Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– Ее обвинителем являлось ее же дитя, день рождения которого оказался и днем его смерти. Никто не мог выступить против такого свидетельства, даже отец и родня, – заявила с вызовом Ранегунда. – А ведь были еще и дурные предзнаменования. Рыбацкая лодка села на мель у самого берега за месяц до разрешения роженицы, и белая свиноматка сожрала всех своих поросят.

Сент-Герман мысленным взглядом окинул сонм дичайших обычаев, с какими ему приходилось сталкиваться в своей долгой жизни, и нашел в них немало сравнимого с тем, о чем шел разговор, а потому новый вопрос его прозвучал почти безучастно:

– Скажите мне, если бы свиноматка не сожрала поросят, или если бы лодка не села на мель, с преступницей обошлись бы иначе?

– Нет, – с мрачным видом ответила Ранегунда. – Просто мы не пытались бы ничего изменить. Но приметы насторожили нас, и под подушку Изельды мы стали подкладывать руту и сухую полынь, а сама она простаивала по три часа в день на коленях, в молитвах. Брат Эрхбог сек ее розгами, чтобы изгнать бесов, но все эти меры мало на что повлияли.

– Понимаю, – кивнул Сент-Герман, глядя сквозь дверь на унылое, тусклое небо. – Приближается новая буря, – сказал он, помолчав.

– Согласно приметам, – откликнулась Ранегунда, постепенно успокаиваясь и отходя от тяжелого разговора. – Вскоре пойдет первый снег, но не завтра. Через неделю, не раньше.

– Похоже, – сказал Сент-Герман.

– Вижу, вы поправляетесь.

Она помолчала, сверля его взглядом, затем резко отвернулась, натянула на голову капюшон и шагнула под дождь.

Сент-Герман, наблюдая, как она удаляется, ощутил прилив неожиданной горечи. Почему ему взбрело в голову, что глоток ее крови установил между ними какую-то связь? Он поморщился и уже собирался уйти, как вдруг обнаружил, что на него кто-то смотрит. Это была Пентакоста, стоявшая на ступенях над ним и державшая в руке клочок пряжи.

– Иноземец, – сказала красавица с придыханием. – Иноземец, взгляни на меня.

Он промолчал, но слегка передвинулся в тень.

– Она не дает нам узнать друг друга получше. – Пентакоста позволила клочку пряжи выскользнуть из ее пальцев и улыбнулась. – Это можно переменить.

Сент-Герман не сделал попытки поймать золотистый клочок и не промолвил ни слова, но, когда Пентакоста повернулась, чтобы возвратиться в прядильню, чуть наклонился и сузил глаза. Грубую пряжу, лежащую у его ног, сплошь покрывали мелкие узелки, напоминавшие почки на голой весенней ветке. Прутик боярышника, привязанный к ней, был вымазан чем-то желтым. В краю, где любое явление рассматривалось как предзнаменование или примета, это явно должно было что-нибудь означать.

В шестиугольном складском помещении хранились остатки оборудования, последний раз применявшегося при возведении крепости – более полувека назад. Какое-то время тут был арсенал, но потом он перекочевал в бревенчатое строение за кузней, и склад с той поры никого не интересовал. В нем в одну огромную груду были свалены и свитые в бухты канаты, и многопудовые противовесы, и грубой конструкции тали, и длинные, с изношенными полозьями волокуши. В последнее время Сент-Герман частенько наведывался сюда и уже испытывал к этим громоздким вещам нечто вроде приязни. У него были виды на заброшенный склад: он рассчитывал использовать помещение для своих нужд, заручившись согласием Ранегунды. Если та позволит ему здесь обосноваться, жизнь станет достаточно сносной. У него будет хотя бы занятие на те долгие месяцы волокиты, без какой не проходят любые переговоры о выкупе. Конечно, хотелось бы их максимально ускорить. Но как?

«По крайней мере, – сказал он себе, глядя на заплесневелые стены, – у тебя есть земля родины. Пускай изрядно подмокшая, но способная поддержать твои силы с куда большим проком, чем кровь поросят».

К закату охрана нижних этажей башни успела смениться дважды, и Карагерн, последний из караульных, проклинал свою участь. Новый пост, который он должен был занять, сильно ему не нравился, и Сент-Герман даже через толстую дверь слышал его причитания:

– Я не имею ничего против караульной службы, герефа, я просто не хочу там торчать.

– Тебе отдан приказ, – отозвалась Ранегунда голосом, пробудившим в каменных помещениях эхо.

– Прикажи Ульфриду, или Эварту, или кому-то еще, – не сдавался Карагерн. – Им все равно, где находиться, мне – нет. – В голос его вплелись визгливые нотки. – Это вообще не дело – следить за морем, и особенно по ночам. Там подчас происходят вещи, о каких людям лучше не знать.

– Таков мой приказ. Он действителен до середины зимы. Пока не сменится караульное расписание. – Ранегунда была непреклонна. – Если откажешься нести службу, ступай за ворота. К утру ты доберешься до монастыря Святого Креста или – день на третий – до Лаберика.

– Вороний бог! – выбранился Карагерн. – Только подумай, что ты мне предлагаешь! Да меня через десять лье не будет в живых!

– Я всего лишь велю тебе приглядеть за огнем, указывающим путь кораблям, – ответила Ранегунда. – Король желает, чтобы свет на башне не гас. Мы обязаны повиноваться. Ничего не поделаешь, это наш долг.

– Долг? – взвизгнул юноша. – Ты так говоришь, потому что мало что знаешь!

– Ошибаешься, – возразила ему Ранегунда. – Тут нечего знать. Ты и Уолдрих просто боитесь. Боитесь, что этот огонь привлечет к берегу призраков утонувших. Я тоже слышала подобные бредни, но не стану из-за такой ерунды навлекать на нас гнев короля.

– А навлекать на нас демонов лучше? – взъярился Карагерн. – Ты сходишь с ума! И нас заставляешь! Ты сама уже стала как демон!

За дверью воцарилось молчание. Потом Ранегунда ровным тоном сказала:

– Или ты сейчас же поднимешься наверх, или ступай паковать свои вещи.

– Свинья! – крикнул юноша, и Сент-Герман решил, что настало время вмешаться.

– Какие-то затруднения? – осведомился он, толкая дверь и переступая через высокий порог.

Ранегунда перевела жесткий взгляд на него.

– Откуда вы тут взялись?

– Ищу помещение для занятий, с вашего позволения, – прозвучало в ответ. Сент-Герман взглянул на Карагерна и спокойно добавил: – Если вам нужен кто-то, чтобы приглядывать за огнем, я могу взяться за это.

Карагерн резко повернулся к нему, правильные черты лица его исказились и сделались неестественно жуткими в колеблющемся свете масляной лампы, зажатой в его руке.

– Ты! – задыхаясь, выкрикнул он. – Ты опять тут как тут! И, как всегда, в надежном убежище, вместо того чтобы покоиться под волнами. Ты должен был утонуть, но тебя выманил на берег свет. Не думай, что это для кого-нибудь тайна. Ты хуже, чем призрак, ты отмечен нечистым! Все это видят, но боятся сказать. С тех пор как тебя обнаружили, у нас ничего тут не ладится. И скот, и люди встревожены! А ты еще заявляешь, что хочешь присматривать за огнем! Зачем? Чтобы дать знак морским чудищам, что дорога свободна? Чтобы они напали на нас, когда мы будем спать? – Глаза юноши дико блеснули. Он вскинул голову и, трясясь от негодования, воззрился на чужака. Потом взволнованно зашептал: – А может, тут что-то другое? Может, мы все ошибаемся, считая тебя порождением моря? Возможно, ты никогда там и не был, а лишь притворился мореплавателем, потерпевшим кораблекрушение, чтобы пробраться к нам в Лиосан? Ведь я прав, не так ли? Ты выждешь, когда мы расслабимся, и дашь о том знать своим дружкам из лесов. Чтобы те зарезали нас, как ягнят, или продали в рабство датчанам, а эту крепость превратили в разбойный притон. – Карагерн умолк на мгновение, потом, скрипнув зубами, еще тише проговорил: – Вот, значит, каков твой истинный план. Вот почему нас осаждают совы, а к берегу прибивает мертвых тюленей.

Сент-Герман молча выслушал всю тираду, потом спросил с долей легкого изумления:

– Если бы я и впрямь задумал нечто подобное, как бы мне удалось… гм… вас расслабить?

– Через герефу, – мгновенно ответил Карагерн. И добавил с явным презрением: – Ведь она женщина и, несомненно, считает, что мужчина, с ней сблизившийся, не причинит ей зла.

Сент-Герман слегка поклонился своему юному обвинителю.

– Если вы полагаете, что мои намерения именно таковы, будьте добры, докажите свою правоту. Иначе я буду вынужден вас урезонить. – Он повернулся к Ранегунде. – Я повторяю свое предложение и не вижу причин, почему бы вам его не принять.

– Сегодня дежурит Карагерн, – ответила Ранегунда, и между бровями ее пролегла жесткая складка. – Он присягал королю и Саксонии и обязан исполнить свой долг. Пусть сам решает. Либо он честный и храбрый солдат, либо жалкий предатель и трус.

Карагерн понял, что зашел чересчур далеко, но не видел путей к отступлению, а потому с гордым видом поставил лампу на лестничные ступени и заявил:

– Я покину крепость к утру.

– Не к утру, а сейчас, – отрезала с отвращением Ранегунда. – Людям, отказывающимся защищать Лиосан, не место в его пределах. Можешь заночевать в деревеньке. Ступай, собирай свой скарб. Да смотри, не прихвати с собой чего-нибудь лишнего. Я проверю тебя у ворот.

– Я рад, что ухожу! – запальчиво крикнул Карагерн. – Да! Ухожу! Позволю себе поскорее отделаться от вашего Лиосана. – Он обиженно склонил голову набок и закусил губу – совсем как ребенок, которого собираются незаслуженно наказать. – Сами спохватитесь, но будет поздно. Это место проклято! Над ним кружит беда!

– Это моя забота, а не твоя, – нахмурилась Ранегунда и брезгливо посторонилась, давая дорогу пятнадцатилетнему дезертиру. Когда тот ушел, она посмотрела на чужеземца и, как всегда, ощутила смущение, заглянув в глубину его темных загадочных глаз.

– Вам не следовало…

– Соваться не в свое дело, – докончил он за нее. – Вы правы, но я сказал, что сказал. И готов заступить на дежурство.

– С вами там никого больше не будет, – предупредила она.

– Это меня не пугает, – без малейшего колебания заявил Сент-Герман. – А если вы опасаетесь, что я могу там заснуть, позвольте признаться, что я уже выспался… Мне днем лучше спится. – Граф солгал: он был в своей комнате, но не спал. Он мог не спать сутками, не чувствуя утомления, но говорить о том было опасно. И все-таки с губ его неожиданно сорвалось: – Я часто бодрствую по ночам.

Ранегунда неловко кивнула.

– Я это заметила. – Она кашлянула. – Я думала, причиной тому ваши ранения или… косые взгляды наших солдат. Но брат Эрхбог сказал, что ваша бессонница может быть вызвана совсем другим обстоятельством, ведь вы мужчина, а всем мужчинам…

– Простите, герефа, – поспешил перебить ее Сент-Герман, – но мне представляется, что именно брат Эрхбог внушил Карагерну тот вздор, что он нес… как и некоторым другим вашим воинам. Возможно, с наилучшими намерениями, но результат налицо.

– Брат Эрхбог говорит то, что думает, не заботясь о своей или чьей-либо выгоде, – тихо произнесла Ранегунда. – Он настолько… – Она попыталась жестом пояснить свою мысль. – Для него не существует ничего, кроме поста, молитв и блаженного забытья.

Веков пять назад Сент-Герман, повидавший немало религиозных фанатиков, не колеблясь, оспорил бы подобное заявление. Сейчас же он ограничился тем, что сказал:

– Любой человек может впасть в забытье после длительной голодовки.

– Это гордыня, – без промедления возразили ему. – Брат Эрхбог – один из немногих отмеченных Богом людей. – Ранегунда перекрестилась. – Он весь словно светится в минуты прозрения.

– Возможно, – кивнул Сент-Герман.

Наступило молчание – достаточно напряженное.

Затем Ранегунда, хлопнув в ладоши, решительно разорвала его:

– Огонь должен гореть ровно. Уголь найдете в кадушках. Вас сменит Фэксон. Жаровню двигать нельзя. Если заметите судно, идущее к берегу, или что-то, из ряда вон выходящее, звоните в колокол, об остальном позаботимся мы.

Сент-Герман поклонился.

– Благодарю за доверие. Почитаю за честь служить вам, герефа.

Она пристально посмотрела на него, стараясь понять, не подтрунивают ли над ней, потом, убедившись, что ничего подобного нет, в свою очередь произнесла:

– И я благодарна вам… граф.

Это было первым признанием его права на титул, и Сент-Герман поклонился еще раз. Когда он поднял глаза, Ранегунда уже шла через внутренний двор к тяжелым воротам, обремененная не менее тяжким раздумьем. Ослушник-мальчишка был ей симпатичен, и она втайне жалела его.

Сент-Герман подхватил с пола оставленную Карагерном лампу, после чего стал подниматься по лестнице. На площадке третьего этажа он приостановился и заглянул внутрь прядильни, хорошо сознавая, что после заката в ней никого быть не должно, но все-таки ощущая некое смутное беспокойство. Оглянувшись, чтобы удостовериться, что за ним не следят, он шагнул в помещение и осмотрелся.

Два больших ткацких станка были, видимо, остановлены в процессе работы: на крюках, вбитых в их боковины, болтались заряженные челноки. В корзине с шерстью годичной стрижки валялись чесальные гребни, рядом стояли четыре веретена. Готовая к пуску в дело пряжа висела на колышках; два мотка были гладкими, третий, усыпанный мелкими узелками, заметно топорщился. Теми же узелками была покрыта поверхность ткани, сбегающей со второго станка, из-под которой выглядывал обрывок выцветшей красной ленты.

Миновав еще два этажа, Сент-Герман качнул лампой и громко назвал себя, предупреждая дежурного о своем появлении.

– А где же Карагерн? – недоуменно прозвучало из полутьмы.

– Он отказался дежурить здесь ночью, – сказал, входя в небольшое круглое помещение, Сент-Герман.

Амальрик недовольно цокнул языком.

– Вот несмышленыш. Это все наш безумный монах, – доверительно произнес он, разглядывая чужеземца. – Тот убедил половину наших мужчин, что вокруг крепости рыщет сам дьявол и что на веслах плывущих мимо судов висят все исчадия ада, подбивающие моряков штурмовать именно Лиосан, а не Камин или, скажем Хедаби.

Караульный перекрестился.

Сент-Герман решил воздержаться от замечаний на эту скользкую тему, и потому ответ его был нейтральным.

– Благочестивых людей не тревожат воинские заботы.

– Пусть вспомнят о нас в Судный день Христос Непорочный и Господь Бог, – откликнулся Амальрик, вновь прищелкивая языком. – Как отнеслась к отказу герефа?

На этот раз ответ был предельно прямым.

– Она выставила Карагерна за ворота.

Амальрик, в один миг растеряв всю свою жизнерадостность, снова перекрестился.

– Это весьма опрометчиво с ее стороны. Это большая ошибка.

Сент-Герман опустил на пол лампу.

– Что же еще оставалось ей делать? Солдат не повиновался приказу.

– Конечно-конечно, – нетерпеливо перебил его Амальрик. – Именно так на ее месте поступил бы любой командир, но… в данном случае людям вряд ли все это придется по вкусу.

– А им пришлось бы по вкусу, если бы после такого проступка Карагерн остался в крепости? – осторожно спросил Сент-Герман.

– Нет, это тоже им не понравилось бы. Пока его не наказали бы: постегали кнутом, например, или заклеймили позором. – Амальрик, резко хлопнув себя по бедрам, вздохнул: – Ну… все равно. Это рано или поздно должно было случиться. С тех пор как прежний наш командир удалился от мира, по крепости поползли шепотки. Мол, подчиняться женщине – дурной знак, сулящий нам одни беды.

– Кто говорил так? Карагерн?

– И он, и другие. Брат Эрхбог, к примеру. Но он не солдат. Хуже, когда непочтение к власти выказывают солдаты.

– Все? – Сент-Герман удивленно приподнял бровь.

– Пятеро или шестеро, – неохотно сказал Амальрик. – Остальные верны присяге. И готовы защищать эту крепость от любых врагов, будь то пираты, датчане, разбойники или дьяволы.

Это было сказано с таким жаром, что Сент-Герман улыбнулся.

– А самого себя вы к кому причисляете?

– К остальным, разумеется, – усмехнулся в ответ Амальрик и продолжил с гордостью: – Мой дед служил здесь еще тогда, когда это место было пустым и к нему только-только стали свозить пригодные для строительства камни. Теперь он вместе с моим отцом покоится под плитами во дворе, туда же когда-нибудь лягу и я… со своей благоверной. – Внезапно он указал на ряд кадок в углу: – Там лежат угли. Следите, чтобы пламя было в ладонь высотой. Набатный колокол вот. – Ладонь его, описав в воздухе полукруг, похлопала по массивной балке, с которой свисала большая металлическая отливка, с виду напоминавшая перевернутое ведро. – Заметите опасность – стучите по нему колотушкой. Скорее всего, необходимости в этом не будет, но вы должны знать, что тут к чему.

– Конечно, – кивнул Сент-Герман.

– Приподнимайте почаще пергамент и посматривайте на море, – сказал Амальрик, одновременно показывая, как это сделать, не задевая жаровни. – Хотя вряд ли там что-либо можно увидеть – в такую темень да еще при дожде.

Сент-Герман, обладавший способностью видеть ночью лучше, чем днем, мысленно улыбнулся.

– Я буду стараться. – Заметив, что Амальрик скрывает зевок, он добавил: – Если это все, почему бы вам не оставить меня? Думаю, кухни еще не закрылись.

Амальрик энергично кивнул.

– Да. Мне хотелось бы перед сном подкрепиться. – Он пошел было к лестнице, но внезапно остановился и внимательно оглядел чужака. – Я не знаю, кто вы такой, чужеземец, но начинаю надеяться, что ваше появление среди нас совсем не дурное предвестие, как все мы решили, когда на вас набрели.

– Хочется верить, что и другие с вашей помощью переменят свое мнение обо мне, – со всей возможной учтивостью сказал Сент-Герман.

– Всех не разубедишь, – покачал головой Амальрик. – Некоторые из нас так и будут считать вас чем-то враждебным. А остальные и сами во всем разберутся, ведь ваше поведение говорит за себя. Вы проявляете изрядную мудрость, отказываясь делить с нами трапезу. Так говорит герефа, и она, похоже, права. Все иноземцы, каких мы знавали, обычно не церемонились. Здесь замечают подобные вещи.

Он еще раз кивнул своему новому сменщику и оставил его одного.

За завешенными пергаментом окнами продолжал лить дождь, усиливаясь, по мере того как густела вечерняя тьма. Вскоре мрак полностью поглотил Балтийское побережье, и крепость Лиосан словно исчезла. Лишь шаги караульных, прохаживающихся по ее стенам, да застоявшийся запах жареной свинины свидетельствовали о том, что крепость все еще существует. Шаги, запах и немигающий, ровно горящий над нею огонь.

* * *

Текст одинаковых писем, отправленных Ротигером из Рима торговому посреднику Бентуэту (франконский Квентович, рынок торговцев мехами) и Гуону (пограничный с Брабантом Гент, улица Иноземных купцов). Письма вручены адресатам посыльным бургундского короля 14 и 29 марта 938 года.

«Примите мои приветствия и пожелания хорошо отдохнуть от забот.

Теперь, когда зима полностью вступила в свои права, дороги сделались непроходимыми. Но, как только снега сойдут с перевалов, это послание помчится к вам со скоростью конников, постоянно меняющих лошадей, а потому я и вас, в свою очередь, прошу не задерживаться с ответом.

Мне не терпится получить хоть какие-нибудь известия о местонахождении моего хозяина Францина Ракоци, графа Сент-Германа, корабли которого – „Солнце полуночи“ и „Золотое око“ – пропали еще в октябре. Остальные его суда – „Полнолуние“, „Избавитель“ и „Западный бриз“ – находятся, как мне только что сообщили, в Хедаби, где последние два приводятся плотниками в исправность, а „Полнолуние“, к великому сожалению, ремонту не подлежит.

Нет нужды напоминать вам о том, какие ценные товары везла эта флотилия, ибо у вас есть реестры, отосланные мною в ваш адрес еще в октябре. В ответ вы заверили, что позаботитесь о их сбыте, и потому я прошу вас быть готовыми к принятию части груза, сейчас хранящегося в Хедаби. Я твердо надеюсь отправить оговоренный товар уже в апреле, чтобы к началу лета он поступил в ваше распоряжение.

Помните, что любые сведения о местонахождении графа будут восприняты с радостью и оплачены золотом. Еще помните, что меня не интересуют матросские сплетни, каких у нас в Остии хоть отбавляй. Мне желательно в точности знать, что сталось с пропавшими кораблями, равно как и с моим хозяином, дабы я мог соблюдать его интересы с учетом вновь вскрывшихся обстоятельств.

Если за графа станут требовать выкуп (не важно кто – пираты, разбойники или порученцы их заправил), немедленно дайте мне знать. Я перешлю им деньги через самого расторопного из гонцов и оплачу любые расходы, а посему прошу в этом вопросе не стеснять себя в средствах и слать депеши прямо на виллу Ракоци, находящуюся в западной части Рима, близ старой стены. При частой смене лошадей и хороших дорогах до нее от вас можно добраться меньше чем в сорок дней.

Ваша доля в прибылях, что будут получены от продажи отправляемых вам товаров, останется той же, что и в прошлые годы, и составит двенадцать процентов от выручки. Мы поставляем превосходный товар, который идет нарасхват, поэтому я уверен, что и наша новая совместная операция принесет взаимные выгоды.

Мои посыльные с вооруженной охраной явятся к вам в начале августа за причитающимися графу деньгами. Любой недосмотр или оплошка в расчетах повлекут за собой судебное разбирательство, причем оплошавшего обвинят не только в воровстве, но и в предательстве, ибо сложившиеся обстоятельства заставляют предположить, что граф пребывает в опасности, ввиду чего у нас может возникнуть срочная необходимость в денежных средствах.

Собственноручно

Ротигер,

порученец Францина Ракоци.

29 декабря 937 года.

Вилла Ракоци в Риме».