Текст книги "Гибельный огонь"

Автор книги: Дэвид Аллен Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Дул легкий бриз, и мы неслись перед ним, легко отдаляясь от более тяжелых судов, хотя по их бортам двигались весла. Их капитаны сформировали посменные команды, чтобы все время работать веслами в тщетных попытках не отставать от своих более проворных сородичей. Но только в бурных морях, где вес имел значение, а мы должны были уменьшать паруса, им это удавалось. Большие корабли были ошибкой. В то время как у нас были экипажи всего из восемнадцати человек, и ростры на носу были сняты для удобства на длинном переходе, палубные корабли были отправлены в полном боевом снаряжении. «Доминатор» нес триста человек, артиллерию на носу и корме, а также бронзовый таран в десять талантов, отлитый из трофеев нашего вождя и пригодный только для того, чтобы еще больше искривить корабельные швы в таком плавании, как наше.

Далеко позади из серебристой темноты донеслось тройное шипение командного рожка «Доминатора»: Сблизиться! Это означало, как всегда, установку рифов на парусах и ожидание отстающих. Я вздохнул с досадой, потому что мы и так уже много месяцев были далеко от дома, а поскольку пентеры протекали, как дырявые корыта, ситуация могла только ухудшиться. Вспышка с правого борта и берега привлекла мое внимание, когда я наклонился, чтобы поднять Гиппариона, нашего боцмана; Луна отражала свет от чего-то гладкого в джунглях – металла или полированного мрамора.

– Оставьте ваши сновидения в покое, Гилас, – сказал я, ибо этим прозвищем мы высмеивали седого старого боцмана. – Здесь есть на что посмотреть.

Он только хмыкнул, когда проснулся, но его взгляд достаточно точно проследил за моим жестом.

– Я полагаю, мы должны заниматься содомией, пока они нас не догонят? – прорычал он и, увидев мой кивок, и продолжил: – Вперед и прямо, леди, пора снова притвориться моряками. Прошу прощения, сир.

Последнее относилось к Антиопе, храброму человеку и нашему капитану, но скорее всаднику, чем моряку. Он резко проснулся, потянувшись за длинным кавалерийским мечом, который теперь лежал внизу, как слишком неудобный даже для его ранга. – В чем дело, Гилас?– пожаловался он. – А что это за ерунда, из-за чего мы все должны бодрствовать?

– Ксений нашел кое-что интересное, сир, – ответил боцман и указал на берег. Теперь стало видно еще больше – каменная кладка и то, что казалось остатками пирса, выступающего из джунглей.

– А это будет трудный подход к берегу?– спросил Антиоп.

– С пирсом в качестве надежды и лотовым для уверенности я не вижу никаких проблем, – решил боцман, а я взял инициативу на себя, пока он выкрикивал приказы остальным членам команды. «Форсайт», следуя или, возможно, предвосхищая наши действия, преследовал нас, в то время как менее предприимчивый капитан «Крана» занимал позицию у берега.

Я выругался, когда поднял лот в третий раз, и мы стояли всего в нескольких шагах от берега.

– Какая глубина?– спросил Гилас.

– Вовсе нет дна, – ответил я, прекрасно понимая, каким дураком выгляжу. Боцман, удивленный, молча, взял лот и бросил его сам. Двадцать саженей проскользнули сквозь его руки, как по маслу. – О, Рога Танит, здесь нет дна! – прорычал он. – Только осторожно, – предупредил он четверых мужчин на веслах. – У нас здесь странный берег, и я не желаю узнавать о дальнейших странностях на собственном горьком опыте.

Я продолжал зондирование, пока мы ползли к берегу. Наконец, на расстоянии длины одного корабля от пирса, я нашел дно на глубине шестидесяти футов. После этого не было никакого подъема дна, о котором можно было бы говорить, даже когда совсем рядом лежал осыпающийся камень.

Климат давно уже разрушил швартовые тумбы, но декоративная каменная скамья в конце пирса, параллельная берегу, была еще достаточно крепкой, чтобы удержать нас парой оборотов буксирного троса. Пирс был почти единственным голым камнем, который можно было увидеть. Здания, которые не заливала соленая вода, были полностью заросшими, за исключением тех мест, где массивный фронтон достаточно недавно был вырван из земли побегами растений, что оставило фундамент голым. Без этого моему глазу не за что было бы зацепиться, потому что низкий пирс был едва виден среди волн.

– Я собираюсь устроить небольшую прогулку, – сказал капитан Гиласу. – Но вам нужно быть готовым срочно вытащить нас отсюда, если понадобится.

Антиоп взял с собой еще пятерых человек с копьями, и они, по большей части, держались в пределах видимости корабля. «Форсайт» пришвартовался напротив нас, но его капитан оставил всех на борту в ожидании доклада Антиопа. Сундуки с оружием были открыты, и это еще больше, чем сами руины, тревожило нас. Как только «Доминатор» снова подал сигнал, один из людей на берегу поднял что-то с земли и позвал своих товарищей. Все шестеро собрались вместе, но расстояние и неясный свет скрывали предмет, который они обсуждали. Затем они с явным волнением побежали обратно. – Сир, – крикнул Гилас, когда капитан приблизился, – флагман подает сигнал.

– Позовите их сюда! – крикнул в ответ Антиоп.– Мы не уйдем отсюда, пока не продолжим поиски.

Он поднял руки, и тяжелое оружие, которое он нес, мягко блеснуло в лунном свете. Цвета были размыты, но полное отсутствие коррозии не оставляло сомнений в том, из чего сделано украшение. Если в одном ювелирном изделии содержалось несколько фунтов золота, то дальнейшие поиски действительно стоили того.

В течение ночи мы вытащили меньшие корабли, включая «Сервис», на берег. Там был песчаный пляж, и оказалось, что дно в большинстве мест довольно пологое. Какой-то канал, слишком большой, чтобы не быть естественным, вел прямо к морю от пирса. «Пятерка», слишком массивная для того, чтобы мы могли вытащить ее на берег, была привязана к пирсу с некоторым трудом, так как казалось, что там никогда не было ни кнехтов, ни других приспособлений для стоянки кораблей. «Доминатор», прикрепленный к скамье, и, дополнительно, якорями, держался вполне прилично, но кое-кому это показалось странным.

Несколько человек провели ночь в поисках, но я, со своей стороны, чувствовал, что солнечный свет и ясная голова – лучшие товарищи, чем энтузиазм, и растянулся на берегу. События подтвердили мою правоту на рассвете, и наступил третий час, прежде чем было найдено еще больше золота.

Когда произошло это открытие, оно компенсировало задержку своей огромной величиной. Пока я вел отряд через руины к западу от города, который лежал полукругом с улицами, отходящими от пирса, кто-то в дальнем квадранте ударил в бронзовый колокол и поднял крик, который вскоре заставил почти всех собраться вокруг него.

Когда я, наконец, подошел достаточно близко, чтобы разглядеть то, что было найдено, а произошло это после того, как члены экипажа уже начали опустошать найденное сокровище. Я увидел огромную подземную комнату, пустую, если не считать тонн золотых украшений, разбросанных по ее полу. Комната была круглой, и к ней вели восемь лестниц по всему периметру – единственное неотъемлемое нарушение ее пустоты. У подножия лестницы, на которой я стоял, на мозаичном полу корчился от боли человек. Рисунок пола был продолжен расширяющейся волнистой линией, ведущей к центру. Было слишком далеко и слишком темно, чтобы разглядеть, что лежит там или у других входов, и я не хотел оставаться в комнате. Возможно, это был какой-то театр, хотя здесь, похоже, не было никакой вентиляции. И, конечно же, драгоценности там не хранились. Но почему тысячи людей заполнили большую комнату, а затем закрыли двери и умерли так много лет назад, что не осталось даже костей? Ибо так оно и должно было случиться. Я не философ; скажу только, что мы встретили более странные места, прежде чем вышли из порта.

В течение дня были найдены еще три камеры; это было легче, когда мы знали, что искать. Золота было в избытке; на самом деле его было больше, чем могли безопасно вместить наши корабли. Парусный мастер «Доминатора» провел несколько гневных совещаний со старшими офицерами, но безрезультатно: золото продолжало поступать в трюмы «пятерки».

Перед вечерней трапезой мы загрузили «Флайер». Это была скудная еда – сушеная рыба и горькие фрукты, но золото придавало ей аромат амброзии. Мы не могли ловить рыбу, как обычно, и охотники не нашли ничего, кроме нескольких птиц, которые украсили стол Адмирала. Возможно, они потратили больше времени на поиски золота, чем на поиски пищи, но, все же, джунгли казались более бесплодными, чем ожидалось.

Работа продолжалась почти весь следующий день; Адмирал, казалось, не мог оставить после себя ничего ценного, хотя это означало, что он должен был последовать за добычей на дно моря. Антиоп, несмотря на всю свою неряшливость, был человеком здравомыслящим, и когда боцман объявил, что мы нагрузились до предела, он отказался брать на борт что-либо еще. Его заявление вызвало бурную вспышку раздражения, но поскольку у Антиопа действительно были высокие связи, никто не хотел отменять его решение по вопросу, касающемуся безопасности его собственной команды. По крайней мере, когда он был так явно прав.

В результате мы, экипаж «Флайера», оказались свободными от работы, а остальные таскали на борт металл. Я предложил настоящую исследовательскую прогулку, а не просто поиск золота. Капитан разрешил всем желающим отправиться со мной, хотя и опасался, что в его отсутствие корабль может быть перегружен. В конце концов, он решил, что может выбросить такой излишек за борт, если до этого дойдет, и присоединился к нам.

Всего нас было шестеро: Антиоп, боцман и четверо членов экипажа, более предприимчивых или более скучающих. Мы шли по главной улице, направляясь по молчаливому согласию к огромному куполообразному строению на краю джунглей. Ясно, что это был храм или дворец, скорее всего бывший, и когда люди умирают, как этот, можно задаться вопросом, каким богам они поклонялись. Джунгли все восстановили, и состояние дороги заставило меня пожалеть, что я не взял с собой секач. В некоторых местах проросшие семена сдвинули брусчатку и превратились в деревья, а виноградные лозы покрывали почти все вокруг.

Расстояние оказалось больше, чем ожидалось, и к тому же утомительно; огромные размеры купола делали его обманчиво близким. Когда, наконец, мы добрались до тройного основания сооружения, мы все утомились и отдохнули в тени купола.

Без всякого особого намерения я очистил участок камня от растительности. Результат меня встревожил: круглый, с узким зрачком глаз уставился на меня из центра группы резных завитков. – «Кошка», – подумал я, но больше не хотел смотреть на украшение. Чтобы избежать этого взора, я начал подниматься по ступенькам к зияющему порталу, и остальные последовали за мной.

От бронзовых дверей почти ничего не осталось, но само здание, черное и не мраморное, сохранилось очень хорошо. Джунгли почти не проникли внутрь, возможно, потому, что сквозь открытую верхушку купола проникало относительно мало света, если не считать плоского эллипса, охватывающего его. Это могло быть вызвано структурными причинами – я мало что знаю о куполах, варварских, внутренне напряженных вещах, которые они представляют, – но эффект был неприятно похож на резной глаз снаружи. Однако мы могли видеть достаточно хорошо, когда наши глаза привыкли к полутьме. Большая часть пола была вырезана в виде узора из завитков, подобных тому, что окружал глаз, вырезанный на постаменте. В центральной части, прямо под центром купола, возвышалась небольшая платформа, похожая на алтарь, но пол вокруг нее казался провалившимся.

– Как вы думаете, это изображение Солнца с лучами? – спросил капитан.

– Я видел такую резьбу снаружи, – ответил я. – Это было похоже на какой-то глаз.

– Ладно, если это не самое ужасное, – сказал Гилас. – А как вы доберетесь до алтаря?

Я сделал несколько шагов по залу, чтобы посмотреть с другой стороны. Все было именно так, как сказал боцман: алтарь был полностью отделен от прохода вокруг края здания провалом глубиной около десяти футов. Затем один из матросов спрыгнул вниз и сделал еще одно открытие.

– Смотрите, здесь водосток, – крикнул он. – Весь этот провал, должно быть, был сплошным бассейном.

Мы все посмотрели туда, где он стоял рядом с каменной решеткой в углублении.

– Может быть, это место для жертвоприношений? – предположил кто-то, вспомнив о мистических ритуалах, когда причастники преклоняли колени под решеткой, а над ними убивали жертв.

– О, Зевс, нет, – не согласился первооткрыватель, глядя сквозь решетку.– Я даже дна не вижу.

– Эй, там есть что-нибудь на алтаре, – крикнул кто-то.

Луч солнечного света отражался от какого-то зеленого камня на алтаре. Из-за ослепления никто из нас не мог разглядеть, что это такое, но все мы надеялись увидеть огромный изумруд.

– У кого-нибудь есть веревка? – спросил я, и пустые взгляды ответили мне. – Ну и кто же тогда меня подтолкнет?

Леон, мускулистый парень и просто человек, согласный на любую работу, был готов, и мы спрыгнули в пустой бассейн, а остальные последовали за нами. Центральное украшение в виде шара было приподнято и осушено точно так же, как и конусообразные изогнутые руки; ни одно из них не давало никакого намека на его назначение.

Алтарь стоял на круглом пьедестале высотой, равной высоте пола зала, и имел около четырех футов в диаметре. Поскольку сам алтарь был прямоугольным, мне не составило бы никакого труда там встать, если бы я мог взобраться на него. После недолгого обсуждения Леон прислонился к пьедесталу, выставив вперед одно бедро. Я сделал короткий разбег, и перепрыгнул с его бедра на плечо, а затем забросил себя на алтарь. На мгновение возникло неловкое ощущение равновесия, так как уступ был шириной не более полутора футов, но второй попытки не потребовалось.

Первое, что я почувствовал, увидев этот камень, было просто разочарование. Это был хрупкий кусок резьбы размером с мой кулак, но материал был всего лишь каким-то стеклом. Второй взгляд сменил мое разочарование на ужас; наконец-то я понял мотив храма. Бросив маленькую фигурку в карман туники, я спрыгнул вниз рядом с Леоном.

– А сколько это стоит? – нетерпеливо спросил он.

– Совсем мало, – сказал я. – Давайте выбираться отсюда.

Мы проковыляли по гладкому полу к остальным, которые сумели поднять решетку своими копьями.

– Ну, давайте посмотрим, – потребовал Антиоп. Я опустил маленькую штучку ему на ладонь.

– Клянусь Кастором! – выругался он, – стеклянный осьминог.

– Адская штука для храма, – пробормотал кто-то. – А как вы полагаете, для чего он здесь?

– Взгляните еще раз на бассейн, – сказал я, – или на эти узоры вокруг глаз. Восемь рук и прищуренный кошачий глаз – вот чему они поклонялись, это точно.

– И это объясняет, для чего был создан этот бассейн, – добавил капитан.

Леон моргнул и выглядел потрясенным. Он был воспитан горцем, и я не думаю, что ему нравилось находиться в бассейне с осьминогами, даже после того, как звери давно ушли. Ну, мне это тоже не очень понравилось.

– Капитан! – крикнул один из мужчин. – Снизу слышен шум.

Мы все собрались вокруг водостока, с тревогой сознавая, что нам придется взобраться на десятифутовую стену, чтобы уйти.

– Там просто плещется вода, – сказал Гилас. – Именно этого и следовало ожидать под водостоком.

– Это очень далеко отсюда, – задумчиво произнес Антиоп.

В глубине провала мелькнуло что-то желтое.

– Зевс, Отец и Спаситель! – воскликнул Антиоп, отскакивая назад, как и все мы.

Затем, когда все остальные стояли в панике, его лицо прояснилось, и он начал смеяться, указывая на вершину купола.

– Отражение, – выдохнул я с внезапным пониманием.– Это был не глаз, а просто отражение верхнего света в воде.

Никто точно не понял, что произошло потом, потому что мы все смотрели вверх, когда Гилас закричал и рухнул в проем. Послышался всплеск, а может быть, он прозвучал и раньше; когда я инстинктивно выглянул за край, внизу не было ничего, кроме клубящихся пузырей.

Мы подняли друг друга в напряженном молчании, все, кроме Леона, который бормотал себе под нос о том, что он видел краем глаза. Он кричал всю ночь, и мои собственные сны были кровавыми и мучительными, пока серый рассвет не разбудил меня.

Когда я открыл глаза, капитан уже ждал меня. – Хорошо спалось?– спросил он.

– Я поморщился. – А вам?

Он поднял руки ладонями вверх. – Достаточно плохо, я почему-то только мечтал утонуть. Хотя, похоже, это может произойти уже сегодня.

Я взглянул на небо. Оно было затянуто черными кучевыми облаками, хотя ветер был все еще не очень сильным.

– Сегодня мы никуда не поплывем, – сказал я.

– Неужели? Вы теперь боцман, вот как, и я поверю вам на слово, но «Доминатор», похоже, готовится к этому.

Я, молча, кивнул. – Адмирал хочет выйти в свободное пространство в море, достаточное для маневрирования кораблей, – предположил я. – Не забывайте, что у нас здесь нет настоящей гавани, и «пятерку» нельзя вытащить на берег. Он постарается удержать корабль носовой частью к шторму с помощью весел и не даст возможности разбить его вдребезги о берег. Хотя, на его месте, я бы больше беспокоился о том, что киль переваливающегося корабля может разломиться, и можно утонуть в середине корабля.

Гонец в течение часа подтвердил мое предсказание, и «Доминатор» вышел один. Однако шторм пока ничего не сломал, и он проплыл уже полмили по гладкому морю, в то время как знойная жара становилась все более невыносимой. Вода была так спокойна, что мы с Антиопом, сидя на носу «Флаера», могли видеть канал на морском дне как прямую темную полосу в зелени.

– Как вы думаете, куда он ведет?– спросил он.

– А куда ведет эта гора? – ответил я, пожав плечами.

Антиоп продолжал настаивать. – Этот конец канала ведет к пирсу, – сказал он. – По крайней мере, это понятно, а другой конец…

Он озвучивал мысли, которые тоже приходили мне в голову. – Дренажная канава, – сказал я. – Полагаю, она должна куда-то вести.

Некоторое время мы оба молчали. Когда я это делал, то намеренно избегал того, о чем мы оба думали.

– Жаль бедняков с нижних палуб, – сказал я, указывая пальцем на пентеру – корабль с пятью рядами весел.

– Жаль всех нас, проклятых этим путешествием, – ответил Антиоп и порылся в своем мешочке. – Как вы думаете, есть ли в этом какая-то ценность? – продолжал он, вытащив на свет фигурку осьминога.

Я присмотрелся к маленькому идолу поближе, держа его в руке. – Только стекло, – ответил я. – Бог знает, но не очень хорошая вещь. Кроме того, мне не очень нравится идея носить с собой чужих богов. Почему бы нам просто не бросить его за борт и покончить с этим?

– Изображения богов, – поправил меня Антиоп. – Камень – это не Бог, а символ Бога.

– «Тогда зачем ходить в храмы, если там нет богов»? – подумал я, но ничего не сказал и стал наблюдать за игрой света внутри статуэтки. Стекло было таким гладким, что скользнуло в моей руке, и там, где одна из рук уколола меня, образовалась крошечная капелька крови.

– Кастор! – выругался Антиоп, – «Доминатор» движется; он направляется туда. А теперь-то что такое?

Я оторвал взгляд от идола. Поверхность воды была взбаламучена пятью рядами весел, и далеко за кораблем виднелось еще одно пятно пены, почти на горизонте от того места, где мы сидели, хотя и гораздо ближе к пентере. Я встал и, молча, указал на него пальцем.

Антиоп тоже встал, и лицо его побелело. Одна часть моего сознания помнила, как маленькие коричневые человечки рассказывали нам, что эти моря могут подниматься за считанные минуты от горизонта до горизонта и сметать все, что там находится. И все же, я не испытывал страха – ни перед этим, ни перед тем, что, как я знал, действительно приближалось. Идол горел у меня на ладони.

По всему берегу люди в замешательстве смотрели на «Доминатор», на котором прозвенел боевой гонг. Пока мы смотрели, море перед пентерой потемнело, и снова раздался всплеск пены.

– Это не волна… – начал Антиоп и в ужасе осекся, уставившись на статуэтку в моей руке. – Геракл, очистивший мир, – прошептал он, – будь теперь с нами.

Некоторые бросились бежать, но я думаю, что только мы вдвоем поняли, что происходит. Команда «Сервиса» готовила катапульту на своем баке. Хотя Адмирал, должно быть, уже понял, что «Доминатор» – это не добыча, большой корабль продолжал рассекать море, преследуя, а не убегая.

Когда чудовище появилось в третий раз, то было уже на половине расстояния между берегом и быстро приближающимся «Доминатором». Мешкообразное тело извивалось – Боги, оно было огромным! – и один глаз с узким зрачком повернулся и уставился на нас. Затем оно нырнуло с очередным всплеском пены.

Кто-то выстрелил из катапульты «Сервиса», прежде чем присоединиться к бегству. Стрела скользнула по волнам, вероятно, бесполезная, даже если прицел был бы точнее. Люди потоком устремились прочь от берега, их крики заглушали грохот барабана пентеры, отбивавшего удары, когда бронзовый нос корабля вскипал в гладком море. Теперь на ее палубе было только двое мужчин – рулевой и сам Адмирал. Пока я смотрел, рулевой нырнул за борт, а Адмирал взялся за штурвал. Вероятно, экипаж в трюме не имел ни малейшего представления о том, что происходит; они могли видеть только через проемы для весел и вентиляционные решетки.

– Беги, дурак!– кто-то крикнул мне в ухо, и это был Антиоп, мой капитан. Но я не мог пошевелиться, потому что время еще не пришло, хотя Бог пылал как огонь в моей руке.

– Скамейка, – прошептал я, – я должен быть на скамейке.

– Беги!

Через борт змеей вынырнуло щупальце и обвилось вокруг балки. «Флайер» вздрогнул, когда он соскользнул с берега и продолжил наклоняться в воду к огромной массе, которая тянула его вниз. Я уставился на воду, когда корабль накренился, и поднялись еще два щупальца, два щупальца и белый как мел клюв, который был больше меня.

Антиоп закричал и ударил мечом, но не по щупальцу, которое тянулось к нему, а по Богу в моей руке. Затем нос нашего корабля вздыбился и рассыпался, швырнув нас к берегу, когда дуб, золото и огромный бронзовый таран «Доминатора» проломили «Флайер» и навсегда втоптали то, что было под ним, в грязь дна.

Мы похоронили наших мертвецов – а их было много, потому что пентера разрушилась до степсов мачт. Похоронили под подлинным курганом, где не было ни одного куска оскверняющего их разлагающегося мрамора. Золото, которое мы отдали морю, пусть лежит там вечно. Но все же, есть то, что гниет непогребенным в моем сознании, и мои сны – дурные сны для моряка.

Дети леса

Много лет назад в разговоре с осторожным репортером, который записывал интервью на пленку, я упомянул, что был Фортеанцем. Несколько моих друзей-психиатров были чрезвычайно удивлены, когда печатная версия интервью утверждала, что я был Фрейдистом. С тех пор я старательно объясняю, что я подразумеваю под этим словом.

Чарльз Форт собирал сообщения об аномальных явлениях из периодических изданий (в основном из научных журналов) и опубликовал их в четырех томах с 1919 по 1932 год. Они включают в себя сообщения о вещах, которые сейчас считаются истинными (например, гигантский кальмар и шаровая молния), но которые тогда ортодоксальная наука отвергала как ошибки наблюдателей. В частности, вопросы, которые необъяснимы, но не особенно спорны (например, неподтвержденные наблюдения астрономических тел уважаемыми наблюдателями); и совершенно причудливые вещи, такие как дождь из лягушек в Англии или дождь из бритого мяса в Кентукки. Форт не писал об НЛО, но они являются частью современных интересов Фортеанцев.

Но тот факт, что я интересуюсь такими вещами, вовсе не означает, что я верю во все это. Есть люди, которые это делают, точно так же, как есть люди, которые считают, что опровержение сообщения о спонтанном самовозгорании человека опровергает все подобные сообщения. Я считаю обе группы бредовыми (и я считаю, что люди, которые думают, что вы получаете настоящую науку или реальную историю из телешоу, глубоко невежественны, но это немного другой вопрос).

Одним из самых интересных авторов в Фортеанском обществе (и, вообще, в естественной истории) был Айвен Т. Сандерсон. Он был способен модифицировать свои данные, чтобы улучшить рассказ, но он был прекрасным писателем и человеком большой культуры и интеллекта.

Одно из эссе Сандерсона было посвящено вудвасам, или вудхаусам (да, именно от них происходит имя юмориста П. Г. Вудхауса): описания диких людей, найденные на полях средневековых рукописей. Он предположил, что существовала европейская версия снежного человека, но это был скорее человек, а не гигант, как дикарь на северо-западе Соединенных Штатов.

Вероятность того, что это – правда (или, если уж на то пошло, вероятность того, что снежный человек бегает по Северной Калифорнии), не имела значения для моих целей. Я подумал, что эта идея подойдет для рассказа, поэтому написал «Дети леса».

Эта форма восходит к сказкам, которые я так любил, как только сам мог читать. Стало модным придавать сказкам современный уклон или переделывать их. Я не пытался быть умным, но пытался относиться к реалиям средневековой жизни и ее классовой структуре с тем, же реализмом, который я привнес бы в историю, действие которой происходит во Вьетнаме.

Когда «Дети леса» были впервые опубликованы в печати, они принесли мне два гневных письма. (Только одна другая моя история из 70-х годов вообще вызвала какие-либо комментарии.) Я не уверен, что это означает, поскольку авторы писем были возмущены совершенно разными аспектами рассказа (и оба были неправы). Это может просто указывать на то, что когда я пишу, мой вымысел вызывает эмоциональную реакцию у читателей.

Если это так, то именно это я и пытаюсь сделать.

***

Когда Теллер вернулся с поля, скрюченный, как ручка мотыги, и выглядевший вдвое старше своих сорока лет, его жена сказала: – Корова совсем высохла, старик. Теллер нахмурился. Она выпалила свои слова, как стрелы из арбалета. Он понимал их, понимал также, почему она точит черное железное лезвие их единственного ножа. От жены, искореженной и почерневшей от времени за те же годы, что погубили его самого, Теллер повернулся к своей дочери Лене.

А Лена была ослепительной вспышкой солнечного света в темной хижине.

Ей было шесть лет, хотя ни один из ее родителей не смог бы сказать об этом постороннему человеку, не пробормотав что-то невнятное и не приложив пальцы к потрескавшимся губам. Но незнакомцев здесь не было. За дюжину лет, прошедших с тех пор, как Черная Смерть охватила Южную Германию, дорога, которая когда-то вела к большой дороге, а оттуда в Штутгарт, снова слилась с лесом. Хижина была воплощением цивилизации – улей с двумя отверстиями в соломенной крыше. Теллер теперь стоял в дверном проеме; над ним было отверстие в крыше, служившее дымоходом для открытого огня в центре комнаты. У этого костра сидела Лена, подкладывая еще одну охапку дров под горшок с кашей, прежде чем посмотреть на отца. Ее улыбка была робкой, но радость, подчеркивающую ее, была такой, же реальной, как и белокурость ее покрытых сажей волос. Она не осмеливалась показать Теллеру рубцы под рубашкой, но знала, что мать не станет бить ее в его присутствии.

– Я сказала, что корова высохла, – повторила женщина.

Скрежет железа по камню эхом отозвался на ее слова. – Ты же знаешь, что мы не сможем прожить до жатвы с тремя ртами и без молока.

– Женщина, я забью…

– Ты не будешь этого делать. Она соскользнула на пол и повернулась к нему лицом, кривоногая и более короткая на своих собственных ногах, чем когда сидела на табурете. – Мясо сгниет через месяц, а у нас нет соли. Три рта не продержатся все лето на коровьем мясе, старик.

– Три рта не протянут до конца лета.

Это была железная женщина с черным лицом и черным сердцем. Она не смотрела на Лену, которая съежилась, когда ее мать шагнула вперед и протянула Теллеру нож с деревянной ручкой. Он взял его, его глаза были такими же пустыми, как и уголки рта, открывающиеся и закрывающиеся в его бороде. – Возможно… Я могу еще больше охотиться…

– Ого-го, трус! – передразнила его женщина.– Ты и сейчас боишься пойти с поляны к лесным дьяволам, боишься выйти за дверь, чтобы помочиться ночью! Вонь от стены напротив подстилки из сосновой хвои подтверждала ее слова. – Ты не пойдешь на охоту, старик.

– Но…

– Убей ее. Убей ее! – закричала она, и чистый голос Лены безнадежно завыл на фоне хриплых криков. Теллер уставился на оружие так, словно это была гадюка, которая ночью заползла ему в руку. Он отшвырнул его от себя в ярости отчаяния, не слыша, как оно звякнуло о точильный камень или звона лезвия, когда оно разломилось.

Недолгое молчание женщины было таким полным, словно нож пронзил ее сердце, а не разбился. Она подняла самый длинный осколок – кусок железа шириной в ладонь, с края которого все еще сочился свет, и положила его на ладонь. Ее голос ничего не выражал, а Теллер наблюдал, как Лена зарылась лицом в сосновые иголки.

– Мы не сможем все трое что-нибудь есть, и дожить до урожая, старик, – спокойно сказала женщина. И Теллер знал, что она была права.

– Лена, – сказал он, глядя не на девочку, а на свой плащ, скомканный на земляном полу. Это была бычья шкура, покрытая пятнами лысин с тех пор, как он выменял ее на яйца у проходящего мимо торговца. Это был последний из разносчиков, да и цыплят больше не было с тех пор, как лесные демоны осмелели.

– Дитя, – повторил он чуть громче, но в его голосе звучала только доброта. Левой рукой он приподнял плащ, а правой погладил дочь между лопаток. – Пойдем, нам с тобой надо немного попутешествовать.

Женщина снова попятилась к стене хижины. В ее глазах и на острие ножа был одинаковый жесткий блеск.

Лена подняла лицо к колену отца; его рука, сильная, несмотря на всю свою жесткость, прижала ее к его груди. Плащ окутал ее, и она резко высвободила голову. – Мне жарко, папа.

– Нет, мы сыграем в игру, – сказал Теллер. Он харкнул и с треском плюнул в огонь, прежде чем смог продолжить. – Ты не будешь смотреть на дорогу, по которой мы пойдем, ты будешь прятать голову. Хорошо, малышка?

– Да, папа. Ее кудри, гладкие, как золото, вымазанное речной грязью, заколыхались, когда она послушно повернулась лицом к его груди и позволила ему снова натянуть на себя кожу.

– Лук, женщина, – сказал Теллер. Она, молча, повернулась и протянула его: короткое, упругое изделие его собственного мастерства. С ним были три оставшиеся стрелы, с прямыми древками и железными наконечниками, но от оперения остались только пучки. Он так яростно сжал челюсти, что выступили желваки. Он сунул ей лук обратно, и на его обнаженной левой руке появились узлы от гнева. – Натяни его! Натягивай его, скотина, или…

Она отступила от его гнева и быстро подчинилась ему, без труда натянув веревку. Дерево было слишком гибким, чтобы сделать хороший лук, но более жесткая дуга лука порвала бы тетиву из луба. Теллер вышел из хижины, не удостоив больше ни словом свою жену.