Текст книги "Гибельный огонь"

Автор книги: Дэвид Аллен Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Теперь я уже не так уверен. Меня удивляет, что многие люди с литературным прошлым восхваляют эту историю как исследование психоза, тогда как я думал, что это просто фантастика о Вьетнаме.

Для меня Вьетнам – это психоз. Как бы мне хотелось, чтобы это была всего лишь фантастика.

Положение персонажа – офицер. А я – нет. Изображенные обстановка, инциденты и отношения – все это было реально. Если вы спросите вьетнамцев, какая самая популярная песня в стране, они все скажут вам: «Мы должны выбраться из этого места».

Это не та история, которая мне очень нравится. Одна из причин заключается в том, что мне не очень нравится человек, который жил в том окружении, о котором я здесь пишу. Хотя, мы застряли там друг с другом с 1970 года.

Пламя, вырывавшееся из пепельницы, было оранжевым, облизывающим глазные яблоки. На мгновение лейтенанту Шейдину показалось, что в них пляшет образ девушки, которую он заживо сжег в Камбодже полгода назад. Но нет, не совсем так, хотя другое лицо тоже было галльским.

Двое рядовых обернулись на звук того, как офицер откинул занавеску из плащ-накидки, отделявшую его жилище от заднего отсека командного транспортера. В правую стенку машины над узким прилавком были встроены радиоприборы. На прилавке лежали планшет связи и дешевая стеклянная пепельница, полная пламени. Люди внутри – Скип Слоун, который управлял командным транспортером и теперь отвечал за помещение, и медик Ивенс – наблюдали за огнем, когда Шейдин заглянул внутрь. Именно к этому десятидюймовому пламени и были прикованы глаза лейтенанта.

Он уставился на ее икры и вверх по выпуклости бедер, которые поднимались к талии, которая тянулась к нему. Затем она посмотрела прямо на Шейдина и поджала губы, чтобы позвать его. Над изображением повисли черные струйки дыма – это были ее волосы. Внезапно пламя превратилось в дрожащую иглу и погасло. Отсек был освещен только приборными шкалами, совершенно темными после оранжевого сияния. Воздух стал резким от остатков пламени, но от этого у Шейдина еще больше сжалась грудь. Он вспомнил, что выкрикнул какую-то шутку, когда дотронулся до спускового крючка огнемета и послал петлю напалма в окно казармы, которую они должны были уничтожить. Камбоджийская девушка, должно быть, пряталась в соломе или среди мешков с рисом. Она вся горела, когда выскочила на открытое место, крича и извиваясь, как дервиш, пока не умерла. Но это крошечное изображение не кричало, оно действительно говорило. Оно/она сказала: – Как ты это сделал? Шейдин ахнул, и чуть не задохнулся.

Рядовые переглянулись, но их командир не казался сердитым, только… странным. Слоун поднял двадцатиунциевый блок пластиковой взрывчатки С-4. По груди водителя и пивному животу катился пот. На нем не было рубашки, поскольку радиоприборы обогревали командную машину даже в относительной прохладе вьетнамской ночи. – Вы возьмите немного С-4, сэр, – сказал Слоун. Его волосатый большой указательный палец отковырял кусок белой взрывчатки размером с желудь. Еще один кусок уже был удален. – Чтобы заставить его взорваться, нужен удар. Если вы просто прикоснетесь к нему спичкой на открытом месте, он просто сгорит. Как это.

Слоун передал шарик Шейдину, который стоял с ошеломленным выражением лица. С-4 имел консистенцию нуги, но был гораздо плотнее. – Но мы должны проветрить это место, – продолжал водитель. – Эти испарения никому не приносят особой пользы.

– Но как вам удалось сделать эту штуку похожим на женщину? – требовательно спросил Шейдин.– Я видел ее прямо там, ее лицо, ее глаза… и она говорила…—

Ивенс протянул руку мимо лейтенанта и взмахнул занавеской из плащ-накидки, чтобы развеять рассеивающиеся завитки дыма. – С-4 дает неплохое пламя, – сказал коренастый медик, – но вы, же не хотите, чтобы это вещество попало в ваш организм. Раньше у нас был талисман – маленький щенок. Он съел часть блока С-4 и совершенно свихнулся. У него были видения. Он забивался в угол, огрызался и лаял, будто за ним гнался медведь… В середине того же дня он выскочил на насыпь, тявкая, чтобы побить Ад. Больше мы его никогда не видели.

Медик отвел взгляд от своего командира и добавил: – Не думаю, что вам следует вдыхать этот дым. Трудно сказать, что это может заставить вас увидеть. Не думайте, что я хочу сжечь еще один С-4, даже если он действительно создает самые проклятые тени, которые я когда-либо надеялся увидеть.

Лейтенант открыл, было, рот, чтобы возразить, настаивая на том, что он видел эту картину в тот самый миг, когда отодвинул занавеску, но уловил выражение лиц своих людей. Его мозг, казалось, снова работал нормально. – Вы, ребята, только что видели… огонь?

– Это все, что можно было увидеть, – ответил Ивенс. – Слушайте, уже поздно, я лучше пойду, и лягу в постель. Слоун кивнул, бросая ему часть блока взрывчатки. Медик протиснулся мимо Шейдина в отсек и в тихую ночь за ним.

– Пора проверить охрану, – неловко сказал Слоун и снова уселся перед микрофоном. Один за другим грузный мужчина начал вызывать машины, расположенные вокруг круглой насыпи. Транспортеры ответили тихими отрицательными сообщениями, которые показывали, что кто-то проснулся в каждой башне. Оператор связи даже не взглянул на своего командира, но когда Шейдин вышел из отсека и отвернулся, он услышал шорох. Слоун натянул плащ-накидку плотнее.

Шейдин присел на край своей койки, уставившись на кусочек взрывчатки. Вместо этого он увидел девушку, мельком увиденную им в пламени костра. Она танцевала всем своим телом, извиваясь, как танцовщица живота, когда ее груди вздымались в просветах огня. Шейдин не мог ошибиться, девушка была такой же реальной, как и та камбоджийская девушка, которую он сжег. И выражение лица этой девушки было таким же живым, ее огненно-яркие глаза сверкали высокомерным требованием. О чем же плакала эта камбоджийская девушка? Но ее глаза потускнели от липкого напалма…

Гранула С-4 попала в фокус, когда пальцы Шейдина повернули ее. Ну ладно, есть простой способ проверить, не подшутил ли над ним его разум.

Шейдин положил шарик взрывчатки на крышу контейнера, запечатанного стального ящика с боеприпасами, который люди в бронетанковых частях оценивали, как обычный багаж. С-4 горел при температуре более 1000 градусов, вспомнил лейтенант, но он горел достаточно быстро, чтобы мог опалить только краску. Пламя зажигалки Шейдина отскочило от белого шарика и нагрело корпус в его руке. Затем сквозь желтую вспышку керосина промелькнула крошечная искра и оранжевое мерцание. Шейдин отдернул зажигалку и закрыл ее. Из пластиковой бомбочки вырвался огонь. Его шипение наполнило палатку точно так же, как рев приближающейся ракеты наполняет лагерь.

И танцовщица снова была там.

Инженерный взвод запустил генератор, который питал освещение по всей базе огневой поддержки через импровизированные линии из телефонных проводов. Левой рукой, не глядя, Шейдин отдернул провод от лампочки в своем жилище. Потрескивающий огонь ярко вспыхнул в темноте, и в нем черты лица девушки были резкими, как камея, вырезанная в красноватом камне. Но губы шевельнулись, и танцовщица крикнула Шейдину сквозь шум огня: – Viens ici! Viens a Marie! Шейдин изучал французский язык еще на первом курсе богословской школы, и этого было достаточно, чтобы понять, что ее интонации не совсем соответствуют современному французскому языку; но было ясно, что танцовщица зовет его к себе. Его тело напряглось от невозможного желания повиноваться. Пот покрыл все его напряженные мускулы.

Затем пламя и девушка исчезли вместе, хотя в глазах Шейдина плясали остаточные образы того и другого. Лейтенант некоторое время сидел в темноте, не обращая внимания на полудвижение, которое он мог бы заметить сквозь щель в плащ-накидке. Радист снова повернулся к микрофону, сморщившись от того, что он увидел.

***

Утром Шейдин был еще более замкнут, чем обычно, но если кто-то из его товарищей и заметил это, то они списали это на естественную тревогу лейтенанта по поводу его положения. В ближайшие дни решится вопрос, будет ли Шейдин произведен в капитаны и займет ли он до конца своей смены место раненого капитана Фуллера. Иначе Шейдину пришлось бы передать роту другому офицеру и вернуться в третий взвод. За всю предыдущую неделю своего командования Шейдин почти ни о чем другом не думал, но сегодня это едва ли пришло ему в голову. Его разум дрейфовал в нереальности Юго-Восточной Азии; теперь он нашел якорную стоянку где-то еще во времени и пространстве.

Худощавый лейтенант большую часть дня проводил в своей палатке, свернув оранжевые боковые стенки, чтобы сделать ее крышу навесом. Первый сержант роты постоянно находился в базовом лагере полка в Диане, руководя штатом с почти таким же количеством войск, как и в полевых условиях. Во Вьетнаме, даже в составе боевой части, большинство военнослужащих были нестроевыми. Беллью, первый полевой офицер, находился на Тайване, так что необычное количество повседневных дел роты должно было свалиться на самого командира.

Сегодня Шейдин отмахивался от них, отвечая на самые насущные вопросы рассеянно и без особого интереса. Его глаза часто останавливались на контейнере, где краска вспузырилась и потрескалась, образуя круг размером с пятидесятицентовую монету.

Она казалась невысокой, хотя он не мог быть в этом уверен, так как изображение было меньше фута высотой, когда пламя поднялось на максимальную высоту. Не совсем пухленькая, потому, что это подразумевало жирность, а танцовщица была вся покрыта волнистой мускулатурой; но она была коренастой девушкой, скорее спортсменкой, чем гурийкой. И все же Шейдин никогда прежде не видел женщины столь соблазнительно страстной, столь сияющей от желания. Каждый раз, когда Шейдин думал о глазах танцовщицы, его пах сжимался, и он почти постоянно думал о ее глазах.

Иди ко мне… Иди к Мари…

***

Деятельность базы огневой поддержки шла своим чередом, игнорируя Шейдина так же, как и он сам это делал. Второй взвод и несколько машин из штабной роты с ревом отправились в санитарный патруль, в деревню, расположенную в десяти километрах по шоссе 13. Там медики раздавали антибиотики и бинты слабым больным. Солдаты также будут таращиться на изуродованные фигуры, которым даже Джонс Хопкинс не смог бы помочь: ребенок, чьи ноги были ампутированы три года назад направленной миной; тридцатилетний мужчина со слоновьей болезнью мошонки, ходящий кривоногим из-за огромных яичек размером с дыню…

Вертолеты «Чинук» доставляли топливо и боеприпасы в грузовых сетях, раскачивающихся под их брюхом. Шайдин не замечал их воющего приближения; синкопированного стука их сдвоенных винтов, когда они зависали; суеты людей и машин, направляющихся к железно-дощатой площадке, чтобы забрать груз. Лейтенант невозмутимо сидел в своей палатке даже тогда, когда гаубичная батарея открыла огонь, хотя выстрелы поднимали часть своих снарядов на максимальную дальность. Выбросы дульных тормозов подняли клубы пыли, которые окутали всю базу. Мысленный взор Шейдина был прикован к танцующей девушке, а не к мужчинам в мешковатых зеленых комбинезонах; рев, который он услышал, принадлежал далекой толпе, наблюдавшей за танцовщицей… и даже пыль в ноздрях Шайдина не пахла так, как измельченный латерит провинции Тай Нинь.

– Пора на офицерское собрание, сэр, – пробормотал Слоун.

Шейдин продолжал сидеть в шезлонге, как худой, нервный Будда.

– Сэр, – громко повторил водитель, – только что звонили из оперативного штаба. Уже 15 часов.

– Ну да, конечно, – пробормотал лейтенант, чувствуя головокружение. Он покачал головой и встал, затем рассеянно провел кончиками пальцев по почерневшему контейнеру. – Хорошо.

***

Тактический оперативный центр представлял собой всего лишь три командирских машины вокруг большой палатки в центре базы огневой поддержки. Шейдин забыл взять с собой раскладной стул. Он вытащил коробку с минометными снарядами и сел лицом к покрытой ацетатом карте с нарисованными мелками символами подразделений. Начался очередной послеполуденный дождь, окатывая полотно палатки струями воды, которые заставляли его подпрыгивать, как кожа барабана. Это звучало, как разъяренная толпа.

Офицер по гражданским вопросам и лейтенант из отряда военной разведки поделились презентацией о результатах медицинского патруля. Они доказали, что ноль можно разделить пополам, чтобы заполнить двадцать минут. Затем офицер оперативного отдела сообщил результаты утренней зачистки, выполненной отрядом «F». Он обнаружил два старых бункера и несколько гильз от патронов, но никаких признаков недавнего присутствия не обнаружил. В секторе было тихо.

Затем лысеющий оперативник переключился на обсуждение операции, запланированной через два дня. Когда он обратился с вопросом к Шейдину, лейтенант продолжал, молча, раскачиваться на своем ящике, его глаза были открыты, но они смотрели в никуда. – Шейдин! – прорычал командир подразделения. – Перестаньте сидеть, засунув палец в задницу, и будьте внимательнее!

– Есть, сэр! Лицо Шейдина вспыхнуло, а все его тело покалывало, как, будто он только что очнулся от мертвого обморока. – Не могли бы вы повторить вопрос, сэр?

Встреча продолжалась еще десять минут, пока дождь не прекратился. Шейдин впитывал каждую бессмысленную деталь с лихорадочной остротой. Его плоть все еще покалывало.

***

После того как полковник Брукингс отпустил своих офицеров под ясное небо, Шейдин направился к дальней стороне оборонительного вала, вместо того чтобы направиться прямо к своей палатке. Он шел по тропинке позади одной из самоходных гаубиц, избегая кучи белых матерчатых мешочков, набитых артиллерийским порохом. Заряды для гаубиц были упакованы по частям. Для обстрела с близкого расстояния некоторые сегменты вынимались, и выбрасывались, как это было раньше. Скоро порох вынесут за пределы периметра и сожгут.

Сожжение. Ревущий, искрящийся столб оранжевого пламени, и в нем проклятый Шейдин. Он снова вспотел.

Совсем рядом прозвучали три звонких взрыва. Этот шум тоже был частью фона перед дождем, как вспомнил сейчас Шейдин. Он направился к источнику звуков – одному из танков первого взвода. Он был осторожно отодвинут от насыпи, и его правая гусеница была растянута по земле, прямая, как буксирный трос, между машиной и земляной стеной. Четверо мужчин сгорбились за трейлером в нескольких ярдах от танка. Один из них, голый по пояс, держал в руке детонатор. Солдат увидел приближающегося Шейдина, и крикнул: – Отойдите, сэр. Мы вышибаем торсионные стержни.

Лейтенант остановился, наблюдая за происходящим. Солдат кивнул и захлопнул режущую рукоятку детонатора. Из-под колес танка вырвался дым и прогремел еще один лязгающий взрыв. Рядовые выпрямились. – Вот и все, – пробормотал один из них. Шейдин подошел к ним, пытаясь вспомнить имя высокого человека с детонатором, командира танка этой машины.

– Что происходит, Эммет? – спросил Шейдин.

Никто из солдат не отдал честь. – Эмери, сэр, – поправил его командир танка. – У нашего танка было сломано шесть торсионов, поэтому он управлялся и ехал, как грузовик с квадратными колесами. Там, в Мире, есть специальные машины для выдавливания торсионных стержней, но здесь мы просто используем пару унций С-4, чтобы выбить каждый из них. Высокий унтер-офицер указал на блок взрывчатки, брошенный на землю рядом с ним. Его зеленая многослойная подложка была содрана с обеих сторон, и половина рыхлого белого пластика была отщипнута. Несколько медных капсюлей-детонаторов лежали на земле рядом с С-4.

Эмери не обратил внимания на внезапную бледность лейтенанта. Он совершенно перестал обращать внимание на Шейдина, так как было очевидно, что офицер не собирается помогать им в этом деле. – Пошли, змеи, – сказал Эмери, – нам еще многое нужно сделать до заката.

Члены экипажа вскарабкались на своего пятидесятитонного скакуна, неуклюжего, ржавого и более темпераментно хрупкого, чем кто-нибудь, кроме людей, ответственных за таких монстров, когда-либо известных. Пристальные глаза Шейдина следили за ними, пока он сам, согнувшись в коленях, дотронулся до блока С-4. Его гладкая внешняя оболочка была прохладной на ощупь. Не глядя на взрывчатку, Шейдин сунул ее в боковой карман своих военных брюк. Он быстро зашагал обратно к своей палатке.

***

Тропический закат столь же быстр, сколь и ослепителен. Он втискивает все красные, охристые и пурпурные цвета умеренных зон в несколько минут, которые затем поглощает ночь. Но до темноты, хотя она и будет внезапной, оставалось еще несколько часов, а пульсирующая память Шейдина не позволяла ему ждать еще несколько часов.

Сегодня днем на радиостанции дежурил Слоун. Водитель сидел у задней двери командирской машины, положив ноги на раму своей койки. Он разговаривал со штабным сержантом, который должен был сменить его на посту в 20 часов. Они замолчали, когда появился Шейдин.

– Давайте, Скип, возьмите себе что-нибудь на ужин, – сухо сказал лейтенант. – Я подежурю на радио некоторое время.

– О’Кей, сэр, меня сменит Уолш, – сказал Слоун. Он указал на бумажную тарелку с остатками говядины и картофельным пюре, стоявшую на его солдатском сундучке. – Идите и поешьте сами.

– Я же сказал, что подежурю на рации! – рявкнул Шейдин. Он дрожал, хотя и не осознавал этого. Слоун быстро взглянул на своего командира, потом на удивленного сержанта. Водитель спустил ноги с койки и протиснулся назад, чтобы Шейдин мог войти в транспортер. Двое рядовых зашептались в открытом конце транспортера, когда их лейтенант натянул плащ-накидку, закрывая весь остальной мир.

В машине с плоскими стенами было темно, но стало еще темнее, когда Шейдин отключил из розетки настольную лампу. Шкалы радиоаппаратуры поблескивали и отражались от прилавка из формики, сквозь занавеску просачивались полоски света. Но так годится, годится…

Текстура С-4 успокаивала пальцы Шейдина, когда он формировал ее. Высокие стенки пепельницы затрудняли воспламенение слепленного катыша. Раскаленная сталь зажигалки обожгла ему пальцы, и он выругался в слезливом отчаянии; но как раз перед тем, как Шейдину пришлось бы отстраниться, мигнула искра и оранжевая вспышка – и в ней танцевала девушка.

Ее голова была откинута назад, черные, колышущиеся, дымчатые волосы развевались позади нее. Шайдин снова услышал слова: – A Marie! Ici! Viens ici! Рация тоже что-то бормотала на командной частоте, но все, что она требовала, терялось в реве толпы. Страсть, столь же яростно горячая, как и взрывчатка, придавшая ей форму, вспыхнула в глазах девушки. – Иди ко мне!

Пламя с шипением погасло. Шейдин ничего не видел, кроме остаточного образа.

В отсеке было жарко и зловонно. Капельки пота выступили на лбу Шейдина и на его коротких черных усах. Он отодрал боковую часть от остальной взрывчатки и начал месить весь кусок, весом в полфунта, в один шар.

– «Шаттл шесть вызывает шаттл один-шесть», – сердито повторило радио, голосом полковника Брукингса. – Черт возьми, Шейдин, докладывайте!

Пепельница разлетелась вдребезги от жара. Шейдин нервно смахнул осколки на пол, затем положил кусок взрывчатки на окровавленный прилавок. Осколок прозрачного стекла незаметно подмигнул ему в его ладони. Он щелкнул зажигалкой, и она вспыхнула, и она вспыхнула – и позвала. Ее руки не могли дотянуться до него, но это сделала ее душа и ее адски яркие глаза. – Viens ici! Viens!

Гладкая плоть танцовщицы извивалась без всякого плаща, кроме пламени. Еще выше, таяли циферблаты радиоаппаратуры, на алюминиевой крыше сверкали языки пламени, похожие на языки ящерицы. Но Шейдин неподвижно стоял, его лодыжки были так, же тесно прижаты друг к другу, как и у нее. Он не потянулся к ней, не из-за жары, а потому, что это движение было бы… неправильным. Вместо этого он заложил руки за спину и скрестил запястья. За занавеской брюзжали голоса, но драконье шипение С-4 заглушило бы даже нормального человека. Она изогнулась, ее глаза манили к себе, рот открылся, чтобы заговорить. Шейдин выгнулся дугой, сгибая свое тело именно так и – «Иди»!!

… и он ушел.

Плащ-накидка вырвалась из рук полковника Брукингса, и из пылающей радиорубки выскочила девушка. Она была смуглой, но не вьетнамкой, голой, если не считать тлеющих обрывков шерстяной сорочки. Ни Брукингс, ни рядовые солдаты не понимали, что она бормочет по-французски, но ее радость, несмотря на сильные ожоги на ногах и ступнях, была безошибочной.

В машине больше никого не было.

14 октября 1429 года собравшиеся жители деревни Бриансон, провинция Дофин, Королевство Франция, взревели от изумления. Ведьма Мария де ла Барте, которую заживо сжигали на костре, внезапно приняла облик демона с мешковатой зеленой кожей. Однако эта перемена не помогла ведьме, потому что узы все еще держались. Несмотря на свои извивающиеся и неразборчивые крики, демоническая фигура горела в огне так же хорошо, как и девушка.

Перестрелка

Одно из лучших из среды многих хороших событий, которые произошли в моей писательской карьере, – это то, что я получил Кирби Макколи в качестве агента. (И кстати, если эти вводные не дают понять, что мне удивительно везло всю мою жизнь, то они искажают правду, которую я чувствую до самых своих костей.)

После смерти мистера Дерлета мне пришлось искать новые рынки сбыта. Мне удалось продать рассказ в журнал фэнтези и научной фантастики, но много коротких вещей было опубликовано в одноразовых антологиях, о которых я даже не слышал до их закрытия. Я думал об агентах, но на самом деле не знал, как их получить, и чувствовал (справедливо), что любой, кто возьмет меня на этом этапе моей карьеры, сам по себе был бы довольно сомнительной перспективой.

Друг торговца целлюлозой Ричард Минтер упомянул, что корреспондент из Миннеаполиса Кирби Макколи начал представлять интересы писателей-фантастов. Он был агентом нескольких писателей в жанре «Странные истории» (например, Карла Якоби), а также новых авторов «Аркхем Хаус», такие, как Рэмси Кэмпбелл и Брайан Ламли.

Будет ли он представлять мои интересы? Неужели мне действительно нужен агент? И, возможно, самое главное, насколько болезненно будет получить отказ? Довольно болезненно, как я подозревал, но я мог бы отложить это событие, не написав Макколи.

Тут произошли две вещи. «Фэнтези и научная фантастика» опубликовала роман Брайана Ламли «Мифы Ктулху». Начиная с 1950-х годов, единственными рассказами Лавкрафта в журнале были пародии – это было слишком сложно для «психологической прозы», чтобы цитировать комментарий одного редактора о собственном стиле Лавкрафта. И все же здесь была беззастенчивая подделка. Я мог только предположить, что агент мистера Ламли был невероятным коммивояжером. (Как ни странно, это было именно то предположение, которое следовало сделать из этого события.)

Во-вторых, «Марвел Комикс» выпустило журнал фэнтези размером с дайджест, – «Прибежище ужаса». Большая часть его была написана собственными сценаристами комиксов, но был также и новый рассказ Рэмси Кэмпбелла. Агент мистера Кэмпбелла явно был в курсе дела.

Кроме того, я узнал, что «Прибежище ужаса» было уничтожено после второго выпуска (который уже был в типографии). Я упустил свой шанс на продажу, потому что у меня не было такого агента, как Кирби Макколи.

Я не думал, что смогу просто написать Кирби (ну, мистеру Макколи) и сказать ему, что мне нужен агент. Я только что закончил рассказ («Контакт!»), который я намеревался отправить в «Аналог». Вместо этого я отправил его Кирби вместе с моим письмом-запросом.

Он ответил мне с большим энтузиазмом (Кирби все делает с большим энтузиазмом; вы можете иногда сомневаться в его суждениях, но никогда в его вкусе), сказав, что он уже знал о моем писательском труде и намеревался вскоре связаться со мной. Он решил, что этот рассказ был великолепен (он отправил его в «Аналог» и получил ответное письмо, самое быстрое, которое я когда-либо имел в своей жизни), и с нетерпением ждал долгого и прибыльного союза.

Мы уже это проходили, хотя прошло много лет, прежде чем я заработал достаточно денег, чтобы оправдать Кирби и его сестру Кей, которые держали меня в качестве клиента. Кирби шел от успеха к успеху, привлекая клиентов на порядки выше, независимо от того, начинали ли они с нуля (как Карл Вагнер) или с чего-то уже впечатляющего (как Стивен Кинг, который стал клиентом Кирби после его ранних шестизначных сделок с книгами).

В ходе своей другой деятельности Кирби редактировал оригинальные антологии. Я написал «Перестрелку» для первой из них – «Испуг». Инцидент с ребенком в огненной дорожке, разрушающий атаку, был вполне реален, хотя, конечно, враг был батальоном ВНА, а не чем-то сверхъестественным.

На самом деле, весь фон реален. Я оглядываюсь на то время и понимаю, что это был совершенно другой мир.

Но, в, то время это был реальный мир, и единственный мир, который у меня был.

***

– Господи, – сказал Джинелли, глядя на пыльную пустыню, – если это стандарт, то следующий шаг – в Ад. А на базе огневой поддержки было бы прохладнее. Херрольд закурил сигарету и ткнул пачкой в сторону своего подчиненного. – Закуривайте, – предложил он.

– Если только это не трава, – пробормотал грузный новичок. Он стряхнул с себя бронежилет без рукавов, почувствовав, как из-под стеганого нейлона на мгновение потекли холодные струйки пота. – Господи, как вы это выдерживаете?

Херрольд, поджарый и широкоплечий человек, откинулся на спинку купольного сиденья, и закинул одну ногу на ствол огнемета. Джинелли завидовал телосложению командира боевой машины всякий раз, когда смотрел на более высокого мужчину. Его собственная базовая подготовка всего лишь четыре месяца назад представляла собой ужасный раунд дополнительных физических тренировок, чтобы выпотеть из него фунты макарон его матери.

– Вам лучше привыкнуть к этому, – лениво предупредил Херрольд. – Эта команда поджигателей строений всегда оказывается в хвосте колонны, так что мы всегда ждем, чтобы обосноваться в новом лагере. Подумайте о них – представьте, что вы дерево.

Джинелли проследил за пальцем своего командира, указывающим на восемь гигантских деревьев в каменной ограде. Но это не помогло. Их вершины поднимались на сотню футов в воздух над пустынной равниной, стоя в стороне от бурлящей вокруг деятельности, поднимавшей облако пыли. Тени, сгущавшиеся внизу, не могли охладить Джинелли, когда он сидел на корточках, ослепленный солнцем, на крыше огнеметного танка.

По крайней мере, полковнику Бойлу было так же жарко там, где он стоял, руководя размещением людей с заваленного мешками с песком верха своей машины. Хиеу, как обычно, стоял рядом с ним. Переводчика всегда можно было узнать на расстоянии, потому, что он был одет в тигровую униформу с темными черными и зелеными прожилками. Внизу радисты натягивали последний из брезентовых проходов, соединявших три командные машины в тактический оперативный центр. Теперь можно было двигаться между затемненными машинами в темноте, но ночная прохлада казалась далекой.

На крыше Бойль показал пальцем и что-то сказал Хиеу. Темнокожий переводчик выразительно кивнул; полковник заговорил в висевший на шее микрофон, и две машины, находящиеся впереди огнеметных танков с ворчанием пришли в движение. Херрольд внезапно выпрямился, когда его радиошлем как будто рыгнул на него. – Семь – ноль, вас понял, – ответил он.

– Мы переезжаем? – спросил Джинелли, наклоняясь ближе к устройству связи, чтобы лучше его слышать. Херрольд щелкнул выключателем интеркома у левого уха, и сказал: – О’Кей, Мюррей, они хотят видеть нас на западной стороне, у той каменной стены. Там будет проводник, и мы легко это сделаем.

Мюррей направил огнеметную машину вперед, ведя ее по часовой стрелке вокруг круга, который другие гусеницы уже прочертили в бесплодной земле. Если не считать рощи внутри просторного латеритового ограждения, то ближе каучуковой плантации, чьи жесткие ряды тянулись зелеными и серебристыми полосами в миле к востоку, не было ничего. Низкие дамбы, большей частью провалившиеся в осыпающуюся почву, упорядочивали пустошь. Вдалеке взвилась пыль, когда мотоцикл выехал из плантации и повернул к базе огневой поддержки. – «Девчонки с кокаином уже здесь», – подумал Джинелли. – «Даже в этой пустыне».

Какой бы ни была проблема этого региона, она не могла быть связана с самой почвой; нет, если в ней могли расти деревья, подобные чудовищам за низкой стеной. Каждое из восьми массивных деревьев, опоясанных каменным кольцом, имело сорок футов в обхвате. Морщинистый ствол центрального титана мог бы быть и вполовину больше.

Огнеметная машина остановилась, когда танковый мостоукладчик взревел, взбивая податливую грязь, поворачиваясь своей лобовой броней к грубому латериту. Проводник, танкист с обнаженной грудью, покрытыми бисеринками пота, опустил руки, подавая сигнал мостоукладчику остановить двигатель, а затем жестом указал огнеметному танку место рядом с большей громадой. Мюррей заглушил мотор и поднялся из люка водителя.

Здравый смысл и приказ полковника требовали, чтобы все танкисты были в шлемах и бронежилетах. Однако такие люди, как Мюррей, которые продлили свои командировки до четырех лет, обычно игнорировали смерть и своих офицеров, когда речь шла об удобстве. Водитель был обнажен до пояса; выбеленные золотистые волосы торчали, как проволока, на фоне его глубокого загара. – Найди немного пива, черепаха, – сказал он Джинелли с легким высокомерием. – У нас есть время, прежде чем они начнут собираться вместе. Дорожная пыль покрыла коренастого, мощного водителя от самого горла до высоты, на которую он высунулся из люка с поднятым сиденьем и откинутой крышкой. Годы вьетнамского солнечного света смыли все краски с его некогда голубых глаз.

Справа от огнеметного танка остановился танк бронированной кавалерии, его командир беззаботно сидел в куполе позади пулемета 12,7мм с бронебойными пулями. К изумлению Джинелли, мотоцикл, который он видел, когда он покидал каучуковую плантацию, был следующим экипажем в ряду. Это был крошечный зеленый Сакс, а не одна из вездесущих Хонд 50-х годов, и водитель его был Белый Европеец. Мюррей ухмыльнулся и вскочил на ноги. – Крозье! Жак!– радостно воскликнул он. – Какого черта ты здесь делаешь?

Штатский в белой рубашке аккуратно развернул мотоцикл и поставил его на тенистую сторону танка. Если кто-то из начальства и заметил его, то не подал виду. Спешившись, Крозье поднял голову и смахнул бейсболку с редеющей шевелюры. – Да, я так и думал, что найду тебя, Джо, – сказал он. Его английский был слегка шипящим. – Но в любом случае я приехал бы только для того, чтобы снова поговорить с Белыми. Это великое счастье, чтобы увидеть вас.