355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Мережковский » Поэты 1880–1890-х годов » Текст книги (страница 14)
Поэты 1880–1890-х годов
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 00:51

Текст книги "Поэты 1880–1890-х годов"


Автор книги: Дмитрий Мережковский


Соавторы: Константин Романов,Мирра Лохвицкая,Сергей Сафонов,Дмитрий Цертелев,Федор Червинский,Сергей Андреевский,Иван Лялечкин,Николай Минский,Петр Бутурлин,Константин Льдов

Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

174. ПЛАКАЛЬЩИЦА
 
Следы побоища поспешно
Снегами вьюга занесла.
Исчезла кровь, земля бела;
Но вьюга плачет неутешно
И по снегу несет печаль,
Как будто ей убитых жаль.
 
1877
175. «Мне говорят: забудь тревоги дня…»
 
Мне говорят: забудь тревоги дня,
Забудь болезнь, печаль и воздыханья,
В предел иной, где вечное сиянье,
Где вечный мир, пусть мчится мысль твоя.
Но я в ответ: нет, братья, пусть тревога,
Пусть боль и скорбь мою терзают грудь;
Быть может, с вами суждено немного
Мне на земле брести одной дорогой —
В земле ж всегда успею отдохнуть!
Тогда покой, тогда всему прощенье;
Теперь же труд, и слезы, и борьба…
На барский сон и сладкое забвенье
Я не сменю печаль и гнев раба!
 
<1878>
176. «Расскажи мне, ветер вольный…»
 
Расскажи мне, ветер вольный,
Ты о чем поешь и стонешь?
Из каких ты стран далеких
Тучи сумрачные гонишь?
Где с тобою эти тучи
Много слез так накопили,
Что леса, холмы и степи
Их потоком оросили?
Всё мне, ветер, расскажи —
Горькой правды не таи.
Отвечает ветер вольный:
«Я несусь от стран холодных,
Не цветущих, не приветных,
Не богатых, не свободных.
У людей я стоны слышал,
Я пою про их неволю,
Про великие их скорби,
Про неверную их долю.
Из жилищ и хат убогих
Слезы к небу поднялися,
В тучах дымных и ненастных
Накопились, собралися.
Сколько б тучи я ни нес —
Им не выплакать тех слез».
 
<1878>
177. «Пока тебе душа моя…»
 
Пока тебе душа моя
Близка, любезна и понятна
И жизнь моя тепла и внятна
Тебе, мой друг, как жизнь своя, —
                                     Люби меня.
 
 
Но если меж тобой и мной
Хоть тень мгновенная промчится
И на меня взор быстрый твой
С вопросом тайным покосится, —
Не дожидайся, чтобы я
Стал разъяснять недоуменья,
Не трать души – и без сомненья
                                    Покинь меня!
 
<1878>
178. К Н…У
 
Не пеняй на меня, мой взыскательный друг,
За мою нищету и бессилье,—
Ослепили меня, обступили вокруг
Стены крепкие, мрак и насилье.
 
 
Но, поверь, не далек обновления день,
И сломаю я крепкую стену,
И покину тюрьмы неприветную сень,
И паломника ризу надену.
 
 
От шумящих столиц далеко, далеко
Я уйду, строгой думой объятый,
В душу родины там загляну глубоко,
Заберуся в землянки и хаты.
 
 
Нищеты и терпенья загадочный лик
Разгляжу при мерцаньи лучины,
В кабаке придорожном подслушаю крик
Безнадежной и пьяной кручины.
 
 
И, вернувшись назад, тебе песню спою —
Не такую, как пел я доныне,—
Нет, услышав тогда эту песню мою,
Ты поклонишься ей, как святыне.
 
 
Так ко гробу господню идет пилигрим,
Там огонь зажигает священный,
И потом тот огонь, теплой верой храним,
Он приносит в приют свой смиренный.
 
 
И домашние, встретив его у крыльца,
С умиленьем дар божий приемлют
И правдиво-чудесным речам пришлеца,
Как небесному голосу, внемлют!
 
<1878>
179. «Прошумели весенние воды…»
 
Прошумели весенние воды,
Загремели веселые грозы,
В одеяньях воскресшей природы
Расцвели гиацинты и розы.
 
 
Принеслись от далеких поморий
Перелетные певчие птицы;
В небесах светлоокие зори
Во всю ночь не смыкают зеницы.
 
 
Но и в бледной тиши их сияний
Внятен жизни таинственный лепет,
Внятны звуки незримых лобзаний
И любви торжествующей трепет.
 
 
Пробудись же в сердцах, умиленье,
Расступись, мрак печали угрюмый,
Прочь гнетущее душу сомненье,
Прочь недобрые, зимние думы!
 
 
Сердце полно живительной веры
В эти громы победной природы,
В эти песни о счастье без меры,
В эти зори любви и свободы!
 
1884
180. «Снилось мне утро лазурное, чистое…»
 
Снилось мне утро лазурное, чистое,
Снилась мне родины ширь необъятная,
Небо румяное, поле росистое,
Свежесть и юность моя невозвратная…
 
 
Снилось мне, будто иду я дорогою, —
Ярче и ярче восток разгорается,
Сердце полно предрассветной тревогою,
Сердце от счастья любви разрывается.
 
 
Рощи и воды младенческим лепетом
Мне отвечают на чувство приветное;
Шепчут уста с умиленьем и трепетом
Имя любимое, имя заветное!..
 
1884
181. М. П. МУСОРГСКОМУ
 
Дорогой невзначай мы встретились с тобой —
Остановилися, окликнули друг друга,
Как странники в ночи, когда бушует вьюга,
Когда весь мир объят и холодом и тьмой.
Один пред нами путь лежал в степи безбрежной,
И вместе мы пошли. Я молод был тогда;
Ты бодро шел вперед, уж гордый и мятежный;
Я робко брел вослед… Промчалися года.
Плоды глубоких дум, заветные созданья
Ты людям в дар принес, – хвалу, рукоплесканья
Восторженной толпы с улыбкою внимал,
Венчался славою и лавры пожинал.
Затерянный в толпе, тобой я любовался;
Далекий для других, ты близок мне являлся;
Тебя я не терял: я знал – настанет час,
И, блеском суетным и шумом утомись,
Вернешься ты ко мне в мое уединенье,
Чтобы делить со мной мечты и вдохновенье.
Бывало, в поздний час вечерней тишины
Ко мне слеталися видения и сны,
То полные тоски, сомнения и муки,
То светлоокие, с улыбкой на устах…
Мечтанья изливал в правдивых я строфах,
А ты их облекал в таинственные звуки,
Как в ризы чудные, – и, спетые тобой,
Они нежданною сверкали красотой!
Бывало… Но к чему будить воспоминанья,
Когда в душе горит надежды теплый свет?
Пусть будет песнь моя не песнею прощанья,
Пусть лучше в ней звучит грядущему привет.
Туман волшебных грез, таинственных стремлений,
Безумной юности самолюбивый вздор
Прогнал я от себя – и новых вдохновений
Открылся предо мной неведомый простор.
«Без солнца» тяжело блуждать мне в мире стало,
Во мраке слышался мне смерти лишь язык;
Но утра час настал, и солнце заблистало,
И новой красоты предстал мне светлый лик.
Душа моя полна счастливого доверья,
Уму сомненья дань сполна я заплатил,
Храм творчества открыт, и грозного преддверья
Я, осенясь крестом, порог переступил.
Я верю, в храме том мы встретимся с тобою,
С живым сочувствием друг к другу подойдем,
Мы вдохновимся вновь – но красотой иною
И песню новую согласно запоем!
 
1884
182. «Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты…»
 
Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты
Живых его картин одежды и цветы,
Светила знойного восходы и закаты
И ночи, полные чудес и темноты.
Прекрасны дней земных обманы и виденья,
Порывы страстных чувств, полеты смелых дум —
Полеты на крылах надежд и заблужденья
В пространствах радужных земного наслажденья,
Напевы юных грез и бурь житейских шум!..
 
 
Но если в трезвый миг душевного досуга,
В случайной тишине сквозь этот долгий бред
Внезапно прозвучит, как дальний голос друга,
Грядущего конца таинственный привет;
Но если, как весны желанное дыханье,
Вдруг душу обовьет иной красы желанье
И сквозь туман вдали, как ранняя заря,
Займется тихий свет иного бытия, —
Какие призраки, какие сновиденья
Дерзнут с улыбкою мне повторять: «Живи!
Живи и позабудь о счастье пробуждения
Под солнцем вечного покоя и любви!»
 
1884
183. «Для битвы честной и суровой…»
 
Для битвы честной и суровой
С неправдой, злобою и тьмой
Мне бог дал мысль, мне бог дал слово,
Свой мощный стяг, свой меч святой.
Я их приял из божьей длани,
Как жизни дар, как солнца свет, —
И пусть в пылу на поле брани
Нарушу я любви завет;
Пусть, правый путь во тьме теряя,
Я грех свершу, как блудный сын, —
Господень суд не упреждая,
Да не коснется власть земная
Того, в чем властен бог един!
Да, – наложить на разум цепи
И слово может умертвить
Лишь тот, кто властен вихрю в степи
И грому в небе запретить!
 
1884
184. «Так жить нельзя! В разумности притворной…»
 
Так жить нельзя! В разумности притворной,
С тоской в душе и холодом в крови.
Без юности, без веры животворной,
Без жгучих мук и счастия любви,
Без тихих слез и громкого веселья,
В томлении немого забытья,
В унынии разврата и безделья…
Нет, други, нет – так дольше жить нельзя!
Сомнений ночь отрады не приносит,
Клевет и лжи наскучили слова,
Померкший взор лучей и солнца просит,
Усталый дух алкает божества.
Но не прозреть нам к солнцу сквозь тумана,
Но не найти нам бога в дальной тьме:
Нас держит власть победного обмана,
Как узников в оковах и тюрьме.
Не веет в мир мечты живой дыханье,
Творящих сил иссякнула струя,
И лишь одно не умерло сознанье —
Не то призыв, не то воспоминанье,—
Оно твердит: так дольше жить нельзя!
 
7 декабря 1884
185. «Обнял землю ночи мрак волшебный…»
 
Обнял землю ночи мрак волшебный,
Одинок, под гнетом утомленья,
Я уснул; глубок был сон целебный,
И прекрасны были сновиденья.
 
 
Смолкли жизни темные угрозы;
Снилось мне… не помню, что мне снилось,
Но в глазах дрожали счастья слезы
И в груди надежда тихо билась.
 
 
Был любим я – кем? – не угадаю,
Но мне внятен был тот голос юный;
Я любил – кого любил? – не знаю,
Но призывно пели сердца струны,
 
 
И ответно в душу чьи-то очи
Мне смотрели с пристальною лаской,
Словно с неба звезды южной ночи,
В тьме мерцая неземною сказкой.
 
 
Бестелесно было то виденье,
Повторить не мог бы я те звуки,
Но когда настало пробужденье,
Сердце сжалось – полное разлуки!
 
2 октября 1885
186. РОДНОМУ ЛЕСУ
 
Здравствуй, лес! Ты мой возврат заметил;
Помешал твоим я тихим думам,
Но, как друга, вновь меня ты встретил
Стародавним, мне знакомым шумом.
В оны дни, когда – дитя – порою
Прибегал твои я слушать сказки,
Добрый дед, мохнатой головою
Наклонясь с заботой надо мною,
Расточал ты мне дары и ласки.
Их потом всей жизни труд и слезы
Ни на миг в душе не заглушили…
Те дары – младенческие грезы,
Что мне юность светом озарили.
Их твои вершины нашептали,
Их навеял сумрак твой волшебный,
И доныне в злые дни печали
Душу греет пламень тот целебный.
Здравствуй, лес! Твой мир, твое мечтанье
Я тревогой жизни не нарушу;
Я пришел на краткое свиданье
Отвести тоскующую душу.
Но когда моя настанет осень,
Стариком в твои приду я сени
И под ровный шум дремучих сосен
Весь отдамся отдыху и лени.
В ожидании жизненной развязки
Успокоюсь, дряхлый и усталый,
И опять твои я буду сказки
Жадно слушать, как ребенок малый.
Той же самой властью вдохновенья
Будет вновь душа моя объята,
И зарю я вспомню пробужденья
На заре печального заката,
Надо мной раскинешь ты свой полог,
Полог тот, как ночь, широк и чуден;
Я усну – и будет сон мой долог,
Будет долог, тих и непробуден!
 
1885
187. КОСТЕР
 
Сумрак, холод, сон глубокий,
          Пустырей немых простор;
Где-то в поле одинокий
          Пламенеющий костер.
Чьи-то тени, чьи-то лица,
          Озаренные огнем,
И – как черная темница —
          Ночь бездонная кругом.
В мраке луч тепла и света,
          Средь пустыни страж ночной,
Ты – не образ ли поэта
          В безрассветной тьме земной?
 
1885
188. А. А. ФЕТУ
 
Словно голос листвы, словно лепет ручья,
В душу веет прохладою песня твоя;
Всё внимал бы, как струйки дрожат и звучат,
Всё впивал бы цветов и листов аромат,
Всё молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг
Только песни блуждал торжествующий звук,
Чтоб на ласку его, на призыв и привет
Только сердце б томилось и билось в ответ…
 
Декабрь 1887
189. А. Н. МАЙКОВУ
(30 апреля 1888 г.)
 
Как солнце горные хребты
Златит от глав и до подножий,
Так ты, поэт, – светильник божий, —
Жизнь озаряешь с высоты.
Твоим лучам равно доступны
И высь умов, и глубь сердец.
Глашатай правды неподкупный —
Ты ими властвуешь, певец.
Ты будишь правые надежды,
Караешь лживые мечты,
Ты облекаешь мир в одежды
Нетленной, чистой красоты;
Страстей смиряешь злые бури,
Сомнений гасишь тщетный спор
И от земли в предел лазури,
От праха к небу манишь взор.
И вот, за дар твой лучезарный,
За подвиг многих славных лет,
Ты днесь отчизны благодарной
Приемлешь радостный привет.
Внимай: на голос твой родные
Отвсюду отклики звучат,
Сердца, как светочи живые,
Тобой возжженные, горят —
Тобой – носителем желанным
Святой поэзии даров,
Тобой – преемником избранным
Руси прославленных певцов!
О, верно, их родные тени
Сюда слетелись в этот час,
И в хоре дружном песнопений
Звучит и их хвалебный глас!
В пылу признательного чувства
Слилися все в мечте одной,
На светлом празднике искусства
Любуясь и гордясь тобой!
 
1888
190. «Когда, святилище души…»
 
Когда, святилище души
Замкнув пред суетной толпою,
Поэт молчит – его покою
Не верь: он бодрствует в тиши.
Не верь молчанью грозной тучи:
Раздумья вещего полна,
Свой вихрь, свой дождь, свой огнь летучий,
Свой гром таит в груди она…
Но миг придет – и заповедный
В глубоких недрах вспыхнет жар,
И тьму пронижет луч победный,
И грянет громовой удар!
 
<1888>
191. «Не смолкай, говори… В ласке речи твоей…»
 
Не смолкай, говори… В ласке речи твоей,
В беззаветном весельи свиданья
Принесла мне с собою ты свежесть полей
И цветов благовонных лобзанья.
 
 
Я внимаю тебе – и целебный обман
Сердце властной мечтою объемлет,
Мне мерещится ночь… В лунном блеске туман
Над сверкающим озером дремлет.
 
 
Ни движенья, ни звука вокруг, ни души!
Беспредметная даль пред очами,
Мы с тобою вдвоем в полутьме и тиши,
Под лазурью, луной и звездами.
 
 
Только воды дрожат, только дышат цветы
Да туманится воздух росистый
И, горя сквозь туман, как звезда с высоты,
В душу светит мне взгляд твой лучистый.
 
 
В беспредельном молчаньи теней и лучей
Шепчешь ты про любовь и участье…
Не смолкай, говори… В ласке речи твоей
Мне звучит беспредельное счастье!
 
1888
192. «Мне легче дышится на горных высота́х…»
 
Мне легче дышится на горных высота́х:
Там близко к небесам и от людей далеко;
Объятый радостью простора, там в мечтах
Я забываюся, блуждая одиноко.
И что за яркие, крылатые мечты
С нездешним пением туда ко мне слетают, —
Но только захочу их звуки иль черты
Запомнить, уловить – они, умолкнув, тают.
И пусть! Ведь заключить их в цепи точных слов,
Их выразить, назвать – усилия напрасны;
Как стаи легкие кудрявых облаков,
         Лишь безымянные они прекрасны!
 
1893
193. «Звездистый сумрак, тишина…»
 
Звездистый сумрак, тишина,
Лишь вёсел плеск в немом просторе,
Венецианская луна…
Адриатическое море…
По синим, медленным волнам
Плыву в задумчивой гондоле;
А сердце рвется поневоле
К иным, далеким берегам.
В волнах полуночных туманов
Там месяц бледный из-за туч
Наводит свой холодный луч
На сонмы плещущих фонтанов,
На кровли царственных дворцов,
На сени пышные садов,
И в тех садах, сквозь мрак их сонный,
На тот приют уединенный,
Где, грусть разлуки затая,
Родное сердце ждет меня.
Там нет дыханья южной ночи,
Нет страстных звезд, нет синих вод,
Но там горят слезами очи,
Туда любовь меня зовет.
И, одинок, с тоской во взоре
Плыву я… Полночь, тишина…
Венецианская луна…
Адриатическое море…
……………………………
О, дайте крылья мне скорей,
О, дайте мне волшебной силы:
Хочу лететь на север милый
К подруге плачущей моей!
 
<1894>
194. «О муза, не зови и взором не ласкай!..»
 
О муза, не зови и взором не ласкай!
Во взоре этом и призыве
И в сердца сладостно-мучительном порыве
Мне чувствуется вновь утраченный мой рай.
 
 
Но в светлом том раю я гость чужой и лишний,
Повсюду за собой влача унынья гнет…
К чему ж под пеплом жар давнишний
Мне душу черствую порой томит и жжет?
 
 
Не вспыхнет пламень чудотворный,
Не вырвется из уст напев былой любви…
В чертог сияющий из мрака ночи черной
Умолкшего певца, о муза, не зови.
 
<1894>
195. ЗАРЯ ВО ВСЮ НОЧЬ
 
Было поздно; в душе замирающий шум
Пережитого дня был чуть слышен;
Сумрак вешнего бреда, видений и дум
Надвигался – волшебен и пышен.
 
 
В нем росли очертанья дремучих дерев,
В нем туманились гладкие воды;
Шла заря от заката к востоку – садов
Проникая вершины и своды.
 
 
И боролася ночь с этой белой зарей,
И боролися – радость с печалью,
Непроглядная грусть с незакатной мечтой,
Ближний сумрак с сияющей далью.
 
 
И заря побеждала, и ночь не могла
Заключить ее в своды темницы —
И победная радость росла, всё росла
Вместе с пламенем юной денницы.
 
<1894>
196. НОЧЬ
 
Это звездное небо в сияньи ночном,
Это синее море под лунным лучом,
Этот дремлющий берег и мерный прибой
Замирающих волн – как могуч их покой!
Как победно он льется в усталую грудь,
Как в его волшебстве хорошо отдохнуть,
Позабыть истомившую сердце печаль,
Унестись безвозвратно в безбрежную даль,
Где печаль над крылатой мечтой не властна,
Где лишь море, да небо, да ночь, да луна!
 
<1894>
197. В ГУРЗУФЕ

Посвящается памяти Пушкина


 
Он был когда-то здесь; на склоне этих гор
Стоял он в царственном раздумьи; это море
Влекло его мечты в неведомый простор
И отражалося в подъятом к солнцу взоре.
На этом берегу, в соседстве диких скал,
Беглец толпы людской, лишь волн внимая шуму,
Свою великую в тиши он думал думу
И песни вольные в мечтаньях создавал.
Те песни разнеслись по свету, и доныне
В сердцах избранников они звучат… а он,
Певец земли родной, погиб, людской гордыней,
Отравой клеветы и завистью сражен.
В холодном сумраке безвременной могилы
На дальнем севере, под снежной пеленой,
Лежит он – и доднесь презренные зоилы
Святыню имени его сквернят хулой.
Но сердцу верится, что в царстве вечной ночи
Певцу невнятен шум житейской суеты;
Что, сквозь могильный сон, души бессмертной очи
Доступны лишь лучам бессмертной красоты;
Что, может быть, сюда, на этот склон оврага,
Где верные ему платан и кипарис
Под небом голубым и солнцем разрослись,
Где дремлют старые утесы Аю-дага, —
Певца святая тень приносится порой
Вдали земных сует, страстей, обид и горя,
Как некогда, смотреть в простор безбрежный моря,
С волнами говорить и слушать их прибой.
 
<1894>
198. «День кончен, ночь идет, – страшусь я этой ночи!..»
 
День кончен, ночь идет, – страшусь я этой ночи!
Я знаю: тихий сон в приют мой не слетит,
И будет мрак ее смотреть мне прямо в очи,
И тишина ее со мной заговорит.
 
 
О чем заговорит? Какой коснется раны
В заветном тайнике души моей больной?
Какие озарит в ней бездны и туманы?
Какие призраки поставит предо мной?
 
 
Что вновь она создаст? Что прежнее разрушит?
В какую глубину свой бросит взор немой?
Всё – тайна в ней! Но страх томит меня и душит
Пред этой шепчущей и зрячей темнотой.
 
 
О сон, покрой меня ревнивыми крылами!
О бред, зажги вокруг победные лучи!
Явись, желанный лик, и стань перед очами,
Чтоб тьмы мне не видать… О ночь, молчи, молчи!
 
<1894>
199. «Не в ласке девственной лазури…»
 
Не в ласке девственной лазури
И не в лобзаньях тьмы ночной —
В огнях грозы и в стонах бури
Мне внятен вечности покой.
 
 
Сквозь шум и вихрь стихий мятежных,
Сквозь знойной страсти вопль и бред
Ясней он шлет с высот безбрежных
Свой всепрощающий привет.
 
 
И чем больнее буря стонет,
Чем злее страсть, безумней сны,
Тем безвозвратней, глубже тонет
Душа в блаженстве тишины!
 
<1894>
200. «В моей душе уж вечереет…»
 
В моей душе уж вечереет,
Последний гаснет отблеск дня,
И близкой ночи сумрак веет
Струей холодной на меня.
 
 
Но встреча с юностью счастливой,
Ее веселье, смех и шум
Порой живят волной шумливой
Печальный мрак вечерних дум.
 
 
Участным взором я встречаю
Ту мимолетную волну
И, ей любуясь, вспоминаю
Свою далекую весну.
 
<1894>
201. В САДАХ ИТАЛИИ
 
Если ждет твое сердце любви – поспешай
В тот излюбленный солнцем, пленительный край,
Где у склонов цветущих прибрежий и гор
Расстилается моря лазурный простор,
Где красу юных пальм сторожит кипарис,
Где с землей небеса в томной неге слились.
 
 
Там недвижной теплынью окутанный день
Будет нежить мечтаний беспечную лень;
А крылатая, черная южная ночь
Обоймет… обольстит… и умчит тебя прочь
От забот и боязни, сомнений и слез
В звездный мир воплощенья несбыточных грез.
 
 
Этот мир… он – порыв, он – безумье, он – бред!
Ни минувшего в нем, ни грядущего нет!
Он, лобзая, молчит, потому что нет слов,
Чтобы выразить зной его пламенных снов;
К жизни робкого сердца, объятого тьмой,
Он прильнет лишь на миг… Но тот миг – будет твой!
 
<1903>
202. «В сонме поздних теней ты желанной звездой…»
 
В сонме поздних теней ты желанной звездой
Мне блеснула на миг – и пропала.
Эта ласка мечты, эта радость тобой
Словно песня в душе прозвучала.
 
 
Прозвучала и смолкла… И звук ее слов
Замер в далях ночных сновидений —
И опять надо мной лишь немых облаков
Пролетают тревожные тени.
 
 
В них луча твоего уж глазам не найти;
Кроткой песни потеряны звуки;
Умирая, слились и привет, и «прости»
В призрак встречи, любви и разлуки.
 
 
Но не властен я сердца мятеж превозмочь,
Жгучий пламень под пеплом таится,—
И тоска по тебе, как заря во всю ночь,
Не дает ни забыть, ни забыться!
 
<1904>
С. А. АНДРЕЕВСКИЙ

Сергей Аркадьевич Андреевский родился 29 декабря 1847 года в селе Александровка Славяносербского уезда Екатеринославской губернии. Отец его, Аркадий Степанович Андреевский[57]57
  В своей автобиографии, говоря об отце, Андреевский упомянул о том, «что единственное произведение… отца – фельетон „Пятигорск“, в котором появилось первое известие о смерти Лермонтова, отмечено Белинским (Соч. Белинского, т. V, стр. 347)». – ПД.


[Закрыть]
, был председателем Екатеринославской казенной палаты; мать, Вера Николаевна, рожденная Герсеванова, принадлежала к родовитой и влиятельной по своим связям дворянской фамилии.

До девяти лет Андреевский жил на попечении своей прабабушки в большом барском доме, стоявшем на берегу Донца, в живописном селе Верхняя Гора, недалеко от Луганска. В доме было много дворни из крепостных – дворецкий, ключник, староста, нянька, прачка, булочница, птичница, коровница и т. п. Андреевский в раннем детстве застал еще нетронутый крепостной быт с его характерным колоритом.

Свою семью – отца, мать, сестру и братьев – Андреевский впервые увидел лишь при поступлении в Екатеринославскую гимназию. После окончания гимназического курса он, по решению отца, поступил на юридический факультет Харьковского университета. Студенческие годы Андреевского совпали с полосой общественного подъема 60-х годов, широким распространением просветительских идей в среде университетской молодежи. Андреевский писал впоследствии в «Книге о смерти»; «Всюду царствовали „положительное знание“ и „материя“. И мне было до слез жалко моего единого бога с его простым сотворением мира, с его незабвенными Адамом и Евой и первыми „земледельцами“… А кроме того, еще совсем недавно: Гете, вопрошавший „всесильного духа“, Байрон, грозивший небу, Пушкин, гармоничный, пылкий, душевный и глубокий, Лермонтов с его „Демоном“, с его взыванием к облакам и звездам, – куда же все это девалось!..» [58]58
  С. А. Андреевский, Книга о смерти (Мысли и воспоминания), Л., 1924, с. 116–117.


[Закрыть]
. В письме от 24 мая 1886 года к С. А. Венгерову Андреевский отметил, что он окончил университетский курс в 1869 году, «в самый разгар писаревского влияния», которое надолго отбросило его «от прежних литературных кумиров»[59]59
  ПД.


[Закрыть]
.

В 1870 году Андреевский начал службу по судебному ведомству и назначен следователем в Карачев. В том же году, вопреки желанию своей властной матери, он женился на любимой девушке из бедного семейства и совершенно лишился материальной поддержки со стороны родителей.

При содействии А. Ф. Кони, с которым близко сошелся Андреевский, он поступил на должность товарища прокурора окружного суда сначала в Казани, а потом в Петербурге. В столичной прокуратуре тогда было немало блестящих имен, и «между ними, – отмечает А. Ф. Кони, – видное место занимал и Андреевский»[60]60
  А. Ф. Кони, С. А. Андреевский (По личным воспоминаниям). – В кн.: С. А. Андреевский, Книга о смерти (Мысли и воспоминания), Л., 1924, с. 11.


[Закрыть]
.

В 1878 году успешно начатая карьера Андреевского-прокурора оборвалась из-за его отказа выступить обвинителем по делу Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Условием своего выступления на суде Андреевский ставил осуждение некоторых беззаконных распоряжений Трепова, а также выяснение политических мотивов совершенного против него акта. В такой постановке обвинения молодому прокурору, было отказано, а после оправдания Веры Засулич судом присяжных Андреевский был уволен от должности прокурора и перешел в сословие адвокатов. Адвокатской деятельностью Андреевский занимался много лет и завоевал себе репутацию талантливого юриста, владеющего всеми тонкостями психологически мотивированной защиты. Книга С. А. Андреевского «Защитительные речи» (1891) в свое время пользовалась успехом не только в судейском мире и выдержала пять изданий (последнее – «Драмы жизни», Пг., 1916). Собрание речей Андреевского ценил, например, А. П. Чехов: «Для меня речи таких юристов, как Вы, Кони и др., представляют двоякий интерес. В них я ищу, во-первых, художественных достоинств, искусства и, во-вторых, того, что имеет научное или судебно-практическое значение»[61]61
  А. П. Чехов, Собрание сочинений, т. 11, М., 1956, с. 544.


[Закрыть]
. Кстати, в том же письме А. П. Чехов упомянул и сборник стихотворений Андреевского, который он прочел с большим удовольствием. «Стихи Ваши целое лето лежали у меня на круглом столе, и их читали целое лето я и все, кому случалось подходить к оному столу»[62]62
  А. П. Чехов, Собрание сочинений, т. 11, М., 1956, с. 543.


[Закрыть]
.

Видимо, речи Андреевского понравились А. П. Чехову несколько больше, чем его стихи; во всяком случае он отозвался о них с большим воодушевлением.

По собственному признанию Андреевского, до тридцати лет он не написал ни одного стихотворения. Первыми его «упражнениями в рифме» был перевод «Ночей» Альфреда Мюссе, затем Андреевский написал несколько оригинальных стихотворений и, неожиданно для себя, решил переложить стихами отрывок Тургенева «Довольно». «Переложение тургеневского „Довольно“ на стихи есть, конечно, дерзость, – писал потом Андреевский, – но дерзость идолопоклонника. Я восхищался этим отрывком еще в детстве и уже тогда подслушал в его прозе какой-то особый, скрытый ритм»[63]63
  С. Андреевский, Стихотворения. 1878–1887, изд. 2, СПб., 1898, с. V–VI.


[Закрыть]
. Стихотворная вариация Андреевского на тему «Довольно» стала известна Тургеневу, он отметил, что стихи эти «большей частью очень звучны и красивы – у г-на Андреевского несомненный талант», однако просил не печатать переложение, поскольку в оригинале были выражены когда-то слишком личные, субъективные чувства и воспоминания, меньше всего предназначенные для публики. «Мне было бы жутко, – заключал Тургенев, – если б все это опять всплыло наружу. Да и в самом г. Андреевском настолько собственного фонда, что ему не для чего занимать у других и писать комментарии на чужие темы»[64]64
  И. С. Тургенев, Письма, т. 12, М. – Л., 1966, с. 322.


[Закрыть]
. Просьба Тургенева была исполнена[65]65
  Стихотворное переложение «Довольно» при жизни Тургенева оставалось ненапечатанным, но в 1884 году по просьбе А. Ф. Кони оно все же увидело свет на страницах «Вестника Европы» (1884, № 1).


[Закрыть]
. В письме к М. М. Стасюлевичу в 1878 году он еще раз отметил молодого поэта и просил сообщить Андреевскому от своего имени, что «при его таланте ему непременно следует продолжать свою стихотворную деятельность»[66]66
  И. С. Тургенев, Письма, т. 12, с. 327.


[Закрыть]
.

Андреевский исполнил этот завет лишь отчасти: профессиональным литератором он не стал, но продолжал свою стихотворную, а также критическую деятельность, совмещая ее с активной судебной практикой.

На всю жизнь Андреевский сохранил двойственное отношение к миру, сочетавшее общественную активность универсанта-шестидесятника и философский пессимизм, настроения тоски и разочарования, особенно характерные для русского общества конца 70-х – начала 80-х годов. В темную посленекрасовскую пору русской поэзии эти настроения получили определенный общественный резонанс, и безнадежно-меланхолическая лирика Андреевского была воспринята современниками как эхо унылого времени.

 
«Но где укрыться? Мир – могила.
Мне жизнь бесцельная постыла.
Где прежний блеск, и шум, и рай?»
Сказало эхо: «Умирай!»
 

Эти строки, переведенные Андреевским из Франсуа Коппе, точно соответствовали его собственному умонастроению.

В августе 1881 года, вскоре после убийства Александра II и казни первомартовцев, Андреевский написал политическое стихотворение «Петропавловская крепость», в котором подводится общий безнадежный итог кровавого «турнира» между самодержавием и его противниками. Стихотворение это ни при каких обстоятельствах в то время не могло быть напечатано, и автор читал его в узком кругу друзей и доверенных лиц. Прямые знаки политической современности, отчетливо сказавшиеся в стихотворении «Петропавловская крепость», в лирике Андреевского, как правило, отсутствуют, но ее философское и эмоциональное содержание целиком определяется политической и духовной атмосферой 80-х годов.

Оригинальные и переводные стихотворения Андреевского, печатавшиеся с конца 70-х годов в «Вестнике Европы», «Деле» и других журналах, обратили на него внимание читателей и критики. Однако лишь в 1886 году, после больших колебаний и сомнений, С. А. Андреевский решился выпустить первый сборник своих стихотворений («Стихотворения. 1878–1885», Пб., 1886), по существу единственный в его поэтической биографии.

Еще до выхода в свет первого сборника стихотворений Андреевского его имя упоминалось в общих, обзорах новейшей русской поэзии, среди которых самим поэтом в автобиографии был отмечен очерк В. Чуйко, вошедший в его книгу «Современная русская поэзия в ее представителях» (Пб., 1885). Появление сборника вызвало довольно многочисленные отзывы в печати[67]67
  «Вестник Европы», 1886, № 3; «Северный вестник», 1886, № 8; «Новости», 1886, 29 января; «Новое время», 1886, 6 февраля; «Новь», 1886, 15 февраля; «Живописное обозрение», 1886, 16 марта, и др.


[Закрыть]
. Несколько позднее С. А. Венгеров следующим образом охарактеризовал эти критические отклики: «Критика встретила „Стихотворения“ А<ндреевского> довольно сдержанно, но отвела, однако же, автору их видное место в ряду современных поэтов»[68]68
  С. А. Венгеров, Критико-биографический словарь русских писателей и ученых, т. 1, Пб., 1889, с. 546.


[Закрыть]
.

В предисловии ко второму изданию этого сборника (1898) Андреевский признавался: «Вот уже десять лет я не пишу стихов и никогда более к ним не возвращусь». Очевидно, сам автор сознавал, что время его поэзии миновало[69]69
  По поводу этого предисловия едко иронизировал в своей статье П. Ф. Якубович, охарактеризовав Андреевского как певца «изящных чувств и приличных мыслей», как поэта с «неглубокой, чисто салонной меланхолией и внешним, опять-таки чисто салонным изяществом» («Русское богатство», 1898, № 1, отд. «Новые книги», с. 38).


[Закрыть]
.

Не меньший интерес, чем стихи, представляют литературные очерки и статьи Андреевского о русских писателях (Баратынском, Достоевском, Гаршине, Некрасове, Лермонтове, Льве Толстом), собранные в книге «Литературные чтения» (Пб., 1891). Эти статьи были произведениями оратора и критика одновременно, так как возникали в результате, серии докладов и лекций, прочитанных в разных публичных собраниях и на заседаниях «Литературно-драматического общества» в Петербурге. Постоянными оппонентами Андреевского в этих чтениях были Я. П. Полонский, К. К. Случевский, Д. С. Мережковский. В своей нашумевшей книге «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» Мережковский оценил критические этюды Андреевского выше его поэтических произведений: «В его стихотворениях есть иногда женственная прелесть и грация, но все-таки он более самостоятельный и оригинальный художник в своих критических работах. Его превосходные монографии русских писателей – Тургенева, Лермонтова, Баратынского, Некрасова, Достоевского – похожи на портреты, набросанные быстрыми, воздушно-легкими штрихами карандаша, но удивительные по живому сходству с оригиналом, изящной простоте и проникновению в личность писателя»[70]70
  Д. С. Мережковский, О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы, Пб., 1893, с. 94–95.


[Закрыть]
. Свои «Литературные очерки» в третьем и четвертом изданиях (1902 и 1913) Андреевский дополнил новыми работами. Среди его статей выделяется этюд о «Братьях Карамазовых» (1891), написанный ранее известной книги В. В. Розанова о том же романе и повлиявший на многих авторов, писавших о Достоевском.

Сформировавшийся в 80-е годы и близкий во многом по своему умонастроению новым поэтам, Андреевский, однако, не разделял их формальных исканий. Андреевскому принадлежит, в частности, довольно резкая статья «Вырождение рифмы (Заметки о современной поэзии)», весьма скептически оценивающая реформу русского стиха, предпринятую после Некрасова. Не случайно с ответом на эту статью выступил Валерий Брюсов, решительно отклонивший упреки Андреевского в том, что «новые поэты» хотят «растрепать романтический стих». «Он заявляет о смерти стиха вообще, – возражал Брюсов, – так как иного стиха и представить себе не может»[71]71
  Валерий Брюсов, Ответ г. Андреевскому. – «Мир искусства», 1901, № 5, с. 247. С этой статьей Андреевского пространно полемизировал и Н. Михайловский (см.: «…г. Андреевский, вырождение рифмы и „Мир искусства“. Поэт, критик и оратор». – «Русское богатство», 1901, № 9, с. 21–43).


[Закрыть]
.

Скончался Андреевский от воспаления легких 9 ноября 1919 года в своей петроградской квартире.

В 1924 году была издана «Книга о смерти» Андреевского (подготовленная к печати А. Ф. Кони), прихотливо соединяющая воспоминания о детстве и юности с пессимистическими размышлениями о бренности всего живого.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю