Текст книги "Гибельный огонь"

Автор книги: Дэвид Аллен Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Ку-ме, кривоногая и худощавая, метнулась сквозь свору. Если ее сила и уступала силе Корта, то все же она была выше стандартов истинных мужчин, а у женщины была холодная воля, чтобы преодолеть панику и действовать перед лицом катастрофы. Собаки с рычанием отступили назад. Лошадь без всадника отпрянула от волочащейся тяжести, все еще цепляющейся за поводья. Еще двое мужчин, Карл в красном шелке и золотой ткани и Рауш рядом с ним – его мрачное лицо было крепостью посреди хаоса – ворвались на поляну, где лежала жертва: Ку-ме зашипела на них и замахнулась своей забрызганной мозгами дубиной.

Рауш натянул поводья, и его левая рука ухватилась за уздечку хозяина, не давая юноше ворваться в смертоносный круг дубинки. Затем он свистнул, и из-за спины его лошади, суровой, как фурия, выскочила пара мастифов.

Не было ни выбора, ни надежды. Ку-ме шагнула вперед, так смело, словно ее смерть не была неизбежна. Она замахнулась на ближайшего мастифа, и промахнулась, когда тот отскочил назад. Корт крикнул с края поляны, но его ярость была слишком запоздалой. Второй прыжок мастифа закончился тем, что его клыки заскрежетали по костям правого плеча Ку-ме. Она отчаянно вскрикнула, когда челюсти первого пса сомкнулись на ее голове.

Ее шея громко хрустнула.

Одновременно раздался щелчок охотничьего арбалета.

На полпути между кустами и собаками-убийцами тело Корта дернулось назад. На поляну выехал четвертый охотник, первым делом остановившись, чтобы вставить стрелу с квадратной головкой в пусковую канавку своего оружия. Огромная железная стрела подбросила Корта, пронзив его грудину, и вышла через спину.

Мастифы отошли прочь, когда стая начала драку за свои трофеи. Лучник отцепил свой арбалет от седла тяжело дышащего коня и спешился, чтобы отогнать собак подальше от Корта. Рауш тоже соскользнул на землю, целеустремленно проверив большим пальцем острие клинка, и направился к Ку-ме.

– Нет, эти… существа… нечистые, – сказал Риттер, торжествуя сквозь усталость в своем голосе. – Мы не потащим их обратно. Пусть их едят собаки. Он приподнялся в седле, и не сводил глаз с Лены, держа ее крепко, как змея кролика. Его бриджи и туника отливали золотом не ярче, чем его распущенные волосы. Пена от череды лошадей, на которых он скакал до самого измора, почернела на его икрах и бедрах, а туника потемнела от его собственного пота. Но его широкие плечи по-прежнему не опускались, и на языке у него прозвучал смех после того, как он плеснул в рот вина из предложенного Раушем кожаного мешка. – Так… Ведь это она устроила нам пробежку, правда, мой дорогой Рауш? Но я думаю, что она стоила нескольких лошадей, нет…? И даже бедняга Герман хорошо мчался верхом, но он сам был виноват, если позволил троллю размозжить себе голову.

И уже более деловым тоном он добавил, обращаясь к Раушу: – Будь готов держать ее за руки.

Глаза Лены были открыты, и она смотрела во все глаза. Но даже если бы это обстоятельство всплыло у нее в голове, она не сразу поняла бы, почему фон Арнхейм расшнуровывает свои бриджи.

***

В конце концов, к ней вернулось сознание. На обратном пути к замку ее привязали: – запястья к седельной луке, а лодыжки – друг к другу под брюхом лошади. Этой боли она избежала, так как во время мрачной, медленной поездки она упала на труп Германа, который висел перед ней крест-накрест. Ее светлые волосы были спутаны над парой поперечных рубцов, оставленных ударами. Рауш, наконец, использовал тяжелый конец своего хлыста, чтобы успокоить девушку для своего хозяина.

Ее бедра были липкими от крови, частично из-за колючек ежевики.

Когда она проснулась, то поняла, что находится в крошечной комнатке. Снаружи зарычал мастиф. У него был низкий рокот, проникающий внутрь, но не слишком громкий, который мог напугать так, как не мог бы напугать бешеный лай мелких зверей. Уже давно миновал закат, и только запах говорил Лене, что ее засунули в пустую собачью конуру, а мастифы стояли на страже у входа. В отличие от людей – слуг Карла, большие псы могли держать всех остальных подальше от того, что пока было собственностью только Риттера.

Лена, извиваясь, поползла к двери. Поперек нее лежал огромный, как лошадь, мастиф. Голова зверя была поднята, и один из кинологов, прекрасно зная о его способностях, поспешил прочь через грязный двор. Только бочонки крепкого эля, доставленные в честь триумфа Риттера, придали ему смелости подойти так близко, как он это сделал.

Разбуженный незваным гостем, пятнистый пес повернулся, чтобы облизать собственные бока. Лена замерла, но лунный свет на ее волосах привлек широкую морду пса к открытой двери. Глаза собаки были спокойные, с темными зрачками, которые были больше, чем у человека, а язык мастифа прошелся по виску Лены, как мягкая тряпка, вытирая запекшуюся там кровь.

Со страхом – никакая теперешняя доброта не могла стереть память о последнем мгновении жизни Ку-ме, Лена провела пальцами по лбу собаки, а затем погладила ее торчащие уши. В груди пса снова забурлила сила, но теперь она была полна восторга. Голова собаки, направляемая толчками девушки, откинулась назад, и выпустила ее, ползущую, как червяк наружу.

Во дворе не было никого, кроме двух собак и убожества, которое ясно освещала даже нежная Луна. Второй, рыжеватый мастиф заскулил и влажно уткнулся носом в Лену. Из других псарен доносилось слабое бормотание – плетеные купола мало чем отличались по конструкции от крестьянских хижин. Ни один человек или другая собака, казалось, не пытались испытать на себе гнев убийцы, который теперь поддерживал девушку.

Ее руки впитывали силу из кожи, обтянувшей холку собаки, и Лена направилась к стене. Позади нее, на высоте семидесяти футов от Земли, возвышалась башня цитадели. Сквозь ее стреловидные щели не пробивалось ни одного огонька. Выпивка, околдовавшая одного человека, смяла всех его товарищей. Даже абсолютный успех мог лишь на короткое время нейтрализовать усилия, необходимые для его достижения, и пропитанный элем пир Риттера сделал то же самое для домоседов. Трое арбалетчиков, выставленных для охраны на башне, храпели, а редкие звуки, доносившиеся из-за низкой стены во внутренний двор, доносились от кур, свиней, и людей, расквартированных там. Фырканье лошадей, деливших внешний двор с Леной и собаками, было приглушенным. Семь из них были загнаны насмерть в течение утра или были потеряны в лесу, о чем позже не могли вспомнить измученные охотники.

Лена прикоснулась к камням несущей стены, массивным серым глыбам, имеющим больше природы, чем человек. Теперь она была вне пределов силы или слабости, такая же безжизненная, как известняк, в котором ее руки нашли естественную опору. Более крупный пятнистый мастиф встал во весь рост у стены и лизнул подошву ее ноги. Затем она оказалась над ним, соскользнула вниз по стене и побежала, едва касаясь каменистой почвы. На этот раз погони не было.

Она шла по следу, оставленному дневной охотой, понимая, что запутанные запахи будут мешать собакам, если их выпустят на нее. Ее руки срывали ягоды и бледные, нежные побеги распускающейся ели, когда она проходила мимо них. Однажды, переходя через ручей, она остановилась, чтобы сделать три быстрых глотка и сделать еще один глоток, который она проглотила через несколько минут вместо того, чтобы проглотить его сразу. Ее шаг был не особенно быстрым, но ровным, как у машины.

Лесная подстилка почти не обращала внимания на рассвет или темноту, но иглы солнечного света, пронзающие суглинок, были почти вертикальными, когда Лена добралась до места смерти и пленения. Корт лежал, скорчившись, мухи чернели на сырых ранах, которые вороны уже успели расклевать. Три птицы сердито каркали с ветки, куда их загнало вторжение Лены, расхаживая из стороны в сторону и сгорбив свои крылья.

Лицо Ку-ме, не тронутое клыками стаи, выражало необыкновенную доброту и умиротворенность. Это было то самое лицо, с которым она приветствовала Лену семь лет назад, не столько смирившись, сколько желая принять ее. Лена отвела взгляд. Это было не то, ради чего она вернулась.

– Ку-и?– тихо позвала она.

В лесу стало очень тихо. Даже вороны перестали ворчать.

– Ку-и?– повторила девушка. Кусты раздвинулись, как она и предполагала, и Чи, а затем и Фаал робко встали перед ней. Издавая булькающие звуки, которые были отчасти слезами, а отчасти словами языка еще более древнего, чем язык лесного народа, Лена бросилась в их объятия. Она обнимала их гладкие, покрытые мехом тела, словно тени своей утраченной невинности. Наконец, она отодвинула их на расстояние вытянутой руки. Вытирая лицо от смешавшихся слез, она сказала: – Мы должны сейчас идти, идти очень быстро. В лесу есть места так далеко отсюда, что другие люди никогда не придут. Они никогда больше не найдут нас. Она сказала и, не оглядываясь, направилась вглубь леса. Чи сразу же последовала за ней. Фаал, который теперь был похож на своего отца во всем, кроме седины, окрасившей мех Корта, заколебался. Пока что ему не хватало сознания своей силы, которая позволила бы ему беззаботно следовать в неизвестность. Но через мгновение он побежал догонять женщин и, пока он ковылял рядом с Леной, его пальцы начали ласкать рыжевато-золотистые волосы девушки.

Курганный Тролль

Когда я был совсем маленьким, моей семье дали выпуск детского журнала за 1938 год под названием «Джек и Джилл». Последней особенностью в каждом номере был сериал, а один из этих сериалов был адаптацией «Беовульфа».

Я понятия не имею, кто сделал эту версию (я даже не уверен, что был способен читать сам в то время; возможно, это было что-то, что мои родители читали мне), но это было действительно превосходно. Я не оценил, насколько это было хорошо, много позже. В адаптации есть ссылка на щиты воинов из желтой липы, ярко реалистичная деталь, которую я с тех пор помню всю свою жизнь.

Двадцать с лишним лет назад, когда я готовил свой первый роман, я внимательно прочитал «Беовульфа» в дословном переводе. Щитов из желтой липы там не было. Они, должно быть, были добавлены адаптером, чтобы закрепить историю в физической реальности, что не означает знакомую реальность, а скорее нечто конкретное, что читатель может охватить своими ментальными руками, даже если он не совсем понимает ее цель. Для меня это был важный урок.

А для тех из вас, кто интересуется (как и я), то «липа» – это общее континентальное название деревьев, которые американцы называют американской липой. В Британии их обычно называют просто липами.

Помимо «Беовульфа» я читал и перечитывал «Век басен» – пересказ Булфинчем скандинавского мифа в серии связанных историй. (Я понятия не имел, как трудно это будет сделать, пока не попробовал то же самое много лет спустя в трилогии «Северный мир»). Затем я прочитал переводы «Эдда» – исландских оригиналов, над которыми работал Булфинч, и наконец, добрался до самих исландских саг. Я нашел их стиль, и мировоззрение очень похожими на мои собственные мысли. Их повествование очень скупо. Хотя сказки являются вымыслом или, по крайней мере, вымышленными историями, есть реальная попытка сохранить реалистичность действия: даже сверхъестественные события описываются реалистично.

Кроме того, саги содержат много юмора, но он сдержанный и часто черный за пределами современного воображения. Например, отряд, охотящийся на Гуннара, прибывает к его дому. Один из них подходит к двери, чтобы разведать обстановку. Гуннар пронзает его копьем. Разведчик возвращается к своим товарищам, которые спрашивают: – Гуннар дома? – Не знаю, – отвечает разведчик, – но его копье у него дома. И падает замертво.

Да, я, действительно, имею расположенность к таким шуткам. И это – одна из причин, отчего люди часто думают, что в моих рассказах вообще нет юмора. Они ошибаются, но они, вероятно, более счастливые люди, потому что не понимают этого.

«Курганный тролль» был попыткой превратить элементы, которые я нашел в повествовании саги, в современный фантастический рассказ. Мишель Парри купил его для британской коллекции под названием «Дикие герои», но Стю Шифф опубликовал эту историю в журнале «Виспэс» еще до ее Британской публикации.

Я думаю, что «Курганный тролль» преуспевает в этом, так же как и все, что я написал.

***

Ульф – убийца женщин игриво дернул веревку, привязанную к луке его седла. – Проснулся, священник? Скоро вы сможете приступить к работе. – Моя работа заключается в спасении душ, а не в том, чтобы безумцы тащили меня в пустыню, – пробормотал Иоганн себе под нос. Другой конец веревки был обмотан вокруг его шеи, а не шеи лошади. Из вновь открывшейся раны на его сутану сочилась струйка крови, но он боялся ослабить узел. Ульф может оглянуться назад. Иоганн уже видел, как его похититель впал в неистовую ярость. Над правым плечом Северянина нависал его топор – тяжелое крючковатое лезвие на четырехфутовом древке. Ульф взмахнул им, как ивовой палочкой, когда трое христианских торговцев в Шлезвиге увидели священника и попытались освободить его. Воспоминание о последнем человеке, разрубленном на три части, когда голова и рука с мечом отлетели от его извергающего кровь торса, было все еще достаточно, чтобы всколыхнуть желудок Иоганна.

– У нас будет ясная, лунная ночь, священник, хорошая ночь для наших дел. Ульф потянулся и громко рассмеялся, посадив ворона на еловый сучок, и тот пронзительно закричал ему в ответ. Неистовый древний витязь – берсеркер двигался вдоль линии хребта, разделявшего лесистые склоны с хребтом со слишком тонким слоем грунта, чтобы на нем росли деревья. Над всадниками по-прежнему нависали густые леса. Вот уже три дня, как Иоганн не видел никого, кроме своего похитителя, и ни одного завитка дыма из одинокой хижины. Даже маршрут, по которому они ехали в Пармаваль, был не человеческим путем, а случайностью природы.

– Так одиноко, – сказал священник вслух.

Ульф сильно сгорбился в своей медвежьей шкуре и ответил: – Вы, мягкий южный народ, все равно живете слишком близко. Как ты думаешь, это твой Бог-Христос?

– Хедебю – это город, – возразил немецкий священник, теребя пальцами порванную рясу, – а мой брат торгует в Упсале… Но зачем было привозить меня в эту безлюдную пустыню?

– О, когда-то здесь были люди, так гласит легенда, – сказал Ульф. Здесь, в пустом лесу, он был более готов к беседе, чем в первые дни их путешествия на север. – Правда, достаточно мало, и довольно давно. Но в Пармавале были фермы и какой-то глупый лорд, который пошел викингом против ирландцев. Но потом появился тролль, и люди ушли, и не осталось ничего, что могло бы привлечь других. Так они думали.

– Вы, Северяне, верите в троллей, так говорит мне мой брат, – сказал священник.

– Да, я слышал о Пармском тролле задолго до золота, – согласился берсеркер. – Это огромный бык, сильнее десятерых мужчин, лохматый, как загнанный медведь.

– Как и вы, – сказал Иоганн голосом более нормальным, чем требовала осторожность.

Кровавая ярость сверкнула в глазах Ульфа, и он яростно дернул за веревку. – Вы будете считать меня троллем, жрец, если не сделаете так, как я говорю. Я выпью вашу горячую кровь, если вы будете мне перечить.

Иоганн, задыхаясь, не мог и не хотел говорить.

С каждой пройденной милей небо, и деревья становилось все более темными. – Нет, я ничего не знал о золоте, пока Тора не сказала мне, – снова нарушил Ульф гнетущее молчание.

Священник кашлянул, чтобы прочистить горло. – Тора – это ваша жена?– спросил он.

– Жена? Ха! – завопил Ульф, и его хриплый смех зазвенел, как у демона. – Жена? Она была женой Халльштейна, и я убил ее вместе со всеми ее домочадцами! Но перед этим она рассказала мне об орде троллей, действительно рассказала. Вы бы послушали эту историю?

Иоганн кивнул, не переставая улыбаться. Он учился распознавать смерть, когда она стрекотала под острием топора.

– Итак, – начал огромный Северянин. – Там был закладчик, сын Кари Халльштейна, который последовал за королем на войну, но оставил свою жену, то есть Тору, чтобы она управляла поместьем. В первый же день я пришел и взял у ее пастуха овцу. Я сказал ему, что если ему это не нравится, то пусть он пришлет ко мне своего хозяина.

– Зачем вы это сделали? – удивленно спросил толстый священник.

– Почему? Потому что я Ульф, потому что я хотел овцу. Женщина, играющая роль мужчины, в любом случае неестественна.

– На следующий день я вернулся на участок Халльштейна, и увидел, что стада были загнаны. Я вошел во двор, окружающий дом, и позвал хозяина, чтобы он вышел и привел мне овцу. Берсеркер громко заскрежетал зубами, вспоминая. Иоганн увидел, как побелели костяшки его пальцев на рукоятке топора, и застыл в ужасе.

– Хо! – крикнул Ульф, опустив левую руку на щит, висевший на боку его коня. Медный щит зазвенел, как гром в облаках. – Она вышла, – проскрежетал Ульф, – и волосы у нее были рыжие. – Все наши овцы в загоне, – сказала она, – но вы как раз вовремя, для забоя. А из зала вышли три ее брата и люди из поместья, всего их было десять. Они были в полных доспехах, и в руках у них были мечи. И они убили бы меня, сына Ульфа Отгейра, по приказу женщины. Мне пришлось бежать от женщины!

Берсеркер прорычал свои слова в сторону леса. Иоганн понял, что он наблюдает за сценой, которая разыгрывалась перед ним десятки раз, и свидетелями которой были только деревья. Ярость позора горела в Ульфе, как смола в сосновой хвое, и его разум был потерян для всего, кроме прошлого.

– Но я вернулся, – продолжал он, – в темноте, когда все они пировали в зале и пили свой эль за победу. Позади помещения горели дрова, чтобы зажарить овцу. Я убил там двоих и сунул под карниз крыши одно из горевших бревен. Затем я подождал у двери, пока те, кто был внутри, не заметили пожар, и Тора выглянула наружу.

– Приветствую тебя, Тора, – сказал я. – Вы не дали мне баранины, так что сегодня вечером я должен поджарить ваших людей. Она попросила меня дать ей возможность что-то сказать. Я знал, что она была обречена, и поэтому согласился. И она рассказала мне о Пармском лорде и о сокровищах, которые он привез из Ирландии – золоте и драгоценных камнях. И еще она сказала, что эти сокровища находятся под проклятием, что их должен охранять тролль, и что мне нужен священник для мессы, потому что тролль не может пресечь воодушевление христианина, и затем я должен убить его.

– Разве вы не пощадили ее за это? Иоганн задрожал, больше боясь молчания, чем неправильной речи.

– Пощадить ее? Нет, и никого в ее доме тоже, – прогремел в ответ Ульф.– Ей лучше было бы попросить пощады у огня, как она и предполагала. Огонь и так был в ее волосах. Я ударил ее, и никогда еще женщина не была так хороша для удара топором – она раскололась, как восковая кукла, и я отбросил куски в стороны. Затем появились ее братья, они один за другим прошли через дверь, и я убил каждого по очереди. Больше там никого не было. Когда крыша рухнула, я оставил их с пеплом вместо надгробия и пошел искать священника для мессы – чтобы найти вас, жрец. Ульф, к которому вернулось хорошее настроение после кульминации его рассказа, снова дернул за веревку.

Иоганн уткнулся в шею лошади, чувствуя тошноту не только от этой истории, но и от петли. – Почему вы доверяете ее рассказу, если она знала, что вы ее убьете, так или иначе?

– Она была обречена, – усмехнулся Ульф, будто это все объясняло. – Кто знает, что сделает человек, когда его ждет смерть? Или женщина, – добавил он более задумчиво.

Они ехали дальше в сгущающейся темноте. Деревья, без малейшего дуновения ветра стояли такие же мертвые, как и камни под ногами.

– Вы узнаете место? – вдруг спросил немец. – Разве мы не должны сейчас разбить лагерь, а утром двинуться дальше?

– Я узнаю его, – проворчал Ульф. – Мы уже недалеко, мы спускаемся с горы, разве вы не чувствуете? Он отбросил копну своих волос, посеребренных луной до фальшивого блеска старости. – Пармский владыка разграбил, как говорят, дюжину церквей, а потом еще одну, где золота было больше, чем в двенадцати других церквах, да еще и получил отлучение от церкви. И он привез его с собой в Парму, и там оно покоится в его кургане, а тролль охраняет его. Это я говорю со слов Торы.

– Но она возненавидела вас!

– Она была обречена.

Они были среди деревьев, и, посмотрев по сторонам, Иоганн увидел уходящие вдаль склоны холмов. Они были в какой-то долине, в Парме или еще где-то. Справа торчали обломки плетня и глиняной мазанки – остатки дома или ограды внутреннего двора. Ели, выросшие в нем, были уже не в первом поколении. Щетинистая тонзура Иоганна медленно двигалась в ночном воздухе.

– Она сказала, что там есть поляна, – пробормотал берсеркер, обращаясь скорее к самому себе, чем к своему спутнику. Лошадь Иоганна споткнулась. Священник рефлекторно ухватился за веревку, когда она натянулась. Когда он поднял глаза на своего захватчика, то увидел, что огромный Северянин возится с застежками своего щита. Впервые за этот вечер поднялся легкий ветерок. От него пахло смертью.

– До нас здесь побывали и другие люди, – без всякой необходимости сказал Ульф.

Ряд черепов, по меньшей мере, дюжина их, смотрели пустыми глазницами с верхушек кольев, вбитых через их спинные отверстия. У одного из них высохшие сухожилия все еще держали нижнюю челюсть в ужасном раскрытии рта; другие же упали в общую россыпь костей, белевших на земле. Все они были людьми или могли ими быть. Они были перемешаны с редкими проблесками пуговиц и пятнами ржавчины. Самый свежий из этих ужасных трофеев был очень старым, возможно, ему было несколько десятков лет. Он был слишком старым, чтобы объяснить ужасную вонь разложения.

Ульф обхватил левой рукой двойную рукоятку своего щита. Это был тяжелый круг из липы, облицованный кожей. Его обод и центральный выступ были сделаны из меди, а заклепки из бронзы и меди украшали лицевую сторону в виде змеиного узора.

– Хорошо, что луна полная, – сказал Ульф, глядя на яркий шар, все еще запутавшийся в еловых ветвях. – Я лучше всего сражаюсь при лунном свете. Я думаю, мы позволим ей подняться до самого верха.

Иоганн весь дрожал. Он сцепил руки вокруг седельной луки, чтобы не упасть с лошади. Он знал, что Ульф может позволить себе дергать и даже задушить его, даже после того, как он протащил его через половину северных земель. Юмор этой идеи мог бы поразить его. Четки Иоганна, его распятие – все, что он привез из Германии или купил в Шлезвиге, кроме халата,– было оставлено в Хедебю, когда берсеркер разбудил его в постели. Ульф натянул петлю почти до смертельной тугости и прошептал, что ему нужен священник, что этот подойдет, но есть и другие, если этот предпочтет кормить ворон. Бескорыстная жажда крови в голосе Ульфа была еще страшнее, чем сама угроза. Иоганн, молча, последовал за ним к ожидавшим его лошадям. В отчаянии он снова подумал, что быстрая смерть была бы лучше, чем эта медлительная смерть, которая уже несколько недель не давала ему покоя.

– Это похоже на палисад дома, – сказал священник вслух, притворяясь говорить нормальным голосом.

– Совершенно верно, – ответил Ульф, испытующе взмахнув топором, отчего по его лезвию пробежали отражения лунного света. – Здесь был дом, очень большой. Как вы думаете, он сгорел? Его колени заставили чалого мерина неуклюже двинуться вперед мимо шеренги черепов. Иоганн по необходимости последовал за ним.

– Нет, сгнил, – сказал берсеркер, наклоняясь, чтобы изучить отверстия от столбов.

– Вы сказали, что он давно опустел, – заметил священник. Его глаза были устремлены прямо вперед. Один из черепов был на уровне его талии и достаточно близко, чтобы укусить его, если бы он повернулся на своем колу.

– Было достаточно времени, чтобы дом рухнул, земля ведь сырая, – согласился Ульф. Но колья были заменены. Наш тролль обновил свой передний забор, жрец.

Иоганн сглотнул и ничего не сказал.

Ульф коротко махнул рукой.– Ну же, вы должны подготовить свой костер. Я хочу, чтобы он был действительно святым.

– Но мы ведь не приносим жертвы огнем. Я не знаю как это…

– Тогда учитесь! – берсеркер зарычал со злобным рывком, от которого у немца застыла кровь, и перехватило дыхание. – Я видел, как вы, крикуны Христа, любите благословлять вещи. Вы благословите мне огонь, вот и все. А если что-то пойдет не так и тролль пощадит вас, я не буду этого делать, жрец. Я разорву вас на куски, даже если для этого мне придется слезть с кола!

Лошади медленно продвигались вперед через кустарник и мокрые обломки, которые когда-то были домом. Запах разложения становился все сильнее. Сам священник старался не обращать на это внимания, но его лошадь начала упираться. Во второй раз он был слишком медлителен, ударив пяткой по ребрам, и веревка чуть не обезглавила его. – Подождите! – захрипел он. – Дайте мне проехать.

Ульф снова посмотрел на него пустыми глазами. Наконец, он, коротко, как ворон, кивнул головой, выпрыгнул из седла, и накинул обе пары поводьев на маленькую ель. Затем, пока Иоганн неуклюже спешивался, он снял с седла веревку и взял ее в руку с топором. Мужчины, молча, двинулись вперед.

– Там… – выдохнул Ульф.

Курган представлял собой всего лишь черную выпуклость на земле, размеры которой было невозможно определить. Те деревья, которые пытались расти на ней, были обломаны несколько лет назад. Некоторые пни превратились в крошащиеся углубления, в то время как от других древесные волокна все еще неровно извивались. Только когда Иоганн сравнил деревья по другую сторону надгробия с теми, что росли рядом с ним, он понял, на каком уровне был построен курган: через входной туннель должен был пройти вертикально идущий человек, даже ростом с Ульфа.

– Разведите ваш огонь у входа в туннель, – сказал берсеркер приглушенным голосом. – Он будет внутри.

– Вам придется меня отпустить…

– Мне ничего не придется делать! – Ульф тяжело дышал. – Мы подойдем поближе, вы и я, и вы разведете костер из упавших деревьев прямо на земле. Да…

Северянин скользнул вперед с кошачьей мягкостью и никогда не отрывался от земли на расстояние вытянутого пальца. Вокруг них, словно лениво выброшенные из пасти кургана, были разбросаны фрагменты и останки животных – источник зловония, наполнявшего поляну. Когда его похититель на мгновение остановился, Иоганн коснулся носком сандалии одного из останков. Это была шкура и лапы какого-то зубастого существа, кролика или кого-то еще, что было невозможно определить в лунном свете и состоянии разложения. Кожа была покрыта какими-то усиками, а череп вскрыт, чтобы выпустить мозги. Большинство других кусков казались такими же маленькими зверьками, хотя яркое пятно на склоне холма вполне могло быть волчьей шкурой. То существо, что убивало и пировало здесь, не было привередливым.

– Он старается быть охотником, – пророкотал Ульф. Затем он добавил: – Длинные кости у забора, они были сломаны.

– Ммм?

– Для костного мозга.

Дрожа всем телом, священник принялся собирать обломки деревьев, ни одно из которых не достигало нескольких футов в высоту. Они были скручены почти у самой земли, за исключением нескольких, чьи корни лежали голыми в виде сморщенных, высохших кулаков. Хрустящие чешуйки резали руки Иоганна, но он не обращал внимания на боль. Вполголоса он молился, чтобы Бог наказал его, помучил, но, по крайней мере, избавил от этого ужасного демона, который похитил его.

– Сложите их там, – приказал Ульф, кивнув топором в сторону каменного края кургана. Вход из тяжелых камней выступал из кургана, и был засыпан грязью и дерном. Как и фрагменты зверей, вокруг него, отверстие было пустынным и зловонным. Прикусив язык, Иоганн бросил свою кучу хвороста и поспешил обратно.

– Там внизу есть свет, – прошептал он.

– Огонь?

– Нет, он бледный, как лунный свет. В крыше гробницы есть дыра.

– Свет, чтобы я мог убить его, – сказал Ульф с холодной усмешкой. Он посмотрел на сложенный низкий костер, потом опустился на колени. Сверкнуло его огниво, выбросив сноп искр в кучку сухого мха. Когда трут разгорелся, как следует, он прикоснулся им к смолистому хворосту, и уронил свой конец веревки. Свет факела отражался от его лица, белого и грубоватого, где его не скрывали спутанные волосы и борода. – Благословите огонь, священник, – приказал берсеркер тихим, страшным голосом.

С застывшим лицом и немигающим взглядом Иоганн пересек заросли кустарника и сказал: – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, Аминь.

– Пока не зажигайте, – сказал Ульф и протянул Иоганну факел. – Может быть, – добавил берсеркер, – вы думаете сбежать, если представится такая возможность. Но нет такого глубокого ада, чтобы я не пришел за вами из него.

Священник кивнул с побелевшими губами.

Ульф интенсивно пожал плечами, чтобы размять мышцы и медвежью шкуру, которая их покрывала. Топор и щит поднимались и опускались, как корабли в открытом море.

– Хо! Тролль! Курганный жилец! Лизатель трупов! Выходи, и сразись со мной, тролль!

Из гробницы не доносилось ни звука.

Глаза Ульфа начали стекленеть. Он дважды рубанул топором по пустому воздуху и снова закричал: – Тролль! Я плюну на твой труп, я лягу рядом с твоей собачьей матерью. Иди и сразись со мной, тролль, или я замурую тебя в стену, как крысу, твоей же грязью!

Иоганн застыл, не обращая внимания даже на каплю смолы, которая шипела на его руке. Берсеркер снова взревел, теперь уже без слов, ударяя по краю своего щита так, что звук клокотал и гремел в ночи.

И гробница ответила ревом на вызов: БАХ, БАХ, БАХ, более глубоким, чем Ульф.

Взбешенный Северянин перепрыгнул через кучу хвороста и побежал вниз по туннелю, выставив перед собой топор, чтобы расчистить каменные арки от порослей.

Туннель на дюжину шагов уходил под уклон в сводчатый зал, слишком широкий, чтобы через него можно было перепрыгнуть. Лунный свет лился через круглое отверстие на скользкие от сырости и жидкости плиты. Ульф, обезумев, рубанул по этому свету, высоко подняв топор, который бессмысленно зарылся в бревна.

Размахивая парой мечей, тролль прыгнул на Ульфа. Он был размером с медведя, седой в лунном свете. Его глаза горели красным огнем.

– Привет! – крикнул Ульф и блокировал первый меч в ливне искр на обухе своего топора. Второй клинок вонзился в край щита, выбив из него медную прядь длиной в ладонь и завиток желтой липы. Ульф нанес удар прямой рукой, который был бы похож на таран, если бы тролль не метнулся назад. Оба воина непрерывно кричали; их голоса были ужасны в круглой комнате.

Тролль снова отскочил назад. Ульф рванулся к нему, и только звон лезвий, режущих ножницами с обеих сторон, предупредил его. Берсеркер бросился вниз. Тролль прыгнул на гниющий сундук, стоявший вдоль стены гробницы, и неожиданно ударил сверху по щиту Ульфа. Сапоги верзилы вылетели из-под него, и он ударился спиной об пол. Щит все еще прикрывал его тело.