Текст книги "Ниоткуда с любовью"
Автор книги: Даша Полукарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
С Димой она поговорила. Она не могла больше вытаскивать из себя чувства, которых не было и постаралась поговорить честно, хоть и далось ей это нелегко. Дима все понял и обещал больше ее не доставать. А Полина погрузилась в пелену депрессии.
Она не знала, как все это описать, чем объяснить. Он – Родион – даже не нравился ей. Она ощущала целый спектр эмоций к мальчику, каким он был когда-то, с кем она росла, кто кидался в нее ластиком на уроках биологии, но подсказывал верные ответы, когда она стояла у доски на геометрии, кто храбро бросился на абордаж Затерянной бухты вместе с ней, кто придумывал отговорки для родителей и одноклассников, с кем она общалась на выдуманном языке, кто кидал ей яблоки из окна каждое воскресенье все лето, с кем она пережила кучу всего, и хорошего, и плохого, и с кем она пообещала больше никогда не общаться и держала свое слово почти пять лет! Тот Родион был ее мальчишеским отражением, этого она не знала. И не была уверена, что хочет знать. У того Родиона не было такого жесткого взгляда и он не умел прятать эмоции. Этот только этим и занимался. Ничего не скажешь – успешно.
Но все же она продолжала испытывать какие-то чувства. Не те, детские, а другие. Скорее чувства какой-то незаконченности, незавершенности, которые можно было преодолеть только с помощью Родиона. Она все хотела об этом поговорить, решить все с ним раз и навсегда, понять, что он сам чувствует. Но тут появился Дима, словно специально, и у Полины снова ничего не вышло.
Они сидели у окна, на том самом месте, где когда-то (не так давно) сидели в самый последний раз. Дима был весел, рассказывал студенческие байки. Полина расспрашивала его об их общих знакомых, с которыми он сам познакомил ее в тот месяц, что они встречались. Она думала о том, что правильно сделала, не став встречаться с ним. Ну что бы изменилось сейчас? Да ничего…
Внезапно Дима дотронулся до ее руки, быстро прикоснулся к пальцам.
– И все же, – проговорил он так, будто они продолжали прерванный разговор или будто он прочитал ее мысли, – из этого могло бы выйти что-то неплохое.
Она покачала головой, сразу поняв, о чем он говорит.
– Ты просто меня плохо знаешь.
Она знала точно, что он бы не выдержал долго с ее тараканами. Он лишь пожал плечами, глядя на нее так, будто хотел и дальше читать ее мысли. Но ничего не получалось.
Они продолжал сидеть еще какое-то время, болтая обо всем и ни о чем, пока не пришел его приятель, которого Дима ждал. И Полина сразу поднялась с места. Она и так уже засиделась, да, признаться честно, ей и не хотелось засиживаться. Ну что они могли еще друг другу сказать? Рассуждать о том, что не вышло?
И, взяв сумку и проследив, как Дима и его приятель поднимаются по лестнице на верхний ярус кафе, она вернулась к бару, возле которого уже скопилось довольно много народу. Она нашла себе единственный свободный стул и села, желая продолжить с того, на чем они остановились. Но Родион был занят – народу прибывало, и работы у него стало много. Наконец, Полина выкроила момент и перехватила его, когда он был недалеко от нее.
– Мы поговорим о письме, когда у тебя будет время?
Он даже не поднял на нее глаза.
– У тебя был шанс, но ты им не воспользовалась, – тут же ответил он.
– Что, прости?
– Ты ушла болтать со своим приятелем, а теперь у меня нет времени. Народу станет только больше. – Продолжая смешивать напитки, проговорил он.
– Ты серьезно? – не поверила своим ушам Полина. – А как же письмо?
Он поднял на нее глаза.
– Мне некогда.
Полина задохнулась от ярости.
– Ах, так…
Она схватила сумку и ушла из кафе, даже не попрощавшись. Она шла по улице и злилась, сама не понимая почему.
– Идиотский Господин Великий Актер! – бормотала она себе под нос, делая ударение на каждом слове. Она кипела всю дорогу до дома. Первое, что она сделала в пустой квартире, тишину и пустоту которой уже даже не замечала – достала белый лист бумаги и написала сверху:
Положительные и отрицательные моменты моей жизни:
«+»
Самостоятельность и свобода от опеки
Журфаковские друзья и крутая атмосфера
Бесплатное посещение театров
Постоянное знакомство с новыми людьми
«-»
Театр или журфак????? Сомнения в собственном выборе
Отсутствие близких людей рядом
Родион Расков
Она сидела в полутемной комнате и смотрела на получившийся список, который казался ей самой очень неполным.
– Ну что ж, Нина, ты можешь мной гордиться. Я сделала то, чего ты хотела.
А затем она, наконец, достала свой телефон и прочитала сфотографированное письмо из музея:
«Моей любимой Шкатулочнице.
Моя дорогая Клара. Я пишу тебе это письмо, возможно, уже четко понимая, что мы вряд ли увидимся вновь. Времена наступают тяжелые и, хотя пока на горизонте все спокойно, я знаю, что это обманчивая ясность и тучи могут сгуститься в одно мгновение.
Именно поэтому, не зная, что с нами будет дальше, я посылаю тебе эту музыкальную шкатулку – нашу семейную реликвию. Я знаю, ты помнишь те дни, когда мы до смерти желали посмотреть, что же внутри нее. Мы хотели ощутить шершавость янтаря под пальцами, хотели услышать ту чудесную мелодию, которая всегда звучала в нашем доме на Рождество, мы хотели просто прикоснуться к волшебству, которое, как нам казалось, творила эта шкатулка. Но родители всегда нам запрещали. И дня не проходило, чтобы нас не терзала мысль взять ее в руки. Но мы боялись. Мы не могли на это осмелиться. А когда потом выросли и все-таки получили к ней доступ, поняли, что ничего волшебного в ней не было. Ни внутри нее, ни снаружи. Мы сами творили это волшебство, в которое верили, и поэтому, прежде чем отправить шкатулку, я вложил в нее всю свою любовь к тебе. Я хочу верить, что это письмо покажет, как сильно я люблю тебя и как сильно желаю тебе счастья. Пусть эта шкатулка станет напоминанием о нашем чудесном детстве и символом счастья твоей новой семьи. Передавай ее своим детям и внукам, они должны понять, как много она значила для нас, понять, что она является частью той жизни, которая уже никогда не вернется, но к которой они могут прикоснуться.
Навеки преданный тебе
твой брат Ганс».
XIII
Город накрыл Туман. Он стелился по земле, окутывал дома, машины и людей, оставляя вполне определенными лишь горящие огоньки в окнах домов. Этот туман, как ни странно, навевал мысли о чем-то добром и уютном.
Но даже он – этот добрый и уютный туман – не помогал Полине в этот день, не делал ее дорогу менее неприятной и тревожной. Ей всегда – после тех последних событий ее 14 лет – было тяжело приходить сюда, даже просто оказываться рядом, в этом районе. Всегда это стоило ей огромных усилий, отнюдь не из-за глупых суеверных страхов большей части жителей, а из-за вполне реальных неприятных воспоминаний. Но еще никогда прежде каждый шаг в Затерянную Бухту не давался ей с таким трудом. Даже в тот раз, когда она приходила узнавать про сестру.
А когда-то это место было смыслом жизни и день, проведенный не здесь, не с этими ребятами, да еще и без Рудика, казался прожитым зря. Наверное поэтому, каждый раз, когда они здесь встречаются, у нее возникает странное чувство возвращения, в ее голове что-то путается и иногда напоминает ей сумасшествие. Ей нужна была, просто требовалась эта плотность, осязаемость, нормальность какого-то человека, который готов был подтвердить ей, что она в порядке. Но именно в такие минуты она осознавала, что рядом нет таких людей. Мог бы помочь Красовский – он всегда готов был ущипнуть ее побольнее, чтобы доказать, что она способна чувствовать. Но дозвониться до него и встретиться с ним сейчас вообще казалось ей делом нереальным. То ли он действительно очень занят – нагружен работой по самые гланды, что с ним бывало – то ли его новая девушка отнимает остатки его душевных сил и разума.
Могла бы помочь Нина – она бы обругала ее как следует, дала бы пару советов, которым Полина поступила бы вопреки, зная, что все будет в порядке… Но и Нина осталась с ней лишь в виде ровных строчек на линованной бумаге.
Да и о чем с ней, с Полиной можно сейчас разговаривать? Ведь когда-то она была вполне интересным человеком. Кажется. Она играла на фортепьяно, занималась в театральной студии, дружила, любила, ссорилась, выдумывала сотню игр, читала книги, в особенности, исторические, искала приключения на свою пятую точку, ходила в театры, дружила со своим крестным, плакала над несчастными животными, обожала сидеть на лавочке у озера, увлекалась журналистикой, практиковала английский, учила итальянский и мечтала, мечтала…
А сейчас… что сейчас? На журфаке она упорно играла роль шута – от скуки, и эта роль ей уже приелась, приелась до тошноты, до зубного скрежета. Да и сам журфак приелся, как выцветшая калоша, пущенная по весеннему ручейку – когда-то радовала глаз и развивала воображение, а сейчас от нее избавились поскорее, потому что она вышла из употребления. Эта выцветшая калоша, с ее кафедрами, тянущими Полину на себя, преподавателями, которые больше требовали, чем давали, и предметами, которые больше не заставляли мечтать о серьезной журналистике, постоянно попадалась ей на глаза, требуя от нее выбора, в важности и необходимости которого она упорно сомневалась. А личная жизнь? О чем вы, что это такое? Вся ее личная жизнь сосредоточилась в воспоминаниях, из которых больше нечего выжать – настолько они бесполезны и не приносят ничего, кроме огромных черных булыжниковых камней, падающих с неба едва ли не ей на голову. Это ожившее воспоминание болтается перед ее глазами, будто испытывая на прочность, чувствуя не иначе как скуку и раздражение от того, что от нее, Полины Орешиной, видимо так и не удастся избавиться до конца.
Когда Полина начинала думать о себе, это всегда заканчивалось плохо. Поэтому она не думала – старалась, по крайней мере, откладывая все разговоры с самой собой «на потом», «на когда-нибудь еще». Ей всегда было о чем подумать, кроме своей персоны, и она начала думать о том, ради чего и пришла в Бухту – о письме.
Переведенное с немецкого письмо, неясно почему, тронуло ее. Как будто перед ней короткими и резкими штрихами обрисовали историю чьей-то жизни, чьи-то мечты и разочарования. И ей тут же захотелось узнать больше. Выжать из этой истории все, что возможно. Узнать об этих людях, о Кларе, которая осталась в России, несмотря на то, что дома у нее была семья и тысяча воспоминаний.
На следующее утро, проведя половину ночи в бесплодных поисках по Интернету хотя бы какой-то информации об этой истории, Полина вернулась в краеведческий музей, где налетела с расспросами на экскурсоводов. Путем длительных изысканий, она объяснила им, что ей просто необходимо узнать хоть что-то, и те начали собирать по крупице все, что они знали об этом письме. Сведения были неутешительными: оно было передано в музей слишком давно – несколько десятков лет назад, информация о передаче стерлась. И не осталось ни одного человека, который работал бы в музее с тех самых пор и мог бы рассказать хоть что-то.
Выйдя из музея, Полина постояла несколько минут под низким, совсем не майским небом, и поняла, что знает лишь одного человека, который может знать хоть что-то. Яков Петрович сам себя называл старожилом города, и единственный мог быть в курсе тех событий или знать людей, которые могли быть в курсе. Поэтому Полина и отправилась в Бухту, предпочтя забыть обо всем на свете – о парах, работе и достающем ее образе Родиона Раскова.
Естественно, что Бухта, словно восставшая из тумана, тут же начала навевать воспоминания. Вместе с силуэтами домов из молочно-белой пелены прорисовывались люди, растворившиеся во времени; то тут, то там возникали те, кого она не видела много лет. Словно все было и «сейчас», и «тогда» одновременно. Вот те же парочки, околачивающиеся на скрипучих качелях, как и в ее детстве, и те же перебивающиеся в бездействии подростки, облепившие покореженный от времени корабль – место встреч и сходок. Здесь, кстати, и свидания назначались когда-то – быть может, все и сейчас по-прежнему? Вот, кстати, девица какая-то уже стоит и видимо ждет молодого человека. А молодой человек опаздывает – типичная ситуация. Между прочим, девица выглядит почему-то знакомо – как будто тоже из прошлой жизни. На вид, не старше 13 лет, а уже туда же, хотя… Сделав кое-какие сравнения и правильные из них выводы, Полина решила закрыть глаза на возраст девочки.
Откуда же она ее знает? А впрочем… уже столько знаков было, а Полина все не поняла. Перед ней стояла сестра Родиона Катька. У нее были те же глаза, что и у Родиона, и – Полина едва не отшатнулась, заглянув в них – тот же взгляд. Знакомый, немного снисходительный, и такой же надменный, когда он был чем-то расстроен.
– Катерина, – позвала Полина тихонько, решив проверить догадку. Девочка дернулась и, похоже, сразу же узнала ее. А потом в глазах появилось затравленное выражение, как будто она собиралась бежать. – Похоже, это судьба, раз даже тебя я вижу впервые спустя пять лет!
– Да уж… – сделала Катя глубокий вздох. – Привет, Полли.
Полина покачала головой, услышав знакомое раздражающее имя и, пока Катька не спряталась от нее за «кораблем» совсем – а она уже делала активные попытки, – схватила ее за руку.
– А ну стой! – и вовремя, судя по всему. – И немедленно говори, что ты здесь забыла! С ума сошла, что ли?
– Я. Сейчас. Закричу, – медленно предупредила Катя, не сводя с нее тревожных глаз.
– А смысл? – быстро спросила Полина. – Я тебя уже здесь видела, так что, если ты боишься, что Родион узнает, то считай, что он уже знает!
Не факт, правда, что Господин Великий Актер об этом узнает, но… припугнуть ее все же стоило, иначе она так никогда не расколется.
Катька прищурилась.
– Ты же никогда не была ябедой, – проговорила она. – И потом, с каких это пор вы с моим братцем снова общаетесь?
Полина лишь на секунду затормозила с ответом, а светловолосое исчадие ада уже решило, что поймало ее с поличным.
– Ага! Никому ты ничего не собиралась рассказывать! Так что отпусти мою руку и давай забудем, что видели здесь друг друга!
Полина прищурилась. Но потом крепче схватила девочку за руку и решительно шагнула в сторону остановки.
– Родион, может быть ничего и не узнает. Я вряд ли его вообще сейчас застану. Но твой отец должен быть в курсе, в каких это местах ты прогуливаешь школу! Да еще и в одиночестве.
Тянувшая ее за руку в другую сторону Катька на мгновение остановилась, услышав эти слова, но потом энергичнее потянула ее на себя. Полина поняла, что попала в цель.
– А он на работе!
– У меня есть ваш домашний номер, я сейчас проверю.
– А номер поменяли еще… еще два года назад!
– У меня не меняли, значит и у вас тоже не могли сменить!
– Ну Полиночка, ну, пожалуйста! – заныла Катька. Отлично, похоже, теперь она настроена разговаривать. На самом деле, ябедничать Полина действительно не собиралась, особенно отцу. Она хотела осторожно подвести к этому разговору Родиона, но не сейчас, конечно, притащив ее, пойманную с поличным. То, что тринадцатилетняя девочка прогуливает здесь школу – не самый далекий от нее ребенок, между прочим, – Полина лучше всего понимала, что это может значить. Ощущение свободы и желание познакомиться с новыми людьми, изведать что-то интересное и запретное – в конце концов, все эти детские школьные страшилки всегда хотелось кому-то проверить на практике. И Полина была не очень удивлена, что теперь таким первооткрывателем стала сестра Родиона.
– Условие, – заметила она, останавливаясь, но по-прежнему держа Катину ладонь в своей руке. – Ты рассказываешь, только честно, что ты здесь забыла, а я обещаю ничего не говорить твоему отцу. Идет?
Катя чуть помедлила, настороженно глядя на нее.
– Идет.
– Отлично, значит, сейчас я отпущу твою ладонь, и ты не побежишь от меня, иначе мы вернемся к первому варианту развития событий, ясно?
– Да.
– Потрясающе, – выдохнула Полина и отпустила Катькину руку. – Достигли компромисса.
Они вышагивали по весенней улице в сторону остановки. Но постояв там пару минут, не сговариваясь, двинулись вперед. Почему-то Полине показалось, что в автобусе вести какие-то разговоры не совсем приятно.
– Зря ты увела меня, – заявила мрачная Катерина.
– Ты думаешь зря? – усмехнулась Полина.
– Да! Во-первых, это несправедливо хотя бы потому, что ты в детстве торчала там постоянно! Взрослые все такие…
– Какие?
– Запрещают делать то, что делали когда-то сами! – выдохнула Катя.
Полина присвистнула.
– Ты забываешь, милая моя, – хотя я и не знаю, откуда ты все это узнала, – но ты забываешь, что я в Затерянной Бухте была не одна, а с Руди… Родионом! И если что, мы могли сбежать оттуда и все. Мы были вдвоем, а значит, никто не мог сманить нас на свою сторону без нашего желания или соблазнить какой-нибудь ерундой!
– Ну да, ну да… – скептически откликнулась девочка. – Но у меня своя голова на плечах!
– Мда? И как давно эта голова завела тебя в опаснейшее место города?
– Недавно! Я вообще должна была здесь проходить испытания!
– Что?! – Полина едва не поперхнулась.
– Да! И делать это я должна была не одна. За меня тоже есть кому постоять!
– Не сомневаюсь ни капельки, – усмехнулась Полина. – Но если ты пришла сегодня на испытания в первый раз, то ты ничего не потеряла в любом случае.
– Ну да…. Так и знала, что ты будешь плести что-то подобное.
– А вот и не знала. Они в первый раз не приходят сами. Те, кто проводят эти так называемые испытания! Они проверяют, сколько ты будешь ждать. Так они отбирают «собачек». Если долго простоишь, будешь мотаться все детство за пивом. Так что скажи спасибо, что увела… – просветила Полина. Час от часу не легче. Она собиралась участвовать в испытаниях! – И вообще. Не ходила бы ты на них совсем… Знаешь, кого выбирают на этих испытаниях? Свиту. Тех, кто должен будет выполнять всякие дурацкие задания и участвовать в глупых затеях.
– А если я откажусь? – неуверенно поинтересовалась Катерина. – Просто не буду этого делать, и все!
– Так на то им и свита, чтобы она была беспрекословна. Будете как бараны…
Полина не стала договаривать, посчитав, что и так все ясно. Хорошо, что она встретила Катерину сегодня, а не после того, как она прошла бы эти самые испытания.
А сейчас, похоже, самое главное – придумать, как вытащить Катьку из Бухты. Она вспомнила себя в ее возрасте, вспомнила Красовского, который пытался отвадить ее, и как в итоге она отвадилась сама… В те годы никто не мог убедить ее отказаться от Бухты.
В свое время им с Родионом очень повезло, что они были вместе. И повезло в принципе. Их уберегло от поступков, за которые приходится расплачиваться.
– Ладно, дело все это, конечно, твое, – вздохнула она. Они собирались переходить дорогу, и залитый солнцем парк уже мелькал вдали, и жизнь казалась такой безмятежной… Куда-то делся утренний туман, беспокойный, внушающий недоумение. Ужасы, вполне реальные, которые она могла рассказать о Затерянной Бухте, показались бы сейчас Катьке совсем нестрашными и даже несерьезными. – Но я сама отвадилась от Бухты в 14 лет. И никто не заставил бы меня туда вернуться. Об этом Родион тебе не рассказывал?
– Нет, – покачала головой Катя. – Он вообще как можно меньше старался упоминать твое имя. Как будто… был какой-то секрет в том, почему вы перестали общаться.
– Да нет. Он просто видимо посчитал, что тебе еще рано во все это вникать…
– Да если бы, – усмехнулась девочка. – Он вообще редко делится чем-то важным со мной. Ну в принципе редко что-то рассказывает. И мне кажется, это не только потому, что он старше меня на семь лет! Ну… просто отцу он тоже ни о чем не говорит.
– Да?
– Да они в принципе больше ругаются, чем молчат. А не разговаривают нормально почти никогда. Только когда придумывают мне вместе какое-нибудь наказание. Но даже в этом случае они редко встают на одну сторону, – задумалась девочка.
– И… давно у них такие отношения?
– Ну да. – Катя пожала плечами. – Я уже почти забыла, что когда-то они отлично ладили. Мне наверно и восьми еще не было тогда.
– Да… – Полина задумалась и быстро пришла к этой странной закономерности, не собираясь, впрочем, озвучивать ее Катьке. Но та пояснила все сама, проговорив абсолютно спокойно, без натяжек:
– Я знаю, из-за чего это все. И отец знает. Просто Родион винит его за мамин уход.
– До сих пор? Но прошло уже…
– Шесть лет, я знаю. А отец тоже не может с ним общаться, отчасти из-за того, что… Родион очень похож на маму. – Катька вдруг замялась. – Они просто одно лицо. Это глаза у нас отцовские, а так… Родион считает, что папу это раздражает, хотя я….
– Что?
– Ну, мне кажется, что это чушь. Папе ведь не 15 лет. Он взрослый и… вряд ли это настолько ему мешает.
– Знаешь, взрослые, они ведь не лучше детей. В некоторых вещах не меняются абсолютно.
– То есть ты думаешь, что Родион прав? Все это из-за того, что…
– Я не знаю, Кать, я бы хотела тебе сказать.
– А еще, отца бесит, что Рудик взял фамилию матери.
– Что?
– Ну… Расков. В его театральной академии все думают, что его фамилия Расков. И папа думает, что это назло. Может быть, он поэтому его театральную академию и не любит.
Они прошли вместе через парк, пересекали улочки и проспекты, и Полина, не знавшая, пойдет ли с Катей дальше порога ее подъезда – уж слишком мило они расстались в последний раз с Родионом, внезапно нашла в кармане пиджака свернутый в несколько раз лист с письмом из музея – показать Якову Петровичу. Она не хотела видеть Родиона, но у нее появилась одна идея.
– О, мы пришли, – заметила вдруг девочка с завидной поспешностью. – Ладно, спасибо, что проводила!
– Ну уж нет! Сдам тебя с рук на руки, чтобы убедиться, что ты не убежишь.
– Да не убегу я никуда! – Но Полина, не слушая, уже брала из Катькиных рук ключ и открывала дверь.
– Боги, за что мне это наказание? – простонала Катя на заднем фоне.
– Значит, есть за что… – Полина усмехнулась.
Подъезд был чистым, на нем совершенно никак не отразился тот факт, что одна девушка не была здесь целых пять лет. Надписи в потемневшей кабине лифта пестрели другие, новые герои мелькали тот тут, то там по стенам, обещая друг другу вечную любовь.
Она молчала, спокойно разглядывая все вокруг, и Катька не прерывала этого молчания, обдумывая, видимо, слова оправдания.
Дверь открыл отец Кати. И, кажется, сначала не поверил своим глазам.
– Полина! Ты ли это?
– Я, Андрей Валентинович, – широко улыбнулась Полина.
– Проходи же скорей! – отец Родиона посторонился и обратил свой взор на дочь: – Надо же, Катерина! В первый раз ты вовремя возвращаешься из школы…
Катька сжалась под его взглядом. Отец ни о чем не догадывался, и кажется, ей стало стыдно. Но это на Полинин скромный взгляд. Что там на самом деле чувствовала сия мадам, было неизвестно.
– Могу вообще не приходить! – заявила Катька уязвлено. Полина скрыла улыбку. Да, похоже, действительно проняло.
– Не сомневаюсь, – вздохнул отец, по-видимому, решив не вступать в перепалку. Особенно при Полине. Но последняя чувствовала напряжение, которое скользнуло между отцом и дочерью – по-видимому, отцу семейства и правда приходилось нелегко. И она поспешила отвлечь его – начала спрашивать, комически изумляться и что-то рассказывать. Андрей Валентинович сразу подхватил ее легкий стиль общения, и скоро та морщинка у него на лбу, что делала его старше своих лет, разгладилась.
– А я на самом деле, к Родиону… – беззаботно сочиняла она, – Но не ожидала, что его не будет дома. Иду – вижу, Катька плетется! А я ведь ее тоже сто лет не видела.
– Да… Это ты очень удачно зашла, – накрывая на стол и ставя чайник на огонь, заметил Андрей Валентинович, – Обычно и меня дома не бывает. Забежал переодеться и перекусить, но неожиданно перезвонили с работы и отменили все мои задания. Так что выдалось свободных полдня. Как там журфак? Целехонек еще?
Отец Родиона был журналистом, и когда-то Полина мечтала быть таким, как он. Умудряться быть в ста местах одновременно и быть всем нужным. Нет, она действительно считала, что в этом вся прелесть – ты нужен всем! В мире, где они с сестрой, как им казалось, нужны были только друг другу, очень странным было это слово «всем».
Но всем – значит, никому. Полина поняла это много позже.
– Что же ему сделается, – усмехнулась Полина и неожиданно добавила: – Но знаете, вряд ли я буду журналистом после университета.
– Да? – Андрей Валентинович взглянул на нее серьезнее, садясь напротив и разливая чай по чашкам. – Ну что же… и такое случается.
Он не стал восклицать и изумляться, как будто она признавалась в измене профессии, не стал тревожно спрашивать, хорошо ли она подумала и как приключилась с ней эта беда, и почему она случилась именно с ней, и за это Полина была ему благодарна.
Она с трудом представляла себе, как выложит эту новость родителям, и до этой минуты не могла и сформулировать свои разрозненные мысли и ощущения последних месяцев в единую и очень простую фразу.
– Вы не удивлены, – тихо сказала она, оторвавшись от темных мыслей на дне чайной чашки.
– Я так часто это вижу, – улыбнулся он. – Но поздравляю, что с тобой это случилось сейчас, а не после нескольких неудовлетворенных лет работы в какой-нибудь редакции. Вот если бы мой сын сказал мне однажды это, то я…
– Бросьте, вы же никогда не ограничивали наш выбор, – не удержалась Полина. – Вы всегда говорили, что мы можем стать теми, кем хотим.
– Да, все так, – усмехнулся он. – Но сейчас я чувствую, что он совершает мою ошибку и наступает на мои грабли. И я ничем не могу ему помочь.
– Вашу ошибку? – начала она и тут до нее дошло.
Полина ахнула, едва не расплескав чай, но вовремя перехватила чашку.
– А Руди… Родион знает?
Андрей Валентинович помотал головой с выражением священного ужаса на лице.
– Нет. И, надеюсь, не узнает. Иначе…
– Иначе – что? Он останется в профессии? Или будет вас ненавидеть?
Андрей Валентинович одним глотком допил чай и решительно пожал плечами:
– Ну, то, что он мне никогда этого не простит – это точно. А что потом будет… даже страшно представить.
– А что, если в его случае – это не ошибка? Что если у него это правильный выбор? Вы когда-нибудь думали над этим? А видели его на сцене хоть раз?
– Что здесь происходит? – раздался позади знакомый голос. Андрей Валентинович, не успев ответить на Полины вопросы, вскинул голову.
Полина повернулась. У двери стоял Родион.
– О, Родион, да ты сегодня рано! – фальшиво бодрым тоном поощрил Андрей Валентинович сына.
– Я-то да…
– Садись, бери чашку. Или ты есть хочешь?
– Не хочу, – тихо и угрожающе бросил Родион. Отец приподнял брови, собираясь что-то сказать, на заднем плане Катька прошаркала в кухню, потеснив брата, и как ни в чем не бывало налила себе чаю.
– Поль, ты этот бутерброд будешь?
– Нет, я уже наелась, бери сама.
– Обожаю колбасу.
– Да, я тоже… – Полина осеклась, перехватив взгляд Раскова. Удивительным был, пожалуй, сам факт того, что Полина восседает на этой кухне. Не менее заслуживало внимания и то, что они с Катькой ведут себя как закадычные подружки. А уж тот обрывок разговора, который Родиону удалось поймать…
– Простите, я вообще не ошибся адресом? – он пошел на площадку – специально – проверить номер квартиры. Полина закатила глаза – началось…
– Нет, – любезно откликнулась Катерина с набитым ртом. – А в чем дело?
– Просто мне кажется, я что-то путаю… – с искренним недоумением посетовал Расков, затем перевел взгляд на Полину: – И что ты здесь делаешь?
– Родион! – отец и дочь действовали слаженно. Переглянулись и отвели взгляды. Андрей Валентинович первым нарушил молчание:
– Вообще-то Поля пришла к тебе.
– Да ладно сказки-то рассказывать! Знаю я эти визиты – уже обсудили мою заблудшую душу?
Полина молчала. Впервые ей не хотелось отвечать, язвить, острить, выкручиваться, выискивать его слабые места… В этом фарсе она больше не хотела участвовать.
Родион бросил сумку на стул.
– Корчит из себя мать Терезу… – он не договорил, резко осекся. Похоже, понял, что перегнул палку.
Полина встала, закинула в сумку телефон, а сумку повесила на плечо и шагнула к двери. Через секунду хлопнула дверь.
Отец и дочь тяжело вздохнули и разбрелись по своим делам.
Родион посмотрел вокруг, на себя в зеркало и едва удержался от того, чтобы парочку раз не стукнуться лбом об стену.
Как и все люди, Родион Расков ненавидел чувствовать себя виноватым, а именно так он и вынужден себя был чувствовать. Паршивее всего, что это перед Полиной-то! Перед ней быть виноватым почему-то особенно трудно. Вдобавок, отец многозначительно молчал, убирая посуду со стола, Катька тихо попивала свой чай перед телевизором, переключая каналы с выключенным звуком, и вообще, вся обстановочка царила напряженная и «со смыслом».
– Я пойду… пройдусь, – неожиданно отчитался он, подчеркнув голосом, что собирается именно пройтись, а не куда-то еще. Его родственники одинаково и с одинаковым выражением на лицах кивнули, подтвердив свое родство. А Катька еще и прибавила ехидно вслед:
– Топай-топай! – Черт побери, его разобщенная неуклюжая семейка объединилась, встав на сторону Полины! Докатились…
Он скатился по лестнице, выбежал на улицу, озираясь по сторонам и будто ожидая, что девушка сейчас выскочит на него из-за угла. Но в это предвечернее время двор был почти пуст, за исключением пары-тройки бабушек со своими внуками. Разумеется, Полина уже ушла.
Больше всего он этого и боялся. Того, что ему все же придется идти к ней домой. Тащиться, просить прощения, выслушивать язвительные замечания в свой адрес…
Избежать этого уже не получалось.
…Полина обнаружилась у своего подъезда – видимо, хотела скрыться сразу, но грузчики, вносящие мебель, загородили весь дверной проем, и она мялась, не зная, что предпринять.
Родион знал. Схватил ее за руку и не позволил сделать шага в открывшийся дверной проем.
– Полька.
– Да?
Он ошибся. Она, судя по всему, не собиралась убегать. Полина особо и не торопилась, как будто все – даже непрозвучавшие еще Родионовы извинения – были ей глубоко до лампочки. Родион хотел было что-то сказать, а потом заметил ее взгляд. Все было совсем не так, как он ожидал. Ей действительно не нужны были его оправдания. Впервые он почувствовал это так явно и так остро.
Все действительно было между ними в прошлом. Все эти слезы, ссоры, дружба и вражда, соперничество, братство, все проведенные у озера и в Затерянной Бухте дни и ночи, вся несостоявшаяся любовь. И то, что было сейчас – а было ли? – являлось лишь остатком тех незавершившихся отношений, которые они с таким трудом сейчас вымучивали из себя, поминая прошлые обиды и причины, заставившие их расстаться.
Полина больше не могла чувствовать на себе их груз, потому что, как бы они ни хорохорились друг перед другом и что бы ни говорили, даже этот остаток мучил сильнее, чем реальные отношения. Все было слишком неопределенно.
