обратилась к Леклерку:

– Как тебе удалось построить такую круглую крышу? Ведь это тоже кирпич, не так ли? Почему она не падает?

Маленький человечек буквально раздулся от гордости.

– Это настоящий купол. Я точно рассчитал, что нам нужно, потом рабочие насыпали кучу земли нужного размера и формы. Затем каменщики обложили ее кирпичом. Как только раствор схватился, мы извлекли землю. Это не самый лучший способ, но я вспомнил кое-какие рисунки… – Внезапно весь его энтузиазм испарился, и он посмотрел на остальных, будто прося прощения. Продолжив, он явно старался быть сдержаннее. – …То есть я вспомнил, как это делали у нас на родине, и постарался улучшить тот способ. Это хорошее строение, прочное. Посмотрите, как устроена дверца для загрузки угля. А вон та штука наверху называется сводом. Все здание само является несущей конструкцией. Внутри нет никаких подпорок, на крыше может плясать дюжина людей, а она даже не шелохнется.

Настоятельница взглянула на него так, будто он издевался над ней.

– Но это правда, настоятельница, без дураков.

– Без чего?

Теперь все уставились на Леклерка. Тот взмок.

– Это такое выражение. У нас им пользуются. В моей семье, ну, в моем клане. Это значит: если я лгу, то пусть у меня родятся только дураки. Это такая пословица.

Еще одна ложь. Но о том, что называется «коксом», и об этой кирпичной поганке он говорил правду. Остальные следили, проглотит ли она такое объяснение.

– Я никогда не слышала таких слов, – произнесла она. – Расскажи мне, как работает эта печь? – Настоятельница почти улыбнулась, заметив, насколько ему стало легче.

Леклерк прочитал ей лекцию о том, как им удалось найти так называемый «битумный» уголь, и объяснил, что в остальных местных материалах слишком много примесей, чтобы делать из них кокс. Ей очень хотелось сказать, что уголь есть уголь и ничего другого с ним не сделаешь, однако он уже был далеко впереди. В печь закладывали слой угля, объяснял Луис, и нагревали его, чтобы очистить, как он сказал, от газа и смол. Настоятельница решила, что это нечто вроде пара, так как они должны были, по словам Леклерка, подниматься вверх – это было очевидно, судя по накопившейся вокруг топок саже, – где жар заставлял их воспламеняться и огонь нагревал уголь внизу. Для полного завершения процесса требуется три дня, закончил Леклерк.