Текст книги "Гибельный огонь"

Автор книги: Дэвид Аллен Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Де-Врини и Остерман присоединились к осуждающему смеху полковника. Леди Элис сумела лишь озабоченно улыбнуться. Днем, поднимаясь вверх по реке от бассейна Стэнли, она смотрела на местность, где ей предстояло вступить в бой: густой лес, здесь в основном узкий пояс, окаймляющий русло реки, но далее превратившийся в обширное, едва проходимое пространство. Деревья забирались до самой кромки воды и росли над берегами, как грибы. Леди Элис смогла себе представить, что там, где поток был меньше нынешней мили ширины Конго, ветви смыкаются наверху в кружевной черноте.

Теперь, ночью, даже в нижнем течении реки царила полная темнота. Это охладило ее душу. Экваториальный закат был не занавесом из постоянно сгущающейся марли, а лезвием ножа, разделяющим полушария. На этой стороне была смерть, и ни смех солдат Баенга, ни кубки португальского вина, выпитые у костра Трувиля, не могли этого изменить.

Капитан де-Врини отхлебнул глоток и посмотрел на окружающий его круг. Это был человек среднего роста, с округлостью медведя и кажущейся мягкостью, которая обычно скрывала скрытую под ней жестокость. Сидевший напротив него Сперроу затянулся сигаретой, которую свернул, и осветил свое лицо оранжевым светом. Капитан улыбнулся. Только потому, что этого потребовала его хозяйка, безумная аристократка, Сперроу сел рядом с офицерами. На нем была дешевая синяя хлопчатобумажная рубашка, застегнутая на все пуговицы, и джинсовые брюки, поддерживаемые подтяжками. Невысокий и узкогрудый, Сперроу выглядел бы глупо даже без поясного ремня и пары огромных самозарядных револьверов, висящих на нем.

Леди Элис, напротив, была безоружна. Как и мужчины, она носила брюки, заправленные в сапоги на низком каблуке. Де-Врини посмотрел на нее и, придав своей насмешливой улыбке выражение дружеского интереса, сказал: – Меня удивляет, госпожа Элис, что такая благородная и, я уверен, нежная женщина, как вы, захотела сопровождать экспедицию против самых злобных нелюдей на земном шаре.

Леди Элис приподняла слегка выпуклый кончик носа и сказала: – Это не вопрос желания, капитан. Она посмотрела на де-Врини с легким отвращением. – Я не думаю, что вы сами захотели бы поехать, если бы только вам не нравилось стрелять в негров за неимением лучшего развлечения. Человек делает неприятные вещи, потому что кто-то должен это делать. У каждого есть свой долг.

– Капитан хочет сказать, – вставил Трувиль, – что в этих джунглях нет никаких укрепленных боевых порядков. Человек с копьем может выйти из-за соседнего дерева и, хмыкнув, положить конец всем вашим планам. Хотя мы уверены, что эти планы должны быть.

– Совершенно верно, – согласилась леди Элис, – и поэтому я привезла сюда Сперроу, – она кивнула на своего слугу, – вместо того чтобы довериться случайности.

Все головы снова повернулись к маленькому американцу.

– Надеюсь, он никогда не упадет за борт, – сказал де-Врини по-французски, хотя до этого разговор шел на английском языке, включая и Сперроу. – Груз скобяного железа, которое он носит, погрузит его на двадцать метров в донный ил, прежде чем кто-нибудь поймет, что он упал.

Бельгийцы снова засмеялись. Голосом тусклым и твердым, как дно сковороды, Сперроу сказал: – Капитан, я был бы вам очень признателен, если бы мог взглянуть на ваш замечательный пистолет.

Де-Врини моргнул, не зная, был ли этот вопрос случайностью или американец понял шутку, из которой его сделали посмешищем. Нарочито стараясь сохранить самообладание, бельгиец расстегнул клапан своей лакированной кобуры и протянул ему свой «Браунинг». Он был маленький и продолговатый, его синеватая отделка блестела в свете костра, как мокрая тюленья шкура.

Сперроу повернул оружие, коротко осмотрев его внешность. Он нажал большим пальцем на защелку в рукоятке и вынул магазин, держа его так, чтобы свет падал на самую верхнюю часть стопки маленьких медных патронов.

– Значит, вы знакомы с автоматическими пистолетами? – спросил Трувиль, несколько удивленный быстрым пониманием американцем оружия, редко встречающегося на его родном континенте.

–Не-а, – сказал Сперроу, возвращая магазин на место. Его пальцы двигались, как у пианиста, играющего гаммы. – Но ведь это пистолет. Я, конечно, могу понять, как работает пистолет.

– Вам следует приобрести такой, как этот,– сказал де-Врини, улыбаясь, когда он взял оружие, которое ему вернул Сперроу. – Вам было бы гораздо удобнее носить его, чем эти… ваши.

– Носить с собой такую игрушку? – спросил стрелок. Его голос пародировал изумление. – Нет, только не я, капитан. Когда я стреляю в человека, я хочу его смерти. Мне нужен пистолет, который сделает эту работу, если я сделаю свою, вот как. 45-ый делает это прекрасно, каждый раз, когда я использую его. И Сперроу впервые за все время улыбнулся. Де-Врини почувствовал, как дрожат его собственные руки, пытаясь вернуть «Браунинг» в кобуру. Внезапно он понял, почему солдаты-туземцы так далеко обходят Сперроу.

Леди Алиса кашлянула. Этот звук разбил вдребезги лед, который оседал над людьми. Не двигаясь с места, Сперроу отошел на задний план, превратившись в ничтожного человека с узкими плечами и слишком тяжелыми для него револьверами.

– Расскажите мне, что вы знаете о восстании, – тихо попросила ирландка мягким, приятным голосом. Ее черты лица победили ожидаемое от нее гнусавое сопение. Через костер донесся храп Остермана, лейтенанта по положению, но, ни в каком другом отношении, не офицера. Он проигнорировал вино ради малафу туземцев. Третий калебас выскользнул из его онемевших пальцев, оставив на земле лишь небольшое пятно, когда бородатый Флеминг откинулся на спинку походного стула.

Трувиль переглянулся с де-Врини, затем пожал плечами и сказал: – Что вообще можно знать о восстании туземцев? Время от времени кто-нибудь из них стреляет в наши пароходы, может быть, режет одного-двух концессионеров, когда они приезжают за каучуком и слоновой костью. Тогда мы получаем вызов, – полковник жестом обнял невидимую «Эрцгерцогиню Стефанию» и дюжину каноэ Баенга, вытащенных на берег рядом с ней. – Мы окружаем деревню, расстреливаем пойманных негров и сжигаем хижины. Конец восстанию.

– А как же их боги? – настойчиво спросила леди Элис, покачивая головой, как ныряющая птица с длинной шеей.

Полковник рассмеялся. Де-Врини похлопал себя по кобуре и сказал: – Мы – Боги в концессии Маранга.

Они снова рассмеялись, а леди Элис вздрогнула. Остерман фыркнул, проснувшись, и громко высморкался в синий рукав форменной куртки. – Да, в буше появился новый бог, – пробормотал Флеминг.

Остальные уставились на него так, словно он был лягушкой, декламирующей Шекспира. – А ты откуда знаешь?– раздраженно спросил де-Врини. – Единственные слова на банту, которые ты знаешь, – это «пить» и «женщина».

– Я ведь могу говорить с Б’локо, разве не так? – возразил лейтенант голосом, который, несмотря на свою невнятность, продемонстрировал некоторую обиду. – Добрый старина Балоко, мы уже давно вместе, очень давно. Лучший парень, чем некоторые белые ублюдки, которых я мог бы назвать…

Леди Элис наклонилась вперед, в ее глазах отражался огонь костра. – Расскажите мне о новом боге, – потребовала она. – Скажите мне его имя.

– Не помню имени, – пробормотал Остерман, качая головой. Теперь он просыпался, удивленный и немного обеспокоенный тем, что оказался в центре внимания не только своего начальства, но и иностранки, которая пришла к ним в Бома, когда они готовили свои войска. Трувиль попытался отмахнуться от Леди Элис, но ирландка показала ему патент, подписанный самим королем Леопольдом… – Балоко сказал, но я забыл, – продолжал он, – и он тоже был пьян, иначе я не думаю, что он сказал бы. Вот его он и боится.

– А что это такое? – перебил его Трувиль. Он был практичным человеком, готовым принять и использовать тот очевидный факт, что свинские привычки Остермана сделали его доверенным лицом солдат-туземцев. – Один из наших вождей Баенга боится бога Баконго?

Остерман снова покачал седеющей головой. Все больше смущаясь, но полный решимости объяснить, он сказал: – Не их бог, не так. Баконго, они живут вдоль реки, у них есть свои идолы, как и у всех негров. Но там, в буше, есть еще одна деревня. Не племя, а несколько мужчин отсюда, несколько женщин оттуда. Собирались по одному, по паре в год, ради Христа… может быть, лет двадцать. У них появился новый бог, и именно они начали эту беду.

– Они говорят, что вы не должны отдавать свой латекс белым людям, вы не должны молиться ни одному идолу. Их бог собирается прийти и съесть все подряд. Со дня на день.

Остерман протер затуманенные глаза, потом крикнул: – Эй, парень! Малафы!

К нему подбежал стюард Кроумен в бриджах и фраке, держа в руках еще один калебас. Остерман выпил сладкую, ошеломляющую мозг жидкость тремя большими глотками. Он начал напевать себе под нос что-то бессмысленное. Пустой сосуд упал, и через некоторое время Флеминг снова захрапел.

Остальные мужчины посмотрели друг на друга. – Как вы думаете, он прав?– спросил капитан Трувиля.

– Вполне возможно, – пожав плечами, согласился худощавый полковник.– Они вполне могли сказать ему все это. Он и сам не намного лучше негра, несмотря на цвет кожи.

– Он прав, – сказала леди Элис, глядя на огонь, а не на своих спутников. Пепел рассыпался в центре костра, и клубок искр устремился к пологу леса. – За исключением одного момента. Их Бог не нов, он совсем не нов. В те времена, когда мир был свеж и дымился, а рептилии летали над болотами, он тоже не был новым. Баконго называют его Ахту. Альхазред дал ему имя Ньярлатхотеп, когда писал двенадцать столетий назад. Она помолчала, глядя на свои руки, склонившиеся над желтым вином, оставшимся в бокале.

– О, тогда вы миссионер, – воскликнул де-Врини, радуясь, что нашел подходящую категорию для этой загадочной женщины. Ее ответом был полный отвращения взгляд. – Или изучаете религии? – де-Врини попробовал еще раз.

– Я изучаю религии только так, как врач изучает болезни, – сказала леди Элис. Она посмотрела на своих спутников. В их глазах застыло непонимание. – Я… – начала она, но как она объяснит свою жизнь людям, не имеющим понятия о преданности идеалу? Ее детство было обращено вовнутрь, к мечтам и книгам, выстроившимся вдоль стен холодной библиотеки Грейнджа. Внутри, потому, что внешне она была похожа на гадкого утенка, который, как все знали, не имел ни малейшего шанса стать лебедем. А из ее мечтаний и нескольких самых старых книг появились намеки на то, что именно грызет умы всех людей в темноте. Ее отец не мог ни ответить на ее вопросы, ни даже понять их, как и викарий. Из упрямого ребенка она превратилась в женщину с железной волей, которая расточала свою фантазию и энергию, которые, по мнению ее родственников, лучше было бы потратить на Церковь… или, возможно, на разведение спаниелей.

И по мере того, как она росла, она встречала других людей, которые чувствовали и знали, что она делает.

Она снова огляделась по сторонам. – Капитан, – просто сказала она,– я изучала некоторые… мифы… большую часть своей жизни. Я пришла к убеждению, что некоторые из них содержат правду или намеки на правду. Во вселенной есть определенные силы. Когда вы знаете истину об этих силах, у вас есть выбор: присоединиться к ним и работать, чтобы вызвать их приход – ибо их нельзя остановить – или вы можете сражаться, зная, что нет окончательной надежды на ваше дело, и идти вперед в любом случае. Мой выбор был вторым. Выпрямившись еще сильнее, она добавила: – Кто-то всегда был готов встать между человечеством и хаосом. До тех пор, пока существуют люди.

Де-Врини громко хихикнул. Трувиль бросил на него ужасный взгляд и сказал леди Элис: – И вы ищете бога, которому молятся эти мятежники?

– Да. Того, кого они называют Ахту.

***

С десятка освещенных огнем полян вокруг них донеслось тук – тук – ТУК топоров и клиньев, а затем раскатистый туземный смех.

– Остерман и де-Врини уже должны были занять свои позиции, – сказал полковник, постукивая кончиками пальцев по перилам мостика и оглядывая лесистую береговую линию. – Мне тоже пора пристать к берегу.

– Мы должны пристать, – сказала леди Элис. Она прищурилась, пытаясь разглядеть деревню, на которую готовились напасть бельгийские войска.– А где же хижины?– наконец спросила она.

– О, они отстоят от берега на несколько сотен метров, – небрежно объяснил Трувиль.– Деревья скрывают их, но рыбные плотины, – он указал на ряды вертикальных палок, по которым струилась пена, – достаточно хороший проводник. Мы стояли на якоре здесь, в потоке, чтобы жители деревни могли наблюдать за нами, пока их окружают силы на лодках по реке.

В лесу глухо, но безошибочно прогремел выстрел. Последовал залп, сопровождаемый слабыми криками.

– Идем туда, – приказал полковник, дергая себя за левую половину усов в единственном проявлении нервозности.

«Эрцгерцогиня» заскрипела, когда ее нос уткнулся в деревья, но сейчас не было времени для деликатности. Лесная стража пронеслась мимо «Готчисса» и спустилась по трапу в джунгли. Стрелок сидел на корточках за металлическим щитом, который защищал его только спереди. Стволы деревьев и их тени теперь окружали его с трех сторон.

– Полагаю, на берегу будет достаточно безопасно, – сказал Трувиль, поправляя портупею, словно готовясь к параду, а не к битве.– Вы можете сопровождать меня, если пожелаете, и если будете находиться рядом.

– Хорошо, – сказала леди Элис, будто она не пришла бы сюда без его разрешения. В руке она сжимала не пистолет, а старую книгу в черном переплете. – Но если мы окажемся там, где вы думаете, я понадоблюсь вам, прежде чем вы здесь закончите. Особенно, если это продлится до заката солнца. Она спустилась по трапу вслед за Трувилем. Последним с мостика спустился Сперроу, чумазый, маленький и смертоносный, как акула.

Тропинка, петлявшая между стволами, представляла собой узкую линию, втоптанную в суглинок ороговевшими ногами. Она отличалась от звериной тропы только тем, что плечи расчищали листву на большую высоту. Баенга шагали по ней с некоторым неудобством – это было племя Нижнего Конго, никогда не чувствовавшее себя как дома в джунглях выше по реке. Шаг Трувиля был нарочито небрежен, в то время как леди Элис ступала грациозно и производила точное впечатление незаинтересованности в своем физическом окружении. Глаза Сперроу, как всегда, бегали по сторонам. Руки он держал высоко над поясом, поверх ремней с револьверами.

На поляне царил полный упадок. Десятки хижин в центре были защищены чем-то вроде частокола, но первый, же натиск окруживших их Баенга пробил в нем огромные бреши. Три тела, все женщины, лежали на просяных полях за частоколом. Внутри частокола было еще несколько тел, и одно из них – солдат-туземец с длинным копьем с железным наконечником в грудной клетке. Около сотни деревенских жителей, дрожащих, но живых, были согнаны вместе во дворе перед хижиной вождя к тому времени, когда прибыл отряд с парохода. Несколько хижин уже горели, поднимая вверх дрожащие столбы черного дыма.

Трувиль уставился на толпу окруженных людей, застывших от страха в ужасной, вонючей апатии овец в забойном желобе.– Да… – пробормотал он одобрительно. Его глаза уже заметили тот факт, что идолы, которые обычно стояли справа или слева от входа в дом состоятельной семьи, в этой деревне отсутствовали. – А теперь, – спросил он, – кто расскажет мне о новом боге, которому вы поклоняетесь?

Как чернота на фоне тьмы, так и новый страх рябью пробежал по уже перепуганным лицам. Рядом с бельгийцем стоял старик, лицо которого покрывал узор ритуальных шрамов. Он определенно был священником, хотя и без обычных для священника украшений из перьев и раковин каури. Задыхаясь, он сказал: – Лорд, л-л-лорд, у нас нет новых богов.

– Ты лжешь!– воскликнул Трувиль. Кончик его пальца в перчатке торчал вперед, как клык. – Вы поклоняетесь Ахту, вы ниже обезьян, а он – бедный слабый бог, которого наша медицина сломает, как палку!

Толпа застонала и попятилась от полковника. Старый священник не издал ни звука, только сильно задрожал. Трувиль посмотрел на небо.– Лейтенант Остерман, – обратился он к своему дородному подчиненному, – у нас есть час или около того до заката. Надеюсь, к тому времени вы сможете заставить эту падаль, – он указал на священника, – заговорить. Кажется, он что-то знает. Что же касается всех остальных… де-Врини, позаботьтесь о том, чтобы надеть на них кандалы. Что с ними делать, мы решим позже.

Ухмыляющийся Флеминг хлопнул Балоко по спине. Они, вдвоем схватили священника за руки, и потащили его в тень баобаба. Остерман принялся подробно перечислять необходимые ему вещи с парохода, а Балоко, увлеченный, как ребенок, помогающий отцу чинить машину, без умолку переводил список на язык туземцев.

Вечерний бриз принес намек на облегчение от жары и запахов, а также маслянистый запах страха и других, которые было легче распознать. Остерман поставил опрокинутое ведро над тарелкой с горящей серой, чтобы затушить ее, когда она больше не понадобится. Предупрежденный Трувилем, он также накрыл помело из веток, которым размазывал клейкое пламя по гениталиям священника. Затем, закончив свою работу, он и Балоко отошли в сторону, чтобы охладить сосуд с малафой. – Благодарю вас, лейтенант, – вот и вся похвала, которую Трувиль произнес за их усердие.

Предмет их служения – с закрытыми глазами, и запястьями и лодыжками, привязанными к земле, – заговорил. – Они приходят, мы их пускаем, – сказал он так тихо и быстро, что Трувилю пришлось напрячься, чтобы пробормотать грубый перевод для дамы Элис. – Они живут в лесу, они не трогают нашу рыбу. Лес здесь злой, думаем мы. Мы чувствуем там бога, но мы не понимаем, не знаем его. Хорошо, что кто-то хочет, хочет жить в лесу.

Туземец сделал паузу, повернув голову к выхаркнутой мокроте, которая уже скопилась в рвоте рядом с ним. Леди Элис сидела на корточках и бессознательно перелистывала страницы своей книги. Она отказалась использовать перевернутое ведро вместо табурета. Сперроу почти не обращал внимания на пленника. Его глаза продолжали обшаривать поляну, многолюдную и хриплую теперь от туземцев Баенга и их закованных в кандалы пленников; людей и деревья за ними. Лицо Сперроу сияло с отчаянием человека, уверенного в засаде, но не способного ее предотвратить. Тени уже начали превращать пыль в цвет наконечников его пуль.

Священник продолжал. Ритмы его собственного языка были богаты и тверды, напоминая даме Элис, что за прерывистым французским языком Трувиля скрывались слова человека, наделенного достоинством и властью – до того, как они сломили его. – Все они – частично обрезанные люди. Сначала пришел мальчик, у которого нет ушей. Его голова смотрит на меня, как дыня, которую уронили. Он слышит, как бог Ахту говорит то, что бог велит ему делать.

– Один человек, у него нет, э-э, мужественности. – Бог приказывает, мальчик говорит ему… он… он оживляет землю, где спит Ахту.

– Один человек, у него только половина лица, без глаз… он видит, он видит Ахту, он говорит, что становится, приближается. Он…

Голос священника превратился в пронзительную тираду, которая заглушила перевод. Трувиль бесстрастно дал ему пощечину, чтобы он замолчал, а затем с помощью тряпки из волокон древесной коры, которую он держал в руке в перчатке, вытер кровь и слюну со рта священника. – В лесу только трое мятежников?– спросил он. Если он и понял, что священник утверждал, что третий человек был белым, то совершенно не обратил на это внимания.

– Нет, нет… много людей, десятки десятков, а может, и больше. Раньше мы не видели, не видели обрезанных людей, только сейчас, сейчас, э-э, опять же, в лесу. Теперь бог готов и, э-э, его посланники…

Как только край солнца скрылся за горизонтом, вся поляна потемнела до цвета жженой умбры там, где она вообще имела цвет. Земля содрогнулась. Привязанный к ней туземец начал кричать.

– Землетрясение? – удивленно и озабоченно выпалил Трувиль. Деревья тропического леса не имеют глубоких стержневых корней, чтобы держать их в вертикальном положении, поэтому сильный ветер или сотрясение земли раскидают гигантов, как солому на молотилке.

Лицо леди Элис выражало беспокойство, близкое к панике, но она полностью игнорировала баобаб, шатающийся над ними. Ее книга была открыта, и она громко произносила из нее слоги. Она остановилась, повернулась так, чтобы страницы были повернуты в сторону заходящего солнца, но голос ее снова дрогнул, и земля содрогнулась. Она втягивалась под жрецом, чей страх настолько захватил его, что, перехватил дыхание, и, закричав, он не смог сделать еще одного вдоха.

– Свет! – воскликнула леди Алиса.– Ради всего святого, свет! Если Трувиль и услышал требование против литании страха, исходящей от чернокожих, охранников и заключенных, то он ничего не понял. Сперроу с лицом, похожим на костяную маску, сунул руку в карман рубашки и достал оттуда спичку, которую зажег большим пальцем державшей ее руки. Голубое пламя пульсировало над страницей, ровное, будто движение земли позволяло секретарю удерживать его. Его свет окрасил тугой пучок волос леди Элис, когда она снова начала выкрикивать слова, не имеющие никакого значения для ее человеческой аудитории.

Земля собралась в щупальце, которое вырвалось из-под пленника и швырнуло его в небо в своих объятиях. Одна рука и запястье, все еще привязанные к глубоко забитому колу, остались позади.

В двухстах футах над головами остальных щупальце остановилось и взорвалось, словно в него ударила молния. Леди Элис упала навзничь, когда земля вздыбилась, но хотя книга выпала из ее рук, она смогла выкрикнуть последние слова того, что было необходимо. Взрыв, ударивший в лимб земли, разбил вдребезги и баобаб. Сперроу, единственный человек, способный устоять на брыкающейся земле, был сбит с ног ударной волной. Он ударился и перекатился, все еще сжимая два револьвера, которые направил на остаточное изображение светящегося щупальца.

Потом они решили, что запах горелого мяса, должно быть, исходил от священника, потому что больше никто не пострадал и не пропал без вести. От щупальца не осталось ничего, кроме следа на суглинке, рассыпавшегося как веревка из зеленого стекла, образовавшегося из-за жара фальшивой молнии.

Полковник Трувиль поднялся, закашлявшись от резкого запаха озона и вытесненной им серы. – Де-Врини! – крикнул он. – Найдите нам одну из этих дьявольских свиней, которая сможет привести нас к поселению мятежников!

– И кого же вы найдете себе в проводники, увидев это? – спросила ирландка, опускаясь на колени и отряхивая грязь с упавшего тома, будто от ее заботы зависело больше, чем сама жизнь.

– Увидев? – повторил Трувиль. – И что же они увидели? Ярость в его голосе ненадолго утихомирила ночных птиц. – Они не поведут нас, потому что один из них был раздавлен, разорван на части, сожжен? И разве я сам не делал этого уже сто раз? Если нам понадобится накормить двадцать из них их же собственной печенью, фу! Двадцать первый поведет нас – или тот, кто последует за ним. Это восстание должно прекратиться!

– Так и должно быть, – прошептала леди Алиса, поднимаясь, как чемпион, выигравший схватку, но знающий, что настоящее испытание уже близко. Она больше не казалась хрупкой. – Так и должно быть, если через месяц на этой земле появятся люди.

Земля слегка содрогнулась.

Ничто не двигалось в лесу, кроме теней, отбрасываемых танцующими вокруг костра людьми. Пламя размазывало их, прыгая по листьям и стволам деревьев, искаженных и деформированных мерцанием.

Тени были не более уродливы, чем сами танцоры, когда их можно было увидеть на свету.

С высокого дрожащего помоста трое мужчин наблюдали за танцем. Танцоры были обнажены, так что их разнообразные увечья были совершенно очевидны. Де-Врини вздрогнул при виде существа, чье бледное тело мерцало красным и оранжевым в свете костра; но он был безликим существом, неузнаваемым. Кроме того, он был гораздо тоньше, чем тот пухлый торговец, которого когда-то знал бельгиец.

Поляна представляла собой углубление в джунглях длиной в четверть мили. Хижины, простые лачуги из увядших листьев, а не ульи обычной деревни, теснились на одном ее краю. Если все прошло хорошо, то туземные воины Трувиля уже развернулись за хижиной, а группа Остермана замкнула третий сегмент кольца. Все должны быть готовы к атаке по сигналу. Там даже не было ограды, чтобы задержать копейщиков.

Да и вообще не было никаких посевов. Грунт на поляне был гладким, и твердым, вытоптанным в эту консистенцию тысячами ритуальных узоров, подобных тому, что сейчас соткали вокруг костра. Внутри, снаружи и вокруг были мужчины и женщины с короткими конечностями, которые ковыляли, если у них была только одна нога. Или, которые шатались, сгорбившись и извиваясь от ударов, оставлявших голые кости сверкающими среди узлов рубцовой ткани. Или, которые следовали за движениями танцующих впереди них, если их собственные глазницы были пустыми отверстиями.

Музыки не было, но голоса тех, у кого были языки, барабанили в непрерывном пении: – Ахту! Ахту!

– Подонки земли, – прошептал де-Врини.– Низкие лбы, толстые челюсти, кожа цвета обезьяньей под волосами. Ваш мистер Дарвин был прав насчет происхождения человека от обезьян, леди Элис, если эти животные действительно родственны человеку.

– Только он не мой, этот мистер Дарвин, – ответила ирландка.

Стюард Кроумен, теперь уже не во фраке, а в набедренной повязке, стоял позади трех белых с шипящим фонарем в форме бычьего глаза. Но леди Элис побоялась поднять шторку фонаря и вместо этого нервно провела пальцами по полям раскрытой книги. Трое других чернокожих, вооруженных только ножами, стояли рядом с де-Врини в качестве курьеров на случай, если свисток окажется недостаточным. Остальная часть отряда капитана была невидима, растянувшись по обе стороны от него вдоль кромки деревьев.

– Мне это не нравится, – сказал Сперроу, передвигая револьверы на миллиметр в кобуре, чтобы убедиться, что они свободно сидят в кожаном чехле. – Здесь слишком много негров. Некоторые из них, те, которые возвращаются поздно с охоты или что-то в этом роде, вероятно, могут стать частью толпы там, внизу. Любой негр может подбежать в темноте, и я собираюсь задержать их.

– Вы никого не застрелите без моего приказа, – отрезал де-Врини.– Полковник может посылать приказы, а Остерману может понадобиться помощь – это дело будет достаточно опасным и без того, чтобы какой-то дурак убил наших собственных гонцов. Вы меня слышите?

– Я слышу, как вы говорите. Блуждающий отблеск огня отразился от пульсирующей вены на виске Сперроу.

Вместо возражения бельгиец снова повернулся к поляне. – Я не вижу того бога, которого вы ищите, – сказал он через мгновение.

Губы леди Алисы дрогнули. – Вы хотите сказать, что не видите никакого идола? Ахту – это не идол.

– Ну и что же он тогда за проклятый бог? – раздраженно спросил де-Врини.

Ирландка серьезно задумалась над этим вопросом, а затем сказала: – Может быть, они вовсе не боги, он и другие… об этом и других вещах писал Альхазред. Назовем их новообразованиями, извергнутыми на Землю много веков назад. Не жизнь, конечно, и даже не вещи – но способные формировать, искажать вещи в подобие жизни и расти, расти и расти.

– Но во что вырасти, мадам? – настаивал де-Врини.

– Во что именно? – резко повторила дама Элис. Ее глаза вспыхнули внезапным высокомерием ее предков – разбойников, уверенных в себе, как ни в чем другом на свете. – В эту землю, в эту самую планету, если ее не остановить. И сегодня вечером мы узнаем, можно ли их еще раз сдержать.

– Значит, вы всерьез верите,– начал де-Врини, посасывая свои пышные усы, чтобы найти менее оскорбительную фразу. – Вы верите, что Баконго поклоняются существу, которое начнет править миром, если вы не остановите его?

Леди Элис посмотрела на него. – «Не править» миром, – поправила она. – Скорее, стать миром. Это существо, это семя, пробудившееся в джунглях от действий людей более порочных и глупых, чем я могу легко поверить. Это существо, ничем не сдерживаемое, будет проникать в наш мир, как плесень в буханку хлеба, пока сама планета не превратится в шар вязкой слизи, несущийся вокруг Солнца и протягивающий щупальца к Марсу. Да, я верю в это, капитан. Разве вы не видели, что происходило прошлой ночью в деревне?

Бельгиец только нахмурился в недоумении.

Серебряная нота пропела с другого конца широкой поляны. Де-Врини хмыкнул, затем поднес к губам свою длинную боцманскую трубу и протрубил в ответ, как раз, когда к нему присоединился сигнал Остермана.

Танец прервался, когда некогда твердая земля начала прогибаться под тяжестью людей.

Лесные стражники выскочили из-за деревьев с криками, прерываемыми грохотом винтовок «Альбини». – Свет!– приказала леди Элис потрескивающим альтом, и фонарь ярким веером обрушился на книгу, которую она держала. Подмостки двинулись, казалось, погружаясь прямо в землю, ставшую текучей, как вода. В последний момент три фигуры на них взялись за руки и закричали в триумфе: – Ахту! А потом они исчезли.

Волнами, столь же сложными, как швы черепа, движение начало распространяться через почву поляны. Визжащий Баенга, подняв копье, чтобы вонзить его в ближайшего танцора, пробежал по одной из дрожащих линий. Она поднялась над его телом, как разбивающийся прибой, и он снова закричал, но уже другим тоном. На мгновение его копье с черным наконечником закачалось на поверхности. Затем он тоже был поглощен слабым хлопком, который оставил после себя только пятно крови.

Леди Элис начала говорить нараспев, превращая язык, предназначенный для тягучего ирландского языка, в язык, который вовсе не был языком. Дрожь в земле подступила к ней, и к тем, кто был рядом. Она обладала отвратительной уверенностью следа торпеды. Руки Сперроу напряглись. Де-Врини стоял ошеломленный, труба все еще была у его губ, а пистолет вытащен, но уже забыт.

Три курьера посмотрели на приближающееся движение, переглянулись… и исчезли среди деревьев. С побелевшими глазами Кроумен уронил свой фонарь и последовал за ними. Даже быстрее, чем Сперроу, леди Элис опустилась на колени и поправила ногой фонарь. Она действовала, не пропуская ни единого слога из формулы, запечатленной в ее памяти долгим повторением.

В трех метрах от нее полотно белого огня разорвало крест, который смерть несла сквозь землю. Извилистый след устремился к центру поляны, как муравей, унесенный дисульфидом углерода.

Де-Врини в изумлении повернулся к женщине, которая сидела на корточках так, что свет фонаря падал на исписанные черными буквами страницы ее книги. – Вы это сделали! – воскликнул он. – Вы остановили эту штуку!