Текст книги "К свету"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

Соавторы: Крис Кеннеди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

– Похоже, они его поймали, – сказала Солис тихим голосом.

Фрай не знал, что чувствовал Солис, но он чувствовал себя грязным. Одного наблюдения было достаточно, чтобы его затошнило. Фрай не был уверен, что он хочет сделать в первую очередь, когда вернется домой – блевать или принять душ. Может быть, он избавил бы себя от лишних хлопот и просто блеванул бы в душе.

– Так что, думаю, революция закончилась, – добавил Солис.

Фрай протянул руку и выключил монитор трехмерника.

– Нет, – ответил он. – Это только начинается.

XIII

КОСМИЧЕСКАЯ ПЛАТФОРМА «БАСТИОН»,

ТОЧКА ЛАГРАНЖА L5

– Нет, – категорически заявил Дэмианос Карахалиос. – Мы не собираемся снова это обсуждать.

– Но возможности... – начал Брент Редер.

– Являются увлекательными, волнующими и потенциально чрезвычайно важными, – закончил за него Карахалиос тоном, прерывающим разговор, и махнул рукой. – Я это понимаю. Поверьте мне, все это понимают, доктор Редер. Большинство из нас даже согласны с вами. Однако то, что вы предлагаете, вряд ли можно назвать контролируемым экспериментом.

– Я бы не стал заходить так далеко, – сказал Редер немного натянуто.

– Потому что это ваш эксперимент, – тон Карахалиоса был еще более едким, чем был раньше, и Редер довольно твердо прикусил язык, напомнив себе избегать любых фраз о кастрюлях, обсуждающих цвет лица чайников. Он также решил не упоминать о каких-либо незначительных нарушениях в распределении времени ... и в пользу чьих проектов.

– Это правда, – сказал он вместо этого. – Это не опровергает мои рассуждения и не уменьшает потенциальную отдачу. И мои расчеты показывают, что фактор риска существенно ниже, чем анализ оценочной комиссии.

– Возможно, потому, что это ваши расчеты? – предположил Карахалиос, хотя, к его чести, на этот раз его тон был почти сочувственным.

Почти.

– Все мои модели указывают...

– Я сказал, что мы не собираемся это обсуждать, – твердо сказал Карахалиос. – Итак, я хочу, чтобы вы сохранили все свои данные, все свои заметки и убрали все свои мелочи. Я обещаю, что мы когда-нибудь вернемся к этому. Однако прямо сейчас есть более неотложные – и менее рискованные – проекты, которые требуют вашего внимания. Это ясно?

– Да, – вздохнул Редер.

– Хорошо. – Карахалиос задержал на нем взгляд на секунду или две, затем слегка улыбнулся. – Знаю, у вас много материала, так что давайте, потратьте остаток сегодняшнего и завтрашнего дня на приведение себя в порядок. Но начиная с понедельника, у меня есть для вас другое задание.

– Понятно. – Редеру удалось выдавить ответную улыбку, и Карахалиос кивнул один раз, затем повернулся и покинул рабочее место молодого человека.

Редер мрачно посмотрел ему вслед, затем снова повернулся к дисплею своего компьютера и модифицированной сетевой гарнитуре на своем столе. Это выглядело почти так же, как любое сетевое снаряжение, по крайней мере внешне. Если уж на то пошло, аппаратные изменения были минимальными, в основном ограничиваясь нейронными рецепторами, которые проверяли сетевые загрузки на наличие ошибок. Ему пришлось модифицировать их, чтобы придать им как большую чувствительность, так и большую полосу пропускания, поскольку базовая система была разработана для минимизации периферийных потоков данных и удаления нежелательных элементов "боковой полосы", когда изначально записывался и загружался в систему экспериментальный файл, в отличие от простой прямой передачи данных. Никто не хотел, чтобы в его собственной голове бродили следы чьих-то воспоминаний или эмоций.

Однако большинство изменений касалось программного обеспечения. Как и любая другая программа Гегемонии, те, что контролировали процесс Сети, были загружены тоннами функций безопасности, большинство которых, в данном случае, были специально разработаны для предотвращения того, чего хотел достичь Редер. Он понимал потенциальный риск, что бы ни думали доктор Рамос и доктор Карахалиос. Но возможности были настолько безграничны!

Он активировал свою виртуальную клавиатуру и "постучал" по ее нематериальным клавишам, вызвав свою последнюю настройку программного обеспечения и задумчиво уставившись на нее. Он еще не ввел это сообщение в систему. На самом деле, их было с полдюжины, которые он тщательно спрятал на своем личном рабочем месте. Отчасти потому, что он делал их в свободное время, а отчасти потому, что большинство из них были дикими, необдуманными, с голубым небом и высоким риском. Он никогда не рассматривал ни одно из них как серьезное предложение – на самом деле, он рассматривал самые экстремальные варианты, которые только мог придумать, в немалой степени для того, чтобы избежать их, – но он скорее сомневался, что Рамос и Карахалиос поймут это, если когда-нибудь их увидят.

Правда заключалась в том, – признал он, – что из-за этого он действительно стал занозой в заднице. К этому времени оба его начальника были небезосновательно убеждены, что он был, по крайней мере, на грани иррациональности в этом вопросе. Поэтому он решил, что было бы хорошей идеей держать действительно безумные вещи при себе.

Не то чтобы это в конце концов спасло его проект, – мрачно подумал он.

Он открыл самый последний файл и угрюмо пробежался по нему еще раз. Он был не так далек от архивирования, как большинство других. На самом деле, согласно моделям, которые он использовал, его фактор риска был значительно ниже. Но это также означало, что у него, вероятно, было меньше шансов на успех. Если не....

Его глаза сузились, когда ему в голову пришла внезапная мысль. Раньше ему это никогда не приходило в голову, и это, несомненно, было неуместно. На самом деле, это было далеко от истины. Но в то же время, если в этом что-то было...

Он вышел из файла и перешел к подробной схеме сетевого оборудования. Если бы он немного увеличил индуктивность, затем загрузил мод, на который он только что смотрел, немного снизил скорость передачи данных, чуть шире открыл вентиль в том, что касалось этих нежелательных "периферийных устройств", и тогда...

Он сидел там, глядя на схему, поджав губы в беззвучном присвисте, когда думал об этом. Он точно знал, что скажут Карахалиос или Рамос, особенно если он предложит что-то настолько диковинное. На самом деле Карахалиос только что закончил это говорить. Так что не похоже было, чтобы эта идея никуда не годилась. После выходных он займется чем-нибудь другим – несомненно, ценным, но далеко не таким интересным, как это, – и на этом все закончится. Но все же...

Прошло несколько минут. Затем он выпрямился в своем кресле и начал нажимать на другие клавиши.

– Итак, я понимаю потенциальные преимущества, мистер президент, – сказал Эдсон Соарес, – но должен признаться, что у меня все еще есть некоторые оговорки. – Он пожал плечами с легкой улыбкой. – Возможно, проблема в том, что я слишком хорошо осознаю, как трудно понять некоторых людей. Это не вселяет в меня оптимизма в том, что касается понимания инопланетян.

Дэйв Дворак усмехнулся и покачал головой, улыбаясь бразильцу через стол переговоров. Соарес продолжал занимать пост министра иностранных дел Бразилии примерно до пяти лет назад, когда он, наконец, перешел в государственный департамент Планетного союза. Если бы он знал, во что ввязывается, то, вероятно, не стал бы этого делать. В итоге он стал заместителем госсекретаря по правам человека, неблагодарная должность, на которой ему пришлось разбираться с оставшимися проблемными зонами – такими местами, как Пакистан, Афганистан, части старого Китая, которые сопротивлялись включению в состав любого из новых государств-преемников, и затянувшийся кризис в Малайзии – которая осталась за пределами ПС и не придавала особого значения "правам человека". Если кто-то в Солнечной системе и имел достаточный опыт общения с человеческой иррациональностью, то это был именно он.

– Это один из способов взглянуть на это, – признал Кент Маккури, его аппалачский говор резко контрастировал с бразильским акцентом Соареса. – Но рано или поздно нам придется разговаривать с другими видами, Эд, и, по крайней мере, у нас с тобой было много практики прямо здесь, дома.

Как заместитель госсекретаря по политическим вопросам, он тесно сотрудничал с Соаресом, поскольку на данный момент эти проблемные точки были единственными оставшимися иностранными державами, с которыми Планетный союз должен был взаимодействовать.

– Честно говоря, именно поэтому в наши дни у нас даже есть государственный департамент, – продолжил Маккури. – Что касается наших оставшихся идиотов здесь, на Земле, то мы все знаем, что, по сути, просто топчемся на месте. В конце концов, им придется либо поставить подпись под пунктирной линией – что будет означать удовлетворение ваших людей в плане соблюдения прав человека – и присоединиться, либо настолько вопиюще выйти за рамки, что избиратели ПС потребуют, чтобы мы ввели войска и просто покончили с этим.

– Я не слишком спешу вмешиваться военным путем, – мягко сказал президент Хауэлл со своего места во главе стола. – За исключением этого, я совершенно готов оказать столько внешнего давления, сколько мы сможем, но я считаю, что история демонстрирует, что расстреливать людей намного легче, чем идеи. Дэйв?

– Я не уверен, что мы так сильно выступаем против идей, как против фанатизма, нетерпимости, ненависти, личных амбиций и мании величия, – сдержанно ответил Дворак. – Конечно, история также демонстрирует, что стрелять в людей намного проще, чем в любую из этих вещей. – Он пожал плечами. – В любом случае, если мы не хотим "создать пустыню и назвать это миром" – что, признаю, имеет определенную привлекательность, когда я больше всего разочарован идиотами, – не думаю, что военное вмешательство – это правильный путь. По крайней мере, до тех пор, пока не возникнет подлинное, узнаваемое, массовое движение сопротивления коренного населения, подобное тому, которое наконец зарождается в Пакистане. Вот почему твои люди, Кент, и люди Эда делают все, что только можно придумать, чтобы добиться именно этого.

– Знаю, – кивнул Маккури. – Я просто говорю, что, по-моему, мы достигнем точки, когда общественное мнение потребует, чтобы мы наступили на тараканов и просто продолжили в том же духе. Мы уже видим, как этот прилив усиливается. На самом деле, реакция людей на Пакистан – хороший пример этого.

– Возможно, – признал Хауэлл.

Тон президента был несколько жестким, и Дворак с трудом подавил желание покачать головой. Общественное мнение не так далеко продвинулось в пользу вмешательства в дела Пакистана, как предполагала последняя фраза Маккури. Оно, безусловно, двигалось в этом направлении, но ситуация по-прежнему оставалась ... мягко говоря, неустойчивой, и первоначальный шаг по свержению правительства Басира Бадраши вылился в неприятную, многостороннюю внутреннюю перепалку. Все фракции сопротивления были едины в ненависти к нему; теперь их конкурирующие планы сводились воедино, и было очевидно, что многие элементы, объединившиеся против Бадраши, относились друг к другу не намного лучше, чем к нему. Некоторые из их сторонников вышли на улицы против своих недавних союзников, и вокруг все еще было много оружия.

В сложившихся обстоятельствах Дэйв Дворак искренне поддержал решение президента не пытаться выбирать победителей и проигравших в такого рода междоусобной кровавой бойне. Но хотя Хауэлл никогда не говорил об этом так многословно, Дворак подозревал, что у него было больше мотивов избегать военного вмешательства в целом, чем он когда-либо озвучивал на самом деле. Не то чтобы тех, что он привел, было недостаточно, чтобы оправдать его позицию. Например, он был прав относительно сизифовой природы любой попытки навязать решения извне. И с самого начала он настаивал на том, что решение любого национального государства присоединиться к Планетному союзу должно быть внутренним. Он не стал бы подкреплять мандат ПС силой оружия, чтобы не подорвать его окончательную легитимность, и военное вмешательство с целью навязывания местного правительства, спонсируемого ПС, с большой вероятностью привело бы именно к этому. Но такие места, как Пакистан, также предоставили удобные ужасные примеры, чтобы напомнить людям, присоединившимся к Планетному союзу, о некоторых альтернативах, и терпение ПС по отношению к таким явно незаконным режимам могло только укрепить веру в обещание федерального правительства уважать местный суверенитет государств – членов Союза. В конце концов, у Дворака не было никаких сомнений – или, он был уверен, у любого из трех других присутствующих мужчин, – что здравомыслие проявится даже в оставшихся сумасшедших домах. Когда это произойдет, Хауэлл поддержит оппозицию до конца, и в конце концов они будут знать, что восстановили свои собственные нации, когда решат добиваться членства в ПС.

– Возвращаясь к обсуждаемой теме, – сказал теперь Дворак, – Кент прав насчет того, что в конце концов с ними придется поговорить. И если нам нужно это сделать, то, очевидно, сартийцы – самое подходящее место для начала.

– Мы действительно хотим начать с цивилизации третьего уровня? – серьезно спросил Соарес. – Я знаю, что есть много аргументов в ее пользу, но не лучше ли было бы начать с калгартов или ранторов?

Однако, по прогнозам, сартийцы должны были находиться на третьем уровне, что примерно соответствовало возможностям Земли, скажем, в 1940 или 1950 годах. Из-за этого они были защищены конституцией Гегемонии, которая предписывала, чтобы видам на этом уровне было предоставлено развиваться до межзвездных возможностей – или нет – самостоятельно. Кроме того, они были всеядны, что делало их еще более непригодными для Гегемонии. В отличие от плотоядных, от которых с уверенностью ожидали, что они истребят себя прежде, чем вырвутся на свободу среди звезд (шонгейри были единственным досадным исключением из этого правила), всеядные считались гораздо более сильными кандидатами на место. Однако, некоторые из них могли бы быть немного ... раздражающими, по меркам травоядного большинства Гегемонии, и сартийцы, похоже, попадали в эту категорию. Это означало, что они, скорее всего, плохо отреагируют на отношение Гегемонии к другим видам, а также на то, что они, вероятно, достигли уровня технологий, который можно было бы гораздо быстрее улучшить без таких серьезных потрясений, какие могло бы вызвать внедрение технологий уровня Гегемонии в мире 16-го века.

Это также придало больше смысла опасениям Соареса по поводу того, как они могут отреагировать на посетителей с другой звезды. Они были бы значительно более способны что-то с этим сделать, если бы отреагировали ... плохо. Однако...

– Согласен, что с сартийцами существует более высокий потенциальный фактор риска, – продолжил Дворак. – Думаю, что это перевешивается потенциальными плюсами того, где мы примерно ожидаем найти их сейчас. Но что более важно, они находятся в пределах досягаемости.

Соарес нахмурился, но тоже кивнул.

В не слишком отдаленном прошлом, некоторые земные астрономы иногда утверждали, что двойная звездная система 61 Лебедя обладает массивными планетами, но более поздние наблюдения опровергли эти утверждения. Но чего разоблачители не смогли обнаружить до вторжения, так это Сарта, вращающегося вокруг 61 Лебедя А на расстоянии примерно 56 000 000 километров – около 38% от радиуса орбиты Земли.

Что было еще более важно для целей этого разговора, 61 Лебедь находился менее чем в одиннадцати световых годах от Земли, в то время как Калгарт, также известный как 26 Дракона, находился на расстоянии сорока шести световых лет, а Рантор, внесенный в земные каталоги как Эта Северной короны A, находился чуть более чем в шестидесяти от Земли. Человечеству удалось усовершенствовать фазовый привод, поскольку у него было так много технологий Гегемонии, но не настолько, как в других случаях. Принимая во внимание большую вероятность отказа (вплоть до одного раза за каждые тысячу сто лет эксплуатации), первые человеческие звездолеты, которые были достаточно продвинуты в конструкции, были бы способны просто проникать в бета-диапазоны р-пространства. Это дало бы им преимущество более чем на семьдесят пять процентов по сравнению с наилучшей видимой межзвездной скоростью Гегемонии, но это все равно было всего в одиннадцать раз больше скорости света. Это означало, что даже полет к 61 Лебедя потребовал бы путешествия почти на целый год в каждую сторону. Однако время в пути до Калгарта и обратно составило бы почти восемь с половиной лет, а для Рантора – почти одиннадцать.

– Предполагая, что у нас действительно есть несколько столетий, прежде чем Гегемония вернется к нам, это, вероятно, на самом деле не имеет большого значения, – заметил Хауэлл. – Однако, с точки зрения людей, которые еще не привыкли мыслить в таких терминах, я думаю, что выяснить в течение пары лет, удалась ли наша первая миссия или нет, – это то, что можно рекомендовать.

– Согласен, – кивнул Соарес. – Я полагаю...

У Хауэлла зазвонил телефон. Его брови поползли вверх, поскольку его день всегда был строго расписан, и люди знали, что лучше не прерывать его из-за чего-либо, кроме событий кризисного уровня. Но затем звонок раздался снова, и брови, которые поднялись, опустились, когда он осознал приоритет тона и поднял руку, останавливая Соареса.

– Пятница, идентифицируй входящего абонента, – сказал он.

– Секретарь Льюис, – ответил его телефон.

– Понимаю. – Он взглянул на трех других мужчин, затем пожал плечами. – Соедините ее. С общим доступом присутствующих.

– Публичный просмотр, – подтвердил телефон, и Фабьен Льюис и Дэмианос Карахалиос появились над столом для совещаний, когда телефон подключился к установленному на потолке устройству высокой четкости.

– Фабьен. Доктор Карахалиос. – По вежливому тону Хауэлла можно было предположить, что он был одинаково рад видеть обоих визитеров.

Можно было бы предположить неверно.

– Понимаю, что вы не стали бы прерывать меня, если бы это не было связано с чем-то важным, Фабьен, – продолжил президент, – но у меня назначена еще одна встреча всего через двадцать минут.

– Да, сэр. Знаю. Я проверила вашу повестку дня перед тем, как мы позвонили. Но думаю, вы захотите услышать об этом.

– По поводу чего?

– Сначала позвольте мне показать вам короткий видеоклип, – сказала она, и он немного нетерпеливо кивнул.

– Продолжайте.

– Да, сэр.

Льюис и Карахалиос исчезли, сменившись изображением моложавого шатена в помещении, которое, очевидно, было одной из лабораторий "Бастиона". Хауэлл и его секретари наблюдали, как он надевает на голову сетевую гарнитуру. Затем его правый указательный палец пошевелился, явно нажимая клавишу на виртуальной клавиатуре, спроецированной на его контакты.

Какое-то мгновение казалось, что ничего не происходит. Затем все его тело вздрогнуло, голова откинулась назад, и он содрогнулся, как человек, испытывающий эпилептический припадок. Это продолжалось несколько секунд – почти целую минуту, – а затем, так же внезапно, он перестал дрожать так же резко, как и начал.

HD-камера увеличила его открытые, вытаращенные глаза и обожженную кожу под контактами гарнитуры. Она задержалась там на мгновение, затем его изображение исчезло, сменившись лицами Льюис и Карахалиоса.

– Он жив, – сказала Льюис. – Ну, во всяком случае, тело таково. Однако мозговой активности нет.

– Что, черт возьми, он с собой сделал? – потребовал ответа Хауэлл.

– Дай-ка угадаю, – мрачно сказал Дворак. Льюис взглянула в его сторону. – Брент Редер, верно?

– Попал с первого раза, – кивнула Льюис, затем снова повернулась к Хауэллу. – Доктор Редер был одним из кибернетиков, работавших с командой доктора Рамоса и доктора Карахалиоса. Он был особенно заинтересован в создании прямого нейронного взаимодействия с нашими компьютерами. Он полагал, что это будет не только огромным шагом вперед в повышении эффективности интерфейса, но и вполне может оказаться первым шагом к созданию подлинного, самосознающего искусственного интеллекта. Что если бы человеческий мозг мог напрямую взаимодействовать с существующим искусственным интеллектом, тот мог бы учиться у нас, а не на улице с односторонним движением, которую мы сейчас имеем с Сетью.

– И это то, над чем он работал, когда это случилось? – Хауэлл махнул рукой в сторону места, которое занимали снимки аварии.

– Ничего такого, над чем он был уполномочен работать, мистер президент, – вставил Карахалиос. – На самом деле, мы собирались назначить его на совершенно другой проект. – Он покачал головой, и выражение его лица было печальнее, чем Хауэлл когда-либо видел. – Боюсь, именно это и подтолкнуло его к этой... опрометчивости.

– Мне, конечно, жаль слышать, что доктор Редер мертв, – сказал Хауэлл, – но что делает этот трагический несчастный случай настолько важным, что вы сообщили об этом непосредственно мне?

– Потому что это не совсем то, что произошло, сэр, – сказала Льюис. – Сеть его не убила.

– Это действительно выглядело так. И вы действительно сказали, что мозговой активности нет, – отметил Хауэлл. – Разве это не определение 'безмозглый'?

– Ну, да, – кивнула Льюис. – Но позвольте мне показать вам кое-что еще, сэр. – Она поднесла планшет к глазам Хауэлла. – Мы установили интерфейс с лабораторным компьютером доктора Редера.

– Почему? – в голосе Хауэлла звучало чуть больше нетерпения.

– Чтобы показать вам это, сэр. – Она постучала по планшету. – Продолжай, – сказала она.

– Что? – спросил Хауэлл.

– Только не вы, мистер президент, – сказала она. – Я имела в виду...

– Она имеет в виду меня, сэр. – Голос был мужским, немного более глубоким, чем у Карахалиоса, хотя говорившего нигде не было видно, и Хауэлл нахмурился.

– А вы кто такой?

– Мистер президент, я Брент Редер. Это не то, как я представлял себе встречу с вами, но это то, что у меня есть прямо сейчас.

На мгновение Хауэлл выглядел сбитым с толку. Затем его губы сжались.

– Запись? – спросил он. – Что это за шутка такая?

– Нет... – начала Льюис, но другой голос оборвал его.

– Нет, сэр. Я действительно здесь. Это я. Ну, полагаю, что на самом деле меня там нет, поскольку я все еще в лаборатории...

– О чем, черт возьми, вы говорите? – раздраженно спросил Хауэлл. – У меня осталось десять минут до следующей встречи, и я еще не закончил здесь. Так что не могли бы вы, пожалуйста, перейти к делу или поговорить со мной об этом позже?

– Мне жаль, мистер президент, – сказал Редер. – Но это действительно важно. Кажется, что теперь я нахожусь в компьютере, а не просто подключен к нему.

Глаза Хауэлла расширились, и он оглянулся на Льюис и Карахалиоса.

– Вы имеете в виду?..

– Да, мистер президент, – сказал Карахалиос, и на этот раз в голосе высокомерного, помешанного на деталях ученого прозвучал почти благоговейный трепет. – Возможно, у нас и нет искусственного интеллекта, но, похоже, у нас есть компьютерный интеллект.

Хауэлл откинулся на спинку стула, прищурив глаза, и несколько мгновений пристально смотрел на них.

– Пятница, – сказал он.

– Да, мистер президент? – ответил его телефон.

– Отмени мои встречи на остаток дня. Нет, подожди. Не встречу с генералом Ландерсом. Когда он прибудет сюда, отправь его прямо в конференц-зал. Скажи Анджело, чтобы перенес встречи с остальными.

– Отменить все встречи до конца сегодняшнего дня, за исключением генерала Ландерса, которого следует отправить прямо в конференц-зал, когда он прибудет из Цитадели, – сказали по телефону. – Сообщить мистеру Кристоферсону, что вы хотите, чтобы он перенес все встречи.

– Правильно.

– Очень хорошо, мистер президент.

Хауэлл положил телефон обратно на стол для совещаний, откинулся на спинку стула и пристально уставился на голограмму.

– Фабьен, я думаю, вы можете считать, что вы, доктор Карахалиос и – особенно – доктор Редер привлекли мое безраздельное внимание.

XIV

ПЛАТФОРМА «ПРОМЕТЕЙ»,

ОРБИТА ГАНИМЕДА,

И

ПЛАТФОРМА «БАСТИОН»,

ТОЧКА ЛАГРАНЖА L5

– Все системные мониторы сообщают о готовности, доктор, – объявила Вивиан Остербек.

– Хорошо! – ответил энергичным кивком Честер Гэннон.

Он сидел в удобном кресле в центре довольно просторной диспетчерской в самом сердце платформы "Прометей" на орбите Ганимеда. До вторжения шонгейри эта диспетчерская была бы огромной, заполненной десятками – или даже дюжинами десятков – хорошо обученных, высококвалифицированных ученых и техников. Они бы отслеживали огромное количество своих дисплеев, направляя отчеты руководителям команд, а через менеджеров команд – руководителям проектов, и, вероятно, таких менеджеров проектов было бы несколько, каждый из которых принимал бы свои собственные решения в назначенных сферах, но отчитывался перед одним человеком, который нес окончательную ответственность за весь проект.

Сегодня присутствовало ровно двенадцать человек, без единого физического проявления в поле зрения.

Конечно, каждый из этих двенадцати человек управлял информационным потоком, который был несравненно шире и глубже, чем любой из них мог бы обработать в режиме реального времени в тех давних, примитивных условиях. Целая группа ИИ – и, да, Гэннон был ученым, он знал, что на самом деле они не обладали самосознанием, но, черт возьми, они были ИИ – сообщала об этом визуальным дисплеям и клавиатурам, спроецированным на роговичные импланты, которые получил каждый из них. И каждый из этих ИИ управлял множеством подсистем, которые, в свою очередь, управляли и контролировали каждый кубический сантиметр многомиллионной платформы.

Затем был тринадцатый человек.

– Ты согласен, Брент? – спросил его Гэннон.

– Да, – ответил голос в его наушнике.

Брент Редер был, во многих отношениях, идеальным помощником для всей программы. Ему потребовалась пара лет, чтобы по-настоящему освоиться со своим радикально изменившимся окружением, и психиатрам и психологам, работавшим с ним, было очевидно, что это новое окружение изменило и его самого. Все они – и Редер в том числе – стремились понять, как это меняет его, но процесс, очевидно, был медленным. Как он сам выразился, "я просто не так интересуюсь вещами, как раньше", и это постепенно углублялось. Очевидно, это беспокоило его, но он никогда не позволял этому влиять на его работу и, насколько знал Гэннон, никогда не жаловался. Ближе всего он подошел к этому в присутствии Гэннона в тот день, когда заметил: – Я бы хотел хотя бы записать, что делаю. По крайней мере, таким образом, кто-то другой мог бы извлечь уроки из моих ошибок. Но что бы ни случилось дальше, пока что это была адская поездка!

Тем временем он записал полную копию самого себя в компьютерное ядро, идентичное тому, в котором он обитал. В качестве теста он "пробудил" свое альтер-эго и подтвердил, что оно так же осознает себя – в такой же степени, как и он сам. И после обсуждения этого Редер II был тем, кто предложил отключить его питание, чтобы он служил резервным для Редера I на случай, если то, что его меняло, в конце концов окажется фатальным. По мнению Гэннона, это многое говорило о его душевной стойкости. Это была еще одна причина, по которой он проникся симпатией к порывистому молодому человеку, который стал кем-то совершенно другим, и восхищался им.

И изменившиеся обстоятельства Редера сделали его чрезвычайно полезным в проектах, подобных этому. На самом деле это была не его область, но все рабочие файлы и исследовательские данные были буквально продолжением его собственной личности и разума. Интересно, что он, казалось, не был способен "думать" быстрее, чем когда был физическим человеком, но если его скорость извлечения данных на самом деле не была мгновенной, то она была чертовски близка к этому. Ему требовалось ровно столько времени, сколько обычно требовалось раньше, чтобы объединить информацию и концепции после того, как они были извлечены, но "просто" разница во времени поиска означала, что он очень, очень, очень быстро находил ответы даже на сложные вопросы и что у него была возможность контролировать огромное количество подсистем. Хотя он числился в книгах проекта "Прометей" как "запасной", правда заключалась в том, что люди в диспетчерской Гэннона скорее дублировали его, чем наоборот. Все они понимали теорию и науку лучше, чем он, но его время реакции, если что-то пойдет не так, было бы астрономически быстрее, чем у них, и все они это знали.

– Тогда ладно! – Гэннон хлопнул в ладоши и улыбнулся, когда остальные его люди повернулись и посмотрели на него. – Если вы все скажете, что мы готовы, и если Брент согласится, тогда мы чертовски хорошо готовы! Так что я бы сказал, что мы приступаем к альфа-тестированию.

– Да, сэр, – согласилась Остербек. – Жаль, что нам приходится делать это дистанционно.

Было бы несправедливо называть тон Вивиан "льстивым", – подумал Гэннон ... но не очень, и он понял. Однако это было не то же самое, что сказать, что он сочувствует, хотя какая-то крошечная часть его сочувствовала.

– Может быть, это и жаль, но так оно и есть, – твердо сказал он. – Секретарь Льюис очень ясно выразилась по этому поводу.

– Знаю, но...

– И я знаю, что ты собираешься сказать, – прервал ее Гэннон с улыбкой, которая смягчила большую часть язвительности его слов. – И, повторяю, так оно и есть. Верно?

– Конечно, сэр.

Остербек ответила на его улыбку своей собственной, которая, возможно, была немного более терпкой, чем у него, и он кивнул ей.

Как глава "Прометея" – и, несмотря на его собственное мнение о своих недостатках как руководителя команды, он был неизбежным выбором – он был в восторге от прогресса, которого они достигли до сих пор, и он полностью понимал, что остальные члены его команды... с возможным участием эго, причастны к этим достижениям. Всего лишь в качестве одного примера они продемонстрировали, что действительно возможно создать искусственное гравитационное поле, которое в конечном счете сделает устаревшими вращающиеся секции, встроенные в долговечные космические корабли и платформы. Требования к питанию все еще оставались проблемой, но он и его команда были уверены, что их можно решить с помощью современных технологий. По ходу дела от основной темы также отпочковались иные приложения и способы их использования, и другие человеческие команды по исследованиям и разработкам набросились на них.

Но "Прометей" все еще охотился за Левиафаном. Он казался неуловимым, но теперь они приближались к нему, и они были близнецами. Возможность создания сверхсветового двигателя более быстрого, чем это было возможно при использовании любого обычного фазового привода, была одним из преимуществ этого Левиафана, но другой была возможность получения фактически безграничной энергии. Энергия таких величин, о которых ни один физик-человек даже не мечтал всего четыре года назад, а тем более до того, как они приобрели техническую базу Гегемонии. И поскольку все современные технологии, особенно на макроуровне, основаны на использовании энергии, на самом деле, если разобраться, если "Прометей" работает...