Текст книги "Поэты 1880–1890-х годов"

Автор книги: Дмитрий Мережковский

 
По садам уже, кудрявясь,
И на липах, и на кленах
Распустилась нежно завязь
В бахромах темно-зеленых.
 
 
У ручья, в волокнах ила,
Под душистой тенью клена,
Лепестки свои раскрыла
Голубая анемона.
 
 
Зацвела нитчаткой заводь,
Как в узорной пелеринке,
И над нею вышли плавать
Бледно-желтые кувшинки.
 
 
Над рекою утром рано
Пар клубится дымкой тонкой,
И слышны из-за тумана
Влажный блеск и рокот звонкий.
 
 
И по соснам вновь запрыгал
Дятел громко и проворно,
Из-под шишек, в чаще игол,
Вышелушивая зерна.
 

<1892>

 
Лес не дремал… Цветы не спали,
Живой росой окроплены;
Шурша листвой на ветровале,
Играл зефир с лучом луны.
 
 
Не спали птицы в теплых гнездах,
И по опушке, вдоль межи,
Ползли, вдыхая влажный воздух,
Желтоголовые ужи.
 
 
Под сенью пихт и сосен хмурых,
Как тень проворны и легки,
Ловя жучков, на ржаво-бурых
Стволах сновали пауки.
 
 
И там, среди ложбин, в которых
Ручьи бессонные гремят,
В тени на пестрых мухоморах
Впивал тарантул жгучий яд.
 
 
И оглашали томным криком
Лесов загадочную ширь
В своем злорадстве алчно-диком
Сова и мрачный нетопырь.
 
 
Давно заря зарю сменила,
А в темном лесе, как шакал,
Всё кто-то выл, стеня уныло,
Всё кто-то воздух оглашал.
 
 
Уж поздно. Над безмолвной кроной
Душистой ночи сумрак лег;
Кой-где в кудрях травы зеленой
Блестит Иванов червячок.
 
 
И над рекою, осиянны
Печально-кроткою луной,
Гуляют стройные туманы,
Как привидений легких рой.
 
 
Скользит луна лучом отвесным
По глади сонных теплых вод…
И вот – плывет в созвучьи тесном
Русалок звонкий хоровод.
 
 
И то – на берег вдруг прилегши,
Они сверкнут звездами глаз,
То – в тьму ветвей проворней векши
Взлетят и скроются зараз.
 
 
И долго их напев унылый
Звучит чудесно-ярким сном…
То замолчит, то с новой силой
Рокочет в сумраке ночном.
 
 
И вновь смолкает… тише… тише…
Волна баюкает волну…
И лишь полет летучей мыши
Порой пронижет тишину.
 
 
А в дебрях, по дорожке пешей,
Ступая глухо, не стуча,
Идет-бредет косматый леший,
Как филин, звонко хохоча.
 
 
Дохнет на папортник, и – чудо! —
Разрезнокудрые листы
Усеют пылью изумруда
Яркоогнистые цветы.
 
 
Идет и свищет… Эхо плачет…
Дрожит земля в бреду глухом…
И слышно: ведьма мчится-скачет
В железной ступе с помелом.
 
 
А леший, клад свой в полночь вырыв,
Русалкам кажет, что в нем есть:
Там самоцветов и сапфиров
Им в целый век не перечесть.
 
 
И вновь лесник седобородый
Их гонит гиканьем к реке…
И вновь, молясь с ночной природой
На непонятном языке,
 
 
Он кличет фей русоволосых
Из недр мечтательно-глухих;
И, к их ногам сложив свой посох,
Садится сказки слушать их.
 

<1892>

 
Незабудки, васильки —
Васильки и незабудки…
Жду я в поле у реки, —
Нет и нет моей малютки…
 
 
Жду… О боже, как хорош
Этот кроткий вечер лета!
Золотится в поле рожь,
Соловей рыдает где-то…
 
 
Жду… И хочется рыдать
Самому мне нежной песней:
Той, чей взор цветка прелестней,
Не видать и не видать!
 
 
Время мчится… Жду опять…
Солнце медлит в ожиданьи…
Солнце хочет на прощанье
Русый локон целовать…
 
 
Жду… Давно погас восток…
Я томлюсь, я изнываю
И, сорвавши василек,
Лепестки перебираю…
 
 
«Любит?.. нет?» – и лепестки
Шепчут – «да!»… А нет малютки…
Незабудки, васильки —
Васильки и незабудки.
 

<1893>

 
Я смотрел за тобой в голубых небесах,
В голубых небесах пропадал твой полет;
Я остался один здесь, поверженный в прах;
Твое слово мне – щит; твоя книга – оплот!
 
 
Я хотел оживить мой пустынный приют
Звучным словом твоим, полным слез и огня;
Все мне чужды они, что со мною живут;
Жизнь далекой могилой глядит на меня…[163]163
  На этот же мотив у Э. Золя имеется прелестное стихотворение под заглавием «Облачко», которое удачно иллюстрирует неоконченные стихи Шопенгауэра. Переводчик.


[Закрыть]
 

<1894>

 
Она несет Его смиренно миру,
И смотрит Он на этот грешный мир,
Тоской, смущением и ужасом объят.
Он видит всё: всю суматоху бед,
И дикое неистовство безумья,
И безысходное стремление надежд,
И боль неисцелимую мучений.
Всё видит Он; но взор Его сияет
Таким спокойствием, такой святою верой
И блеском торжествующей победы,
Что ясно и земле, покорной лишь страстям,
Что перед ней Спаситель мира – сам.
 

<1894>

 
Шумят ручьи, бегут ручьи,
          Горя в лучах весны,
И небеса лучистые
          В водах отражены.
 
 
Проснулись дебри мшистые,
          Склонясь пред солнцем ниц;
Идет весна, поет весна,
          Сзывая хоры птиц.
 
 
И где б, смеясь, ни шла она,
          За ней, как тень легки,
Летят пажи нарядные —
          Живые мотыльки.
 
 
И стелет луг парадные
          Пред ней ковры цветов,
Весна идет, весна поет
          Под влажный шум лесов:
 
 
«На тишь полей, на глади вод,
          Благословляя край,
Дохнул красой мечтательной
          Веселый, светлый май.
 
 
Он полон обаятельной
          Небесной красоты,
Он смел и волен, как Эол,
          И радостней мечты.
 
 
Он тьму и холод поборол,
          Призвав на землю свет,
Он весь в лазурь небесную
          И в золото одет.
 
 
Мечтою бестелесною,
          Как ангел светлый тих,
Равно он сеет вкруг тепло —
          На добрых и на злых…
 
 
Победно в прах повергнув зло,
          Не помнит он обид,
Он правдою нетленною
          Сердца миротворит.
 
 
И надо всей вселенною
          Он сыплет, как цветы,
Любви божественные сны
          И райские мечты».
 
 
Лишь только смолкла песнь весны,
          Что дальних вод струи, —
Как ей в ответ согласные
          Запели соловьи.
 
 
И в сумерки прекрасные
          Все розы расцвели,
И реял песен перезвон
          От неба до земли.
 
 
И ей, весне, со всех сторон
          Звучать не уставал
Хвалой земли воскреснувшей
          Зеленый карнавал.
 

<1894>

 
Вот опять мы одни.
Всё как в прежние дни:
Темный развесистый сад,
Летняя ночь и луна!
 
 
Осуществился наш сон,
Я еще больше влюблен,
Только не знаю, зачем
Грустью томится душа?..
 
 
Точно о прошлой весне
Ночка напомнила мне;
Точно чего-то мне жаль,
Точно кого-то здесь нет.
 
 
Боже, зачем бы печаль,
Счастлив так буду едва ль…
Нежная ручка твоя
Тихо трепещет в моей.
 
 
Иль непокорной мечтой
Рвуся я к девушке той,
Что я любил на заре
Детских лазоревых дней;
 
 
Иль не тебя я люблю,
Хоть и безумно влюблен?
Разве теперь ты не та?
Разве теперь я не тот?
 
 
Нет, как и в прежние дни,
Счастливы мы – и одни.
Темный развесистый сад,
Летняя ночь и луна.
 

 
Говорят, что порой полуночной
Только землю осветит луна,
Сторожа ее сон непорочный,
Кто-то стройный стоит у окна.
 
 
Говорят, что зарею прекрасной
Чьи-то тени скользят по земле;
Дрожью голос звучит сладострастный,
Тонет вздох в очарованной мгле.
 
 
Говорят, что я весь леденею,
Как в глаза ей при встрече смотрю;
И что грежу во сне только ею,
И о ней наяву говорю.
 
 
Говорят, что я вяну – и в горе
Всё твержу о каком-то конце…
Что ни искорки нет в моем взоре,
Ни кровинки на скорбном лице…
 
 
Не хочу я с собой лицемерить
И твержу, что я счастлив, – и лгу;
И пытаюсь я людям не верить,
И не верить никак не могу.
 

<1894>

 
Когда Нева застонет, словно вьюга,
И хоры птиц умчатся вновь на юг, —
Вздыхая о тепле пленительного юга,
Я о тебе грущу, далекий милый друг…
 
 
Войду ли в сад в полдневный час досуга,
В поблекший сад, от холода и мук,—
Ищу мечтой я нежных красок юга,
И о тебе грущу, далекий милый друг…
 
 
Сорву ль цветок, цветок последний луга, —
В волшебном сне я вижу светлый юг,
И всё пою о нежном счастье юга,
И о тебе грущу, далекий милый друг…
 
 
Когда бы я, покорный раб недуга,
Мог птицей стать – по воле неба вдруг, —
Я б полетел туда, где блещет солнце юга,
Вздыхая о тебе, далекий милый друг…
 

<1894>

 
Моросит. Мы едем рощей;
Едем две и три версты.
Вкруг берез кустарник тощий
Сыплет желтые листы.
 
 
И летят они за нами,
И догнать коней хотят,
Но, бессильные, коврами
Устилают землю в ряд.
 
 
Путь далек. Проедем снова
Мы не две, не три версты,
Злом гонимые сурово,
Точно холодом листы…
 
 
Что нас ждет: тепло ль участья?
Иль, как листья под дождем,
Не найдем себе мы счастья
И покоя не найдем.
 

<1894>

1

 
Падают листья… В заглохшей аллее
Воздух томится и плачет от скуки…
Падают слезы, как поздние листья,
          Слезы разлуки…
 
 
Падают листья… Мечты и желанья
Тщетного ищут, грустя о свободе…
Солнце! Явись и солги на прощанье
          Кроткой природе…
 
 
Падают листья… Минувшего тени
Бродят за мной по пятам, как страданья,
Сердцу поют лебединую песню
          Воспоминанья…
 

2

 
В аллеях увядшего сада,
Осенней унылой порой,
Два призрака в полночь глухую
Блуждают неслышной стопой.
 
 
Обнявши друг друга за талью,
В мечтах вызывали они
Отцветшие радости жизни.
Минувшие светлые дни…
 
 
«Ты помнишь ли наши восторги,
Любви загоравшийся свет?
Ты помнишь ли первые клятвы
И речи последние?» – «Нет!»
 
 
«Ужель и при имени друга
Твоя не волнуется грудь?
Ужель ты лобзанья забыла?»
– «Лобзанья я помню чуть-чуть…
 
 
Как небо сине тогда было!
Как ярко надежда цвела!»
– «Ах, смерть потушила желанья,
Как бренные наши тела!»
 
 
Так тени влюбленных безумцев
Блуждали бесшумно, как мгла;
И только осенняя полночь
Слова их подслушать могла.
 

<1894>

 
Прочь бездушная действительность!..
Я хочу лучистых грез,
Мотыльков, веселых ласточек,
Белых ландышей и роз!..
 
 
Я хочу упиться чарами
Смутных чувств и белых снов —
При волшебном лунном трепете,
В царстве фей и соловьев!
 
 
Я хочу безмолвной музыкой,
Точно воздухом, дышать;
Уловить неуловимое,
Непостижное понять!..
 
 
Только светлая, влюбленная
И счастливая мечта
Знает царство вечной юности,
Где любовь и красота!
 
 
Прочь бездушная действительность!..
Я хочу лучистых грез,
Мотыльков, веселых ласточек,
Белых ландышей и роз!..
 

<1895>

 
Пятнадцать лет – счастливая пора!
Как хороши желанья в эти годы!
Как ярки впечатления природы,
Исполненной восторгов и добра!..
 
 
День – весь из золота, а ночь – из серебра.
Не знает грудь тоскующей невзгоды.
Оковы сброшены. Природа – храм свободы…
Божественные дни и вечера!..
 
 
Пусть дольше длится прелесть этой сказки
И скучные часы замедлят ход к развязке,
Что рок слепой для жизни начертал;
 
 
Пусть дольше он хранит от ядовитых жал
И ваши символические глазки,
И ваших уст застенчивый коралл.
 

<1895>

1

 
Проснулось утро… Светлый бог взошел!..
Ты молвила: «Приди!» – и я пришел.
 
 
Спустя немного ты сказала: «Пой!» —
И долго пел я пред тобой.
 
 
Но ночь пришла, ночь неги и тревог…
«Уйди!» – сказала ты. Но я не мог…
 

2

 
Натуры более изысканной и тонкой
Не видел я в тумане сладких грез:
То было тело нервного ребенка —
От кончика ботинки до волос!
 
 
Но хрупкий инструмент был с яркою окраской…
Лишь прикоснись к нему, он вспыхивал огнем —
И начинал вибрировать под лаской,
Как скрипка под смычком!..
 

<1895> Калуга

 
Прекрасна ты, – о, как прекрасна!
Как ты мила! – о, как мила!
Моя душа с твоей согласно
В один восторг мечты слила!
 
 
Поверь, дитя, что наши грезы
Не будут ввек разлучены,
Как аромат стыдливой розы
С улыбкой кроткою весны!
 
 
Пускай томимся мы в разлуке,
Твоя краса в душе моей:
Твоих речей живые звуки
И аромат твоих кудрей!
 
 
И если дух твой беззаботный
Простится с грешною землей,—
Я встрепенусь, как гость залетный,
Я встрепенусь и – за тобой!
 
 
В одно сольем очарованье
Любви нетленной существо,
Как два бесплотные созданья,
Питомцы солнца одного!
 
 
Земных восторгов не забудем,
Звездой затеплившись вдали,
И утешать надеждой будем
Несчастных пасынков земли.
 

<1895>

 
Покинем вертепы докучной тревоги,
Покинем с мечтою о мире ином, —
И к мирному храму не в блещущей тоге,
          А в рубище ветхом – пойдем!
 
 
Пойдем, чтобы слышать о свете, о боге,
Нетленного духа священный псалом;
И встанем, как мытарь, в дверях на пороге,
          С поникшим смиренно челом!
 
 
На торжище шумном, где душно, как в склепе,
Оставим злых помыслов бренные цепи
На торжище буйном людской суеты,—
 
 
И к храму снесем покаянье, – и в храме
          К престолу положим дарами
          Души покаянной мечты!
 

<1895>

Д. П. ШЕСТАКОВ

Дмитрий Петрович Шестаков, профессор Казанского университета и известный ученый-классик, не был писателем-профессионалом. Он издал в 1900 году небольшой сборник стихотворений и уже никаких попыток в дальнейшем издать новый сборник или переиздать старый не предпринимал. Он редко упоминал о своих поэтических опытах, хотя писал в юности много стихов и много переводил, причем относился к этой стороне своей деятельности весьма серьезно (так, выполненные им в студенческие годы переводы «Гомеровских гимнов» были опубликованы в «Ученых записках Казанского университета» в 1890–1899 годах, а впоследствии он внес их в список научных работ).

Родился Шестаков в Казани 29 октября 1869 года. Его отец, П. Д. Шестаков, известен был в кругах либеральной казанской интеллигенции своей прогрессивной деятельностью на посту попечителя Казанского учебного округа. На его смерть в 1889 году откликнулись столичные газеты, а впоследствии был издан очерк его жизни и педагогической деятельности[164]164
  А. Рождествин, Петр Дмитриевич Шестаков. Очерк жизни и педагогической деятельности, Казань, 1907.


[Закрыть]. Преобладающими интересами в семье были интересы литературные; преимущественным вниманием пользовались литературы классические – древнегреческая и латинская. Показательно, что и брат Шестакова, Сергей Петрович Шестаков, также стал ученым-классиком.

Окончив в 1887 году с золотой медалью гимназию, Шестаков поступил в Казанский университет на историко-филологический факультет. Он изучает древнегреческую литературу и печатает о ней статьи в «Ученых записках». По окончании четвертого курса Шестаков неожиданно выходит из университета и пытается наладить самостоятельную жизнь: пишет и печатает стихи, много переводит, пробует свои силы в критике.

В эти же годы состоялось знакомство Шестакова с А. А. Фетом, оказавшее влияние на всю его дальнейшую жизнь и на характер его оригинального творчества. Фет с благосклонным вниманием относится к молодому поэту, высоко оценивает его переводы и даже содействует появлению некоторых его стихотворений в печати, хотя предостерегает от торопливости. В одном из писем (31 марта 1892 года) он писал Шестакову: «Сердечно благодарю Вас за прекрасные переводы Гомеровских гимнов. Пора молодым силам, вслед за нашими слабыми попытками, обогащать нашу до сих пор пустую библиотеку классических переводов. Ваши переводы сделаны рукою умеющего нащупать несравненную красоту античных форм. Присланные Вами стихотворения, конечно, не без достоинств. Но я вынужден повторять Вам не раз мною сказанное: не торопитесь. Ваши гимны напоминают воз с тяжелой и душистой пшеницей, а стихи прекрасное, душистое пирожное из наскоро взбитых сливок»[165]165
  Собрание П. Д. Шестакова (Москва).


[Закрыть].

Что касается Шестакова, то его отношение к Фету граничило с благоговением. И такое отношение к нему он сохранил до конца своих дней.

В 1900 году казанский приятель Шестакова П. П. Перцов, ставший к этому времени столичным критиком и издателем, выпустил в Петербурге небольшой сборник его тщательно отобранных стихотворений. Еще через два года сам Шестаков издал в Казани свой перевод юношеских стихов Овидия «Героини»; сочувственной рецензией на это издание откликнулся в петербургском журнале «Новый путь» Александр Блок: «В чеканных стихах чувствуется гибкость, сила и простота; слышно, что переводчик сам – поэт»[166]166
  А. Блок, Собрание сочинений, т. 5, М. – Л., 1962, с. 523.


[Закрыть].

В 1903 году Шестаков возвратился в университет. Он сдал экзамен за полный курс, получив диплом первой степени. Успехи его оказались таковы, что он тут же был оставлен в университете для приготовления к профессорскому званию по кафедре классической филологии. Перед Шестаковым открылся путь ученого, и он ступил на него, оставив, видимо не без сожаления, мечту о карьере писателя-профессионала. В течение трех лет он живет в Казани, но в 1907 году уезжает со всем семейством в командировку в Турцию, где в течение двух лет занимается в Русском археологическом институте в Константинополе. Правда, его еще не оставляет надежда стать литератором: параллельно с научными занятиями он продолжает сотрудничать в петербургских газетах, где помещает стихи и литературные обзоры.

По возвращении в Россию в 1909 году Шестаков уехал преподавать в Новороссийский университет, но в этом же году перевелся в Варшаву. Там он напечатал свой ученый труд «Исследования в области греческих народных сказаний о святых» (1910), который представил в Петербургский университет в качестве магистерской диссертации. Защита состоялась 3 апреля 1911 года и прошла успешно.

В этом же году Шестаков перевелся в свой родной город и надолго здесь поселился. Как профессор университета (в 1911 году Шестаков назначается «исполняющим дела» экстраординарного профессора по кафедре классической филологии) он проводит большую научную и преподавательскую работу. В Казани Шестаков издал следующий свой труд, посвященный Аристофану, получил степень доктора греческой словесности в 1915 году и должность ординарного профессора в 1916 году.

В 1925 году Шестаков покинул на время Казань и уехал к сыну во Владивосток. Он пробыл здесь до 1931 года, состоя на службе в Дальневосточном государственном университете. В истории его поэтической деятельности этот владивостокский период оказался одним из самых значительных. Именно в эти годы, испытав после длительного перерыва новый и сильный прилив творческой энергии, Шестаков создал несколько стихотворных циклов (более 200 стихотворении), составивших новый этап в его творческом развитии. Из их числа П. Перцовым в конце 1930-х годов был составлен сборник, оставшийся, однако, неопубликованным. Наиболее примечательный цикл сборника – «Владивостокские ямбы».

В 1931 году Шестаков возвратился в Казань, где продолжил свои профессорские занятия со студентами и аспирантами. Там же, в Казани, Шестаков умер 17 июня 1937 года.

Опубликованные стихотворения Шестакова составляют небольшую часть того, что им было написано. Если его творческие опыты 90-х годов нашли, хоть и неполное, отражение в сборнике стихотворений 1900 года, то прилив творческой энергии, пережитый им в конце 1920-х годов, отражения в печати почти не нашел[167]167
  Тринадцать неизвестных стихотворений Д. П. Шестакова владивостокского периода опубликованы Л. К. Долгополовым в журнале «Дальний Восток», 1970, № 7, с. 142–143.


[Закрыть].

Все неопубликованные произведения, а также другие материалы, связанные с биографией и творческой деятельностью Шестакова, хранятся в Москве, в собрании его сына П. Д. Шестакова, любезному содействию которого мы обязаны тем, что некоторые из них впервые появляются в печати в настоящем сборнике.

 
Твой ласковый зов долетел до меня,
И снова душа пробуждается,—
Ей тихое счастье весеннего дня,
Ей вешняя ночь открывается.
 
 
Там нежные звезды плывут и дрожат,
Волна их качает пустынная…
Проснулась – и зноем наполнила сад
Бессмертная страсть соловьиная.
 
 
Так больно и властно вонзается в грудь,
Так робко и сладко ласкается,—
И к ярким созвучьям навеки прильнуть
Бессильно душа порывается.
 

1891(?)

 
Здесь лаврами венчанная могила
Навек от нас жестоко унесла
Всё, что душе так сладко говорило,
Пред чем душа молилась и цвела.
Но райский луч заката не боится,
Для майских птиц могила не страшна…
Чу! слышите: трепещет и струится
Весенних несен нежная волна!
И на призыв, где жизнь и юность бьется,
Бессмертными восторгами дыша,
Как встарь, летит и страсти предается,
Как встарь, дрожит и ширится душа!
 

Конец 1892

 
Я сойду в мой сад пораньше.—
Не спугну ли легких фей,
В красоте кудрей их длинных
И заплаканных очей.
 
 
Над водой всю ночь сегодня
Собиралися оне,
Развиваясь и свиваясь
В хороводах при луне.
 
 
Мне бы только легкий трепет
Легких крыльев уловить
И загадочного смеха
Ускользающую нить.
 

<1893>

 
У моря, у тихого моря
Одни мы бродили с тобой,
Любуясь счастливою ночью,
Любуясь безмолвной луной.
 
 
У моря, у тихого моря,
В тот светлый, таинственный час,
Над нами любовь молодая
На крыльях беззвучных неслась…
 
 
То время далёко, далёко,
И ты от меня далека…
У моря, у тихого моря
Задумчиво бродит тоска…
 
 
Как призрак, задумчиво бродит,
Как призрак, беззвучно поет
У моря, у тихого моря,
У бледного зеркала вод…
 

<1895>

 
Челнока моего никому не догнать!..
Далеко берега отошли…
Полнозвучна волна, на душе благодать…
Где ты, бледная скука земли!
 
 
И любуется далью лазурною взор,
Полной всплесков играющих волн,
И навстречу заре в беспредельный простор
Убегает ликующий челн!
 
 
То не челн, не волна, – это юность моя,
Это крылья у песни росли,
Это пела душа, жажду счастья тая…
Что мне бледная скука земли!
 

<1895>

 
Деревья чуть обвеяны листвою,
                        Прозрачна даль,
И ты несешь пустынною тропою
                        Свою печаль.
 
 
Прекрасна ты, как ясный вечер мая,—
                        Но почему
Душа болит, твоих очей встречая
                        Немую тьму?
 
 
О, не грусти, забудь былые грезы, —
                        За ливнем вслед,
И свеж, и чист, свои роняет слезы
                        Душистый цвет.
 

<1896>

 
Если безмолвным и светлым волненьем
Взор твой сияет, о друг мой любимый,
Если румяным и милым смущеньем
Нежные щеки так знойно томимы;
Если прозрачная ночь голубая
Тихо волну осыпает звездами,
Если черемуха дышит над нами,
Белые кисти неслышно качая,—
Как мне признаться, и надо ль признанье,
Сладко томящее робкую душу?
Бледным ли словом живое молчанье
Царственной ночи безумно нарушу?
 

<1898>