Текст книги "Гибельный огонь"

Автор книги: Дэвид Аллен Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Бывший солдат угрюмо попятился.– Кто-нибудь, помогите мне разобраться с этим дерьмом, – сказал он, засовывая оружие обратно в кейсы.

– Мы не соперники, ты же знаешь, – сказал Костер, не опуская М14. – Я тоже не был соперником Освальда. Если вы хотите, чтобы человек умер, и он умрет, что еще имеет значение?

– Просто заткнись к чертовой матери, ладно? – неожиданно выпалила Дэвидсон.

Трое мужчин удивленно огляделись. Кулаки Дэвидсон были сжаты на уровне талии, локти расставлены. Через мгновение Костер сказал: – Все в порядке. Он опустил дуло винтовки и начал убирать оружие в фургон.

***

Ртутный уличный фонарь отбрасывал сквозь жалюзи на стену над диваном цепочку, похожую на зубья пилы. Пенске лежал там, полностью одетый, наблюдая за завитками, которые его сигаретный дым гравировал на узоре. В квартире было тихо.

Пенске в последний раз затянулся сигаретой. Ее желто-оранжевое сияние на мгновение стало ярче, чем синий свет уличного фонаря. Он затушил окурок в миске вместе с остальными окурками и смял пачку от сигарет. Затем Пенске спустил ноги с дивана и встал, его правая рука бесшумно вытащила нож из ножен тем же движением. Он скользнул по потертому ковру к двери комнаты Костера.

Мгновение смуглый человек ждал, прижав ухо к дверной панели. Внутри не было слышно ни звука. На двери не было никакой задвижки, и она открывалась почти бесшумно. Пенске приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть в кромешную тьму спальни. Все его тело последовало за ножом, словно он был змеей, а лезвие – ее ищущим языком.

С кровати донесся металлический щелчок, крошечный и смертоносный, как у кобры.

– Выключатель справа, – тихо сказал Костер. – Лучше включи его. Осторожно.

Рука Пенске нащупала выключатель. Комната была узкой. Кровать стояла вдоль ее оси, изножье ее было направлено на дверь. М14 была направлена по той же оси. Указательный палец Костера лежал внутри спусковой скобы. Предохранитель щелкнул, когда он скользнул вперед. Коротышка уставился на дульный тормоз автоматической винтовки. Он вспомнил, как в то утро пули изрешетили наполненный землей кувшин. Теперь его кровь, куски ткани и осколки костей забрызгают внутреннюю сторону дверной панели.

– Убери свой нож, – сказал Костер.

Тот, что пониже ростом, только моргнул.

– Мы здесь не для того, чтобы убивать тебя, Пенске, – сказал автоматический стрелок. – Его голос был спокоен, почти льстив. – Убери свой нож и закрой за собой дверь. Завтра все будет выглядеть по-другому. Каваниши будет мертв, и у тебя будет столько заслуг, сколько ты захочешь.

Пенске сглотнул и попятился к двери. Дуло винтовки неодобрительно покачнулось. – Сначала нож, – сказал Костер.

Тот, что пониже ростом, сгорбился, не сводя глаз с винтовки, и попытался быстро вставить его в ножны. При первой попытке он вонзил острие в плоть выше своей лодыжки. Наконец ему это удалось.

– Отлично, – сказал стрелок. – Теперь ты можешь идти.

Лицо Пенске исказилось от ярости. – Ты, ублюдок, должен же ты когда-нибудь спать! – сказал он.

Костер улыбнулся, как череп. – Мы будем вместе?

Смуглый мужчина захлопнул дверь, повернулся и отскочил назад, прежде чем понял, что фигура, громоздящаяся на подлокотнике дивана, – это Керр. – Что ты здесь делаешь?– спросил Пенске хриплым шепотом.

Керр пожал плечами.– Давай выйдем на лестничную площадку, – предложил он.– Ди спит. Он кивнул в сторону прямоугольника света вокруг двери Костера.

В квартиру на втором этаже вела наружная лестница. Ее площадка образовывала небольшой балкон с перилами, открытый свежему воздуху и звездам раннего утра. Керр махнул Пенске, чтобы тот выходил, затем последовал за ним и захлопнул дверь. Здоровяк был босой, но в брюках и рубашке, которая была навыпуск, чтобы спрятать пистолет.

Пенске стиснул сцепленные руки. – Он не умеет стрелять, – тихо сказал он. – Ни черта не стоит.

– Ты мог бы одурачить меня прежде, – сказал Керр. – То, что я видел сегодня утром, было довольно убедительно.

– Говорю тебе, он этого боится! – вспылил Пенске. – Отдачи, и даже шума – он вздрагивал каждый раз, когда стреляла Ди, а когда стрелял сам – клянусь Богом, он держал глаза закрытыми!

Пальцы Керра двигались на перилах с облупившейся краской. В свете уличного фонаря цвет его лица стал поистине черным. – Мне тоже так показалось, – признался он, – но он попал во все, во что стрелял. Он не смог бы этого сделать, если бы… если бы ты был прав.

– Если только эта чертова винтовка не была живой, – пробормотал Пенске себе под нос. Он вцепился в перила обеими руками. Его глаза были сосредоточены на машинах, припаркованных на стоянке под ними.

– Не валяй дурака, – огрызнулся Керр.

– Джордж, я видел людей, которые умеют стрелять, – настойчиво сказал Пенске.– Этот ублюдок не из их числа. Кроме того, никто, черт возьми, не умеет стрелять так, как он стрелял навскидку. Никто из людей. Он где-то раздобыл ее и натренировал, чтобы она выглядела как М14 и стреляла для него. Господи, он даже не знает разницы между одним видом боеприпасов и другим. Но это не имеет значения, потому что он надрессировал эту штуку, и она похожа на сторожевую собаку. Маленький человечек замолчал, глубоко дыша. – Или это – колдовство, – добавил он.

Указательный палец Керра начал массировать десну над больным зубом. – Чепуха какая-то, – пробормотал он себе под нос. Он не смотрел на Пенске.

Мужчина поменьше коснулся запястья Керра. – Все сходится, Джордж, – сказал он. – Это единственное, черт возьми, что может все объяснить. Всё это правда и ничего более.

Керр поджал губы и сказал: – Если мы предположим, что… как ты говоришь… может быть, это и правда, но разве это что-нибудь меняет?

– Это все меняет… – выпалил Пенске, но замолчал, когда Керр поднял свою руку. Вопрос был риторическим.

– Мы приняли его как человека с изощренным оружием, – продолжал здоровяк, как, будто его никто не перебивал. – Теперь это не менее верно, чем раньше. И наша потребность в его оружии не менее реальна.

Пенске моргнул. – Может быть, ты знаешь, что делаешь. Но мне это не нравится.

Керр похлопал его по плечу. – Послезавтра это уже не будет иметь значения, – сказал он. – То есть после сегодняшнего утра. Давай немного поспим.

Дверь Костера была темна, когда двое мужчин вернулись в тихую квартиру. Все было спокойно. Пенске на мгновение задумался, что было бы, если бы вместо этого они вернулись с твердым намерением убить автоматического стрелка. Он постарался отвлечься от этой мысли, как отвел бы руку от скорпиона.

Трое мужчин, сидевших в кузове фургона, по-своему ничего не выражали. Дэвидсон свернула на тротуар перед офисным зданием. На улице стояла табличка «Парковка запрещена», но в это раннее субботнее утро машин было мало. Керр едва заметно кивнул. Пенске, держа в руках коробку с надписью «Дьюар», выскочил через заднюю дверь. Костер последовал за ним с длинной плоской коробкой с трафаретной надписью «Стеллаж – Легкий – Регулируемый – Эффективный». Его правая рука просунулась в дыру в боку ящика, но случайный наблюдатель не заметил бы этого.

Входная дверь была заперта. Немного повозившись с ключом, который раздобыл Керр, Пенске открыл дверь. Убийцы услышали, как позади них отъехал фургон. Он будет ждать на стоянке ближайшего офисного здания, пока не придет время забрать их.

Коридоры были пусты и ярко освещены флуоресцентными лампами. Костер шагнул к лифтам, но Пенске жестом остановил его. – Мы поднимемся по пожарной лестнице, – прошептал он. – Мы не можем себе позволить садиться в лифт, который находится вне нашего контроля.

Лестница была узкой и стерильной. Это были серые бетонные ступени в темно-желтом колодце.

Один раз Пенске поскользнулся, делая два торопливых шага за раз, ободрав голени и упав с грохотом на коробку, которую нес. Он поднялся, ругаясь, и продолжал прыгать по ступенькам, но теперь держал в правой руке коробку с жидкостью, а левой хватался за квадратный железный поручень. На площадке третьего этажа маленький человек распахнул дверь и подозрительно выглянул в коридор.

– Чисто, – сказал он, проходя. Он позволил двери захлопнуться, прежде чем Костер схватился за нее. Пенске открывал нужный кабинет другим ключом, когда к нему присоединился стрелок. Затем они оказались внутри, дверь в коридор закрылась, и флуоресцентные лампы на потолке ожили.

Костер бросил коробку со стеллажом и обеими руками погладил М14. Пенске сидел на корточках на ковре, собирая приклад и механизм своего карабина. Он усмехнулся: – Тебе бы следовало разобрать его, чтобы не таскать чертову коробку такого размера. Или ты не знаешь, как это сделать?

– Я не собирался его разбирать, – сказал Костер. – Ты занимайся со своей частью, а я со своей.

Пенске с важным видом вошел во внутреннюю часть офиса. Судя по бланкам на письменных столах, помещение было каким-то образом связано с университетом. Смуглый мужчина отодвинул вращающееся кресло и поднял жалюзи.– Вот, – сказал он, махнув рукой. – Вот где будут эти ублюдки.

Легкая улыбка Костера не изменилась, когда он слегка пригнулся, чтобы последовать за жестом Пенске. Стрелок никогда раньше не бывал на месте засады. Окно выходило на парковку, теперь почти пустую, и на заднюю улицу, которая соединялась с другой улицей перед зданием с одной стороны. За стоянкой и улицей тянулся цепной забор, окружавший здание, растянувшееся на весь квартал. Ворота были открыты, но там стояла сторожевая будка с табличкой «Карр Индастриз – Трикотажное Подразделение».

Это название позабавило Керра.

На мощеном дворе между воротами и двухэтажной фабрикой уже собралось с десяток корреспондентов и примерно столько же сотрудников службы безопасности в штатском. У многих из них были атташе-кейсы и бинокли. Они выглядели скучающими и неуютно теплыми в своих костюмах.

Рядом с Пенске зазвонил телефон. Он подпрыгнул, взмахнув своим карабином. Костер ухмыльнулся, снял трубку с аппарата и протянул ее коротышке. Пенске нахмурился. – Да, все чертовски хорошо, – сказал он. – Только сами не напортачьте. Он положил трубку на стол, вместо того чтобы положить ее на аппарат. На другом конце провода в уличной телефонной будке находился Керр. Звук выстрелов в телефонной трубке будет сигналом к тому, чтобы фургон тронулся к месту сбора.

Костер распахнул самое нижнее окно в комнате. Он отодвинул стол еще дальше и опустился на колени, держа дуло винтовки в ярде от рамы. Относительный мрак офиса защищал их от охранников, которые усердно рассматривали окна и крыши в бинокли. Костер удовлетворенно ухмыльнулся. Он опустил винтовку и принялся разглядывать толпу через принесенную Пенске оптическую трубу, держа ее левой рукой.

– Собираетесь расстрелять всю компанию, ублюдков? – спросил Пенске. – Предполагалось, что здесь будет какая-то большая шишка из Госдепартамента.

– Никто не умрет, кроме Каваниши, – сказал Костер. Он не отрывал глаз от оптической трубы. – Иначе мы потеряем эффект.

Пенске хмыкнул. Костер скорчил ему гримасу и пояснил: – Если бы Мартина Лютера Кинга застрелили вместе с тридцатью белыми, у нас не было бы сомнений относительно… того, что мы имели в виду. Это был бы несчастный случай, а не нападение – и, возможно, ни один город бы не сгорел. Американские чиновники могут умереть, скажем, на Параде Памяти. Здесь же только японец. Только косоглазый япошка. Он снова повернулся к толпе.

Смуглый мужчина уставился в сторону головы Костера. Его правая рука начала незаметное, не вполне осознанное движение к сапогу. Когда его пальцы коснулись ножа, раздался резкий щелчок. Пенске подпрыгнул, как и в прошлый раз, когда зазвонил телефон. Винтовка лежала на коленях Костера, дуло было направлено на Пенске. Только что щелкнул предохранитель.

Стрелок положил трубу между ними. – Даже не думай об этом, – сказал он.

Губы Пенске пересохли, но он кивнул.

У входа на фабрику поднялась суматоха. Офицеры в форме присоединились к команде в штатском и образовали двойной кордон против собравшихся наблюдателей. Вдоль оцепления и через ворота въехала полицейская машина с сияющими мигалками, а за ней – три лимузина. Из первой черной машины вывалился груз гражданских лиц, как западных, так и японских граждан. – Мелкая сошка, – пробормотал Костер, не отрываясь от трубы.

Охранник из третьего лимузина с открытым верхом подбежал к задней двери второго большого автомобиля и открыл ее. Из машины вышел высокий седовласый мужчина в темном костюме. Он кивнул и протянул руку, чтобы помочь своему спутнику.

– Да… – выдохнул Костер. Он опустил трубу и положил левую руку на переднюю рукоятку автоматической винтовки. Коренастый мужчина, ниже ростом, чем первый, выпрямился и помахал камерам. Затем он бросился вперед, лицом вниз на пятно на бетоне, уже потемневшее от брызг его крови.

БАМ – БАМ двухзарядной очереди обрушились на офис, как удары молотка. Гравюра Домье на стене дернулась и упала. Костер поспешил обратно в приемную. Пенске выждал мгновение, его барабанные перепонки казались ему порванными от ударных выхлопов из дула. Трое охранников затолкали заместителя госсекретаря обратно в бронированный лимузин, словно уволенного защитника. Из атташе-кейсов появились короткие «УЗИ», но без мишеней они были бесполезны. Группа охранников кричала в рации, пытаясь защитить тело Каваниши. Они тоже были бесполезны. Каваниши был вне человеческой помощи, его позвоночник был раздроблен двумя пулями.

Пенске бросился к двери, оставив карабин и оптическую трубу там, где они лежали. Он мог бы заменить их другими в фургоне. Теперь они были слишком опасны, чтобы их можно было нести с собой. Дверь на лестничную клетку все еще подпрыгивала, когда коротышка добрался до нее. Костер делал два-три шага за один раз, правой рукой прижимая к себе винтовку через дырку в картонной коробке. Пенске, ничем не обремененный, отстал всего на шаг, когда стрелок повернулся на площадке второго этажа, поскользнулся на крашеном бетоне и кубарем скатился вниз по следующему пролету лестницы. Хруст его правого колена на первой ступеньке был громче, чем мог объяснить только удар.

Пенске помолчал, глядя на стрелка сверху вниз. Лицо Костера было желтовато-зеленым. – Дай мне руку, – прохрипел он, безуспешно пытаясь подняться.

– Со сломанной коленной чашечкой у тебя ничего не получится, – сказал смуглый мужчина, обращаясь скорее к самому себе, чем к упавшему человеку.

– Черт бы тебя побрал! – крикнул Костер. Он сбросил защитную коробку с автоматической винтовки, и нацелил оружие Пенске в живот. – Помоги мне!

Щелкнул предохранитель. Оба мужчины услышали этот звук. Костер побледнел еще больше и попытался сдвинуть указательным пальцем врезанную планку вперед. Она не двигалась.

– Конечно, я помогу тебе, – мягко сказал Пенске. Он вынул кинжал из ножен и шагнул вперед.

Фургон ждал у тротуара с приоткрытой задней дверцей. Пенске прыгнул внутрь, толкая перед собой коробку. Он крикнул: – Гони!

– Подожди! – крикнул Керр в сторону Дэвидсон. – А где Костер?

Теперь Пенске держал автоматическую винтовку на коленях. Он почувствовал, что у него немного кружится голова. – Он упал, и мне пришлось оставить его, – сказал он. – Не волнуйся, он ничего не скажет.

Без дальнейших распоряжений Дэвидсон вывела фургон в дорожный трафик. Случайные прохожие оглядывались в поисках источника сирен, которые они слышали, но никто даже не взглянул на машину с убегающими преступниками.

Керр прищурился, глядя, как пальцы маленького человека играют с автоматической винтовкой. Через мгновение он сказал: – Ну, может, оно и к лучшему.

Пенске не ответил. Его мозг заполняли образы людей, шатающихся и падающих, каждая сцена была отдельным осколком, отличающимся костюмом и фоном. Вместе эти образы плавно вращались, как зубцы зубчатой передачи, каждая из которых была частью незавершенной конструкции.

– Знаете, я не думаю, что у меня когда-либо была возможность взглянуть на это, – заметил Керр непринужденно. Он протянул руку, чтобы взять оружие.

– Нет!– сказал Пенске, и автоматическая винтовка взметнулась, направленная в грудь черного человека.

На мгновение Керр подумал о том, чтобы выхватить пистолет, но эта мысль прошла, и давление на спусковой крючок винтовки тоже прошло. – Хорошо, – сказал здоровяк, – тогда ты будешь стрелять из нее в то, о чем тебе скажут.

Пенске больше не слушал. Теперь картина была завершена. Она простиралась от холодного мира, все оставшиеся энергии которого были задействованы в великом замысле, до Земли без местных форм жизни. Ветры хлестали песок и нервнопаралитический газ вокруг пустошей, вырезанных в прошлом тысячелетии, и отравленные моря вздымались на фоне голубовато-светящихся береговых линий. Но над этими ландшафтами проносились металлические существа, которые сверкали, меняли свои формы и возносили к небесам торжествующие города.

И тут в голове Пенске что-то щелкнуло. Чей-то голос произнес не на человеческом языке: – Да, эта замена будет вполне удовлетворительной…

Долг крови

Я заинтересовался колдовством, когда учился в средней школе (или даже раньше), как результатом моего интереса к традиционной фантастике. Когда я стал студентом Университета Айовы, университетская библиотека дала мне больше информации на эту тему, но настоящий поток материала пришел в конце 60-х годов, когда «оккультизм» стал чрезвычайно популярным. Существует много пересечений между оккультизмом и более поздним Новым Веком, но более ранняя версия, как мне кажется, имела более острые края.

Я сосредоточился на научных источниках, таких как Маргарет Элис Мюррей и Монтегю Саммерс, писателях, которые, как подразумевалось, собирали оригинальные документы и теоретизировали на их основе. Я говорю «подразумевалось», потому что теперь я знаю, что оба авторитета были фальшивыми.

Мюррей была настоящим ученым, но она фальсифицировала свои цитаты, чтобы показать, что средневековое колдовство имело организованную структуру, которую факты не подтверждают. Саммерс был намного, намного хуже. Его эрудиция была столь же ложной, как и его заявление о религиозном призвании, и его пересказ худших средневековых фрагментов женоненавистничества (например, абсурдное происхождение слов «женственность», «женщина» от «femina» – «меньший в вере») быстро надоедают даже мне (который не может претендовать на то, чтобы быть феминистом).

Я никогда не верил в эффективность колдовства. Если мое чтение и ввело меня в заблуждение, то лишь потому, что заставило принять тот факт, что в Средние Века многие обычные люди организованно занимались колдовством. Это было не более вредно для писателя беллетристики (каковым я и пытался быть), чем вера в реальность дирижабля «Эаршип» в 1897 году, ныне известного как мистификация, оскорбившая «Путешественников», одну из моих лучших новелл.

Дело в том, что, хотя я и не верю в колдовство на интуитивном уровне, я интеллектуально убежден, что там есть что-то реальное. Иногда я сталкивался с писателем Эллиотт О’Доннеллом в его художественной литературе (скорее, чем с ненаучной), который был ярким примером, – кто, как мне казалось, действительно понимал вещи, о которых я предпочел бы не знать.

Тот факт, что гангстеры в Сьерра-Леоне верили, что пули будут отскакивать от их магически бронированных тел, не мешал команде САС складывать трупы, как дрова, когда они шли спасать британских заложников. Точно так же мое личное неверие в колдовство не поможет мне, если на меня нападет кто-то, кто может манипулировать оккультными силами. Эффективность оружия не зависит от системы убеждений цели. Вот фон, на котором я написал новеллу «Долг крови». Перечитывая ее, я бы сказал, что эта история точно отражает мое сочетание учености и скептицизма, приправленное малейшей долей страха.

***

В зимнем рассвете тень соседнего дома прорезала Ригсби насквозь. Сначала красный свет озарил кованые перила площадки на крыше дома. Паучьи звездообразные фигуры извивались в сиянии, стойки были вылеплены в виде тупых наконечников стрел, а наклонные пары конечностей соединялись причудливыми руками. Внизу темно-зеленая черепица мансардной крыши заострилась, но не стала ярче, когда свет коснулся ее. Только маленькое французское окно подмигивало солнцу.

Левая половина окна была открыта, и раскачивалась, когда вокруг нее двигался воздух. Рассвет бледнел, все быстрее скользя по белым боковым стенам второго этажа, обходя безумные углы шпалер и древний плющ, карабкающийся вверх по водосточным трубам. В кухне на первом этаже уже горел свет. Высокая блондинка поставила последнюю тарелку на поднос с завтраком и толкнула каблуком дверь на лестничную клетку. Она двигалась с такой же точностью, как и сорок лет назад. Жизнь, игнорируя ее надежды и попирая ее уверенность, не смогла изменить этого; но теперь «гусиные лапки» смягчили жесткие черты ее лица.

Ее туфли мерно застучали по задней лестнице, остановившись на треугольной площадке, где ее платье мелькнуло в узком окне, прежде чем взмыть вверх по лестнице. В старом доме были комнаты с высокими потолками, и ей нравилось, как они выглядят, хотя, конечно, отопление обходилось мистеру Джадсону очень дорого. Она сама выписывала чеки, кому же лучше было это знать.

Щелкнул засов, и дверь на второй этаж открылась прежде, чем она успела постучать. Сегодня утром Джадсон Ригсби был закутан в зеленый бархатный халат, и, открыв дверь, он улыбнулся ей. – Доброе утро, миссис Трейдер, надеюсь, вы хорошо спали. Он улыбался нечасто, и даже в ее присутствии это было немного неловкое выражение, как у незнакомца, который боится смутить себя излишней теплотой.

Миссис Трейдер аккуратно расставила на столике у двери все, что нужно для завтрака: тосты, яйца-пашот, кофе, большой стакан апельсинового сока. Мистер Джадсон не любил апельсиновый сок, но она настаивала, что он полезен для него. Этот человек сойдет на «нет», если она, не будет его запугивать – ведь Анита и пальцем не пошевелит ради своего дяди.

– Спасибо, я хорошо спала, – громко сказала высокая женщина. – Теперь, когда Харви и Стелла снова вместе, у меня совсем не болит голова, мистер Джадсон.

– Ну, я, конечно, рад, – сказал он неуверенно. Он слегка отодвинулся от решительных уверений экономки, пухлый на вид человек лет пятидесяти, в глазах которого не было заметно никакой твердости.

– Я уверена, что не понимаю мужчин, – продолжала миссис Трейдер, наливая кофе, – даже своего собственного сына. Они были самой милой парой, какую только можно было найти, он и Стелла. Это было в течение пяти лет, и я скажу это, хотя сама не хотела этого брака, они были слишком молоды. А потом, когда со дня на день должен был появиться малыш, Харви уходит, не сказав ни слова, ни Стелле, ни даже мне. Но он был там, в приемной, когда родился Кимберли, и Стелла забрала его, хотя я бы не винила ее, если бы она этого не сделала… Но это была тяжесть, свалившаяся с моей души.

– Благодарю вас, миссис Трейдер.

– Спасибо вам, сэр. Она взяла частично разгруженный поднос и решительно поднялась по оставшемуся двойному пролету полированного дерева. Мистер Джадсон выглядел изможденным, и ей очень хотелось, чтобы утром он поел бекона, но на этот счет он был настроен более решительно, чем она. – Апельсиновый сок или бекон, миссис Трейдер, но не оба сразу. Они оба мужского пола, и вместе они безнадежно выведут меня из равновесия. Ужасные вещи, тошнота в животе и зеленый халат никак не повлияли на цвет его лица. Хорошенькая штучка был сам по себе этот халат со всеми астрологическими символами в серебре на кайме ткани, но неподходящим было это платье для больного человека по утрам.

Она быстро постучала в дверь третьего этажа, прямо в середину огромного лаково – красного глаза, нарисованного там Анитой. – Если дядя Джад не позволит мне запирать мою дверь, я, по крайней мере, должна знать, кто придет, не так ли? – усмехалась девушка. Мистер Джадсон никогда особо не говорил о своей сестре, но миссис Трейдер догадывалась, что она была самой необузданной в семье. Кто бы удивился, что дочь пошла в мать, когда у бедного ребенка не было даже имени отца?

Второй стук не принес никакого ответа. Зловещий глаз ждал, не мигая. Что ж, это случилось впервые, но миссис Трейдер не замедлила с действием. Мистер Джадсон настоял, чтобы в доме все было по расписанию, чтобы не мешать его работе. Аните следовало бы узнать это за те месяцы, что она провела здесь. И если она не сделала этого, что ж… Миссис Трейдер распахнула дверь.

Комната внутри, стены которой были слегка наклонены к форме крыши, сильно отличалась от строгой гостиной Ригсби внизу. Мансардные окна были затемнены запертыми ставнями; вулканическая лампа освещала ковер и парчовые кресла, но ночью она перегрелась и отключилась. Ее парафин и масло уродливо застыли в красном стеклянном основании. Миссис Трейдер выключила ее, проходя в среднюю комнату.

На полу мелом недавно была начертана пентаграмма; свечи на ее концах все еще стояли на половине своей первоначальной длины, задутые перед тем, как сгореть, и воздух был тяжелым от ладана. – Анита, уже половина девятого, – позвала миссис Трейдер. – «Подражает своему дяде», – подумала она, с отвращением оглядывая комнату. Хотя, честно говоря, это не могло быть правдой. Миссис Трейдер видела, как эти принадлежности прибыли вместе с остальным багажом Аниты. Значит, всё это уже было в ее семье.

Девушка также не подошла к двери спальни. Миссис Трейдер фыркнула и, больше не постучав, сама открыла дверь.

Окно захлопнулось от внезапного потока воздуха. В комнате повеяло сыростью и холодом. Стены были блестящими, металлически-желтыми, что соответствовало покрывалу, теперь смятому в ногах кровати Аниты. Анита тоже была помята. Завитки волос, шелковисто лежавшие на простынях под ней, были не чернее ее высунутого языка. Поднос с завтраком соскользнул на пол, размазав по золотистому ковру клубничное варенье и кофе.

Миссис Трейдер резко повернулась и бросилась к лестнице. Когда она проходила через среднюю комнату, под ее ногой незаметно разбился подсвечник. – Мист… – начала она, но голос ее дрогнул, и ей пришлось облизать губы, прежде чем повторить попытку. – Мистер Джадсон!

Ригсби открыл дверь как раз вовремя, чтобы подхватить застывшую женщину, которая споткнулась на последней ступеньке и упала навстречу ему. Неожиданный толчок заставил их вернуться в гостиную. В кои-то веки миссис Трейдер, не глядя в глаза своему хозяину, выпалила: – Мертва, мистер Джадсон, она мертва и убита. О, боже мой! В своей собственной постели!

Ригсби повернул блондинку лицом к себе и, высвободив руки, бросился вверх по лестнице. Она плакала в одном из кресел с прямой спинкой, пока он не вернулся; и слезы ее были настоящими, но они были пролиты из-за этого события, а не из-за самой девушки.

Ригсби был очень тих, когда он вернулся через несколько минут. Его туфли слегка шуршали по ступенькам, вот и все. Кожа его лица была почти того же цвета, что и нейтрально короткие седые волосы. – Посмотрите на меня, Элинор, – тихо сказал он. Его пальцы, нежные, но неумолимые, направляли ее подбородок, когда она медленно повиновалась. Это был маленький человечек в комическом одеянии, но глаза у него были цвета расплавленного цинка. – Сейчас вы пойдете домой и забудете все, что видели наверху. Когда вы вернетесь завтра, вы никогда не будете знать Аниту, никогда не будет никого, кто жил бы на третьем этаже. Вы меня понимаете?

– Да. Голос из уст миссис Трейдер был не ее собственным, но он управлял ею.

***

Оставшись один в центре своих трех комнат, Ригсби переоделся в белое. Символы, нанесенные на края мантии, были из нитей того же оттенка, отличаясь только фактурой от основной ткани.

– Ну и что?– спросил голос из угла.

Ригсби пожал плечами. Его лысина становилась более заметной, когда он был подавлен. – Она была моей племянницей. Она была последней моей крови.

– Ты знаешь, кем она была, – проскрежетал голос. – Она была шлюхой, да, шлюхой.

– Некоторые вещи необходимы…

– Только не для нее. Она никогда так низко не опускалась…

– Она была моей кровью! – голос Ригсби пронесся по полутемной комнате и заставил другой голос замолчать. Он повернулся к внешней стене, сжимая руки, чтобы они не дрожали. Окна с этой стороны были закрыты книжными полками, тянувшимися вдоль длинной стены. Корешки книг под синей, зеленой и тусклой, красной библиотечной лентой располагались рядами по полированному ореху без каких-либо отметин, кроме нескольких цифр белыми чернилами. Он дотронулся до одной из них.

Каждый тонкий том представлял собой машинописный текст собственного сочинения Ригсби, переплетенный им между листами серого картона. Никто не помогал ему во время набора текста или компиляции. Отчасти цель Ригсби состояла в том, чтобы придать этим книгам некоторую дополнительную ценность, вытекающую из тесного контакта с ним. Более важным, однако, было другое соображение: каждый машинописный текст был утроен группами букв и цифр в таком порядке, который не имел бы смысла для неискушенного человека. Ригсби намеренно не кодировал результаты своих многолетних поисков, но форма записи, которую он стал использовать, была гораздо более специализированной, чем латинские и арабские символы могли вместить в свои обычные значения. Одна тривиальная ошибка разбиения на страницы, одно перемещение среди миллионов букв, незаметное и незамечаемое, означало бы мгновенную катастрофу в тот темный момент, когда данные будут использованы снова.

Очень немногие из книг в футлярах были не собственного сочинения Ригсби. Его рука потянулась к одной из них: приземистой, почерневшей от времени; ее переплет из свиной кожи треснул от шнурков. Он знал наизусть каждое слово загадочного латинского текста, но никогда прежде всерьез не задумывался над его использованием. Страницы через силу раскрылись, с трудом раздвигаясь под его пальцами.

– Неужели ты зайдешь так далеко?– печально спросил голос позади него.

Ригсби закрыл книгу, прежде чем ответить: – Наказание, которое прекратилось с телом, не будет, не будет достаточным для меня. Окончательность этого акта, кто бы его ни совершил, не может быть объяснена газовой камерой или автомобильной аварией. Мне очень жаль, Вера, но у меня нет выбора.

– Нет, – резко сказал он, поворачиваясь с бриллиантовой твердостью в голосе, прежде чем его слушательница успела ответить, – не говори мне, что мне придется отказаться от всего этого… Голос Ригсби сорвался, но его рука прочертила дугу по комнате. Книги, реторты, соединенные прозрачными червями трубок; карты, свернутые в углу под древней астролябией.– Оно уже ушло, оно мертво. Если бы я проигнорировал то, что произошло… Вера, я бы не был тем же самым человеком, человеком, который… сделал то, что сделал я.