Текст книги "Поэты 1880–1890-х годов"

Автор книги: Дмитрий Мережковский

 
Хотела б я свои мечты,
Желанья тайные и грезы
В живые обратить цветы,—
Но… слишком ярки были б розы!
 
 
Хотела б лиру я иметь
В груди, чтоб чувства, вечно юны,
Как песни, стали в ней звенеть, —
Но… порвались бы сердца струны!
 
 
Хотела б я в минутном сне
Изведать сладость наслажденья, —
Но… умереть пришлось бы мне,
Чтоб не дождаться пробужденья!
 

1889

 
Да, это был лишь сон! Минутное виденье
Блеснуло мне, как светлый метеор…
Зачем же столько грез, блаженства и мученья
Зажег во мне неотразимый взор?
 
 
Как пусто, как мертво!..И в будущем всё то же…
Часы летят… а жизнь так коротка!..
Да, это был лишь сон, но призрак мне дороже
Любви живой роскошного цветка.
 
 
Рассеялся туман, и холод пробужденья
В горячем сердце кровь оледенил.
Да, это был лишь сон… минутное виденье…
Но отчего ж забыть его нет сил?
 

27 января 1890

 
Зачем твой взгляд, и бархатный, и жгучий,
        Мою волнует кровь —
И будит в сердце силою могучей
        Уснувшую любовь?
 
 
Встречаясь с ним, я рвусь к тебе невольно,
        Но страсть в груди давлю…
Ты хочешь знать, как сладко мне и больно,
        Как я тебя люблю?
 
 
Закрой глаза завесою двойною
        Твоих ресниц густых —
Ты не прочтешь под маской ледяною
        Ни дум, ни чувств моих!
 

1890

 
Если б счастье мое было вольным орлом,
Если б гордо он в небе парил голубом, —
Натянула б я лук свой певучей стрелой,
И живой или мертвый, а был бы он мой!
 
 
Если б счастье мое было чудным цветком,
Если б рос тот цветок на утесе крутом, —
Я достала б его, не боясь ничего,
Сорвала б и упилась дыханьем его!
 
 
Если б счастье мое было редким кольцом
И зарыто в реке под сыпучим песком,—
Я б русалкой за ним опустилась на дно,
На руке у меня заблистало б оно!
 
 
Если б счастье мое было в сердце твоем,—
День и ночь я бы жгла его тайным огнем,
Чтобы, мне без раздела навек отдано,
Только мной трепетало и билось оно!
 

20 января 1891

 
Сжалься, сжалься, добрый молодец!
Кто бы ни был ты, спаси меня!
Ох, высок зубчатый терем мой,
Крепки стены неприступные!..
 
 
Я росла-цвела в семье родной
Дочкой милой, ненаглядною;
Полюбил меня Горыныч-Змей
Страстью лютою змеиною.
 
 
Полюбил меня, унес меня
В дальний край за море синее,
Словно пташку в клетку тесную —
Заключил в неволю тяжкую…
 
 
Я уснула беззаботная
В светлой горнице девической,
Пробудилась – изумилася
И глазам своим не верила.
 
 
На спине железной чудища
Я неслась, как легкий вихрь степной,
Над горами, над оврагами,
Над пучинами бездонными.
 
 
Подо мной ширинкой пестрою
Расстилалися луга-поля,
Извивались реки быстрые
И шумел дремучий, темный бор.
 
 
Надо мною звезды частые
Робко светили, пугалися,
На меня смотрели жалостно
И давались диву-дивному.
 
 
А Горыныч-Змей летел-свистел,
Изгибая хвост чешуйчатый,
Бил по воздуху он крыльями,
Сыпал искрами огнистыми.
 
 
Он примчал меня, спустил меня
Во дворец свой заколдованный,
Обернулся статным молодцем
И взглянул мне в очи ласково…
 
 
Как наутро я проснулася,
Обошла покои чудные,
Много злата, много серебра
В сундуках нашла я кованых.
 
 
Убралась я золотой парчой,
В алый бархат нарядилася,
Нитью жемчуга бурмитского
Перевила косу русую…
 
 
Да как вспомнила про отчий дом,
Про житье-бытье привольное —
Заломила руки белые,
Залилась слезами горькими.
 
 
Ах, на что мне серьги ценные,
Бусы – камни самоцветные?
Не верну я воли девичьей,
Не узнаю сна покойного!
 
 
Не встречать уж мне весну-красну
В хороводе пеньем-пляскою,
Не ласкать мне мужа милого,
Не качать дитя любимое.
 
 
День от дня всё чахну, сохну я,
Давит грудь мою печаль-тоска…
Истомил меня проклятый Змей,
Сердце бедное повызнобил!..
 
 
Чу!.. Летит он!.. слышу свист его,
Вижу очи искрометные…
Пропадай же, грусть постылая,
Дай душе моей натешиться!..
 
 
Будут жечь меня уста его
Жарче зноя солнца летнего,
Распалит он сердце ласками,
Отуманит разум чарами…
 
 
Добрый молодец, прости-прощай!
Проходи своей дорогою:
Не хочу я воли девичьей, —
Мне мила теперь судьба моя!
 

22 января 1891

 
Я умереть хочу весной,
С возвратом радостного мая,
Когда весь мир передо мной
Воскреснет вновь, благоухая.
 
 
На всё, что в жизни я люблю,
Взглянув тогда с улыбкой ясной,
Я смерть свою благословлю —
И назову ее прекрасной.
 

5 марта 1893

 
«Девицы, что за стук я слышу?
Милые, что я слышу?»
            – «Слышен конский топот,
            Раздается в поле».
 
 
«Девицы, кто же в поле едет?
Милые, кто там скачет?»
            – «Мчится черный витязь,
            Сам бледнее смерти».
 
 
«Девицы, отчего ж он бледен?
Милые, что так бледен?»
            – «От тоски по милой,
            От разлуки с нею».
 
 
«Девицы, что ж он в дверь стучится?
Милые, что стучится?!»
            – «По твою ли душу,
            По твою ль младую».
 
 
«Девицы, умирать так страшно!
Милые, ох, так страшно!»
            – «Кто любил до гроба,
            Тот сильнее смерти!»
 

17 сентября 1893 Москва

 
Из царства пурпура и злата
Случайным гостем залетев,
Блеснул последний луч заката
Среди серебряных дерев.
 
 
И вот, под лаской запоздалой,
Как мановеньем волшебства,
Затрепетала искрой алой
Оледенелая листва.
 
 
И встрепенулся лес суровый,
Стряхнул с ветвей могильный сон —
И ожил он в одежде новой,
Багряным светом озарен.
 
 
Аккордом звуков серебристых
Несется фей лукавый зов…
Клубится рой видений чистых
Вокруг сверкающих стволов…
 
 
Но гаснет луч в борьбе бесплодной,
Еще мгновенье – и сменят
Метель и мрак зимы холодной
Природы призрачный наряд.
 

30 ноября 1893

 
С слияньем дня и мглы ночной
Бывают странные мгновенья,
Когда слетают в мир земной
Из мира тайного виденья…
 
 
Скользят в тумане темноты
Обрывки мыслей… клочья света…
И бледных образов черты,
Забытых меж нигде и где-то…
 
 
И сердце жалостью полно,
Как будто жжет его утрата
Того, что было так давно…
Что было отжито когда-то…
 

17 февраля 1894

 
Вихорь в небе поднялся,
Закружился, завился,
Взвил столбом песок и пыль,
Со степной травой ковыль.
 
 
Легкой птицей на коне,
Станом гибким наклонясь,
Мчится с ветром наравне
Молодой татарский князь.
 
 
Полн отваги жгучий взгляд,
Блещет золотом наряд,
Кровь горячая сквозит
Сквозь загар его ланит.
 
 
«Ветр! – зовет он, – улетай
От родных моих степей,
Весть неси в далекий край
Полоняночке моей.
 
 
На горе стоит крутой
Светлый терем золотой;
Там давно сидит она
У косящата окна.
 
 
Чище снега и сребра
Томный цвет ее лица,
Брови – ночь среди утра,
Взор – блаженство без конца.
 
 
Очи – моря глубина,
Грудь – зыбучая волна,
В кудрях – блеском янтаря
Заигралася заря.
 
 
Но скрывает красоту
Белоснежная фата,
Лишь алеют сквозь фату
Розы вешние – уста…
 
 
Ты шепни ей: „Помнит он,
Вновь примчится и, в полон
Захватив к себе опять,
Уж не даст тебя отнять!“
 
 
Ты шепни ей: „Не грусти!
Коль тебе былого жаль —
Я рассею по пути
Всю тоску твою, печаль!“»
 
 
Вмиг улегся вихрь кругом,
Взвеял легким ветерком
И понесся с вестью той
В светлый терем золотой…
 

23 апреля 1894

 
Пустой случайный разговор,
А в сердце смутная тревога,—
Так заглянул глубоко взор,
Так было высказано много…
 
 
Простой обмен ничтожных слов,
Руки небрежное пожатье, —
А ум безумствовать готов,
И грудь, волнуясь, ждет объятья…
 
 
Ни увлеченья, ни любви
Порой не надо для забвенья, —
Настанет миг – его лови —
И будешь богом на мгновенье!
 

1 июля 1894

 
«Вы так печальны, Джамиле?
Ваш взор парит в дали безбрежной…
Но что, скажите, на земле
Достойно вашей грусти нежной?..
Вы так печальны, Джамиле!»
 
 
«За мной следят. И я грустна,
А в сердце страсть и ожиданье…
Сегодня в полночь я должна
Пробраться тайно на свиданье…
Мой лик суров и взор угрюм, —
Не выдаст сердце тайных дум».
 
 
«Вы улыбнулись, Джамиле?
И жизнь, и радость в вашем взоре,—
В его глубокой, знойной мгле
Всё переменчиво, как в море…
Вы улыбнулись, Джамиле?»
 
 
«Да, я смеюсь… Но ад во мне,
И смерть, и ужас в блеске взора!
Сегодня по моей вине
Был брошен труп на дно Босфора…
И я смеюсь… Но знаю я,
Что завтра очередь моя!»
 

1895

 
Когда в тебе клеймят и женщину, и мать —
За миг, один лишь миг, украденный у счастья.
            Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, —
                        Умей молчать!
 
 
И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
            На гнет тоски, и горя, и позора,—
                        Умей любить!
 
 
И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
            Неси свой крест с величием богини, —
                        Умей страдать!
 

1895

1

 
Я верю вновь: страданья мной забыты,
                        Минуло время слез…
О, дайте мне любимиц Афродиты —
                        Махровых, алых роз!
 
 
Я обовью гирляндою живою
                        Чело и грудь свою,
В честь златокудрой лиру я настрою
                        И гимн любви спою.
 
 
И может быть, ко мне добрее станет
                        Богиня красоты
И на меня приветливее взглянет
                        С лазурной высоты;
 
 
Пошлет мне мир, а с ним и упованье,
                        И воспою я вновь
И шепот волн, и лунное сиянье,
                        И розы, и любовь!
 

2

 
Веет прохладою ночь благовонная,
                        И над прозрачной водой —
Ты, златокудрая, ты, златотронная,
                        Яркою блещешь звездой.
 
 
Что же, Киприда, скажи, светлоокая,
                        Долго ль по воле твоей
Будет терзать эта мука жестокая
                        Страстные души людей?
 
 
Там, на Олимпе, в чертогах сияющих,
                        В дивном жилище богов,
Слышишь ли ты эти вздохи страдающих,
                        Эти молитвы без слов?
 
 
Слышишь, как трепетно неугомонное
                        Бьется в усталой груди?
Ты, златокудрая, ты, златотронная,
                        Сердце мое пощади!
 

1895

 
Быть грозе! Я вижу это
В трепетаньи тополей,
В тяжком зное полусвета,
В душном сумраке аллей.
 
 
В мощи силы раскаленной
Скрытых облаком лучей,
В поволоке утомленной
Дорогих твоих очей.
 

<1897>

 
Я – «мертвая роза», нимфея холодная,
Живу, колыхаясь на зыбких волнах,
Смотрюсь я, как женщина, в зеркало водное,
Как нимфа, скрываюсь в речных камышах.
 
 
Разбросив, как волосы, листья зеленые,
Блещу я во мраке жемчужной звездой;
На мне серебрятся лучи отдаленные,
Влюбленного месяца свет молодой.
 
 
Но песнь соловьиная, песня победная
Меня не обвеет небесной тоской.
Я «мертвая роза», бесстрастная, бледная,
И мил мне, и дорог мне гордый покой.
 
 
Над венчиком белым, цикады отважные,
Напрасно в ревнивый вступаете бой,—
Для вас лепестки не раскроются влажные,
Останется мертвым цветок роковой.
 
 
Летите к фиалкам, где влага росистая
Сверкает призывно алмазами слез.
Я «мертвая роза», я лилия чистая,
Я нежусь в сияньи серебряных грез.
 

<1897>

 
В кудрях каштановых моих
Есть много прядей золотистых —
Видений девственных и чистых
В моих мечтаньях огневых.
 
 
Слилось во мне сиянье дня
Со мраком ночи беспросветной,—
Мне мил и солнца луч приветный,
И шорох тайн манит меня.
 
 
И суждено мне до конца
Стремиться вверх, скользя над бездной,
В тумане свет провидя звездный
Из звезд сплетенного венца.
 

<1897>

 
Нивы необъятные
Зыблются едва,
Шепчут сердцу внятные,
Кроткие слова.
 
 
И колосья стройные
В мирной тишине
Сны сулят спокойные,—
Но не мне, не мне!
 
 
Звезды блещут дальние
В беспредельной мгле;
Глуше и печальнее
Стало на земле.
 
 
И томят мгновения
В мертвой тишине.
Ночь дает забвение, —
Но не мне, не мне!
 

<1897>

 
Поэты – носители света,
Основы великого зданья.
                        Уделом поэта
И было, и будет – страданье.
 
 
Для высшей вы созданы доли
И брошены в море лишений.
                        Но ковы неволи
Расторгнет воспрянувший гений.
 
 
Не бойтесь волненья и битвы,
Забудьте о жалкой забаве.
                        Слагая молитвы,
Служите не призрачной славе.
 
 
И, сильные духом, не рвите
Цветов, наклонившихся к безднам.
                        Алмазные нити
Связуют вас с миром надзвездным.
 
 
И вечность за миг не отдайте,
Мишурному счастью не верьте.
                        Страдайте, страдайте!
Страданья венчает бессмертье.
 

<1897>

Возлюбленный мой принадлежит мне, а я – ему; он пасет между лилий.

«Песнь песней» 2. 16.

 
Лилии, лилии чистые,
Звезды саронских полей,
Чаши раскрыли душистые,
Горного снега белей.
 
 
Небу возносит хваление
Сладостный их фимиам.
Золото – их опыление,
Венчик – сияющий храм.
 
 
В ночи весенние, лунные
К тени масличных дерев
Овцы спешат белорунные,
Слышен свирели напев.
 
 
В лунные ночи, бессонные,
После дневного труда,
Друг мой в поля благовонные
К пастбищу гонит стада.
 
 
Друг мой – что облачко ясное,
Луч, возрожденный из тьмы.
Друг мой – что солнце прекрасное
В мраке дождливой зимы.
 
 
Взоры его – благосклонные,
Речи – любви торжество.
Блещут подвески червонные
Царской тиары его.
 
 
Пурпур – его одеяние,
Посох его – золотой.
Весь он – восторг и сияние,
Весь – аромат пролитой.
 
 
Друг мой! под свежими кущами
Сладок наш будет приют.
Тихо тропами цветущими
Овцы твои побредут,
 
 
Лозы сомнут виноградные,
Песни забудут твои,
Вспенят потоки прохладные,
Вод галаадских струи.
 
 
Утром жнецами и жницами
Мирный наполнится сад;
Будут следить за лисицами,
Гнать молодых лисенят.
 
 
Будут тяжелыми урнами
Светлый мутить водоем…
Друг мой, ночами лазурными
Как нам отрадно вдвоем!
 
 
Кроют нас чащи тенистые,
Сумрак масличных аллей.
Друг мой! Мы – лилии чистые,
Дети саронских полей.
 

<1897>

 
Земная жизнь моя – звенящий,
Невнятный шорох камыша.
Им убаюкан лебедь спящий,
Моя тревожная душа.
 
 
Вдали мелькают торопливо
В исканьях жадных корабли.
Спокойно в заросли залива,
Где дышит грусть, как гнет земли.
 
 
Но звук, из трепета рожденный,
Скользнет в шуршаньи камыша —
И дрогнет лебедь пробужденный,
Моя бессмертная душа.
 
 
И понесется в мир свободы,
Где вторят волнам вздохи бурь,
Где в переменчивые воды
Глядится вечная лазурь.
 

<1897>

 
Моя душа, как лотос чистый
В томленьи водной тишины,
Вскрывает венчик серебристый
При кротком таинстве луны.
 
 
Твоя любовь, как луч туманный,
Струит немое волшебство.
И мой цветок благоуханный
Заворожен печалью странной,
Пронизан холодом его.
 

<1897>

 
Эван, эвоэ! Что смолкли хоры?
Восторгом песен теснится грудь.
Манят призывы, томят укоры,
От грез бесплодных хочу вздохнуть.
 
 
К чему терзанья, воспоминанья?
Эван, эвоэ! Спешим на пир!
Умолкнут песни, замрут стенанья
Под звон тимпанов, под рокот лир.
 
 
Пусть брызжет смело в амфоры наши
Из сжатых гроздий янтарный сок.
Эван, эвоэ! Поднимем чаши,
Наш гимн прекрасен, наш мир высок!
 
 
Гремите, бубны, звените, струны,
Сплетемте руки, – нас жизнь зовет.
Пока мы в силах, пока мы юны, —
Эван, эвоэ! Вперед, вперед!
 

<1898>

 
Что за нравы, что за время!
Все лениво тащут бремя,
Не мечтая об ином.
Скучно в их собраньях сонных,
В их забавах обыденных,
В их веселье напускном.
 
 
Мы, застыв в желаньях скромных,
Ищем красок полутемных,
Ненавидя мрак и свет.
Нас не манит призрак счастья,
Торжества и самовластья,
В наших снах видений нет.
 
 
Всё исчезло без возврата.
Где сиявшие когда-то
В ореоле золотом?
Те, что шли к заветной цели,
Что на пытке не бледнели,
Не стонали под кнутом?
 
 
Где не знавшие печалей,
В диком блеске вакханалий
Прожигавшие года?
Где вы, люди? Мимо, мимо!
Всё ушло невозвратимо,
Всё угасло без следа.
 
 
И на радость лицемерам
Жизнь ползет в тумане сером,
Безответна и глуха.
Вера спит. Молчит наука.
И царит над нами скука,
Мать порока и греха.
 

<1898>

 
Я не знаю, зачем упрекают меня,
Что в созданьях моих слишком много огня,
Что стремлюсь я навстречу живому лучу
И наветам унынья внимать не хочу.
 
 
Что блещу я царицей в нарядных стихах,
С диадемой на пышных моих волосах,
Что из рифм я себе ожерелье плету,
Что пою я любовь, что пою красоту.
 
 
Но бессмертья я смертью своей не куплю,
И для песен я звонкие песни люблю.
И безумью ничтожных мечтаний моих
Не изменит мой жгучий, мой женственный стих.
 

Между 1896 и 1898

 
Есть что-то грустное и в розовом рассвете,
            И в звуках смеха, тонущих вдали.
И кроется печаль в роскошно-знойном лете,
            В уборе царственном земли.
 
 
И в рокот соловья вторгаются рыданья,
            Как скорбный стон надорванной струны.
Есть что-то грустное и в радости свиданья,
            И в лучших снах обманчивой весны.
 

Между 1896 и 1898

 
В душу закралося чувство неясное,
            Будто во сне я живу.
Что-то чудесное, что-то прекрасное
            Грезится мне наяву.
 
 
Близится туча. За нею тревожно я
            Взором слежу в вышине.
Сердце пленяет мечта невозможная,
            Страшно и радостно мне.
 
 
Вижу я, ветра дыхание вешнее
            Гнет молодую траву.
Что-то великое, что-то нездешнее
            Скоро блеснет наяву.
 
 
Воздух темнеет… Но жду беззаботно я
            Молнии дальней огня.
Силы небесные, силы бесплотные,
            Вы оградите меня!
 

Между 1896 и 1898

 
Лионель, певец луны,
Любит призрачные сны,
Зыбь болотного огня,
Трепет листьев и – меня.
 
 
Кроют мысли торжество
Строфы легкие его,
Нежат слух, и дышит в них
Запах лилий водяных.
 
 
Лионель, мой милый брат,
Любит меркнущий закат,
Ловит бледные следы
Пролетающей звезды.
 
 
Жадно пьет его душа
Тихий шорох камыша,
Крики чаек, плеск волны,
Вздохи «вольной тишины».
 
 
Лионель, любимец мой,
Днем бесстрастный и немой,
Оживает в мгле ночной
С лунным светом и – со мной.
 
 
И когда я запою,
Он забудет грусть свою,
И прижмет к устам свирель
Мой певец, мой Лионель.
 

Между 1896 и 1898

 
Да, верю я, она прекрасна,
Но и с небесной красотой
Она пыталась бы напрасно
Затмить венец мой золотой.
 
 
Многоколонен и обширен
Стоит сияющий мой храм;
Там в благовонии кумирен
Не угасает фимиам.
 
 
Там я царица! Я владею
Толпою рифм, моих рабов;
Мой стих, как бич, висит над нею
И беспощаден, и суров.
 
 
Певучий дактиль плеском знойным
Сменяет ямб мой огневой;
За анапестом беспокойным
Я шлю хореев светлый рой.
 
 
И строфы звучною волною
Бегут послушны и легки,
Свивая избранному мною
Благоуханные венки…
 
 
Так проходи же! Прочь с дороги!
Рассудку слабому внемли:
Где свой алтарь воздвигли боги,
Не место призракам земли!
 
 
О, пусть зовут тебя прекрасной,
Но красота – цветок земной —
Померкнет бледной и безгласной
Пред зазвучавшею струной!
 

Между 1896 и 1898

 
Если прихоти случайной
И мечтам преграды нет —
Розой бледной, розой чайной
Воплоти меня, поэт!
 
 
Двух оттенков сочетанье
Звонкой рифмой славословь:
Желтый – ревности страданье,
Нежно-розовый – любовь.
 
 
Вспомни блещущие слезы,
Полуночную росу,
Бледной розы, чайной розы
Сокровенную красу.
 
 
Тонкий, сладкий и пахучий
Аромат ее живой
В дивной музыке созвучий,
В строфах пламенных воспой.
 
 
И осветит луч победный
Вдохновенья твоего
Розы чайной, розы бледной
И тоску, и торжество.
 

 
Эти рифмы – твои иль ничьи,
Я узнала их говор певучий,
С ними песни звенят, как ручьи,
Перезвоном хрустальных созвучий.
 
 
Я узнала прозрачный твой стих,
Полный образов сладко-туманных,
Сочетаний нежданных и странных
Арабесок твоих кружевных.
 
 
И, внимая напевам невнятным,
Я желаньем томлюсь непонятным:
Я б хотела быть рифмой твоей,
Быть, как рифма, – твоей иль ничьей.
 

Между 1896 и 1898

 
Посмотри: блестя крылами,
Средь лазоревых зыбей,
Закружилася над нами
Пара белых голубей.
 
 
Вот они, сплетая крылья,
Без преград и без утрат,
Полны неги и бессилья,
В знойном воздухе парят.
 
 
Им одним доступно счастье,
Незнакомое с борьбой.
Это счастье – сладострастье,
Эта пара – мы с тобой!
 

Между 1896 и 1898

 
           Расстилает метель
           Снеговую постель,
Серебристая кружится мгла.
           Я стою у окна,
           Я больна, я одна,
И на сердце тоска налегла.
 
 
           Сколько звуков родных,
           Голосов неземных
Зимний ветер клубит в вышине.
           Я внимаю – и вот
           Колокольчик поет.
То не милый ли мчится ко мне?
 
 
           Я бегу на крыльцо.
           Ветер бьет мне в лицо,
Ветер вздох мой поймал и унес:
           «Милый друг мой, скорей
           Сердцем сердце согрей,
Дай отраду утраченных слез!
 
 
           Не смотри, что измят
           Мой венчальный наряд,
Что от мук побледнели уста,
           Милый друг мой, скорей
           Сердцем сердце согрей, —
И воскреснет моя красота».
 
 
           Жду я. Тихо вдали.
           Смолкли звуки земли.
Друг далёко, – забыл обо мне,
           Только ветер не спит,
           И гудит, и твердит
О свиданьи в иной стороне.
 

24 апреля 1898

 
Всё спит иль дремлет в легком полусне.
Но тусклый свет виденья гонит прочь.
Тоска растет – и грудь сжимает мне,
И белая меня тревожит ночь.
 
 
Смотрю в окно. Унылый, жалкий вид:
Две чахлые березки и забор.
Вдали поля. Болит душа, болит,
И отдыха напрасно ищет взор.
 
 
Но не о том тоскую я теперь,
Что и вдвоем бывала я одна,
Что в мир чудес давно закрыта дверь
И жизнь моя пуста и холодна.
 
 
Мне тяжело, что близок скучный день,
Что деревцам густеть не суждено,
Что покосился ветхий мой плетень
И тусклый свет глядит в мое окно.
 

Июль 1898