Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– В чем дело на этот раз? – спросил Гизельберт, ощущая досаду. Ему не хотелось даже думать о своей второй жене, а не то что о ней говорить.

– Она позволяет маргерефе Элриху навещать себя в качестве гостя, Он в прошлом месяце дней десять провел у нас, бездельничая и строя ей куры. Я сказала, что подобное поведение унижает тебя и все наше семейство, но она заявила, что не видит в том ничего неприличного, ибо жены тех, кто удалился от внешнего мира, имеют право искать утешения в обществе равных себе людей. У нее нет тяги к монашеской жизни, а к своему отцу она тоже возвращаться не хочет, по крайней мере до тех пор, пока не получит приказ от короля. – Ранегунда произнесла все это скороговоркой, словно бы опасаясь, что ей не позволят закончить. – Я не знаю, что делать. Она своевольна, строптива и не слушает никого.

– Да, – кивнул брат Гизельберт. – Увы, это так.

– Никого, – продолжила Ранегунда. – Ни меня, ни брата Эрхбога, ни наших женщин, да и две служанки, что за ней всегда следуют, похоже, ничуть не стесняют ее. – Посетительница удрученно вздохнула. – Она говорит брату Эрхбогу, что Пречистый Христос к ней неблагосклонен, иначе бы Он вас не разлучил.

Прежний Гизельберт в ответ на такое швырнул бы в стену тарелку с кружкой, но нынешний ограничился тем, что осуждающе покачал головой.

– Все это суетность и женская слабость. Как командир, заменивший меня, ты можешь не впускать маргерефу Элриха в крепость, когда он заявится к вам не от имени короля. Объяви Пентакосте, что отныне ее ухажера будут принимать лишь в служебном порядке, и посоветуй ей чаще молиться, чтобы обрести достоинство женщин, отказывающихся от своего пола во славу Христову.

Перекрестившись, он взглянул на сестру, ожидая, что она сделает то же. Та, осенив себя крестным знамением, внимательно оглядела брата.

– Ты похудел, – наконец сказала она.

– Грешникам вроде меня подобает поститься, – твердо ответил он.

– Ты все такой же упрямец, – откликнулась Ранегунда.

– Да, и благодарю Господа, что мне дано время раскаяться. Малая толика плоти – ничтожная плата за спасение души.

Брат Гизельберт насупился. Он был на три года младше сестры и очень любил ее, но не терпел, когда та начинала его опекать.

– Приметы указывают на раннюю зиму, что сулит недород на полях. Не сомневаюсь, что ты это видишь, – сказала она. – Мне не нравится, когда люди выглядят истощенными еще при обилии пищи. Подумай сам, что с тобой станется голодной порой. Возможно, всем нам придется поститься много строже, чем повелевает Господь.

То же самое постоянно твердила им мать, в одну из тяжелых зим десять лет назад умершая при родах, произведя на свет мертвых двойняшек.

– Христос Непорочный позаботится обо мне, Ранегунда, – с суровостью в голосе произнес Гизельберт. – Как и обо всех, кто живет здесь и верит в Него.

Ранегунда мрачно взглянула на брата.

– Ваш урожай будет таким же, как и у прочих селян, а зерна в этот год соберут очень мало. Ранние ураганы погубят его на корню. Удастся спасти лишь то, что успеет созреть до них. Ты знаешь это не хуже меня. А потому повторяю еще раз: ешь, пока запасы не закончились, или не доживешь и до Пасхи.

– Ладно, если дозволит брат Хагенрих, – пробурчал Гизельберт, встречая сердитый взгляд сестры столь же сердитым взглядом. – Это все?

Ранегунда уже собиралась кивнуть, но вместо этого неохотно сообщила:

– Вчера в оружейной я наткнулась на пауков. В старом сундуке, а не в новом.

– В том, где хранятся грамоты и казна? – спросил Гизельберт, ужаснувшись.

– Да, – подтвердила она.

– Святой Иисус! – в великом волнении побожился он по-солдатски, мысленно тут же пообещав себе искупить этот грех. – И сколько их было?

– Я обнаружила пятерых. – Лицо Ранегунды оставалось мрачным. – Я никому не сказала о том. Даже брату Эрхбогу.

– Очень надеюсь, что это и впредь останется между нами, – с дрожью в голосе произнес Гизельберт. – Подумать только! Целых пять штук! Там, где золото и все документы! Господи, упаси нас! А вдруг их не пять? Вдруг их там больше! Ты не смотрела?

– Смотрела, но… – Она осеклась. – Я проверю еще раз, если хочешь.

– Нет! – почти выкрикнул полушепотом он. – Оставь все как есть. Ты увидела и рассказала. Этого предостаточно. – Брат Гизельберт поежился, пряча руки в широкие рукава своего монашеского облачения. – Что еще?

– Незначительная проблема. – Она показала жестом насколько. – Касается капитана Мейриха.

– С ним что-то не так? – спросил быстро он.

– Не с ним, а с его зрением. Оно стало его подводить: куриная слепота не дает видеть нормально. Старик сам сознает, что это мешает ему исполнять свой воинский долг, однако в отставку уйти не желает. – Ранегунда произносила все это бесстрастно, однако взгляд ее был печален. – Его дети уже почти выросли и могут о нем позаботиться, но ему претит перспектива сделаться никчемным слепцом, греющимся на солнышке и нудно бубнящим о своих прежних победах. – Она вновь уважительно – до колен – приподняла свои юбки. – Дай мне знать, как с ним поступить, когда я вновь приеду к тебе – уже в урочное время.

Брат Гизельберт задумчиво покивал.

– Новость довольно печальная, – вздохнул он. – Капитан Мейрих сызмальства обучал меня воинскому искусству.

– Ему уже около сорока. Что тут поделаешь? – раздраженно бросила Ранегунда, потом, не ожидая ответа, развернулась на каблуках и с коротким кивком покинула помещение.

– Я буду молиться о ниспослании мне наиболее правильного решения, – сказал брат Гизельберт затворяющейся за сестрой двери, затем шагнул к ней и задвинул деревянный засов, прежде чем покинуть сторожку и снова ступить на монастырскую землю.

Ранегунда, подхватив юбки, забралась на мышастого мерина и ударами каблуков пустила его галопом, знаком повелев двум ожидающим всадникам следовать за собой. Лицо ее было застывшим как маска, ибо ей не хотелось показывать своим спутникам, насколько она разочарована неурочным свиданием с братом. Он совершенно переменился: стал нерешительным, скрытным и разговаривал с ней как чужой человек.

Рейнхарт, младший из конников, с криком «Медхен! Постойте!» – припустился за ней. Старший сопровождающий, Эварт, предпочел быстрой скачке трусцу.

Наконец Ранегунда придержала коня, позволив тому перейти на легкую рысь.

– Прошу прощения, – сказала она подскакавшему Рейнхарту, – это было не очень разумно. – Глаза ее сузились. – Но я для тебя не барышня, а командир.

– Превосходная гонка, – откликнулся Рейнхарт, похлопывая по шее свою гнедую кобылу и полностью игнорируя сделанный ему выговор. – Хорошо иногда почувствовать на лице ветерок!

Справа от них простиралось Балтийское море, более беспокойное, чем час назад.

Ранегунда указала на горизонт.

– Там собирается дождь.

– А урожай еще на полях, – с философским спокойствием заметил Рейнхарт.

– Завтра с утра на уборку выйдем и мы. Будем трудиться бок о бок с селянами, чтобы хоть что-то спасти. Иначе хлеба нам хватит только до Рождества, а потом придет голод.

– Кое-кто может и отказаться, – с неудовольствием пробормотал Рейнхарт. – Нигде не сказано, что воины должны работать как простые крестьяне.

– Но и голодать воинам не положено, а это непременно случится, если они предпочтут сидеть сложа руки, – отрезала Ранегунда. – Не надо большого ума, чтобы сообразить, в каком положении мы оказались. Уже сейчас у нас зерна меньше, чем надо бы, и если недостачу хоть как-нибудь не восполнить, то… – Она еще раз посмотрела на море. – Идет шторм, и достаточно скверный.

– Да ну? – усомнился Рейнхарт. – Бури придут через месяц, не раньше.

– Раньше, – ответила Ранегунда. – Все приметы о том говорят. – «В том числе и боль в моей правой ноге, – добавила она мысленно. – Рана указывает на близкую непогоду безошибочнее всех вместе взятых примет». – Мы должны быть готовы.

– К чему? – обозленно выкрикнул Рейнхарт, ощутивший внезапное раздражение, подоплекой которого был страх, в чем он не хотел себе признаваться. – Что мы сможем, если рожь все еще на корню, как и половина пшеницы? Не могу не заметить, что вы в последнее время весьма странно ведете себя.

– Я герефа, – пояснила она тоном, не допускающим возражений. – И повторяю: мы будем трудиться, как самые презренные рабы, если хотим дотянуть до весны.

Рейнхарту очень хотелось ответить гордячке какой-нибудь колкостью, но Эварт, у которого были свои представления об учтивости, уже нагонял их, и молодой человек ограничился тем, что сказал:

– Не знаю, сумеем ли мы добраться до крепости засветло.

– Мы можем пришпорить коней, – откликнулся Эварт.

– Нет, – отмела его предложение Ранегунда. – Нельзя допустить, чтобы хоть одна наша лошадь охромела или, чего доброго, пала. Время у нас еще есть.

Впереди чернел лес, окаймлявший долину, по которой они продвигались. В его чащах скрывался свирепый, отчаянный люд. Там было опасно и днем, не говоря уже о вечернем или ночном времени суток, и Рейнхарт, ехавший первым, деловито заметил:

– Пора приготовить мечи.

Эварт, впрочем, уже обнажил свой клинок, но Ранегунда, думавшая о чем-то своем, встрепенулась и потянулась к ножнам, свисавшим с высокой луки ее седла. Она выдернула из них короткий меч и сказала с легким оттенком вины:

– Вот. Я готова.

– Дорога здесь скверная, – пояснил Эварт, словно они не проезжали по ней часа три назад.

– Да уж, – выдохнула с напряжением Ранегунда.

Короткий меч оттягивал руку. Ей уже дважды доводилось пускать его в ход. Потом ее оба раза тошнило. Ужасное ощущение. Бр-р!

– В такие поездки следует брать с собой больше охраны, – заметил Эварт, когда они въехали в лес.

Там было гораздо темнее, и пламенеющий солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви, слепил глаза. Пересекавшие тропу корни деревьев затрудняли движение, и потому первую четверть часа все молчали, прислушиваясь к загадочным звукам и всматриваясь в зеленую тьму в надежде, что случайный отблеск металла выдаст им, где прячется враг. Конники ехали друг за другом, что усугубляло их уязвимость. По пути Рейнхарт, опасаясь засады, рубил мечом кусты. Испуганные птицы выпархивали из них с громкими вскриками, по сторонам что-то шуршало: животные спешили убраться подальше от незваных гостей.

– Зима близится, – сказал наконец Эварт. – Наступает время охоты. Здесь много оленей и вепрей, пора их забивать.

– И впрямь, – откликнулся Рейнхарт. – С вепрями можно и подождать, а что до оленей, то их лучше преследовать по нераскисшей земле. – Он кашлянул. – До того как за них примутся волки.

– Мы уже это обсуждали, – заметила Ранегунда, пытаясь скрыть раздражение. – После первых штормов у нас будет время заняться охотой.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь свистом меча Рейнхарта и стуком копыт.

Затем Эварт сказал:

– Если вы можете распознавать приметы ранней зимы, то это наверняка умеют и волки.

– Весьма вероятно, – отозвалась Ранегунда, дивясь тому, что проделанный поутру путь к вечеру словно бы сделался вдвое длиннее. – Звери многое чуют. Гораздо больше, чем мы.

– Я видел обрывки красной ткани на дубе, что западнее крепости, – после паузы заявил Рейнхарт.

– Некоторые крестьяне пытаются одновременно и служить Богу, и соблюдать древние обычаи, – сказала Ранегунда, в юности и сама оставлявшая клочки пряжи на ветках деревьев. – Им следует поусердней молиться, чтобы Господь оказал им милость в их невежестве.

– Брату Эрхбогу это не понравится, – заметил Эварт, внимательно вслушивавшийся в разговор. – Он говорит, что те, кто пытается обрести покровительство старых богов, пострадают, когда Христос Непорочный призовет их на суд. Старым богам нет места в царстве Христовом. Христос Непорочный прощает все прегрешения, но только тем, кто верует лишь в Него.

Они уже выезжали из леса. Далее простирались возделанные поля. За ними виднелась кучка крытых соломой хижин и широкий бревенчатый частокол, наполовину перекрывавший подступы к мысу, на котором высилась крепость, обнесенная каменной, неправильной формы стеной. Она походила на многие укрепления подобного рода, но имела две башни вместо обычной одной, и на верхушке той, что была ближе к морю, по ночам разводили огонь, указующий путь кораблям.

– На этот раз нам повезло, – сказал Рейнхарт, глядя, как последние солнечные лучи тускнеют, отскакивая от чешуек его кольчуги, накинутой поверх кожаного нагрудника. – В другой раз стычки, пожалуй, не миновать.

– В другой раз мы будем охотиться, – отрезала Ранегунда, вкладывая меч в ножны и стараясь не выдать волнения. – И подготовимся к встрече со зверем покрупнее, чем олень или вепрь. Так что тем, кому вздумается на нас напасть, лучше поостеречься. – Ей очень хотелось перевести в галоп своего мышастого, но она понимала, что мерин устал, и потому с нарочитой беспечностью заявила: – Теперь нам незачем поспешать. Как и плестись друг за другом.

Дорога перед ними уже и вправду сделалась почти прямой и широкой – с глубокими колеями от постоянных передвижений телег, нагруженных бревнами. Пыльный грунт ее пополам с песком держал коней хорошо, но в дождливые дни моментально превращался в болото.

Они добрались до деревни и стали спускаться по единственной ее улице. Крестьяне, не успевшие скрыться за дверями своих жилищ, останавливались и преклоняли колени. Ранегунда краем глаза заметила, как в чьих-то руках мелькнул защищающий от происков темных сил талисман: древним богам не нравились женщины-командиры.

Как только дорога пошла вверх, из крепости донесся приветственный звук рога. Массивные ворота предупредительно распахнулись, и всадники въехали во внутренний двор, где к ним тут же сбежались рабы, о чем свидетельствовали повязки на их головах.

Широкие юбки мешали Ранегунде перекинуть ногу через седло, но она, стиснув зубы, справилась с этим и спешилась, стараясь не опираться на больную ногу.

– Проследи, чтобы лошадям еще до ночи засыпали вволю зерна, – сказала она принявшему поводья мальчишке.

Тот блеснул белозубой улыбкой.

– Все будет исполнено, герефа.

Ранегунда махнула рукой и обвела взглядом подвластное ей укрепление, которое, несомненно, показалось бы неказистым более искушенному, чем она, человеку. Обе башни его были сложены грубо, без каких-либо затей, не украшали их даже крошечные оконца, которые на зиму затягивали пергаментом, что впрочем мало защищало караульных от стужи, ибо внутри этих каменных сооружений всегда бывало холоднее, чем снаружи. Деревянные домики, занимавшие большую часть восточной половины двора, предназначались для размещения воинов и их семей; конюшни, псарни и лачуги рабов жались к западным стенам. Там же, ближе к центру, размещалось здание для общих сборов, за ним теснились кухни, бани, курятники и пекарня. Солнечные лучи даже летом практически не проникали в недра каменного мешка. Однако крепость давала ощущение безопасности, и Ранегунде она представлялась великолепной. Второй сигнал деревянного рога сообщил всем ее обитателям, что герефа находится в пределах крепостных стен.

– Медхен, – обратился к ней староста поселения, склонивший в знак уважения голову. – Возблагодарим Христа Непорочного за твое благополучное возвращение.

– Как и мою охрану, – ответила Ранегунда, крестясь.

– О, несомненно, – согласился староста, с шеи которого свисал коготь совы. Он склонил голову еще ниже. – Жена твоего брата хочет с тобой говорить. Она дожидается в швейной.

Ранегунда не повела и бровью.

– Хорошо, – кивнула она. – Я с ней увижусь, Дуарт. Но прежде переоденусь. Скажи это Пентакосте. Негоже мне говорить с ней в запыленном плаще.

Это была уловка, чтобы оттянуть время, но очень правдоподобная, и Дуарт лишь кивнул. Пока он, кланяясь, пятился, Ранегунда мысленно собирала всю свою волю в кулак, ибо что-что, а беседа с невесткой в планы ее никак не входила. По крайней мере сейчас.

* * *

Письмо таможенного офицера из Хедаби к Ротигеру в Рим. Отравлено с группой торговцев, отъезжающих в Зальц (Франкония), и там передано другим купцам, довезшим его до швабской Констанцы. Доставлено адресату 19 декабря 937 года порученцем миланского епископа.

«Доверенному лицу и посреднику графа Сент-Германа Ротигеру наши приветствия в конце сентября.

Спешу уведомить вас, что первый из пяти кораблей его превосходительства, вышедших из Старой Ладоги с мехами, янтарем, шелком, латунными слитками и пряностями на борту, достиг наконец-то нашего порта. Он будет стоять у причала, пока не подойдут остальные суда и не появится возможность определить стоимость всего груза и, соответственно, установить размер общей пошлины на него, после чего мы организуем переправку товаров в Рим – в соответствии с указаниями, полученными от графа.

Капитан упомянутого корабля сообщил, что граф находился на борту „Солнца полуночи“ – наибольшего из четырех остальных кораблей. Он также сказал, что ожидание не затянется, если, конечно, в пути чего-либо не случится, ибо за последние десять суток они четырежды попадали в шторма, в конце концов разметавшие по морю их маленькую флотилию. Другие моряки, прибывшие в Хедаби, утверждают, что видели „Избавитель“ и „Золотое око“, благополучно шедшие своим курсом. О „Полнолунии“ и о „Солнце полуночи“ сведений пока нет. Следуя чувству долга, обязан отметить, что нами получены сообщения о многих кораблекрушениях в этот неблагоприятный для мореплавания сезон, однако ни одно из свидетельств не касается судов вашего господина. Так что все должно обойтись, если, не приведи Господи, их не захватили пираты. Тогда известия о том к нам поступят не сразу. Эти отчаянные головорезы ни о чем не заботятся, кроме наживы, и подстерегают добычу вдали от портов даже в бурю, когда разумные мореходы спешат к берегу, чтобы укрыться в какой-нибудь гавани. Они столь жадны, что требуют выкуп за жизни владельцев ограбленных кораблей, и если граф и впрямь ими пленен, то вы узнаете об этом скорее, чем мы здесь – в Хедаби. Впрочем, мы молим Господа, чтобы ничего подобного с ним не случилось, и вместе с вами надеемся, что удача будет к нему благосклонна, как и всегда.

Если возникнет повод представить новый отчет, он будет вам выслан немедленно, чтобы согласовать наши действия в соответствии с инструкциями, полученными нами от вашего господина. Заверяем, что в любом случае весь товар, закупленный графом, или та часть его, которая к нам попадет, отправится в ваше распоряжение еще до конца текущего года.

С упованием на то, что Господь и впредь не оставит вас своими милостями, рассчитываем на наше дальнейшее обоюдовыгодное сотрудничество.

Исполнено рукой брата Тимофея

и засвидетельствовано печатью таможни».

ГЛАВА 2

Впервые за четыре дня на небе между стремительно проносившимися облаками появились голубые просветы, а волны прекратили накатываться на истерзанный ими берег. То была приятная перемена после череды штормов, и люди вышли наконец из домов, чтобы оценить, сколь серьезны последствия разыгравшейся не на шутку стихии.

Ранегунда велела половине мужского населения крепости работать под ее стенами, а сама с небольшой группой сопровождающих спустилась по крутой тропе ниже, дабы взглянуть, как выглядит мыс после безжалостного напора воды и ветров. На берегу виднелись кучи бревен и прочего мусора, часть которого вместе с песком бури забросили даже под основание обращенной к Балтике башни.

Аделяр, заслонив от солнца ладонью глаза, деловито заметил:

– По крайней мере, эту труху можно сжечь.

– Превосходная мысль, – одобрила Ранегунда. – Завтра мы приедем сюда с волокушами и поднимем всю древесину наверх. – Она тоже поднесла руку к глазам, чтобы как следует осмотреться. – А на сегодня у нас есть другие задачи. Я хочу, чтобы вы взяли коней и обследовали побережье. В обе стороны от укрепления и как можно скорее, иначе прилив не позволит нам это сделать. – Она подумала и добавила: – Будьте внимательны. Если заметите что-то, тут же дайте мне знать.

Мужчины, сопровождавшие Ранегунду, встретили повеление с мрачным видом, но не осмелились возражать. Она сердито взглянула на них.

– Я понимаю, что это дело вам не по нраву. Оно утомительно и, возможно, не приведет ни к каким результатам. Я также сознаю, что оно опасно, ибо берег после штормов привлекает любителей легкой поживы, которые могут и воспротивиться вам. А потому держите мечи наготове и продвигайтесь вдоль моря не быстрее чем рысью. И поглядывайте, нет ли на вашей дороге ловушек: ям в песке или натянутых веревок. Думаю, каждому из вас дорог свой конь. – Она видела, что ее слушают с уважением. Все, кроме единственного строптивца, но тот кривил губы всегда.

Капитан Мейрих подслеповато моргнул, потом кашлянул.

– Так ли уж это необходимо, герефа?

Подобно большинству солдат, он полагал, что Ранегунде не нравится, когда к ней обращаются как к командиру, а потому старался употреблять ее административное звание, не подозревая, насколько его мнение расходится с истиной.

Ранегунда, всегда ощущавшая себя прежде всего воином, неприметно вздохнула.

– Необходимо, – пробурчала она и приосанилась. – Это наш долг.

Штормы смыли с берега почти весь мелкий песок – слежавшийся за лето, ровный и плотный. Грубый песок, тот, что сейчас набивался и в сапоги, и в рейтузы, к концу зимы тоже должен был исчезнуть, оставив после себя одну только гальку, но пока его было довольно, чтобы доставлять неудобства тем, кто отваживался ступить на берег. Неприятность невелика, но за нее приходилось расплачиваться ссадинами и волдырями.

– Ходить-то трудненько, – раздраженно проворчал Рейнхарт.

Ранегунда проигнорировала замечание.

– Аделяр, – обратилась она к ближайшему спутнику. – Приведи лошадей. Прихвати с собой Эварта.

Аделяр дотронулся до своей кожаной шапки и оглянулся на склон крепостного холма.

– Мы, пожалуй, сведем их по восточному спуску. По тому, что ближе к ручью. Выйдет дольше, но так безопаснее. Здесь нам их не свести. – Он указал на тропу. – Камни сильно подмыты и могут обрушиться прямо под копытами.

– Ты совершенно прав, – откликнулась Ранегунда. – Бессмысленный риск нам не нужен. Лишних коней у нас нет.

– Вот-вот, – подхватил Аделяр. – А готовы ожеребиться только четыре кобылы. – Он опять посмотрел на тропу, ведущую к крепости. – Надо же, это единственная дорога наверх, но даже снизу видать, как она ненадежна.

Остальные засмеялись, а Эварт склонил голову набок.

– Пошли уж. Все лучше, чем попусту зубоскалить.

– Лучше, – покладисто кивнул Аделяр. – Ждать просто глупо. Сами лошадки уж точно сюда не придут.

Он повернулся и пошел к тропе, увязая по щиколотку в мокром песке. Эварт двинулся следом.

Ранегунда, глядя на них, чуть поддернула юбки. Она втайне завидовала мужчинам, одетым в короткие куртки с рейтузами. Вот настоящее и практичное платье, а юбки – сущее наказание, особенно если надо куда-то вскарабкаться или куда-то пробраться по таким вот пескам. А уж слабость в правом колене и вовсе делала эту кару двойной.

– Мне надо знать, что творится на берегу, ибо вскоре должен прибыть королевский чиновник, собирающий сведения обо всех кораблях, затерявшихся возле нашего побережья.

Рейнхарт вскинул вверх обе руки, показывая, насколько это ему безразлично.

– Если король хочет ведать о том, ему нужно выстроить новую крепость – где-нибудь между нами и Лабериком. На ту, что стоит в Вагриховде, надежда плоха. – Он многозначительно покачал головой. – Два дня езды на восток и два дня – на запад! Мы не можем что-либо контролировать на таких расстояниях.

– И все же нам следует попытаться, – сухо ответила Ранегунда. – И тебе это известно не хуже, чем мне. – Она не сложила рук на груди и не поменяла позы, но от нее вдруг дохнуло той властностью, которая усмиряет войска. – Я не требую от вас многого. Час разведки в одном направлении и час – в другом. Пока нет известий о крупных кораблекрушениях, нет смысла обследовать дальние рубежи.

– А если опять грянет шторм? – не унимался Рейнхарт.

– Тогда поворачивай и со всех ног скачи в крепость, – теряя терпение, бросила Ранегунда. – Хотя ничто не указывает на новые бури. По крайней мере в ближайшие дни.

Все рассмеялись. Все, кроме Рейнхарта.

– Как скажете, медхен, – пробормотал рассерженно он.

Ранегунда всегда внутренне напрягалась, когда ей напоминали, что она незамужняя. Рейнхарт чувствовал это и не упускал случая ее уколоть.

– Если мне станет известно, что кто-то из вас небрежно отнесся к поставленной перед вами задаче, лентяю придется за то поплатиться, вы знаете мое слово. – Ранегунда выпрямилась и оглядела своих подчиненных. Убедившись, что ее заявление принято без протеста, она продолжила: – Тот, кто найдет что-либо ценное, тут же обязан мне о том сообщить. Находку запрут в оружейной, и она будет храниться там, пока не приедет королевский чиновник. Тот оценит ее и решит, какую долю получит нашедший.

– Король Оттон заграбастает себе большую часть, – заявил Бератрам, лишившийся глаза в битве с отцом Оттона.

– Король Оттон справедлив, – парировала Ранегунда. – Нашедшему выделят что положено, если здесь вообще отыщется что-нибудь. – Она указала рукой на запад. – Бератрам, ты со своими людьми отправляйся туда. Особенно тщательно проверяйте устья ручьев. Остальных поведу я – в другом направлении.

– Будь осторожна, девочка, – предостерег капитан Мейрих. – Пески смыкаются там с болотами и потому очень коварны.

– Знаю, – отозвалась Ранегунда. – И благодарю тебя за заботу. – Она поднялась на песчаную дюну, намытую бурей. Песок там, более плотный, убитый волнами, служил хорошей опорой для ног. – Я хочу, чтобы каждый вел себя осторожно. Будьте внимательны и, заподозрив опасность, не рискуйте зазря.

– Некоторые крестьяне после штормов промышляют сбором обломков разбившихся кораблей. Как нам в этих случаях быть? – спросил Рейнхарт.

– Подъезжайте к ним, лишь убедившись, что при них нет оружия. Разбойники подчас рядятся под крестьян. – Ранегунда прищурилась. – Ты ведь и сам однажды наскочил на подобную шайку. И не так уж давно.

Стрела угодила в цель. Все помнили, как около года назад Рейнхарт за свое ухарство чуть было не поплатился жизнью, и понимающе закивали.

– Тогда я повел себя глупо. Такому впредь не бывать. – Рейнхарт вызывающе выпятил подбородок.

Ранегунда, оставив его слова без внимания, продолжала оглядывать море.

– Я отвечаю за каждого человека, живущего в крепости. Если с кем-нибудь из вас что-то случится, спросят не с брата и не с кого-нибудь, а с меня. Вам придется мне подчиняться, даже если это кому-то и не по вкусу.

Она резко поворотилась и вдруг ощутила, что юбки ее зацепились за что-то. Падая, Ранегунда выставила перед собой руки. Левая пришлась на почерневший от времени, полузасыпанный песком брус. Проклятие, огласившее воздух, сделало бы честь любому вояке, прошедшему через множество битв. Ранегунда повернулась и села, отирая поврежденную руку о юбку. Она вовсе не выглядела смущенной и со строгостью в голосе произнесла:

– Это помимо всего прочего я также имела в виду, призывая вас соблюдать осторожность. Любой может так оконфузиться. Включая коней. Но там, где человек лишь почешется, конь может погибнуть.

– Скверная ссадина, – сказал, приближаясь, Бератрам.

– Ерунда, – возразила Ранегунда, вставая. – Она затянется коркой еще до того, как мы возвратимся в крепость.

– Не кликнуть ли травницу? – осведомился Рейнхарт тоном заботливого папаши.

– Как-нибудь управлюсь сама, – был ответ.

– Сможешь ли ты ехать с нами? – спросил капитан Мейрих, часто моргая и щуря глаза.

– Безусловно, – раздраженно откликнулась Ранегунда. – Крошечная царапина ни на что не влияет, однако пусть каждый воспримет мою оплошность как назидание себе самому. Повторяю еще раз: будьте предельно внимательны.

Она умолкла, пристально всматриваясь в пески и с тревогой гадая, что может знаменовать ее промах на деле.

– Дайте я гляну, – не отставал Рейнхарт.

– Не на что там глядеть, – отрезала Ранегунда, все еще отирая руку о верхнюю юбку, на которой уже расплывалось пятно. – Хватит меня опекать.

Она отвернулась и пошла к морю, пытаясь справиться с накатившим волнением.

Мужчины какое-то время безмолвствовали, потом капитан Мейрих негромко произнес:

– Это несносно, Рейнхарт, просто несносно. Что ты все время цепляешься к ней?

Рейнхарт, опустив голову, промолчал, сознавая справедливость упрека.

Ранегунда вернулась к маленькому отряду с бесстрастным и словно окаменевшим лицом, на котором, освещенные ярким солнцем, отчетливо выделялись оспинки – следствие перенесенной болезни. Оспинки спускались также на шею, открытую для обозрения, ибо теперь длинные косы были собраны на затылке узлом, как у воинов перед битвой. Мужчины потупились. Она обвела их взглядом.

– И вот еще что. Не вздумайте мародерствовать. Надеюсь, всем ясно, что я имею в виду? Учтите, перед уличенным в подобном бесчестье крепостные ворота захлопнутся наглухо, а приют изгою-преступнику могут дать лишь в Лаберике. Это двое-трое суток пути. Для того, кого по дороге не сожрут волки, не задерут медведи и не тронут разбойники. Жена же, дети и родственники виновного останутся здесь, пока не приедет королевский чиновник, который рассудит, как с ними быть. – Глаза ее сделались жесткими, в них заблестела сталь. – Я без малейшего колебания изгоню любого, кто посмеет присвоить себе хотя бы какую-нибудь безделицу. Этого ожидают от меня как король, так и мой брат.

Бератрам решился ответить за всех:

– Изгнание лучше, чем отрубленная рука.

– Истинная правда, – отозвался капитан Мейрих и перекрестился.

Ранегунда сложила на груди руки.

– Я не желаю, чтобы в бою рядом со мной сражались бесчестные люди.

– Да хранит нас Господь, – подхватил Бератрам, – и не оставляет заботами. – Он взглянул на соседей. – Мы все думаем так же.

Послышались неразборчивые восклицания, воины закивали. Ранегунда, не очень-то веря в их искренность, но все же в какой-то мере удовлетворенная, затянула узлом края юбок и подоткнула концы под широкий кожаный пояс, потом покрутилась из стороны в сторону, проверяя надежность крепления.

– Прекрасно, – сказала она. – Почаще глядите по сторонам. Те, у кого есть рожки, трубите в случае надобности, зовите на помощь.

– Она все равно не придет вовремя, – возразил Рейнхарт с плохо скрытой язвительностью. – Уж лучше, что бы там ни было, ринуться в бой и разом со всем покончить.

– И подставить под удар тех, кто станет потом разыскивать вас? Дать врагу шанс точно так же расправиться с ними? Скажи, это доблесть или преступное безрассудство? Ну же, скажи!

Рейнхарт вздохнул, не желая сдаваться.

– А разве не трусость – взывать о помощи, дуть что есть силы в свой рог из-за незначащей стычки?

– В таком случае великий Роланд, трубивший в свой рог, тоже трус? – вспыхнула Ранегунда.