Текст книги "Ниоткуда с любовью"
Автор книги: Даша Полукарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Девушка искоса взглянула на начальника – не похоже было, что он шутит. Хотя… сегодня он совсем другой, не такой, как вчера. Вчера он был тщательно выглажен, закостюмлен и причесан как-то так, что его кудри не бросались в глаза. Вчера он разговаривал так, что Маша сразу оценила всю свою никчемность и беспомощность.
Сегодня она увидела его совсем в ином свете. Он высокий, да, худощавый, плечи обтягивает серый свитер крупной вязки («рыбацкий», прозвала его потом про себя Маша, его любимый), высветленные джинсы, аккуратно подстриженные волосы все равно непонятно как умудряются кудрявиться. А еще тонкие черты лица, прямой нос, выступающие скулы, ядовитая улыбка и зеленые кошачьи глаза, которые неожиданно и как-то нереально темнели от расстройства и гнева. Это потом она уже узнает про него слишком много, чтобы смотреть на него отстраненно, про его нелюбовь к официальным костюмам, которые он вынужден был надевать на переговоры с заказчиками, про ненависть к стаканчикам кофе из автомата, из-за которой по всему офису были разбросаны его многочисленные кружки с недопитым кофе. Она узнает и про гордость, зашкаливающую за все возможные грани, и про молчание относительно своей жизни, своей внутренней жизни в том числе. Но об этом… потом. Нескоро, не сейчас.
Сейчас она шла рядом с ним по коридору и не могла поверить, что ее детская мечта сбылась. Работать у Красовского.
Коридор, ведущий от холла, был широким и не таким длинным, как ей показалось вчера. Штук пять кабинетов выходило в этот коридор, включая и кабинет начальника. В каждом кабинете – по несколько сотрудников. В конце коридора – конференц-зал для переговоров и планерок. Красовский завел Машу в свой кабинет. Там уже сидел темноволосый молодой человек, немногим старше Маши; во взгляде его девушка прочла решимость и легкое превосходство над ней. Он не собирался терять это место работы, и его можно было вполне понять. Быть архитектором под началом Красовского – мечта не одной недоучившейся архитекторши Маши Сурминой.
– Садись, – предложил начальник, указывая ей на кресло рядом с молодым человеком. – Итак, дамы и господа, – Маша улыбнулась, вспомнив приветствие охранника Гриши. – Мария – Игорь, будьте знакомы, хорошо себя ведите и будьте доброжелательны друг к другу. Но, впрочем, недолго, долго и не получится.
Маша и Игорь переглянулись. Быть откровенно враждебными… несмотря на весь настрой и желание работать на Красовского, не так-то это просто – начать ненавидеть человека ни за что.
– Очень… приятно, – выдавила Маша первой.
– И мне. – Ухватился за соломинку Игорь. И улыбнулся сдавленно.
– Ну что ж, – Красовский легко усмехнулся, наблюдая за ними, и перевел взгляд на окно, за которым вставало солнце и освещало весь город своими холодными лучами. – Итак. Одно основное правило – помогать, но не путаться под ногами. Поверьте мне, это сложно. Это основная ошибка всех помощников. Все они думают, что смысл слова «помогать» синонимичен слову «надоедать». Я вас взял на испытательный срок. С этого момента мне плевать, где и как вы учились. Я хочу видеть это в вашей работе. Она не заключается в жалобах друг на друга и на других сотрудников, или в постоянном заваривании мне кофе. Желательно также, чтобы, если я вдруг заметил ошибку в ваших расчетах, я не слышал жалких оправданий, что вас не так учили, что на этой паре в универе вы болели, спали, гуляли и так далее. Мне это безразлично. Допустили ошибку – исправили, погнали дальше. Сейчас у нас неплохой период. У нас много заказов на проекты, со всеми мы работаем по мере поступления и по мере возможности. Кроме вас под моим руководством работают еще семь архитекторов, а так же секретарь, бухгалтер и уборщица Зинаида Кирилловна. Так что… чувствуйте себя как дома и помните о своих обязанностях.
Вот и все. На собрании Машу прикрепили к одну сотруднику Красовского, а Игоря – к другому. Каждый из них должен был заниматься своим проектом, и каждые два дня предоставлять результаты на суд Красовскому. И сколько продлится такая обстановка – никто не знал, и Маша почему-то не сомневалась, что обстановка будет напряженной. Об этом говорило все, даже их непринужденная с Игорем болтовня по дороге к кафе, в которое он пригласил ее на обед. Они разговаривали вообще о чем угодно, кроме тем, близких к офису Красовского. Они смеялись, вспоминая общих знакомых по университету, а глаза их пристально изучали собеседника, и самое страшное состояло в том, что Маша абсолютно не желала зла этому мальчику, как и он (ей так казалось) не желал зла ей. В обычной жизни им нечего было делить, а пределах университета они наверняка были бы лучшими друзьями.
Пожалуй, им стоило бы возненавидеть Красовского – если бы они были больше, чем просто никто друг другу, и возненавидеть друг друга, следуя предсказаниям своего начальника, но… вместо этого Маша начала просыпаться несколько раз за ночь от странных, ничем необъяснимых снов, которые она совершенно забывала на утро. Но этого было вполне достаточно, чтобы приходить на работу с больной головой, не выспавшейся и недовольной. Единственное, что спасало – сама работа. Она действительно спасала. Только с ней Маша могла разговаривать в эти тяжкие для нее утренние минуты. Она начинала утро с набросков, которые методично складывала в свой стол, потом переходила к обязательным расчетам и погружалась в мир, где ее не могли потревожить. Отрывалась только на обед и то, когда ее наставник Михаил несколько раз настойчиво звал ее.
– Мне кажется, я заболеваю, – мрачно проговорила она в телефон, возвращаясь с обеда. Этаж был еще пуст – Маша вернулась раньше, поэтому и разговаривать можно было в полный голос (неизвестно почему, но она стеснялась посвящать своих коллег по работе в подробности ее личной, нерабочей жизни). Она прошагала мимо Григория, который зачем-то околачивался на втором этаже и с насмешливой почтительностью склонил голову, когда Маша встретилась с ним взглядом. – Я почти не сплю по ночам, да еще и работа… Боюсь, что…
«Боюсь, что не справлюсь с ней», – хотела сказать она, но осеклась, когда заметила на себе испытующий взгляд Олега Красовского, стоящего в дверях приемной, ведущей в его кабинет. Он, видимо, только что пришел с обеда – пальто он уже аккуратно повесил на вешалку, а шарф снять не успел – так и замер с ним, прислушиваясь к Машиному разговору. Она даже покраснела, осознав, что больше прислушиваться ему, собственно говоря, было не к чему: коридор был пуст, а Сурмина, почувствовав свободу, говорила в полный голос.
– Здравствуйте, – прошептала Маша и, поймав затяжную паузу, осознала, что смущаться, по сути, было тоже не из-за чего: ничего предосудительного она не делала, нецензурными словечками не щеголяла и никаких священных таинственных подробностей не раскрыла. Так почему же Красовский смотрит на нее таким взглядом, как будто видит впервые?
– Да уже здоровались вроде, – усмехнулся он, приходя в движение и вешая пальто в шкаф.
Маша отвлеклась, поняв, что не договорила:
– Все, Жень, я пошла. Вечером позвоню, хорошо? Я люблю тебя.
Она хлопнула крышкой телефона, с размаху закинула его в сумку, едва не промахнувшись, и двинула дальше к кабинету, в который их посадили с Игорем в первый рабочий день. Но спиной она продолжала чувствовать на себе взгляд Красовского, и этот взгляд и нервировал ее, и держал в странно подвешенном состоянии.
Она еще не знала, что такое состояние, ставшее для нее в новинку, очень скоро перестанет ее тяготить и станет нормой ее самочувствия – ведь ко всему, как водится, можно привыкнуть – даже к постоянной собственной неуравновешенности. Она не знала этого так же, как и того, что Олег Красовский в тот день, впервые со дня собеседования услышав обрывок ее разговора, неожиданно заслушался ее голосом, и действительно словно посмотрел на нее другим взглядом. Посмотрел на нее так, как будто она впервые после собеседования пришла к нему в офис. Тогда на собеседовании ей удалось его зацепить – уж очень бойко она отвечала. Потом первое впечатление позабылось, особенно, когда выяснилось, что она больший трудоголик, чем все его сотрудники вместе взятые, и что она приходит на работу действительно работать; вместо этого первого впечатления осталось только что-то недосказанное, что задним чувством продолжало его слегка беспокоить. Когда она говорила, на ней хотелось задержать взгляд, чтобы вспомнить, будто вспомнить что-то, что он хотел сказать, спросить, узнать, уточнить у нее, но забыл, и продолжал забывать постоянно.
Он не знал, кто идет по коридору и делится своими переживаниями, но голос показался ему знакомым. И, конечно, она сразу смутилась, стоило ей увидеть его. В его присутствии она будто вжимала голову в плечи, чем-то напоминая ему страуса, но в отличие от пугливых зверей, она не то, что боялась его, а будто намеренно не хотела хотя бы на миг допускать своего начальника за пределы рабочих рамок. Эти пределы он и сам всегда с удовольствием выстраивал и не понял, почему в этот раз они его задели. К тому же, как ему удалось выяснить из долетавших до него разговоров, другие его сотрудники тоже ничего особенного о жизни Марии Сурминой не знали. Она не курила или, по крайней мере, не делала этого в офисе, она не любила праздно разваливаться на диванах в холле, постоянно устраивая себе перерывы, близко она так и не сошлась ни с кем из архитекторов и дизайнеров. Пожалуй, лишь охранник Гриша составлял ее компанию. Он да, как ни странно, второй стажер Игорь (быть может, из-за минимальной разницы в возрасте). При этом сам Игорь активно, видимо, во имя будущей работы на Красовского, общался со всеми сотрудниками, и со всеми успел найти общий язык. Маша же на язык была едковата и офисные барышни начали за глаза называть ее Студеной королевой. Отнюдь не в положительном смысле. Как он понял потом из обрывков разговоров, «Студеной» она была, потому что являлась студенткой.
В общем, студентка была не так проста, как это показалось ему на первый взгляд. Наивная девочка с идеалистичными взглядами понимала намного больше, чем он думал и намного больше, чем второй соискатель на место его помощника, который был при этом выпускником того самого очного отделения факультета архитектуры и дизайна, о пользе которого так распинался Олег на собеседовании.
– А вы девушка с секретом, не правда ли? – протянул Красовский после одного из собраний, где «конкуренты»-помощники докладывали ему о своих успехах.
– Не понимаю, о чем вы, – елейно протянула Маша, всем своим видом давая понять, что прекрасно знает, о чем идет речь.
– Ну-ну. Вечернее отделение, говорите? – искоса посмотрел на нее Красовский.
– Это вы говорите, я лишь сказала, что вечернее еще ничего не значит.
– Ну что ж, выходит, вы были правы, – пожал он плечами. И стремительно удалился по коридору, пока она не успела осмыслить его слова.
Маша Сурмина начала вызывать любопытство у своего начальника. Как-то (прошло, быть может, уже пару недель с начала ее стажировки) он явился в конференц-зал раньше обычного. Задумчиво потирая переносицу, он распахнул дверь, не надеясь там увидеть кого-то, но увидел Машу, которая, сидя на подоконнике, что-то быстро вырисовывала на листе бумаги.
Дверь захлопнулась за Красовским сама собой.
– Пунктуальность – это еще одна ваша положительная черта, Маша? – поинтересовался он.
Она подняла голову, застигнутая врасплох, но тут же вернулась к своему рисунку.
– Это мое проклятие, – мрачно заметила она. – А еще мне везет на людей, которые не знают, что это такое.
– Даже Михаила нет, – посетовал Красовский об отсутствии своего зама. – А иначе вы могли бы все показать, и я бы вас отпустил….
– Но Михаила нет, – с непонятным Красовскому смешком, подтвердила Маша. Михаила вообще в принципе часто не было на рабочем месте, но Красовский вряд ли жаждал это узнать от стажерки Маши Сурминой. Почему-то она не допускала мысли, что ее начальник и без того вполне в курсе, кто и как хорошо работает в его фирме.
– А что вы рисуете? – Маша подняла голову и обнаружила, что Красовский стоит слишком близко. Неожиданно близко. Когда ему было это надо, он передвигался бесшумно и быстро, как большое красивое животное на охоте.
Такие были у нее ассоциации, и девушка моргнула, прогоняя вставшее перед глазами видение.
Олег наклонился, и Сурмина убрала руку, прикрывающую рисунок. Город на листе бумаги был в точности отражением вида из окна, но только… в нереальной, слегка фантасмагорической форме. Умелая Машина рука вывела дома как испуганных больших детей, растерянных от собственного пребывания в этом большом мире. Огромные обиженные окна-глаза, с включенными-выключенными светильниками-зрачками внутри каждой из комнат, суетящиеся люди-муравьи, которые будто наоборот довлеют над этими зданиями…. А на заднем фоне колышется неспокойное ледяное море – беззащитность человеческих строений перед неприкосновенной природой.
Красовский согнал усмешку с лица.
– Неплохо, – присвистнул он. – Но люди на твоем… портрете города все равно кажутся сильнее.
– Это потому что они думают, что они сильнее, – с акцентом на нужное слово согласилась Маша. – Они просто слишком самонадеянны.
Олег внимательно посмотрел на нее.
– Кто ты, Маша Сурмина? Я начинаю тебя бояться.
Маша в ответ легко рассмеялась, сбрасывая рисунок с руки. Подхваченный ветром из приоткрытой форточки, он плавно опустился на подоконник. Маша и Красовский одновременно посмотрели на него.
– Странно, сверху, первое, что бросается в глаза на этом рисунке – это обиженные окна домов. Сначала они, а потом уже все картина в целом.
– Дома первые понимают, что природа сильнее. И сколько бы человек с ней не тягался… – пожала плечами Маша.
Красовский все еще слушал звук ее голоса – в своей глубине и выразительности он казался ему страшно очаровательным, и сам факт того, что он подмечал такие детали в почти незнакомой девушке, неожиданно взволновал его. Одним словом, если бы Олег Александрович Красовский мог, он бы непременно покраснел от собственных мыслей.
Сурмина между тем смотрела на него спокойно и даже выжидающе, в ее черных бархатных глазах плескались искорки веселья, не замечаемые им прежде, и он подумал о том, как опрометчиво сравнил ее со страусом, прячущим голову в песок.
– О чем вы думаете? – неожиданно спросила она, будто смогла заглянуть в самую его суть, и это не могло ее не развеселить.
Красовский улыбнулся.
– О том, что твой рисунок навел меня на воспоминания о домах Сизы.
Ему удалось ее удивить, как будто она подозревала, что он ее обманывает. Но удивило ее совсем не это, и Красовский обругал себя за повадки школьника, которые не просыпались в нем уже очень давно.
– Странно, что именно Сиза…. Да у него каждое строение словно насмехается над природой, людьми и вообще, всем человечеством в целом. – Медленно проговорила она.
– Вот потому я и подумал о нем. Как будто это твоя пародия….
– Да нет, – голос Маши зазвучал тише, она отвернулась к окну, и Олег взглянул на девушку со стороны – настолько неожиданно грустным стал ее голос. – Это так, всего лишь мои мысли…. У меня много подобного добра.
Начальник хотел сказать что-то еще, но дверь распахнулась, и ввалился совершенно счастливый Игорь с охапкой чертежей. За ним следовала его наставница Лена, которая приподняла шикарно выведенные брови, заметив Машу на подоконнике и Красовского рядом с ней, и Михаил, оправляющий безупречные манжеты.
Собственные подчиненные показались Олегу вдруг великолепно сконструированными хлыщами в дорогих костюмах, и он поразился тому, с какой точностью эти мысли совпали с его ассоциациями.
…Сны между тем не желали прекращаться, Маша по-прежнему просыпалась в холодном поту, но теперь уже больше от того, что видения явственно приобрели лицо Красовского. Его зеленые кошачьи глаза, и улыбка, и типичный жест, с которым он потирал переносицу или брался за небритый подбородок, и тонкие длинные пальцы, крутящие сигарету. Его громкий заразительный смех, постоянные подтрунивания над собственными подчиненными, бесконечно курящими с дизайнерами на кремовых диванах, и то, как он постоянно переходит с «вы» на «ты» в разговоре, абсолютно, казалось бы, не придавая значения форме обращения…. Это странное ощущение постоянного присутствия начальника в ее голове пугало хотя бы и потому, что к чувству безмолвного уважения примешивалось теперь явное чувство влечения к нему.
Но что больше всего не понимала она – так это то, что он постоянно привлекал их с Игорем к делам, хотя в самый первый день он предупредил, что главное условие для стажеров – «не мешаться под ногами». Он поручил им с Игорем заняться новым заказом и велел каждому создать по образцу проекта, из которых он потом выберет на рассмотрение лучший. Он стал проводить со стажерами больше времени, чем их наставники, он выслушивал их и давал советы; и кроме ощущения себя как на бесконечном экзамене, у Маши еще было чувство, что за ней Олег наблюдает тщательнее, чем за Игорем, будто постоянно размышляет, что же с ней сделать по итогам этого испытательного срока, какой вердикт вынести всей ее работе.
И постепенно она приучила себя к мысли, что в случае отрицательного вердикта, не будет расстраиваться. В любом случае – в любом, каким бы ни оказался результат этого напряженного месяца – она получит безграничный опыт. Она уже получила его. Красовский определенно стоил своей репутации, начиная с потрясающей работоспособности и безграничного чувства уверенности в своих силах до заразительного азарта, который он вселял в окружающих. С ним хотелось работать и ни секунды не хотелось сидеть на месте.
* * *
– Скажите, Маша, а вы так работаете всегда или только в рамках испытательного срока? – насмешливый вопрос Красовского обжег ее шею – ее босс как всегда подкрался неслышно и встал за спиной. Была у него такая особенность – в самые неожиданные моменты оказываться будто бы слишком близко, даже не делая для этого слишком много шагов к собеседнику. Или это просто от постоянного трепета и волнения от его присутствия Маше порой казалось, что он уже прокрадывается в ее мысли….
Девушка быстро обернулась – начальник, подглядывающий в ее чертежи, сделал большие глаза, как бы говоря, что он тут не при чем.
– И как я, интересно, должна ответить, чтобы не соврать, а вы бы мне при этом поверили? – усмехнулась она.
– Хм… я всегда за правду.
Маша отложила карандаш, повернулась окончательно.
– Вам стоит взять меня на работу, чтобы проверить это…. – быстро улыбнулась она. – Ну а если серьезно… я не хочу, чтобы вы ловили меня на слове, поэтому скажу, что все будет зависеть от ситуаций.
Красовский «отлип» от стола, собираясь выйти.
– Надеюсь, это было честно.
– А это была очередная проверка? – остановила она его.
– Вот вы мне и скажите. Для вас это важно? – он насмешливо пожал плечами.
– Ох, – Маша едва не присвистнула. – Да бросьте, это важно и для вас. – «И не надо прикидываться, что нет», – едва не добавила она, но по сложившемуся молчанию оба поняли, что чуть ли не было сказано сейчас.
Маша уже отвернулась, чтобы закончить наваленную на нее работу, а Красовский еще какое-то время качался с носков на пятки, о чем-то размышляя, а потом вдруг неожиданно – и для самого себя тоже – ляпнул:
– А знаете, Маша, я зашел, чтобы… я хотел предложить, давайте я вас подвезу. Все-таки я уже ухожу, а значит, и вам не обязательно сидеть здесь.
Карандаш слетел со стола от Машиного неосторожного движения и покатился по полу. Маша кинулась его поднимать. А когда выпрямилась, обнаружила, что не знает, что ответить.
– Так что?
– Я… я, да, спасибо, было бы неплохо.
– Тогда давайте, собирайтесь быстренько и пойдемте. – Наблюдая за ее замешательством и, кажется, даже наслаждаясь им, Красовский добавил: – И что вы застыли на месте?! Я буду ждать вас на улице.
Маша лихорадочно собрала бумаги в одну стопку, спрятала в ящик, рассовала все канцтовары по ячейкам, закинула сумку на плечо и почти скатилась с лестницы вниз, не дожидаясь лифта.
Гриша удивленно посмотрел ей вслед, но Сурмина этого не заметила. Она надавила на дверь и та подставила ее удивленному, все еще затянутому паутиной работы лицу весну, во всей ее наступающей красе.
Долгая зима была закончена, и Маша впервые не заметила этого. Она тосковала, обычно жутко тосковала и считала дни, пока закончится это время застоя, с которым ассоциировалась для нее зима. Но все прошло само собой, как подходит к своему логическому концу все в этом мире.
– И даже моя стажировка здесь однажды закончится. И что? Что я буду делать потом? – прошептала Маша. А со стажировкой закончатся и эти сны. К счастью.
– Мария Сурмина! – окликнул ее знакомый голос от машины с заведенным двигателем.
И сердце пропустило свой удар, когда до девушки дошло, что ей снова придется остаться со своим боссом наедине.
…Руки дрожали, и Маша крепко сжала их.
– И как называется эта машина? – спросила она, только чтобы нарушить напряженную тишину во вкуснопахнущем салоне этого гладкого, уверенного в себе автомобиля.
– БМВ, – слишком любезно, как показалось ей, откликнулся Олег, и Маша закрыла глаза, продолжая слушать звук его голоса. Да… это была явная ошибка – соглашаться на эту поездку. Чем дольше она работает у Красовского, тем тяжелее ей находиться рядом с ним, особенно тяжело в этом замкнутом пространстве. Она не знала, почему он так действует на нее, почему вызывает столько эмоций, с которыми ни голова, ни сердце больше не могут справиться.
Печальнее всего, ужаснее всего, что все это: эти переживания, бессонные ночи или ночи, наполненные кошмарами, это напряжение в дорогой машине или в пустом конференц-зале его офиса, – закончится ничем, как будто и не бывало. Останется только неправильное, покореженное отношение ко всем возможным последующим мужчинам…
Однако, вопреки собственным ожиданиям, Маша не выглядела со стороны глупо, испуганно, неуравновешенно или как там еще можно выглядеть в подобной ситуации. Олег Красовский смотрел на нее со стороны, замечал болезненную бледность ее лица, небольшие синяки под глазами, но считал это все невероятно милым. Он вспоминал ту картинку, на которой у каждого дома были окна-глаза, и видел ее глаза; свои глаза она нарисовала у тех домов, они смотрели на него каждый день, видели его со стороны, и это именно ее взгляд мешал ему сосредоточиться. Он тоже ощущал это напряжение, но тщательно скрывал его, как и все эмоции, которые научился прятать еще очень давно, в детстве. Эти эмоции таились за привычной усмешкой, в веселости его и увлеченности работой никогда не было места для его личных переживаний, для его усталости, которая накрывала его каждую зиму; и никто и никогда, даже люди, с которыми он работал очень давно (ну, быть может, кроме самых близких университетских друзей), не могли бы сказать, что видели Олега Красовского раздраженным и усталым, не могли бы со всей определенностью сказать, что знают настоящего Красовского.
И уж тем более, этого бы не могла сказать девушка Маша, которая проработала у него немногим больше месяца. Но черт побери, почему-то именно ей ему захотелось сказать что-то очень личное, чего не знал никто! Вместо этого, он перестроился в правый ряд, сделал потише музыку и неожиданно спросил:
– А кто такой Женька?
Маша подняла удивленные глаза.
– Женька?
– Ну ты… говорила по телефону как-то и…
– А… – Сурмина почувствовала, как щеки ее заливает краска, как и тогда, в коридоре. – Женька – это она. Это моя сестра. Я… часто разговариваю с ней. По телефону.
Что-то в ее голосе заставило Красовского оторвать взгляд от дороги и посмотреть на нее.
– Она… не родная?
– Родная, – с некоторой обидой в голосе заметила Маша. – Просто она… она лежит в больнице и, в общем, мы постоянно созваниваемся, общаемся…. К тому же, там карантин, я пока толком не могу навещать ее. Да если честно, мне и некогда.
– А с ней… что-то серьезное?
Маша искоса посмотрела на него, и впервые за всю дорогу они встретились друг с другом глазами. Она первая отвела взгляд.
– Ну как, – улыбнулась она, и в этой улыбке было что-то больное. – С сердцем проблемы… Но с ней это давно, с детства. Так что…
Так что… так что… так что…. Это ничего не меняло. Даже если проблемы были давно.
– Вот здесь направо, – неожиданно заявила Маша, мешая ему как-то высказаться еще. – И все. Мы приехали.
Олег заглушил мотор, и они еще посидели в тепле салона. Пусть февраль кончился и в права вступала весна с тающими сосульками и постепенно сползающим снегом, но вечера в городе были все еще довольно-таки промозглыми и мерзкими.
– Маш… я хотел сказать…
– Да? – она повернула голову и посмотрела на него. Больше всего его бесило то, что она старается не смотреть ему в глаза. Так было и сейчас, так будет и потом, когда она будет расстроена из-за него или зла, и когда у нее просто не останется сил видеть его, а гордость не позволит разрешить ему читать ее, как открытую потрепанную книгу.
И потом… никто из них толком так и не понял, что произошло, но только, взглянув в его глаза, Маша четко осознала: что бы там ни было, этого она не может сейчас слышать. Одно она знала определенно – это были явно не слова о работе, а для всех других тем она просто была не готова. Поэтому она отвернулась и, глядя в спасительное лобовое стекло, проговорила:
– Простите, Олег Александрович, но мне нужно идти. Можем мы…
– Можем, – согласился, отстраняясь, Олег. – До свидания.
Это «вы», которое поставило между ними границу, подействовало на него отрезвляюще и он в который раз за последнее время напомнил себе, что она его стажерка.
Если честно, Олег толком так и не знал, что хотел сказать, но облегченно вздохнул, когда ничего говорить так и не пришлось: он был уверен, что в любом случае наломал бы дров.
А пока она неслась к своему подъезду, стараясь не поскользнуться на все еще ледяных ступеньках, он думал о том, что все правильно, все так, как надо.
Потом… потом будет все. И долгие разговоры о работе, намеренно о работе, лишь бы не сказать чего-то еще, казалось бы, лишнего; и избегание друг друга; и незапланированные встречи, те самые, в которые не удается скрыть искренних эмоций; и болтовня о любимых книгах, фильмах, скрашивающие те десять лет, что стояли между ними. И все это… вплоть до того вечера, когда после всех «за» и «против», всех решительно сказанных «нет», раздумывать больше было невозможно.
* * *
Март, 7-е
Вечер-ночь
Все было странно. Очень… странно.
Другого слова Маша и не смогла бы подобрать. Странной была квартира – совсем не подходящей Олегу. Квартира из прошлой жизни, в которую не хочется возвращаться. Так бы она это определила для себя. Но… не сказала вслух.
Сначала все было в порядке. Ничто не предвещало беды. Они выиграли очень серьезный тендер и утвердили свое право на придуманный ими проект. Серьезные победы у Красовского было принято отмечать по-крупному, и эта победа не стала исключением. Поэтому работа в этот день была свернута раньше, и вся шумная толпа закатилась в любимый Красовским ресторан. Это было место возле набережной, в котором их всех давно знали и любили, в которое они, видимо, не раз приезжали отмечать удачные сделки.
Пока сдвигали несколько столов, заказывали, вскрывали шампанское, произносили тосты, галдели – Маша сидела, притиснутая с одной стороны к своему напарнику Игорю, а с другой к бухгалтерше Ирине. Напротив нее ее наставник Михаил и вторая заместительница Красовского Елена облепили своего босса с обеих сторон, наговаривая ему что-то восторженно-высокомерное. Красовский что-то отвечал в ответ, бесконечно шутил, крутил сигарету в пальцах, видимо, чтобы хоть чем-то занять руки. На Машу и прочих сотрудников он не смотрел.
С каждой минутой настроение Маши все больше портилось, при этом совершенно непонятно почему. Разговоры казались ей все менее интересными, а шутки все менее смешными, и в тот самый момент, когда она уже хотела откланяться и потихоньку уйти, у нее зазвонил телефон. Она вышла поговорить на застекленную террасу – звонила мама, которая напоминала, что с сегодняшнего дня она снова работает в ночную смену. Пока Маша спорила с ней на тему посещений своей сестры (вечный их камень преткновения, ведь ее мать считала, что Женьке вредят слишком частые приходы Маши), терраса была пуста – только парочка посетителей курила в отдалении.
Маша стояла в стороне и смотрела в стеклянное окно, за которым раскинулось темное бушующее море. Это был пейзаж, знакомый до зубного скрежета, и море с каждым годом все больше и больше становилось для нее непроходимой стеной, непреодолимым барьером. Она никому не говорила, что стала все это ненавидеть.
– Похоже, сегодня небеса решили обрушить на нас свой гнев, – раздался позади Маши знакомый задумчивый голос, пробравший до дрожи. – Интересно, за что, ведь мы не совершили ничего плохого, наоборот, хотим сделать для людей что-то хорошее.
Маша быстро повернулась.
Похоже, Красовский решил-таки выкурить свою разнесчастную сигарету.
– Это все глупости, Олег Александрович, – произнесла она. – Поверье гласит, что дело, начатое с дождем, будет успешным.
– Ты думаешь, будет дождь, Мария? – усмехнулся он. – В марте?
Она пожала плечами.
– Иногда происходит то, чего меньше всего ожидаешь. – Она собралась с силами. – Олег Александрович, я пожалуй, пойду. Спасибо вам за вечер, но мне надо домой…
Он проницательно взглянул на нее.
– Тебе ведь не надо домой, правда? – он повел головой, когда она с удивлением посмотрела на него. – Прости, я слышал часть твоего разговора.
– То есть подслушивали, – Маша внезапно развеселилась.
– Я вышел покурить, я же не знал, что ты здесь, – он понял, что оправдывается и слегка разозлился. – Как ты пойдешь одна, посмотри, что творится за окном!
– У меня разве есть выбор? – холодно протянула Маша. – К тому же, я живу недалеко. До Портового городка рукой подать!
Они помолчали, глядя в разные стороны. Затем она вздохнула.
– Ладно, пойду со всеми попрощаюсь.
Она обогнула своего начальника и двинулась к двери, но его голос остановил ее:
– Маш, не уходи. Давай, я тебя подвезу. Ну куда ты собралась, правда, по такой погоде?!
– А как же… все, как же корпоратив?..
– Уже довольно поздно и все скоро начнут расходиться по домам – не на всю ночь же мы здесь собрались!
Он злился и не понимал, почему злится, как и она этого не понимала. Ей казалось, что он злится, потому что она вынудила его ее подвозить.
Ей и в голову не могло прийти, что его раздражает собственная неловкость.
Однако Маша этого, разумеется, не знала. Прощаясь со всеми и выходя на улицу, она думала только о том, что лучше бы ее начальнику не быть таким галантным, лучше бы не подвозить ее больше, не вести с ней все эти дружеские и совсем не официальные разговоры, тогда еще есть шанс, – и притом очень неплохой – что она сможет выбраться из всего этого. Точнее, есть шанс, что она во все это не влезет еще сильнее.
