Текст книги "Не искавшие приключений (СИ)"
Автор книги: Дикая Яблоня
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
– И еще три ха-ха много раз! Все остальные тоже любят детективы. Перед вами, сударыня, – я торжественно воздела палец. – председатель крупнейшего в Бергюзе фан-клуба дамы Карнеолы Миллер. И ее персонажей, разумеется. Мой любимый герой – Незнакомка В Сиреневом, хотя тетушка Эдна Альфере и сержант Перро тоже прекрасны.
О том, что последний раз я была председателем еще в колледже, пришлось скромно умолчать.
– Ого! – она явно была впечатлена. – Кстати, я – Го… ах, ну да. Ты уже знаешь.
– Авлониа Алекзандер Ронда. Можно просто Авла.
– Алекз… Это ж мужское имя!
– Так я им и не пользуюсь, – и очень не люблю о нем распространяться. Но, после того, чему я стала свидетелем, Гортензия заслуживала встречной искренности. – Родители ждали сына, – пояснила я как можно небрежнее.
– Я смотрю, здесь не одну меня совсем не ждали, а? – криво усмехнулась моя новая знакомая. – Не притворяйся, что не поняла суть моей семейки, а то я обижусь. Видела нашу мать? Так вот, она – единственное, что у нас общего. А нас, на минуточку, – семеро. И еще двое – на муниципальном кладбище. Ладно! – вдруг перебила она сама себя. – Давай-ка, я провожу тебя обратно на твой левый берег! Уже поздно, а в наших местах… тихо и спокойно. Как в могиле.
Места с приближением вечера и в самом деле выглядели все менее дружелюбно. Нет, никто никого не грабил в подворотне. Не доносились отголоски семейных драм из окон домов. Но и благополучием округа не веяла. Хоть бы какой-нибудь старик вышел на прогулку с собакой, или дети затеяли шумную игру! Но прохожие торопливо покидали улицы, казалось бы – безо всякой причины, ведь дождь в кои-то веки не просто стих, но прекратился совсем. Я мысленно одернула себя: безо всякой причины, если забыть о белеющей в сумерках громаде проклятых руин. А такое забыть, увы, невозможно.
– Детектив обнаружил еще одну загадку! – это звучало глупо, но спросить напрямую было бы просто невежливо. Надо хотя бы подготовить собеседницу.
– Ладно, давай свою загадку, – улыбнулась собеседница.
– Почему ты не переедешь отсюда?
Гортензия помрачнела. Несколько минут мы шли в полной тишине, и я уже начала придумывать извинения, когда она вдруг остановилась и обернулась ко мне:
– Думаешь, я не пыталась? Через час, максимум – несколько она объявится у меня на пороге вместе со всеми младшими и устроит сцену: "Как я посмела бросить ее, какая я неблагодарная, бла-бла-бла, впишите самостоятельно". Варианты – вернуться к ней, или оставить их всех у себя. В единственной комнате? С ее-то замашками королевы в изгнании? И потом, деньги все равно нужно давать, так уж лучше я сама прослежу за ними. Иначе к концу недели она задолжает всей округе.
– Но почему вы хотя бы не переберетесь подальше от проклятого храма?
Гортензия засмеялась так, будто я сказала что-то невероятно веселое. При этом лицо у нее было настолько невеселое, что сделалось неуютно и даже немного жутко.
– Может быть, потому что мы уже перебрались?
* * *
С изрядным опозданием до меня дошло, что защитить Гортензию перед Люути – весьма непросто. Речи быть не могло о том, чтобы она знала то, что узнала я. Перебирая всевозможные аргументы, отвечая на реплики невпопад, роняя с вилки картошку, я ждала, когда Гортензия появится в столовой, но она так и не появилась. Разговор опять завертелся вокруг нового правителя. В этот раз девушки не выдержали, ведь в газетах был напечатан портрет. Нынче Канцлеру икалось за то что он «какой-то старенький – сорок лет, кошмар!», «какой-то бледненький – не туманник ли, часом?» и «какой-то злой, ах, ну да, он же политик».
– А по-моему, он милый, – застенчиво сказала Мышка, покраснев по обыкновению. Люути бесцеремонно выдернула дешевую газету из ее рук, посмотрела и расхохоталась:
– Ну и дуры. Я по этой серой кляксе даже не могу понять, человек на картинке, или тролль, а вы – ста-а-аренький, бле-е-едненький… Видели его живого? Нет? А раскудахтались-то!
Трудно сказать, что почувствовали остальные, но лично мне захотелось поаплодировать. Все-таки она может быть не просто нормальной, но даже вполне разумной. К остановке омнибуса после работы мы пошли вместе.
На левобережном мосту Равенстена, почти у самых ворот, перегородив движение, стояла черная бронированная карета без окон. Не нужно было даже смотреть на опознавательные знаки – так может встать только полиция. Карету сопровождало внушительное конное подкрепление.
Боги, что могло случиться в замке?! И какой же, должно быть, опасный этот преступник!
Не одну меня интересовали подобные вопросы: поодаль, на мосту за шлагбаумом собралась толпа зевак. Я машинально отметила, что полиция не торопится их разогнать. А что, если преступник опасен магически? Возмутительная халатность!
– Пойдем, пойдем скорее отсюда, – я потянула Люути за руку.
– Погоди! – она вырвалась. – Ты только глянь!
Двое рослых гвардейцев вывели из ворот человека в наручниках. Нет, даже не наручниках – уж я-то знаю, как они выглядят – самых настоящих кандалах с массивной цепью и грузом. Кандалы тащил третий гвардеец, потому что преступник просто не мог бы. Девушка. Высокая светловолосая девушка, она шла, спотыкаясь, всхлипывая, без конца повторяя: "Я ничего дурного не сделала…" Мне понадобилось несколько секунд отчаянного моргания, прежде чем в голове уложилось, что преступник – Гортензия.
Рядом со мной шумно выдохнула Люути:
– Дела-а-а… Я была уверена, что новый босс выгонит эту дрянь, но чтобы так…
Прежде чем Гортензию запихнули в карету, она последний раз вскрикнула «Я ничего не сделала!» Так уж получилось, что наши взгляды встретились. Ничего фатального, ничего драматичного, и вселенная не замерла, и замковые вороны в воздухе не зависли. Летали себе по делам, и продолжили летать. Но у меня вдруг отлегло от сердца: если я со своими жалкими 4,2 увидела, что она – не преступник, то судебный правдовидец наивысшего уровня восстановит справедливость в два счета.
* * *
Давненько я так тщательно не готовилась к походу в гости. Лучший костюм, лучшие туфли – отремонтированы, хорошо все-таки иметь работу – и, разумеется, любимейшая моя шляпка: лютецианская, с крошечной искусственной свеклой, точь-в-точь, как у Незнакомки В Сиреневом. И не важно, что я отправляюсь не в Новые Пределы, а всего лишь к тетушке. Все. Больше ей не сватать меня за кого попало – я теперь человек самостоятельный!
Едва ли ни с порога тетушка принялась расспрашивать, что такого ужасного приключилось в замке.
Лучше бы спросила, кекс я хочу, или пирожное. Пользуясь тем, что она не спросила, я взяла и того, и другого, и побольше. Да, теперь я имею право. И только подвинув к себе чашку, я задумалась, что же случилось ужасного. Одна из девушек засунула на спор в машинку подол, отпечатала на нем свое имя и была поймана госпожой Колотушкой. Получила грандиозную выволочку и штраф в размере недельного жалования. В столовой сломалась вафельница, Люути расстроилась и на всех наорала. Ах, да, еще удручающий инцидент с Гортензией, но тут-то уж точно ничего страшного. Наверняка перед ней уже десять раз извинились и отвезли домой. Может быть, даже заплатили компенсацию. Было бы логично, одни только кандалы чего стоили. Это не страшно, а грустно: то, как иногда ошибается наша доблестная полиция.
Пока я так размышляла, тетушка принесла вечерний номер 'Вестей" и ткнула пальцем в передовицу:
– Только не говори, что ничего об этом не слышала!
Пробежав по строчкам глазами, я поймала себя на мысли, что слова просто не укладываются в голове. С каких пор «Вести Бергюза», самая уважаемая газета в стране, публикует подобную чушь? Это вам не возвращение Пенькового Душителя, а настоящая фальсификация. Ничто из того, в чем обвинили Гортензию, не могло быть правдой. А обвиняли ее, ни много, ни мало, в государственной измене и покушении на главу правительства. Я опомнилась лишь когда цапнула зубами чашку вместо пирожного.
– Что ты скажешь? – нетерпеливо воскликнула тетушка.
– Младшим клеркам о заговорах не докладывают, – покачала я головой, бессмысленно разглядывая трещину на фарфоре.
Газета так и осталась у меня, а я даже этого не заметила: извинилась перед тетушкой, добрела до дома, упала на стул в кухне, и только тут увидела, что все еще сжимаю листки в руке. Пальцы разжались так, будто в них было что-то очень жгучее и очень мерзкое. Измятая газета лежала передо мной. Статья на первой странице снова и снова притягивала взгляд.
– Что за чудовищный бред!
"Его сиятельство Канцлер, а также первый секретарь Канцлера не стали жертвами покушения только чудом. Благодаря продолжительности заседания Палаты эрлов, они возвратились в кабинет его сиятельства позднее, чем рассчитывал негодяй-злоумышленник…" Далее – абзац о том, что негодяй на самом деле – негодяйка, и рассуждения на тему "каким милым и безобидным может прикинуться зло".
Я почувствовала, что тошнота подкатывает к горлу.
"План покушения поражает своей изощренностью. Газообразное ядовитое вещество, растворенное в воздухе, убивает людей мгновенно, не оставляя следов, которые способны обнаружить полицейские маги. Жертвами покушения пали двое гвардейцев, второй секретарь его светлости, а также тролль– курьер. Последний, в силу особенностей физиологии, оставался в живых несколько минут. Он успел рассказать, что произошло, и скончался. Гортензия Го'ршковиц, двадцати лет, уроженка Ландрии, личная машинистка его светлости, перенесла покушение без каких-либо последствий для здоровья. Каким образом ей это удалось, подозреваемая умалчивает. Судебный правдовидец, дважды выполнив процедуру проверки, распознал высокий уровень вины. Суд над государственной преступницей состоится завтра. Казнь состоится…"
Строчки поплыли перед глазами. Казнь?! Получается, ее даже не попытаются оправдать?
Что?! Что этот идиот-прадовидец в ней разглядел?! Если даже такое убожество, как я, видит невиновность, у него, просто-напросто, должно было полыхать перед глазами алым пламенем: "НЕ-ВИ-НОВ-НА!"
Это неправда. А если это неправда, значит… Но что, собственно говоря, это может значить?.. Это же политика. А мы, простые смертные, должны держаться от политиков как можно дальше.
Ноги сами понесли меня в комнату. Не слишком хорошо соображая, что именно попадается под руку, я принялась швырять вещи в саквояж.
– Если невинную, словно младенец, Гортензию казнят, что сделают с человеком, который просочился в замок по чужим документам? Горите вы огнем со своим замком, Канцлером, воронами и политикой! Особенно – политикой! А я сейчас куплю на последние деньги билет в Новые Пределы. В один конец, как это сделала Незнакомка В Сиреневом. У меня есть шляпка со свеклой, как у нее. И – да! вот возьму сейчас, и накрашу глаза, как она!
Трясущимися руками я выбрасывала вещи из комода, пока не отыскала на дне нижнего ящика мамин несессер. Несколько мгновений бессмысленно перебирала баночки и коробочки. Наконец нашла подобие крошечного школьного пенала с маленькой щеточкой и квадратиком черной краски. Краска почти совсем засохла, но ее удалось размазать мокрым пальцем.
– Сейча-а-ас! – пригрозила я всему Сущему и ринулась к зеркалу над комодом. На мгновение застыла, соображая, что делать дальше. Гм. Щетка похожа на зубную, так? Значит, действуем по тому же принципу!
– А-а-а!!! Маятник вам… всем… в…
Нет. Я все же раскрашу эти чертовы ресницы. Нужно только зеркало поменьше, и чтобы руки не дрожали. А еще хорошо бы склеить глаза пластырем, чтоб не моргали.
Вторая попытка провалилась уже по вине карманного зеркальца: стоило поднести его к лицу, коварная стекляшка запотела. Щетка с краской снова угодила не по адресу. И снова – весьма болезненно. Так. Видимо, пластырь нужен не только в глаза.
– Стоп. Что я сейчас сказала?.. Я знаю, как оправдать Гортензию! Держись, Гортензия! Незнакомка В Сиреневом никогда не сдается, чем я хуже?
Уйти удалось недалеко – до площадки третьего этажа. Там здравомыслие наконец победило истерику:
Кто ты такая, Авлониа Ронда? Никто, ничто и звать никак. А значит, тебе не поверят.
Истерика отступила, вместо нее навалилась апатия. Очень хотелось поплакать, но здравый смысл тихонько подсказал, что с раскрашенными глазами этого закончится плохо. Я плюхнулась на ступеньки и закрыла руками лицо.
– Кхм, – вежливо кашлянул кто-то рядом. Моя нижняя соседка, дама Элла-Кармила, возвратилась с вечерней прогулки.
– Ой, божечки! – всплеснула руками ее горничная. Сама соседка лишь покачала головой. Она чего-то ждала. Наверное, надо было что-то сказать.
– Гортензию повесят. Она невиновна. Но они не станут меня слушать.
Дама Элла-Кармила шагнула ко мне, положила руку на плечо, и с удивительной для такой хрупкой женщины силой дернула, заставив подняться.
– Идемте со мной! – приказала она.
* * *
В прошлый раз меня пригласили не дальше прихожей. В этот раз я увидела комнаты. Трудно сказать, что я ожидала увидеть. Пожалуй, судя по пеньюару хозяйки – множество искусственных цветов, думочек и аляповатых статуэток с котятами. Думочек не было вовсе. Цветов оказалось немного, и все – живые: чудесные, искусно подобранные букеты. Статуэтка попалась на глаза лишь одна – на каминной полке: изящная балерина застыла на кончиках пальцев, вскинув руки так, слово хотела взлететь. Они были повсюду, эти балерины – на портретах, плакатах, миниатюрах. Фея Жасмин, принцесса-лебедь, Бессмертная Весна. Я открыла рот, чтобы спросить, кто эта прекрасная танцовщица.
– Не ожидали? – тихо засмеялась дама Элла-Кармила. Я закрыла рот, громко щелкнув зубами. Прикушенный язык оказался очень кстати: не дал опозориться. С грандиозным опозданием логика недоделанного детектива подсказала, что странная палка вдоль стены напротив камина – вовсе не поручень для стариков, которые только вдоль стен и ходят. Теперь я была готова поверить, что моя почтенная соседка, с ее осанкой и грацией, до сих пор упражняется у станка.
– Ваша Гортензия – та самая, о которой трубят все газеты, – дама Элла-Кармила не спрашивала – она констатировала. – И вы, вопреки всем газетам, считаете, что она невиновна.
– Газеты ни при чем, я видела невиновность, а уж если с моим уровнем видно… это либо ошибка, либо что-то намного хуже!
– Ах… такой случай был бы идеален для Жана! – воскликнула моя соседка, опустилась на диван и похлопала по нему, приглашая сесть рядом. – Знаете, кто такой назначенный защитник?
– Гм, да… он защищает тех, кто не может позволить себе выбирать адвоката…
– …или тех, кого никто не хочет защищать по своей воле. Убийц. Грабителей. Изменников тоже можно, как вашу подругу, – дама Элла-Кармила грустно усмехнулась. – Его проклинали, ненавидели, а он все равно продолжал. Работа свела мужа в могилу. Но прежде чем сыграть в ящик, – добавила она неожиданно радостным тоном. – Жан устроил всем тот еще подарочек. Оч-чень в его духе. Давайте-ка, милочка, ступайте в соседнюю комнату и возьмите в шкафу "Ландрийское Право", тринадцатый том.
Я подчинилась. Шкаф в соседней комнате был забит книгами по юриспруденции, очевидно – наследством покойного супруга дамы Эллы-Кармилы. Увесистые тома "Ландрийского Права" – черные, с более чем скромным тиснением – отыскались сразу. Хотя нет – увесистыми были не все, тринадцатый оказался тоньше других. Под заголовком мелким шрифтом значилось: "Новейшие дополнения".
– Я так и не решилась продать их… – дама Элла-Кармила погладила книгу, словно живое существо, и принялась листать. – Вот оно! Прецедент Жана Русселя. – она постучала пальцем по странице. – Если видеть истину – ваша способность, можете смело ссылаться на Жана: вас обязаны допустить к защите. Но как вы построите эту защиту, зависит только от вас.
В порыве благодарности я крепко обняла старушку. Запоздало смутившись, промямлила что-то вроде «пасиб». Она снова улыбнулась:
– Защитите свою подругу! Пусть Жан порадуется еще разок, где бы он ни был.
Прижимая книгу к груди, натыкаясь на мебель, я бросилась ко входной двери. Дверь преградила горничная, протягивая мне мокрую салфетку.
– А?..
– У вас по всему лицу чернила, барышня Ронда, – с неодобрением пояснила она. – И на ушах тоже.
* * *
Ночь прошла над тринадцатым томом «Ландрийского Права» и закончилась падением в это право лицом. Если будильник и прозвонил, то не для меня, и не в этой вселенной. Хорошо, что зная себя, я завела две штуки, и поставила второй в пустое ведро. Плохо, что этот второй почему-то прозвонил, когда ему захотелось, а не когда мне понадобилось.
Пассажиры омнибуса вдоволь повеселились, наблюдая акробатический этюд "Авла причесывается на полном ходу". О том, что костюму и блузке – вторые сутки, да еще с ночевкой, я старалась не думать.
Нужно было собраться с мыслями. Даже вооруженная «Прецедентом», даже продумав и мысленно повторив двадцать раз, что скажу судье, я могла просто-напросто не прорваться в зал суда. Ведь совершенно очевидно, что Гортензию хотят засудить и казнить, сделав публичным примером. Оттого и зевак на мосту не разгоняли. Потому и казнь заявлена ни где-нибудь, а на площади Четырех Рынков, где вешают лишь настоящих монстров: серийных убийц и тому подобных. Сделать примером чего? Примером для кого? Над этими загадками я биться не собиралась: хватало проблем по-насущнее.
– Не раскроете ли нам тайну, барышня Ронда: вы заболели, влюбились, или все сразу?!
Колотушка брезгливо махала перед моим лицом листами, которые я сдала несколько минут назад. Большинство машинисток поддержало начальницу угодливым смехом. Кое-кто посмотрел на меня с сочувствием, но лишь немногие. Как отреагировала Люути, я не разглядела.
– Переделать! Не пойдете на перерыв, пока не выполните работу.
Как же некстати! Гори она огнем, эта работа, но, если я встану и уйду прямо сейчас, у меня отберут пропуск. И тогда я точно не доберусь до зала суда.
Оплошность стоила мне всех малых перерывов до самого обеда. Что ж, по крайней мере, на обед меня отпустили. Ха! Прощайте, госпожа Колотушка! Удачи вам с менее больными и влюбленными. Наконец я могла приступить к финальной части плана. Теперь нужно лишь незаметно ускользнуть. Так. С чего это Люути направляется прямо ко мне?
– А я знаю, почему ты ведешь себя, как ненормальная, – подмигнула она мне, словно лучшей подруге. – Переживаешь из-за той стервы, которую завтра повесят. Знаешь, что тебе нужно?
Мне очень-очень нужно, чтоб ты от меня отстала, злая ты дрянь. Еще мне немножечко нужно стукнуть тебя промеж глаз «Ландрийским Правом», но это не обязательно.
– Тебе нужно посмотреть, как будут судить эту паразитку. Тогда ты сама поймешь, что она кругом виновата. Наверняка полегчает. Идем. Покажу одно местечко, откуда все видно.
Матерь Сущего услышала мою молитву! Причем не только услышала, но и ответила, проявив при этом нетривиальное чувство юмора. Хотя – чему я удивляюсь: если вспомнить Новейшее Писание, у нее это не впервые.
Люути долго вела меня разными коридорами и лестницами – сама бы я непременно заблудилась – пока очередной поворот коридора, обшитого мореным дубом, ни привел нас к нужной двери. И гвардейцу. Уронив челюсть не меньше трех раз, я пронаблюдала, как Люути кокетничает с молодым гвардейцем. «Не положено!» – мотал он головой. «Ну, пожа-а-алуйста,» – канючила Люути, игриво улыбаясь. Наверное, все дело было в том, что юноша приходился ей земляком: среднего роста, коренастый узкоглазый брюнет. Что ж, логично. Должна быть где-то на свете страна, в которой Люути – красивая.
– Ладно. Но чтобы ни звука! – поддался таки на уговоры земляк.
– Пошли! – обернулась ко мне Люути. – Поглядим, как зароют эту стерву!
Нет. Нет и не будет на свете страны, в которой Люути – добрая и терпимая. А ведь злобными не рождаются. Как же ее угораздило?..
* * *
Галерея, на которой мы оказались, опоясывала поверху весь зал. Она была едва ли ни под самым потолком: перегнись через перила, протяни руку, и достанешь до древних ландрийских знамен, что свисают с черных от времени балок – наследие Войны, изодранное, прожженное, и – вот незадача! – ужасающе пыльное.
– Тихо ты! – прошипела Люути. – Не вздумай! Чеши переносицу, меня бабка научила. Помогает, чтоб не чихать в засаде.
В засаде?.. Кто же ты такая на самом деле, сердитая на всех северянка? Жаль. Мне действительно жаль, что к концу этого дня ты станешь считать меня врагом. Но по-другому, увы, не получится.
И все-таки я – бесконечно везучая! Суд начался раньше, чем было объявлено. Хотя – разве можно назвать этот фарс судом? К чему в зале столько гвардейцев – они опасаются, что подсудимая озвереет и перекинется в монстра? А представителей прессы сколько! Для них и перекидываться не обязательно – вон, как строчат в блокнотах: наверняка у Гортензии уже есть хвост, рога и опыт пожирания младенцев.
– Подсудимая, встаньте!
Зазвенели цепи. Бледная, как самая лучшая бумага в нашем отделе, Гортензия пыталась подняться со скамьи, но у нее не получалось. Гвардеец приблизился и поднял часть ее кандалов.
Да они совсем с ума посходили! Что к ней прицеплено – якорь линкора?!
– Вы обвиняетесь…
– Прецедент Русселя!!! Пчхи!
Вот он, мой звездный час. Хотя он скорее чертовски пыльный, чем звездный.
Гвардейцы в зале пришли в движение. Журналисты застрочили в блокнотах с удвоенной силой.
Ой-ей… Что, если меня даже теперь не послушают?.. Ну, нет! Я зашла слишком далеко, чтобы сдаваться!
– Преце… чхи! Прецедент Русселя, ваша честь!!!
– Ты рехнулась, или башкой ударилась? Заткнись сейчас же! – Люути смотрела на меня со смесью страха и изумления.
О, нет! Я не заткнусь. Меня услышат. Может быть, я не умею красиво визжать, но вещать на большую аудиторию меня научили.
– Прецедент Русселя! – крикнула я в третий раз. Дверь на галерею распахнулась. Ого! Сколько же за мной прислали гвардейцев – дюжину?
– Я не с ней! Я не с ней! – повторяла Люути, забившись в угол.
Размахнувшись, я метнула "Ландрийское Право" в зал суда.
Вот вам ваши законы.
* * *
– Вы отдаете себе отчет в том, что несете ответственность за содеянное?
– Да, ваша честь!
– Вы готовы подвергнуться тяжелым испытаниям в ходе судебных процедур?
– Да, ваша честь!
Если кто-то в зале подумал, что человек в пурпурной мантии, похожий на пожилого, страдающего запором бульдога, запугивает меня, он ошибся. Если сам господин верховный судья с его обвислыми щеками и колючими глазками думает, что я думаю, что… в общем, откуда ему знать про те восемь часов, которые я зубрила мой драгоценный тринадцатый том. Кстати, интересно, кому в голову он прилетел? Нужно будет потребовать его обратно. Потом. Когда все закончится.
– Вы понесете суровое наказание, если Истина не будет подтверждена в полной мере, вам это ясно?
– Да, ваша честь!
Это не запугивание. Это стандартные формулировки. Хотя придуманы они именно с целью напугать защитника-добровольца. Чтобы неповадно было. Юриспруденция такая юриспруденция…
Брыластая физиономия судьи чуть заметно вытянулась, когда он увидел уровень способности в моем паспорте. Я затаила дыхание. Но судья лишь дал знак судебному правдовидцу. Невысокая полная дама лет пятидесяти безо всякого выражения посмотрела мне прямо в глаза.
– Да, я верю, что Гортензия невиновна, – отчеканила я недрогнувшим голосом.
– У вас пять минут, – буркнул судья.
А вот этого в тринадцатом томе не было. Всего пять?! Гортензия в такой прострации, что ее за пятьдесят минут расшевелить бы. Давай, Авла, соберись! Иначе пропадете обе.
– Привет! – я оперлась о загородку, которая окружала скамью подсудимых. – Эй, привет! Ты меня помнишь?
Гортензия подняла на меня красные, опухшие от слез глаза и несколько мгновений бессмысленно моргала.
– Детектив, – побормотала она, когда я уже начала беспокоиться. – охотница за тайнами.
– Верно! – и очень своевременно, хоть и звучит бредово. Но это можно использовать.
– Меня интересует загадка: почему ты опаздывала вчера на работу?
– Близнецы заболели, – она вяло дернула плечом.
– И что из-за этого ты не сделала дома?
– Я ничего дурного не сделала, – пробормотала Гортензия.
Боги, как же ее запугали. Или вообще обработали магически? Если да, то наше дело плохо. Лучше буду думать, что нет. Сменю-ка я тактику.
– Дура!!!
Даже гвардейцы вздрогнули. Гортензия уставилась на меня изумленно.
– Дура! Тебя казнят за то, за что в лучшем случае увольняют! Давай, не говори никому, что ты делала на рабочем месте! Что делают только дешевые вульгарные дуры, и то – исключительно дома, а ты – прямо у правителя под носом, да? Никому не говори, какой ерундой занималась, пусть тебя за нее повесят! Дура законченная!
– Я красилась! Красилась! Простите меня…
Гортензия всплеснула руками и свалилась со скамейки, с грохотом утащив за собой весь металлолом, к которому была прикована.
– Это – ее единственная вина, ваша честь! – объявила я, повернувшись к судье. Тот посмотрел на меня абсолютно пустым взглядом:
– И как это объясняет тот факт, что она единственная, кто выжил в результате покушения?
– Ваша честь! А вы пробовали красить ресницы перед малюсеньким зеркальцем и дышать при этом?
В наступившей тишине раздался звук, будто в очень маленькой мышиной норке скрипнула очень маленькая дверь: не сдержавшись, хихикнула судебная стенографистка.
* * *
И что мне теперь делать?.. Боевой настрой иссяк, словно его и не было, я вдруг поймала себя на мысли, что хочу спросить верховного судью: «Можно мне теперь домой, ваша честь?» Будто какая-нибудь первоклашка.
Но судью я, похоже, больше не интересовала. Зато интересовала гвардейца, который преградил мне дорогу:
– Вы пойдете со мной.
Мог бы просто взять за шкирку и утащить. Даже жаль, что не потащил: ноги вдруг стали ватные, навалилась усталость, а мы все идем и идем, как в прошлый раз, с Люути. Когда они кончатся – эти коридоры и лестницы?!
И снова – дверь по охраной гвардейцев. Здесь уже несколько, вооружены до зубов. Где это мы?..
За дверью оказался светлый – никаких мрачных панелей – просторный кабинет: шкафы набиты книгами, карта мира на стене – не декоративное украшение, украшения так булавками не утыкивают. На противоположной стене – ландрийский флаг. Под флагом – письменный стол, за столом – человек.
Некоторое время меня словно не было в комнате. Наконец человек оторвался от бумаг и удостоил меня взглядом.
Если бы в комнате был маг-мыслечтец, он бы решил, что я не в себе.
– Так вот он какой – новый Канцлер, – подумала я. А потом:
– Как же я соскучилась…
Никто ведь не предупреждал, что Канцлер так похож на отца.
Очень медленно и очень аккуратно я сделала самый почтительный книксен, на который была способна с дрожащими руками и ногами.
* * *
Несколько мгновений он внимательно смотрел на меня, потом встал, обошел стол, присел на краешек и снова уставился. Точь-в-точь так разглядывал меня отец, прежде чем следовала реплика:
– И что означает этот неуд по поведению, дорогая моя?
"Когда в последний раз это было?.."
Такой же высокий и худощавый, с таким же крупным носом, глубокими носогубными складками, твердым упрямым подбородком – мне он достался по наследству, рыжевато-русые волосы тронуты сединой, но она почти не заметна.
Мелькнула глупая мысль: "А что, если родственник?.." Нет. Таких зеленовато-карих, почти кошачьих глаз у отца в роду точно не было. У них у всех были серые.
– Напрасно вы не послушались ворона, барышня Ронда, – сказал Канцлер.
Я приоткрыла рот и захлопнула его. Ладно, ему доложили о том, что брякнула чертова птица. Пока что ничего противозаконного.
– Расскажите мне, почему я сделал суд над вашей подругой настолько громким и публичным.
"Вот это я понимаю – сменил тему!"
– Потому что вы это можете, ваше сиятельство.
"М-да. Брякнула хуже, чем Томас-стажер. Что ж, по крайней мере, если его сиятельство – правдовидец, он оценит искренность."
Канцлер усмехнулся, слегка приподняв бровь:
– Ни для кого не секрет, что ваш батюшка недолюбливал политиков, но чтобы настолько…
Едва не сорвавшееся "Оставьте в покое отца!" означало: мне уже не просто страшно – я в ужасе.
– Почему так важно было дать всем понять, что преступник пойман, и больше никого искать не станут?
– Прошу прощения?..
– Сколько покушений на глав государств Старых Земель было совершено за последний год?
– Я… Я не знаю.
– Кому выгоден хаос, возникающий, когда подобные покушения удаются?
– Я… я… – дура-второгодница – вот кто я, и неуд у меня не только по поведению, но и по всем предметам.
Сквозь смятение начала продираться мысль, что я очень серьезно что-то испортила, гоняясь за нашей с Гортензией истиной.
– Что хотят начать те, кто создает этот хаос?
"Папа, папочка, пожалуйста, скажи, что эта сказка закончится хорошо!.."
– Но ведь Гортензия не виновата! – предприняла я последнюю жалкую попытку. – Это – истина, а вы ее – на виселицу…
Канцлер снова приподнял бровь:
– Чем мы пожертвуем, чтобы не началась новая война?
Все! Теперь – если я выйду отсюда живой – точно сбегу в Новые Пределы! Дайте только добраться до шляпки.
– Вы должны быть очень счастливы. что получили эту работу, барышня Ронда, – сухо бросил Канцлер, пригвоздив меня взглядом к паркету. – И выполнять ее добросовестно. Не каждый день статуи в парке дарят подобные приглашения.
* * *
На следующий день в укромных углах подвала обедали уже двое.
Люути делала вид, что меня в этом мире не существует. Остальные тоже делали, только менее талантливо. Я опасалась, что бойкот станет беспокоить меня, но вместо беспокойства ощущала удивительный душевный подъем – по крайней мере, пока не вспоминала про встречу с Канцлером. Что ж, быть счастливой каждые две минуты из трех – не так уж и мало. Даже захотелось навестить Томаса-стажера и сказать, что он зря старался.
Гортензия перехватила меня по дороге домой, у левобережного моста. Зонтик от солнца исчез, но маршрут, похоже, она менять не собиралась. А вместо зонтика на этот раз она держала в руках вместительную хозяйственную сумку, улыбаясь так, что в воздухе прямо-таки сияло слово «Сюрприз!» Жестом фокусника Гортензия достала из сумки букет: дюжину белых роз, перевязанных лентой.
– Эээ… – глубокомысленно высказалась я. Такие букеты дарят на День Возлюбленных. Реже – кладут все тем же возлюбленным на могилы.
– Тебе не нравится? – в ее голосе звучала неподдельная горечь. – Я всю жизнь мечтала, чтобы хоть кто-нибудь подарил мне такой.
Это была не просто правда, но Истина, на полные двести процентов.
– Так и оставь себе, – ляпнула моя тяга к истине.
Что-то надо было делать. Делать очень срочно, потому что сильнее обидеть человека не смогла бы даже Люути.
– Может быть… поделим? – ничего умнее просто не шло в голову.
– Ты спасла мне жизнь… – Гортензия все еще выглядела подавленной.
