Текст книги "Не искавшие приключений (СИ)"
Автор книги: Дикая Яблоня
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
– Ждите за дверью, пока не позову.
* * *
Комната была достаточно хорошо освещена, чтобы я могла разглядеть мужчину. Пожалуй, слишком хорошо освещена: или это я все и всех подозреваю, или кто-то подстроил, чтобы незнакомец красовался перед нами, словно актер на сцене. Высокий, элегантный брюнет, во фраке, цилиндре – похоже, он явился с бала или приема. Небрежно опершись рукой на трость черного дерева, он встал перед нами и несколько мгновений разглядывал. Что-то спросить, да просто издать хоть звук не было ни сил, ни желания. Вообще никаких желаний – только смотреть на него, вдыхать аромат парфюма, запоминать каждую черточку. Он был невероятно красив – зрелой, мужественной красотой человека, который достиг в этой жизни всего. Если я сделаю, как он хочет, буду вознаграждена. Меня ждет счастье, невероятное блаженство рядом с ним, с тем, о ком я мечтала всю свою жизнь. Как такое возможно?.. Как получилось, что этот герой обратил на меня внимание, выделил среди тысяч? Кажется, ему нравятся мои волосы… Нужно избавиться от этой нелепой шляпки, а после – раздеться…
Скованные руки дрожали, не слушались, когда я подняла их, чтобы снять шляпку.
Пальцы коснулись крохотной свеклы из папье-маше.
Что это за дрянь?.. Почему я вообще такое ношу?"
"Потому что такая – у Незнакомки В Сиреневом, героини любимой книги. Потому что автор книги, который дорог мне, почти как родители, сказал: «Истина стоит того, чтобы за нее бороться.»
Рядом со свеклой, едва заметная, отыскалась круглая бусина – навершие шляпной булавки. Собрав последние силы, я вырвала ее из волос и воткнула булавку в ладонь.
Мерзкое наваждение сгинуло. Передо мной стоял сутулый худой человечек с рябым морщинистым лицом и усиками, сочившимися помадой. Не изменился только костюм, трость и запах духов. Но дело явно было не в них – этот тип обладал кошмарной магической способностью. И – о, боги! – продолжал использовать ее на Гортензии. Та уже расстегнула пальто и теперь принялась за блузку.
– Зи! Прекрати! Сопротивляйся ему!
– Ты просто завидуешь, глупая плоская курица. Завидуешь, что он выбрал меня.
«Нет. Это не Гортензия. Это подонок, пробравшийся в ее голову. Самый настоящий насильник – вот кто он.»
– Прости меня, Зи.
Я с размаху ткнула ее булавкой в бедро.
– Ай-й-й!.. Аль, ты рехнулась? Не могла просто пнуть?!
«А вот это – моя подруга!»
– Нет, Зи. Это ты рехнулась. Смотри: вся одежда расстегнута. Он заставил тебя.
– Ах, ты, бл…
Выронив булавку, я зажала Гортензии рот.
– Нет, Зи. Дама Миллер это бы не одобрила. Со злом надо бороться, но не его методами, а разумно и взвешенно.
Хлыщ с усиками поскучнел. Указав в нашу сторону тростью, бросил небрежно:
– Констебля сегодня осудят и сразу повесят… – он подчеркнуто неторопливо достал золоченый брегет на цепочке и щелкнул крышкой. – …через девять часов. Никаких улик не было. Безмозглые девчонки будут молчать, или их обнаружат в канаве. Дохлыми.
Он стукнул тростью по двери. Та распахнулась, и, прежде чем снова закрылась, я успела крикнуть что было сил:
– Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!
* * *
– Аль, это что вообще было? Что с нами случилось?
– С нами, судя по всему, случился благородный эрл де Вержи. Заботливый папочка, ничего не скажешь.
– А о чем ты кричала? – кажется, Гортензии наконец стало легче: ее уже не трясло, но с пуговицами все же пришлось помочь. Не описать словами, как я была благодарна магам за то, что защитный костюм – не пальто, и не блузка, его просто так не сорвешь. Если бы мне не приказали начать со шляпки… О том, что бы дальше случилось, думать не было сил.
– Я кричала о наших правах. Правах арестованного.
Зи горько усмехнулась, качая головой:
– Нет у нас никаких прав, пока такие подонки у власти.
В комнату вошел незнакомый констебль, снял с нас наручники, кивком указал на дверь.
– Отсидите в камере сутки. После приказано отпустить. Шагайте.
Сутки в камере. За это время Мэтти осудят и казнят. Суд не будет честным, это же очевидно.
Я заметила, как смотрит на нас констебль: либо он сам желал знать нашу реакцию, либо ему велели о ней сообщить. Я пожала плечами:
– Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!
Взяла Зи за руку и повела за собой.
«Ни одна тварь не увидит, как мы рыдаем.»
– О! Вот это – местный "зверинец", – сообщила Гортензия, когда нас заперли в комнате с маленьким окошком под потолком. – Миленько у них тут. Смотри: унитаз вместо ведра. И матрацы на койках чистые. Ах, да! У нас же есть право стучать кружкой по прутьям! Я читала в романе.
– Право есть, но нет кружки, – я присела на койку и наконец сняла защитный костюм. Койка действительно оказалась вполне комфортной, а камера – чистой. Нам не грозили крысы, блохи и тараканы. В такой обстановке совсем чуточку, но все же проще не падать духом. Говорят, надежда умирает последней. Наверное, ей очень невесело это делать: приходится организовывать похороны всех остальных. Зато собирает большое наследство, может быть, потому так долго и держится.
Прежде чем снова идти к Белому Храму, я тоже кое-что собрала – пока Зи горбатилась за машинкой, мастеря брюки из штор. Дама Элла-Кармила не удивилась, услышав, что нам снова нужно "Ландрийское право", только велела им не швыряться и рассказать обо всех приключениях – когда завершим дело.
Так и сказала – "завершим дело", на полном серьезе. Это было очень приятно услышать.
– Нет кружки? – переспросила Гортензия, подходя к двери. – Ладно, пожертвую каблуком. Что ты там говорила? Восемь-дробь-два?
Спустя час мне немножко хотелось убить подругу. Полицейский, вошедший в камеру, судя по лицу, прямо-таки жаждал убивать. Он скомкал листок бумаги и швырнул в Зи.
– И маленький карандаш, будьте любезны. Нам положено по закону, – мило улыбнулась я полицейскому.
* * *
Стола в камере не было, пришлось спихнуть на пол матрац, сесть на него, а койку использовать для письма. Зи пристроилась на краю койки, с любопытством наблюдая за мной. Полицейский остался в дверях.
– Согласно постановлению об аресте, пункт восемь-дробь-два, – громко и нудно сообщила я, глядя в стену. – подозреваемый имеет право на одно послание родственникам, друзьям или адвокату – при условии, что это порядочные граждане с незапятнанной репутацией. Послание не может быть запечатано, до отправления оно будет зачитано вслух, в присутствии минимум дух представителей правопорядка. В исключительных случаях подозреваемый пройдет проверку у правдовидца – относительно содержания данного письма.
– Ух, ты… – только и сказала по этому поводу Зи. Я принялась строчить письмо, возможно – самое главное в своей жизни. Через несколько минут полицейский сердито хмыкнул:
– Барышня Ронда, вы там что сочиняете – мемуары? Закругляйтесь, давайте.
– Время на написание послания законами не ограничивается. Но я уже почти закончила… не знаю, как к вам обращаться, простите, вы не представились.
Да. Я могу быть омерзительно-нудной, когда захочу. Хотя слишком рисковать все же не следует.
Дверь камеры захлопнулась. Я упала на матрац, резко выдохнув. Вот теперь надежда может писать завещание. Хотя… она же – последняя, ей просто некому. Если послание не дойдет, или адресат на него не откликнется, наши дела плохи.
Зи присела рядом со мной, обняла за плечи:
– Не знаю, что ты написала, но догадываюсь: титулованный гад получит сюрприз! Я в тебя верю.
Дверь отперли снова. В камеру заглянул Руфус:
– Барышня Авла, вы в порядке? Такого понавыдумывали…
– Для вас, сударь, – барышня Ронда. Можете звать правдовидца – отвечу за каждое слово.
Руфус вздохнул:
– Если это точно не бред, тогда отправляем немедленно. Я лично прослежу, чтобы письмо доставили прямо в руки.
По его лицу было видно: он хочет что-то добавить и не может. Боится. Не за себя, скорее всего, – за близких. Увы, насчет негодяев у власти Зи абсолютно права. Но никто ведь и не говорил, что борьба за истину – это просто.
«Боги, где его носит? Неужели я в нем ошибалась?.. Уже скоро полдень. Что, если суд над Маттиасом специально начнут пораньше?.. Все-таки, нельзя не восхищаться Гортнезией: я бы в такой обстановке не смогла заснуть, а она спит, как младенец.»
Дверь в очередной раз открыли. Вошел человек, которого я не назвала бы ни другом, ни родственником – только тем, кому желала умереть вместо отца. Что дама Миллер нашла в нем? Вечно прищуренные глаза, рыжие с проседью волосы, здоровенный нос и гнусавый голос – вот все описание. Говорят, он весьма обаятелен. Видимо, я понимаю обаяние не так, как другие.
Флориан де Стеррэ с любопытством окинул камеру взглядом, усмехнулся:
– Надо же. С тех пор, как последний раз отдыхал здесь с друзьями после вечеринки, ничего не изменилось. А. Хотя нет, вру: перекрасили стены. Здравствуйте, барышня Ронда, – он перестал улыбаться и осторожно присел рядом на койку::
– Понимаю, вам сейчас нелегко. В память о вашем батюшке, о его прекрасной работе и заслугах перед институтом я добьюсь, чтобы вас отпустили немедленно. Но впредь прошу больше так не шутить и подобные письма не сочинять.
Я не посмотрела на него, не изменила позу, продолжая разглядывать противоположную стену:
– Вы ничего не понимаете. Вон там, – махнула я рукой в угол. – лежит магдоспех. У вас наивысший уровень, значит, – я скептически хмыкнула. – вам не составит труда уловить: его недавно использовали в местах, пронизанных старой магией. Почти дикой.
Господин ректор хмыкнул скептичней меня, но встал, взял костюм и принялся изучать. Разглядывал символы, нажимал на них, даже обнюхал. Обернулся ко мне, глядя все еще недоверчиво, но уже с интересом. С глубоким интересом.
«Кажется, я все-таки в нем не ошиблась.»
– Собирайтесь, барышня Ронда. Продолжим разговор возле храма.
Я снова не двинулась с места:
– Мы уходим отсюда обе, или не уходим вообще. В храме мы побывали вместе. Дважды.
«Разве важно, что Зи стояла на стреме? Большинство уважаемых магов из института даже на это бы не осмелилось, готова поспорить.»
Флориан де Стеррэ вздохнул:
– Знаете, барышня Ронда, неоднократно встречал упоминание вас и подруги в газетах. Если бы только не ваш низкий уровень… Такие целеустремленные в институте очень нужны.
Через двадцать минут мы сидели в ректорском экипаже и ехали на правый берег.
* * *
– Нет, нет и нет! Так вы только растревожите храм. Уберите щиты, отгоните фургоны. Это сложное тонко чувствующее создание, на его территорию нельзя просто взять и вломиться.
«Иначе этот пакостник такое устроит – век не забудете!»
Последняя фраза вслух не прозвучала. Кое о чем лучше молчать, если хочу, чтобы план удался. И поменьше впутывать Зи: пусть снова "стоит на стреме", как будто так и задумано для гарантированного успеха.
Но как же, оказывается, приятно командовать! Отказалась выходить из кареты босиком – вмиг нашли сапоги. Велела убрать щиты – тут же убрали. Пожаловалась, что полсуток с подругой не ели – чай с пирожками появился мгновенно. Попросила купить журналов и виски… тут, правда, посмотрели, как на ненормальную, но все же купили. Ректор лично поклялся не наказывать юного ликвидатора – за доспехи и прочее. После этого даже Зи перестала хмуриться, хотя и радоваться не начала.
«Ну, да. Ей же еще предстоит отказать незадачливому кавалеру…»
– Барышня Ронда, вы уверены, что ваше присутствие обязательно? Может быть, просто опишете путь или нарисуете карту?
До чего предсказуемо! На горизонте – магическая сенсация, а господин ректор терпеть не может конкуренцию. Зато не прочь присвоить чужие заслуги – уж я-то знаю, как это все происходит.
– Простите, господин де Стеррэ, но рисовать нечего. Путь каждый раз изменяется.
– Но как мы тогда пойдем?
– А. Хороший вопрос. Мы не пойдем. Сделаем вид, что просто гуляли поблизости, а потом повстречали друга.
«Ого. Я смогла удивить господина ректора. Самого ректора, а он многое повидал.»
– Друга… Друга?! Какого? Там живут разумные существа? В письме об этом не говорилось.
Разумеется, ничего конкретного о жителях Белого Храма я не писала, только вскользь, общими фразами – об "интересной магической флоре и фауне". Могла бы и этого не упоминать, если б не опасалась судебного правдовидца. Меньше всего для победы над титулованным негодяем мне нужно, чтобы пострадал Старый Джим. Узнай эрл де Вержи о говорящем свидетеле – наверняка попытается его уничтожить. Свидетеля, который может спасти кузена – если его слова примут всерьез, а чтобы это произошло, нужна помощь ректора.
– Так, – я приняла максимально серьезный вид и даже понизила голос. Почему-то вдруг вспомнилось, как занималась с Тууфи: главное – заинтересовать. – Слушайте внимательно: не наступайте на лужи. Особенно, если они – с глазами. Глазастого зовут Элоизиус, и он очень нервный. И помните: Сильверийские Дебри – опасны, но не все Дебри – зло. Существуют дружелюбные экземпляры, жимолость, например, любит кроссворды и журналы с картинками. Хотите познакомиться с ним или посмотреть на убийственный лабиринт?
Я замолчала. У де Стеррэ было лицо ребенка, которого привели на ярмарку и спросили, что он хочет: сладкую вату или на карусельку. Правильный ответ: всего, и побольше.
– Вижу, что вы готовы. Господин ректор…
– Флориан. Прошу вас, барышня Авла, можете звать меня Флориан.
«Вот это поворот. А можно лучше „В-гробу-я-вас-видела“? Ладно, для дела – потерпим.»
– Как скажете… Флориан. У меня есть одно условие. Почти уверена, вы слышали о моем несчастном кузене… – я сделала паузу. Ректор молча кивнул. – Так вот: я покажу все, что знаю, представлю вас Дебрям, а взамен – небольшая услуга.
«Как говорила госпожа Циник: лучшая ложь – подредактированная правда. Услуга нужна, вот только размеры…»
Удачная, все же, у меня способность, хоть и до безобразия слабая. Даже с моими 4,2 я видела, как де Стеррэ взволнован. Это был неподдельный интерес ученого, а не жалкого кабинетного карьериста. И даже с моими 4,2 не сомневалась: его обещание помочь – не ложь.
Почти не сомневалась.
* * *
– Джим! Джи-и-им! Я вернулась! Принесла еще немного того, что вы любите.
Мы блуждали среди столбов, которые снова прикинулись лесом. Часы возле храма не работали, солнце скрылось за тучами, сколько прошло времени, я понять не могла. Господин ректор от души развлекался, пытаясь подловить храм. Дважды уже преуспел: не думала, что можно радоваться, ударившись головой о столб, но у магов, похоже, чувство юмора своеобразное. Де Стеррэ никуда не спешил, а вот мне было не до веселья.
«Так. ТРЕТИЙ привал у храма. Боги, пусть этот будет последний! Как же выманить вредного старика? Запахом виски? Но Джим, по сути, не пьяница. Порыдать-похихикать?.. Ректор поймет неправильно. Как насчет любимого занятия Джима?»
– Представитель расы, возникшей под влиянием военной магии на островах Туманного архипелага. По горизонтали, шесть букв. Я думаю, это "тролль".
– Что, простите?..
Разумеется, ректор меня не слушал.
– Растрепа, ты еще глупей, чем я думал! Дай сюда и не порти кроссворд!
Куст появился там, где мгновенье назад были сплошные камни. Де Стеррэ ахнул, я сделала вид, что его не существует. Терпеливо стояла, пока Джим царапал в журнале, используя мою спину вместо стены.
– Пиктси, дурочка! – свернутый в трубку журнал, как оказалось, бьет больно, особенно – если по голове. – А это что за пожухлый тип? Твой приятель? Лучше ничего не нашла? Ладно, давай подарочки и проваливай.
– Господин Джим, позвольте мне представить вам ректора Бергюзского Института Прикладной Магии, кавалера звезды Содружества второй степени, достопочтенного Флориана де Стеррэ.
Огромные красные ягоды уставились на ректора в упор. Ветка ткнула его сучком в грудную пластину костюма:
– Это все ты, пожухлый? Или вас тут целая банда?
– Можно просто Флориан, – ослепительно улыбнулся де Стеррэ, пожимая кусту ветку.
* * *
Деньги творят чудеса без какой-либо магии: с переездом Джима не возникло проблем. Тележка, лопаты – все отыскалось у местных, как только им предложили хорошую цену. Нашлась и открытая повозка, которая доставила ворчливого старика к Вороньему Замку.
Де Стеррэ уехал сразу, один, чтобы договориться об участии в судебном процессе. Мы с Гортензией добирались вместе с Джимом и всю дорогу не позволяли ему натворить глупостей. С одной стороны куст можно понять: он не бывал за пределами пустыря, всем интересовался и все норовил схватить. С другой… за него было очень неловко. Хуже всего пришлось лошадям: Джим почему-то утвердился на мысли: если дернуть лошадь за хвост, она непременно подарит ему «кругляшков». Немногие лошади оказались с этим согласны.
Зи определенно ему понравилась, и куст назвал ее желтым цветочком. Наверное, дело было в цвете волос. Эх… Хорошо быть блондинкой. Даже кусты относятся к тебе лучше и слушаются.
Четверо молодых магов катили по коридорам замка тележку с землей и болтливым кустом. Он с любопытством озирался, так, что вокруг разлетались грязные комья. Несколько раз ткнул в панели и двери веткой – это заставило меня похолодеть: что, если куст обвинит нас в жестокости? К счастью, останки потенциальных сородичей Джима не волновали. Люди бледнели и прижимались к стенам, но паники не было: Равенстерн видел и худшее.
Де Стерре не отходил от куста ни на шаг, ревностно охраняя источник грядущей славы.
– Оранжерея у вас точно есть?
– Да, Джим, вы уже спрашивали. Не просто есть, розарий – один из лучших в Бергюзе.
– Розочки – это хорошо, люблю невысоких. Землица удобрена?
– Разумеется, Джим, я вам уже рассказывал. У нас прекрасные садовники, мастера своего дела.
– Праздные бродячие точно донимать не начнут?
– Нет, Джим, я вам уже обещал.
– Как насчет…
На месте ректора я бы уже настучала Джиму по ягодам. Или куда достану. Это же взрослое существо, а не ребенок, сколько можно канючить? Но де Стеррэ проявлял поразительное терпение – ради сенсации, разумеется. Ради наград, восхищения подчиненных, зависти коллег. Надеюсь, в этом списке уцелел пункт "Ради вклада в науку" – я видела истину в его глазах. Жаль, что он так старательно ее прячет. Наверное, все дело в том, что он прежде всего – администратор, а не исследователь.
* * *
Это был тот самый зал, где судили Гортензию. Слишком поздно я осознала, как ей тяжело вновь оказаться в этом ужасном месте.
«Нет, ей точно нельзя туда снова, тем более – она даже не свидетель. Что делать?.. Почему бы не обратиться за помощью к старшим?»
– Джим, вам еще что-нибудь нужно?
– Эээ… – куст задумчиво поскреб веткой один из стволов. – Ну, раз ты спросила, растрепа: водичка не помешает. Полведра, и смотри, что бы свежая!
– Зи, ты слышала. Будь так добра.
Подруга уставилась на меня со смесью обиды и удивления:
– Хочешь, чтоб я ушла? Думаешь – не смогу там находиться?
– Не-е-ет, что ты, – я была себе омерзительна: ненавижу врать близким людям, даже ради их блага. – Просто я в Равенстерне недавно. Кто из нас быстрее отыщет ведро и воду?
– А… Тогда ладно.
«Матерь Сущего, благодарю. Надеюсь, Зи не найдет это все достаточно долго!»
Гортензия еще не скрылась из вида, когда створки дверей распахнулись.
– Вызываю свидетеля со стороны обвиняемого!
От волнения пришлось опереться о тележку Джима: колени дрожали. Свитер, штаны из портьеры и сапоги не по росту – в таком виде я второй раз в жизни оказалась там, где выносят смертные приговоры. Эта мысль заставила усмехнуться: разве уж так это важно? Гораздо важнее: я – не обвиняемый, я – защитник. Снова!
Стало немного легче.
Я вошла, держась позади тележки. Огляделась вокруг. В прошлый раз я не только не рассмотрела зал – вообще почти ничего не запомнила. Теперь прежде всего взглянула наверх, туда, где висели знамена. Галерея под потолком казалась пуста: наверняка теперь у ее двери не единственный страж, и мой сомнительный подвиг не повторят. Средняя галерея тоже пустовала, зато нижняя была полна представителей прессы – эти явно пришли в поисках сенсации, а не истины. Рядом с журналистами пристроилась кучка праздных зевак, одетых довольно бедно. Люди правого берега. Не свидетели, не родственники погибших. Даже 4.2 было достаточно, чтобы видеть: нанятые за гроши типы понесут в город благую весть: "Мясник из Белого Храма наказан! Спите спокойно, палата эрлов печется о нас!" И донесут эту весть лучше любой газеты.
Кого не было в зале – так это друзей Мэтти. У меня неплохая память на лица, и я не нашла ни одного знакомого среди людей в полицейской форме.
Что еще хуже: не оказалось в зале и тетушки. Как она держится, бедняжка? Жива ли вообще?..
Мэтти был там, где еще недавно сидела Гортензия. В этот раз правосудие не ограничилось якорем от линкора, или что так цепляют к наручникам – кузена заперли в железной клетке.
В креслах, комфортно, как на светском приеме, расположился хлыщ со склизкими усиками и его молодая копия. Де Вержи-младший оказался такой же худой, с усами, еще более жалкими: словно два прилипших под носом пера из подушки.
При виде Джима в тележке пресса не просто оживилась, как после моего выпада с книгой – люди поднялись с мест. Шепот изумления превратился в разноголосый шум, и серитый стук молоточка оборвал его далеко не сразу. Я посмотрела на стол судьи.
"Ой.
Здравствуйте, Ваша Честь, как-вас-там."
Это снова был старик с бульдожьей физиономией. Измененные – жертвы войны, искалеченные оборотной магией, в большинстве своем приобрели черты псовых. У кого-то они заметны больше, как у ванЛюпа, у кого-то – меньше, как у Тервюрена. Судье, в чьих руках была судьба Мэтти, очень не хватало таблички «Осторожно, злая(зачеркнуто) суровая собака!»
Другой человек в пурпурной мантии, очевидно, был прокурор. Его лицо наводило на мысль лишь об одном: судьба кузена уже решена, и на площади Четырех Рынков готов эшафот. Мысль немного поблекла – после того, как прокурор разглядел Джима.
Равенстерн перестраивали несчетное число раз, но здесь, в донжоне, всегда оставалось его сердце. Сколько зла и грязи оно повидало! Тем отраднее было видеть, как исказилась морщинистая физиономия благородного эрла. Де Вержи-старший не привстал даже – подскочил в своем кресле. Он точно не ждал подобного поворота.
Мне больше не было страшно. Страх заменила злость. Осталась только одна проблема: все время надо напоминать себе, что злость – не лучший советчик.
* * *
– К порядку! – судья-бульдог стукнул еще два раза. – Занесите в протокол, – велел он секретарю, – защита предоставляет свидетеля.
Я покосилась на человечка, сидевшего рядом с клеткой Мэтти.
«Нет. Это не адвокат – просто ничтожество, запуганное де Вержи. Так трясется, что видно издалека. М-да. Господин Жан Руссель, куда бы он ни попал после смерти, сейчас точно перевернулся. Но кто, в таком случае, задаст вопросы свидетелю?..»
– Это – свидетель? – прокурор явно не желал, чтобы виселица пустовала. – Эта… куча грязного мусора, воняющая алкоголем?
– Ты кого мусором назвал, лысый пенек? – Джим затрясся в тележке от возмущения. – Эй, хризантемка крашеная, – ветка протянулась к даме-секретарю. – Одолжи старику листочек – жалобу буду писать!
Пожилая дама-секретарь придушенно пискнула. По ее лицу трудно было понять: напугана она Джимом, или поражена сравнением с цветком.
– Оно еще и писать умеет, – выдохнул кто-то из журналистов.
– А ты – нет? – язвительно бросил куст.
Вперед выступил Флориан де Стеррэ:
– Ваша честь! Позвольте представить вам, не побоюсь этого слова, уникального жителя нашей столицы – Джима из Белого Храма. Уверен, сегодняшнюю дату мы занесем в анналы, как день, когда человек и Дебри протянули друг другу руку дружбы!
«Да. Говорить красиво господин ректор умеет, это у него не отнимешь.»
– У меня нет рук, – флегматично поправил ректора Джим, убив всю торжественность. – У меня ветки.
– Конечности дружбы, – выкрутился дэ Стеррэ.
– Абсурд! – прокурор не желал так просто сдаваться. – Это… оно не может считаться разумным и свидетельствовать в суде!
«Или прокурор и де Вержи переглянулись, или у меня что-то со зрением.»
– То есть, – тон ректора стал заметно прохладнее. – мнение эксперта моего уровня для вас ничего не значит? Барышня Ронда, перечислите, какую литературу вы приносили свидетелю.
«Вот оно. Дождалась. Как же мне не хватает Зи…»
– По просьбе Джима я принесла ему сборник кроссвордов и подшивку журнала "Ландрийские садоводы". Джим их читает. Готова повторить для правдовидца.
– Это значит, свидетель получил взятку, и его показания не могут быть учтены!
«Сколько же эрл ему заплатил? Или все-таки запугал?..»
Судья хмыкнул.
– Вы внезапно согласны, что перед нами – свидетель. В таком случае, заслушаем показания.
Кажется, старик начал мне нравиться. А ему совершенно точно не нравились эрл и его сынок, и не только судье, судя по злорадным лицам людей в зале.
Флориан де Стеррэ тронул меня за руку:
– Ваш черед, барышня Авла.
Моя помощь не пригодилась. Когда молодые маги выкатили тележку в центр зала, куст заинтересованно развернулся к Маттиасу:
– Это ты мне пять веток поотдавил! Правильно тебя засадили: уважай стариков! А другой где? Почему одного судите? Они вдвоем мне житья не давали. Ааа… – Джим наконец разглядел де Вержи-младшего. – Вот и он. Ну, от этого хоть какая-то польза: ножик выбросил. Хороший, только соком бродячих измазанный, кровью, то есть. А так – острый, карандаши очинять – в самый раз.
– Это не доказ…
Громкий скрипучий голос Джима легко перекрыл визг благородного эрла:
– Второй часто поблизости шлялся. Водил таких, – куст махнул в мою сторону. – как растрепа. Нет, даже страшнее, совсем плохеньких. Не знаю, во что они там играли, но скрипу от них было много. И сока, ну, крови, то есть, текло немеряно. Мерзкий вкус. А мне, между прочим, в этой земле сидеть. Слыхал про грунтовые воды? – ветка укоризненно покачалась перед лицом убийцы.
Поразительно, но все это время де Вержи-младший сидел неподвижно, с совершенно пустым выражением лица, как будто происходящее не имело к нему отошения. Даже не посмотрел на Джима. Зато его отец окончательно утратил контроль над собой. С животным ревом он бросился на куст, выхватывая из трости клинок.
– Убивают! – завопил Джим.
Нападение остановил поток воды, выплеснутый эрлу в лицо. Я обернулась, уверенная, что ректор использовал магию. Рядом со мной стояла Зи и сжимала в руках ведро.
– Прости, что так долго, – выдохнула она, – в замке чинят водопровод.
* * *
Если не ошибаюсь, в театральном искусстве такой момент называют «немая сцена». Вслед за ней, по идее, должно произойти что-то, из ряда вон выходящее. Услышать вместо этого аплодисменты было весьма неожиданно. Еще неожиданнее – что аплодировал один человек.
Все взгляды устремились к вошедшему.
Потом все поднялись со своих мест, даже прокурор и судья.
– Я его знаю, – сообщил мне Джим. – Видел, когда принесло ветром газету. Он у вас главный.
– Все верно, – ответила я, с изумлением глядя на канцлера. Он был в таком же строгом и скромном костюме без каких либо знаков отличия, как в день нашей первой встречи. Подтянутый, аккуратный, и, вроде бы, ничем не отличающийся от можества обычных людей. Ключевое слово здесь "вроде бы" – обычным он точно не был. Ни с того, ни с сего вдруг стало неловко от мысли, что я выгляжу, как помощник конюха. Пришлось спрятаться за спину Зи.
«Странно. Минуту назад это меня не волновало.»
– Барышня Авлониа Ронда, выйдите вперед, пожалуйста, – Его Сиятельство не повысил голос, но непостижимым образом он разнесся по залу, я была уверена, что канцлера слышит каждый. – Ваша способность известна уважаемому суду. Взгляните на обвиняемого и скажите, видите ли вы вину.
«Нужно ли делать книксен перед правителем, если на мне – штаны из портьеры? Боги, какой ерундой я страдаю…»
– Ваше Сиятельство, мне плохо видно брата через решетку.
«Я что – в само деле решилась такое ляпнуть?! Ой, все, как говорил бармен-дварф. Котенку – конец.»
– Откройте клетку, снимите наручники, – канцлер по-прежнему не повышал голос. Де Вержи-старший издал придушенное шипение. Канцлер чуть-чуть повернул голову. Шипение прекратилось.
Кузен выглядел очень скверно. Его не били, но дух его был почти сломлен. Я заглянула Маттиасу в глаза и обернулась у Его Сиятельству:
– Вижу. Мой кузен дал клятву "Служить и защищать", но не выполнил ее, когда не спас женщину на пустыре. Он чувствует вину перед погибшей.
– Очень хорошо, – Его Сиятельство едва заметно улыбнулся. От этого почему-то стало тепло на душе, как в те минуты, когда меня одобрял отец. – Теперь проверьте его, – канцлер указал на убийцу. Я осторожно сделала несколько шагов в сторону эрла и сына, которые замерли у своих кресел. Лицо младшего ле Вержи по-прежнему было пустым. От старшего веяло такой лютой ненавистью, что я покачнулась.
– Что же вы стоите, барышня Горшковиц, – пожурил канцлер Гортензию, – поддержите подругу.
Зи подошла и ласково обняла меня за плечи.
Я заглянула в глаза убийце.
Кажется, мне в голову швырнули топор…
* * *
Зрение возвратилось не сразу: сначала – багровые контуры в красном тумане, потом туман начал рассеиваться. Пока это происходило, я осознала, что страстно хочу очутиться дома, в постели. Почему-то не оставляла уверенность, что тогда все плохое закончится. Так в детстве мы прячемся под одеялом от чудищ, таящихся под кроватью.
Спрятаться от чудищ не удалось: комната оказалась не моя, а резные панели на стенах подсказали: я все еще в замке. Болела голова. Боль понемногу отступала, но оставалось тепло, и оно шло снаружи.
Поразмыслив, я поняла: на голове у меня – меховая шапка. Осталось понять, как она там оказалась.
Самый простой способ во всем разобраться – потрогать.
– Мряф! – сказала шапка и стукнула меня лапой по пальцам.
Оказывается, на мне сидел фамилиар и забирал мою боль.
– Аль, ты очнулась!
Радостный голос подруги приподнял настроение. Появилось желание встать. Фамилиар свесился, глядя на меня в упор, и снова ударил лапой, в этот раз – по носу.
– Лечение не закончено, – строго сказал голос за пределами поля зрения. – Встанете, когда разрешу.
«По крайней мере, это не госпожа Шуэтт. Какое облегчение. Ох… О другом надо думать!»
– Что с Мэтти?
– Отпустили! Прямо из зала суда! – радостно воскликнула Зи. – Порывался тоже сидеть с тобой, но я отправила его к маме.
«Да. Кузен изменился. Раньше мать была у него на первом месте. Впрочем, не важно. Главное – мы победили!»
Я вдруг поняла, как страшно устала. Путь кошка сидит на мне целую вечность – замечательный повод, чтоб не вставать.
Наступив на нос, на подбородок, проехавшись хвостом по глазам, трехцветная кошка царственно сошла с пациента. Напоследок еще раз стукнула – хвостом по носу.
– Мы закончили! – возвестила целительница.
– Очень заметно, – мне не удалось удержаться. – Сколько я вам должна?
