Текст книги "Воин"

Автор книги: Дональд Маккуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 59 страниц)

Конвей по достоинству оценил хитрость его хода. Этот взгляд был слишком быстрым, чтобы выглядеть обвинением, но в то же время он ни у кого не оставлял сомнения, кого Фолконер имел в виду. Когда он продолжил, то снова смотрел на Джонса:

– Я могу взять вас, только если у нас будет арбитр. Если мы встретим людей, я предоставлю вам право первого контакта. И не буду вмешиваться, даже чтобы спасти вашу жизнь, пока арбитр это не прикажет. Согласны?

– Совершенно согласен.

– Ни за что! – в ярости выкрикнула Картер. – Вы пытаетесь переложить ответственность за его жизнь на чужие плечи. Вы не можете этого сделать.

– В таком случае я сам буду решать, когда стрелять и в кого.

Они молча стояли лицом к лицу, и, казалось, от эмоций сыплются беззвучные искры. Наконец она сказала:

– Я не доверяю вам. Я буду отвечать за пастора. – Она повернулась к Джонсу. – Постараюсь быть такой же храброй, как вы. Я не могу позволить, чтобы вас убили.

Он улыбнулся.

– Надеюсь, этого не случится. Все будет хорошо.

Конвей тоже вызвался. Во время разговора с Тейт перспектива стать солдатом казалась ему смешной. Но это было тогда. Теперь настало время действовать. И ему было уже не смешно.

Кандидатуру Тейт, также вызвавшейся добровольцем, Фолконер отклонил, поручив ей охранять пещеру в его отсутствие. Вместо нее взяли Кароли. Фолконер и Леклерк уже были с оружием; через пару секунд им снабдили и Конвея с Кароли. У всех, кроме Фолконера, были пистолеты и по четыре круглые гранаты, а кроме того тупорылая уродливая штуковина, похожая на винтовку, оседлавшую дробовик. Когда они вышли из пещеры, Фолконер продемонстрировал группе ее возможности.

– Мы сейчас собрались все вместе, и я покажу ваше основное оружие – как его заряжать и как стрелять. Когда вернемся назад, проведем курс обучения. Официально это – «Орудие, пехотное, многоцелевое», но в армии мы называли его «вайп». Средний ствол стреляет пластиковым зарядом двадцать пятого калибра. Через пять футов пластиковая оболочка слетает, а под ней находятся стальные стрелки. Именно они и убивают. – Он вскрыл одну пулю ножом. – Посмотрите – заряд безгильзовый. А вот и эти самые стрелки. Прицельная стрельба – на сто ярдов. Если вы выстрелите во что-то за пределами этого расстояния и попадете, то только случайно. Правда, уж если попадете, то это будет смертельно, убойная сила сохраняется до двухсот пятидесяти ярдов. Обратите внимание, стрелка начинает кувыркаться, когда проходит через границу раздела сред. То есть когда из воздуха она входит в ткань, или шкуру, или кожу, то становится неустойчивой. Не буду вдаваться в подробности, вроде скорости вылета пули и так далее, это вам не нужно. Но запомните – если бы Конвей выстрелил тому тигру в лапу такой штукой, то тигру разворотило бы всю ногу до самого брюха.

Он откинул защелку и переломил орудие, открыв нижний ствол, похожий на ствол обычного охотничьего ружья. Фолконер попросил Леклерка показать всем заряды, похожие на пули-переростки.

– Этот тридцатимиллиметровый ствол называется «буп». Из-за звука. У нас есть «ПП» – противопехотные заряды – вот эти, с зеленой полоской, и «ВП» – зажигательные, с красной полосой. Дальность – триста ярдов. Зажигательные начинены белым фосфором и при взрыве разбрасывают его на расстояние пятнадцати ярдов. Он горит, пока есть доступ кислорода, а значит – если попадет на человека, то прожжет дыру насквозь. «ПП» заряды – почти то же самое, что и ваши ручные гранаты. Опять же, смертельны на расстоянии пятнадцати ярдов.

Кароли спросил:

– А что, если я выстрелю в кого-нибудь таким зарядом? Я имею в виду, ближе чем с пятнадцати ярдов – что при этом произойдет?

Фолконер улыбнулся.

– Если попадешь, то проделаешь в нем ровную тридцатимиллиметровую дырку. Заряд не должен взорваться – теоретически – ближе чем в пятнадцати ярдах от дульного среза. Но лично я не советую экспериментировать, лучше использовать «вайп». Ну, а если у тебя не будет выбора… – Он выразительно пожал плечами.

Конвей спросил:

– А как быть с животными? Убьет ли тигра эта шрапнель? Или противопехотный заряд?

– Не знаю. Попробуй всадить в слона «ПП», и я обещаю тебе гораздо более спокойного слона, если не дохлого. И не ограничивайся одним выстрелом, стреляй, пока он не упадет. У нас теперь только одно правило – нет ничего важнее наших жизней. Ничего. Мы ничем не сможем помочь остальным, если умрем. Поэтому мы должны выжить. Любой ценой.

В его голосе послышались резкие нотки, вызвавшие у Конвея воспоминания о дымных следах ракет и сладковатом запахе разложения, поднимающемся над городами, слишком радиоактивными для погребальных команд. Он вспомнил, как подсознательно желал, чтобы чадящие развалины еще раз вспыхнули огнем, очищая отравленный воздух.

Он заметил, как пастор Джонс и Картер на мгновение соединили руки. Когда, склонив голову, пастор закрыл глаза, женщина прервала контакт. Но, несмотря на след снисхождения в ее улыбке, глаза смотрели задумчиво и руки чуть дрогнули, будто она хотела снова коснуться его.

Фолконер продолжал:

– Мы пойдем одной колонной. Я – первым, потому что единственный из вас получил соответствующую подготовку. Пастор, как специалист по контактам, и Картер будете держаться прямо за мной, примерно в десяти футах. Потом вы, Леклерк, на таком же расстоянии за ними. Остальные двое следуют за ним, Конвей прикрывает сзади. Постоянно контролируйте, что у нас за спиной. – Он поднялся. – Мы спустимся в долину. Если снаружи кто-нибудь есть, то они скорее всего живут именно в долине. Следуйте за мной. – И он быстрым шагом двинулся вперед.

Глава 24

Положение замыкающего в колонне позволяло Конвею наблюдать за остальными. Ветки и кусты не закрывали обзор – деревья в лесу были просто огромными. По его прикидкам, нижние ветви начинались на высоте примерно двадцати-тридцати футов над землей. Конические верхушки были почти полностью скрыты переплетающимися ветвями. Их тень превращала ясный солнечный день в сумерки. Странный, призрачный свет не давал теней и скрывал то, что находилось вдали, в то же время как бы увеличивая ближние предметы. Морщинистая кора огромных елей напомнила ему шкуру динозавров.

Интересно, не думают ли деревья то же самое о людях, крадущихся мимо?

В основном склон был пологим, но иногда попадались такие крутые участки, что им приходилось спускаться от одного дерева к другому, цепляясь за стволы; тогда тяжелое дыхание людей нарушало тишину. Один раз где-то в ветвях над их головами пронзительно закричала птица, и вся группа разом инстинктивно пригнулась. С того момента, как покинули пещеру, никто не произнес ни слова. Когда идущие впереди, осматриваясь по сторонам, поворачивали голову, Конвей замечал, как плотно сжаты челюсти, как напряжен взгляд. О разговорах никто и не думал.

Прямо перед Конвеем Кароли истекал потом. Пятна проступали на маскировочной ткани, понемногу расползаясь. В лесу было прохладно, но идти было тяжело, сказывалось отсутствие тренировки.

Расстояния были обманчивы. То, что из пещеры выглядело легкой прогулкой, теперь смахивало на кругосветное путешествие. Казалось, они топчутся на месте. Только иногда между деревьями появлялись просветы, позволявшие заглянуть вперед. Единственное, что ободряло Конвея, – это зрелище необъятных лугов внизу. Он стремился побыстрее выбраться из зарослей, нависающие ветки вызывали в нем чувство клаустрофобии.

Впереди показался очередной обрыв. Они остановились, ожидая, пока Фолконер осмотрит препятствие, потом двинулись по одному. Пока они стояли, Конвей начал замерзать. Группа продвигалась по широкому гребню и теперь подошла к тому месту, где ветер спускался с гор в долину. Влажная одежда продувалась насквозь. Мэтт вздрогнул от холода.

Через некоторое время деревья стали расступаться. Появились заросли кустарника, которые надо было обходить, но зато заметно посветлело. На солнце было намного приятнее.

Минут через десять пастор Джонс внезапно остановился, показывая влево. Ярдах в тридцати от них еще один тигр лежал на небольшом возвышении, лениво растянувшись. Картер, смотревшая только себе под ноги, налетела на Джонса. Зверь просто наблюдал за ними, но резкие суетливые движения насторожили его. На несколько секунд люди и тигр застыли. Вдруг большая кошка оказалась на ногах, мощные задние лапы задвигались, переступая одна через другую в почти забавном шаге. Канаты мышц перекатывались под толстой полосатой шкурой. Из этого положения тигр мог прыгнуть прямо на них.

Джонс медленно выпрямился, миллиметр за миллиметром, и с такой же осторожностью тигр скользнул в заросли и исчез из глаз.

– Видели? – сказал Леклерк, голос его дрожал от возбуждения. – Больше, чем любой амурский тигр, какого я только видел в зоопарке!

Никто не отводил от кустов взгляда, пока не успокоились последние листья. Обернувшись, Конвей посмотрел на Леклерка и был удивлен его воодушевлением. Это заставило Конвея снова подумать о том, что для Леклерка пережитое было меньшим шоком, чем для остальных. Он как будто пытался впитать новые ощущения. Конвей удивился бы, если б такими не были большинство людей 80-х.

Фолконер прервал его рассуждения, сказав:

– Может быть, в клетке он и не показался бы таким большим. Но все же ничего себе, верно?

– Огромный. – Это была Картер, бледная как полотно.

Фолконер снова двинулся вперед. Вначале все сбились в кучу, держась как можно ближе друг к другу, но вскоре снова растянулись. Теперь они прокладывали дорогу через заросли высокой сухой травы, обходя островки ольшаника и ив. Они вспугнули пасущихся оленей: самца и трех самок. Все тут же принялись обсуждать это происшествие. То же повторилось, когда они увидели первого кролика. Через час, когда Фолконер объявил привал, они настолько привыкли и к тем и к другим, что единственным упоминанием о них была жалоба Кароли на то, что из-за оленьего дерьма сесть негде.

Фолконер усадил всю группу в кружок, спинами к центру, напомнив, что надо быть настороже.

Они выпили апельсинового сока и съели сушеный концентрат из пакетов, как вдруг обнаружили, что уже несколько минут слышат вдалеке какой-то звук. Он был еле различим, похож на шелест ветра в ветвях, но все же отличен от него. Никто не мог с уверенностью сказать, что это.

Конвей попытался понять, почему звук показался ему необычным. Высокий, прерывистый, он то становился громче, то затихал, но только, чтобы возобновиться с еще большей силой. Несмотря на чистое небо и отсутствие ветра, в нем слышался намек на мощь, на скорость. Совсем запутавшись, Конвей чувствовал, что этот звук должен быть ему знаком.

Наконец Картер не выдержала:

– Этот шум… он раздражает. Кто-нибудь знает, что это такое?

Фолконер поднялся на ноги и проверил свое оружие. Джонс и Картер подвинулись подальше в центр круга. Леклерк и Конвей прикрыли их, нервно теребя спусковые крючки.

Звук крепнул. На юге поднимался столб дыма, и Конвей удивился, как мог огонь так быстро разгореться, ведь трава была довольно влажной. Потом, совершенно необъяснимым образом, дым нырнул обратно к земле, свиваясь клубами.

Звук исходил именно от этого столба дыма.

– Птицы! – Конвей вспомнил ночной городской парк. Автокатастрофа вспугнула птиц, и они тысячами взвились в воздух, хлопая крыльями и чирикая, пока не успокоились и опять не расселись по деревьям. Эта туча была похожа на тех птиц, за исключением размера – такой огромной стаи он никогда не видел. Она неслась по долине с бешеной скоростью, распадаясь на волны, и направлялась прямо к сгрудившимся в кучу людям. Как будто совершенно их не замечая, птицы чиркали крыльями прямо по лицам. Они были небольшими, но это делало их стаю еще более невероятной, даже пугающей.

Теперь этот странный звук был хорошо слышен, не настолько громкий, чтобы оглушать, но зато постоянный, всепроникающий, казалось, он материализовался. Его давление ощущалось каждым нервом тела. Конвей обнаружил, что, стоя на коленях, размахивает руками, отбиваясь от окутавшей его массы. Они заслонили солнце. Дыхание застревало в горле.

Обернувшись на невнятные вскрики, он увидел вскочившего на ноги Джонса. Его остекленевшие глаза бешено вращались на искаженном лице, он пытался вырваться из рук Картер, и только помощь Конвея смогла удержать пастора на месте.

Постепенно шум стал затихать. Взглянув сквозь все еще зажмуренные веки, Конвей был поражен произошедшей переменой. Вся трава полегла, ветки были поломаны, листья лежали на земле. Куст ольхи, только что весь покрытый зеленью, был дочиста ободран, будто все еще стояла зима.

Картер осторожно подняла голову, встретившись с Конвеем взглядом. Они отпустили Джонса, который все еще лежал лицом вниз, содрогаясь при каждом вдохе.

На земле валялись с десяток разбившихся птиц. Конвей поднял одну.

– Глазам своим не верю, – пробормотал он. – Английский воробей.

Картер сказала:

– На самом деле ничего удивительного. Хорошо адаптируется, очень агрессивен. Но интересно.

Джонс медленно сел, взглянув на грязь на своей одежде, и его тут же вырвало. Все с трудом сглотнули.

Фолконер сказал:

– Где-то поблизости должен быть ручей. Давайте двигаться.

Занимая свое место в колонне, смущенный Джонс извинялся, глупо улыбаясь.

– У всех есть свои фобии. Моя – птицы. Я их боюсь. Все это… – Он сделал широкий взмах рукой, заменив недостающие слова. И неуверенно закончил: – Ничего не мог с собой поделать. Извините.

Леклерк сказал:

– Это еще что, пастор! Вот подождите, когда на меня залезет паук. Тогда вы увидите, что такое паника.

Джонс явно был удивлен его сочувствием. Ответив признательным взглядом, он погрузился в задумчивость. Конвею показалось, что пастор заново оценивает Леклерка.

Через пару минут они наткнулись на то, что искали. Фолконер, прокладывавший остальным дорогу, внезапно остановился, удивленно хрюкнув. Пробившись к нему через заросли, они увидели, что он нашел. Прекрасный, с каменистым дном ручей журчал прямо у их ног. Он был довольно широким, с пологим берегом. Вскрикивая от холода, они вошли в воду и побрели вверх по течению к естественной запруде. Конвей и Фолконер стояли на страже, пока их спутники плескались и радовались, как дети. Картер отошла к изгибу русла, там вода была ей до плеч, и она смогла снять одежду и выполоскать ее. Потом наступила очередь мужчин. Конвей и Фолконер пошли последними.

Выстирав и выжав одежду, они принялись осматривать окрестности. Правда, никто не отходил дальше пары ярдов от соседа. Конвей решил пройти до следующего изгиба вверх по течению. Из-за резкого изменения направления потока там образовалась тихая заводь, и то, что Конвей увидел в ней, заставило его вскрикнуть от удивления. В струях воды висели рыбины длиной с его руку. Стараясь не спугнуть рыбу, он медленно отошел и бегом бросился назад. Его приближение оторвало Фолконера от осмотра берегов, тот заметно насторожился, заметив бегущего Конвея.

– Ручей полон рыбы, – задыхаясь, выпалил Конвей. – Похожа на форель. Пойду срежу прут и попробую поймать парочку-другую.

Фолконер ухмыльнулся:

– Я знаю способ получше. – Он крикнул остальным: – Мы с Конвеем отойдем на пару минут!

Они подобрались к заводи, и Фолконер выдернул кольцо из гранаты. Взглянув на Мэтта, он с трудом подавил смешок. – Видел бы ты сейчас свое лицо. Ты, наверно, настоящий рыболов-спортсмен.

– Так и есть. – Конвей даже не пытался скрыть неприязнь.

Фолконер сказал:

– Обещаю не делать этого слишком часто. Гранат жалко, помимо всего прочего. Так или иначе, никто не бывал на этом ручье веками. Мы заслужили сегодня хороший обед, и я не думаю, что один взрыв испортит рыбалку навсегда, как ты думаешь?

Конвей неожиданно улыбнулся.

– Думаю, нет. Хотя это и неправильно.

Фолконер подмигнул.

– Ты меня простишь, когда мы ее попробуем.

Взрыв они скорее почувствовали, а не услышали. Фонтан воды взметнулся на пару метров и упал в клокочущий водоворот. Они поспешили к берегу. Рыба уже всплывала на поверхность. Часть добычи сразу же унесло течением. Некоторые рыбины слабо сопротивлялись. Конвей побежал вниз по ручью, намереваясь перехватить их там, где ручей был помельче. Крикнув остальным, он и их подключил к сбору скользкой добычи. Им удалось поймать с полдюжины рыбин, остальных упустили.

Только когда все выбрались на берег, Конвей заметил, что все это время Фолконер охранял их. Все переглянулись, и Мэтт коротко кивнул, давая понять, что урок усвоен. Кто-то всегда должен быть настороже. Всегда.

Пронзительный крик отвлек их от чистки улова. Это был орел, черно-белый на бирюзовом небе, и выглядел он весьма внушительно. Спикировав, птица вонзила когти в рыбину, прибитую к берегу. Весила добыча немало, и теперь орел с трудом пытался вернуться в свою стихию. Наконец ему это удалось, и, устроившись на высокой ветке, он принялся лакомиться добычей, изредка поглядывая вниз на людей. Полный высокомерия вид, казалось, говорил, что пища была данью, преподнесенной чужаками настоящему повелителю этих земель. Почувствовав общее настроение, Фолконер указал на птицу.

– Посмотрите, сколько гордости. Любая другая тварь урвала бы кусок исподтишка. Он великолепен.

Конвей заметил, что даже Джонса захватило это зрелище, и обрадовался, что Картер оно заинтересовало еще сильнее.

Ей будет труднее всех приспособиться, подумал Мэтт, вдруг обнаружив, что беспокоится. Она проявила себя с хорошей стороны, успокаивая Джонса, значит, в ней было нечто большее, чем просто интеллект и чувство справедливости.

Назад они двинулись несколько иным путем. Обратная дорога была ничем не примечательна. Тейт встретила их с улыбкой, превратившейся в ликование, когда они продемонстрировали свой улов. Она крикнула остальных, и все высыпали наружу, оценивая добычу. Конвей, как опытный рыбак, вызвался готовить.

Он принес с собой целую охапку ольховых прутьев. Йошимура помогла изготовить шесть плетенок, отдаленно напоминающих теннисные ракетки. Растянув каждую рыбину на ольховой раме, он еще парой прутиков закреплял ее. Воткнув рукоятку в землю, можно было оставить рыбу подрумяниваться на огне. Вскоре в воздухе разлился аромат жареной форели.

Леклерк что-то тихо сказал Кароли, и они вместе заняли позиции по сторонам от остальной группы, лицом к лесу. Конвей вспомнил, как Фолконер выглядел на берегу. Очевидно, остальные тоже начали понимать суровые правила, по которым им теперь предстояло жить. Хотя все смеялись и шутили, никто не отходил от пещеры, и никто не выходил из круга, освещенного костром.

Ели они так же, собравшись у входа. Позже, когда все сидели у огня, тихо переговариваясь, Фолконер поднялся, чтобы сделать заявление.

– Сегодня я обнаружил кое-что, наводящее на серьезные размышления. Теперь, когда мы все хорошо поели и отдохнули, самое время устроить совет. – Он извлек из своего вместительного кармана некий предмет длиной примерно в два дюйма.

Все подались вперед, пытаясь получше рассмотреть его. Единственной, кто нарушил молчание, была Тейт.

– Ну что же, друзья. Мы не одни.

Фолконер сказал:

– Кто бы это ни были, они все еще пользуются этими наконечниками для стрел. Это мы теперь знаем.

Маццоли возразила:

– Но ему могут быть сотни лет.

Конвей находился достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть наконечник, и потому высказал свое мнение:

– Боюсь, что это не так. Если полковник нашел его прямо на земле, то он совсем новый.

– Но я видела много наконечников, по одному только виду нельзя определить возраст.

Фолконер сказал:

– Этот я нашел на берегу, посмотрите, тут еще остался кусок веревки, который крепил его к древку.

Подойдя к Фолконеру, Йошимура взяла у него наконечник, чтобы получше рассмотреть его в свете костра. В ее маленькой ручке он выглядел еще более угрожающим и смертоносным.

– О Боже, – произнесла она. Это было почти как молитва. – Он совсем не каменный. Зеленая патина… Это бронза.

Фолконер медленно кивнул.

– Как сказала Тейт, мы не одни. Но кто же еще рядом с нами?

Глава 25

Снова возник спор, оставаться или уходить. Он затянулся далеко за полночь. Как и предвидел Конвей, с самого начала спорящие перешли с аргументов на личности, и в результате ни о ком нельзя было сказать, что он придерживается одних только фактов.

Никто уже не утверждал, что пещеру можно сделать жилой. В ее воздухе, казалось, было нечто гнетущее, что вызывало чувство постоянного чужого присутствия – будто кто-то стоит у тебя за спиной, и если быстро обернуться, то сможешь его увидеть. Они все еще вытаскивали разные вещи, казавшиеся необходимыми. Около входа громоздилась куча коробок. Видеоплеер и диски к нему тоже были здесь, кто-то вытащил его, только потом вспомнив, что нигде, кроме пещеры, нет электричества. Под плеером лежала пишущая машинка. Ее хотел взять с собой пастор Джонс, доказывая, что она совершенно необходима, чтобы записывать наблюдения и планы, когда они встретят других людей. Йошимура, словно заботливая нянька, убедила его оставить машинку, потому что у них нет бумаги, и вряд ли они сумеют ее достать.

На четвертый день после того, как Фолконер нашел наконечник, атмосфера настолько накалилась, что с общего согласия в споре был устроен перерыв. Обнаружив это к середине утра, Конвей весь остальной день провел молча, слоняясь среди своих спутников, слушая и запоминая. В каждом слове и каждом взгляде чувствовалась тревожившая его принужденная дружественность.

Ранним утром пятого дня Мэтт Конвей лежал в своем спальном мешке, уставившись на переплетение ветвей, которые теперь, когда они спали на воздухе, заменяли потолок. Всю ночь горел маленький костер, прикрытый со стороны склона одним из деревьев. Это была идея Фолконера; костер должен был отпугивать диких животных, но не выдавать местоположение лагеря при взгляде из долины.

Слушая спокойное дыхание своих товарищей, Конвей наблюдал за струйками дыма, танцующими в отблесках костра. Они поднимались, время от времени сталкиваясь, иногда смешивались, иногда разделялись и, наконец, исчезали в темноте ночи.

Существовала более серьезная причина для беспокойства, чем звери или даже наконечник стрелы. Леклерка беспокоил реактор. В общем споре о том, каков будет следующий шаг, он не принимал никакого участия, только повторял, что во всем согласен с Фолконером. Леклерк был постоянно занят: сверял показания, крутил ручки, снова сверял показания. В ответ на просьбы объяснить, что происходит, он только качал головой, невнятно бормоча, что нет ничего вечного. Весь прошлый день он пребывал в отвратительном настроении, а когда, подойдя к нему, Йошимура вежливо поинтересовалась, как идут дела, то закричал, что он не специалист по ядерной технике и не хочет ковыряться в штуковине, которая может зажарить их всех, если он ошибется. А если она хочет узнать его мнение, то он лично думает, что у них кончается горючее.

Фолконер немедленно приказал начать сборы в дорогу. Споры вспыхнули с новой силой.

Останься они возле пещеры, у них было бы все, необходимое для жизни, но не для создания нового мира. Источник поблизости снабжал водой, а в долине полно было дичи и рыбы. Они могли больше узнать о заготовке съедобных растений. Это было достаточно для выживания, но и только.

Остаться на прежнем месте было бы не решением проблемы. Такой выбор создал бы больше вопросов, чем дал ответов. Он подразумевал создание сообщества, в котором требовалось установить новые социальные правила и нормы поведения.

Из всех женщин лишь Мэг Маццоли уже не могла иметь детей, и именно она восставала против самых сильных аргументов в пользу того, чтобы остаться. Конвей заметил, что только одна Мэг могла спокойно смотреть в глаза мужчинам. У нее было меньше всего причин говорить, но Мэг могла сосредоточиться на споре, не попадаясь в ловушку невысказанных соображений физиологической природы, что делало ее лучшим оратором, выступавшим в поддержку поисков.

– Мы пришли из развитого мира, – просто говорила она, – и кто бы здесь ни жил, они нуждаются в нас.

– Нуждаются в чем? – раздраженно спрашивал Кароли. – Что мы можем предложить людям, которые пользуются луком и стрелами? Вы хотите им о телевизоре рассказать? О компьютерах?

Неожиданно в ее глазах загорелся огонь, не замеченная прежде сила воли.

– Мы имеем понятие о гигиене. Знаем чтение и письмо. Кое-что смыслим в первой помощи. А геометрия, химия? Мы умнее, чем вы думаете, мистер Кароли, и это будет стыд и срам, если мы будем сидеть тут, делая вид, что довольны жизнью.

Фолконер зааплодировал, вызвав у Мэг улыбку. Но ее лицо мгновенно опять потеряло всякое выражение. С растущим отчаянием собеседники смотрели, как она ускользает в свою вежливую недосягаемость. Все неловко переглянулись, не зная, как реагировать на слова человека, настолько оторванного от реальности.

Под конец этой ночи, когда луна превратила окружающие деревья в черные колонны, они заготовили дрова для костра и отправились спать.

В эту ночь, как и в прошлую, Конвей не находил себе покоя.

Как можно тише выбравшись из спального мешка, он отправился к костру, где несла свою вахту Сью Анспач. Она была настороже и услыхала его шаги издалека. Выслушав его комплимент, Сью протянула ему нарочито трясущуюся руку, состроив при этом ужасную гримасу. Оба рассмеялись. Необходимость соблюдать тишину создала между ними особую атмосферу, Конвей чувствовал себя немного скованно и в то же время легко. Обычно спокойное лицо Анспач сейчас тоже, как показалось Конвею, оживилось. Он спросил, не сменить ли ее на посту, ведь нет никакого смысла не спать двоим.

В ответ женщина энергично покачала головой. Заинтригованный Мэтт спросил, почему она отказывается. Смущенно улыбнувшись, она посмотрела на Конвея.

– А ты не будешь смеяться?

– Конечно, нет. А в чем дело?

Она пошевелила угли и поплотнее запахнула куртку, собираясь с силами.

– Я из очень богатой семьи. Я никогда не спала нигде, кроме как дома или в отеле. Дома мы всегда ели цыпленка ножом и вилкой, представляешь? Когда мои родители умерли, я продолжала вести точно такую же жизнь. – Она поднялась на ноги и взглянула на него сверху вниз. В свете костра линии вокруг ее рта углубились, глаза утонули в глазницах. – Дженет – мой самый близкий друг. Она совершила достойный поступок, когда помогла Джонсу. Мне бы хотелось жить для нее, для всех вас, но я боюсь того, что нас ждет. И еще больше боюсь сделать какую-нибудь глупость, из-за которой кто-нибудь пострадает. Или обнаружить, что я трусиха.

– Мы все чувствуем то же самое, Сью.

Она покачала головой.

– Ты уже приспособился. А мне это вряд ли удастся.

– Тогда представь, что это так. – Она нахмурилась, не понимая его слов. Конвей продолжил: – Побольше энтузиазма. Заставь остальных поверить, что ты не боишься. Кто знает – быть может, ты убедишь в этом и себя.

– Ты тоже так делаешь? Ни разу не видела, чтобы ты боялся.

– Хочешь сказать, что я не трясусь постоянно от страха, так? – Он рассмеялся, когда Сью, запинаясь и путаясь, попыталась объяснить, что не то хотела сказать. В конце концов она тоже поняла юмор ситуации и улыбнулась. Конвей продолжил: – Вы с Дженет не очень приспособлены к такой жизни, но вы обе – умные женщины. Не лишайте нас вашей помощи, не запугивайте себя до полного паралича. Поверьте, все будет отлично.

– Спасибо, что объяснил мне это.

– Я собираюсь пойти к той полянке, посмотреть на звезды. Не хочешь составить мне компанию?

– А можно? Полковник сказал, что мой пост здесь.

– Он разве прибил тебя гвоздями? – Конвей был более резок, чем следовало, и это только усилило раздражение, вызванное ее стремлением к абсолютному повиновению. Он отвернулся.

Вдалеке от костра было прохладно, и они оба съежились на ветру. Помолчав, Анспач прошептала, что звезды так близко, будто смотришь в телескоп. Конвей согласился; прислонившись к дереву, он наслаждался чувством разделенного одиночества.

Вдруг он услыхал какой-то звук, будто у Сью перехватило дыхание. Обернувшись и заглянув ей в лицо, Мэтт увидел на ее щеках мокрые следы.

– Эй, я думал, мы уже все выяснили.

Она выдавила улыбку.

– Я вспомнила картину. На ней был Лувр, уничтоженный во время революции. Люди делали из картин навесы, разжигали ими дрова. Все это исчезло – картины, дворец, все. О Боже. Подумай, Мэтт, – статуя Свободы, Вестминстерское аббатство, Империал-Палас… Мы потеряли больше, чем просто людей, больше, чем цивилизацию. Погибло наследие целой расы.

Его ошеломило открытие того, что он не принимает этот факт. Все это время Конвей говорил себе, что честно и откровенно воспринимает случившееся. Он вызвался участвовать в вылазке, посмеялся над иррациональным желанием Джонса взять с собой пишущую машинку, над тем, кто вытащил и бросил плеер. Мэтт доказывал себе, что адаптировался.

Он обманывал себя. На задворках сознания роились фантазии о застывших во времени городах. Он отчаянно хотел, чтобы они все еще были там. Даже в этом мире здания университетов продолжали бы хранить знания, музеи – творения искусства и науки, созданные человеком за сотни тысяч лет и миллионы миллионов жизней.

Безнадежные слова Сью открыли ему правду. Если даже и остались развалины на месте городов, то за века они превратились в леса, логова диких зверей. Если нынешнее человечество когда-нибудь соберет достаточно сил, чтобы приблизиться к ним, люди придут не как хозяева, а как собиратели обломков.

Но странно, чем больше Конвей думал об этом, тем сильнее становилась его уверенность, что люди сумеют преодолеть разрушения. Все, что было сделано раньше, будет создано заново, и даже лучше. Люди построят все снова, и, может быть, на этот раз навечно.

Он хотел сказать об этом Анспач. Но слова застряли в горле. Вместо этого Мэтт сказал, что пойдет попробует заснуть. Как только женщина снова устроилась у огня, Конвей отправился к своему спальному мешку.

Разбудила его Йошимура, встряхнувшая его за плечо. Быстро проснувшись, он побежал умываться. К тому моменту, как Мэтт побрился – он показал остальным, как заточить лезвие охотничьего ножа из экипировки ребят Фолконера до бритвенной остроты – он окончательно утвердился в своем решении.

Конвей отозвал в сторонку Фолконера.

– Послушайте, – сказал он, ткнув удивленного полковника в грудь, – мы должны выбираться отсюда. Я думал над этим. Мэг права, мы обязаны передать остальным выжившим все, что сможем. Именно для этого был организован весь проект, и не стоит бросать игру только потому, что сменились правила.

– Ты же знаешь, я думаю то же самое. И у меня нет выбора. Ты ведь видел диск, оставленный для меня.

Конвей улыбнулся.

– Вы собираетесь заново собрать Штаты. Интересно, чем вы их свяжете, веревкой, что ли?