Текст книги "Воин"

Автор книги: Дональд Маккуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 59 страниц)

Глава 22

Конвей поднялся на ноги, не обращая внимания на голоса, доносившиеся из глубины пещеры. Солнце скрылось за вершиной горы, начало быстро холодать, и он пожалел, что не захватил с собой плащ. Все же здесь, на свежем воздухе, было гораздо приятнее.

Казалось, он еще никогда не дышал таким чистым воздухом. В нем чувствовался легкий запах земли и травы, насыщавших его жизненной силой.

Конвей подумал, что его нежелание возвращаться в пещеру во многом объясняется царившей там нездоровой атмосферой. Она определенно изменилась, хотя он не замечал этого до самых похорон Харриса. Это воспоминание вконец расстроило его. Сама по себе потеря одного из них была тяжела, особенно столь ужасная, но спор о том, что делать с телом, был еще хуже. Фолконер потребовал, чтобы тело было сброшено в канал для сброса отходов, отметая все предложения о похоронах. Он говорил о безопасности, о том, что звери могут вырыть тело, и о праве Харриса быть со всеми теми, кто умер там. Жестокий спор чуть не перешел в драку, и хоть Конвей старался держаться в стороне, он чувствовал, что, если придется, Фолконер без колебаний подтвердит свои аргументы силой.

Конвей заметил какое-то движение на склоне холма. Он было пошел туда, но через пару шагов остановился. Без оружия он был беззащитен перед дикими зверями. Или людьми, если они сохранились в этом мире, вернувшемся к первобытному состоянию. Сделав еще один шаг, он взглянул вверх. Сойка закричала на него, сапфирно-голубая птичка с черной грудью. Снова закричала, открывая клюв так широко, что можно было увидеть темный провал глотки.

Он вернулся обратно с трясущимися руками.

Ему пришло в голову, что нет никакого смысла охранять вход, особенно после того, как оптимистическое заявление Фолконера о целых грудах оружия оказалось несколько необоснованным – пока не удалось откопать патроны. Однако все же стоит сторожить вход: лучше предусмотреть любые возможности. Предупреждение о грозящей опасности может и не помочь, но, по крайней мере, она уже не будет неожиданной.

Он улыбнулся своим мыслям. Узнать, что в этом мире остался еще хоть один человек – ради этого можно пережить даже нападение.

Они убедились, что находятся в той же пещере, где погрузились в криогенный сон, и никто уже не мог отрицать, что пережил свой мир. В долине оказались лишь густые заросли на месте бывшего поселка и никаких следов человека.

Пастор молился, чтобы они заметили дым или блеск металла.

Бернхард обследовала деревья и другую растительность. Она подтвердила первую оценку Фолконера. Деревьям было около пяти сотен лет. Более того, лес был не совсем обычным. Она обнаружила растения, вид и размеры которых удивили ее, и решила, что произошли климатические изменения. По какой-то причине восточный склон Каскадных гор получал теперь больше влаги, Бернхард не могла объяснить почему.

Никто и не интересовался. Если некому заниматься фермерством, какая разница, чаще стали идти дожди или реже?

Самое удивительное открытие сделала Тейт, заметив на дереве следы огромных когтей. Свежие, только начавшие затекать густым клейким желтым соком, они заставили Леклерка почесать в затылке. Он заявил, что это звери метят свою территорию, за что получил немало добродушных насмешек. Все знали, что те немногие животные, которым разрешалось свободно бродить в этих местах, находились под постоянным наблюдением и защитой. Лишь Бернхард поддержала его, заявив, что за века популяция животных в этих лесах могла измениться. Ее внимательно выслушали, но утверждение, что только тигр мог оставить такие следы, вызвало гомерический хохот.

Но все же это открытие произвело впечатление – все невольно подтянулись поближе ко входу в пещеру. Фолконер предложил серьезно взяться за поиски боеприпасов. Никто не заставил себя ждать; работа закипела.

Конвей был уверен, что у Фолконера уже есть план, и план этот в первую очередь связан с исследованием обстановки. Такова первая реакция человека. Конвей и сам чувствовал нечто подобное. Он не мог смириться с тем, что кроме них никто на земле не выжил. Его ум мог принять это как абстрактную теорию, но не как реальность. Как только он пытался представить, что их группа – это все, что осталось от человечества, мысль путалась и ускользала, как мокрое мыло.

Две женщины, так быстро подружившиеся – Анспач и Картер, – вышли из пещеры, щурясь от света, хотя уже темнело. Вечерние облака отсвечивали ярко-красным, подножие холма казалось теплым и мягким на фоне яркой зелени леса. Картер прикрыла глаза ладонью. Конвей подавил улыбку. Она наверняка пришла бы в бешенство, узнав, что он находит ее забавной; темные волосы и смуглая кожа наводили на мысль об ее индейских предках. Привыкнув к свету, она скользнула взглядом по Конвею и, не сказав ни слова, вернулась к созерцанию пейзажа. По напряженной спине было видно, что она и слышать ничего не желает.

Анспач улыбнулась, как бы извиняясь за свою подругу, и они направились к деревьям. Мягкая лесная земля поглотила звук шагов.

На склоне, чуть выше того места, где они стояли, громко хрустнула ветка. Внезапно раздался яростный рык, а за ним слабое беспомощное блеяние. Женщины пронзительно вскрикнули, слишком перепуганные, чтобы закричать по-настоящему. Они бросились ко входу, чуть не сбив с ног Конвея, едва успевшего отпрыгнуть в сторону. Конвей видел, как вдали, там, где выступающая на поверхность скала позволила кустарнику занять место огромных елей, плотная завеса зелени ходит ходуном, но больше ничего различить не удалось. Слишком увлеченный, чтобы подчиниться той части сознания, которая требовала немедленно вернуться, он спрятался за толстым стволом и застыл в ожидании.

Все вдруг как-то затихло, и наступившая тишина была еще страшнее, чем тот жалкий вскрик. От нее веяло смертью, и волосы у Конвея встали дыбом. На несколько бесконечных секунд лес затих, прячась в сгущающихся сумерках, будто заботясь, чтобы удлиняющиеся тени скрыли происходящее. Потом раздался шелест и шум пошевелившегося массивного тела. Низкое рычание, торжествующее и предостерегающее, прокатилось по склону.

Убийца заявлял всем, кто способен его услышать, чтобы держались подальше.

До Конвея донеслись какие-то крики, раздавшиеся из пещеры. Он выглянул из-за ствола, почти уткнувшись прямо в оскаленную полосатую морду.

В Америке не было тигров.

Зверь потянулся к нему и снова глухо зарычал.

Конвей медленно оторвал руку от дерева и попятился, осторожно отходя к безопасной пещере. Тигр приготовился к прыжку.

С отчаянным криком Конвей бросился к пещере. Собравшиеся у двери были сметены, как травинки на ветру. Фолконер с пистолетом в руке прикрывал голосящую, сбитую с толку компанию, последовавшую за Конвеем. Они остановились только у сломанной стальной двери, ведущей в когда-то герметичное помещение. Подойдя к Конвею, Фолконер крикнул, чтобы все замолчали.

Конвей сел, все еще дрожа, и привалился спиной к металлу. Описав все увиденное, он добавил:

– Это было ужасно. Не думал, что придется спасаться от медведя или когуара…

Он осекся под ледяным взглядом Фолконера.

– Это был тигр. И меня не интересует, что ты думал.

Полковник встал, взмахнув оружием:

– Подождем, пока он не уйдет. По крайней мере нам удалось добыть патроны. Сейчас все должны успокоиться, а потом я принесу одну вещь и всем ее покажу. – Подозвав Леклерка и пастора, он приказал им собрать все, что может гореть, и развести огонь у входа в пещеру.

Конвей с благодарностью выпил немного бренди, налитого Йошимурой, а когда Тейт пошутила, что ей не дали виски за обнаруженные следы когтей, все с облегчением рассмеялись. Конвей предложил ей глотнуть из маленькой бутылочки, но Тейт отказалась.

Мэтт заметил, что, пока они обсуждали происшествие, Фолконер пошел на склад. Он вернулся с небольшим чемоданчиком и проигрывателем видеодисков. Включив его, он попросил внимания.

– В этом чемоданчике полно дисков. Я нашел его как раз, когда Конвей изображал «отважного охотника», надеясь, что перед тем как замуровать вход, нам оставят записи о произошедшем. Лично я не допустил бы, чтобы мои друзья проснулись через несколько столетий, не зная даже причины, по которой их бросили. Думаю, то есть надеюсь, что здесь мы найдем объяснение.

Кароли сказал:

– По-моему, нечего объяснять, полковник. Они уничтожили всю нашу расу. Вы хотите посмотреть на это?

Фолконер установил маленький экран так, чтобы всем было видно, и открыл чемоданчик.

– Начнем с самого последнего. Плохие вести лучше получать первыми.

Экран замерцал. Знакомое мельтешение точек и вспышек успокаивающе действует на людей, подумал Конвей; его собственные руки уже не дрожали. Он посмотрел на часы. Всего пятнадцать минут назад он глядел в глаза готового убить его тигра и убегал в панике. Теперь он расслабился, приготовившись смотреть на крошечные электронные изображения мира, который погиб полтысячелетия назад.

На экране появился город, настолько выгоревший, что мог только чадить. Холодный спокойный голос сообщил, что это был Новый Орлеан. Картинка исчезла. Появилось изображение Земли в инфракрасных лучах, полученное со спутника. Оно было покрыто неровными пятнами. И без комментариев было ясно, что это пожары. Темный след тянулся от каждого из них, дым, закрывавший солнце. Там, где гордо возвышалась промышленная мощь цивилизации, теперь был лишь огонь. Огонь окружала зима. Голос рассказывал о температуре, неурожаях, непредсказуемых дождях, снегопадах и засухах.

Конвея отвлекло какое-то движение, и, оглянувшись, он увидел, как пастор и Нэнси Йошимура выводят рыдающую Мэг Маццоли.

Тейт попросила:

– Давайте следующий диск, полковник; может быть, найдется что-нибудь поинтереснее.

Фолконер кивнул и щелкнул переключателем. Теперь они слушали, как тот же комментатор описывает распад общества. Конвей удивлялся этому человеку – вот он сидит в студии, а за окном рушится мир. Он смотрел на изображения грабителей, линчевателей, беженцев и запутавшихся, беспомощных военных, вынужденных со всем этим бороться. Затем на экране возникли переполненные церкви и собрания прямо в открытом поле.

Конвей отстраненно отметил, что одежда у молящихся на воздухе рваная. По словам комментатора, это происходило в июле в Сан-Франциско. Конвей обратил внимание на то, какой влажной была земля у них под ногами. Бернхард тоже это заметила.

– Думаю, что именно так будет выглядеть обычная лужайка, если много дождя и почти нет солнца. Большинство растений выживет. Но здоровых не останется. – Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки – лицо ее снова стало бесстрастным и невыразительным.

Голос рассказывал о плодившихся повсюду схизматических сектах и культах. Камера показала панораму зоопарка, потом звероферму. Ворота и двери были распахнуты настежь, осколки стекла устилали пол. Это работа Вильямситов, комментировал голос, культа, который объявил, что Бог наказал человека за злоупотребление его миром и единственное, что можно сделать, чтобы заслужить прощение, – вернуться в первобытное состояние и освободить всех животных из неволи.

Леклерк хлопнул себя по лбу. Бернхард остановила картинку, и все застыли в ожидании. Он сказал:

– Я знал его! В то время я занимался структурой протеина. Вильямс был хорошим ученым, но стал администратором в центральном генном банке в Мериленде. Потом он посвятил себя церкви или что-то в этом роде, набрал достаточно средств и последователей, чтобы основать генные банки во всех существующих климатических зонах. Тогда он показался мне пустозвоном – все эти проповеди о Судном дне, и так далее… Но, так или иначе, ходили слухи о том, что в его лабораториях пытаются воскресить вымершие виды, ну там клонирование, генная инженерия, и тому подобное. – Он кивнул Конвею. – Готов поспорить, что тот тигр – плод одного из его проектов. Уверен, что снаружи еще немало подобных сюрпризов.

Все обеспокоенно зашевелились.

Наконец-то они увидели что-то, прямо касавшееся их настоящего. Конвей расхохотался. Он чувствовал, что должен справиться с собой, иначе могла случиться истерика. Это была запоздалая реакция на то, что произошло снаружи и на комедию с видеопрезентацией внутри. Единственной связующей нитью между утерянным миром, убившим себя, и новым, в котором они оказались, был дикий зверь, который лишь следовал своей природе. Он напал на Конвея только потому, что у того было меньше прав находиться на этой горе, чем у него.

Бернхард снова запустила диск, и голос добавил, что Вильямситы распространили свое влияние на весь мир, после того, как одним из их святых стал техник-электронщик, использовавший один из последних сохранившихся спутников.

Это был последний намек на юмор в повествовании о возрастающей дикости. В течение часа диск описывал усилия человечества по самоуничтожению. В середине рассказа о генетически улучшенных болезнях, уничтожающих целые города за пару дней, внезапно послышались крики. Картинка исчезла, и ранее невозмутимый голос прохрипел одно только слово: «Газ!»

Когда изображение вернулось, новый голос, скрипучий и нетренированный, сообщил, что США выводят войска со всех зарубежных территорий, выполняя свою часть многонационального договора с Советами, Китаем и Бразилией.

Фолконер выключил проигрыватель и с бледным лицом вышел из комнаты.

Конвей сидел, уставившись в пустой экран, не обращая внимания, что остальные расходятся. Погруженный в раздумья, он не замечал времени, пока на глаза ему не попался Леклерк. Тот стоял рядом и смотрел на него. Конвей взглянул на него с ожиданием. Коротышка сказал:

– Пенни за твои мысли. Судя по твоему виду, они стоят не меньше.

Кивнув в сторону проигрывателя, Конвей пробормотал:

– Я думал, насколько противнее будет смотреть остальные диски.

Леклерк мрачно кивнул. Конвей потянулся к аппарату и включил его.

Часами они смотрели новости, речи политиков, фильмы. Наступило и прошло время еды. Другие члены группы присоединялись к ним, уходили, снова возвращались.

Выбравшись из спального мешка, к ним подошла Тейт.

– Что-нибудь стоящее? Я бросила это пару часов назад. У вас, ребята, побольше выносливости.

– Склонность к самобичеванию, – ответил Конвей, вставая. – Они не оставили нам ни книг, ни карт, ничего полезного. Это, – он бросил диск обратно в чемоданчик, – сплошное дерьмо.

Тейт кивнула:

– Мне тоже так кажется. Хотя было кое-что занятное: в одном из последних выпусков что-то говорилось о разбрасываемых с воздуха ручных радиокомпасах. Вроде бы для людей в сельских районах, чтобы они могли добраться до центральных пунктов. Думаешь, все стало настолько плохо, что людей потянуло сбиваться в стаи?

– Пожалуй.

– Наверное. Я думаю, что эти компасы были последней попыткой – власти уже не могли ни с кем связаться, все развалилось. Мне кажется, люди, начавшие наш проект, погибли, не успев сюда вернуться. Или узнали, что в убежище попала бомба, и вычеркнули нас из списков. – Она засмеялась, и Конвей не смог удержаться, нервно взглянув в ее сторону. Лицо Тейт смягчилось, и она похлопала его по руке. – Не беспокойся. Я еще не свихнулась, просто вижу в этом иронию судьбы. Кто-то взорвал нас, потому что мы были здоровой, организованной единицей, бесценной для восстановления. Им не удалось нас поджарить – наоборот, они помогли нам выжить, только сдвинули расписание. А потом природная катастрофа убила всех, кроме нашей дюжины. И вот, мы здесь, полные знаний, пережившие газ, вирусы, может, даже радиоактивность. И что же? Нам нечего восстанавливать.

К ним присоединился пастор Джонс.

– Тогда мы будем строить заново. Уж ты-то не сдашься, правда ведь?

Она улыбнулась.

– Можете поспорить на любую сумму, пастор. Я морской пехотинец. Меня можно убить, но нельзя остановить. Мне страшно, но я справлюсь.

Джонс добавил:

– Мы все справимся, обязаны. Новый мир ждет нас.

Он ушел, и Конвей с Тейт вежливо выслушали пояснения Леклерка, что Джонс был включен в состав благодаря способностям социального психолога. По словам Леклерка, он был специалистом по переговорам. Дождавшись паузы, Конвей перебил:

– Все это интересно, Луис, но ты же знаешь, все сейчас думают не об этом. Разве никто не хочет в этом признаться?

Леклерк ухмыльнулся.

– Я знаю, о чем думаю. А о чем ты, не знаю.

Конвей махнул рукой, охватив широким жестом проигрыватель, поломанные ясли и маленькую группку выживших.

– Вот что мы сотворили со старым миром. И если бы я принадлежал к новому, то избавился бы от нас любым способом.

Остальные закивали и засмеялись вместе с ним.

Глава 23

Чей-то тихий разговор медленно вытягивал Конвея из глубокого сна к поверхности сознания, так медленно, что у того хватило времени для сладких снов о других пробуждениях. Он вспомнил утренние часы на Антигуа, такие же сложные и мягкие, как витой шнурок, с запахом соли и поднимающимся от песка жаром. И спальню в Нова-Скочия, где по утрам его будило мычание коров, выходящих из хлева.

Или их обоих.

Счастливые пробуждения всегда начинались с Леоны.

Тут он наконец полностью проснулся. Его взгляд уперся в грубый скальный потолок над головой, потрескавшийся там, где откололись камни во время землетрясения.

Леона погибла пять лет назад, плюс еще пятьсот лет. Или сколько их там минуло.

Он даже не вспоминал о ней с тех пор, как очнулся здесь.

Случившееся с Леоной было частью самой завязки всех этих событий – теперь, по прошествии времени, он это хорошо понимал. Она была всего лишь очередной жертвой каких-то особенно злобных и удачливых террористов. Никто тогда не замечал, как все возрастающее число убийств, взрывов и диверсий расшатывает тормоза человечества. Когда наконец люди не выдержали, и все те, кто раньше невинно страдал, нанесли ответный удар, мир воспринял все это как само собой разумеющееся.

И так было много лет подряд.

Леону и сотни таких, как она, легко списали вместе со старыми новостями. Масштабы резни уже возросли настолько, что говоря о жертвах, пресса и политики привычно манипулировали «значительными цифрами». Мир готовился к невероятному. Все видели, как тлеет фитиль. Никто не верил, что бомба взорвется.

Случай с Леоной. Он до сих пор использовал это выражение.

Убийство Леоны.

Будто сейчас это имело какое-то значение.

– Конвей? – Это был Фолконер.

Конвей сумел улыбнуться в ответ.

– А, обслуживание в номерах. Мне, пожалуйста, апельсинового сока – только что выдавленного, конечно, тосты и яичницу. Хорошо прожаренную, если не возражаете. Повар знает, я не выношу сырые яйца. И, пожалуйста, кофе прямо сейчас.

Фолконер протянул ему дымящуюся чашку.

– Видишь. Все к твоим услугам. Я не разбудил тебя?

Конвей покачал головой и потянулся за чашкой. Странно, подумал он, мы используем одно и то же слово – пробуждение – для возвращения сознания по утрам и для нашего воскрешения из мертвых.

– Ты уже готов пораскинуть мозгами? – спросил Фолконер.

– Ну, считать бы мне не хотелось. А что у вас на уме?

– Выживание. – Тонкие губы улыбались, но глаза были серьезны. Он многозначительно глянул на потолок.

Конвей кивнул.

– Возможно, вы правы. Он может рухнуть прямо на нас.

– Я попробовал оценить положение со всех возможных точек зрения, в том числе и удобства обороны нашего лагеря. Между началом свода и входом в жилое помещение достаточно места. Конечно, придется все это отгородить. – Он махнул рукой, не оглядываясь на изуродованные капсулы. – Но думаю, что на самом деле, лучше убираться отсюда, и побыстрее. Я достаточно вынослив, но даже мне здесь не нравится.

– К тому же мы должны попытаться найти других людей.

Мгновенное удивление отразилось на лице Фолконера.

– Почему ты так уверен, что еще кто-нибудь выжил?

– Я пессимист.

Фолконер засмеялся.

– Слишком плохие, чтобы умереть, да? Может быть. Вот что я скажу. Если там кто и остался, то они будут крепкими ребятами. И скорее всего довольно агрессивными.

Проходя мимо, пастор Джонс услышал их разговор. Он замахал рукой с зажатой в ней чашкой кофе, отчаянно жестикулируя, пока ему не удалось наконец проглотить свой крекер.

– Извините, полковник, но я должен возразить. Если мы будем искать со страхом в сердце, то сами и вызовем эту агрессию.

– Я ни с кем не хочу сражаться, только призываю к осторожности. – Остальные члены группы подтянулись поближе, прислушиваясь, и Фолконер помрачнел. – Вы видели, что произошло, и с этим ничего не поделать.

Сью Анспач не согласилась:

– Выжившие должны были объединиться, чтобы делиться знаниями, воспитывать в молодом поколении цивилизованность. В этом мире наверняка больше не воевали.

Ее подруга Картер подтвердила:

– Любой, кто переживет то, что мы видели, навсегда покончит с войной и насилием. Мы, вероятно, обнаружим небольшое сельскохозяйственное общество мыслителей.

– Хотелось бы надеяться. Это будет первый раз, когда оно мне подойдет, – сказала Бернхард, смеясь. Она смутилась, когда остальные не поддержали ее шутку. Кароли взял ее за руку, и Бернхард поблагодарила его.

Фолконер сказал:

– Я тоже надеюсь, что вы правы. Но давайте-ка я вам кое-что расскажу. В начале 1940 британцы взорвали испытательную бомбу на островке неподалеку от побережья. Они хотели проверить, удастся ли таким образом распылять бациллы сибирской язвы, чтобы они уцелели и не потеряли свои смертельные свойства. Сибирская язва убивает и людей, и овец, если вы помните. Все сработало как надо. Через сорок лет в земле еще было полно заразы. Весь остров стал смертельной ловушкой.

Конвей наблюдал, что они начинают понимать. Он и сам представил себе оборванную, голодную кучку выживших, только что научившихся получать от земли то немногое, что она еще могла дать. И сразу же наткнувшихся на демонов в, казалось бы, обычной почве.

Фолконер продолжал:

– Подозреваю, что у меня еще более мрачное представление о том, что нас ожидает, чем у всех вас. Вспомните, я ведь должен был заботиться о безопасности. Я и мои люди должны были выйти из капсул, чтобы встретиться с врагом. – Сардоническая усмешка исказила его лицо, но быстро исчезла, уступив место обычному энергичному выражению. – Так или иначе, в этом есть еще кое-что. Для людей, общество которых разрушилось прямо на их глазах, города вначале должны были стать центром притяжения. Припасы, возможность найти других, убежище…

Леклерк прервал его:

– Радиация, отравляющие вещества, разваливающиеся строения, банды мародеров…

– И источник новых болезней, – добавил Конвей. – Любое место, пригодное для реконструкции общества, все больше и больше должно было ассоциироваться со смертью. Даже хуже, со смертью от болезней и радиации. От этих двух бед они никак не могли защититься. Для них это было Божьей карой.

– Тем не менее они могут и не быть враждебными. – Подавленное состояние окружающих явно показало Фолконеру, что он чересчур сгустил краски. Он попытался смягчить удар. – Я говорил, что они должны быть крепкими. Я имел в виду, что необходимо действовать очень осторожно, имея с ними дело. Думаю, они будут примитивными.

Тейт сказала:

– Послушайте, полковник. Если принять вашу версию, что они были отброшены назад к простому выживанию, то сейчас у них очень интересная структура общества. Что-нибудь из старых знаний наверняка останется. Я имею в виду, если выживет плотник, то он обязательно научит детей плотничать. И так далее.

– Это все равно как восстановить тело по паре костей, – поддержал ее Конвей. – Разные группы будут идти в разных направлениях, определенных привычками и навыками сильнейшего из выживших. – Он улыбнулся Картер. – Возможно, мы даже найдем твоих глубокомысленных фермеров.

Она натянуто улыбнулась.

– Твоя аналогия с костями очень неудачна. Ты знаешь, что в одном из наших лучших музеев скелет динозавра десятилетиями украшал не тот череп? – Она с улыбкой повернулась к Фолконеру. – Подумайте только – скелет представляет работающих в поте лица штатских, а венчает его сплошная кость военного правительства.

Фолконер искренне развеселился.

– Я замолвлю за тебя словечко, Дженет. – Конвею он сказал: – На складе много вещей, которые могут нам пригодиться. Тейт и Леклерк помогают мне составить опись. Вы не поможете? После еды?

Конвей согласился. Когда все трое ушли, Конвей заметил скрытое отвращение во взглядах. Все еще так или иначе переживали гибель Харриса. Многие старались отказаться от посещения склада.

Была еще одна интересная деталь в поведении группы, например в том, как они разделялись, когда шли утром по своим делам. Личные отношения крепли. Нэнси Йошимура и Мэг Маццоли нашли друг в друге то, что было нужно обеим. Маццоли нужна была забота, а Нэнси – кто-то, о ком нужно заботиться.

Кэт Бернхард и Айвэн Кароли были как дети, попавшие в переделку, из которой они всеми силами пытаются выбраться. Но Конвей решил, что внутри они намного крепче. Он знал, что может положиться на них в случае неприятностей.

Сью Анспач и Дженет Картер были интеллектуальными близнецами, даже если спорили. Они яростно отрицали, что могут позволить чувствам взять верх над разумом, и все же каждое их слово проходило через фильтр собственных эмоций. Они будут сопротивляться любой власти так же инстинктивно, как отдергивать руку от огня, но их интеллект был неоспорим. И незаменим.

Фолконер, Леклерк и Тейт превращались в команду, где все работают наравне, но Фолконер – первый среди равных. Решениям, принятым этими тремя, трудно противиться.

Только пастор Джонс и он, Мэтт Конвей, оставались сами по себе. Это давало Конвею больше влияния, чем он хотел, в основном потому, что Джонс никогда не принимал чью-либо сторону в споре. Он всегда указывал на моральную сторону дела, и это было правильно, но возможно, что тех, кто был снаружи, этика не интересовала. Конвей вспомнил о тигре. Он убивал и пожирал. Если люди там похожи на зверей, то от миротворческих способностей Джонса будет мало толку. Но проверить это можно будет только в том случае, если они встретят других людей. В группе уже было заметно, что к Джонсу прислушиваются меньше, чем к другим. И зря. Он был не похожим на прочих, но его чуткость была удивительной. А это могло оказаться ценнее, чем знания или ум.

Это были предположения. Но была и реальность. Споры внутри группы все больше противопоставляли троицу с военной ориентацией и интеллектуалок Картер и Анспач. Если он поддержит женщин, то они смогут противостоять тем троим, если же он примкнет к Фолконеру, – он улыбнулся, осознав, что повторил Тейт и Леклерка, признав того главным, – позиция Картер резко ослабнет, учитывая, что мнения остальных разделятся.

Мэтт отбросил мысли о политических маневрах. Он обдумывал, имеются ли у группы реальные шансы на выживание. Физическое состояние каждого в лучшем случае можно было назвать удовлетворительным. Припомнив свою попытку охраны входа, он понял, что боялся встретить человека, пока не встретил тигра. Конвея раздражали уверенность, что он точно так же убежал бы, встреть он не тигра, а раскрашенного дикаря.

Мэтт не был трусом. Он просто отдавал себе отчет в том, что не приспособлен к существованию в этом мире, где его право на жизнь напрямую зависело от умения самому себя защищать.

А если все же произойдет то, о чем он даже боялся подумать? Если они – последние оставшиеся люди? Смогут ли они возродить человечество? Конвей вспомнил, как читал о каких-то мятежниках на «Баунти», – так, кажется, назывался корабль, – которые перебили друг друга. Не попадут ли и они в ловушку зависти и убийств?

Но были и другие опасности. На видеодиске рассказывалось о рукотворных болезнях, каких в природе никогда не было. Значит, не было и иммунитета. К тому же вполне возможны мутации среди животных.

Значит, несмотря на свои знания и способности, они были подготовлены к жизни не лучше, чем те самые выжившие в войне.

Тейт прервала его раздумья:

– Ты уже поел, Мэтт?

Конвей не хотел признаваться, что просидел все это время, уставившись на стену. Поэтому он ответил на ее вопрос положительно. Тейт сообщила, что Фолконер собирается провести инструктаж по оружию. Конвей предложил свои услуги, сославшись на подготовку, полученную в Армейском резерве.

Его удивил эффект, произведенный этим признанием. Обычная снисходительность Тейт испарилась, а ее место заняло что-то сродни уважению. Они разговорились, обрадованные обоюдным интересом к истории, особенно к периоду Американской революции. Экзотика их нынешнего положения спровоцировала взрыв веселья. Они наслаждались самым спокойным смехом, какой Конвей слышал с момента пробуждения. Когда речь зашла о ее чине, в голосе Тейт послышались резкие нотки, и Конвей понял, что она очень чувствительно относится к этой теме. Чин майора был присвоен Доннаси вместе с должностью; на самом деле в ее возрасте ей положено было стать капитаном. Она была в этом совершенно уверена. Постепенно разговор вновь вернулся к насущным проблемам.

Конвей никогда не думал о себе, как о потенциальном солдате, и уж тем более пехотинце. Но все шло к этому. Предполагалось, что он станет шнырять по лесу как какой-то рейнджер. Это было смешно. Но, так или иначе, пока ничего не оставалось, как просто вежливо соглашаться с Тейт.

Короче говоря, то, что им оставили, могло обеспечить лишь начальный толчок. Все остальное зависит только от них самих.

Собрав людей, Фолконер объявил, что собирается исследовать окружающую территорию, чем вызвал всеобщее недовольство. Но, когда он поставил всех перед фактом, что они не могут вечно оставаться в пещере, состояние группы опасно приблизилось к панике.

Так дети обсуждают появление на свет, подумал Конвей. В животе не хватает многих вещей, но зато там безопасно. Землетрясение не убило их. Это стало доказательством, почти что предметом веры. Пещера была домом. А теперь какой-то одержимый вояка утверждает, что она опасна, и требует, чтобы они покинули известное ради неизвестного.

Конвею показалось, что и сам Фолконер побаивается внешнего мира. Когда полковник начал набирать добровольцев для первой вылазки, все встревоженно зашумели.

К удивлению Конвея, Джонс вызвался первым. Но он сразу же поставил свои условия:

– Я иду без оружия. И настаиваю, чтобы вы предоставили мне возможность первым попробовать наладить контакт с любыми встреченными людьми.

Фолконер потер шею, не отводя глаз от Джонса, но его холодный оценивающий взгляд столкнулся с полным безмятежности взором пастора.

– Я не могу пойти на это, – ответил полковник. Раздался иронический смешок, однако никак не смутивший Фолконера. – Если что-нибудь случится и я не смогу спасти вас, кое-кто обязательно скажет, что я действовал слишком медленно. Или слишком быстро. – Сделав паузу, он бросил быстрый взгляд на Дженет Картер и сразу отвел глаза.