Текст книги "Коукс и Бакстер. Компиляция] (СИ)"

Автор книги: Дэниел Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 68 страниц)

Глава 37

Понедельник, 14 июля 2014 года

12 часов 12 минут дня

Бакстер понимала, что вот-вот потеряет сознание. Ее кожа была липкой и холодной, к горлу с каждой секундой все больше подступала тошнота. Она подползла к свидетельской трибуне и привалилась к ней спиной, по-прежнему держа Волка на мушке, не зная, можно ли полагаться на то, что она всегда о нем знала. Билл отошел от Масса и посмотрел на лежавшего у его ног изувеченного человека, будто удивляясь напору своей жестокости.

Бакстер видела, что Масс хоть и лежал без чувств, но все же дышал. С того места, где она сидела, было хорошо видно, как подымается и опускается его грудь. С каждым глотком воздуха, который он с таким трудом вдыхал разбитым носом и губами, было слышно, как клокочет кровь. И хотя убийца страдал вполне заслуженно, Эмили, помимо своей воли, немного сочувствовала этому списанному за ненадобностью телу, лежавшему лицом вверх на полу зала судебных заседаний.

Эта схватка закончилась задолго до того, как с ним разделался Волк.

Где-то недалеко послышались крики, вырвав Волка из состояния оцепенения. Он бросился к Бакстер.

– Не прикасайся ко мне! – закричала она, явно его испугавшись.

Детектив увидел, что ее палец вот-вот нажмет спусковой крючок, и, морщась от боли, поднял руки.

– Я могу тебе помочь, – сказал он, удивленный ее реакцией.

– Не подходи!

Волк вдруг увидел, что его рукава пропитаны темной, багровой кровью.

– Ты меня боишься? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Да.

– Это… это не моя кровь, – заверил он ее.

– И ты думаешь, что от этого я буду думать о тебе лучше? – недоверчиво спросила Бакстер. Слова давались ей с трудом. Она кивнула на умиравшего в углу человека и прошептала:

– Посмотри, что ты наделал! Чудовище.

Волк протер забрызганные кровью Масса глаза.

– Да, но только когда меня вынуждают им быть, – грустно произнес он.

Коукс прилагал все усилия, чтобы не опускать руки, глаза его блестели от слез.

– Я бы не смог причинить тебе вреда.

В ответ на эти слова Бакстер лишь горько усмехнулась.

– Смог бы. Ты уже это сделал.

Эмили почувствовала, что ее решимость тает, Волк выглядел уязвленным.

В здании что-то гулко грохнуло – группа быстрого реагирования продолжала зачистку.

– Сюда! – закричала Эмили, отчаянно желая, чтобы все закончилось как можно быстрее.

Ее веки дрожали, не давая сфокусировать взор.

– Волк, мне нужна правда. Это твоя работа? Ты натравил Масса на этих людей?

Волк замялся.

– Да.

После этого признания у Бакстер будто вышибло дух.

– В тот день, когда умерла Аннабель Адамс, – продолжал он. – После восстановления в рядах полиции, я стал просматривать дела… Я не думал, что это правда! Не верил! До тех пор, пока две недели назад не увидел этот список.

Он посмотрел Бакстер в глаза.

– Я совершил страшную, ужасную ошибку, но приложил столько стараний, чтобы ее исправить. Я не хотел всего этого.

Бакстер немного сползла на пол и стала жадно хватать ртом воздух.

– Ты мог бы прийти ко мне и рассказать…

Она говорила все медленнее, пистолет в руке становился все тяжелее. Когда Эмили попыталась сжать его сильнее, он качнулся в сторону.

– Как? Явиться к тебе и признаться, что все это натворил я? Как ты себе это представляешь? – Волк выглядел точь-в-точь таким же убитым и подавленным, как на печально известной фотографии рядом с Элизабет Тейт. – Рассказать, что я поступил так со всеми этими людьми, в том числе и с нашими друзьями?

Лужа крови, в которой сидела Бакстер, будто доставляла ему физическую боль.

– Признаться, что я поступил так с тобой?

Глаза Бакстер увлажнились, и по щеке неохотно покатилась слеза. У Эмили не было сил скрывать ее от Волка, поэтому она безропотно позволила упасть ей на окровавленный пол.

– Меня бы отстранили от дела, – сказал Волк, – может быть даже начали служебную проверку. Я подумал, что буду полезнее в отделе, потому как был уверен, что смогу его найти. – Он махнул рукой в сторону Масса. – К тому времени я уже проделал всю подготовительную работу.

– Я хотела бы тебе верить, но…

Организм Бакстер, наконец, сдался. Пистолет выскользнул из ее руки, упал на колени, и она повалилась на бок.

Из Грейт-Холла вновь донеслись крики и отдающийся эхом грохот приближающегося, но пока еще невидимого врага. Волк вожделенно посмотрел на дверь за свидетельской трибуной. Он отдавал себе отчет, что ему грозит арест, а путь к свободе никто не охранял…

Он мягко опустил голову Бакстер на пол, сложил пропитанный кровью плащ Масса и подсунул его женщине под ноги, чтобы приподнять их и снизить нагрузку на утомленное сердце. Волк сильнее стянул ее импровизированный жгут и вскрикнул от боли, когда в раненом плече что-то сдвинулось. Эмили вдруг вновь пришла в себя и ей показалось, что ее нога, в которой в такт слабеющему сердцу медленно пульсировала боль, вот-вот взорвется. Волк стоял перед ней на коленях, зажимая рукой рану.

– Нет, – пробормотала Бакстер, попыталась оттолкнуть его и сесть.

– Лежи тихо, – ответил он и осторожно помог ей лечь обратно на пол, – ты отрубилась.

Чтобы эти слова дошли до ее сознания, понадобилось несколько секунд. Она быстро оглядела зал, попыталась понять, где находится, и заметила, что пистолет по-прежнему лежит у ее головы. Затем, к изумлению Волка, протянула ему ладошку. Волк взял ее и как можно нежнее сжал своими грубыми пальцами.

Что-то щелкнуло, запястье обжег холодный металл.

– Ты арестован, – прошептала Бакстер.

Он инстинктивно дернулся и обнаружил, что прикован наручником к вялой, безжизненной руке Бакстер. Потом ласково улыбнулся, ничуть не удивившись, что Эмили не позволила банальному покушению на убийство испортить ей день. Он сел на пол рядом с ней и зажал кровоточащую рану.

– То письмо… – начала Бакстер.

Несмотря на все, что случилось, она считала своим долгом все ему объяснить.

– Сейчас это уже не имеет значения.

– Мы с Андреа так волновались за тебя. Пытались помочь.

Масс в противоположном конце зала утробно застонал и вдруг перестал дышать. Бакстер бросила на него встревоженный взгляд, но на лице Волка читалась надежда.

Еще через пару секунд убийца громко хрюкнул и задышал вновь.

– Скотина, – прошептал Волк.

Бакстер осуждающе посмотрела на него.

– О чем ты думала, когда решила прийти сюда в одиночку? – спросил Волк.

В его голосе слышались злость, беспокойство и крохотная доля восхищения.

– Хотела спасти тебя, – прошептала Бакстер, – найти до того, как ты умрешь.

– Ну и как для тебя это все обернулось?

– Не самым лучшим образом, – улыбнулась Эмили.

– Чисто! – донеслось из Грейт-Холла эхо хриплого голоса.

Она услышала грохот ботинок полицейских и перехватила взгляд Волка, нетерпеливо устремленный на вереницу открытых дверей.

– Мы здесь! – позвал он.

В этот момент Бакстер вдруг осознала, что он не предпринял ни единой попытки оправдать свои действия, не попытался убедить ее отпустить его и не попросил придумать какую-нибудь историю, чтобы потом его признали невиновным. Впервые в жизни этот человек, вместо того чтобы искать лазейку, взял на себя ответственность.

– Сюда! – опять крикнул он.

Эмили опять взяла его за руку, но в этот раз уже без подвоха.

– Ты не бросил меня, – с улыбкой сказала она.

– Ценой неимоверных усилий, – самодовольно усмехнулся он.

– Но ведь не бросил. Я знала – ты не оставишь меня в беде.

По запястью скользнул металл, и Волк в изумлении посмотрел на свою руку, больше не скованную наручниками.

– Иди, – прошептала Бакстер.

Он не двинулся с места, продолжая с силой прижимать к ее ноге свою ладонь.

Грохот бегущих ботинок приближался со скоростью несущегося на всех парах поезда.

– Иди! – приказала она, приподнялась и привалилась к свидетельской трибуне. – Волк, пожалуйста!

– Я тебя не брошу.

– Ты и так оставался со мной больше, чем нужно, – в отчаянии попыталась убедить его Эмили, вновь чувствуя, что слабеет, – помощь уже близко.

Волк открыл рот, чтобы ей возразить.

Шум нарастал, искаженные хрипы раций и бряцание оружия с каждым мгновением слышались все отчетливее.

– Нет времени! Беги! – взмолилась Бакстер, тратя последние остатки жизненных сил, чтобы его оттолкнуть.

Волк совершенно растерялся, но все же поднял с пола плащ и направился к небольшой двери за свидетельской трибуной. На пороге замешкался, повернулся и посмотрел на Эмили. В его темно-голубых глазах не осталось ни тени того монстра, который перед этим рвал Масса на части.

И вышел.

Бакстер посмотрела на убийцу, не уверенная, что он выживет, и вдруг вспомнила, что надо спрятать пистолет. Опустила правую руку, но пальцы нащупали лишь пол. С огромным усилием Эмили повернула голову и увидела, что оружия нет.

– Вот гад! – улыбнулась она про себя.

Когда в зал ворвался отряд полицейских в черном, детектив подняла высоко в руке свое удостоверение личности.

Волк шагал по знакомым коридорам, подальше от звуков продолжающейся зачистки. Чтобы скрыть окровавленную рубашку, он застегнул плащ Масса на все пуговицы, а перед тем как воспользоваться первым попавшимся аварийным выходом, надел очки. Вокруг него завывали сирены, но он знал, что в царившем у здания хаосе никто из собравшихся на улице их не услышит.

В тугих струях хлеставшего дождя выстроившиеся в ряд, ярко окрашенные автомобили экстренных служб блестели еще больше, сверкая на фоне унылого неба и нависших над городом свинцовых облаков. Через дорогу топтались журналисты и праздные зеваки. Толпа разрасталась все больше и каждый пытался протолкаться вперед, чтобы увидеть то, на что глазели остальные.

Мимо промчались двое врачей «скорой помощи». Волк спокойно преодолел запретную зону между судом и полицейским кордоном и издали махнул своим удостоверением молодому постовому, который был поглощен сдерживанием орды газетчиков и не обратил на него никакого внимания. Детектив поднырнул под полицейское ограждение, посмотрел на статую Правосудия, которая взирала с крыши и будто раскачивалась, подбираясь все ближе к ее краю, и стал продираться сквозь плотный строй ротозеев, прячущихся под пологом черных зонтов.

Когда дождь полил как из ведра, он накинул на голову капюшон длинного черного плаща и заработал локтями, чтобы побыстрее выбраться из толпы, толкаясь и наступая на ноги тем, кто по неведению преграждал ему путь, не обращая внимания на бросаемые в ответ злобные взгляды. Никто из них не знал, что на расстоянии вытянутой руки от них идет монстр.

Волк в овечьей шкуре.

Палач

Daniel Cole: “Hangman”, 2018

Перевод: В. М. Липка

А что, если есть Бог?

Что, если есть рай?

Что, если есть ад?

И что, если… так, в виде предположения…

мы все уже в этом аду?

Пролог

Среда, 6 января 2016 года,

9 часов 52 минуты утра

– Бога нет, факт.

Старший инспектор Эмили Бакстер посмотрела на свое отражение в зеркальном окне допросной комнаты, ожидая от внимающей ей аудитории хоть какой-то реакции на эту неприглядную истину.

Тишина.

Выглядела она ужасно: вместо тридцати пяти на все пятьдесят. Ее верхняя губа была зашита плотными темными нитками, которые туго натягивались каждый раз, когда она начинала говорить, – напоминая о вещах, о которых она предпочла бы навсегда забыть. Ободранная кожа у нее на лбу отказывалась заживать, переломанные пальцы стягивал бинт, влажная одежда скрывала еще дюжину повреждений на теле.

Напустив на себя скучающий вид, старший инспектор повернулась к двум мужчинам, сидевшим за столом напротив. Все молчали. Она зевнула и стала теребить свои длинные каштановые волосы, поглаживая неповрежденными пальцами пряди, спутавшиеся в тугой комок, когда она израсходовала трехдневный запас сухого шампуня. Ей было глубоко наплевать, что последние произнесенные ею слова явно оскорбили специального агента Синклера, импозантного лысого американца, который царапал что-то на листе бумаги с какой-то замысловатой шапкой.

На фоне элегантно одетого иностранца Эткинс, занимающийся в столичной полиции вопросами координации, производил весьма посредственное впечатление. Последние пятьдесят минут Бакстер усиленно пыталась представить, какого цвета была его грязно-бежевая рубашка на заре своей жизни. На его шее свободно болтался галстук, словно накинутая человеколюбивым палачом петля, свисающий конец которого не мог скрыть свежее пятно от кетчупа.

Наконец, Эткинс посчитал затянувшуюся паузу сигналом продолжить разговор.

– Видимо, вы имели много интересных бесед со специальным агентом Рушем, – заявил он.

На его бритой голове выступил обильный пот, выступивший по вине мощной лампочки и обогревателя в углу, гнавшего горячий воздух и превратившего четыре снежных следа на линолеуме в грязные лужи.

– В смысле? – спросила Бакстер.

– В смысле, если верить его досье…

– К черту досье! – перебил его Синклер. – Я работал с Рушем и знаю наверняка, что он всегда был благочестивым христианином.

Американец бегло просмотрел содержимое аккуратно пронумерованной папочки, лежащей слева о него, и извлек документ, изукрашенный почерком Бакстер.

– Как и вы, судя по анкете, заполненной вами перед вступлением в нынешнюю должность.

Он спокойно выдержал взгляд Бакстер, смакуя тот факт, что эта взрывная женщина опровергла сама себя, – будто теперь, когда ему удалось доказать, что она придерживается одной с ним веры и просто пытается его спровоцировать, равновесие в мире было восстановлено. Бакстер, однако, оставалась бесстрастной, как всегда.

– Я вынуждена констатировать, что люди, в большинстве своем, идиоты, – начала она, – очень многие из них руководствуются неверным представлением, что глупая доверчивость и строгие моральные устои каким-то образом связаны друг с другом. Мне просто хотелось повышения зарплаты.

Синклер возмущенно покачал головой, будто не веря своим ушам.

– Стало быть, вы солгали? Вам не кажется, что это не очень-то вяжется со строгими моральными устоями?

– Зато очень даже вяжется с глупой доверчивостью, – пожала плечами Бакстер.

С лица Синклера исчезла улыбка.

– А почему вы так хотите обратить меня в свою веру? – спросила она, не устояв перед соблазном уязвить собеседника.

Он вскочил, перегнулся через стол и завопил:

– Вы забываетесь, старший инспектор! Погиб человек!

Бакстер и глазом не моргнула.

– Не он один… – тихо ответила она и тут же решила подпустить яду. – Но вы по какой-то непонятной причине тратите время, причем не только свое, но и мое, проявляя странное участие к тому единственному, кто заслужил смерти!

– Мы просто хотим кое-что узнать, – вмешался Эткинс, пытаясь разрядить обстановку, – рядом с телом была обнаружена улика… скажем так, религиозного свойства.

– Ее мог оставить кто угодно, – возразила Эмили.

Собеседники обменялись взглядами, по которым она определила, что ей рассказали далеко не все.

– Вы располагаете какими-либо сведениями о нынешнем местонахождении специального агента Руша?

– Насколько мне известно, агент Руш мертв! – гневно бросила она.

– Вы действительно на этом настаиваете?

– Насколько мне известно, агент Руш мертв! – повторила Бакстер.

– Значит, вы видели его те…

Доктор Престон-Холл, штатный психотерапевт столичной полиции, четвертый участник этой беседы, откашлялась. Синклер осекся, уловив невысказанное предупреждение, откинулся на стуле, закатил глаза и отвернулся к зеркальному окну. Эткинс нацарапал что-то в своем засаленном блокноте и придвинул его к врачу.

Доктор была ухоженной женщиной немного за шестьдесят. Ее дорогие духи в сложившейся ситуации играли роль освежителя воздуха, правда, неспособного затмить всепоглощающий запах отсыревшей обуви. Весь ее вид демонстрировал непринужденную властность, она с самого начала недвусмысленно дала понять, что прекратит беседу в любой момент, если посчитает, что характер задаваемых вопросов нарушит процесс восстановления душевного равновесия ее пациентки. Она медленно взяла покрытый кофейными пятнами блокнот и прочла адресованное ей сообщение с видом школьной учительницы, перехватившей тайную записку.

Весь этот час доктор хранила молчание и теперь тоже не посчитала нужным его нарушать, поэтому в ответ на письменный вопрос Эткинса лишь отрицательно покачала головой.

– Что там? – спросила Бакстер.

Доктор ничего не ответила.

– Что там? – повторила свой вопрос детектив и повернулась к Синклеру. – Спрашивайте.

Того явно раздирали противоречия.

– Спрашивайте, – опять сказала Бакстер.

– Эмили! – вскинулась психиатр. – Больше ни слова, мистер Синклер!

– Да скажите уже, чего там, – с вызовом воскликнула Бакстер, и ее голос заполнил собой все небольшое помещение. – Вы хотите узнать про метро?

– Разговор окончен, – заявила доктор Престон-Холл и встала.

– Спрашивайте! – крикнула поверх ее головы детектив.

Чувствуя, что от него ускользает последний шанс получить ответы на свои вопросы, Синклер рискнул, решив, что о последствиях можно будет подумать и потом:

– Если верить вашим показаниям, среди погибших был и специальный агент Руш.

Доктор Престон-Холл в отчаянии воздела руки.

– Не вижу в ваших словах вопроса, – сказала Бакстер.

– Вы видели его тело?

Впервые за все время Синклер заметил, что Бакстер осеклась, но отнюдь не обрадовался ее затруднению и лишь испытал чувство вины. После его вопроса глаза женщины остекленели, она мысленно вернулась на ту злополучную станцию метро, на мгновение попав в плен воспоминаний. Ее голос надломился, когда она шепотом ответила:

– Если бы не видела, не говорила бы.

Вновь повисла напряженная пауза, и каждый задумался о том, сколько мучений содержит в себе эта простая фраза.

– Каким он вам показался? – выпалил Эткинс вопрос, так и не додумав его до конца, когда тишина стала невыносимой.

– Кто?

– Руш.

– В каком смысле? – спросила Бакстер.

– Эмоциональное состояние.

– Когда?

– Во время вашей последней встречи.

Она на несколько мгновений задумалась, потом искренне улыбнулась:

– Он почувствовал облегчение.

– Облегчение?

Бакстер кивнула.

– Вы, видимо, его любили, – продолжал Эткинс.

– Не особо. Он был умным и компетентным коллегой… но при этом обладал рядом явных недостатков, – добавила она.

Ее огромные карие глаза, подчеркнутые темным макияжем, смотрели на Синклера в ожидании реакции. Она закусила губу и вновь посмотрела в зеркало, будто проклиная кого-то, кто стоял за ним, за это мучительное испытание.

Эткинс взял на себя труд закончить разговор. У него под мышками проступили два темных пятна, но он даже не заметил, что обе женщины тихонько отодвинули стулья сантиметров на пять от стола.

– Вы вызывали к нему домой обыск, – сказал он.

– Вызывала.

– Но тогда получается, что он не внушал вам доверия.

– Не внушал.

– А сейчас не испытываете к нему никакой дружеской привязанности?

– Абсолютно никакой.

– Что он сказал вам напоследок?

– Мы закончили? – спросила Бакстер, явно испытывая нетерпение.

– Почти. Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

Он сел и занес ручку над блокнотом.

– Я хочу это прекратить, – сказала Бакстер доктору Престон-Холл.

– Разумеется, – сурово ответила та.

– Есть ли какая-то причина, по которой вы не можете ответить на такой простой вопрос? – слова Синклера распороли комнату.

– Ну хорошо! – в бешенстве воскликнула Бакстер. – Я вам скажу.

Она обдумала свой ответ, перегнулась через стол и посмотрела американцу прямо в глаза:

– Никакого… Бога… нет… – с ухмылкой бросила она.

Эткинс отшвырнул ручку, Синклер вскочил, оттолкнул стул, с грохотом поехавший по полу, и выбежал из комнаты.

– Отлично, – устало вздохнул Эткинс, – спасибо за сотрудничество, старший инспектор. Теперь мы действительно закончили.

Пятью неделями ранее…

Глава 1

Вторник, 8 декабря 2015 года,

6 часов 56 минут утра

Замерзшая река скрипела и трещала, будто ворочаясь во сне в сияющих огнях мегаполиса. Разномастные суда, скованные во льду и всеми забытые, постепенно заносило снегом, а остров и материк на какое-то время вновь стали одним целым.

Когда из-за рваной линии горизонта выползло солнце и мост окутался оранжевым светом, на лед под ним легла окоченевшая тень: под внушительных размеров аркой путаницей покрытых снегом проводов показалась железная паутина, поймавшая ночью в свои сети жертву.

Бесформенной, искореженной массой, затмив собой лучи дневного светила, висело истерзанное тело Вильяма Коукса, чем-то напоминая муху, поотрывавшую себе лапки и крылышки в отчаянной попытке освободиться.

Глава 2

Вторник, 8 декабря 2015 года,

6 часов 39 минут вечера

К окнам Нью-Скотленд-Ярда жалась ночь, огни города расплывались в потеках осевшего на стеклах конденсата.

Если не считать двух коротких отлучек в туалет и похода в кладовку с канцелярскими принадлежностями, Бакстер с самого утра не покидала свой кабинет в отделе по раскрытию убийств и других тяжких преступлений, больше похожий на чулан. Она без конца поглядывала на кипу бумаг, шатко балансировавших на краю стола над корзиной для мусора, старательно подавляя природный инстинкт, побуждавший с силой ткнуть ее в нужном направлении.

В тридцать четыре года она стала одной из самых молодых женщин, когда-либо получавших звание старшего инспектора столичной полиции, хотя этот ее взлет по карьерной лестнице не был ни ожидаемым, ни особо желанным. И вакантное место, и последующее назначение Эмили на эту должность, в других обстоятельствах для нее недосягаемую, стали результатом единственно дела о Тряпичной кукле и задержания ею минувшим летом печально известного серийного убийцы.

Предыдущий старший инспектор, Терренс Симмонс, был вынужден уйти на пенсию по причине слабого здоровья, которое, как все подозревали, ухудшилось еще больше после угрозы коммандера уволить его, если он не согласится написать рапорт об отставке, – показной жест, адресованный разгневанной публике, привычная жертва, призванная ублажить разгневанных богов.

Бакстер разделяла чувства большинства коллег: ей было противно, что из предшественника сделали козла отпущения, но в душе она испытывала облегчение от того, что эта роль досталась не ей. Она даже не думала писать рапорт о переводе на новую должность до тех пор, пока коммандер сама не сообщила ей, что место достанется ей, если на то будет ее желание.

Она оглядела свою крохотную клетушку, с грязным ковром на полу и ржавым сейфом (кто знает, какие важные бумаги похоронены на дне этого ящика, который ей никогда не удавалось открыть?), и вдруг подумала, что зря тогда согласилась.

Из офиса донеслось приветственное восклицание, но Бакстер его даже не услышала, потому что уже вернулась к рассмотрению жалобы на детектива Сондерса. Автор петиции обвинял детектива в том, что тот, описывая его сына, использовал бранное слово. Бакстер слово показалось излишне мягким. Она начала выстукивать на клавиатуре официальный ответ, дойдя до середины, утратила к нему всякий интерес, скомкала жалобу и швырнула ее в сторону корзины для мусора.

В дверь робко постучали, и в кабинет скользнула невзрачная женщина-полицейский. Она собрала и выбросила бумаги, попавшие мимо корзины, потом, будто заправский игрок в дженгу, положила на вершину кипы, вот-вот готовой сверзиться вниз, несколько новых документов.

– Прошу прощения за беспокойство, – сказала она, – однако детектив Шоу вот-вот начнет свою речь. Мне кажется, вам надо при этом присутствовать.

Бакстер громко выругалась и уперлась лбом в стол.

– О господи! – простонала она, слишком поздно вспомнив, что забыла купить подарок.

Тщедушная девушка застыла в неловкой позе, ожидая дальнейших распоряжений, но через несколько мгновений тихо вышла из комнаты, не уверенная до конца, что Эмили не уснула.

С трудом придав телу вертикальное положение, Бакстер вышла в офис, где вокруг стола детектива-сержанта Финли Шоу собралась небольшая толпа. На стене красовался приклеенный скотчем плакат, который сам Финли двадцать лет назад купил по случаю проводов на пенсию давно забытого коллеги:

ЖАЛЬ, ЧТО ТЫ УХОДИШЬ!

Рядом с ним на столе выстроилась вереница несвежих пончиков из супермаркета. На коробках виднелись скидочные наклейки, знаменовавшие собой пройденный ими за три дня путь от неаппетитных до совершенно несъедобных.

Скрипучим голосом детектив-шотландец озвучил свою последнюю перед пенсией угрозу съездить Сондерсу по физиономии. И хотя сегодня присутствующие встретили ее вежливым смехом, в прошлый раз она закончилась сломанным носом, двумя слушаниями дисциплинарной комиссии, а для Бакстер – еще и многочасовым заполнением всевозможных бумажек.

Подобные мероприятия она ненавидела: проводы после десятилетий опасной службы в полиции, оставившей множество воспоминаний, о которых любой предпочел бы забыть, всегда казались ей верхом бестактности и фальши, неизменно принося одни лишь разочарования. Она держалась сзади, вместе со всеми улыбкой поддерживая друга, и с теплотой смотрела на него. Детектив Шоу был ее последним надежным союзником и единственным человеком, которому она была здесь рада. Теперь он уходил, а она даже не купила ему открытку.

В ее кабинете зазвонил телефон.

Она его проигнорировала, глядя, как Финли усиленно, но не очень удачно делает вид, что коллеги, купив в складчину бутылку виски, не прогадали и выбрали именно тот сорт, который ему нравится.

Детектив Шоу предпочитал «Джеймсон» – как и Волк.

Ее мысли блуждали. Она вспомнила, как покупала Финли выпивку в последний раз, когда они встречались в неофициальной обстановке. С тех пор прошел почти год. В тот день он признался, что не жалеет об отсутствии у него особых амбиций. Потом предупредил, что должность старшего инспектора не для нее, что ей будет скучно, что на этом пути ее ждет множество разочарований. Эмили не послушалась, потому что Финли не мог понять одного: она не ждала повышения и согласилась на него только потому, что оно отвлекало внимание, предлагало перемены, давало надежду на спасение.

Телефон в ее кабинете зазвонил вновь, и она бросила взгляд на свой стол. Финли в этот момент читал одну и ту же фразу – «Жаль, что ты уходишь», – начертанную разными руками на открытке пейнтбольной команды «Миньонс», фанатом которой его по ошибке считали.

Эмили посмотрела на часы. В кои-то веки сегодня ей действительно надо было закончить с делами пораньше.

Тихо посмеиваясь, Финли отложил в сторону открытку и начал свою прочувствованную прощальную речь. Поскольку он терпеть не мог выступать на публике, ему хотелось закончить ее как можно быстрее.

– Нет, серьезно, позвольте мне вас искренне поблагодарить. Я таскался сюда, еще когда Нью-Скотленд-Ярд был реально новым…

Детектив Шоу сделал паузу, в надежде, что хоть кто-то из присутствующих засмеется. Его выступление и так грозило стать провальным, а теперь он еще и запорол свою лучшую шутку. Так и не дождавшись реакции, старый полицейский все же продолжил, зная, что дальше будет только хуже:

– Это здание и те, кто в нем трудится, были для меня не только работой и коллегами – вы стали моей второй семьей.

Женщина в переднем ряду замахала руками, чтобы высушить набежавшие на глаза слезы. Финли попытался ей улыбнуться, как бы давая понять, что он помнит ее и разделяет ее чувства. Потом оглядел присутствующих, выискивая глазами единственного человека, которому в действительности и предназначалась его прощальная речь.

– Я с удовольствием наблюдал, как многие из вас на моих глазах росли, из самонадеянных новобранцев превращаясь в сильных, независимых, прекрасных, храбрых женщин-полицейских… и мужчин… – добавил он, опасаясь, что мог только что выдать себя, – …для меня было истинным счастьем работать бок о бок с вами, каждым из вас я искренне горжусь. Спасибо вам.

Он откашлялся, улыбнулся аплодирующим коллегам и наконец увидел Бакстер.

Она стояла у стола за закрытой стеклянной дверью своего кабинета и отчаянно жестикулировала, разговаривая с кем-то по телефону. Он снова улыбнулся, на этот раз грустно, коллеги вернулись к своим делам, оставив его одного собирать вещи. Сегодня ему предстояло в последний раз уйти с работы и больше никогда сюда не возвращаться.

Когда Финли стал укладывать фотографии, годами стоявшие на рабочем столе, от нахлынувших воспоминаний движения его замедлились. Его мыслями всецело завладел потускневший, выцветший снимок, сделанный когда-то во время рождественского корпоратива. Лысеющую голову Финли венчала корона из папье-маше, к вящему удовольствию его друга Бенджамина Чемберса, обнимающего Бакстер, которая на этой фотографии – единственный раз за всю жизнь – была запечатлена с улыбкой на лице. А с краю, самым плачевным образом проспорив, что ему удастся поднять Финли над землей, стоял Вильям… Волк.

Шоу аккуратно спрятал снимок в карман пиджака и упаковал оставшиеся вещи.

Направляясь к выходу из офиса, старый детектив застыл в нерешительности. Ему казалось, что он не вправе распоряжаться забытым письмом, обнаруженным им на дне ящичка стола. Сначала он подумывал его там и оставить, затем порвать, но, в конечном итоге, бросил в коробку со своими пожитками и направился к лифтам, полагая, что у него просто появилась еще одна тайна, которую нужно будет сохранить.

В 7 часов 49 минут Бакстер все еще сидела за столом. Она послала уже сотню эсэмэсок, извиняясь за опоздание и обещая уйти с работы, как только освободится. По вине коммандера Эмили не только полностью пропустила речь, произнесенную Финли в честь своего увольнения, но теперь еще не могла пойти на вечеринку – впервые за много месяцев ее позвали куда-то, где она могла пообщаться с друзьями в неформальной обстановке. Начальница попросила дождаться ее приезда.

Большой любви между двумя женщинами не наблюдалось. Ванита, исполнявшая в столичной полиции обязанности представителя по связям с общественностью, открыто выступала против назначения Бакстер на новую должность. Во время работы над делом Тряпичной куклы Ванита нажаловалась комиссару, что детектив самоуверенна, упряма, по поводу и без повода идет на конфликт, совершенно не уважает старших по должности и даже считает ее саму виновной в смерти одной из жертв.

Бакстер видела в Ваните прогибающуюся перед журналистами змею, которая не задумываясь принесла Симмонса в жертву при первых признаках приближающейся опасности.

В довершение всех бед Бакстер открыла пришедшую по электронной почте автоматическую рассылку отдела учета, в который раз сообщавшую, что Волк должен вернуть несколько важных дел. Она просмотрела внушительный список и сразу многие из них узнала…

Беннетт Сара: женщина, утопившая в плавательном бассейне рядом с домом собственного мужа. Бакстер благоразумно никому не сказала, что это дело спрятано за радиатором в переговорке.

Лео Дюбуа: ножевое ранение при свидетелях, впоследствии вылившееся в громкое дело о контрабанде наркотиков и незаконной торговле оружием и людьми, потребовавшее вмешательства целого ряда правоохранительных ведомств.