Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Она все стояла, не в силах переступить через полосу красного света, проникавшего в комнату от тлевшей в коридоре жаровни.

– Вы можете разговаривать?

В его голосе – очень слабом, но совершенно отчетливом – мелькнули смешливые нотки.

– Очевидно могу.

Ранегунда, хорошо понимавшая, что ей следует незамедлительно кликнуть служанку, к вящему своему изумлению, закрыла за собой дверь и заморгала, пытаясь приспособить глаза к мгновенно воцарившемуся в помещении мраку.

– Вы очнулись? В столь позднее время?

– Похоже. – На этот раз его голос прозвучал несколько громче и уже вовсе не походил на стенание погибающего в песках человека. – Сейчас и впрямь поздно?

– Да. – Ранегунда, оправившаяся от неожиданности, храбро шагнула вперед. – Видите, в окнах темно.

– Да, – сказал он. – Так и должно быть. Тьма прибавляет мне сил.

Его слова, вроде бы мало что значащие, ввергли ее в легкий озноб.

– Я принесла вам еду, – пробормотала она в замешательстве, не решаясь присесть на кровать, хотя прежде проделывала это без каких-либо колебаний.

Он не замедлил с ответом:

– Благодарю. Это очень любезно. – Его саксонский был правильным, но в нем все же проскальзывал едва уловимый и весьма странный акцент.

– Я принесла вам хлеб и бульон, – буркнула Ранегунда, сердясь на себя за внезапную робость. – Так что вы сможете подкрепиться.

– Ах!

В его восклицании слышалось явное разочарование и еще нечто, чему у нее не нашлось бы определения, даже если бы ей вдруг вздумалось его поискать.

– В чем дело? – опешив, спросила она. – Быть может, вам хочется чего-то другого?

В глазах незнакомца промелькнула усмешка.

– Боюсь, именно так.

Он произнес это словно бы для себя, но продолжал пронизывать ее взглядом, и Ранегунда снова смешалась.

– Надо бы посмотреть… да я и так знаю, – забубнила скороговоркой она. – У поваров всегда что-то есть. Баранина, например… ее еще много осталось… Я заглядывала в котел. В корзинах полно репы, лука, салата. Также имеется солонина… И только что выпотрошили гуся. Могу приказать отловить для вас кролика, или утку, если это…

– Нет, – спокойно сказал он. – Но я вам очень признателен.

– У нас есть пиво, – продолжала поспешно она, словно скорость речи могла решить дело. – Есть еще мед… и обычный, и забродивший… и немного вина.

Он покачал головой.

– Я хмельного не пью.

– Так чего же вам надо?

Ранегунда, вконец растерявшись, посмотрела на чужака, но тот спрятал глаза.

– Хотел бы я знать, как мне сказать вам об этом, – произнес он, чуть помедлив.

Ему и ранее доводилось бывать в столь же затруднительных положениях, но с той поры миновало немало столетий, а эта светловолосая женщина отнюдь не походила на варваров тех жестоких времен. Он поднял руку и провел пальцами по лицу, ощутив колкость щетины. В мозгу мелькнуло, что следует поскорее побриться. Иначе кто-нибудь может заметить, как медленно растет у него борода.

– Но почему же? – вскинулась Ранегунда. – У вас что – усилились боли? Или… пошло нагноение?

Этого она опасалась больше всего и задохнулась от ненависти к Пентакосте, посмевшей пророчить ее подопечному такую судьбу.

– Нет, все в порядке, – поспешил откликнуться незнакомец. – Теперь нужно время.

Он улыбнулся и жестом пригласил Ранегунду присесть к нему на постель.

– Но… вам ведь надо хоть чем-нибудь поддерживать свои силы. – Ранегунда послушно села и поглядела чужеземцу в лицо. Теперь их разделял только поднос. Ей захотелось прикоснуться к нему, удостовериться, что перед ней реальное существо, а не видение.

– Справедливо, – согласился он и помолчал, оглядывая погруженную во мрак комнату так, словно мог что-то в ней различить. Потом уже другим тоном добавил: – Корабль мой, как я полагаю, погиб?

– Да, – неохотно подтвердила она. – Остались кое-какие обломки… Но вы единственный, кого выбросило на берег. Мы более никого не нашли.

– Бедняги, – сказал он, нахмурившись, и спросил после паузы: – Сколько же их затонуло?

– Их? – ошеломленно переспросила она.

– Я имею в виду другие суда, – пояснил незнакомец. – Погибло лишь «Солнце полуночи» или…

– У нас нет сведений о крушениях других кораблей… по крайней мере между нашей крепостью и Лабериком, – ответила Ранегунда и продолжила, тщательно подбирая слова: – Это западное направление. Что до восточного побережья, то там стоит монастырь, однако последнее сообщение из него к нам пришло за два дня до штормов. – Она указала на узенькую бойницу в стене и пояснила: – Там спорные земли.

Чужеземец кивнул.

– Понимаю. А… кроме меня вы нашли еще что-нибудь? Я говорю о вещах.

– Тюки с мехами, правда сильно подпорченными, – принялась вспоминать Ранегунда, – а также тюки с тканями, почти обесцвеченными морской солью… несколько клочков парусины. – Она наморщила лоб. – Была еще книга в кожаном переплете… но тоже подпорченная… мы ничего не сумели в ней разобрать.

– Это – все? – Незнакомец вздохнул и нахмурился, глядя в пространство.

– Кроме нескольких сундуков, – сказала она.

– Сундуков? – Незнакомец насторожился. – Сколько же их и что с ними сталось?

– Их семь, и сейчас они стоят в оружейной. Каждый обвязан веревками и крепко заперт, а на замках странные печати.

– На оттисках диск с распростертыми крыльями? – взволнованно спросил он.

– Да, – подтвердила Ранегунда, обрадованная, что сумела пробудить в чужеземце интерес, и поспешно поставила поднос на пол. – Мы их не открывали. Нам не удалось подобрать ключи, а ломать замки я запретила.

– Стало быть, спасено семь сундуков. Это больше, чем я надеялся, – медленно произнес незнакомец. Он задумчиво посмотрел на нее, затем спросил: – Не могли бы вы приказать принести сюда хотя бы один из них?

– Сюда? – удивленно спросила она, но тут же напомнила себе, что чужеземцев без странностей не бывает. – Разве что самый маленький. Два раба с ним, пожалуй, справятся.

– Не откажете в любезности им это повелеть? – Чужак помолчал, но потом все же счел необходимым пояснить: – Эти сундуки принадлежат мне, а если вы в том сомневаетесь, то в Хедаби находится мой посредник по торговым делам, который может дать надлежащие подтверждения. Пошлите запрос ему или в Шлезвиг, в таможню. Образец моей печати имеется и там, и там, а также в Гамбургском магистрате. Помимо того в моем денежном поясе должны храниться ключи, которые подойдут к их замкам, если только они не пропали. Я везу эти сундуки из весьма удаленных краев и очень дорожу ими. – Он снова умолк, предоставляя ей возможность обдумать услышанное, и после уточнил: – Их содержимое обладает целительной силой.

– И что же в них? – спросила Ранегунда – скорее из любопытства, чем для проверки.

– Земля, – без малейшего промедления откликнулся он. – Она мне необходима для опытов и связанных с ними занятий. Я Францин Ракоци, граф Сент-Герман, сведущий как в алхимии, так и в кузнечном искусстве. Использую образцы разных почв для получения богатых всяческими металлами руд. – Это была полуложь, но с большой долей правды.

– Я Ранегунда, герефа этого укрепления, – представилась Ранегунда, с трудом подавив в себе желание встать и приподнять в знак почтения юбки.

– Герефа? – Незнакомец явно был удивлен. – У вас что – нет отца… или братьев?

– Брат есть, но он удалился в монастырь Святого Креста, – пояснила она, ибо это не представляло какой-либо тайны. – У него нет детей, в этом все дело. А другие наши братья умерли еще в детстве, так что…

Лицо чужеземца в темноте было недвижным, как маска, но слова прозвучали с неожиданной теплотой:

– Счастлив ваш брат, имея сестру, на которую можно взвалить столь большую обузу.

Она покраснела, надеясь, что мрак это скроет, и, хотя похвала была ей приятна, решила напустить на себя строгость.

– Вы не можете так говорить, ведь вы иноземец и мало что понимаете в наших обычаях. Так же как и мне не очень понятно, каким ветром вас сюда занесло.

– Штормовым, – сказал Сент-Герман. Он уже утомился, но старался перебороть свою слабость. – И вы правы: я действительно иноземец. – Нужно было узнать слишком многое, забытье представлялось недозволительной роскошью. – Но также и судовладелец, если хотя бы один из моих кораблей не затоплен.

– А… разве такое дозволено? – спросила Ранегунда с запинкой.

– Дозволено кем? – спросил он спокойно, хотя усталость его стремительно возрастала, веки начинали смыкаться и удерживались открытыми лишь огромным усилием воли.

– Королем Оттоном, – выпалила Ранегунда. – Это саксонская крепость, и она единственная на расстоянии двух дней езды как в восточном, так и в западном направлении. Ни один германский корабль не имеет права войти в эти воды без особого королевского разрешения.

– Но я не германский подданный, несмотря на мое имя, – тихо и как-то бесцветно выговорил чужак. – Я плавал под парусами всех государств, а ныне мы шли на итальянских судах – с лицензиями… франкскими и от папы. В прошлом году мы торговали с Вышеградом… и Старой Ладогой, но… бывало, заплывали и далее… закупая специи и красители. – Голос его от слабости стал прерываться, и он извинился: – Боюсь, я делаюсь несколько невнимательным. Простите меня.

– Это какие-то сказочные края, – сказала с огромной долей недоверия Ранегунда. – Купцы, прибывающие в Хедаби, часто болтают о дальних странах, каких и в помине-то нет, желая набить себе цену и вызвать к своим товарам повышенный интерес. Есть еще и пираты, выдающие себя за иноземцев, дабы сбывать награбленное без всяких препятствий. Есть также люди, которые вообще…

Его зевок был легким, как вздох, но он опять извинился:

– Простите.

Ранегунда без промедления встала с кровати.

– Вам нужен отдых. – Она потупилась, и тут на глаза ей попался поднос. – Но… вы голодны. Позвольте, я покормлю вас.

«Избежать неловкости не удалось, – подумал Сент-Герман, глядя, как она склоняется к полу. – И не удастся, пока ты не объяснишься. Или не возьмешь свое, пока она будет спать. Жизнь твоя так и будет висеть на волоске, пока ты вновь не хлебнешь чьей-либо крови».

– Бульон мне не принесет пользы, герефа. Хлеб тоже. Но все равно я благодарю вас за проявленную ко мне доброту.

– В таком случае скажите, чего вы хотите! – воскликнула Ранегунда. И добавила без особой уверенности: – Все, что возможно найти здесь, я вам доставлю.

Сент-Герман слегка покачал головой.

– Это… может вызвать у вас отвращение.

– Многое из того, что целительно, кажется отвратительным, – возразила она, зная, как на полях сражений обходятся с ранеными коновалы.

Он лег на спину, обдумывая ситуацию, затем нашел компромисс:

– Нельзя ли принести мне поросенка? Живого… и совершенно здорового. – Это был не идеальный выход из положения, но поросенок все-таки лучше, чем крысы, и не вызовет лишних вопросов. – Не обязательно крупного. Меня устроит и самый маленький из помета.

– И… что вы будете с ним делать? – спросила Ранегунда, невпопад вспоминая, какими резвыми бывают мелкие поросята.

– Я буду им кормиться, – спокойно ответил чужак.

Ранегунда обдумала ответ, затем предложила:

– Мы можем его зарезать и принести то, что вам нужно. Любую – по вашему выбору – часть.

– Нет, – сказал Сент-Герман дрогнувшим голосом, мысленно браня сдавшие нервы. – Мне он нужен живой.

Ранегунда перекрестилась, ощутив толчок беспокойства.

– Поросенок? Я правильно вас поняла?

– Или барашек, или жеребенок, – прозвучало в ответ. – Но, полагаю, в вашем хозяйстве больше свиней, чем другой живности, так что это не очень уж вас разорит.

– Скорее вас, ибо стоимость поросенка мы вычтем из ваших денег, – возразила Ранегунда и после некоторого колебания добавила: – В вашем поясе обнаружено золото. Если вы тот, за кого себя выдаете, его вам вернут. Все целиком, кроме той суммы, что ушла в монастырь.

Он посмотрел на нее с любопытством.

– Это звучит так, словно я ваш заложник. Скажите, герефа, меня подобрали ради выкупа, а?

Вопрос звучал полушутливо, но ответ был серьезным.

– Если найдется кто-нибудь, кто пожелает за вас заплатить, – произнесла рассудительно Ранегунда, – мы, разумеется, не откажемся от награды. Если же такового не сыщется, вашу участь решит королевский уполномоченный, приезда которого тут уже заждались. – Она застенчиво усмехнулась. – Есть ведь, наверное, кто-то, кому бы хотелось поскорее увидеться с вами?

– Да, – кивнул, не замечая ее смущения, он.

Например, Ротигер и Оливия… а также еще с полдюжины человек, совсем других… чьи объятия для него пострашней ледяной хватки водной пучины. От этой мысли его замутило, но ему удалось улыбнуться, и Ранегунда с готовностью улыбнулась в ответ.

– В таком случае дело за малым. А поскольку при вас обнаружены приличные деньги, можете не опасаться, что вам придется трудиться с рабами. – По природе она была вовсе не ироничной, но тут решилась на шутку: – И все же помните: я здесь герефа и мне предстоит решать, какой оказать вам прием.

– И каким же он будет? – спросил, подыгрывая ей, Сент-Герман – в том же шутливом тоне, но ощущая томление и тревогу.

В жилах этой прямодушной и грубоватой на вид женщины дремал огонь истинной чувственности, и он о том знал. Знал, ибо уже вкусил ее крови – там, на морском берегу.

Ранегунда склонила голову набок и усмехнулась:

– Начнем с поросят.

* * *

Письмо маргерефы Элриха к герефе Ранегунде, доставленное ей посыльным из Бремена.

«Настоящим письмом, отосланным 14 октября во второй год правления короля Оттона, уведомляю сестру бывшего герефы саксонской крепости Лиосан Гизельберта, принявшую его обязанности на себя, что мне королевским приказом поручено проинспектировать все саксонские крепости Балтийского побережья, к чему я и приступил минувшей весной, и что вверенное ей укрепление, куда я теперь направляюсь, является третьим по счету. Я прибуду в сопровождении сорока воинов и членов их семей, что, безусловно, повысит обороноспособность вашего гарнизона, но всех этих людей потребуется разместить и кормить, к чему вы должны быть готовы.

Сообщаю также, что, согласно желанию короля, вам вменено увеличить количество поставляемых бревен. Это тяжело для вас, спору нет, но обстановка все осложняется, о чем вы, жители пограничного края, должны знать много лучше других. Если понадобится, привлеките к работам еще большее число лесорубов. К тому же вам дозволяется в целях защиты как местных селян, так и готовых к отправке стволов до конца обнести частоколом деревню. Однако лес для возведения этого частокола следует повалить дополнительно к назначенному уроку. В случае невозможности выполнить разом обе задачи предпочтение должно быть отдано интересам нашего короля.

Отчет о собранном урожае и о бревнах, заготовленных в этом году, надлежит составить заблаговременно. Его рассмотрит сопровождающий меня брат Эрнаст. Если возникнут сомнения в достоверности представленных сведений, вопрос будет решаться магистратом города Шлезвига. Повелеваем вам с тщанием и усердием подготовить соответствующие документы.

Недавно нами получены сообщения о набегах датчан на наши северные рубежи, и, ежели таковые достигнут вашей крепости, вам следует отбиваться, захватывая максимально возможное количество пленных. Они пригодятся для обмена их на саксонцев, удерживаемых в датских пределах. Вам дозволяется убить только нескольких нападающих, а остальные пусть будут живы, ибо их могут выкупить, что пополнит государственную казну. Убивайте лишь тех, кто не захочет сдаться, но без каких-либо истязаний, дабы не спровоцировать подобные действия с вражеской стороны. Это распоряжение не касается разбойников и дезертиров, укрывающихся в лесах. Если крепость подвергнется нападениям этих преступников, пусть ваши воины уничтожают их без малейшего снисхождения. Нельзя проявлять милосердие к ним, ибо они никогда его к вам не проявят. Если кому-нибудь из лесорубов нанесет ущерб кто-либо из этих отъявленных негодяев, вам разрешается вершить правосудие прямо с седельной луки. Нет мягче кары для них, чем ближайший сук и веревка, так как они сами избрали для себя такую участь, презрев королевский закон.

Напоминаем также, что в столь смутные времена вы должны обеспечивать оборону монастыря Святого Креста, защищая тем самым жизнь не только своего брата, но и всех остальных проживающих там благочестивых людей, которым данные Богу обеты не дозволяют оказывать вооруженное сопротивление никому, кроме невежественных язычников. На вас возлагается бремя ответственности за их безопасность, и, как только новое подкрепление разместится в пределах крепости Лиосан, вам надлежит организовать постоянную охрану обители, а также делянок, где трудятся лесорубы. Помните: малейшая нерадивость при исполнении столь важных заданий чревата для вас отстранением от занимаемой должности.

О любом из ваших вассалов, попавших в плен, вам следует при первой возможности сообщать властям Шлезвига или Гамбурга, дабы те без проволочек могли начать процедуру его выкупа. Если требовать выкуп станут непосредственно с вас, по возможности заплатите что следует и отошлите выкупленных пленников обратно в Германию. Вам дано право настаивать на возвращении всех подданных короля Оттона, выкраденных из ему подвластных земель. Если же в крепости Лиосан случится какое-нибудь несчастье, весть о том немедленно должна дойти до королевского магистрата с пояснением, что на самом деле произошло, и поименным перечнем всех погибших. Если понадобится подкрепление сверх того, что в скором времени к вам прибудет, сообщите, сколько людей вам надобно и почему. Лишь в случае массовой вспышки какого-либо заразного заболевания вы не должны никого посылать в магистрат, дабы не распространять вредные испарения. Любое нарушение этого указания приведет к немедленной казни гонца, а также к уничтожению всего вашего поселения, даже если кому-то там посчастливится выжить. Все, что вам дозволяется, это вывесить желтые флаги, дабы возможные путники обходили вас стороной. Вы также обязаны прекратить любую внешнюю деятельность, как торгового, так и религиозного толка до полного исчезновения заразных испарений. Только уверившись в их отсутствии, вы можете составить отчет о понесенных утратах и с соответствующими предосторожностями отправить его в магистрат. Но и тогда не надейтесь на скорое восполнение ваших потерь, ибо ужасающие миазмы могут вернуться и надобен срок, дабы мы убедились, что ничего подобного не произойдет. Судя по некоторым знамениям, Саксонии грозит чума, а потому мы советуем вам с большой настороженностью относиться даже к самым обыденным заболеваниям.

То же, что происходит на море, отнюдь не ваша забота. Любые споры по этому поводу должны, разрешаться в Хедаби или в Любице, и вам надлежит способствовать пользе любого из этих портов. Не вам судить о правах мореплавателей, однако помните, что люди, пытающиеся нажиться на кораблекрушениях, будут рассматриваться как воры, каковыми они и являются по существу. Засим во имя благоденствия нашего короля и сохранения целостности Саксонии я лично желаю вам и вашим вассалам доброго здравия и молюсь, чтобы все мы благополучно пережили грядущую зиму. Защитники границ королевства несут особенную ответственность перед королем и будут вознаграждены за верную службу. Прошу также засвидетельствовать мое почтение вашей невестке и вверяю ее вашему особому попечению ради нее самой и ее батюшки, находящегося в Лоррарии. Благоденствие той, чей супруг удалился от мира, должно стать одной из самых неотложных наших забот.

Маргерефа Элрих (подпись).

Исполнено рукой Брата Эрнаста».

ГЛАВА 4

Третьи сутки шел дождь, и все попытки возвести новые хижины в маленькой деревеньке были приостановлены. Груды бревен валялись в грязи, а крестьяне толпились вокруг костров и проклинали старых богов, наславших на них столь продолжительное ненастье. Еще более досадовали лесорубы. Дождь не нравился никому, и на перекрестке у родника была брошена связка мелких костей – знак недовольства, упрекающий тех, кто заправляет погодой. Кто-то, впрочем, положил рядом ветки боярышника и остролиста в надежде, что старые боги смягчатся, ибо новые избы нуждались в достройке, а все остальные – в ремонте. Несколько кровельщиков пытались работать, но дело не ладилось. Один из них, поскользнувшись на мокрой крыше, рухнул вниз и сломал ногу.

Обитатели крепости также пребывали в пасмурном настроении: камень стен спасал от ветра, но не от сырости, с какой не мог справиться даже жар, исходящий от дымных пылающих очагов в общем зале и в главных помещениях башен. Мужчины занимались точкой оружия или починкой кольчуг, с особенным тщанием натирая их воском. Женщины, как и всегда, пряли, ткали, чесали лен. В конюшне ветеринар осматривал лошадей; двум он назначил горячую кашицу из овса, перемешанную с горчицей и маслом, чтобы выгнать глистов, ибо бока несчастных животных неимоверно раздулись. Повара запасали на случай голодных времен говядину и оленину, щедро пересыпая мясо солью. Остатки овощей укладывали в темные погреба – на соломенные подстилки; возле жаровен сушили горох, а ячмень, пшеницу и рожь перемалывали в муку и засыпали в бочки под полками, на которых медленно доходили до зрелости молодые сыры. Одни рабы закрепляли в окнах листы пергамента, другие носили в подвалы мешки с древесным углем, третьи раскладывали перед очагами дрова, чтобы как следует просушить поленья.

Брат Эрхбог стоял на коленях в часовне и усердно молился. Истощенный двухдневным постом, он походил на мертвеца и пребывал в состоянии бездумной восторженности. Вооруженные обитатели крепости посматривали на него с опаской и трепетом, все прочие – с наигранным восхищением, не выказывая, впрочем, особенного желания ему подражать. И все же время от времени кто-нибудь приходил помолиться с ним, и тогда его рвение словно удваивалось: голос монаха делался громким, а сам он начинал с особым усердием раскачиваться взад-вперед.

– По-моему, его бьет лихорадка, – высказалась Пентакоста.

– Это от вдохновения. Господь открылся брату Эрхбогу и наделил его даром прозрения, – ответила Ранегунда. – По крайней мере, он так говорит.

Они вошли в башню, обращенную к морю, и встали у лестницы. Шумы и стуки, доносившиеся снаружи, явственно говорили, что приготовления к зиме еще далеко не завершены.

– Он сходит с ума, – упорствовала Пентакоста. – А виной тому, безусловно, Христос Непорочный, доводящий мужчин до потери рассудка. – Она окинула Ранегунду жестким, порицающим взглядом и ехидно добавила: – А также… некоторых женщин. Те тоже вдруг отрешаются от мирской суеты – такие вещи нередки. В Лоррарии, например, постоянно толкуют о них. – Красавица говорила язвительно, пытаясь задеть собеседницу: – Это совсем не похоже на то, когда женщины удаляются в обители, населенные подобными им монахинями, – тут все по-другому. Все, ибо эти отшельницы начинают жить в своей воле, подчиняясь лишь собственным правилам и уставам. Несомненно, ты слышала о таких. – Расширив глаза, Пентакоста перекрестилась. – Конечно, слышала. Об этих подвижницах, своевольных, упорных. О них судачат во всем королевстве. Буквально везде… кроме наших краев. – Она явно наслаждалась намеком на то, что крепость Лиосан страшно удалена от внешнего мира. Настолько, что в ней нет ни мало-мальски пристойного общества, ни музыкантов. В глушь эту не забредают ни менестрели, ни даже подражающие им побродяжки, разносящие любопытные сплетни. – А есть ведь еще и другие монастыри. Такие, в которых и женщины, и мужчины проживают бок о бок, работая как товарищи и вместе молясь. Говорят, там нет греха.

Ранегунда молча оглядела невестку, потом бесстрастно сказала:

– Так принято в вашей Лоррарии. Здесь, в Саксонии, женщинам не разрешается вступать в мужские монастыри. – Она помолчала и продолжила: – Кто знает, грешат ли они, обретаясь под одной кровлей с мужчинами, но возможность такая имеется и сбрасывать ее со счета нельзя. А раздельное проживание хорошо тем, что ни братьям, ни сестрам не надо растрачивать силы на борьбу с искушением.

– Так почему бы Христу Непорочному просто-напросто не оберечь от греха своих слуг?! – воскликнула Пентакоста, обнажая в улыбке великолепные зубы. – Интересно, задается ли этим вопросом мой муж?

Ранегунда понимала, что над ней опять издеваются, но не дала втянуть себя в перепалку.

– Если хочешь узнать ответ, отправляйся с нами, когда мы повезем в монастырь козлятину, и сама спроси у него, – заявила она. – Бочки будут готовы дня через три. Ты поедешь?

Она знала, что Пентакоста никуда не поедет, ибо ту ужасали густые леса, а точнее – их жуткие, беспощадные обитатели.

– Нет, – мрачно буркнула Пентакоста, облизнув пересохшие губы. – Мне нет резона появляться в монастыре, не имея возможности прикоснуться к супругу. Раз ему более мил Христос Непорочный, мне там нечего делать. – Она резко повернулась и уже стала взбегать вверх по узким ступеням, но, внезапно остановившись, оглянулась назад. – Думаешь, ты сумела меня одурачить? Не заблуждайся.

– У меня нет ни малейшего намерения дурачить тебя, Пентакоста, – отозвалась Ранегунда, ощущая приступ сильной усталости. – И никогда не было, хочешь верь, хочешь нет.

Перекрестившись в знак подтверждения искренности своих слов, она двинулась к двери, выходящей во внутренний двор.

– Тебе со мной не совладать, – заключила невестка и исчезла за лестничным поворотом.

Ранегунда с минуту стояла, хмуро глядя на то место, где только что находилась рыжеволосая бестия, потом тяжко вздохнула, понимая, что их постоянные столкновения ничего хорошего никому не сулят. Она собиралась уже толкнуть дверь и направиться в кухню, но тут за спиной ее кто-то мягко сказал:

– Она вас не понимает, и я не думаю, что вы в состоянии что-либо ей объяснить.

Ранегунда резко повернулась и стала падать, проклиная свое больное колено и тщетно цепляясь рукой за гладкую влажную стену. Конфуз, казалось, был неизбежен, но ее поддержали и с поразительной легкостью вернули в прежнее положение. Она, неожиданно оробев, закраснелась, отчего оспины на ее лице словно бы углубились, и, чтобы скрыть смущение, грубо спросила:

– О чем это вы?

– Собственно, ни о чем. А впрочем, о том, что ей чужды все ваши понятия, особенно когда речь заходит о чести, – спокойно сказал Сент-Герман. – И дело тут вовсе не в вас. Ваша невестка отнюдь не уверена, что честь как таковая вообще существует, и считает, что это всего лишь предмет, о котором все любят порассуждать. Она имеет некое представление о чувстве долга, но и его воспринимает без особого удовольствия, как, скажем, обузу.

Удостоверившись, что собеседница вновь крепко держится на ногах, Сент-Герман отступил на шаг.

Она уязвленно кивнула.

– Вы, значит, все слышали?

– Думаю, да.

Он стоял перед ней в простом, черной шерсти, камзоле и грубых лосинах. Ранегунда знала, что все это ему продали крестьянки из деревушки, те, что, отринув дурные предчувствия, польстились на чужеземное золото. Она знала также, что блузу из тонкого матового полотна ему сшили жены местных солдат, а высокие римские сапоги стачал здешний шорник. Фасон их был столь необычен, что на работу ушло много дней, и Сент-Герман, ожидая, ходил в опорках, одолженных у Ульфрида, имевшего самые маленькие ступни в гарнизоне. Неделю назад он купил старый ржавый кинжал, сам его вычистил, заточил лезвие и побрился. Чужеземец все еще выглядел изможденным, но большая часть синяков уже побледнела, а остальные приобрели цвет пергамента, не слишком заметный в полумраке башни. Постель ему была теперь не нужна, но он все равно день-деньской сидел в своей комнате, лишь изредка забираясь на башню или обследуя ее нижние помещения, а гулять выходил только в сумерках и часами кружил по просторному внутреннему двору.

– Меня бы все это не тревожило, если бы Пентакоста оставалась такой же, что и сейчас, а не противилась своей участи, – морщась от внутреннего напряжения, продолжила Ранегунда. – Я молю Господа даровать мне мудрость в отношениях с нею, однако она ярится все больше. Брат не считает, что мне удастся смирить нрав упрямицы. Его предупреждали, что женщины ее рода блудливы.

– Странно тогда, почему он решился на брак, – осторожно проговорил Сент-Герман.

– Сватовство затеял маргерефа Элрих, он все и устроил. Союз рассматривался как очень удачный, а отец невесты не настаивал, чтобы Гизельберт взял в наложницы остальных его дочерей, да и выкуп за Пентакосту просили довольно умеренный. Вельможам Лоррарии нужна была древесина, а королю – друзья на границе. К тому же Пентакоста – красавица. – Ранегунда вздохнула. – Если бы Гизельберт не убил Изельду, все было бы по-другому. Но прошлого не вернуть.

Сент-Герман уже знал кое-что о смерти первой жены Гизельберта, но не в подробностях, однако решил проявить осмотрительность и задал нейтральный вопрос:

– Как давно это случилось?

Темные глаза были столь дружелюбны, что погасили огоньки недоверия в серых.

– Давненько, – ответила Ранегунда. – Прошло уж пять лет. Изельда разрешилась от бремени в разгар лета, но младенец родился мертвым. – Она прикусила губу. – Это был мальчик. Если бы родилась девочка, Изельде, возможно, сохранили бы жизнь.

– Ваш брат убил свою жену лишь потому, что она родила мертвого ребенка? – потрясенно прошептал Сент-Герман.

– Все сочли, что она задушила его в утробе. Иногда матери так поступают. Он появился на свет вперед ножками – с высунутым изо рта язычком и с пуповиной, обкрученной вокруг шеи. Крошечное личико было почти черным. – Ранегунда вздохнула еще раз. – Приметы то предвещали, я сама видела их, но до сих пор плохо верю в виновность Изельды. Глядя на нее, всегда думалось, что она воплощение всего самого доброго на земле. И все же бедняжка сильно мучилась во время родов – говорят, в наказание за убийство. Что Гизельберт мог тут поделать?

– Он поступил так, как повелевают обычаи? – спросил Сент-Герман, не ожидая ответа.

«Мир все таков же, – думал он опечаленно. – Мир по-прежнему дик».

– День, когда он утопил ее, был самым ужасным в его жизни. Гизельберт так не страдал даже после смерти отца. Он пребывал в полном смятении и двигался как человек, охваченный жуткими сновидениями и тщетно пытающийся пробудиться. Брат Эрхбог опасался, не вселились ли в него бесы. – Ранегунда раздумчиво пошевелила бровями. – Но реальность была много хуже, чем самый ужасный кошмар. Гизельберту пришлось бить Изельду до потери сознания – ему это разрешили. Чтобы все поскорее закончилось – без лишних мук и возни. Маргерефа и епископ проявили к ней снисходительность, но Гизельберт все равно содрогался, погружая ее голову в воду. Пеню за убийство, конечно, не стребовали. Пеня не взимается, когда вершишь праведный суд.

– Праведный ли? – пробормотал Сент-Герман.