Текст книги "Не искавшие приключений (СИ)"
Автор книги: Дикая Яблоня
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Глава приемной комиссии госпожа Майе' – высокая худощавая дама в строгом коричневом платье – разглядывала вовсе не распечатку. В длинных, желтоватых от никотина пальцах она вертела… О, боги! Правду говорят: учитель – не профессия, учитель – диагноз. Но разве моя вина, что для распечатки мне выдали чудовищно безграмотный образец, написанный нечитабельным почерком? Исправления на образце я сделала неосознанно. Ой-ей. Еще и «неуд» внизу влепила
– А это здесь зачем?
"Упс.
Действительно, зачем?"
Суровая дама продолжала сверлить меня взглядом. Две другие проверяющие – низенькие и полные – на ее фоне казались прямо-таки добрыми феями из сказки. В голову закралась нехорошая мысль: "Что, если передо мной – еще один правдовидец?" Я дала мысли пинка: хуже уже определенно быть не могло.
– Катушки с машинки я сняла, потому что всегда поступала так прежде. Мой отец… – голос предательски дрогнул. Совсем немного. – Отец объяснил мне, что распечатанный текст можно разобрать по следам литер на машинописной ленте. Всякий раз, закончив печатать, я снимала катушки, и он запирал их в стол. Разумеется, – поспешила я с уточнением. – мне разрешалось помогать ему только с текстами общедоступного содержания. Хотя я и в них ничего не понимала. – А вот это уже было вранье. Ну да… кому какое дело? Ведь все уже кончено.
Что ж. По крайней мере, я попыталась.
Госпожа Майе поднялась из-за стола. Она держалась очень, можно даже сказать – неестественно прямо. Глядя на нее, я тоже невольно выпрямилась в струнку. Хотя – куда мне с моим корсетом на крючках – такую осанку даст лишь невероятно тугая шнуровка.
– Результаты экзамена вы узнаете завтра. Та же приемная, стенд слева от двери.
Ну и пожалуйста. А последней девушке она вообще ничего не сказала.
* * *
На следующий день я позволила себе хорошенько выспаться, вымыла голову, сходила за свежей газетой и лишь ближе к вечеру не выдержала. Проклиная всех и вся, а в особенности – цены на проезд в омнибусе отправилась в замок, сама не зная – зачем. Отыскала по уже знакомым стрелкам нужную дверь и – столкнулась на ступенях с уже знакомой мне заботливой мамашей. Насупленная дочь тащилась позади нее и не удостоила меня взглядом, зато женщина приветливо улыбнулась:
– Вы ведь двенадцатая? Поздравляю, голубушка! Ну же, – обернулась она к дочери. – Выше нос! Будешь работать в конторе дядюшки Петера. И к дому ближе, и спокойнее: свои – не чужие!
"А? Что?.."
Некоторое время я бессмысленно таращилась на лист с результатами экзамена. Пыталась понять, как оказалась среди трех принятых и в конце концов просто махнула рукой.
Очевидно, это все-таки не ошибка. У меня есть работа! Теперь я смогу купить ту очаровательную шляпку, как у героини романа Карнеолы Миллер… Ура. Надо радоваться.
Отчего же тогда на душе так скверно?..
Первый день в новой должности я запомнила как День Женского Визга. Хотя определенно стоило запомнить не только это.
Итак, я стала младшим клерком подразделения делопроизводства Палаты эрлов. Проще говоря, я – никто, ничто и звать никак, но с о-очень внушительным пропуском, за потерю которого – крупный штраф и серьезное взыскание. Не удивительно, что коллеги-"никтоши" носят пропуск на шее, пряча под одежду, словно амулет. Нам – трем новеньким – выдали наши амулеты после – нет, не тожественного посвящения – весьма сурового инструктажа. И тут я наконец поняла, как мне удалось получить свою должность.
Решающей оказалась вовсе не высочайшая скорость печати. Большая часть девушек выполнила задание, не разбирая почерк, а додумывая от себя. Между тем, сам текст был еще одной проверкой. А второе правило – соблюсти меры безопасности, сдав после работы ленту – вообще выполнила только я. Вот что мы узнали от госпожи Майе – начальницы нашего отдела. Чеканя слова, она смотрела исключительно на меня. Не нужно быть правдовидцем, чтобы расшифровать этот взгляд: "Умная выискалась? Значит, и спрос будет больше!"
М-да. Начало оказалось не слишком воодушевляющим. Что ж, по крайней мере, рабочее место выглядело неплохо. Боги знают, зачем изначально была нужна эта крытая галерея, но для отдела машинописи она подошла идеально: два ряда окон давали отличное освещение. Столы тоже были в два ряда – один навстречу другому, так, чтобы для каждой девушки свет падал слева. Стены вопреки моему ожиданию были отделаны вовсе не деревянными панелями, как в прочих виденных мною комнатах, – они напоминали старое кожаное кресло в кабинете отца. Нет, обивка на стенах не была кожей – всего лишь блеклая ткань, а вот что скрыто под тканью, я догадалась, как только застрекотали пишущие машинки. И кольнуло сердце: "Троллий мех". Олгот. Тууфи. Как ты там, малыш-непоседа?..
В первый же пятиминутный перерыв я раз и навсегда заработала прозвище «чокнутая училка». Образование помянула начальница – спасибо ей большое. За другое слово стоило благодарить стену, которую я весь перерыв гладила, не осознавая, что делаю.
Вернувшись на место, я успела прошептать соседке из встречного ряда – тихой застенчивой девушке в мышино-сером костюмчике:
– Что мне следует знать?
– Четко исполняй приказы Колотушки. – пробормотала она. – И постарайся подружиться с Люути Люуеро.
Гм. Колотушка? Я и не заметила. Пора освежить знание лютецианского.
Машинки затрещали снова, и я поняла, что поторопилась с выводами: начальница получила свое прозвище не из-за фамилии. Все оказалось проще, но от того ничуть не привлекательнее: госпожа Майе воодушевляла подчиненных, колотя по их столам деревянной линейкой. "Надо найти в этом плюсы," – строго сказала я себе, когда Колотушка добралась до меня. – "Во-первых, она бьет по столу, а не по мне. Во-вторых, задает отличный ритм для работы. И в-третьих… да она просто чудеса творит, если задуматься. Стучать с такой скоростью, и даже не менять при этом руку? Ей бы выступать в цирке под псевдонимом "Женщина-Дятел". Да-да, все прекрасно. Почему же я тогда ощущаю себя каторжником, прикованным к фабричному колесу?.. Боги, скорее бы она отошла! Хоть бы случилось что-нибудь…"
Словно в ответ на мою молитву, согнав с крыш ворон, по замку разнесся истошный женский визг. Колотушка вздрогнула, сбилась-таки с ритма и перешла к следующей жертве. Машинистки тоже сбились, но лишь на мгновение. Короткий недоуменный взгляд по сторонам – все, что мы могли себе позволить.
Едва мы поднялись со своих мест, чтобы идти обедать, Мышка легонько толкнула меня под локоть:
– Люути – там.
Я проследила за ее робким взглядом. Та, чье имя звучало, словно птичья трель, оказалась низенькой толстой брюнеткой с узкими, близко посаженными глазками. Типичная северянка, вероятно – из Серых Земель. Коротышка была моложе меня года на три, но смотрела на остальных так, словно являлась самой старшей и по возрасту, и во всех прочих смыслах. Окружали северянку девицы того типа, который всегда и везде идет в комплекте с негласным лидером. Подобострастные физиономии и отсутствие собственного мнения – прилагаются. Я бы рассмеялась, если б не понимала, что мне в этом коллективе работать, а значит – надо ужиться со всеми. Даже – с такими.
– Добрый день! – из моего к Люути приветствия можно было лепить эталон дружелюбия. Ответом был оценивающий взгляд, достаточно долгий и хорошо мне знакомый. Вряд ли северянка слушала лекции госпожи Викс, но кто-то все же ее обучил. Почему бы и нет, наука о поведении – доступная дисциплина, а не секретное боевое искусство. Официально, по крайней мере.
– Раз в месяц с тебя – флакон корректирующей пасты. Целый.
Маятником меня, я вообще где – в женском исправительном учреждении? Хоть и знаю подобных местах лишь из детективов, но – тем не менее. Суровые же здесь законы: флакончик специальной замазки для опечаток – крошечный, и дают его раз в две недели, надо полагать, чтобы машинистки не расслаблялись и не халтурили. Но обойтись одним в месяц… практически не реально. Купить в магазине – дорого. Серьезная проблема.
Для кого-нибудь другого.
Непосвященные думают, что педагогика – нудный предмет. Возможно, если не повезет с преподавателями. Если повезет, вам расскажут, как обыгрывать учеников на их же поле. Взять хотя бы знаменитые"…цать способов сокрытия неуда" – cписку уже третий век, и он все еще пополняется. Корректирующая паста в нем появилась вскоре после изобретения пишущей машинки.
Но лично я предпочитаю старую добрую классику.
– Пастой не пользуюсь, извини.
Подпевалы дружно шарахнулись, когда я аккуратным движением достала из сумочки отцовскую бритву. Люути, надо отдать ей должное, даже бровью не повела:
– Что, училка, после первой же опечатки перережешь себе глотку?
Девицы угодливо захихикали.
– Гм. Тоже вариант, но я – небольшой поклонник экстрима. Паста и бумага почти никогда не совпадают по цвету полностью. Для рядовых документов заплатки допустимы, но важный придется переделывать. В то же время следует учесть, что бумага – волокнистый материал и…
– Брысь! – приказала Люути девицам. Те испарились почти моментально. Взгляд маленьких колючих глазок метнулся с лезвия на меня и обратно. Северянка сложила два и два очень быстро.
– Нужен определенный навык, – на всякий случай пояснила я. – чтобы снять только верхний слой, а не прорезать дыру. Аккуратность и точность.
– Другим не рассказывай! – буркнула Люути. Сделав пару шагов к двери обернулась и мотнула головой:
– Пошли, покажу, где столовая. Хотела б я знать, – добавила она уже на лестнице. – как ты прошла с бритвой мимо охраны?
"Эээ… Что бы такого умного ей ответить?" А ответить-то было и нечего – прошла, и все. Может быть, потому что еще в колледже наловчилась орудовать бритвой как ластиком и думала о ней как о канцелярской принадлежности?
– Знаешь, – моя улыбка была настолько незамутненно-искренней, что давешнего правдовидца, наверное, стошнило бы, – у меня дома есть еще. Бери эту себе, не стесняйся.
* * *
Столовая младших служащих располагалась в подвале. Спускаясь все ниже и ниже по лестнице, я размышляла, каким был подвал Равенстена до поворота карьеры. Была ли там пыточная? Лаборатория магов? Оружейный склад? Увы, никаких подсказок в пути не попалось. Глаз зацепился лишь за пару незамысловатых плакатов с требованием соблюдать тишину и один очень замысловатый план эвакуации.
Внутри нас ждали низкие сводчатые потолки и крошечные окошки под ними. А еще – новейшие газовые лампы, скучные белые скатерти и приятный запах свежей выпечки. Фантазии о магах и воинах испарились. Осталась лишь чопорная реальность.
Но, сколько бы плакаты ни требовали от младших клерков тишины, за столами об этом правиле все позабыли. Получив тарелки с незатейливым супом-пюре и жареной картошкой, машинистки собрались в несколько весело щебечущих групп, и тут я вдруг обнаружила себя в группе номер один. Что еще хуже, Люути демонстративно спихнула одну из подпевал со стула рядом с собой. Бывшая фаворитка уступила место безропотно, хотя ее красноречивый взгляд желал мне провалиться подвалов эдак на десять. Меньше всего я мечтала о столь сомнительной чести, больше всего – найти тихий угол, поесть в одиночестве и забыть о треске машинок. Но, даже решись я плевать на дружбу с негласным лидером, последний укромный уголок к этому времени заняли. И, похоже, неспроста он пустовал так долго, дожидаясь своего завсегдатая. Светловолосая девушка в строгом, но элегантном платье контрастировала с остальными, как солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь окна подвала – с унылыми лампами. Странное дело: ни яркого модного наряда, ни вызывающего поведения – все было скромно, но в то же время давало понять: этот человек – особенный.
– Шлюха! – презрительно бросила Люути, проследив за моим взглядом. – Личная машинистка Канцлера, – пояснила она, заметив мое удивление, и снова уткнулась в тарелку с картошкой. Слова прозвучали столь категорично – хоть в справочник синонимов заноси.
Здравый смысл подсказывал не спорить с тем, кто явно знает все лучше меня – хотя бы потому что давно здесь работает. Призрак мигрени велел заткнуться и оглохнуть до конца перерыва. Логика предложила ограничиться невнятным "Гм". Я открыла рот. Способность в жалкие четыре и две десятых нахально этим воспользовалась.
– Она не шлюха.
Механизм челюстей Люути, безжалостно перемалывавший картошку, дал сбой. За столом стало до неуютного тихо.
– Ты же не станешь утверждать, что сам Канцлер вот так запросто нанимает на работу шлюх, – как можно естественнее пожала я плечами, обращаясь к собственной ложке.
– А кто ж она?! – возмутилась Люути громко, но все же – недостаточно громко для тирана, которому посмели возразить. Упоминание Канцлера явно пришлось кстати. Но сдаваться без борьбы Люути не собиралась. Дернув мой рукав, так что я волей-неволей придвинулась ближе, она обдала мне ухо доверительно-картофельным шепотом:
– Почему, ты думаешь, красотку без рода-племени взяли на эту должность?! Шепот явно предназначался всей свите, а не мне одной. Свита одобрительно забормотала. Логика, до сего момента скорбно молчавшая, подсказала, что пора все свести к шутке:
– Ну-у-у… – я наконец перестала общаться с ложкой и обернулась к Ее Негласному Величеству. – Красота – понятие крайне относительное. Попалось мне как-то в журнале "Путешественник", что измененные архипелага Калиди наикрасивейшей считают деву… – прервавшись, я на всякий случай оглядела физиономию Люути. – …у которой больше всего колец в носу. Это какой нос надо иметь, чтобы стать машинисткой их начальства?! – закончила я тоном конферансье из мюзик-холла.
Моргнув пару раз, Люути заухала, словно довольная сова. Остальные девушки тоже засмеялись, и, похоже, только я заметила, как вздрогнула от этого смеха незнакомка в углу.
* * *
До конца обеда никто больше не вспоминал ни дикарей, ни шлюх, зато очень и очень много – Его Сиятельство Канцлера. Верь я в приметы чуть сильнее – не сомневалась бы, что глава ландрийского правительства икает по нашей милости, не переставая, и его преемник – тоже. Всё – от новых вакансий в канцелярии до ужесточенного контроля в порту, а также флаги на улицах и площадях – все подчинялось единой цели: достойно проводить Канцлера прежнего и приветствовать нового. Причем не далее, как сегодня вечером.
– Мы должны быть благодарны политикам – они четвертый век не допускают новую Войну, – говорил мне отец. – Мы должны держаться от политиков как можно дальше – они пожертвуют ради мира собственными детьми, что уж говорить о чужих, – добавлял отец, печально усмехаясь.
Приятно было обнаружить, что девушки вокруг меня – реалистки, а не великовозрастные дуры. Никого из них не волновал цвет глаз будущего правителя, зато практически всех – подорожают ли под зиму дрова и уголь при новой власти.
– Как считаете: нам велят построиться во дворе, чтобы приветствовать хозяина? – робко спросила Мышка, когда тема дров себя исчерпала.
Люути наградила ее тяжелым взглядом и фыркнула: "Кто мы по-твоему – горничные?", вложив в последнее слово столько презрения, что горничным всего мира следовало обидеться. Бедная Мышка покраснела и дернулась, словно хотела спрятаться под стол, я же взглянула на Люути по-новому. Ее презрение предназначалось не Мышке или абстрактным горничным, но всему миру в целом. Так она выражала гордость. Прямолинейно, на грани откровенного хамства, северянка гордилась тем, чего достигла, причем собственными силами – здесь моего уровня способности вполне хватало. Если кто из нас и был пресловутой девчонкой без рода-племени, так это Люути.
Впрочем, красивее – ни внешне, ни внутренне – cеверянка от этого в моих глазах не стала. Я невольно огляделась, ища светловолосую незнакомку, но той уже и след простыл.
* * *
Младших клерков не заставили строиться во дворе, хотя в глубине души я была не против – из чистого любопытства, конечно. Но и пораньше в честь знаменательного события не отпустили: обычный рабочий день, обычная рутина, и – увы – мигрень к концу рабочего дня, грозившая стать обычной. Единственным разнообразием стал миг, когда по замку во второй раз пронесся женский визг. Вот только на этот раз, в отличие от прошлого, в нем было не отчаянье, а радость: такой себе боевой клич в четвертой октаве. Госпожа Колотушка досадливо скривилась, а девушки беззвучно хихикнули.
Покидая Вороний остров, я уговаривала мигрень отстать и в тоже время прикидывала, успею ли до дождя на омнибус. День-другой, как по календарю осень, но осени плевать на заявленный в туристических буклетах "мягкий морской климат" Бергюза. От ее дождя не сбежать по лужам, весело жертвуя туфлями. Этот дождь станет гнать тебя, пока не укроешься под родной крышей, вцепившись в чашку с горячим чаем, и сочувствуя тем, кто своей чашки еще не достиг.
Только пять или шесть девушек направились к правобережному мосту. Остальные, как и я, шли на левобережный. Меня ничуть не удивило, когда посреди моста в спину прилетела реплика Люути. Что удивило, так это содержание реплики – даже мигрень поутихла от удивления.
– Эй, училка. Зонтик.
– Есть! – рапортовала я Ее Хамскому Величеству, отсалютовав отцовским зонтом.
– Не то, – Люути догнала меня и указала вперед. – На ее зонтик посмотри.
Впереди, шагах в тридцати, шла незнакомка из столовой. В хорошем, очень элегантном пальто, модных туфельках, соответствующих погоде, и… с летним зонтиком. Кружевным бежевым зонтиком, который спасет от дождя лишь чуть хуже, чем дырявое сито.
А вот это уже было интересно. Или, по крайней мере, весьма забавно.
– Как думаешь, почему? – у Люути определенно был дар вкладывать презрение в самые нейтральные слова. Я поняла, что без конца защищать незнакомку просто не в состоянии. Как, впрочем, и бесконечно отшучиваться.
– Предлагаю варианты: она торопилась и взяла зонт по ошибке, она жутко закаленная и не боится простыть, или она – редкостная дура и не различает дождь и вёдро. Выбирай, что смешнее.
– Это ты, училка – дура, – усмехнулась в ответ Люути. Усмехнулась так искренне-дружелюбно, что я решила до поры, до времени не обижаться. – Дура ты доверчивая, видишь в людях хорошее, где его нет. А она, – уровень яда в голосе Люути возрос геометрически. – дрянь испорченная. Круглый год носит зонтик от солнца, чтоб дать понять остальным девчонкам: дождь ей не страшен, ведь по щелчку ее пальцев любой богатый господин поймает красотке экипаж, – и, поскольку в этот раз я не ринулась защищать незнакомку, обвинения завершились разгромным:
– А еще она красится!
Дедуктивные рассуждения северянки впору было вкладывать в уста персонажей Карнеолы Миллер. Глубоко задумавшись над ними, я перешла мост, отправилась дальше и… благополучно прошагала мимо остановки омнибуса. Проклятая привычка погружаться в собственные мысли! Причем прошагала так далеко, что единственно-разумным оставалось идти вперед, к следующей остановке. Не ближний путь, да еще под зарядившим дождем.
– Чертова Люути. Чертова… незнакомка?
Фигурка с бежевым зонтом под мышкой петляла меж торопливых прохожих, уворачиваясь от брызг и лихих двуколесок почтальонов и полицейских. Ловить экипаж она явно не собиралась и щелкать пальцами – тоже. Несколько раз девушка оглянулась, словно опасаясь слежки. Или это я рехнулась на почве любви к детективам? Если нет, тогда почему я иду вслед за ней? Не потому ли, что она только что юркнула в подозрительный узенький переулок, где хорошо одетым барышням делать просто нечего?
Переулок вывел к мосту через Бергезе. Перейдя его, незнакомка углубилась в рабочие кварталы.
* * *
Если взглянуть на Бергюз с высоты птичьего полета, он покажется красочным, вот только краски распределились весьма неравномерно. Левый берег – почти что весь светлый: серые, бежевые, изредка – голубые дома под иссиня-серой сланцевой черепицей. Сдержанность, элегантность, респектабельность. И никаких фабрик поблизости: кто станет строить светлый дом, если копоть и смог замарают его меньше, чем за неделю?
В рабочих кварталах правобережья дома не красили и не красят вовсе, но и они не обделены цветом. Очень кстати пришлась мода на красный кирпич с гордым именем "глорианская" – в честь королевы туманников Глории: королева славилась своей практичностью и любовью к темной одежде. Издалека багровые правобережные кварталы выглядят просто-напросто жутко, наводя на мысли о чудищах с содранной кожей.
Впрочем, оказаться без сопровождающего вблизи этих домов было тоже слегка страшновато. Не без труда поспевая за длинноногой незнакомкой, я принялась сочинять себе легенду – так, на всякий случай. Кем бы я могла здесь быть? Точно не прачкой и не фабричной работницей – руки выдадут моментально. Ладно, как говорила госпожа Циник: лучшая ложь – подредактированная правда, так что буду якобы местная школьная учительница. Одежда у меня вполне подходящая. Интересно, какое у них тут жалование? А еще более интересно – когда же наконец мы хоть куда-нибудь придем?
Посмотрев вдаль, я вздрогнула и невольно споткнулась.
Нет. Нет-нет-нет! Пожалуйста, давай, ты свернешь куда-нибудь в сторону, а?! Куда угодно, хоть на кладбище!
Незнакомка, не вняв моим мыслям, продолжала идти к Белому Храму.
* * *
Когда-то характеристика «Белый» не звучала жестокой насмешкой. Когда-то ее не было вовсе – была просто Базилика Сущего. Крупнейший, старейший и прекраснейший храм Бергюза гордо возвышался в центре ландрийской столицы. Все эти «когда-то» относятся к довоенному времени. Существует немало легенд, в которых неизменно фигурируют люди, пытавшиеся укрыться от врага в храме и беспощадно убитые. Особой нужды в этих легендах нет – один только вид храма пугает лучше всякой истории. Формально это руины. Фактически… Каким образом белесые, в черных подтеках обломки центрального нефа все еще держатся друг за друга над пропастью в несколько этажей? Почему купол до сих пор не обрушился, хотя выглядит, словно скорлупа гигантского яйца, по которому стукнул ложкой оголодавший великан? Обезглавленная статуя Матери Сущего накренилась в своей нише над главным входом и висит под таким немыслимым углом, что даже маги не берутся найти объяснение.
В послевоенные годы появились новые "когда-то". Когда-то строительные мародеры пытались забрать из развалин уцелевшие кирпичи и балки – те, что мирно лежат, а не перемещаются, едва отвернешься – но быстро усвоили, что риск того не стоит. Когда-то храм пытались снести, и пытались неоднократно. К историям о сгинувших людях прибавилось несколько новых. Реставрацию храм тоже отверг.
Теперь архитектурный кадавр возвышается посреди пустыря, на который не заходят даже бродячие псы. Но пустырь не может быть бесконечным. Всем нужно где-то жить. Дома по соседству с пустырем не имеют в повернутых к храму стенах ни дверей, ни окон. Обитатели этих трущоб никогда не сознаются, что живут в них. И дело вовсе не в гордости – гордости тут не и в помине, зато суеверного ужаса – хоть отбавляй.
Не описать словами, какое я испытала облегчение, когда незнакомка наконец-то свернула. А в списке загадок стало на одну меньше: не удивительно, что человек скрывает, где живет, если до проклятых руин – всего два-три квартала.
* * *
Ее дом даже не был кирпичным – багровые оттенки закончились квартал назад, и началась серость обглоданного приморскими ветрами дерева. Дома по соседству были такими же – обветшалыми и унылыми. Еще не трущобы. Уже их первые признаки. Но, вопреки описаниям в читанных мною романах, они не подпирали друг друга, напротив – словно бы сторонились с печальной брезгливостью.
Дом незнакомки стоял в глубине двора: двухэтажная постройка в два крыла под прямым углом друг к другу и с крытым балконом по всей длине здания: все та же "глорианская" архитектура, но с маленькой, насквозь лживой особенностью. У каждой квартиры дверь выходит на галерею. У каждой семьи появляется иллюзия собственного дома. Появляется и тут же исчезает, лишь стоит взглянуть на облезлую будку рядом с домом – единственную уборную на десяток семей. Возле будки парочка взъерошенных куриц ковыряла землю с целеустремленностью завзятых археологов. Довершала картину видавшая виды скамейка и более чем скромная клумба: кустик золотых шаров да несколько розовых астр, робкий вызов окружающей серости. И абсолютно безуспешный.
Не может быть, чтобы машинистка самого Канцлера зарабатывала так мало, чтобы жить в подобном месте. Должно существовать более логичное объяснение.
Объяснение не замедлило появиться.
Худощавая, светловолосая женщина лет сорока, некогда красивая, но рано увядшая, в неуместно – и для квартала, и для погоды – нарядном платье спустилась по лестнице навстречу незнакомке. Она вела двоих белокурых малышей, близняшек, годика по три. Я машинально отметила, что руки женщины не могли быть руками фабричной работницы, а уж прачки – тем более.
– Гортензия, ты снова задержалась, – женщина говорила, манерно растягивая слова, и с едва уловимым акцентом, который я не смогла опознать.
– Простите, мама, – теперь-уже-не-незнакомка явно старалась не смотреть к глаза женщине. – Но ведь на службе же – не на танцах. Кто-то должен зарабатывать на жизнь.
– Как ты разговариваешь с матерью? – манерность в ее голосе прямо-таки зашкаливала. Если она сейчас прижмет руку ко лбу, как дрянная актриса в дешевой драме, меня стошнит. С каждой секундой эта особа нравилась мне все меньше. Зато дешевая драма определенно нравилась окружающим: на галерее тут же появилось несколько соседок. Все, разумеется, под благовидными предлогами: "Сплетни? Какие сплетни, о чем вы? Белье пора снимать. С веревок. Грязное."
– А что я вам принесла? – дипломатично сменила тему Гортензия. Малыши радостно поспешили к ней и получили на двоих маленькое сухое пирожное – самое дешевое из тех, что продают в нашей столовой. Она подхватила малышей на руки. Те взвизгнули от восторга. Гортензия передразнила их. Визг получился узнаваемый – я такой сегодня уже определенно слышала.
– О, мои дорогие! Вы же поделитесь с любимой мамочкой?
Малыши послушно отдали лакомство матери. И тут я наконец поняла, что меня так бесит: выражение капризного ребенка на лице взрослой женщины.
Прожженные скептики или любители позлорадствовать, в общем – типы вроде Люути моментально сделали бы вывод: несчастная мать прикрывает грехи распутной дочери, нянчась с ее ублюдками. Чем глупее человек, тем проще ему даются подобные выводы. А то, что женщина, Гортензия и малыши – одно лицо, этого злобные идиоты, разумеется, в упор не увидят. Как и то, что беспутной в семье является вовсе не дочь-кормилица.
– Зи! Привет!
Юная копия Гортензии, подростково-нескладная и с косичками, махала с галереи. Та помахала в ответ:
– Привет-привет, Мила! Ёршик объявился?
– Сколько раз я просила тебя, Гортензия: называй брата по имени, а не этим вульгарным прозвищем, – немедленно встряла женщина. На этот раз Гортнезия просто проигнорировала мать.
– Не объявился? Понятно. Как дела в школе?
– Ты забыла? Я теперь хожу туда только третий и четвертый день в неделе.
Так – так. Вторая кормилица, несовершеннолетняя. Что она может делать в таком возрасте? Неужели работает на фабрике? Дела обстоят все интереснее.
– А Лука опять подралась в школе, – радостно поведала Мила и вдруг заорала. Голосовые связки явно были семейной гордостью. Из-за спины Милы появилась худенькая девочка лет семи, предсказуемо светловолосая, с роскошным фингалом вокруг левого глаза.
– Как всегда! Сразу за косу! – простодушное круглое лицо Милы обиженно скривилось. Оттолкнув зловредную сестру, она ушла в дом.
– Та-а-ак. И что это у нас на физиономии? – подчеркнуто строго спросила Гортензия.
– Это? Это – лютецианский пурпур, – тоном владелицы художественного салона сообщила девочка. – А тут – обратите внимание – ландрийская лазурь!
По виду очередная сестра была сама невинность, но только не для меня. На самом деле это наверняка бесенок: умная, хитрая, самоуверенная, правила вежливо игнорирует, чужим мнением интересуется в последнюю очередь. Но, если достучаться до такого ребенка, результат может быть замечательный.
– Ты обязана поговорить с учительницей Лукреции. Завтра же! – манерности в речи женщины наконец поубавилось, но приятнее от этого она не стала.
– Мама, поймите, я просто не успеваю! Прошу, сходите сами.
– Ты хочешь моей смерти?! Неблагодарное существо!
Все. Она-таки прижала руку ко лбу. Я сказала себе, что увидела достаточно. Когда Люути в следующий раз откроет рот в адрес особ без рода-племени, я позабочусь, чтобы она немедленно его закрыла.
* * *
Костюм у меня неброский, каблуки по мостовой не цокают, и об искусстве слежки я знаю не только по книгам. Ролевые игры в клубе фанатов Карнеолы Миллер – это вам не чаепитие с поклонницами любовного романа.
Скрываясь в тени, я отступала вдоль стены, пока не выбралась со двора на улицу. Вздохнула с облечением, обернулась и не заорала только потому что мне, в отличие от некоторых, такое не свойственно.
– Ты хорошо все рассмотрела? – мрачно спросила Гортензия, материализовавшись из ниоткуда. – Ха! Тебя подослала Люути. Не думала, что она опустится до подобного.
"Лучший способ защиты – нападение? Слушайте тех, кто вам это говорит, если хотите начать очередную Войну. Не хотите – учитесь думать своей головой!" Да-да. Снова наука о поведении, снова незабвенная госпожа Цинтия Викс.
– Ха-ха неоднократно. Чтобы меня куда-то послать, Люути не хватит, штук восемь-шестнадцать Люути… ну, может быть. Детектив обнаружил две загадки. Детектив разгадал их. Доброго вам вечера, сударыня, – я демонстративно раскланялась и пошла прочь.
– Эй, подожди!
Ага! Судя по тону, она явно заинтересовалась. А заинтересованный человек уже не станет оскорблять. Хотя ловить за рукав, так что он чуть не порвался, все же невежливо.
– Какие еще две загадки? – требовательно выпалила Гортензия.
Я скрестила на груди руки и выдержала небольшую паузу, прежде чем заговорить:
– Первая – Тайна Неуместного Зонтика. Хорошая мина при плохой игре, без сомнения. И что, это работает? Тебе и в самом деле нанимают экипаж?
Гортензия что-то пробормотала, неопределенно дернув плечом.
– Не важно. Меня интересуют тайны, а не их последствия. Другая тайна – Загадка Истошного Визга.
Гортензия покусала губы и, не сдержавшись, хихикнула:
– Даже вы слышали?
Я развела руками:
– Проще спросить, кто не слышал. Ты так простилась со старым начальством и встретила новое, верно?
– Не-е-ет, что ты! – она помотала головой. – Этот цирк был для старого Канцлера – он замолвил словечко перед новым, и тот меня не прогнал. По крайней мере, пока, хотя у него своих секретарей хватает. Значит, – добавила она уже гораздо более дружелюбным тоном. – ты тоже любишь детективы?
