Текст книги "Край Ветров: Пироманс (СИ)"

Автор книги: Диэр Кусуриури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

– Кстати, – Никс повернулась к нему, – я же так и не спросила… Как тебя на самом деле зовут?

Кей дождалась, пока все звуки вокруг стихнут. Открыла глаза на чуть-чуть, чтобы все еще казаться спящей, но оценить ситуацию.

Никто не догадался завязать им глаза, а вот руки связали крепко – промасленными веревками, и если дернуть, то узлы лишь крепче затягиваются. Кей не дергала.

Глаза слегка привыкли к темноте. В углу на потолке тускло помаргивала неисправная ртутная лампа. В ее неверном свете Кей смогла различить двоих связанных мужчин напротив себя. Они сидели каждый в своем углу, одетые в серое рваное тряпье. Лица их были сокрыты тенью.

Кей пронаблюдала за ними около трех минут. Не заметив движения, она повернула голову и огляделась.

Ирвис оказалась за ней, привязанная к тому же столбу. Она не двигалась, сидела, уронив голову на грудь и размеренно дышала.

Кей снова перевела взгляд на мужчин в углах комнаты.

Давешние чтецы? Вот это встреча.

Хорошо.

По крайней мере, Ирвис здесь. Рейнхарда куда-то увезли на машине.

Это подождет. Убивать его они не будут.

Сейчас нужно выбраться.

Живыми.

Сначала надо разобраться.

Итак, от ресторанного зала их с Ирвис волокли не так чтобы долго и ни на чем никуда не везли. Значит, они все еще примерно на том же месте. Вероятно, гостиничные подвалы. Очевидно, рано или поздно их придут кормить – иначе бы уже попробовали избавиться. Вполне вероятно, что держат их здесь для того, чтобы иметь возможность влиять на Рейнхарда в случае чего. Также вполне вероятно, что это место – временная мера. Значит их, вполне возможно, будут отсюда куда-то переводить. На этом тоже можно будет сыграть.

Но пока что у нее есть козырь – тот факт, что Дети Зимы не распознали в ней поглощающего. А значит, и кое-какой еще набор карт имеется в рукаве.

Кей на секунду зажмурилась, справляясь с волнением, накатившим буквально на какой-то миг. Открыв глаза, она уже поняла, что составила первый пробный план и теперь осталось его воплотить. Спокойно и без судорог.

– Ирвис, – тихо позвала Кей, оборачиваясь и легонько толкая ту в плечо. – Ирвис.

Сколько они тут уже просидели? Полчаса? Час? Когда отрава прекратит свое действие? Сколько ее уместилось во всю ту еду, что успела умять дорвавшаяся до бесплатного Ир? Кей не знала.

– Ирвис, – снова тихонько позвала Кей, поглядывая одним глазом на недвижные человеческие силуэты по углам.

Спят? Слушают? Кто их поймет. Лучше думать, что слушают. Замерли. Выжидают.

Кей расслабилась, прекратив толкать Ирвис в плечо. Та явно еще под действием колдовского дурмана.

Вот это поворот, конечно. Оказалось, что они с Рейнхардом были правы – более чем. Им следовало опасаться. Им следовало рвать когти сразу же. Но они безумно не привыкли верить себе, своим инстинктам. Жизнь попыталась было их научить, разбудить, заставить верить – зря. Они, как дети, решили, что им ничего не будет, что судьба любит их. Ладно Рейнхард, но она? Кей не могла простить себе этой грандиозной ошибки: сначала лишиться оружия, потом забрести в ловушку и позволить Рину и Ирвис наесться сонной отравы. И, понимая, что вряд ли бы она смогла как-то их защитить от последнего, Кей все равно корила себя.

"Хреновый из меня наблюдатель, – отстраненно подумала она, – им надо было назначить на эту должность кого-то еще".

В полумраке камеры чудилось, будто время остановилось.

Ирвис никак не реагировала на свое имя и толчки.

Внимание Кей само собой уплыло куда-то прочь, будто мозг решил дистанцироваться от проблем. У нее перед глазами встал странный сон, который она видела давным-давно, еще на юге, после одного дельца с колдуном вероятностей: как она, одетая в красный плащ, держа в руках черный изогнутый клинок, идет по тонкому льду, и лед крошится, проваливается под ней. Вот так и сейчас. Ситуация вышла из-под контроля.

Она летит в ледяную бездну, но оказывается всего-то в снежной пустыне. Почти никаких перемен. Перемены едва заметны. Это ровно то же начало, перекресток, точка отсчета.

Она встает и идет по льду. Навстречу ей из белой мглы выходит черный механический зверь, склоняет голову и становится продолжением ее тела и воли.

Снег превращается в белых красноглазых тварей, которые готовы умереть, лишь бы не дать ей продвинуться дальше.

Лед в алой крови. Механический зверь кричит.

Вдалеке, в центре белого котлована, высится башня, похожая на колючую ветвь терновника – она такая же изогнутая и тонкая, она таит в себе боль и страх.

Это та башня, к которой она должна прийти.

– М-м, – послышалось из-за плеча.

Кей встрепенулась. Воспоминание из сна поблекло. Она обернулась, насколько позволяли связанные руки:

– Ирвис?

– Ке-ей? – протянула Ир громко и капризно. – Что… Почему мне так неудобно… Руки затекли… Где мы?.. Почему темно?

– Тшшш, – зашипела Кей, оглядываясь на замерших в углах комнаты мужчин. – Ирвис, молчи. Слушай.

Ирвис пошевелилась, попытавшись высвободиться, но тем только туже затянула веревки на запястьях.

– Ир, не шевелись, – прошептала Кей. – Мы в подвале гостиницы. Сейчас будем выбираться. Делай, как я говорю.

– О, – откликнулась Ирвис. – Х-хорошо.

Кей вздохнула.

– Так, смотри. Мы сейчас у столба. Сидим. Руки связаны в запястьях, руки обхватывают столб.

– Точно.

– Нам надо сделать так, чтобы твои запястья были у меня в районе живота.

– Почесать тебе пузико? Хотя, стоп. У тебя же нет пузика. Проклятая тощая женщина, ненавижу вас.

– Ирвис, слушай внимательно, – Кей поняла, что Ир немного неадекватна. – Твои руки сейчас под моими. Нам надо, чтобы сначала они оказались над моими. Мы могли бы сделать проще, но боюсь, нам помешает подол моего платья. Поэтому сделаем сложнее, но наверняка. Сейчас мы встанем, придвинемся как можно ближе к столбу и я проведу свои руки над тобой, понятно? Потом я опущусь и ты переступишь через мои руки. Давай, начинаем. Вставай.

– О господи, – выдохнула Ирвис, поднимаясь. – Я ничего не понимаю. У меня болит голова. Дико. Что мы пили?..

– Вы ели, – ответила Кей. – Так, давай, прижимайся к столбу.

Кей подняла руки назад и вверх, чуть согнувшись, и нащупала запястьями макушку Ир. Затем выпрямилась, прижалась к столбу и повела руки ниже, заехав Ирвис по носу.

– Так, теперь широкие плечи.

– Да давай уже, щекотно ведь, – заерзала Ирвис.

– Складки платья же, – пожаловалась Кей.

– Святотатцы, – фыркнула Ирвис, – в таком нас пленять! И да, как нам поможет то, что мы делаем?

– Переступай, – Кей присела так, чтобы ее руки, оказавшиеся перед Ирвис, были пониже. Ирвис неловко переступила. Кей поднялась.

– Фух. Первый этап есть. А каблуки – это ты зря.

Связанные руки Ирвис теперь и в самом деле оказались поверх рук Кей.

– Теперь делай то же, что сделала я, только останови ладони в районе моего живота, – дальше инструктировала Кей. – Давай.

Ирвис подчинилась.

– Прижми запястья прямо сюда, в район солнечного сплетения, пальцы разведи пошире.

– Кей, зачем я это делаю? – взмолилась Ирвис.

– Ради свободы, Ир, – Кей стала дышать чаще от волнения. Усмирить сердцебиение стало практически невозможно.

Ирвис прижала запястья к ее животу.

– Будет больно, – сказала Кей. – Но так надо. Пошире еще, ага… Иного выхода я не вижу.

– Отчего больно? – запоздало забеспокоилась Ир.

Кей зажмурилась и призвала из самых потаенных глубин, из черной бездны небытия, которую носит в себе каждый поглощающий, когда-то захваченную, плененную, украденную у другого чародея магию.

Кей молилась: только бы хватило.

Не так часто она вступала в настоящие конфронтации с огненными чародеями. Но один раз был. И тогдашний огонь был не прост, другого он бы испепелил, и были бы трупы, копоть, пожар, смерть.

Но не ее.

И пламя вырвалось из оков, превращаясь в острый клинок.

– Терпи, – приказала Кей дернувшейся и зашипевшей Ирвис. – Терпи, если хочешь жить!

И пламя пожрало веревку и кожу на запястьях Ир. Она вырвалась и со стоном упала на пол.

Кей осталась стоять привязанной у столба, наблюдая за недвижными силуэтами по углам и скорчившейся на полу Ирвис.

– Потише, – шикнула Кей, – Ирвис, теперь развяжи меня. Прости. Я понимаю, что больно. Мы тебя вылечим. Потом ты меня простишь.

– Если вот этими руками не задушу, – пообещала Ирвис, со стоном поднимаясь и дуя на обожженные запястья.

Кей почуяла волшебство: Ирвис что-то колдовала. Пускай.

– Да что ж так больно-то, – шипела Ир. – И блин, я не помню ни одного заклятия именно от ожогов.

Но все же она поднялась и стала пытаться развязать руки Кей.

– Телефон у тебя? – коротко спросила Кей.

– Да, – Ирвис все возилась с веревками. – Был.

– Где?

– Платье тонкое, но я нашла место. Да как они это завязали?

Ирвис, ругаясь себе под нос на родном языке, стала настойчиво дергать веревки на запястьях Кей и так и этак. Кей почувствовала, что Ирвис замерла. Напряглась, ожидая чего угодно. Ирвис что-то с усилием потянула, и сдавливающие оковы на запястьях вмиг отпустили Кей.

Она сбросила веревки и стала растирать запястья.

– Ты мне что-нибудь объяснишь? – тут же спросила Ир.

Кей поняла, что тихо говорить поздно. Если бы фигуры по углам спали, они бы давно проснулись от их с Ирвис возни.

Но и шуметь особо не стоит: сейчас не время привлекать внимание возможной охраны.

– Кто это? – проследив взгляд Кей, спросила Ир.

И тут же, кажется, сама поняла, кто.

– Доставай телефон, – вместо объяснений сказала Кей. – Вечер только начался.

Звонок раздался ровно в тот момент, когда Никс с Тихой въехали в город и увидели на горизонте выстроенную на пригорке гостиницу, принадлежащую семье Сесиль. Трубку взяла Никс, и Тиха не мог наблюдать, как расширяются ее глаза.

– Но как? – спросила она изумленно.

Тиха глянул на нее мельком – она сосредоточенно кивала.

Потом Никс сказала ровно два слова:

– Ясно. Хорошо.

Она оборвала связь.

– Ирвис? – переспросил Тиха. – Заждались?

– Хуже. Тормози. Надо подумать хотя бы пару минут.

Тиха почуял неладное.

– Что там еще случилось? – обеспокоенно спросил он, включая поворотник и притормаживая.

Машина замерла на обочине рядом с другими такими же, оставленными беспечными хозяевами дожидаться утра.

– Это Кей. Она говорит, что их с Ирвис держат в подвале гостиницы, связанными. О том, как это вышло – молчит. Кажется, говорить не может. Значит, там кто-то есть.

– Ловушка? – насторожился Тиха. – Пока нас не было, они угодили в ловушку?..

– Она сказала "нас с Ирвис", значит, Рина там нет, – продолжила Никс. – Возможно, с ним что-то похуже.

Тиха напрягся. Заглушил двигатель. Все движения стали ломаными. Такое никак не входило в его планы.

– У нас есть ты и запасное оружие Кей, – произнесла Никс. – А значит, есть шанс их вытащить. Я верно понимаю – твои способности так сработают?

– Подожди. Что сказала Кей? Что именно?

– Она сказала не ехать в гостиницу и затаиться в каком-нибудь дворе, – недовольно ответила Никс. – Но как же так? Вдруг у них не получится?

– Она сказала, что знает, как выбраться?

– Говорит, они с Ир справятся. Но…

– Никс, – Тиха и сам сомневался, что сейчас стоит делать и говорить, но делать что-то было надо. – Кей, как я понял, наблюдатель от поглощающих. Это значит, что она знает, что делает, и если говорит, что выберется – значит выберется.

– Но если…

– Как ты себе представляешь нашу спасательную операцию?

– Хорошо, – Никс забегала глазами вправо-влево, на ходу выдумывая план. – Мы возьмем то оружие, которое Кей оставила в машине. Ты проведешь нас внутрь. Там наверняка есть план эвакуации.

– Скорее всего, их охраняют.

– Я отвлеку охрану.

– Лучше я. Так, ладно, предположим. А камеры? Что им стоит заблокировать нас там же? Вокруг гостиницы в прошлый раз шлялось довольно много людей. Что ты предлагаешь делать с ними? Убивать?

Никс поджала губы и ничего не ответила.

Тиха пожалел, что был резок. Попытался неуклюже "извиниться":

– Я никогда никого не убивал. И не хочу. Но мне кажется, что эти люди нас так просто не отпустят – ни нас, ни Ирвис с Берсой. Скорее всего, они хотели взять всех впятером, и нас с тобой уже тоже ищут. В замкнутом помещении, бегом от толпы народа… удрать будет проблематично даже с моими "чудесами". Так что Катерина права: мы не можем соваться туда. Нам нельзя попадаться.

– Я сама туда пойду, если ты меня не проведешь, – упрямо заявила Никс.

– Нет, не пойдешь.

Никс начала кипятиться.

– Да я…

И тут снова зазвонил телефон.

Никс приняла вызов.

Тиха замер, пытаясь расслышать, что ей говорят.

– Хорошо. Поняла. Будем.

– Кей?

– Да. Говорит, они выбрались из камеры – это оказался один из складов – и планируют сбежать через черный ход. Нужно подъехать к задним воротам и забрать их. Надо ехать немедленно.

– Вот это уже больше похоже на план, – Тиха провернул ключ зажигания.

Уже выруливая на основную дорогу, он заметил что-то странное в силуэте гостиницы. Ночь, горы вдалеке, луна, острые контуры елей… и какие-то смутные всполохи, не похожие на электрический свет.

– Ты тоже это видишь? – спросил Тиха.

Никс смотрела в бок, в окно, на улицы Тасарос-Фесса, вероятно, продумывая план. Отвлеклась, глянула вперед.

– Да, – обеспокоенно сказала она. – Похоже, это… похоже, это пожар.

– Час от часу не легче, – цыкнул Тиха.

– Скорее туда рули! – она вцепилась в ручку двери.

– Рулю-рулю!

На светофоре пришлось пропустить пожарную машину. Они приближались к гостинице достаточно быстро, но пламя, начав распространяться с верха здания, тоже не думало медлить, неумолимо захватывая все новые этажи.

– Это подожгли изнутри, – говорила Никола.

– Предатели среди своих?

– Может, случайность.

А потом они увидели, как основание башенки наверху гостиницы взрывается кроваво-алым фейерверком и башенка начинает оседать.

– Или не случайность, – севшим голосом констатировала Никс. – Господи, только бы они выбрались!

– Должны, – Тиха изо всех сил старался сохранять спокойствие и сосредоточенность, виртуозно нарушая все мыслимые правила дорожного движения обоих стран и пролетая перекрестки на красный.

Дорога пошла вверх и вбок, гостиница на мгновение выпала из поля зрения. Через минуту они выскочили из жилого района и в обход гаражей подкатились к торцу многоэтажного гостиничного здания, прямо к высокой ограде, не доезжая с полсотни метров до открытых настежь задних ворот.

В ворота пыталась въехать пожарная машина, вокруг которой туда-сюда носились люди – в форме и без, кое-как одетые, с наспех собранными пожитками. Крики, давка, беспорядочно мигающие проблесковые огни. Движение людей и машин на первый взгляд казалось хаотичным.

Никс рывком открыла дверь и выбралась на улицу. Тут же пахнуло морозом, гарью, в уши с удвоившейся силой ударил вой сирен. Тиха не сразу сообразил, что Никс его не послушалась, и тоже выкатился наружу следом за ней, отчаянно ругаясь на ходу. Огляделся, пытаясь сориентироваться в хаосе.

И вдруг понял, что не видит Никс.

Девчонка в открытой летней одежде с ярко-рыжими волосами никак не могла быть незаметной в толпе, сплошь одетой в черные или просто темные куртки и пальто. Тиха стоял на месте, не зная, куда бежать и бежать ли, растерянно оглядываясь. Очевидно, народ, прущий с заднего двора гостиницы, эвакуируется по пожарной тревоге. Тем временем сверху слышатся новые взрывы, летит пепел и куски перекрытий. Небо кажется красным из-за огненного зарева, стреляющего рыжими снопами искр.

Налетевший откуда-то ветер поднимает сухой снег и мешает его с пеплом, бросает эту мелкую смесь в лицо. Тиха вспомнил, что представлял, как они вернутся посреди ночи в спящее, темное здание и бесшумно ускользнут в ночь все вместе. Вернулись они в хаос и столпотворение.

Но что ж теперь.

Разум подсказывал: минивэн приметен, если Берса и Ирвис вырвутся, они увидят его и придут сюда. Сердце истошно вопило, что нельзя стоять на месте: надо искать Никс. Куда она могла побежать? К воротам?

Тиха плюнул и двинулся по направлению к гостинице, лихорадочно оглядываясь и разыскивая среди толпы рыжую голову. Мимо спешили постояльцы (постояльцы ли?) – мужчины и женщины с детьми, все, как один, беловолосые, и только он, кажется, бежал не из гостиницы, а шел к ней, прямо навстречу бушующему морю огня.

Сердце ухало громе людского ора: где она? Неужели побежала внутрь? Она могла. Она ведь – маг огня. Она могла решить, что ей ничего не сделается, и нырнуть прямо в раскаленную бездну.

Дым устремлялся в небо гигантским красным столбом. Пожарники уже развернули шланги и лестницы и принялись поливать горящее здание.

Люди все не кончались и не кончались – что они делают в этом богом забытом городе, окруженном вечной мерзлотой, в городе, где даже летом не тает снег? Зачем они тут? Когда они кончатся?

Тиха отчаялся высмотреть Никс и принялся звать. Его голос бессильно пропал, истлел в гуле пожарных сирен, в треске огня и крике толпы. Направления не было. Был только хаос, пепел, огонь и снег, и черный котлован ночного неба над головой.

Вдруг Тиха увидел мельком, на самом краю зрения искру – нет, не искру, знакомый цвет волос, промелькнувший, словно всполох огня – и сердце упало в пятки. Он бросился туда, в ту сторону, не разбирая пути.

Среди людских спин, голов, мельтешащих лиц он увидел, как кто-то держит Николу, ладонью закрывая рот, и целится в него самого из хромированного пистолета.

Он встретился взглядом с этим человеком – светлые глаза цвета слоновой кости, а в них – холодное спокойствие психопата.

– Я тебя до кишок прожгу! – высокий голос Никс прорывается сквозь хаос и шум, когда она отцарапывает чужую руку со своего лица.

Тиха не сводит глаз с отверстия под прицелом – от одной пули можно уйти, главное не пропустить ее. Мужчина что-то кричит, перехватывает Николу за тонкую шею одной рукой, прижимает к себе, переводя на нее дуло пистолета, целится ей в висок.

Тиха делает шаг вперед и приближается сразу на пять. Никс открывает глаза широко-широко, в них нет зрачков, они белые, словно вареное яйцо. Затем она опадает, как лишенная каркаса шелковая ткань, и мужчина подхватывает ее на плечо, в то время как Тиха упирается в какую-то преграду, оказавшуюся сомкнутым рядом беловолосых людей. Он уворачивается и пытается их обойти, но их все больше. Они, словно зомби, не глядя перед собой и не поднимая рук, сжимают вокруг него кольцо. Тиха разворачивается и пробует прорваться через окружение, уйти назад и влево, его хватают за куртку и волосы. Ему удается сбросить одежду и вырваться, он падает, подставляя ладони, стесывает их об ледяную корку, поднимается, шипит, видит перед собой распластанную пятерню, целящуюся ему в лоб, и за нею, на фоне – глаза цвета слоновой кости.

Тиха понимает, что это – прикосновение мага. Он делает рывок влево и вверх, пытаясь призвать свои чудеса и уйти, но он уже пойман, его держат крепко. Липкая, скользкая пятерня припечатывается к его лбу, и в этот же миг реальность раскалывается на мутные красные огоньки. Неудержимой волной накатывает разрушительная, нестерпимая боль, такая, будто бы его заживо раздирают на сотни кусков.

Мгновение этой боли длится, как целая жизнь. Нет ничего и никого, кто смог бы ему помочь. Есть чернота, бескрайняя бездна, где пусто и страшно, где он один на один с обволакивающей, тупой болью, от которой он пробует убежать. Стремление вверх там, где нет никаких координат. Порыв, движение, скорость в пространстве без начала и конца. В нем нет измерений и глубины. И все же, есть направление – оно появляется, если назначить началом самое себя. И, оставаясь неподвижным, уйти, сбежать, вырваться из несвободы, разделившись надвое.

Тот, кто остался, сумел пропасть. Вместе с ним пропала и боль. В следующий миг, из-за того, что пространство схлопнулось и пустота стала абсолютной, вместе с первым пропал второй.

Все отключилось враз, как будто кто-то вынул из розетки штекер.

ГЛАВА 17

Я открываю глаза, словно в морской воде: не режет, не жжет, все размыто и тускло. В мутном пространстве цвета расплавленного меда я не вижу ничего, кроме нечетких силуэтов вдалеке. Я даже не могу понять, кому они принадлежат – людям ли?

Они шевелятся, их много. Некоторые ведут себя странно, их пластика неестественна и резка. Одно из существ приближается ко мне, и его очертания чуть проясняются. Я вижу три миндалевидных глаза, съехавших немного вбок, расположенных на белом безротом лице в форме цветка.

Мне становится не по себе. Попытавшись дернуться, обнаруживаю, что не могу. Я не способен даже повернуть голову.

В запястья, шею, виски, живот и ноги впивается что-то жесткое, будто меня подвесили на каких-то скобах, словно куклу-марионетку.

Ледяной страх заставляет сердце забиться чаще. Лицо с соцветием глаз все смотрит, но вот начинает медленно отдаляться.

Я пытаюсь крикнуть и не могу.

Хорошо, если это – сон, то пускай он пройдет. Мне никогда не снилось таких кошмаров.

Я снова пытаюсь дернуться, повернуть голову, пошевелить рукой – тщетно. Я их чувствую, но использовать не могу, невидимые для меня оковы мешают мне. Я пытаюсь кричать и понимаю, что сквозь мои легкие, поглощая звук, течет вместо воздуха эта мутная смесь цвета топленого меда, и я почти не ощущаю ее, она одной температуры со мной и не имеет никакого вкуса.

Да что же это делается. Я только читал о таком. Видел в кино – но кто ж, смотря на такое, примеряет ситуацию на себя? Кто хоть раз в жизни задумывается, каково это? Я никогда не представлял себя помещенным в прозрачный контейнер. Но я знал всегда, что люди – хуже зверей, что в глубине рассудка, за стенами морали и эмпатии, живут чудовища, и еще ни разу этот скрытый потенциал не выплескивался на меня таким образом, в полной мере.

И, похоже, это не сон. Не верить в возможность дышать чем-то еще, кроме воздуха, у меня нет никакой возможности. Подвергать сомнению происходящее можно, но кажется бессмысленным. Я помню, как помутнело в глазах и резкую боль где-то на уровне нижних ребер. Я помню широко распахнутые глаза Кей.

Что ж.

Я в западне.

Осознав это, я тут же попробовал призвать магию, чтобы разобраться в природе жидкости, в которую меня поместили – и не смог. Просачиваясь между пальцами, сила куда-то проваливались, исчезала и не возвращалась.

Золатунный раствор, стало быть, – золатунь и кто знает, что тут еще.

Ну, хоть что-то. Магия просто исчезает в нем, ведь меня не могли избавить от проклятого дара, ибо не способен на это никто.

А вот… о нет… быть того не может… Неужели?

Я настолько привык к постоянному своему ознобу, что сразу и не заметил: да мне же не холодно.

Голову не повернуть. Могу шевелить только пальцами – чуть-чуть. И ощущаю… Ничего. Никакого тепла или холода. Жидкость, судя по всему, температуры тела, но ведь обычно со мной это не работает.

Силуэты впереди снова зашевелились. Звуки внутрь не проникают. Я перестаю замечать этих моих загадочных наблюдателей, сконцентрировавшись на своих собственных чувствах: вот невесомость, тишина, жидкость, по концентрации похожая на плотный ветер, окутывает и пеленает, дышать ею странно, но вполне легко.

Мне не холодно. Мне… хорошо.

Ужас – сдерживаемый слишком давно, всепоглощающий, ослепляющий, ледяной, накатил откуда-то из глубины. В глазах потемнело, сердце забилось, будто покатились по склону гранитные валуны.

Это же что выходит. Они похитили меня и избавили от озноба. Избавили чем? Как? Надолго ли? Вьюга обещала забрать свое проклятие, если я приведу к ней Никс. Неужели мои похитители страшнее Вьюги? Неужели они сумели ее обхитрить? Это казалось невозможным. Экий… Экий навязчивый альтруизм. Хотя, нет. Вряд ли этот "подарок" безвозмезден. Они предлагают мне жизнь без холода в обмен на несвободу, что ли? Или как? Жизнь, смерть, свобода – я должен буду теперь между ними выбирать? Не между видами пирожных, не между блондинками и брюнетками, а… Смех и ужас. Ужас и смех. Да как они вообще смеют предъявлять права на мою свободу? Я совершенно определенно не намерен этого терпеть и вряд ли когда-нибудь прощу их за то, что они уже сделали со мной.

Я дернулся снова, здорово разозлившись. Мне было ясно, что мышечной силы не хватит. И, тем не менее, напрягаясь весь, я вспомнил, выудил из самого темного угла на чердаке своей памяти пройденный много лет назад ритуал, вспомнил, каков предел моих сил, и, все сдерживающие скрепы мысленно разомкнув, призвал самое убийственное волшебство, на которое был способен, сконцентрировав его в ледяную стрелу.

И все без остатка впитал в себя золатунный раствор, став лишь чуть плотнее на долю секунды.

Силуэты зашевелились.

Что-то металлически щелкнуло и заскрипело.

Снизу поплыли пузырьки воздуха, все больше и больше.

Вот уже они увеличились до размеров крупных яблок, а потом снизу стали подниматься совсем большие воздушные пузыри.

Так, это значит, что скоро мне придется выдыхать? Они решили вытащить меня из банки? Вряд ли. А вот выдыхать раствор может быть неприятно.

Я не ошибся.

Кашлять и отплевываться было тяжело. Я почувствовал все сдерживающие меня скобы, особенно жесткие из-за накатившей неотвратимо естественной силы тяжести.

К тому же, тут внезапно оказалось, что… Ну, мне-то что, ну голый и голый. Но вот с их стороны это явное неуважение и попрание моих человеческих прав – вдобавок к прочему.

Я прошелся мутным взглядом по проявившимся чуть более резко силуэтам. Рассмотреть никого не смог – лишь увидел кроме людских очертаний еще и каких-то странных существ с длинными суставчатыми телами, похожими на змеиные скелеты. Очки? Какие очки? Понятно, что мои пленители не стали заморачиваться такой ерундой.

Силуэты шевелились, наклоняли головы, разевали темные пятна-рты.

Кто-то стал приближаться, светлея. Через миг в стекло моей камеры уткнулась симпатичная детская мордашка в ореоле белых кудряшек. Я вздрогнул. Я не смог бы поклясться в достоверности догадки, но мне показалось, будто бы этот ребенок – не крашеный. Снежная белизна волос такая же, как у меня. Это не преждевременная седина. Это часть проклятия Вьюги, как я теперь понимаю.

Ребенок обозрел меня с ног до головы, потом дернулся, будто его окликнули, и убежал куда-то влево и вверх.

После ко мне двинулись те, кто до этого только стоял и смотрел.

Мне не было страшно – страх ушел вместе с вытекшим золатунным раствором. Я откуда-то точно знал, что они не убьют меня. Но они могут превратить мою жизнь в нечто похуже смерти и сумасшествия, которым грозила Вьюга.

Звук пустили, кажется, прямо в мозг.

Будто бы кто-то чужой завладел моим внутренним голосом, тем, которым я читаю книги про себя, и сделал его во сто крат громче.

– Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Вы находитесь в надежном месте. Вы дома. Вы в безопасности. Вам ничего не угрожает.

Я попытался спросить, а как насчет штанов, например, но сразу не удалось – голос отказывался проявляться. Поэтому мне лишь удалось прокашлять:

– Да не может быть.

– Пожалуйста, не предпринимайте попыток высвободиться – вы рискуете нарушить свою физическую целостность. На данный момент вы не можете пользоваться магией. Сохраняйте спокойствие и сотрудничайте с нами. Мы хотим вам помочь.

Мне наконец удалось произнести достаточно громко:

– А можно меня сначала снять отсюда?

Голос в голове, как заевшая пластинка, повторил свой пассаж про спокойствие и сотрудничество, медленно выбираясь из моей головы наружу и становясь заменой вытекшей жидкости. Низкие тона стали резонировать в легких.

Может быть, у меня галлюцинации? Или они залезли мне в мозг? Невозможно понять.

– Ладно, ладно, – проговорил я. – Я понял. Так что вам конкретно надо? И с кем я имею честь общаться? Представьтесь, хотя бы.

– Вы наверняка отметили, что не ощущаете холода, – вместо ответа продолжил голос. – Сейчас раствор откачан. Вскоре озноб начнет возвращаться. Мы дадим вам время вспомнить, каково это – быть благословленным древним даром и платить за него.

– Ну охренеть теперь, – протянул я.

– Когда вы будете готовы к сотрудничеству… – снова заладил голос.

– Да господи, что именно вам нужно?

Нет, я не был готов соглашаться на все. Но терпению пришел конец.

– На данный момент вы не готовы.

Я видел, как силуэты меркнут, растворяясь в чернильной синеве.

Вскоре наступила абсолютная тишина. Медленно угас свет, лившийся откуда-то сверху, и я оказался в темноте.

Исподволь, по капле стал возвращаться холод. Как ручной зверь, он вынырнул из тьмы и окутал меня: сначала прохладой летнего вечера, затем – крепким объятием осенней ночи, а после набросился, не щадя, ноющим ознобом лихорадки. Этот этап затянулся, не переходя в леденящий ужас, но лишь обещая его.

Я заставил зубы не стучать.

Золатунный раствор медленно высыхал на мне, стягивая кожу.

А ведь на том ужине с Сесиль я намеревался тянуть время, разыгрывая из себя тщеславного ублюдка, и водить за нос прожженных интриганов и манипуляторов.

Моя наивность ошеломляет.

Но ладно, я. Я – вот. Мне холодно и что будет дальше – неизвестно. Но Дети Зимы точно не собираются меня убивать. Пока что – наверняка. Но что они могли сделать с Ирвис и Кей? Удалось ли не попасться Никс и Тихе? Оказались ли они умнее меня?

Кей с Ирвис были со мной на том ужине. Могут ли их пленить, чтобы иметь дополнительные рычаги давления? Могут. Могут ли от них избавиться? Могут.

Паниковать рано. Казалось бы, самое время – но нет. Это был бы слишком глупый финал.

Хорошо. Моя сила поглощалась золатунным раствором, но теперь-то…

Я снова призвал магию – и снова она, высвободившись, не вернулась, даже слабого эха не было. Значит, оковы тоже с колдовской золатунью. Что ж, тем легче будет сломать их, ведь золатунь делает любой металл более хрупким.

А этот голос прямо в мозгу… Что это было? Как он вышел наружу? Динамики какой-то хитрой конструкции? Галлюцинации? Эффект от ушедшего золатунного раствора? Или это – заклятие чтецов?

Сложно понять, что вероятнее. Но я точно знаю, что опасней. И если так, значит, думать мне нужно тише. С другой стороны, откуда мне знать, как работает их магия и какое именно заклятие было применено? А если это был кто-то поизобретательнее среднего дилетанта? И если с Детьми Зимы работают свои собственные, союзные им чтецы… мало ли, кто кроме может быть с ними заодно.

Так, я не имею права предаваться ностальгии и рефлексии. Я не имею права продумывать план. Значит, я должен действовать наобум. Быть непредсказуемым. Или ждать.

И сойти с ума, как и предсказывала Вьюга.

С другой стороны, если даже я буду продумывать план, что я могу выдать? Они знают всех нас в лица. Они слышали, вероятно, о чем Вьюга со мной говорила.

Возможно, они единственные знают обо мне больше, чем кто-либо еще, включая меня самого, раз смогли отменить мой извечный озноб.

Отменить и снова вернуть, чтобы, значится, я осознал… чтобы понял свое положение.