Текст книги "Воин"

Автор книги: Дональд Маккуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 59 страниц)

Глава 62

Первые весенние цветы выросли на тающих зимних снегах. Это были крокусы, и их количество удивило Гэна и Класа не меньше, чем Тейт.

– У нас росли такие, – сказала она, – но они появлялись позже, и никогда их не бывало так много.

Кое-где цветы ковром покрывали землю, но Тейт особенно восхищали склоны холмов. Казалось, они хотят взобраться прямо к солнцу, эти роскошные кружева оранжевого и пурпурного. Глядя на них, Доннаси вдруг почувствовала печаль. Через пару минут она уже не могла понять, откуда взялось такое странное чувство, но тут вдруг вспомнила. Поездка в Вашингтон, музей, где ее захватила красота ярких импрессионистских картин, запечатлевших похожие пейзажи.

Приход весны был заметен и в поведении людей, их энергичности. Тягучая ностальгия держала Тейт в отдалении, и она ругала себя за неспособность включиться в нормальную жизнь. В конце концов Ниле все же удалось растормошить ее. Она заразила Доннаси своим радостно-нетерпеливым ожиданием намечавшегося вскоре поистине грандиозного праздника, знаменующего официальное начало весны. Барон Джалайл сделал необычайно дружественный жест, предложив Сайле руководить церемонией встречи солнца. Тейт совершенно запуталась, когда последовали вопросы о празднествах в ее собственной стране, однако она уже привыкла уклоняться от таких разговоров. Сайла помогла ей, объяснив, что Церковь должна определять даты всех праздников, в том числе и дни смены времен года. Весна была самым важным из них. Она символизировала начало жизни людей после того, как гиганты покинули этот мир…

Теплые дни стали сигналом к началу работ. Некоторые фермеры едва могли дождаться, пока растает снег, чтобы выйти в поле и провести первый сев. Тейт с удивлением наблюдала, как в полях начали появляться шаткие башенки десяти-двенадцати футов высотой, сооруженное из шестов. Вскоре она узнала, что все это делалось из-за ворон, бывших не менее сообразительными, чем фермеры. Они тысячами собирались на деревьях, крышах и заборах, даже на стенах замка. Сидеть на верхушках этих башен было обязанностью фермерских детей; оттуда они дергали за целые сети веревок, растянутых над полями. С веревок свисали всевозможные штуковины для отпугивания птиц, начиная с плетеных из травы змей и заканчивая яркими разноцветными пропеллерами. Иногда отдельные птицы все же прорывались сквозь эту оборону, сваливаясь с неба и выклевывая из земли семена. Но у детей здесь была подмога в лице мелких собак. Они бродили по полям в ожидании незваных гостей, спеша устроить свалку, стоило тем только приземлиться. Тейт, правда, ни разу не видела, чтобы собака поймала птицу, но зато бывало, что за одной сукой ходили несколько кобелей, и тогда дело кончалось дракой.

Барон проводил большую часть утра, разбирая подобные происшествия. Несмотря на то как горько сетовали фермеры на попорченные собаками грядки, они тем не менее умудрялись получать удовольствие от этой процедуры.

Однако в поведении Джалайла не чувствовалось и намека на юмор в тот вечер, когда он, наконец, начал операцию, изменившую всю его жизнь.

Один из агентов Второго пришел за Тейт, когда она работала с другими женщинами в новом детском доме. Он сказал только, что барон хочет видеть ее в замке. По дороге она заметила Нилу и Сайлу, спешащих впереди. К тому времени, как Доннаси добралась до места, те уже сидели в зале совещаний, но не за длинным столом, а у стены, напротив Гэна, Класа и Эмсо. Кроме последних за столом восседали Второй, Опс и Четвертый, позади которых находились еще две женщины. Тейт удивилась, зачем понадобились остальные женщины, если они все равно не принимают участия в обсуждении. Это показалось ей зловещим, но Доннаси, отбросив подобные мысли, стала рассматривать чужака в середине.

Тот сидел рядом с бароном Джалайлом во главе стола. Он явно был очень богат. Одежда незнакомца была сшита из толстой шерстяной ткани, а через спинку кресла он перекинул плащ из меха морской выдры. Толстые золотые браслеты выглядывали из-под расшитых манжет, а с золотой цепочки на шее свисал большой кулон, покрытый прекрасной эмалью.

Жестом указав Тейт на место позади Эмсо, барон представил незнакомца:

– Я рад представить всех вас благородному Малтену. Он приходится братом барону Малтену из западного баронства. Вас должны заинтересовать его вести.

Стоило тому произнести первые слова, и Тейт была уже не просто заинтересована – она была поражена. Этот человек играл сразу на четыре стороны. Когда он говорил, то, казалось, излучал флюиды зла. Постоянно вытирая лицо льняным платком, Малтен использовал каждое его движение для того, чтобы установить зрительный контакт с одним из присутствующих. Его глаза были темны и остры, словно лезвия ножей.

Он заявил, что баронство Малтен должно по праву принадлежать ему. Его брат обманным путем сумел заполучить баронство себе, а теперь этот брат хотел предать барона Джалайла. Его история подтверждала рассказ Билстена: победа у Медвежьей Лапы испугала короля. Он хотел, заманив Волков на запад, устроить там засаду, надеясь склонить офицеров к капитуляции. В случае согласия король наймет их в свою личную гвардию, а иначе все до одного будут перебиты.

Тут заговорил барон Джалайл:

– Мой Второй уже сообщил об этом плане. Его люди хорошо поработали. Сказать по чести, благородный Малтен, они сообщили мне и о твоей неудовлетворенности.

– В таком случае они не очень хорошо служат тебе, – произнес тот, и глаза барона расширились. – Неудовлетворенный человек не принесет вам голову собственного брата. Только разъяренный человек в состоянии сделать это.

– Я понял тебя. – Джалайлу было явно не по себе. – Так или иначе, должен тебя заверить, мне не нужны ничьи головы. Мне нужен только мир в моих землях. Всем нам нужен ответ на простой вопрос: чего ты хочешь?

Верхняя губа Малтена слегка скривилась. Это движение было слишком незначительно, чтобы принять его за оскал, но холодный пронзительный взгляд не давал спутать его с улыбкой.

– Ваши Волки – самое лучшее оружие против Оланов. Я хочу видеть их живыми, я хочу увидеть, как провалится предательство, затеянное королем, и хочу видеть моего брата свергнутым прежде, чем он отдаст мои земли королю – или, хуже того, Оле.

– Ты хочешь, чтобы мои Волки осуществили все это?

– Я только предлагаю, барон. Предлагаю тебе ударить по нему и занять выгодные позиции до того, как прибудет король со своими тремя помощниками.

Гэн спокойно спросил, почему бы не направить к королю вестника и не сообщить ему, что его план разгадан. Почему они должны обязательно драться с кем-то, особенно с крестьянами?

– Потому что, если ты не попытаешься схватить наживку, они приведут сюда соединенные силы всех четырех баронов. – Гость повернулся к Джалайлу. – Думаю, вы можете представить, что станет с вашими подданными, если такое количество народа будет грабить и жечь ваши земли. Даже если Волки чудом смогут изгнать их, на восстановление уйдет десятки лет.

Гэн покраснел, услышав, как оскорбляют его людей, но промолчал. Барон поднялся.

– Мы должны посоветоваться. Твои покои, благородный Малтен, находятся сразу за этой комнатой, так что можешь отдохнуть, не раскрывая своего присутствия здесь. Я сообщу свой ответ утром.

Как только Малтен покинул комнату, барон собрал всех на своем конце стола. Его руки были сцеплены, каждый палец, казалось, дрожал от энтузиазма.

– Моя первая реакция – надо воспользоваться таким удачным случаем. Долгое время я надеялся избежать конфликта с королем, но он собирается напасть первым. В самозащите нет предательства. Я все еще подозреваю, что барон Малтен знал о планах Оланов напасть на нас прошлой осенью. Однако я, бывало, и раньше становился жертвой своего энтузиазма. Вот почему мне необходим ваш совет. Я подчинюсь коллективному мнению.

Джалайл опросил всех по очереди, начиная со своих собственных людей. Очевидно было, что все позволят говорить Гэну от их имени. Однако барон вынудил каждого отвечать отдельно, задавая настойчивые вопросы, дабы убедиться в весомости причин того или иного совета. Гэна же он приберег напоследок.

– Итак, Гэн Мондэрк, ты слышал все мнения. Что ты об этом думаешь?

Гэн покачал головой, глядя на крышку стола. Подняв глаза, он произнес:

– У нас достаточно времени, чтобы подготовить оборону. Неизвестно, лучше ли станет нам с новым бароном на фланге, чем было со старым. Если мы сделаем первый ход, будьте уверены, король обязательно поинтересуется, где мы достали такую информацию, и уж будьте уверены – этот Малтен станет отрицать, что когда-либо бывал здесь. Если король решит напасть, мы будем готовы. И если, увидев это, он решит, что лучше не связываться, то выиграют все.

Барон надолго замолчал, поглаживая горло и размышляя. Без всякого вступления он повернулся к женщинам.

– Сайла, Нила. Вы слышали, что думают люди. Что вы знаете об их позиции?

Они обменялись настороженными взглядами, потом Нила кивнула, и заговорила Жрица Роз. Вначале ее речь звучала почти робко, но спокойная целеустремленность придала силу ее словам, и напряженность мало-помалу исчезла:

– Поскольку мы женщины, то боимся любой битвы, потому как боимся за мужчин, участвующих в ней. Мы также переживаем за всех наших сестер. Женщинам легче живется здесь, в Харбундае. Мы ничего не можем посоветовать, но просим, чтобы вы защитили нас от Олы и не нарушали наши человеческие права. Если это будет так, то все наши сестры в любом баронстве королевства поддержат вас, как только смогут.

Барон выдал ей едкую улыбку:

– Помогут нам? Как? Отказавшись спать с любым, кто нападет на нас?

Тейт начала подниматься, но Гэн быстро схватил ее за руку. Ее слегка напугало, что при этом он даже не глядел в ее сторону – все его внимание было приковано к Ниле, и юноша пытался подавить ухмылку.

Нила поднялась из своего кресла одним плавным, текучим движением. Ее голубые глаза были холодны, словно лед.

– Волки знают, что их жены и дети находятся под защитой барона, если с ними самими что-нибудь случится на службе. Женщины благодарны за возможность работать и что-то получать за это, и все, что они когда-либо просили у вас, – это только земля, чтобы построить дома и разбить сады. Любая женщина в королевстве завидует им – не потому, что у них есть дома, мужья или земля, но потому, что у них есть собственное достоинство. Зная об этом, мужчины ценят и их самих, и вас еще больше. – На мгновение остановившись, Нила добавила: – Да и то, о чем вы говорили, тоже имеет свою силу.

Когда она села, все засмеялись, и даже барон присоединился к ним. Наконец он призвал к вниманию. Его приказом Гэну была подготовка к выступлению. Выгода перевешивает опасность, заявил он, и на том собрание завершилось.

Гэн с Нилой вернулись домой. Подбросив в камин еще дров, он уселся на стуле. Нила принялась нарезать хлеб, раскладывая его на деревянном блюде, потом добавила в котел на огне рубленого лука. Котелок держался на железном кронштейне, конец которого крепился к трубке, выходившей из широкой металлической пластины в потолке. Чтобы открыть котел, надо было поворачивать кронштейн, и тот при движении издавал тоскливый скрип. Этот звук насторожил всех трех собак, растянувшихся на полу у кровати. Они знали, что таким скрипом сопровождается готовка, а готовка означает лакомые объедки. Но на сей раз ничего не последовало, и собаки продолжали дремать.

Нила устроилась на полу рядом с Гэном, положив голову ему на колени.

– Я сказала лишнее? – спросила она, глядя на огонь.

Он потрепал ее волосы.

– Ты все сказала правильно.

– Ты молчишь. Я думала, ты злишься. Люди здесь не привыкли слушать женщин, тем более спорить с ними.

Гэн усмехнулся:

– Я уважаю твое мнение.

Он надеялся, что на этом разговор окончится и он сможет вернуться к своим размышлениям. Нилу, казалось, такой ответ вполне удовлетворил. Гэну потребовалась пара секунд, чтобы снова собраться с мыслями; соблазнительный запах оленины уже начал заполнять комнату.

Провизия – одна из тысячи вещей, о которых он должен позаботиться перед выступлением. Сколько-то можно добывать по пути, но большая часть должна быть взята с собой в фургонах. О том, чтобы выжимать еду из местных жителей, не могло быть и речи, кроме как в самых экстренных случаях, да и тогда необходимо как-то расплачиваться. Снаряжение тоже нуждалось в полной проверке, надо было пополнить запасы. Теперь, когда введена форма, это будет намного легче сделать. Дополнительные вещи не запрещались, но они полностью обеспечивались самим воином. Личность больше выражалась через украшения. Гэн гордился впечатлением, какое Волки производили на марше, хотя разномастная коллекция шапок придавала колоннам весьма экзотический вид.

Гэн встряхнул головой, прогоняя эти мысли, чтобы заняться серьезно беспокоившей его проблемой. Барон решил точно так, как хотел бы он сам. Однако Гэн честно пытался отговорить его. Победа у Медвежьей Лапы не изменила главного: Волки были небольшой боевой единицей. Они походили на карлика, сражающегося с гигантом. Карлик должен обрушить на врага ураган ударов, в то же время не пропустить ни одного. Да, у него есть шанс измотать противника. Однако ему достаточно сделать единственную ошибку, а гиганту – нанести единственный удар. Так же и с Волками. Его воины могут выиграть дюжину битв – и все же, соверши они одну смертельную ошибку – и Ола или объединенные силы баронств Харбундая могут задавить Волков просто численным превосходством.

И все же в глубине сердца Гэн желал, чтобы противостояние началось. Благородный Малтен – предатель. Его высокомерная неискренность была слабым местом, так же как страх перед растущей силой Волков являлся слабым местом короля. Играть в их игру было рискованно. Но и ставки были высоки.

У него на колене Нила заплетала волосы, позволив им свободно рассыпаться по плечам. Гэн обернул мягкий пучок вокруг своей руки, чувствуя, как по телу пробегает горячая волна. Иногда, думая о своем счастье, он ловил себя на том, что ведет себя словно глупый жеребенок весной.

И все же.

Они жили на лезвии ножа. Без них Джалайл покинул бы этот мир еще до начала зимы, но теперь они зависели от его благосклонности. Гости или партнеры, они не были полностью свободны. Хотя свобода относительна, понял он, физически Джалайл накладывал на него меньше ограничений, чем ночной дозор. Требования племени были естественны для Гэна, они были частью его жизни, как он сам был частью племени. Здесь же, где его приняли и оценили, как никогда бы не оценили его соплеменники, он постоянно чувствовал свое отличие от других. Никто не говорил об этом. Но он это видел. Он видел быстрые вспышки боли в глазах Класа, когда другие офицеры, говоря о праздниках или просто семейных отношениях, игнорировали его. Они поступали так не от недостатка вежливости, а просто по привычке исключая из круга общения всех, не принадлежащих к «ним» от рождения. Сайла легче восприняла это. Видимо, ее положение Избранной позволило привыкнуть к образу жизни постороннего.

Нила страдала больше всех, но говорила меньше. Большинство остальных женщин относилось к ней так же, как мужчины относились к Класу. Они, казалось, честно приглашали ее в свою компанию. Жены Волков знали, сколько она, Сайла и Тейт сделали для них, и относились ко всем троим как к королевам. Но у Сайлы была ее лечебница, Тейт занималась обучением воинов. Нила же долгие часы работала с ткачихами, гончарами, швеями, но, как и Клас, она не стала одной из них. Они приносили ей первые весенние цветы, делали для нее особые шали, одеяла и посуду, но никогда не подходили к ее двери ближе чем на двадцать ярдов и не приглашали к себе. В последнее время Гэн несколько раз видел, как она сидит на крыльце, позволяя осеннему солнцу играть на прекрасной коже и волосах. В первый раз он даже задержал дыхание, боясь пошевелиться, наслаждаясь ее красотой. Но, присмотревшись, заметил печаль. Ее руки лежали на коленях, будто пытаясь дотянуться через сотню футов до смеющихся, болтающих женщин.

Позже, когда Нила спала рядом, он глядел в безответную темноту, как делал многие ночи раньше, и снова спрашивал себя, почему ему уготован такой путь.

Гэн вопрошал себя, знает ли он еще истину. Когда-то он был в этом уверен. А теперь не мог избавиться от сомнений.

Тьма тянулась к нему, пробирая до самых костей, проникая в плоть и кровь. Она знала. Она точно знала, кто он и куда направляется. Но она не скажет. Легкий весенний дождь стучал в окно. Ночной ветерок шептал: «Время. Терпение. Надежда».

Глава 63

Весна принесла в Олу такую же красоту, как и в Харбундай. Под обещанием долгожданного обновления таилась настороженность. Королевство знало – Алтанар собирается отомстить за потерю своих дивизий, покорив Харбундай раз и навсегда.

В самом городе оружейные кузницы коптили небо с раннего утра до заката. А в темноте огни развлекали детей, собиравшихся, чтобы поглазеть на фонтаны искр, вылетающих из печных труб. Родители, уводившие их, чтобы уложить в постель, радовались гораздо меньше. Они уходили с детьми, оглядываясь с мрачной покорностью, какая приходит только с пониманием путей власти. Конвей, спускаясь вниз по улице, остановился на пару минут посмотреть на одного из кузнецов. Взглянув на посетителя, тот улыбнулся, но ничего не сказал. Мэтт тоже не делал попыток завязать разговор. Любой, с кем он заговаривал, вскоре встречался с блюстителями истины. Обычно это кончалось ничем, но Конвей приучился не ставить людей под угрозу из-за пары слов. Он невольно обратил внимание на двух мужчин, непринужденно прогуливавшихся поблизости. По крайней мере, они не носили белых одежд – символа своей организации.

Алтанар дал всем пяти своим так называемым гостям свободу передвижения по городу, но за этой свободой внимательно наблюдали. Чтобы покинуть обитель, женщины должны были просить разрешения – в котором, правда, им никогда не отказывали, – а потом ждать эскорт. Мужчины могли уходить в любое время, но всегда с двумя сопровождающими. Их количество никогда не менялось, а значит, куда бы ни шли «гости», разделиться они уже не могли. Иногда они весьма эмоционально обсуждали возможность избавиться от этих постоянных спутников, но в конце концов все соглашались, что любое явное сопротивление только привлечет к ним внимание. Более того, им было известно, что король содержит целую армию доносчиков, пытаясь сдержать растущее недовольство народа. Даже Оланы, его собственное племя, роптали под тяжестью возросших налогов и армейских тягот.

Чужеземцы приняли свой статус, изображая безразличие к подобным ограничениям. Однако все они чувствовали растущее давление, особенно Конвей. Его ночные похождения все еще оставались тайной для женщин, но обманывать их становилось все труднее.

Неожиданный сюрприз преподнесла Картер. Впервые Мэтт заметил изменения в ее поведении осенью, во время большого праздника урожая. Алтанар в очередной раз навестил их, и Картер, раньше изо всех сил избегавшая контактов с ним, теперь не только выслушала все, что он сказал, но и спокойно ответила на все его вопросы. Позже Дженет стала еще больше похожа на прежнюю Картер, объяснив, что единственный способ иметь дело с королем – это попытаться смягчить его и выяснить слабые места. (Конвей предупредил ее, что у того слабых мест не больше, чем у Дракулы, а друзей еще меньше.)

Чем больше Мэтт думал об этом, тем больше убеждался, что тот вечер стал для нее началом особой психологической ломки. Ее натура, раньше агрессивная, теперь непрерывно смягчалась. Картер была не менее умна и язвительна, чем прежде, но весьма неохотно отстаивала свои убеждения. Зато когда все-таки делала это, то подкрепляла свои выводы непробиваемой логикой и интуицией. Именно она предложила держаться, насколько возможно, примирительной позиции, сделав уступчивость своей маскировкой. Дженет, так же как и Леклерк, находила удовольствие в том, чтобы адаптировать в этом новом мире кусочки ушедшего. Она была настоящим мастером «колыбели для кошки» – игры, совершенно незнакомой Оланам. Молодые и старые, они встретили эту игру с большой радостью. К тому же, зная по нескольку названий для каждого узора, она могла сплести целую историю из замысловатых фигур, заставляя их плавно перетекать друг в друга. Дети просили ее показывать еще и еще.

Избранные стали ее фаворитками. Выучив их имена, интересы и характеры, Картер по целым дням пропадала с ними. Некоторые наиболее сварливые жрицы жаловались настоятельнице Ирисов, что чужеземка слишком сильно влияет на детей. Та лишь посоветовала им поучиться у Дженет; это было мудрое решение, но не слишком популярное. Несколько взрослых подруг, которых настоятельница приобрела в Церкви, отдалились от нее. Но ее дети оставались при ней, и, как однажды заметил Конвей, в ее историях часто скрывалась весьма интересная мораль. Птицам в клетке удавалось купить себе свободу песнями, благородные животные выручали своих хозяев, герои спасали красавиц от драконов, а мыши собирались в банды и разгоняли всех котов в округе. Он усмехнулся, подумав об этом. Мэтт решил сохранить ее тайну, будто вообще никогда не замечал ничего такого. Но для любого другого взрослого было очевидно, что настоятельница старается, чтобы дети создали свои собственные идеалы, не совпадающие с теми, которые их окружают.

Однако самым большим достижением Картер было совсем недавнее происшествие. Слишком часто, чтобы это было простой случайностью, Алтанар стал появляться на уроках у Избранных, когда она рассказывала свои истории. Сначала он был не меньше поглощен повествованием, чем ее шести-семилетние слушатели. Когда Дженет закончила, он «пояснил» ее рассказ, помещая себя на все героические роли и указывая, как в этой сказке отражены его положение, достижения и цели. Картер мудро не стала противоречить королю и оказалась достаточно проницательна, чтобы не излагать детям другую возможную интерпретацию. Но через некоторое время она так подшутила над Алтанаром, как не осмеливался никто другой. Конвей видел это только дважды и каждый раз неимоверным усилием сдерживал смех. Такой же юмор, смешанный с испугом, ассоциировался у него с клоуном-канатоходцем.

Кейт Бернхард и Сью Анспач проникали в окружающую культуру более непосредственно, и, хотя их действия не были столь эффектны, они были не менее эффективны. Некоторое время Сью страдала от того, что Картер, бывшая ее лучшей подругой, отдалилась, найдя свое место среди молодых Избранных. Заметив ее печаль, Бернхард помогла Сью, подарив необходимое внимание и дружеское участие. Анспач все еще пыталась иногда восстановить прежнюю близость отношений с Дженет, но что-то в той изменилось, и ей уже не нужна была та забота, которой раньше окружала ее Анспач.

Так что именно Бернхард и Анспач объединили свои усилия в работе с целительницами. Вспомнив Фолконера, они заявили, что не станут общаться с больными. Приняв их нежелание как весьма естественное, настоятельница направила женщин к военным целительницам, работавшим исключительно с ранеными. Этот шаг оказался неожиданно выгодным. Путешествуя к своим подопечным, они наблюдали за всем окружающим, сравнивая и запоминая детали. Ухаживая за пострадавшими, женщины одновременно собирали информацию. К тому моменту, как снега окончательно сошли на нет и поля запестрели ярко-желтыми нарциссами, они разузнали обо всех путях бегства на юг и север, создав вдобавок настоящее досье на каждую дворянскую семью в королевстве.

Леклерк, подобно Картер, тоже изменился. С тех пор как его подъемник получил признание, его приблизил к себе один из генералов Алтанара, интересующийся осадными машинами. Леклерка понесло, и его рассказ об осадных башнях с набросками и математическими расчетами нагрузок напугал бедного генерала до онемения. Любая математика сложнее деления могла относиться только к гигантам, а значит, несла в себе зло. Увидев у Леклерка каббалистические «х» и «у», седеющий вояка отскочил назад, обеими руками осеняя себя Двойными Знаками, чтобы отвести колдовство. Луису еле удалось убедить его, что это просто старые слова из его родного языка и нечего тут бояться. Генерал ушел, что-то бормоча себе под нос, а Леклерк сорок восемь часов сиднем просидел на своем стуле с прямой спинкой, направив автомат на дверь, с твердым желанием разнести на куски пару-другую королевских блюстителей истины, если они заявятся.

Когда эта угроза так и не реализовалась, Луис попросил Конвея устроить его на дворцовую ферму. Алтанар так боялся отравителей, что основал при своем дворце ферму, на которой выращивали практически все необходимые овощи и разводили домашних животных. Кроме того, там был большой конный завод. Просьбу Леклерка удовлетворили. Тот погрузился в работу с присущей ему энергией, и через неделю уже наблюдал за постройкой большого курятника. Он признался Мэтью, что собирается улучшить местную породу с помощью селекционного отбора, а заодно покажет местным, как делать удобрения из помета.

Конвей однажды навестил его. Люди, работавшие там, явно любили Леклерка, хотя их несколько смущала его увлеченность навозом. Он продемонстрировал Конвею свой бак для производства метана с гордостью торговца драгоценностями.

Но самое большое потрясение ждало Конвея в комнате, которую Леклерк называл своим «кабинетом». Мэтью не удивило, что раньше тут было стойло. Теперь, вырезав в одной стене окно, вдоль нее поставили длинный рабочий стол, а другую стену закрыли полками. Щели в центре помещения как раз хватало человеку, чтобы ходить из стороны в сторону. Стол был уставлен кувшинами всех форм и размеров. Кроме того, там была большая ступка с пестиком и грубые весы. Луис, расположившись у дальней стены прямо под окном, улыбался, словно ребенок, узнавший секрет. Конвею в конце концов пришлось спросить, что же он должен увидеть.

Леклерк пал духом.

– Ты не замечаешь? Ты не чувствуешь этого запаха?

Конвей мягко произнес:

– С тех пор как попал сюда, я не чувствую вообще никакого запаха, кроме одного. Должен сказать тебе, Луис, он меня не интригует.

Рассмеявшись, Леклерк сказал:

– Да я не про это. Смотри! – Он поднял мешок с полки. – Они используют это все время. Для удобрения. Для лечения лошадей. Для окуривания яблок перед тем, как сушить.

Удивленный Конвей заглянул в мешок.

– Сера? – В своем голосе он услышал нотки сомнения в здравости ума Леклерка.

Тот еще пуще развеселился.

– Ты, наверное, не хочешь его замечать, не так ли? – Положив руки Мэтью на плечи, он заставил того войти в большой амбар. – Посмотри на стены – внизу, где они сделаны из камня. Разве ты не видишь этот порошок?

Конвей попробовал угадать.

– Ты имеешь в виду эту белую дрянь? Вроде соли?

– Со-о-ли!.. – презрение сочилось из этого слова. – Неужели тебя не учили ничему, кроме плотности движения и светофоров?! Эта «белая дрянь» нечто иное, как селитра, Мэтт. Селитра, или нитрат калия. Помнишь, я показывал тебе угольные печи? Помнишь серу? А теперь нитрат калия. Ни о чем не напоминает?

– О, Боже!.. – выдохнул Конвей. – Черный порох. Ты работаешь над порохом?!

Леклерк практически вбежал в свой кабинет, не оставив Мэтту ничего иного, кроме как последовать за собой. Он продемонстрировал кувшины с белым порошком, потом горшки с черным зернистым веществом.

– Белый налет около выгребных ям – это тот же нитрат калия. У меня теперь весьма неплохой запас, но я никак не могу подобрать правильную комбинацию, – возбужденно затараторил Луис, постукивая по одному из горшков на столе, что заставило Конвея инстинктивно съежиться. – Это хороший уголь. Ивовый. Они, кажется, говорили, что это самый лучший. А эта сера прибыла прямо с Отца Снегов, она чище утренней росы.

Во время разговора он отсыпал понемногу из каждого кувшина в отдельный горшок, помешивая его содержимое палочкой. Конвей схватил его за руку.

– Поосторожнее, – едва смог выговорить он.

– Что? А, не беспокойся. Этим хорошо только разжигать огонь. Оно хорошо горит, но не взрывается.

– Если они поймают тебя, это станет большой проблемой.

– Если мы не найдем способа поддерживать наше «громовое оружие» в действии, у нас скоро вообще не останется проблем. Нам нужен козырь, и эта штука может помочь. Когда-нибудь мне удастся подобрать верный состав. – Леклерк бросил получившуюся смесь в огонь, и она с шипением стала выбрасывать зловонные языки голубого пламени. Он грустно покачал головой.

Но его аргументы невозможно было опровергнуть. Конвей согласился оказывать любую возможную поддержку. Он надеялся, что им удастся хоть что-то придумать до того, как Алтанар сделает свой последний ход.

Насущная проблема безопасности изгнала воспоминания из мыслей Мэтта, пока он продолжал свою, казалось бы, лишенную всякой цели прогулку по узкой улочке. Он напомнил себе, что должен выглядеть беззаботно.

Конвей вытер внезапно вспотевшие ладони о штанины, пожалев, что рядом нет Ти: она бы наблюдала за происходящим. Но она не доверяла никому в замке, и, разумеется, ее никогда бы не выпустили за пределы стен. Контакт Мэтта с заговорщиками был чистой самодеятельностью. Несколько раз они вдвоем перебирались по ночам через стену, но зимой риск значительно возрос. Холод, конечно, заставлял патрули сидеть в теплых караулках вместо того, чтобы обходить стены, но от любого неожиданного снегопада их следы так бы бросались в глаза, что мимо не прошел бы даже самый нерадивый охранник.

Им удалось выработать систему сигналов для связи с заговорщиками. Если у Конвея была информация для Вала, он останавливался в определенной таверне и заказывал пиво. Он не говорил больше ничего и ни с кем не заговаривал, но после ноги обычно приводили его на базар – там и происходила встреча.

Вот и сейчас Мэтт направлялся на главный городской рынок, где согласно плану должен был начать торговаться с продавцом фруктов. У связного всегда был зеленый шарф и серебряная серьга. Это никогда не был один и тот же человек, одинаково, вероятно, он мог оказаться и мужчиной, и женщиной.

Сегодня это был мужчина, продававший сушеные абрикосы, яблоки, вишни и персики из деревянных корзин. Конвей приметил его сразу, как только вошел в ослепительный и оглушающий мир шатра. Базарная суета всегда на мгновение сбивала его с толку, резкая нагрузка на все чувства больше напоминала удар. Но все же он сразу обратил внимание на этого человека, будто его взглядом управляла неведомая сила. Мэтью выждал с минутку, привыкая к обстановке, а потом начал привычно ходить взад-вперед по рядам.

Как всегда, рынок вызвал в нем странное чувство. Он любил гулять здесь больше, чем в любом другом месте Олы: люди тут были живыми, они радовались, распространяя вокруг себя энергию. Рынок не только не был похож ни на что, виденное им прежде, – Конвей каждый раз узнавал здесь что-нибудь новое о жизни этого мира. Сегодня кто-то продавал пятнистый мех, в котором он безошибочно узнал снежного барса. В ответ на вопрос, где он его достал, торговец взглянул на Мэтт, словно на полоумного.