Текст книги "Не искавшие приключений (СИ)"

Автор книги: Дикая Яблоня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Глава последняя. Часть 1. Особняк «Темный плющ», или Дневник учительницы

Пока меня ждали на юге – почти у границы с Лютецией, наш дилижанс торопился на запад, туда, где пролив Ангустус сильнее всего оправдывал старо-эллирийское название – «узкий». Учительница, так долго уступавшая место машинистке, вернулась из ссылки, составляла планы практических занятий на побережье и пикников на пляже.

Когда-то давно, в прошлой жизни, я уже бывала с родителями неподалеку от городка Зеестранд. Местные пляжи оказались прекрасны. На местных рынках правили бал креветки и лобстеры, крабы и всевозможные моллюски. Улиток вообще продавали на каждом углу, как в Бергюзе – каштаны.

Для гурмана – мечта наяву.

Для приюта почти без покровителей… приговор, иначе не скажешь.

Потому что именно морепродукты нам светили на завтрак, обед и ужин, ведь в маленьком городке у моря это самая дешевая пища.

Благоразумие тут же завопило "А вдруг у кого-то из детей аллергия?!" и предложило выпрыгнуть на ходу.

Леонора, ехавшая у меня на коленях, вдруг повернула голову почти по-совиному, слегка напугав.

– Не переживайте так! – строго сказала малышка, глядя прямо в глаза. – Все образуется!

Во время последней замены лошадей я отправила в элитную школу письмо с вежливым, но твердым отказом.

После этого стало невероятно легко. Можно было думать о детях, о Викторе, и совсем чуть-чуть – о том, какое лицо сделает канцлер Ландрийский, когда узнает о выходке неблагодарной девицы.

Он узнает, конечно же. И плевать: я больше на него не работаю, а Его Сиятельство больше меня не зачарует.

Он не похож на отца, теперь-то я понимаю. Ни-че-го общего! Подлая, все-таки, у него способность.

* * *

Зеестранд с его лютецианской застройкой остался позади, и я чуть слышно вздохнула с облегчением. Тощие, долговязые дома стояли тесными шеренгами: в каждом – пять этажей минимум, при этом – хорошо, если три окна в ширину. Частенько – всего лишь два. Мысль, что приюту не достался ни один из этих вертикальных гробов, подняла настроение.

Радость сменилась удивлением, когда дилижанс остановился у огромных кованых ворот. Ограда под стать воротам вполне могла сдержать небольшое вторжение, возможно – даже с лемурийскими пушками.

Мы с Виктором переглянулись. Он вскинул вверх большой палец. Но, как бы Виктор ни старался, я заметила: он тоже был удивлен.

Никто не открыл ворота – пришлось потрудиться самим. Никто не встретил – пришлось просто идти вперед, туда, где нас ждал трехэтажный каменный особняк с пестрой черепичной крышей. Выложенная разноцветными ромбами, она походила на уютный плед, которым старик-дом укрылся, ожидая хозяев.

Каждую вторую секунду приходилось напоминать себе: новые воспитанники – не Тууфи, и способны позаботиться о себе сами. Сами донесут немногочисленные пожитки. Но я все равно обогнала их и открыла входную дверь, поторапливая детей: снова начался дождь. Виктор вбежал последним, уже успев промокнуть. Разожженный камин был в холле как нельзя кстати – для любого нормального человека. Меня же интересовало: кто разжег, и где бродит этот наш «благодетель». Оглядываясь с бо'льшим любопытством, чем даже дети, я принюхалась: воздух удивил чистотой. Немногочисленную мебель и люстры скрывали чехлы, но не было ни намека на пыль, одиночество и заброшенность. Каждый жилой дом пахнет по-своему. Уходит жизнь – уходит неповторимость. Либо у меня разыгралось воображение, либо дом и в самом деле выбрал аромат листа акварельной бумаги. Чистого листа, который ждал нас.

* * *

Загадочный «благодетель» вышел навстречу из-за двери, которая вела в крыло для прислуги. Тощая старая дама, похожая на экономку и вдовствующую королеву одновременно, окинула меня скептическим взглядом:

– Вы – не директор.

«Интересная форма приветствия.»

Прежде чем Виктор хоть что-то сказал, ей ответил Отто:

– Это – наша учительница, директор – вон там, а еще – здравствуйте.

– Дети не должны открывать рот, пока взрослые не разрешат! – дама-вероятная-экономка не увидела Отто в упор. Реплика предназначалась Виктору. Отто предсказуемо записал что-то в тетрадь, ничуть не обидевшись. Я наблюдала за господином директором. Что вызовет у него это воплощение прошлого века – раздражение? Смущение?

Виктор усмехнулся:

– Меня предупреждали о вас. Передайте ключи и можете быть свободны.

– Ключи. У вас их нет.

Странная особа, похоже, любила констатировать очевидное.

– Как, в таком случае, вы вошли?

«Может быть, у старушки не все в порядке с головой. Как неловко-то… А я думала – она просто высокомерная грубиянка.»

Пока я сочиняла деликатный ответ, кто-то постучался. И позвонил – весьма энергично. И подвергал двери за ручки.

– Я не запирал, – Виктор пожал плечами.

– Об этом и речь! – пафосно изрекла старушенция, идя открывать.

Из-под дождя в дом ввалились двое: высокий седой здоровяк и маленькая стройная женщина с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Оба пренебрегли головными уборами и зонтами, предпочтя дорожные плащи. Оба несли вещевые мешки вместо саквояжей и чемоданов. Казалось, они только что вернулись из экспедиции. Подзорная труба у мужчины, сачок и арбалет у женщины выглядели отличным подтверждением этой версии.

– Бертран и Мишель Жоли', к вашим услугам, – сообщила дама с оружием. Ее спутник поцеловал руку мне, пожал руку Виктору, кивнул детям и экономке, все – за пару секунд. Никак не ожидала от него такой легкости и подвижности. После обмена приветствиями он достал из внутреннего кармана конверт:

– Наши рекомендации, господин директор. Супруга, – кивок в сторону Мишель, – естествознание и целительство, я – математика и астрономия. Снаружи – Барбара', она моется под дождем.

Я бы гадала, у кого такие привычки, если б на заметила у Мишель сокольничью перчатку. Но спросить, что за питомец, не успела – экономка возвестила, подчеркнуто глядя мимо всех нас:

– Мне на дали точных указаний, поэтому ужин пришлось накрыть в кухне!

Виктор одними губами сказал мне: "Какая трагедия!"

* * *

Последовала уже знакомая церемония расчета по свистку. Супруги Жоли не удивились ни этому, ни сестричкам-дварфам с зонтом. Больше всего радовало, что они ни о чем не расспрашивали меня. Чистый лист должен быть чист во всех смыслах. Никаких «водяных знаков» из прошлого.

Ужин, которого я ждала почти в панике, оказался вовсе не рыбным – всего лишь фасолевая похлебка с курицей. Энергичную работу ложек прервал не менее энергичный стук в окно. Мишель улыбнулась детям и со словами "Не бойтесь!" подняла раму. Предупреждение было лишним: огромный северный филин вызвал дружный вздох восхищения. Сова пролетела над столом, бросила Бертрану добычу, села на буфет и отряхнулась почти по-собачьи. Я замерла в ужасе: Бертран держал в руках тушку зайца с порванным горлом.

«Если сейчас начнутся рыдания… Это же цепная реакция! Как мне утешить сразу десять детей?!»

– Добытчица! – с уважением кивнул Отто.

– Старый заяц, – раздался упрек из-под черного зонтика. – Придется варить очень долго.

– Голову нужно отдать охотнику, – строго заметила Леонора. Дети продолжили есть, как ни в чем не бывало.

В эту минуту я поняла, как долго мне еще предстоит учиться, чтобы учить других.

* * *

– Есть ли у дома имя? – спросил Бертран, когда ужин почти подошел к концу.

– Особняк "Темный плющ". Как мне кажется, весьма говорящее название, – Виктор скептически хмыкнул. – Кое-где балконы и стены держатся именно благодаря путанице стеблей. Дети! – повысил он голос. – Если какая-то дверь заперта, значит – за ней аварийная зона. А как это понимать?

– Опасно для жизни! – выпалили Ири и Мари.

– О, это страшное слово "Ремонт"! – рассмеялась Мишель. – В языке одного племени с островов в Гипотетическом океане фраза "Да постигнет тебя ремонт!" – ругательство, хуже, чем "Чтоб ты сдох!". Думаю, в наше случае все не так мрачно.

– Хотелось бы собственную обсерваторию… – задумчиво протянул Бертран.

– Изолятор для захворавших и какой-никакой курятник. Рыбой и зайцами сыт не будешь, – Мишель явно была практичнее, чем супруг.

– Прежде всего – спортивный зал и надежная бойлерная!

Что еще можно было ждать от Виктора? Пришла моя очередь высказаться:

– Библиотека и музыкальный класс.

– Пианино… – прошептал мальчик-тролль – первые слова, которые я услышала от него за все время.

– Терпение! – Виктор посмотрел на меня виновато, – Пока что нет денег.

Один за другим дети предлагали что-то свое: качели, цветник… Наконец Виктор взглянул на часы. Свисток: дети строем идут чистить зубы, увы – холодной водой. Свисток: расходятся по двум спальням – воплощению аскетизма: камин, кровати и тумбочки. Нам достались комнаты по соседству, с убранством не намного богаче. Разумеется – никаких личных ванных комнат. Если кого-то это расстроило, это кто-то была не я – спасибо жизни с Гортензией.

«Я почти сутки не вспоминала о Зи! Как же скверно… Да что уж там: о Викторе я думаю даже больше чем о новых воспитанниках! Давай, Авла, соберись! Школа – прежде всего!»

* * *

Первый раз со дня смерти матери меня настила бессонница. Перекладывание подушек не помогло. Разглядывание ночи за окном едва не завершилось воплями ужаса: пролетела Барбара и крикнула «Сюрприз!», а может быть – нечто похуже. Старый дом не одобрил совиное хулиганство: вздохнул, заскрипел, где-то что-то осыпалось. Вслед за этим я услышала музыку – тихую, едва уловимую. Кто-то бережно касался клавиш, робкая мелодия походила на колыбельную.

«Только одаренных призраков нам тут и не хватало!»

Прикрывая свечу, я вышла в холл: звук шел со второго этажа, двери на котором были надежно заперты – пресловутая "аварийная территория". Поколебавшись между вариантами "Оставить привидение в покое" и "Сдернуть с кровати директора", я выбрала третий: вооружилась кочергой и пошла разбираться сама.

Вторая дверь направо от лестницы оказалась распахнута. В абсолютно пустой комнате, освещенной огарком, мальчик-тролль Симо перебирал клавиши кабинетного рояля. Несколько секунд я переваривала увиденное. Комната не выглядела аварийной, дверь – взломанной, а Виктор точно не был идиотом, который пропускает мелочи вроде дорогущих роялей.

Сквозняк, явившийся ниоткуда, толкнул меня в спину, направляя к источнику музыки. Симо вздрогнул, оборвал игру, посмотрел виновато:

– Я всех разбудил?

– Пока нет. Но музицировать все-таки лучше днем. Как тебя вообще сюда занесло? Ты же не ходишь во сне?

– Нет, что вы! Услышал: кто-то играет гаммы, удивился: директор же нам никогда не врет… А вдруг утром все исчезнет?! – на лице мальчишки отразилась неподдельная паника. Он не придумал ничего умнее, как схватиться за раму и потянуть инструмент к выходу. Тот, к счастью, решил остаться на месте. Я обняла Симо за плечи:

– Успокойся. Уверена: рояль никуда не денется!

Мальчик ушел, а я задержалась. Опустила крышку, погасила свечу, бережно закрыла дверь комнаты. Поддавшись порыву, погладила стену и сказала "Спасибо!".

С этого дня я записывала все интересное и необычное, происходившее в доме.

* * *

В первый же день произошло очень много событий, приятных, не очень, а то и вовсе – слегка безумных.

Экономка ушла, не простившись, и в кухне не пахло завтраком. Пока мужчины и Мишель тратили время на рассуждения, я просто выгребла все из шкафов. Это самое "все" оказалось кучей остатков, и я в который раз поблагодарила Сущее за знакомство с Гортензией. Ири и Мари, как самые старшие из девочек, принялись в три руки замешивать тесто, пока мальчишки разогревали плиту, а я кромсала все пригодное для начинки.

"Пирог из остатков" на завтрак. За такое любая комиссия не погладит по головке – эту самую голову оторвет.

Зато выражение лица господина директора "Что бы я без тебя делал?" было бесценно. И, хотя не обнаружилось явных признаков, я каким-то шестым чувством узнала: дом тоже мною доволен.

Вскоре после полудня в гости явился представитель местной газеты. Репортер "Герольда" дому не нравился, иначе как объяснить, что с балкона над главным входом на него полилась вода? Подмоченный тип не растерялся, как ни в чем не бывало задавая каверзные вопросы. Он хорошо подготовился, надеясь откопать что-то грязное и скандальное. Репортер не учел Отто: тот следовал за гостем неотступно, отвечая абсолютно за всех. Мальчик оказался мастером по части фантазий. Он расписывал достоинства приюта так виртуозно и убедительно, что мне хотелось поаплодировать – ровно до момента, когда зашла речь обо мне и Викторе.

– Директор и его замечательная невеста – прекрасная пара! – радостно сообщил Отто. Сразу после этого дом подставил репортеру подножку. Кувыркувшись через порог, тот погрустнел и решил, что узнал о приюте достаточно.

Вечером я сидела на подоконнике, уже не опасаясь совиных розыгрышей, но вместо филина внезапно увидела Виктора.

– Почему бы не в дверь? – визит мужчины через окно – это, разумеется, романтично. Было бы романтично, если б не первый этаж и всклокоченная голова с выражением полного недоумения на лице.

– Я стучался к тебе, – сообщил Виктор, балансируя на стремянке. – И знаешь, что? Нет звука. Вообще. Как о подушку, а не по дереву. Кажется, дом был против.

– Залезай! – я протянула руки, чтобы помочь ему. Дом, разумеется, очень мил и добр к нам, но на дворе – не прошлый век: только мне решать, впускать ли мужчину, а тем более – жениха. Свадьбы и прочие условности подождут.

Оконная рама рухнула. Следом, судя по грохоту и приглушенным ругательствам, рухнул Виктор, под которым сломалась стремянка. Открыть окно не удалось.

Я поспешила к двери: пусть падать и не высоко, но мне все равно было тревожно.

«Что этот дом себе позволяет?!»

Дверь явно состояла в сговоре с оконной рамой. Пнув ее, я обнаружила то, о чем рассказывал Виктор: дерево не издало ни звука.

– Эй! – прикрикнула я на дом. – А если мне понадобится в туалет?!

Из-под кровати с лязгом, звучавшим откровенно издевательски, выкатился ночной горшок. Накануне его там не было.

* * *

На следующий день после обеда Виктор собрал всех в классной комнате. Под нестройный хор радостных поздравлений он встал на одно колено и преподнес мне обручальный браслет.

Вечером того же дня дом прищемил мне подол дверью и снова не выпустил.

Виктор ругался снаружи, размахивая перед домом бумагой: церемонию назначили в главном храме Зеестранда, до нее оставалось меньше недели.

"Темный плющ" отмалчивался. У него явно было свое мнение насчет морали и молодежи. Нужно ли говорить, что зловредный старик в конце концов победил?.. И, хотя ожидание было нелегким, глубоко в душе я осталась благодарна дому, который взвалил на себя обязанности строгого отца невесты.

* * *

Тетушка Леттия прислала письмо. Слава Сущему: она не потратилась на голосовую почту. Три страницы возмущений нашей до безобразия поспешной свадьбой, в конце – одна строчка поздравлений. Строчка закапана и растеклась, интересно: это слезы радости или плевки?.. Впрочем, неинтересно. Тетушка не была на войне. Вряд ли она поймет, как сильно после такого хочется жить и успеть абсолютно все.

* * *

Время предсвадебной подготовки прошло как во сне. По десять раз на дню я говорила себе: «Будь рядом Зи…» Но Зи не было, Мишель заняла ее место. Она не умела шить платья – только вязать морские узлы. Звериные следы читала чаще модных журналов. Зато оказалась способна отыскать все необходимое в короткие сроки. «Это еще что!» – отмахивалась она от моих благодарностей. – «Забрать у пустынной жабы запас воды труднее, чем торт у кондитера!»

В забеге по магазинам Бертран выполнял роль носильщика. Он то и дело шутил, что сохранение инициалов спасает его здоровье и наш с Виктором кошелек. Понадобилось много часов, прежде чем у меня в голове уложился смысл этих слов: я больше не Ронда, теперь – госпожа Ренар. Отто добил, мимоходом заметив: "Вы – хозяйка-лиса, знаете, да?"

Дом признал в нас с Виктором хозяина и хозяйку – это было понятно еще в первый день. Чего я на ожидала от "Плюща", так это подарков.

Особняк расщедрился. Свадебный подарок стоил взрослым седых волос, а детей едва не довел до истерики.

Какая брачная ночь, о чем вы?!

Началось с безобидного тихого стука в стенах. Звуки перебрались в подвал, стук превратился в ужасающий грохот. Стены дрожали, дом словно ежился и отряхивался. С воплем "Эвакуация!!!" сестры-дварфы выпрыгнули в окно. Прыгая следом за ними, путаясь в длинном белом подоле, я награждала дом самыми злыми ругательствами, которые знала – не вслух, разумеется. Когда грохот утих, а вентиляция перестала чихать каменной пылью, нам не нужен был торт – только ромашковый чай для измотанных нервов.

И тут пробудились, закашляли краны во всех ванных комнатах.

"Плющ" мог построить к свадьбе все, что угодно: бальный зал, оранжерею, полную роз, романтичную беседку для свиданий под звездами. Но сварливый особняк был практичен, как сотня людей-стариков.

Он дал приюту горячую воду.

* * *

На следующий день в «Герольде» была крошечная заметка о нашей свадьбе, а передовица кричала о срыве строительства загородного дома мэра. Третьего загородного дома мэра, которого дивным образом обобрали, лишив бойлерной и водопровода.

Мы с мужем посмеялись и отправились купать воспитанников.

* * *

Виктор решил, что для приюта недостаточно просто названия, должен быть еще и девиз. Мозговой штурм в конце трудового дня дал интересные результаты. Оказалось, супруги Жоли знают языки, которые в Старых Землях никому не нужны, зато звучат, мягко говоря, презабавно.

– На'т'вса'ха'c'эээту! Отличный девиз для школы. В переводе означает "Давайте жить дружно!" – предложил Бертран. Мишель скептически хмыкнула:

– Учти: один неверный апостроф, и получится "Хана вам всем!".

– А ты какой бы хотела? – Виктор коснулся моей руки. Я очень хотела добраться до кровати, в идеале, разумеется, – не одна.

– Давайте запишем все варианты и вытащим наугад.

«Сущее, что я творю?! А если выпадет… как его… навсехэто?»

– "Эксигенциа эт верерацио!" Требовательность и уважение, – Виктор улыбнулся. – Отличный девиз!

Я забрала листок. Протерла очки. Перечитала два раза.

Не нужно много времени, чтобы запомнить, кто как пишет: педагогический коллектив слишком мал, а у детей почерк еще не сформирован.

"Плющ" молчал, прикинувшись неразумной архитектурой.

Я спрятала бумажку в карман. По почерку можно многое сказать о характере, будь ты человек или дом. Нам достался исключительно своеобразный коллега.

* * *

Девиз для приюта, отлитый в бронзе, выглядел очень солидно. Идея сэкономить и самим закрепить буквы над воротами выглядела более чем неразумно. Все кончилось предсказуемо: Виктор оступился, выронил инструменты, почти упал со стремянки…

Почти, потому что его поймала дама-тролль, такая огромная, что взрослый мужчина среднего роста на ее руках казался ребенком.

Серокожая великанша в длинном пальто и шляпке-клош аккуратно поставила Виктора на землю. Тот церемонно поклонился:

– Благодарю вас!

Я молча разглядывала незваную гостью. Чем дольше я на нее смотрела, тем сильнее делалось ощущение: мы с ней уже где-то виделись.

– Мы незнакомы, – строго сказала мне дама-тролль. – Но вы знаете моих братцев-оболтусов.

«Ну, конечно! Сойво и Тойво!»

– Меня будете звать тетка Лемпи, – как ни в чем не бывало продолжила гостья. – Все так зовут. Буду у вас кухаркой. Давай-ка, малой, – обратилась она к оторопевшему Виктору, – показывай, где в доме кухня.

Мне стало обидно за мужа: даже очки не расстраивали его так сильно, как упоминание невысокого роста. Нужно отдать ему должное: он остался невозмутим.

– Я – директор. И я вынужден сообщить: вам придется уйти. Увы, нам не по средствам нанять вас.

– А. Держите, – тетка Лемпи вручила мужу конверт. – Уплочено, – загадочно добавила она и пошла к дому.

– Олгот иэ'Эхэ. Интере-е-есно… – протянул Виктор, странно посмотрев на меня.

– Что?! Поздравление на свадьбу от тридцати восьми полицейских Бергюза тебя не смутило, а один-единственный тролль…

– Не просто какой-то тролль! – строго воздел палец Виктор. – Тролль, который купил титул и теперь станет первым не-человеком в Палате эрлов. Это же круто!!! Эм-м… дорогая? А у тебя нет знакомого тролля, производящего гантели и турники?

– Ой, да ну тебя…

* * *

Как только весна окончательно возвратила людям тепло, каждое утро начиналось с пробежки, и каждый вечер ей завершался. Дети, которых в приюте заметно прибавилось, бежали сквозь туман, под солнцем и звездами, в любую погоду, кроме неописуемо скверной. Ошибкой было предположить, что директор возглавлял их. Он замыкал группу, невозмутимо вылавливая дезертиров из всевозможных укрытий.

Кроме утренней и вечерней была дополнительная пробежка – штрафная. Каждая шалость имела свою цену, а цена измерялась кругами. Старый дом не вмешивался. Возможно, ему даже нравилось быть центром событий – буквально.

Но однажды, туманным утром на пути бегущих воздвиглась кухарка. Люди постоянно допускают одну и ту же ошибку, думая: если тролль большой, то он неуклюжий. Тетка Лемпи умела двигаться очень быстро и тихо. Секунду назад ее не было, и вот она уже стоит на дорожке, а перед ней – куча-мала из юных спортсменов.

Виктор аккуратно разобрал кучу-малу и строго взглянул на кухарку:

– Чему обязан?

– Вот вы тута бегаете, а там картоха на всю ораву не чищена, – не менее строго ответила та.

– И что?

– И то… – тетка Лемпи достала из кармана фартука исписанный лист, – что выполнение работы с кухонным инвентарем способствует развитию мелкой моторики у детей, а также улучшает внимание и аккуратность. Вот.

Виктор бросил быстрый взгляд в сторону дома. Я успела шарахнуться за портьеру.

– Это заговор! – Виктор очень старался выглядеть серьезным, даже суровым.

– Не-е-е. Это бумажка, – отозвалась тетка Лемпи, сделав фирменное выражение лица "Моя – тупой тролль, только слезть с ёлки". Именно это выражение заставляло торговцев на рынке всхлипывать от бессилия и отдавать кухарке всю сдачу, часто – с избытком.

С тех пор тетка Лемпи вела у детей домоводство. Иногда оно было штрафным.

* * *

Это должно было произойти. Когда у приюта появляются солидные попечители, следом незваным гостем вваливается их мнение. Сколько бы Виктор ни пытался бороться с этим, лично выбирая детей, все бесполезно. Можно сказать, нам повезло: только один ребенок со стажем побегов и репутацией задиры. Не целая банда.

И все это отошло на второй план, когда мы прочитали бумаги полностью.

Брен ванКаннис, одиннадцати лет от роду. Девочка-измененная.

Сразу после войны пострадали все измененные: носили повязки на рукаве, жили в гетто. Через два поколения ситуация стала чуть лучше: люди узнали, что по мужской линии звериные черты быстро сходят на нет. Мальчишкам повезло, девочкам не везет по сей день. Почти не везет: их больше не убивают сразу после рождения – по официальной статистике.

"Годик перекантуется, получит паспорт, и можете вышвырнуть!" – сказали нам попечители. Что сказал им в ответ Виктор, записывать не рискну: вдруг это прочтут воспитанники. Он редко использует по-настоящему крепкие выражения, но высказаться умеет. В любом случае, попечители поняли его по-своему: решили, что требует больше денег. Слова "дружный коллектив счастливых детей" для них звучали, как "на'т'вса'ха'c'эээту" с неверным апострофом.

* * *

Виктор обзавелся собственным кабинетом, где проводил время кто угодно кроме него. Когда в дверь с табличкой «Директор» зашвырнули Брен, в кабинете была только я – готовилась к уроку сервировки. Нужно быть практичными: не все дети станут звездами спорта, кому-то достанется работа горничной или лакея. Искусство сложить салфетку пригодится не меньше, чем грамотный хук или быстрые ноги.

Дверь захлопнулась. Матерчатые лебеди дружно упали в обморок.

Брен напоминала Люути: невысокая, коренастая с черными волосами, в нелепой бесформенной кофте с чужого плеча. На этом сходство заканчивалось. Густые лохматые брови, круглые карие глаза, вздернутый нос, который…

«О, боги, он действительно покрыт бежевой шерстью. Как и уши.»

Девочка, похожая на ротвейлера. Наглого ротвейлера, который прошелся по кабинету, выгреб мятные карамельки из вазы, забрал почти все карандаши, сморкнулся в рукав и с вызовом уставился на меня.

Измененные с чертами псовых, отчасти – собаки, как бы дико это не прозвучало. Немного – не настолько, чтобы приходилось показывать им, кто в стае лидер. Хотя, судя по виду новенькой, она как раз и ждала, что ее облают.

– Молодец, Брен! Именно столько карандашей нам будет нужно для рисования. А конфеты – невкусные, они – для случайных гостей.

Я взяла очередую салфетку и продолжила тренироваться. Девочка молча сопела. Лебедей стало на одного больше. Сопение сделалось громче. В конце концов раздалось возмущенное:

– Что за шняги?! Не умеете – не беритесь!

Она схватила две салфетки и сложила цветок, рядом с которым мои недоптицы действительно были полным провалом.

«Вот это поворот! Сюрприз похлеще лохматого носа.»

– Научишь меня?

Посопев еще немного для приличия, Брен кивнула. Зазвонил многострадальный приютский гонг: кухарка колотила по нему от души, он уже весь был покрыт вмятинами. Девочка вздрогнула и принюхалась.

– Всего лишь сигнал к обеду, не бойся. Идем, Брен.

Прежде чем дверь в кабинет закрылась, я обнаружила, что большая часть конфет и все карандаши вернулись на место.

* * *

А вот и первая драка в девчачьей спальне.

Впрочем, дракой это назвать было сложно, явившись на шум, мы с Виктором наблюдали удивительную картину: сестры-дварфы улепетывали от Брен, швыряя в нее чем попало. Она прыгала через кровати, явно нацелившись на чемодан близнецов. Виктор полюбовался погоней и свистнул. На Брен это действовало сильнее, чем ведро холодной воды: девочка с размаху уселась на пол, не закончив прыжок.

– Объяснитесь, – потребовал Виктор. Ири и Мари развели руками.

– Только я чую, что эта чертова дрянь опасна?! – рявкнула Брен.

– Девочки, я все понимаю, но пришло время наконец предъявить содержимое.

– Потому что…

– …она так сказала?! – возмутились дуэтом сестры, вцепившись в свое сокровище.

– Нет. Потому что она почуяла.

Злобно ворча, сестрички принялись отпирать замки. К тому времени, когда щелкнул последний, пришли Бертран и Мишель.

– Мама дорогая! – сказала Мишель при виде темных сосудов, залитых сургучом. Я успела заметить на одном из них трещинку. Бертан добавил к словам жены несколько менее добрых, закрыл чемодан и вынес его – так осторожно, словно это было хрупкое произведение искусства. Испуг передался детям, сестрички больше не пытались скандалить. Все молчали, пока Бертран не вернулся.

– Бездымный порох, – объяснил он. – Экспериментальная взрывчатка дварфов-шахтеров.

– Но мы не дружим с огнем, – полувопросительно сказала Матильда.

– Поэтому чемодан сейчас достаточно далеко от дома, – кивнул Бертран и потрепал Брен по голове. – Молодчина!

– Ну, еще за ухом почешите, – буркнула та, но было видно, что она рада.

– А ты куда смотрел? – спросил Виктор, подняв голову к потолку. Дом в ответ уронил на него здоровенный кусок штукатурки. Логично. Не архитектурное это дело – приглядывать за детьми.

* * *

– Бросай тетради, вспомни, что у тебя есть муж, – Виктор бродил вокруг, я отмахивалась, не прекращая писать.

– Это не тетради. Помнишь, ты обещал второй клавишный инструмент?

– Внезапно! – Виктор плюхнулся в кресло и почесал в затылке. – Ладно, какой ты хочешь? Хоть бы маленький, хоть бы маленький, – он скрестил пальцы, глядя на меня искоса.

– Никакой! Вместо него выбьешь из попечителей бюджет на привратника. Или сторожа.

Виктор перестал валять дурака и смотрел удивленно, ожидая, что я объясню ему больше. Объяснения были долгими. Выслушав, он кивнул и обнял меня:

– Отличная идея! Эх… не быть ванКаннис чемпионкой по тяжелой атлетике.

Через неделю в двери "Темного плюща" постучал отставной таможенник.

– Признаться, не верил, что снова увижу вас, барышня Ронда, – улыбнулся ванЛюп.

– Госпожа Ренар, – поправил старика Виктор. – Располагайтесь, и обсудим план индивидуальных занятий с воспитанницей.

* * *

Что бы ни происходило в моей жизни, кто бы ни встречался на пути, все – не просто так. Это не фатализм – обычные выводы из наблюдений. Когда попечители рекомендовали нам преподавательницу драмы и рисования, Виктор решил, что они пошутили. Театр – последнее, что поможет сиротам заработать на жизнь. С рисованием же вполне справлялась Мишель, по крайней мере, композиция «Сова и вещь» с каждым месяцем удавалась детям все лучше. И плевать, что вещь после этого приходилось выбрасывать.

Но попечители предложили вместе с новым членом коллектива три ящика спортивного инвентаря. Виктор не смог устоять.

Впускать в дом – обязанность ванЛюпа, если только он не занимается с Брен. А старик как раз занимался, и открывать пришлось мне. Замок заело, он заставил основательно повозиться. Справившись с бунтовщиком, я распахнула створку… и схватилась за нее, чтобы не упасть.

Лишь через несколько секунд логика сдернула меня с небес на землю, напомнив: "Надень очки!". Высокая блондинка походила на Гортензию внешностью, но не голосом, и не манерами.

– Что же вы так долго, милочка? – прощебетало разряженное по последней моде создание и сунуло мне в руки саквояж. – Отнесите в мою комнату, будьте добры.

Я аккуратно поставила ее багаж на пол:

– Здравствуйте. Если вы – наша новая коллега, советую приготовить рекомендательные письма. Директор вот-вот вернется со штрафной пробежки. Если не коллега…

– Разумеется, ваша коллега. Я – Розали Дюбуа. Неужели я вас обидела? Нет-нет, не верю! Мы непременно станем подругами, вот увидите. Кстати, чудесная блузка! Без шуток, хочу такую же. Жду – не дождусь, когда вместе устроим налет на местные магазины!

Пожалуй, в ней все-таки было что-то от семьи Горшковиц. От матери Зи – до того, как жизнь вправила ей мозги. Дружить с такими не интересно, разве что пожалеть…

* * *

Цинтия Викс называла это «эффект переноса»: сравнив Розали с матерью Гортензии, я уже не могла отделаться от первого впечатления. Это было плохо, абсолютно неправильно, ведь остальным она нравилась, не только мужской части коллектива – всем. Мишель общалась с ней с удовольствием. Тетка Лемпи соглашалась на эксперименты, хотя обычно считала новые блюда угрозой нацбезопасности. Единственный, кто не подружился с новенькой – Барбара: угодить сове было непросто.

Но самый убедительный аргумент: Розали приняли дети. Разве что Брен очень долго принюхивалась к новой учительнице, но здесь уже ничего не поделать: что для обычных – легкий парфюм, для измененных – сущий кошмар. Девочкам захотелось выглядеть так же, как Розали, результат – больше интереса к рукоделию. Мальчишки учились быть рыцарями, и – о чудо: в ванной девочек обнаружился букет вместо привычных лягушек.