Текст книги "Поэты 1880–1890-х годов"

Автор книги: Дмитрий Мережковский

 
            Роковые вопросы страстей —
            Порождение дня многошумного!
Кто ответит на вас сонму хмурых людей
            В смуту нашего века разумного,
                            Кроме сердца безумного?
            Роковые вопросы страстей!..
 
 
            Роковые ответы судьбы —
            Дети волн ничтожного случая!
Кто поймет вас в разгаре холодной борьбы?..
Только смерть, только смерть неминучая
                            Разгадает – могучая —
            Роковые ответы судьбы…
 
 
            Роковое во всем и везде —
            Где ни взглянешь душою пытливою…
Неужели не вспыхнуть счастливой звезде
            Над бездольной житейскою нивою?..
                            Нет, не быть ей счастливою,—
            Роковое – во всем и везде!..
 

20 марта 1895

Посвящается Петру Васильевичу Быкову

1

 
То не белая купавица
Расцвела над синью вод —
С Красной Горки раскрасавица
Ярью-зеленью идет.
 
 
Пава павой, поступь ходкая,
На ланитах – маков цвет,
На устах – улыбка кроткая,
Светел-радошен привет.
 
 
Красота голубоокая,—
Глубже моря ясный взгляд,
Шея – кипень, грудь высокая,
Руса косынька – до пят.
 
 
Летник – пра́зелень, оборчатый —
Облегает стройный стан;
Голубой под ним, узорчатый
Аксамитный сарафан…
 
 
За повязку, зернью шитую,
Переброшена фата:
Ото взоров неукрытою
Расцветает красота…
 
 
Ни запястий, ни мониста нет,
Ожерелий и колец;
И без них-то взглянешь – выстынет
Сердце, выгорит вконец!
 
 
Следом всюду за девицею —
Ступит красная едва —
Первоцветом, медуницею
Запестреет мурава.
 
 
Где прошла краса – делянками
Цвет-подснежник зажелтел;
Стелет лес пред ней полянками
Ландыш, руту, чистотел…
 
 
В темном лесе, на леваде ли,
По садам ли – соловьи
Для нее одной наладили
Песни первые свои…
 
 
Чу, гремят; «Иди, желанная!
Будь приветлива-ясна!
Здравствуй, гостья богоданная!
Здравствуй, Красная Весна!..»
 

2

 
Знай спешит, идет без роздыху
Раскрасавица вперед:
От нее – волной по воздуху —
Радость светлая плывет.
 
 
Птичьи песни голосистые
Переливами звенят,
Травы-цветики душистые
Льют медвяный аромат.
 
 
Сыплет солнце дань богатую
Злато-серебро лучей —
В землю, жизнью тороватую,—
Ослепляет взор очей;
 
 
Проникают в глубь подземную,
Чудодейно-горячи, —
Выгоняют подъяремную
Силу вешнюю лучи.
 
 
Выбивает сила волнами,
Расплывается рекой,—
Силу пригоршнями полными
Черпай смелою рукой!
 
 
Набирайся мочи на лето
По весне, родимый край!
Всюду силы столько налито,—
Сила плещет через край!..
 
 
То не заревом от пламени
Утром пышет даль, горя,—
В зеленеющие рамени
Льются золота моря.
 
 
Лес дремучий, степь раздольная,
Хлебородные поля, —
Дышит силой вся привольная
Неоглядная земля…
 
 
Что ни день – то ароматнее
Духовитые цветы;
Что ни пядь – всё необъятнее
Чары вешней красоты…
 
 
Всё звончей, звончей крылатая
Песня в честь ее слышна:
«Расцветай, красой богатая,—
Царствуй, Красная Весна!..»
 

3

 
В полном цвете раскрасавица.
Заневестилась совсем,—
Всем купавицам – купавица,
Алый розан – розам всем!
 
 
Закраснелся лес шиповником,
В незабудках – все луга,
Розовеет степь бобовником;
В небе – радуга-дуга.
 
 
Время к Троице… Далёко ли
Праздник девичий – Семик!
По низинам ли, высо́ко ли —
Всюду зелен березник…
 
 
Заплетать венки бы загодя
Красным девушкам себе, —
Уж гадать пора на заводи
О негаданной судьбе!
 
 
Ветлы – полны черным галочьем;
Возле ветел, в тальнике,
Ночью выкликом русалочьим
Кто-то кличет на реке…
 
 
Впрямь – русалки по-над водами
Пляс заводят по ночам,
Тешат сердце хороводами
На соблазн людским очам.
 
 
То они порой вечернею,
Выплывая там и тут,
Над водой, повитой чернию,
Зелень кос своих плетут…
 
 
Семь ночей – в Семик – положено
Вспоминать былое им, —
Так судьбою наворожено,
А не знахарем мирским!
 
 
Семь ночей им – в волю вольную
Петь-играть у берегов,
Жизнь посельскую-попольную
Зазывать к себе с лугов…
 
 
И по логу неоглядному
Семь ночей их песнь слышна:
«Уступай-ка лету страдному
Царство, Красная Весна!»
 

20 апреля 1895

 
Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни
На сумрачной земле, забытой небесами;
Но мы не верим в них, – там, где и есть они,
Во имя Знания их разрушая сами.
 
 
Непостижимого чарующий туман
От жизни отогнав, постигнув смысл загадок,
Мы поздно поняли, как нужен нам «обман,
Нас возвышающий», как он безмерно сладок!
 
 
Томясь безверием под кровом душной тьмы,
Ни проблеска зари не видя ниоткуда,
Мы ждем так искренно, так страстно жаждем мы
Какого ни на есть, но только чуда, чуда…
 
 
Так в дни бездождия ждет вечера земля,
Чтоб хоть роса ее собою освежила;
Зимой бесснежною так вьюги ждут поля.
Чтоб снегом их она от холода прикрыла!..
 

1895 или 1896

СКАЗ ПЕРВЫЙ

 
Стародавние былины,
Песни родины моей!
Породили вас равнины,
Горы, долы, даль полей.
 
 
Ширь, размах, захват глубокий —
Всё звучит в вас, всё поет,
Как в забытый край далекий —
В глубь былых веков зовет…
 
 
Песнотворцев древних ладом
Убаюкивает слух,
Дышит зноем, веет хладом
Струн гусе́льных русский дух.
 
 
Вижу я: седое время
Восстает в лучах зари;
Вижу – едут, стремя в стремя,
О конь конь, богатыри.
 
 
Шишаки, щиты, кольчуги,
Шестоперы, кистени,
Самострелы, шелепуги,
Копий лес… В его тени —
 
 
Волх Всеславьевич с Добрыней,
Ставр, Поток, Алеша млад,
Стар Илья – седой, что иней,
Всем хоробрым – старший брат;
 
 
А за ним – еще, еще там
Богатырь с богатырем;
Все стоят стеной-оплотом
Перед вражьим рубежом.
 
 
Словно сталь – несокрушимый,
Окрыленный духом строи…
Кто же в нем из всех любимый
Богатырь заветный мой?!.
 

СКАЗ ВТОРОЙ

 
С непокрытой головою
И с распахнутой душой —
Он встает передо мною
Из-за дали вековой.
 
 
Вон он – мощный и счастливый
Сын деревни и полей!
Ветерок, летя над нивой,
Треплет шелк его кудрей…
 
 
Нет копья, меча-булата,
Каленых-пернатых стрел;
И без них бы супостата
Наземь грянуть он сумел,—
 
 
Да, о том не помышляя,
Знай свершает подвиг свой,
Сам-друг с лошадью шагая
За кленовою сохой.
 
 
Пашет он, каменья, корни
Выворачивая прочь;
Что ни шаг – идет проворней,
Могутнеет сила-мочь.
 
 
Посвист пахаря в далеком
Слышен во поле кругом;
Не окинуть сразу оком
Новь, им вспаханную днем!
 
 
А сохи его кленовой
Не взяла и Вольги рать;
Сумки ратая холщовой
Святогор не смог поднять!
 
 
Не живал он в неге-холе
Княженецкого кремля,—
Нет, Микулу в чистом поле
Любит Мать Сыра Земля…
 

СКАЗ ТРЕТИЙ

 
Мать Земля Микулу любит,
До сих пор Микула жив,
И ничто его не сгубит
Посреди родимых нив.
 
 
День за днем и год за годом
Он крестьянствует века,
Ухмыляется невзгодам,
Счастлив счастьем бедняка.
 
 
И зимой теплы полати,
Коль не пусто в закромах;
Светит свет и в дымной хате,
Просвет есть и в черных днях!
 
 
День красён: пирушки правит,
Мужиков зовет на пир;
И Микулу-света славит
По Руси крещеный мир.
 
 
Чуть весна на двор – за дело:
Селянина пашня ждет!
Только поле зачернело —
Там Микула… Вот он, вот —
 
 
С непокрытой головою
И с распахнутой душой,
Держит путь свой полосою
За кленовою сохой.
 
 
Шелест ветра, птичий гомон
И весенний дух цветов —
Всё, с чем вёснами знаком он
С незапамятных веков, —
 
 
Всё зовет его в одну даль —
В даль полей, в степную ширь;
И, сохе вверяя удаль,
Знает пахарь-богатырь,
 
 
Что за ним-то – вдоль загонов
Идут родиной своей
Девяносто миллионов
Богатырских сыновей!..
 

15 января 1896 С.-Петербург

 
           Молчанье, молчанье…
           Другого не будет
                        Ответа!
А кто-то так жаждет привета…
Нет, в сердце его не пробудит
                        Признанье…
 
 
           В холодной могиле
           Все чувства, все страсти
                        Былого!
И к жизни не вызвать их снова
Ничьей очарованной власти
                        И силе…
 
 
           О, если б желанье…
           Но нет, не пробудит
                        Желаний
Поэзия поздних признаний!
Ответом одним только будет
                        Молчанье…
 

14 июня 1896

 
…Жигули, Жигули!..
И – опять предо мной
К облакам вознесли
Горы лес вековой.
 
 
Взоры верхом скользят —
От скалы до скалы,
Где лишь тучки парят
Да ширяют орлы.
 
 
Люб им Волги простор —
Белопенная гладь,
Зеленеющих гор
Красота-благодать.
 
 
Здесь пред ними встает
За курганом курган,
Где (гуторит народ)
«Думу думал Степан»,
 
 
Где бессудным судьей
Разин правил свой суд,
Где о воле родной
Бури песни поют…
 

Июнь 1896

 
Под темным наметом сосны вековой,
Пронизанной солнца лучами,
Лежу я безмолвно… Ковер меховой
Пестреется всеми цветами.
 
 
В глуши благодатной, вдали от людей,
Недвижно – как мертвый – лежу я
И в ближний просвет из-за хвои ветвей
Любуюсь на высь голубую.
 
 
Кругом – тишина, тишина, тишина…
Как будто в истоме от зноя
Забылась природа, в объятиях сна
Неспящую жизнь успокоя.
 
 
Пролетное облачко держит свой путь;
За облачком думы несутся.
И хочется здесь мне заснуть, так заснуть —
Чтоб после вовек не проснуться!..
 

21 июля 1896

 
К пустынному приволью
Склонился небосклон;
Душистый воздух смолью
И зноем напоен.
 
 
Ни зверя и ни птицы
Среди прямых стволов;
Над ними – вереницы
Жемчужных облаков.
 
 
Пески, да мхи, да хвоя
В безлюдной стороне.
Предчувствие покоя —
В природе и во мне!..
 

22 июля 1896

 
В последней пристани… К затону
Их ловко «хватальщик» подвел…
Стоят по горному услону
На якорях… Весь лес дошел!..
 
 
Окончен плес… С плотовщиками
Свел счет приказчик кое-как…
И торопливыми шагами
С плотов побрел народ – в кабак…
 
 
Расчет – разгул… Бренчат казною…
Дешевка плещет через край…
Сошлись пред стойкою одною
Волгарь, пермяк и ветлугай…
 
 
«А ловко, братцы, обсчитали?..»
– «Куда ловчей! Народ лихой!..
Всё берегли, недоедали;
Осталось – разве на пропой!..»
 
 
Яр-хмель – давно свой брат в артели.
В соседстве с ним и бурлаки
Не то чтоб очень захмелели —
Поразвязали языки!..
 
 
«Хватили горя?!.» – «Было дело!
Чуть не пропали все за грош!..»
– «Аль жить на свете надоело?»
– «Не плыть, так по миру пойдешь!..»
 
 
«По чарке дай еще на брата!..»
– «Ну, со свиданьем!» – «Сто лет жить!..»
– «Бог спас… Спасет еще, ребята!..»
– «Как ни гадай, придется плыть!..»
 
 
И впрямь – хоть спорь не спорь с судьбою —
А нет другого им труда:
Погонят с новою водою
Они – плоты, а их – нужда!..
 

4 августа 1896

1

 
Наш вдохновенный бард, наш северный Баян…
Он был певец – воистину народный!
Как небо синее, что море-окиян,
Глубок его напев торжественно-свободный.
 
 
В годину смутную озлобленной борьбы
Сумел он овладеть святынь предвечных тайной.
Не поняли тогда пролётных дней рабы,
Что он в их стане был свободный «гость случайный»!
 
 
«Двух станов не боец» – входил он в пламя сеч
С одними гуслями да с вольною душою,
И под гуслярный звон могучею волною
Всплывала, пенилась разгарчивая речь.
 
 
Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,
Как дружеский призыв на общего врага —
Звучала в ней «любовь, широкая – как море»,
И были тесны ей «земные берега»…
 
 
С повадкой княжею, со взором соколиным,
С душою пахаря в живой груди своей —
Он Змей-Тугарина разил словцом единым,
Как будто был рожден в века богатырей.
 
 
Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,
Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад —
Сливались в нем с тоской библейского пророка
И в песнях залегли, как заповедный клад.
 
 
И вот живая песнь, как солнце над землею,
Восходит из его пророческой мечты,
И тают перед ней весеннею водою
Снега над вечною святыней Красоты…
 
 
Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,
Опять Весна пойдет родимой стороной.
Близка она, близка, – когда проснется память
О вешних пахарях поэзии родной!
 

2

 
О, если бы – вещий певец-богатырь —
Восстал он из гроба и кречета взором
Сверкнул через всю святорусскую ширь,
Над всем неоглядным привольем-простором!
 
 
О, если б весь гул перекрестных речей,
Стоп песен, рожденных мятущимся духом,
Всю смуту конца наших сумрачных дней
Услышал он чуждым смятения слухом!
 
 
Свои бы звончатые гусли он взял,
Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,
И, кликнув свой клич по всему бездорожью,
Как в старую старь, по струнам пробежал.
 
 
Вся кровь расходилась бы с первых же слов,
Душа загорелась бы полымем-гневом,—
Наносную немочь с бессильных певцов
Спугнул бы он мощным, как буря, напевом…
 
 
«За честь нашей родины я не боюсь!» —
Грозою промчалось бы смелое слово.
Всяк вторил бы песне Баяна родного:
«Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!»
 

10 декабря 1898 С.-Петербург

K. P

В 1882 году на страницах «Вестника Европы» было опубликовано стихотворение великого князя Константина Романова «Псалмопевец Давид», подписанное литерами К. Р. Так он подписывал затем все свои последующие произведения. Константин Романов не делал тайны из своего авторства, но его принадлежность к царствующему дому создавала определенные неудобства для выступлений в печати под полным литературным именем. По обычаю великому князю надлежало заниматься государственными делами, в числе которых поэзия не числилась, и его увлечение поэзией оставалось частной затеей, допустимой для К. Р., но не для официального представителя царствующей династии.

Константин Константинович Романов родился 10 августа 1858 года в Стрельне, близ Петергофа. Его отец, Константин Николаевич, в звании генерал-адмирала управлял русским флотом и во времена царствования Александра II считался одним из влиятельных сторонников правительственных реформ[112]112
  По характеристике современного исследователя, «умный и широко образованный Константин Николаевич… являлся одним из наиболее крупных деятелей эпохи реформ. По своим политическим воззрениям великий князь Константин Николаевич был решительным сторонником буржуазных преобразований, являясь идейным вождем либеральной бюрократии» (П. А. Зайончковский, Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х – начала 90-х годов), М., 1970, с. 49).


[Закрыть]. Он покровительствовал некоторым начинаниям в области науки, искусства и, в частности, заметно обновил содержание официозного «Морского сборника», предоставив его страницы для произведений Гончарова, Григоровича, Островского, Писемского, Станюковича, Мельникова-Печерского и др. После отмены крепостного права русская монархия стремилась реформировать свои отсталые политические институты по либеральным проектам европейского образца, и эти веяния времени отразились отчасти на характере воспитания молодого К. Р. Он получил разностороннее домашнее образование, в числе его учителей были знаменитые историки К. Н. Бестужев-Рюмин, С. М. Соловьев. В программе воспитания К. Р. далеко не последнее место было отведено развитию художественных наклонностей, хотя с детских лет он был определен для традиционной карьеры в армии и на флоте.

Тринадцати лет К. Р. был произведен в чин гардемарина и на винтовом фрегате «Светлана» отправился в первое дальнее плавание вокруг Европы. В 1876 году, в чине мичмана, он плавал на том же фрегате по Атлантике. С объявлением русско-турецкой войны «Светлана» вернулась в Кронштадт, и К. Р. принял участие в военных действиях на Дунае. После падения Плевны он в 1877 году покинул действующую армию и вернулся в Петербург. В последующие годы К. Р. совершил несколько новых морских путешествий; его плавание на фрегате «Герцог Эдинбургский» продолжалось около двух лет (1880–1882). За это время К. Р. побывал в Греции, Италии, Алжире, Египте, Палестине и других странах Средиземноморья.

В 1884 году К. Р. начал командовать ротой гвардейского Измайловского полка, не слишком обременяя себя, впрочем, тяготами военной службы. Под покровительством К. Р. в полку был создан офицерский музыкально-литературный кружок «Измайловские досуги», на собраниях которого бывали артисты, поэты, читались собственные стихи и экспромты. Из числа известных поэтов на этих собраниях бывали А. Н. Майков и Я. П. Полонский. Увлечение новыми обязанностями «отца-командира» гвардейского полка отозвалось в стихах К. Р., собранных затем в циклах «Из полковой жизни» и «Солдатские сонеты». Критика отмечала, что в некоторых стихотворениях последнего цикла К. Р. подражал Некрасову[113]113
  См.: П. П. Краснов, К. Р. – «Новый мир», 1899, № 24, с. 480; Н. Я. Стечькин, К. Р. (25 лет поэтической деятельности). – «Русский вестник», 1904, № 7, с. 353.


[Закрыть]. А. М. Горький сравнивал стихотворения К. Р. с лирикой поэта-гусара Дениса Давыдова. «Мне кажется, – писал Горький, – что Давыдов имел в поэзии ученика и подражателя, это К. Р. – Конст. Романов, сродный ему по темам»[114]114
  Переписка А. М. Горького с И. А. Груздевым. – «Архив А. М. Горького», т. 11, М., 1966, с. 290–291.


[Закрыть].

В 1886 году небольшим тиражом в одну тысячу экземпляров был издан первый сборник «Стихотворений К. Р.». Книга в продажу не поступила, а была роздана и разослана по списку, утвержденному автором. В числе других адресатов сборник был послан поэтам, которых К. Р. считал своими непосредственными учителями – Фету, Майкову, Полонскому. Сохранилась обширная переписка К. Р. с этими поэтами, содержащая интересные замечания старших мастеров об искусстве лирической поэзии.

Со своей стороны, А. А. Фет, посылая К. Р. новое издание книги «Вечерние огни» (1888), обратился к нему как к своему прямому наследнику:

 
Трепетный факел, – с вечерним мерцанием
Сна непробудного чуя истому, —
Немощен силой, но горд упованием,
Вестнику света сдаю молодому.
 

«Упования» Фета оказались чрезмерными. Хотя К. Р. обладал несомненным лирическим дарованием и достаточно искусно владел техникой стиха, он не был самобытным и оригинальным поэтом, способным самостоятельно нести «трепетный факел» Фета. Стихотворения К. Р. вторичны по своему содержанию и форме, его зависимость от поэтов «чистого искусства», их эстетики и условно-поэтического стиля слишком очевидна, и критика не без оснований отмечала черты прилежного эпигонства в стихах августейшего поэта.

В 1889 году К. Р. переиздал свою первую книгу и выпустил сборник «Новые стихотворения К. Р.» (СПб., 1889), среди которых была напечатана его поэма «Севастьян-мученик» на религиозный сюжет. В 1900 году вышел «Третий сборник стихотворений К. Р.». В этот сборник вошли стихотворения, частью уже напечатанные в «Новом времени», «Севере», «Русском обозрении» и других периодических изданиях. В следующие годы он выступал главным образом со стихотворными переводами. К. Р. принадлежат переводы «Мессинской невесты» Ф. Шиллера (1885), трагедии Шекспира «Гамлет»[115]115
  А. Р. Кугель называл этот перевод «весьма благозвучным, ясным и отличающимся изысканной простотою». – «Театр и искусство», 1900, № 49, с. 892.


[Закрыть], выпущенной двумя изданиями с обширными примечаниями переводчика (1900, 1910), а также перевод драмы Гете «Ифигения в Тавриде» с приложением критического этюда (1912). Трагедия Шекспира «Гамлет» в новом переводе К. Р. была исполнена на сцене Эрмитажного театра. В роли принца Гамлета выступал сам К. Р., причем его исполнение, как отмечают некоторые очевидцы, не было ординарным[116]116
  См.: «Новое время», 1915, 4 (17) июня.


[Закрыть].

Поэтические интересы К. Р. соседствовали и переплетались с музыкальными. Он был близко знаком с А. Г. Рубинштейном, в течение ряда лет общался и переписывался с П. И. Чайковским. По свидетельству композитора Н. И. Казанли (автора оперы «Миранда»), К. Р. исполнял однажды в Мраморном дворце концерт Моцарта с оркестром и первый концерт Чайковского[117]117
  См.: «Петроградская газета», 1915, 4 июня.


[Закрыть]. Чайковский ценил музыкальность лирических стихотворений К. Р. и написал на его тексты несколько романсов («Блажен, кто улыбается, кто с радостным лицом», «Первое свидание», «О дитя, под окошком твоим…», «Уж гасли в комнате огни…», «Я вам не нравлюсь…», «Я сначала тебя не любила…», «Растворил я окно, стало грустно невмочь»). Стихи К. Р., кроме названных выше романсов Чайковского, в разное время были положены на музыку композиторами А. Глазуновым, Р. Глиэром, А. Гречаниновым, М. Ипполитовым-Ивановым, Э. Направником, С. Рахманиновым и др. Эти лирические произведения К. Р., соединенные с музыкой выдающихся композиторов, остались наиболее долговечной частью его поэтического наследства.

В мае 1889 года указом Сената К. Р. был назначен президентом Российской академии наук. В этом звании он оставался до конца жизни. При его участии Академия наук провела в 1899 году большие юбилейные торжества в честь 100-летия со дня рождения Пушкина (на это событие К. Р. откликнулся стихотворной кантатой). По инициативе К. Р. в 1900 году при отделении русского языка и словесности Академии наук был образован разряд изящной словесности. Первыми академиками нового разряда стали Л. Н. Толстой, А. Ф. Кони, А. П. Чехов, В. Г. Короленко, А. А. Голенищев-Кутузов, К. А. Арсеньев, П. Д. Боборыкин, Н. А. Котляревский и др. К. Р. также был избран почетным академиком. Как и А. А. Голенищев-Кутузов, К. Р. был одним из основных рецензентов поэтических произведений, представлявшихся на академическую Пушкинскую премию. Его статьи и рецензии собраны в книге «Критические отзывы» (Пг., 1915), изданной посмертно.

Несмотря на репутацию либерала и мецената, К. Р. в критических общественно-политических ситуациях занимал вполне охранительные позиции. При его участии были отменены результаты выборов в академики М. Горького[118]118
  См. статью Н. Козьмина «Максим Горький и императорская Академия наук (по неофициальным документам)». – «Историк-марксист», 1938, № 4, с. 53–74.


[Закрыть]. В 1905 году, разгневанный демонстрацией молодых художников, К. Р. распорядился закрыть Академию художеств, в стены которой проник революционный дух.

Будучи президентом Академии наук и главным генерал-инспектором высших военных заведений (с 1910 года), он своим призванием считал, однако, поэзию.

Незадолго до смерти К. Р. окончил историческую драму в стихах на евангельский сюжет «Царь Иудейский» (1914). В издание этой книги вошли обширные примечания К. Р., по словам А. Ф. Кони «сами по себе представляющие в высшей степени ценный труд, богатый историческими и археологическими данными и справками»[119]119
  Литературные и научно-популярные приложения «Нивы», 1916, № 12, с. 455.


[Закрыть].

Последнее издание стихотворений вышло в 1912–1915 годах – «Стихотворения 1879–1912», тт. 1–3, СПб., 1912–1915. Этими тремя томами, в сущности, исчерпывается лирика К. Р.

К. Р. умер 2 июня 1915 года в Павловском дворце. В память о почетном академике и поэте К. Р. большую речь о нем на общем собрании Академии наук произнес А. Ф. Кони[120]120
  Там же, с. 434–460.


[Закрыть].