Текст книги "Ниоткуда с любовью"
Автор книги: Даша Полукарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Annotation
Однажды старшая сестра Полины пропадает, и девушка остается одна – не то, что бы они с Нинкой всегда ладили, но она заменила ей вечно работающих за границей родителей. А потом из ниоткуда начинают приходить письма. Одно, второе, третье, и в каждом совет, как изменить свою жизнь, как исправить ошибки юности, как понять тех, кого всегда нет рядом. А мир вокруг не стоит на месте. В Городе пропадают девушки, старинная семейная шкатулка погружает в почти детективную историю, а на глазах у Полли человек, который никогда не влюблялся, находит свою вторую половинку. Этот год изменит многое.
Даша Полукарова
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
Эпилог
Даша Полукарова
Ниоткуда с любовью
I
Середина января
Металлический голос возвестил о прибытии. Маша Сурмина взяла свою сумку с вещами, поднялась на палубу, механически переставляя ноги, а уже оттуда – спустилась по трапу вниз, лавируя между толпами встречающих. Как только она оказалась на свежем воздухе, ее тут же едва не сбил с ног северный ветер, промозглый и прекрасно соответствующий холодному январю.
– Я дома… – Маша выдохнула теплый воздух из легких и продолжила свой путь, натянув повыше широкий ворот свитера.
Черные волосы, заплетенные в косу, развевались, челка разлеталась по лбу, темные глаза казались усталыми, почти больными. Маша и чувствовала себя так же. Усталой и разбитой, почти не понимающей, откуда и куда приехала.
Нет, вот это уж точно ложь. Сурмина прекрасно все помнила, уж этого она не могла забыть. Ее память просто не могла ей этого позволить.
Маша Сурмина любила точность.
Маша Сурмина точность ненавидела и нередко проклинала это свое дурное качество, ну хотя бы за то, что еще никогда это не помогло ей ни в одном деле. А еще Маша с трудом переносила свой город, и иногда ей казалось, что он прекрасно об этом знал. Город был живым существом, со своими мыслями и чувствами, со своим характером (достаточно мерзким, кстати сказать), из-за которого Маша и уживалась в нем с трудом. Маша видела его изнанку и в отличие от других, могла себе позволить относиться к нему фамильярно.
«Ты что же, – размышляла Маша почти вслух, – совсем не рад меня видеть?»
Ветер задул сильнее, грозя сбить девушку с ног.
«Конечно, не рад, могла бы и не спрашивать», – подумала Маша, практически переходя на бег.
Она шла быстрым шагом, минуя туристов, спешно кидающихся по различным кафе и ресторанчикам, минуя пассажиров, встречающих и провожающих, которые направлялись к остановкам, уже забитым до отказа. Январь и холодный ветер с моря – что могло быть лучше этого сочетания? Одна радость, что идти недалеко. Хотя бы раз район, в котором она жила, сослужил ей пользу. Девушка даже посмеялась над этой иронией судьбы.
Город любил играть с ней злые шутки.
Мысли ее были хаотичными и беспорядочными, напоминали этот самый ветер, накрывший весь город. Но самое главное, что девушка не могла толком сосредоточиться ни на чем. Ни на доме, ни на месте, откуда она приехала. Ей хотелось только спать.
Лечь в кровать, под теплое-теплое одеяло, зарыться носом в подушку и провалиться в сон-забытье, в котором нет снов и мыслей тоже нет. Есть только безмятежность и покой.
Но надеяться на это особо не стоило – так подсказывала ей интуиция и была права.
Нырнув в спасительное тепло своего подъезда, Маша перевела дух и начала быстро подниматься по лестнице, ища ключи по карманам пальто. Самое важное было войти самой. Не привлекая внимание домашних, открыть дверь ключом, раздеться. Но она не успела.
Едва она вставила ключ в замочную скважину, дверь распахнулась сама, как по мановению ока, и свет из квартиры ударил Маше в глаза.
Она заморгала, пытаясь восстановить зрение, но понимала при этом, что просто тянет время, прежде чем встречаться взглядом с матерью.
– Здравствуй, мама, – протянула девушка, входя в коридор с сумкой в руках.
– Здравствуй.
– Я приехала. Можно я пойду в свою комнату? – Избегая смотреть матери прямо в глаза и не дожидаясь ответа, Маша стащила ботинки и прошла в комнату, стараясь идти тише, как будто это могло сделать ее невидимой.
– Ты уже переезжаешь? – раздался ей вслед властный голос матери. Она задавала этот вопрос каждый раз, и Маша точно знала, что она задаст его и сегодня, но все равно внутри у нее все перевернулось.
Она помедлила на пороге.
– Я не нашла его, мама. А если бы и нашла, то… я не собираюсь никуда переезжать. Мне просто нужно… – она открыла дверь комнаты, не договорив. Внутри было чисто и тихо. Кровати стояли застеленными и аккуратными. В воздухе скользили пылинки, хорошо различимые при свете солнца, ворвавшегося в комнату. Пыль лежала на столе и книжных полках. Все было подозрительно… тихо.
– А где Женька? – она резко обернулась к матери, взглянула на нее. Мать стояла – высокая и худая, сложив руки на груди. Тут до нее дошло: – И почему ты не на дежурстве?
– Твоя сестра в больнице. Я поменялась сменами. – Мать резко развернулась, шагнула в другую комнату и захлопнула дверь. Проговорила уже оттуда: – Ты бы это знала, если бы не гонялась за призраками!
Маша осталась одна на пороге своей комнаты, с сумкой в руке, еще пять минут назад оттягивающей руку. Но сейчас ей не было тяжело. Она опустилась на сложенный диван, как была, в верхней одежде.
Она опять опоздала.
* * *
«В минувший вторник, 5 марта, в районе Портового городка пропала двадцатилетняя Марина Микишина. За последние полгода Марина – уже третья пропавшая в этом районе молодая девушка.
Портовый городок никогда не отличался добропорядочностью и спокойствием. Сотрудниками правоохранительных органов неоднократно раскрывалось множество дел, связанных с разбоем, нападениями, торговлей наркотиками, воровством и даже убийствами, произошедшими в этом районе. После вчерашнего происшествия городские власти должны всерьез заняться этими таинственными исчезновениями, пока ситуация не обострилась и не стала катастрофической».
«БуреВестник»
Март, 7-е
Вечер
Когда Полина вернулась домой, Нины уже не было. Она еще сомневалась какое-то время – когда громыхала связкой, стоя на площадке, и когда поворачивала ключ в замке, скрежеща как можно громче, но тишина пустой квартиры сразу сказала ей обо всем – и не было смысла даже напрягать связки, чтобы произнести это простое четырехбуквенное имя: «Ни-на».
– Два слога, а столько проблем… – вздохнула Полька, снимая туфли и бросая ключи на тумбочку у входа.
Она прошлась по квартире, танцуя, скинула пальто на диван, дошла по коридору к кухне, полюбовалась на тикающие часы в форме котенка, завернула в спальню и резко присела на стул перед фортепьяно. Погладила гладкую полированную поверхность, чувствуя приятную прохладу подушечками пальцев. На мгновение в голове проскользнула мысль – сыграть. Она даже готова была поддаться импульсу, но… нет. День и без того был достаточно плохим, чтобы потом ее еще и мучила совесть.
Полина встала и подошла к зеркалу. Щеки горели, глаза странно блестели, словно она вот-вот расплачется, тишина давила на мозг и перекрывала доступ кислорода в легкие. Девушка отвернулась от зеркала и сделала глубокий вдох. От себя самой никуда не деться, а она прекрасно знала, что с ней происходит – ее было стыдно. Так стыдно, как не было уже много лет. А все из-за чего… из-за какого-то пустяка.
Нина бы сказала: «из-за собственного зажравшегося тщеславия». Вот такая она – ее сестра. Всегда готова поддержать в трудную минуту.
Уж лучше бы она была здесь – орала на нее, дразнила, насмешливо молчала, сидя в углу, разбирала бы по полочкам каждый ее жест, слово, взгляд, втолковывала, как надо было поступить правильно, контролировала так, как никогда не контролировала мама – пусть было бы все это и в десятикратном размере, только не было бы этой давящей тишины, что неизбежно возвращает к сегодняшнему неудачному дню.
Утро
День на факультете журналистики начинался как обычно.
Первую пару они привычно прогуляли, хотя непонятно было, зачем – ведь все пришли, пусть и с опозданием. Они так поступали всегда по вторникам – день утренней физкультуры и день утреннего прогула. Все прогульщики засели в столовой – с чаем, кофе, пирожным «наполеон», булочками, шоколадными батончиками и прочими вкусностями, поднимающими настроение. Столовая была пустой – кроме их физкультуры по вторникам пары в восемь утра начинались только у первокурсников. Но на первом курсе никто, находясь в здравом уме, пары не прогуливает.
Сумки прогульщиков полетели на пол, воздух пропитался ароматом кофе и выпечки, и столовая принадлежала им вся без остатка – и пустые столы, и огромные окна, и даже музыка, изливающаяся из огромного, почти доисторического приемника на стойке буфетчицы.
Полина сделала глоток чая и откинулась на спинку стула, жалея, что не осталась сегодня с утра дома и не досмотрела сны. Если бы не Нинка, растормошившая ее, чтобы обсудить список покупок, она возможно хоть немного выспалась бы и позже узнала очередную неприятную новость.
Это случилось неделю назад, а они все только это и обсуждали – третье за полгода исчезновение девушки. Марина Микишина. Каждой из пропавших было двадцать или чуть больше двадцати, все они были студентками. Наиболее яростными эти обсуждения стали не столько из-за того, что они были журналистами и им казалось, что эта новость касалась их в первую очередь, и даже не из-за того, что каждой из сидящих за столиком девушке угрожала такая опасность, но и потому что Марина Микишина была одноклассницей Катьки – старосты Полиной группы. На Катьке лица не было.
– Нет, мы, конечно, с ней не очень ладили в школе. Точнее, мы просто не особо общались. Да и потом, в 10 классе она ни с того ни с сего перевелась в соседнюю школу. Но все же… когда ты не знаешь человека, о котором идет речь, это всегда воспринимается иначе, чем когда ты знаешь такого человека.
– Может быть, ее еще найдут, – ободряюще заметила Полина, стараясь, чтобы произнесенная банальность не была воспринята как глупость. Все сидящие за столом подумали об одном и том же: хорошо бы ее нашли живой.
– Возможно, – протянул одногруппник Славик тоном, в котором царили угрожающие нотки. Славик – великий болтун – последние полчаса вел себя странно: был непривычно мрачен и задумчив. Полине это совсем не понравилось: когда Славик замыкается в себе, беды было не миновать.
– Это же Затерянная Бухта, – с сомнением протянул Петя Долгушин. Он замолчал, не развив тему, но все сразу поняли, о чем речь.
Затерянная Бухта – романтически прозванный жителями древнейший район Портовый городок. Когда-то с него начался их город. Теперь это место считается таким своеобразным «гетто». Примерно в северной части города, омываемый с одной стороны морем и замыкаемый с другой стороны окружной, он был возделан в форме овала, а со стороны города границу его тщательно охранял Охотный ряд – длиннейшая улица, забитая всевозможными лавками. Это был ряд не просто скучных магазинов, которые преданно сметали на своем пути все заезжие туристы, это был своеобразный базар, на котором можно было найти почти все, что угодно и даже больше того, что ожидаешь найти. Существовал он круглый год, вне сезона, держался крепко, как некогда держались на своих местах причудливые торговцы города Макондо, которых не смог потопить даже бесконечный дождь.
И все это пространство, огороженное и тщательно охраняемое его жителями, неофициально считалось самым бандитским районом города. Здесь властвовали свои законы, с которыми было не сладить городским властям. Портовый городок, местные жители так же называли его Старым городом, жил своей жизнью, подчинить его себе было невозможно. Этим местом в начальной школе пугали детей, и все, кто находились сейчас здесь, до сих пор испытывали пиетет перед Бухтой, отголоски старого страха.
Все, кроме Полины. Про такие места обычно сочиняют страшилки, но здесь многие из этих страшилок имели свойство исполняться. И она знала об этом лучше любого своего однокурсника.
Именно здесь пропадали те девушки, но значило ли это, что кто-то из Бухты несет за все это ответственность? Когда Полина попыталась донести эту мысль до ребят, те лишь зафыркали, как кони.
– Можно подумать, что только в Бухте может происходить что-то криминальное, а другая часть города – священное и чистое место, которое населяют одни ангелы! – заметила она справедливости ради. У нее абсолютно не было желания спорить, но она считала, что у всего должно быть логическое объяснение. И не всегда оно скрывается на поверхности. – Это то же, что и написать журналистский материал. Чтобы это сделать, нужно собрать информацию, факты, – сказала она.
– Здесь факты на лицо, по-моему, – высказалась ее подруга Ирма. – Все девушки пропали в одном месте.
– Но это не значит, что и преступник или что бы там ни было, из Затерянной Бухты, – заметила Полина. – Вдруг, кто-то просто заметает следы?
– Это же не боевик вроде бы, – заметил Петька Долгушин.
– Но и не фантастика. Все эти приемы были взяты из жизни. Значит, такое тоже может быть.
Все замолчали. И тут Славик решил, наконец, высказаться.
– Хорошо, раз тебе нужны факты, которые никто пока дать не может, – он посмотрел на Полину, – значит, эти факты нужно добыть. Раскопать самим.
– Раскопать? – не поняла Полина.
– Надо установить наблюдение в Бухте. Влиться в ряд местных жителей и выяснить, откуда ветер дует. Провести собственное журналистское расследование.
Его сообщение, высказанное с непривычной для Славика серьезностью, вызвало среди его однокурсников переполох. Все заговорили разом, Катька стучала по столу и энергично крутила пальцем у виска.
– Ты хочешь нарваться на неприятности?!
– Да на какие неприятности? Ты вообще журналист или кто?
– И ты готов получить по морде? Получить непередаваемый, так сказать, журналистский опыт?!
– Да по какой морде? Там не опасней, чем у меня во дворе!..
– Хм, не сказал бы… – с сомнением произнес коротышка Витюша в очках и с айфоном наготове. – Знаете, какое число драк, ограблений и убийств там совершается ежегодно?! – громогласно вопросил он.
– Ну как-то же люди там живут! Никто и не догадается, зачем я там… Если снять, к примеру, там квартиру и…
– О, ну тебя занесло! – прокомментировала Катя.
– Знаешь, Слав, Катька права, – Полина отложила вилку и серьезно посмотрела на приятеля. – Я знаю совершенно точно, что у тебя ничего не выйдет. Чтобы «внедриться» в ту компанию, тебе пришлось бы перенестись в прошлое, в детство. Именно тогда формируются эти банды. Ребята растут, кто-то встречает свое шестнадцатилетие в колонии для несовершеннолетних, другие к восемнадцати годам превращаются в алкоголиков. А у кого-то к двадцати свой, мягко говоря, не совсем легальный, но уже вполне развитый бизнес. Соваться туда и вынюхивать там что-то очень опасно – это правда. Они не любят чужих. И не поскупятся на то, чтобы убрать какого-то пронырливого журналиста, который влез туда по глупости.
– Но откуда ты все это знаешь? – тихо спросил опешивший Славик. Да и все остальные замолчали. Никто не ожидал от Полины ничего подобного. Она вмиг осеклась и с невинным видом откинулась на спинку стула.
– Знаю, потому что у меня были друзья, которые жили в этом районе. Я училась с ними в одной школе. И они видели всю ту жизнь изнутри. Там хочешь или не хочешь, но ты в курсе всего, что там творится. И люди пропадали, и чужих изгоняли – сначала по-хорошему, потом… – Полина приостановилась, сделала глубокий вдох. – Ладно, это все неважно, правда. Важно лишь то, что это бесполезно и бессмысленно, то же самое, что пытаться убежать от своей тени.
– Вот! – громогласно подытожила Катя, чем и поставила в разговоре точку. Славик замолчал, кажется, не убежденный до конца. Он поглядывал на Полину, а она, чтобы скрыться от его взгляда, подтянула к себе газету, лежавшую на столе, в которой как и раз и была опубликована заметка об исчезновении девушки.
Это была газета, в которую она еще до Нового года устроилась внештатником. Платили, разумеется, мало, но это было хоть что-то в плюс к тем деньгам, которые зарабатывала Нина. Полина эту газету читала очень редко, как и любой, кто постоянно общается с редакцией и имеет возможность видеть эти тексты в процессе подготовки номера. Она пробежала глазами первую полосу, затем развернула газету и углубилась в чтение.
Ее однокурсники, все еще возбужденные после перепалки, снизили голоса и общались вполголоса. Кто-то ел, кто-то копался в телефоне, кто-то переписывал домашку на следующую пару.
Заголовок материала на третьей полосе гласил: «Студент актерского факультета получает свою первую роль в новом столичном проекте».
Под заголовком располагалась фотография молодого человека ее возраста, который улыбался, стоя на залитых солнцем знакомых ступеньках драматического театра.
Полина внимательно изучила материал, с небывалой скрупулезностью вчитываясь в каждое слово. Особенно она останавливалась взглядом на фразах: «далеко не каждый актер получает такой шанс в самом начале карьеры», «сегодня для Родиона Раскова на небосклоне славы зажглась первая звезда» и других, не менее красочных. Растянутый на полосу материал не скупился на комплименты. Поморщившись на последнем предложении, Полина опустила газету и тут же услышала знакомый голос за спиной:
– Изучаешь внимательно, прямо как редактор, Полька! Жалеешь, что не тебе поручили это задание?!
– О да, – ответила она с улыбкой. – Но я тебе не соперник, Петро.
Ее коллега, такой же внештатник, как и она, Петька Долгушин будто только и ждал момента, когда может сказать ей эту фразу.
– Ты же знаешь, я слишком часто посещаю театр и мне не хватило бы на этот текст времени.
– Но я как раз думал, что театральной культурой занимаешься ты, тебе и отдадут материал.
– Как видишь, нет. И слава Богу!
– Почему это?
– Общаться с зазнавшимися раньше времени актерами – не такое уж и великое удовольствие. Хватает наших постоянных бесед об их спектаклях… – Полину на самом деле передергивало от одной мысли, что ее могли отправить на беседу с Расковым, но делиться этим с Петькой она не собиралась.
– На самом деле, он не такой уж и зазнавшийся. Обычный парень. Ну, конечно, для него было шоком, что его взяли…
Петька еще что-то говорил, но она уже почти не слушала, мысли ее унеслись далеко. Над факультетом прокатился звонок, оповещающий о перемене, и однокурсники начали собираться на пару. Время утреннего прогула закончилось.
Полину Орешину любили на факультете. За чувство юмора, открытую улыбку. Ее магнетизм был связан еще и с яркой, солнечной внешностью, к которой тянулись в пасмурную холодную погоду, с пасмурным не весенним настроением. Она не была идеальной классической красавицей, но ее лицо притягивало к себе взгляд своей необыкновенной живостью. У нее была обаятельная улыбка, ее волосы играли на солнце разными красками. Пряди были и светлые, и оранжевые, и песочные – что странно шло ей и сочеталось с меняющимися от настроения оттенками голубых глаз.
В последние два года она подумывала вернуть себе исконно каштановый цвет волос, но до решительных действий дело пока не дошло.
Она вообще была человеком, который, как это и часто бывает, смутно представляет, чего хочет от жизни. Она не задумывалась над правильностью того или иного выбора, просто потому что ей еще не приходилось за него отвечать. И потому часто не понимала, что одно – яркое и красочное, выдает за другое. Считает своим, хотя следовало бы и поостеречься с выводами.
Она считала факультет своим вторым домом. И гордилась тем, что он у нее был. Здесь она могла быть другой «самой собой». Не такой, как с сестрой, родителями, друзьями детства. Это была крайне искренняя степень притворства – ее постоянная роль шута и утешителя – в хорошем понимании этих слов. И почти никто и никогда не видел ее другой, и вряд ли задумывался над тем, что она может переживать, грустить, нервничать, искренне ненавидеть.
Как ни странно, люди, которые догадывались, что она на самом деле другая, были именно там, где она чаще всего находилась по работе.
В театре.
II
День
Полина Орешина вышла на свет и от неожиданности зажмурилась.
– Минутку подождите, пожалуйста! – произнес добродушный стариковский голос. – Сейчас мы закончим здесь и начнем с вами.
– Да-да, спасибо. Я подожду, сколько потребуется. – Боком она проскользнула мимо сцены, с которой актеры спешно убирали декорации, и, пользуясь тем, что никто не видит, выбрала себе стул в тени. И тут же слегка передвинулась, избегая попавшего снова в глаза света рампы. Теперь отлично. Теперь ей ничто не страшно.
Одногруппница Ирма, которая пришла с ней на правах гостьи и на которую Полина почти не обращала внимания (волновалась), наклонилась к ней со змеиной усмешкой на губах:
– Ага. Прячемся!
– И ничего и не «ага», – начала оправдываться Полина, но поняв, что от нее того и ждут невозмутимо улыбнулась: – Выбираю место поудобнее. Все-таки…
– Ну что ж, начнем, пожалуй, – пропел все тот же стариковский голос и сам его обладатель – режиссер Театрального института – вынырнул из-за кулис и остановился перед Полиной.
Полина успела лишь напоследок показать подруге язык и снова обернулась к режиссеру:
– Здравствуйте, Игорь Борисович.
– Здравствуйте, Поленька, здравствуйте. Что-то давно вы к нам не заглядывали…
– Я подневольный сотрудник, когда говорят прийти, тогда и прихожу, – виновато улыбнулась она.
– Да-да, ну так понятно, – забормотал режиссер. – А все ваш главный… самодур! Помню его еще мальчишкой – бегал тут, амбиции показывал…
– Игорь Борисович! – за спиной режиссера рассаживались по стульям актеры. – Может, мы побыстрее с этим делом расправимся? Все-таки все устали…
«Расправимся», – процедила про себя Полина и взглянула поверх головы режиссера на студентов. Рассаживаясь, одни ворчали недовольно, другие улыбались, глядя прямо на Полину.
– Это дело не терпит суеты и спешки, Миша! – недовольно полуобернулся режиссер. – А ведь все-таки заинтересовали мы его, редакторишку вашего! Стоило только победить!
Он улыбнулся Полине, Полина улыбнулась ему. Ирма дернула ее за подол платья.
– Итак, начнем? – осторожно вопросила Полина.
– Да-да.
Игорь Борисович нашел себе место, чтобы видеть всех, и Полина тоже поскорее села, чтоб не попадать под прицел всех этих взглядов. Мало того, что она еще полчаса будет нахваливать их, так потом попробуй заикнись о недостатках – начнут зевать и корчить такие рожи, как будто ей вообще запрещено соваться в то, чего она не понимает!
Ирма пихнула ее в бок, отвлекая от мыслей.
– Начнем с приятного, – улыбнулась Полина. – С поздравлений!
– Ну почему же, поздравления нам не всегда приятны… нам бы по делу… – протянул кто-то из актеров.
Полина взглянула прямо на говорившего и тут же опустила взгляд. Открыла блокнот.
– А я льстить не буду.
Полине было лет, быть может, восемь, когда она впервые оказалась в театре. Не в каком-нибудь кукольном, а в самом настоящем. По сцене перемещались люди в костюмах, которых звали интересным словом «актеры», они что-то говорили, пели и даже танцевали. Когда наступил антракт, мама вывела их с сестрой в холл и там на стене висели большие красивые фотографии этих самых актеров, которые были не похожи ни на одного из людей на сцене. После спектакля им разрешили пройти за кулисы, потому что мамин одноклассник оказался актером этого театра, и там Полина впервые увидела это искусство перевоплощения человека в человека. Сгорбленный седой старик аккуратно отлепил от себя бороду, усы, бакенбарды и брови и оказался довольно молодым человеком, который неожиданно обернулся и весело подмигнул Полине. Она расхохоталась.
В тот момент она, пожалуй, навсегда полюбила театр и, приходя туда каждый раз, испытывала что-то вроде благоговейного трепета перед сценой, высокими потолками, приглушенным светом и кулисами, в которых таилась целая жизнь, неподвластная ее разуму. И может быть из-за этого (из-за безмолвного пиетета перед таинственным странным миром) она всегда очень чутко воспринимала любое злое слово, брошенное в сторону театра, так же, как и очень чутко ощущала любое проявление фальши на сцене. И сейчас, когда она сидела перед этими актерами (уже не в качестве зрителя и даже не студента факультета журналистики), она чувствовала себя так, будто перед ней на секунду приподняли полог кулис, и оттуда уже сочится какой-то свет, а они все еще раздумывают, поднимать ли кулисы совсем или так и оставить ее в издевательском неведении.
В конце концов, это всего лишь ее ровесники. Толком-то они еще никакие не актеры.
– Еще один вопрос, – четко произнесла она, переворачивая страницу блокнота. – Когда вы работали над текстом Шварца, вы не обращались к образам в фильме Захарова? Ведь реальность, которую создал Марк Захаров в своих фильмах, она совершенно особенная, немного отличная от Шварцевской.
– Ну конечно, все мы видели фильм, и не раз. – Начал отвечать Миша Яковинцев, с которым Полина уже была немного знакома. – Но специально во время репетиций мы его не смотрели. И все равно, очень сложно абстрагироваться от уже вполне определенных примеров, от актеров, которые уже играли эти роли…
– У вас, на мой взгляд получилось создать свой взгляд на эту пьесу. И я думаю, это же и увидели члены жюри.
– И все же… образ Администратора вас не удовлетворил? – поинтересовался Игорь Борисович задумчиво, возвращаясь к теме, поднятой в начале интервью.
– Да нет, – Полина пожала плечами, закрывая блокнот. – Просто… я потому и задала предыдущий вопрос, что в образе Администратора я увидела не вас. – Она прямо посмотрела на юношу, который исполнял роль. Он с самого начала сидел с таким лицом, как будто все, что здесь происходит, в глубочайшей степени его раздражает. Он и сейчас нетерпеливо вздернул подбородок, и Полина поспешила закончить. – Не поймите, меня неправильно, вы играли очень хорошо. Но раз уж вы говорите, что пытались не опираться на фильмы… Я знаю, что это трудно не подражать таким великим примерам, но когда вы исполняли эту роль, я видела перед собой Андрея Миронова. Очень много жестов вы переняли, даже чисто интуитивно, быть может…
– Я никогда не пытался добиться сходства! – холодно заметил он.
– Я знаю. Просто вам может быть стоит пересмотреть… свою роль в этом образе.
Наступила тишина. И в этот момент свет мигнул, Полина дернула стулом и в следующее мгновение оказалась в центре ярко освещенного круга. Но назад передвинуть стул она не успела, потому что «Администратор» спросил:
– А вы уверены, что у меня получится? Быть может, дадите еще пару советов?
В голосе слышалась издевка.
– Почему вы так боитесь критики? – не выдержала Полина, закатив глаза. – Это же не стоит так воспринимать. Если даже жюри так оценили вашу работу…
– Вот именно, «если даже жюри»! – протянул юноша. – А вам судить намного проще, не правда ли?
Они смотрели прямо друг на друга. Темные глаза собеседника сверкнули. Полина слегка покачала головой, будто стыдясь этого накалившегося разговора.
– Правда в том, что вам не угодишь. Комплименты вам не нужны, а малейшее замечание вы воспринимаете в штыки. Я же просто пришла узнать о постановке. В конце концов, это о вас будет писать газета!
– О, благодарю за честь! – молодой человек сделал что-то вроде поклона.
– Родион! – окликнул Игорь Борисович.
– Раскольников? – не удержалась Ирма от ехидства.
– Расков! – буквально выплюнул это слово Родион.
Воздух пронзила напряженная тишина. Полина подняла глаза, чувствуя, как сердце забилось быстро-быстро.
– Вы выбрали не того актера для критики, – произнесла блондинка, сидевшая рядом с Родионом.
– Почему это? Он что, неприкасаемый? – фыркнула Ирма. Полина рядом с ней молчала, не отводя взгляд от актера, который смотрел прямо на нее, и смотрел с нескрываемым ехидством.
– Почти! – сказал кто-то из ребят со смешком. – Он у нас теперь звезда. В сериалах снимается!
Ирма осеклась на полуслове. Ее удивление было искренним – такое не сыграешь. Все это сразу поняли.
– Странно, что вы не знаете этого, ведь именно ваша газета написала материал про Родиона, – заметил Миша со смешком.
– Ирма не работает в газете, – сказала Полина и посмотрела на Мишу в упор. Затем она перевела взгляд на блондинку. – Я читала, конечно же, этот материал, только что это меняет? Или вы думаете, что сомнительная заслуга сниматься в сериалах, которые заполонили телевидение, вызовет у меня такое чувство пиетета, что остановит от высказывания своего мнения?
– О! – между актерами прошел гул, но кто-то засмеялся, а кто-то похлопал в ладоши.
– Ребята, ребята, – предостерегающе поднял руки Игорь Борисович.
– Трудно представить, что вас что-то может остановить, – размеренно произнес Родион. Кажется, его одного никак не переполошил резкий отзыв журналистки. Но Полина уже сама раскаялась в своих словах. Вот вечно так – стоит только оказаться на взводе, как ее несет напролом.
– Извините, – произнесла она, отводя взгляд.
После промелькнувшей грозы наступило подозрительное спокойствие. Одни актеры перешептывались, кто-то смотрел в пол, чьи-то взгляды с неопределенным чувством поглядывали на Родиона и Полину.
– Знаете, я думаю, на сегодня мы закончим. – Неловко дернувшись, Полина уронила на пол блокнот и ручку, и даже телефон выпал из сумки.
– А вы уверены, что… что на этом все? – забеспокоился Игорь Борисович, вскакивая с места.
– Да, информации достаточно. – Полина с ворохом вещей в руках поднялась с пола. И поспешила успокоить старика. – Я пришлю вам завтра вечером текст. На утверждение.
– Хорошо, – режиссер обернулся на своих актеров, а потом снова посмотрел на журналистку. – Простите нас, если что не так.
– Ну что вы. – Полина обернулась уже от дверей. Верная Ирма следовала за ней. – Спасибо вам. Отличное зрелище.
* * *
Полина подошла к окну в своей комнате. В Городе молниеносно сгущались сумерки, зажигались окна, фонари протянули свой свет до конца улицы, а тоска от этого становилась еще сильнее.
И дело было даже не в этом интервью – хотя и в нем, конечно, тоже. И не в упрямом тщеславии – как называла это Нина, – дело было в том, что Полина чувствовала себя уязвимой, сидя напротив пятнадцати человек, настроенных к тебе, мягко говоря, весьма скептически. А ведь это всего лишь ее ровесники… Хотя взрослые актеры наверняка более лояльно относятся к критике…
* * *
День
Дверь запасного выхода хлопнула, и Родион показался на пороге театра.
– Ну что? – поинтересовался Миша Яковинцев – его однокурсник.
– Как же меня раздражают журналисты! – с чувством вздохнул молодой человек. – Особенно те, что журналистами еще не являются.
