Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Двое наших мертвы, как и трое бандитов, – чуть позднее доложил Амальрик, выглядевший одновременно и усталым, и возбужденным. – Одной из лошадей перебили берцовую кость, придется ее пристрелить. Мясо пойдет поварам, шкура – шорнику, если ты не распорядишься иначе. У нас пятеро раненых и четверо пленников; один из них тоже ранен.

– Кто погиб? – Ранегунда нахмурилась. – И каковы наши имущественные утраты?

– Пропала одна алебарда. Погибли Бератрам и Фрей. – Амальрик перекрестился. – Ранены Рейнхарт, Модж, Аделяр, Калфри и Феррир. – Он помолчал. – Рейнхарт в плохом состоянии.

– Ясно, – отозвалась Ранегунда, водя по листу пергамента гусиным пером, потом подняла глаза. – Ты сказал, Рейнхарту плохо. Насколько?

– Глубоко проникающее ранение в руку и перелом, – угрюмо сказал Амальрик. – Руку лучше бы удалить, это может спасти ему жизнь.

– Или убьет прежде времени, – возразила Ранегунда, откладывая перо в сторону. – Ладно. Я поговорю с женой Калфри. – На деле она решила спросить совета у Сент-Германа, но не хотела, чтобы о том кто-то знал. – Надеюсь, бандитам пришлось много хуже.

– Я тоже, – кивнул Амальрик и продолжил: – Раненых перенесли в общий зал, чтобы брат Эрхбог отпустил им грехи… на всякий случай.

– Брат Эрхбог сейчас… не в себе, – с запинкой ответила Ранегунда, вспоминая в каком виде она того обнаружила. Монах, приникнув стене южной башни, бормотал что-то камням. Тело страдальца трясло от озноба, хотя руки и лоб его были горячими. Теперь он лежал у себя под присмотром раба, по-прежнему продолжая разговаривать с кем-то.

– Печально, – сказал Амальрик и, вновь перекрестившись, добавил: – Если раны вдруг начнут гнить, кто же благословит умирающих?

– Не знаю, – Ранегунда поморщилась. – Мы станем вместе молиться за них. Надеюсь, этого хватит. – Она побарабанила пальцами по пергаменту. – Еще что-нибудь?

Новое сообщение далось Амальрику с трудом.

– Герент… сказал мне, что… что видел Карагерна с теми… из леса. – Высказавшись таким образом, он отвернулся, стыдясь своих слов. – Сам я его не приметил. И никто другой тоже… Но Герент убежден.

Ранегунда вздохнула.

– Я с ним поговорю.

– Ладно, – кивнул Амальрик. – А как насчет раненых?

– Я вскоре зайду к ним. – Ранегунда вздохнула еще раз. – Ступай и вели истопить баню. Брат Эрхбог потом станет нас порицать, но мы будем мыться не из себялюбия. Нам, и в особенности тебе… надо смыть с себя кровь. Как свою собственную, так и чужую.

– Конечно, герефа, – пробормотал Амальрик, лицо его приняло отстраненное выражение. – Иноземец хочет видеть тебя. Он уже был у раненых.

– Вот как? – Она обнаружила, что совсем не удивлена.

– Он заявляет, что может помочь им. – Последовало непродолжительное молчание. – Не знаю, как отнесутся к его вмешательству наши.

– Они потерпят, если это пойдет им на пользу, – твердо ответила Ранегунда и, ощутив толчок крови, сказала: – Передай иноземцу, что он может войти.

– Как пожелаешь, – кивнул Амальрик, направляясь к выходу из оружейной, потом приостановился: – Что мне сказать остальным?

– Распусти всех по домам, предварительно назначив патрульных. А сам вымойся в бане и отдохни. Эта ночь, я вижу, изрядно тебя утомила.

Ранегунда вышла из-за стола и в знак уважения к воинской доблести собеседника приподняла свои юбки.

Амальрик изумленно взглянул на нее, потом поднес руку ко лбу.

– Ты слишком добра к солдату, герефа.

– Не к солдату, а к капитану, – возразила она, абсолютно уверенная, что теперь Гизельберт не станет препятствовать ее желанию воздать отличившемуся бойцу по заслугам. – Мы позже обсудим детали твоего нового положения, а сейчас отдыхай. Мне вскоре понадобится твоя помощь. Крестьян надо переселить обратно в деревню, и я хочу поручить это тебе.

– Я справлюсь, – кивнул Амальрик. – Я в вашей воле, герефа. – Он опять поднес руку ко лбу, но уже с большей щеголеватостью, потом, нарочито печатая шаг, удалился из оружейной и остановился перевести дух лишь во дворе, возле крестьянских загонов и клеток, где уже кто-то стоял.

– Иноземец! – окликнул Амальрик.

Сент-Герман, закутанный в темный плащ, обернулся.

– Да, это я.

– Герефа хочет видеть тебя. – Амальрик чуть посторонился. – Ты действительно можешь сделать что-то для раненых?

– Уверен, – сказал Сент-Герман. – Не столь многое, как мне бы хотелось. Но все же я значительно облегчу их страдания, а кого-то, возможно, и исцелю.

Амальрик обдумал ответ.

– В таком случае займись ими. У нас не так много мужчин.

– Да, – кивнул Сент-Герман. – Я это знаю.

Ранегунда уткнувшаяся в массивную, потемневшую от времени книгу, на вошедшего не взглянула.

– Подождите немного, – сказала она, переворачивая страницу. – Я скоро закончу.

Сент-Герман прислонился к стене и так стоял, пока книга не была отложена в сторону. Лишь тогда он позволил себе нарушить царящую в помещении тишину:

– Вы звали меня, герефа?

– Вы видели раненых? – резко спросила она. – Амальрик говорит, вы способны помочь им.

– Да, – Сент-Герман поклонился. – Я имею кое-какой опыт врачевания ран. – «Кое-какой» означало семь сотен лет служения в египетском храме, призревающем умирающих и больных. – И хотя у меня под рукой сейчас нет многих снадобий, я постараюсь как-нибудь извернуться. Если, конечно, мне будет дозволено.

Изворачиваться не пришлось бы, будь алхимический тигль, атанор, готов. Самые сильнодействующие лекарства, способные с легкостью прекращать воспалительные процессы, изготавливались, к сожалению, при очень высоких температурах.

Он поднял глаза. И натолкнулся на испытующий взгляд.

– Я поговорю с теми, кто лежит в общем зале. Если они не откажутся принять вашу помощь, я с благодарностью буду просить вас оказать ее. – Ранегунда откинулась на спинку стула и разрешила себе пошутить: – Жаль, что вы здесь всего только пленник. Иначе я, поскольку у нас не хватает людей, могла бы использовать вас как солдата.

Она рассмеялась абсурдности своей мысли и с удивлением обнаружила, что Сент-Герман не выказывает желания подхватить ее смех.

– Если ваши солдаты на то согласятся, я с большой радостью разделю с ними все тяготы воинской службы, – без даже отдаленного намека на какую-либо иронию заявил он. И добавил: – В любую секунду.

– И… и зачем же? – опешив, пробормотала она, слишком подавленная, чтобы получать удовольствие от завязавшегося наконец разговора.

– Чтобы оберегать вас.

Она отвернулась, обрадованная ответом, но сознавая, что не должна ничему доверять.

– Все это только слова. Ведь вы, вне сомнения, и ранее присягали кому-то. Почему же присяга, данная мне, может вас обязать более, чем предыдущие? Вокруг нас враги, жить здесь слишком опасно. Предпочтительнее сбежать или поменять один плен на другой.

В темных глазах промелькнула усмешка.

– Если бы всё, что удерживает меня здесь, заключалось лишь в каменных стенах, я бы отсюда ушел еще месяц назад.

– Неужели?

Ранегунде хотелось, чтобы вопрос прозвучал язвительно-жестко, но севший голос ее был скорее растерянно-изумленным, и она мысленно выбранила себя.

– Я вовсе не томлюсь ожиданием, когда меня выкупят, Ранегунда. – Он наклонился к столу, сверля ее пристальным взглядом. – Я хочу лишь одного: быть там, где вы.

– Потому что вы опрометчиво связали себя данной мне клятвой? – с фальшивой язвительностью спросила она.

– Нет. – Он наклонился ниже. – Между нами есть связь. Более неразрывная, чем словесные узы. Ее уничтожит лишь смерть.

Ранегунда в отчаянии затрясла головой.

– Вы пытаетесь сбить меня с толку. Но я не дам себя провести. И приму вашу помощь. Но не потому, что вам верю, или… из-за влечения к вам. Я просто нуждаюсь в поддержке. А вы предлагаете мне услуги, надеясь, что я спрошу за вас меньший выкуп. Вот что происходит на деле, и не смейте мне возражать. Ни один мужчина не засидится в плену по собственному желанию.

Он потянулся к ней и провел пальцем по линии ее подбородка. Потом сказал – чуть иронично, но с нотками подлинной нежности:

– В таком случае я, возможно, вовсе и не в плену.

* * *

Письмо торгового посредника Бентуэта (франконский Квентович) к Ротигеру в Рим. Доставлено в Оксер с купеческим караваном, потом передано группе монахов, направляющихся в Фараксинетум, затем попало на борт уходящего в Остию корабля. Получено адресатом 6 апреля 938 года.

«Поверенному его превосходительства графа Сент-Германа мои приветствия 9 февраля 938 года Господня.

Считаю своим печальным долгом сообщить, что о судьбе как „Золотого ока“, так и „Солнца полуночи“ никаких сведений нет. Я разговаривал с тремя капитанами, чьи корабли пробились к нам через серию зимних штормов, но их рассказы практически ничего мне не дали.

Известно, что этой зимой уже затонуло около десятка судов, но ничего не слышно о кораблекрушениях близ Хедаби. Магистрат Шлезвига рассылает запросы по всему побережью, однако ни один поступивший в его канцелярию отклик не проливает хотя бы милую толику света на то, куда подевались интересующие нас корабли, равно как их экипажи и ваш хозяин.

Разумеется, я продолжу переговоры с капитанами прибывающих к нам судов, особенно тех, что ходили в далекие рейсы. Можете не сомневаться, любое известие, могущее вселить в нас надежду напасть на след графа, будет незамедлительно переправлено в Остию.

Пребывая в несомненной уверенности, что Христос Непорочный, отвечая на наши молитвы, не оставит его превосходительство своими милостями, предлагаю по-прежнему уповать на то же и вам.

Исполнено рукой Лазурина,

писца торгового посредника Бентуэта.

Квентович».

ГЛАВА 7

Теплый весенний дождь превратил остатки снега в грязную слякоть. Наново вспаханные поля развернули свои голые гряды перед работницами, вышедшими на сев. Возле леса плотники и селяне продолжили возведение частокола и рыли ямы для очередного десятка столбов.

Звук деревянного рога возвестил о прибытии гостя – первого после минувшей зимы.

Ранегунда, стоявшая на коленях в часовне, вздрогнула.

– Что происходит?

– Что бы там ни происходило, – строго сказал брат Эрхбог, – ему нет места в наших молитвах. – Он еще полностью не оправился от прошлого приступа лихорадки, а болезненный блеск его глаз уже предвещал новое обострение недуга.

– В таком случае мне лучше прерваться, – произнесла Ранегунда, втайне радуясь поводу покинуть сырое и мрачное помещение. Накидывая на ходу плащ, она захромала к плацу.

– Два всадника! – крикнул Аделяр со стены. – На сытых конях.

– Открывайте ворота! – прокричала в ответ Ранегунда.

Ее повеление прошло по цепочке охранников, и привратные рабы кинулись отодвигать тяжелый засов, сопя и оглядываясь на приближающуюся герефу.

– Это маргерефа? – спросила она дежурного воина, с натугой толкавшего массивную створку.

– Думаю, нет, – сипло дыша, откликнулся тот. – Маргерефу сопровождала бы свита.

– Пожалуй, – кивнула Ранегунда, но с беспокойством подумала «А вдруг это неофициальный визит?»

– Эй, в крепости! – прокричал первый всадник. – Беренгар, сын Пранца Балдуина, хочет войти.

– Ворота открыты, – ответила Ранегунда, выступая вперед и высоко вздергивая свои юбки. – Я, здешняя герефа, приветствую вас.

Конники въехали в крепость.

– И я вас приветствую, – объявил Беренгар, соскакивая с седла и бросая поводья рабу. На нем был плащ из плотной шерсти с отделанным вышивкой капюшоном, из-под которого выбивались пряди длинных каштановых волос. – Не откажитесь принять от меня десять золотых монет и мешок зерна для посева. – Гость отстегнул от седла большую суму и, опустив ее наземь, полез в поясной кошелек. – Я к вам по меньшей мере на месяц и хочу таким образом оплатить свое содержание.

– На месяц? – повторила Ранегунда, и глаза ее сузились. – Что привело вас сюда?

Беренгар замахал руками.

– Сущий вздор, пустяки. Я давно интересуюсь нашими отдаленными укреплениями, а тут появилась возможность взглянуть на все самому. Воспользовавшись как предлогом старинным знакомством.

У Ранегунды похолодела спина.

– Старинным знакомством, вы говорите? И с кем же из наших мужчин?

– Ох, это не мужчина, – Беренгар обольстительно заулыбался. – Я приятельствую с Пентакостой, супругой вашего брата. И, признаться, довольно давно.

Прежде чем Ранегунда обрела дар речи, сердце ее успело стукнуть с дюжину раз. Стоило бы одернуть нахала. Ведь он, безусловно, должен и сам понимать, что, пусть даже давнему, знакомцу невестки неприлично являться сюда без приглашения Гизельберта, однако… ему это словно бы нипочем. И потом, разве можно одергивать отпрыска столь могущественного владыки? Она склонила голову набок.

– Боюсь, наше гостеприимство покажется вам убогим в сравнении с роскошью, к какой вы привыкли. Мы тут живем очень просто, без развлечений, разве что изредка охотимся на оленей, но и то из нужды. День-другой – и вас одолеет тоска.

– У меня есть лекарство, – возразил Беренгар, указывая на своего слугу, который тоже успел спешиться и с кислым лицом занимался разгрузкой различных дорожных укладок. – Я прихватил с собой цитру. Быть может, вам и еще кому-то мои музыкальные упражнения покажутся недурными.

Он вновь улыбнулся, излучая такое добросердечие, что Ранегунда не нашла в себе сил ему отказать.

– Я должна буду сообщить о вашем приезде своему брату, а свижусь я с ним, наверное, дня через три.

Это был лучший ответ из возможных, по крайней мере ей так казалось.

– Превосходно. Превосходно. – Сын Балдуина оглядел внутренний двор. – Где вы намереваетесь поселить нас?

Ей хотелось ответить: «В деревне», – однако подобный прием выходил за рамки как вассального почитания рангов, так и обыкновенной любезности, и Ранегунда внутренне напряглась, понимая, что задержка с ответом может обидеть знатного гостя. Свободными были два помещения: одно – в северной башне, над швейной, другое – в южной, над комнатой Пентакосты. Ранегунда выбрала север и с безмятежным видом спросила:

– Устроит ли вас четвертый этаж? – Там, сказала она себе, весьма довольная выбором, как-никак, живет иноземец и имеется караульный, следящий всю ночь за огнем.

На вновь прибывших уже поглядывали свободные от несения службы солдаты, делая вид, что просто прогуливаются по плацу, из домов высыпали женщины, окруженные ребятней, и даже некоторые рабы, расхрабрившись, украдкой посматривали на посторонних.

– Безусловно устроит, – с восторженным видом сказал Беренгар. – Пусть кто-нибудь проводит туда моего Ингвальта.

Ранегунда огляделась вокруг и поманила к себе Теобальда, одиннадцатилетнего сына Радальфа, местного кузнеца.

– Проводишь слугу нашего гостя на четвертый уровень северной башни, – распорядилась она.

Теобальд поднес руку ко лбу, в глазах его вспыхнуло любопытство.

– Четвертый уровень, – повторил он и повернулся к Ингвальту: – Следуй за мной, господин.

Беренгар вновь рассмеялся.

– Он такой же господин, как и ты, мальчуган. Просто одет получше.

Слуга, одарив хозяина неприязненным взглядом, подхватил с земли пару коробок и двинулся за подростком.

– Этот Ингвальт славный по-своему малый, – доверительно сообщил Беренгар. – Он состоит при мне третий год, и, если не брать во внимание его постоянное недовольство всем миром, у меня нет причин на него жаловаться.

– Многие достойные люди испытывают отвращение к миру, – подтвердила Ранегунда, имея в виду своего брата.

– Справедливо замечено, но кто-то должен населять эту землю, иначе зачем бы Господь ее сотворил?

К ним, хлюпая носами и бормоча извинения, подбежали припозднившиеся конюшие. Одежды их были мокрыми, а лица – пунцовыми от стыда.

– Оботрите лошадок досуха, – повелел Беренгар. – Седла доставьте в мою комнату. А в кормушки засыпьте окропленное медом зерно.

Ранегунда жестом остановила рабов.

– Боюсь, у нас нет ни того ни другого. Ваши лошади будут кормиться как наши.

Беренгар, поразмыслив, пожал плечами.

– Это лишь справедливо. Пусть будет так.

– Если пожелаете кормить их получше, поговорите с крестьянами. Возможно, они согласятся продать вам излишки зерна, – произнесла Ранегунда, смягчаясь. – Хотя… – Тут слова ее прервал радостный крик.

– Мой дорогой друг! – К гостю через весь плац, пренебрегая приличиями, неслась Пентакоста. Остановившись, она задрала свои юбки много выше колен. – Вот уж не чаяла увидеть вас в этой глуши!

– То же самое мог бы сказать вам и я, – возразил Беренгар, склоняясь к ее рукам и вновь выпрямляясь.

– Как вы на это решились? – продолжала, сияя, красавица. – Дороги сейчас так скверны!

Обитатели крепости, собравшиеся вокруг них, тут же напустили на себя озабоченный вид, но притом не забыли навострить уши.

Беренгар не сводил с красавицы глаз.

– На дорогах, ведущих к вам, ни грязь, ни рытвины не заметны.

Ранегунда в отчаянии не знала, куда себя деть.

– Пентакоста, – произнесла она наконец так твердо, как только смогла. – Гостя надо сопроводить в общий зал, где ты сможешь поговорить с ним. Я распоряжусь, чтобы туда принесли хлеба и мяса.

Повара, без сомнения, возмутятся, но лучше выдержать столкновение с ними, чем терпеть такой стыд.

В прелестных глазах Пентакосты блеснуло ехидство.

– О, дорогая, как ты добра!

– А остальные, – Ранегунда возвысила голос, – могут вернуться к своим делам.

Тон ее был столь суров, что плац мгновенно очистился, и даже дети попрятались по домам.

Беренгар нагнулся и выпростал из тюков укладку, завернутую в промасленную бумагу.

– Моя цитра, – произнес он, улыбаясь. – Мне не хотелось бы, чтобы она подмокла в последний момент.

– Ох! – выдохнула восторженно Пентакоста. – Прошла уже целая вечность, с тех пор как я слушала музыку.

– Я теперь играю получше, и вы в самом скором времени сможете в том убедиться, – с игривостью заявил Беренгар.

Ранегунда наблюдала за удалявшейся парочкой с неприятными чувствами.

– Какой же бес занес его в наши края? – произнесла она тихо и содрогнулась от отвращения, когда ее внутренний голос пояснил ей – какой.

То же отвращение вспыхнуло в ней и на другой день – при виде невестки и заезжего щеголя, прогуливающихся по крепостной стене. Парочка, казалось, намеренно демонстрировала всем любопытным себя, равно как и все детали своих бесстыдных заигрываний друг с другом.

– Так вот почему вы избрали меня в провожатые, – сказал новым утром Сент-Герман, выезжая бок о бок с Ранегундой за крепостные ворота. – Хотите поставить на место невестку и ее ухажера? – Он впервые за долгие месяцы сидел наконец-то в удобном персидском седле, сменив на него чудовищную подушку из кож с немилосердно задранной вверх задней лукой. Костлявая гнедая кобыла под ним была своевольна, и потому ее пришлось туго взнуздать.

– А также всех остальных, – ответила после паузы Ранегунда. – Думаю, после нашей поездки пересуды пойдут… по другому руслу.

Она перевела своего мышастого мерина на неторопливую рысь и направила его к проему в незаконченном частоколе, где к концу лета должны были повиснуть ворота.

Сент-Герман кивнул, принимая ее пояснение, и пустил гнедую вперед.

Возле леса им пришлось придержать лошадей, ибо дальше дорога сужалась и нависавшие над ней ветки могли выбить беспечного всадника из седла. Они в полном молчании добрались до развилки, где основной тракт уходил к юго-западу, чтобы слиться с дорогой из Шлезвига в Гамбург, а проселок сворачивал к монастырю Святого Креста.

За поворотом Ранегунда сказала:

– Я решила послать мужчин в лес на поиски пчелиных убежищ. У поваров заканчивается мед.

– А почему бы вам не держать пчел в деревне? – спросил Сент-Герман. – Это, возможно, несколько хлопотно, но, несомненно, безопаснее и надежнее, чем ежегодно обыскивать дикие дебри. – Молчание за спиной удивило его и подвигло на новое предложение: – Я знаю, как это делается, и могу показать.

Вплотную с пчеловодством он столкнулся на своей родине около двадцати столетий назад. Селяне там сооружали ульи прямо среди виноградников, что оборачивалось для них двойной выгодой: пчелы давали мед и опыляли лозу.

– Да, – неожиданно прозвучало в ответ. – Да, сделайте это. Наши крестьяне вам будут признательны, как и повара. И расскажите об этом в монастыре. Я знаю, монахи с радостью примут ваш дар, да и мой брат…

Ранегунда умолкла.

– Да и ваш брат, – подхватил, оглядываясь, Сент-Герман, – станет гневаться меньше. Ему ведь не очень понравится наш совместный визит.

Лицо ее омрачилось.

– Вы правы.

Вдруг они оба разом насторожились, и Сент-Герман, подавшись вперед, выхватил из седельных ножен свой меч.

Ранегунда также обнажила клинок.

– Да? – выдохнула она еле слышно.

– Да, – шепнул он, подбираясь, и напряг икры, заставляя свою гнедую идти, высоко поднимая копыта. – Они в двух шагах.

Она издала горловой звук, показывая, что все поняла, и сузила глаза.

В нескольких метрах от них тропа делала поворот, огибая массивный ствол давно упавшего дуба. Прямо за ним должен был находиться ручей – Сент-Герман видел это на карте. Место было просто создано для засады, и он пожалел, что не знает, на что способна гнедая. Но рука его уже натянула поводья, а острые шпоры вонзились в мерно вздымающиеся бока. Кобыла вздыбилась, оправдывая надежды своего седока, и очень вовремя, ибо через поваленный ствол перескочили двое мужчин. Оба в старинных доспехах из склепанной кожи, один – с мечом, другой – с молотом. Оторопев, они вжали головы в плечи, страшась рассекающих воздух копыт. Меж тем Сент-Герман двинул лошадь вперед и, едва не сползая на круп, ударил разбойника, вооруженного молотом. Удар меча пришелся плашмя по виску, раздался треск, и разбойник упал; из уха его ручьем хлынула кровь.

Второй нападающий молча атаковал, но Сент-Герман с огромным усилием завернул морду кобылы назад, та, разворачиваясь, попятилась, и ее подкованные железом копыта прошлись по затянутой в толстую кожу груди. Разбойник всхлипнул, Сент-Герман перебросил свой меч в левую руку и ловким приемом обезоружил противника, прежде чем разрубить ему ребра.

– Вперед! – вскрикнула Ранегунда.

Сент-Герман пришпорил гнедую. Та, пошатнувшись, неловко перескочила ручей, едва не упала, но выправилась и понеслась стрелой по проселку, а всадник, припав к ее шее, вслушивался в неистовый стук копыт за спиной.

Лишь спустя четверть часа он позволил гнедой перейти на рысь, потом пустил ее шагом, ожидая, когда с ним поравняется Ранегунда. И кобыла и мерин покрылись клочьями пены и с жадным хрипом всасывали в себя воздух; их шкуры потемнели от пота.

– Сколько их было? – спросил Сент-Герман. Он тоже дышал учащенно, но с виду ничуть не вспотел.

– Я насчитала пятерых, – ответила с дрожью в голосе Ранегунда. Сама она была мокрой от лопаток до ягодиц.

– Опасный нечет, – сказал Сент-Герман, усмехаясь, но понял оплошку и сменил тон: – Это дурацкая шутка. А вы, дорогая, не осуждайте себя. Нет ничего позорного в вашем испуге. Абсолютно бесстрашны лишь сумасшедшие и глупцы.

– Но… мы сбежали. – В голосе ее слышалось отвращение.

– И счастье, что нам это удалось, – возразил Сент-Герман. – Какой нам был смысл там оставаться, если это могло затянуться навечно?

– Против двух конников пятеро пеших – ничто, – заявила упрямо Ранегунда.

– Это вы видели пятерых, – покачал головой Сент-Герман, – а за кустами, скорее всего, скрывалась парочка дюжин. – Он поморщился. – И, вероятно, все они теперь ждут не дождутся, когда мы поедем обратно. Нет ли к крепости Лиосан другого пути?

Ранегунда пожала плечами.

– Разве что берегом. Прилив должен быть небольшим. – Она помолчала. – Но это тоже связано с риском.

– Из-за прилива?

– Кроме прочего – да.

– Прочее, это те же бандиты? – Он, словно вспомнив о чем-то, посмотрел на свой меч, потом отер его и вернул в ножны.

– Отчасти, – нерешительно подтвердила она. – И старые боги. Отлив обнажает два грота, где, говорят, они обитают.

– И могут встретить нас не по-доброму? – спросил, похвалив себя за догадливость, Сент-Герман.

– Да. – Ранегунда вдруг указала на дуплистое дерево, мимо которого они проезжали. – Взгляните туда. Видите, к веткам привязана всякая всячина? Фигурки из глины и дерева. Клочки тканей и пряжи. Все это – подношения старым богам. Люди продолжают в них верить.

Сент-Герман придержал гнедую.

– Почему выбрано именно это дерево, а не любое другое? – спросил после паузы он.

– Оно пустое внутри, – ответила Ранегунда. – Там, где пусто, живет старый бог.

– Надо же! – Сент-Герман не мог скрыть удивления. – Послушайте, – вдруг сказал он, – все эти люди… они ведь до крайности безрассудны. Если отваживаются, презирая опасность, заходить в чащу так далеко.

Ранегунда посмотрела на него как на ребенка.

– Никто не осмелится тронуть того, кто идет к старому богу, – пояснила она. – Даже бандиты. Они ведь живут в лесу, а тут правят старые боги. Христос Непорочный правит на Небесах, не в лесу. – Она быстро перекрестилась.

– И не на побережье? – спросил Сент-Герман.

– Да, – Ранегунда помедлила и отвела взгляд от дерева, потом сказала, тряхнув головой: – Едем. Долго здесь оставаться не стоит.

Они замолчали и не проронили ни слова, пока перед ними не выросли бревенчатые стены монастыря. Время приближалось к полудню, и в ярком солнечном свете болотистые равнины, на которых паслись монастырские овцы, казались почти изумрудными.

– Ваш брат не расстроится, когда увидит, что вас сопровождает только один человек? – спросил Сент-Герман.

– Может быть – да, а может, и нет, – ответила Ранегунда. – Мы не виделись с осени, и я не знаю… не знаю, как он себя поведет. Но знаю одно: душа его ищет покоя. А я постоянно вношу в нее непокой.

Сент-Герман почти физически ощутил ее боль и ровным, увещевающим тоном заметил:

– К чему бы сейчас ни стремилась душа вашего брата, следует помнить, что вы единственный человек, которого он избрал своим представителем в светском мире. Должно быть, у него сложилось верное представление о ваших достоинствах, иначе на вашем месте был бы кто-то другой. – Он помолчал, давая спутнице поразмыслить над своими словами, затем добавил: – Лучшего правителя для крепости Лиосан нельзя и желать.

Она взглянула на него.

– Вы и вправду так думаете? А на каком основании, позвольте узнать?

Темные глаза подернулись поволокой.

– Я ведь сын короля, – просто сказал Сент-Герман. – И до тридцатидвухлетнего возраста был при отце, пока нашу родину не растоптали захватчики. Я могу отличить, кто способен править, кто – нет.

Ветер донес до них звуки молитвенных песнопений, и Ранегунда поспешно перекрестилась.

– Но теперь вы купец, – насмешливо сказала она. – Как вам удалось примириться с такой переменой?

– Видите ли, я скорее алхимик, нежели обыкновенный торговец. А суть алхимии – изучение перемен.

– Да? – озадаченно спросила она и, осознав, что ведет себя слишком надменно, поспешила загладить вину: – Мне давно следует поблагодарить вас. За спасение раненых. И за попытки спасти Ньорберту с младенцем. Мой брат… будет вам очень признателен.

– Пустое, – сказал Сент-Герман, останавливая гнедую возле больших монастырских ворот. – Есть ли здесь конюхи, могущие приглядеть за нашими лошадьми?

– Нет. Вам придется с ними остаться. – Фраза опять граничила с грубостью, и Ранегунда сбавила тон. – Можно, – сказала она, – отвести их на луг, пусть попасутся.

– Хорошо, – кивнул покладисто Сент-Герман, спешиваясь и охлопывая гнедую.

Ранегунда замешкалась, разбираясь со слабым коленом, но ее поддержали и бережно опустили на землю. Вспыхнув от возмущения, она повернулась.

– Вы… В этом не было необходимости.

– Не было, но мне было приятно помочь, – спокойно сказал Сент-Герман.

Бока лошадей словно отгородили их от всего внешнего мира. Ранегунда стояла, вглядываясь в непроницаемые глаза.

– Стоило ли себя утруждать? В ваши вассальные обязанности вроде бы это не входит.

– Не входит и это. – Быстро и очень нежно он поцеловал ее в краешек губ, затем отстранился, оттесняя гнедую, и кивнул в сторону привратницкой: – Ступайте. Вам надо увидеться с братом.

Она отвернулась и пошла прочь от него. Бездумно, решительно – как от пустого места.

Брат Эрн украдкой взглянул на гостью, и тут же потупил глаза.

– Да благословит тебя наш Господь и Христос Непорочный!

Ранегунда перекрестилась.

– Хвала Им! Я Ранегунда, сестра брата Гизельберта, герефа крепости Лиосан.

– Брат Гизельберт молится в своей келье, – ответил привратник.

– Смиренно прошу сообщить ему обо мне. – Она знала, что настойчивость здесь встречает отпор, и потому прибавила со всей возможной искательностью: – Я приехала сюда не по своей прихоти, а по велению долга. Молю, дозвольте мне исполнить его, как вы исполняете свой.

– Ладно, – сказал, смягчаясь, брат Эрн. – Я поговорю с братом Хагенрихом. Он решит, дозволить ли вам это свидание или нет.

Ранегунда, склонив голову, снова перекрестилась.

– Слава Христу Непорочному! Я приехала с сопровождающим, который присмотрит за нашими лошадями. – Она указала жестом на край луга.

– Если разрешение будет дано, кто-нибудь вас позовет, – снисходительно произнес монах.

Ранегунда сочла за лучшее промолчать и, повернувшись, направилась к лошадям, довольная, что почти не хромает.

– Что-то не так? – осведомился вполголоса Сент-Герман.

– Нет, просто рутина. – Она принялась со вниманием рассматривать стены монастыря, потом пояснила: – Здесь строгие правила.

– Да уж, – кивнул Сент-Герман, наблюдая за щиплющими траву лошадями. – Долго придется ждать?

– Не знаю, – ответила Ранегунда. Она наклонилась к полевому цветку, сорвала его и, выпрямившись, сообщила: – За дальним углом стены есть вода. Лошади могут захотеть пить.

– Конечно. Я о них позабочусь.

Они помолчали.

– Вы действительно сын короля? – спросила вдруг Ранегунда.

– Да, это так.

– И вам было тридцать два года, когда враги завоевали вашу страну?

– Да. Тридцать два.

– Но… отец ваш был еще жив?

– Да, – кивнул Сент-Герман. – Мои соплеменники живут долго.

«Те, кто вкусил кровь нашего божества», – добавил мысленно он.

Решаясь на новый вопрос, она неприметно вздохнула.

– В таком случае, сколько же лет вам теперь? У вас нет проседи в волосах и целы все зубы.

– Я много старше, чем выгляжу, – был ответ.

Она сжала губы.

Сент-Герман тряхнул головой.

– У вас нет причин для обид, Ранегунда. – Он потянулся и отвел с ее лица длинный льняной завиток. – Если я скажу вам, сколько мне лет, вы, боюсь, не поверите.

«А если поверите, ужаснетесь», – едва не сорвалось с его языка.

Что-то в темных глазах заставило Ранегунду потупиться. Она молча пошла к монастырской стене, потом отбросила цветок в сторону и вернулась.

– А зачем вы выпрашиваете у поваров заплесневевшие корки?

Эта тема была сравнительно безопасной, и Сент-Герман, не задумываясь, ответил:

– Они входят в состав снадобий, какие я изготавливаю.

– Заплесневевший хлеб? Что в нем полезного?

– Плесень, – прозвучало в ответ. – Она обладает чудодейственной силой и помогла исцелить ваших раненых. Но если вас это коробит…