Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

– Я брат Олаф из монастыря Святого Креста, – отозвался тот с облегчением. – Я один и приехал к вам с важной вестью.

Последовало краткое обсуждение, после чего кто-то из селян заявил:

– Откуда нам знать, так ли это?

– Это так, истинно говорю вам. Я приехал по приказанию брата Гелхарта, ибо брат Гизельберт, ваш бывший герефа, поражен помешательством. – Монах вдруг почувствовал, что очень голоден, в горле першило от длительных криков. – Ради всего святого, – взмолился он, – впустите меня и дайте поесть… мне и мулу.

Послышался лязг цепи, затем скрип, и створки ворот чуть приоткрылись, образовав щель, в какую не мог бы протиснуться и ребенок. В этот момент к толпе селян подошел Орманрих – полуодетый, ворчащий. Он яростно глянул на болт, удерживающий засов, и заявил:

– Еще ночь. Ночью добрые люди в лес не суются.

– Да, – вздохнул брат Олаф, – но мне приказали. – Он вздохнул еще раз. – Я хромой. Я голоден. Я озяб. Позвольте мне войти. И дайте напиться.

Последовало еще одно торопливое обсуждение, затем Орманрих сказал:

– Я должен посоветоваться с герефой.

Брат Олаф едва не завыл от досады.

– Мой мул хочет пить. Как и я. По крайней мере, дайте нам обоим воды.

– В шестидесяти шагах к западу есть ручей. Там можно напиться, – был ответ. – А мы тем временем разыщем герефу. Ночью нам отпирать ворота запрещено.

Брату Олафу вовсе не улыбалось тащиться обратно в лес, но жажда одолевала. Он ограничился тем, что махнул рукой и со вздохом произнес:

– Мы тут же вернемся.

– Если не попадетесь старым богам, – крикнул кто-то из деревенских. – Или датчанам.

Замечание сильно смутило монаха, но он собрал поводья в кулак и, обхватив мула за шею, заковылял вместе с ним в указанном направлении. Тропа, протоптанная лесорубами, привела их обоих к мостку, возле которого ручей образовал заводь. Мул тут же опустил в нее морду и долго, с фырканьем пил. Брат Олаф тоже кое-как напился из пригоршни и повел мула обратно, с опаской вслушиваясь в шорохи ночи. Но все было спокойно, только на подъеме к воротам в световое пятно фонаря вскочила лиса и недовольно пискнув, исчезла.

– Что за знак – увидеть ночью лису? – спросил монах, сунувшись в щель и таким образом возвещая о своем возвращении.

– Спроси у своего настоятеля, – пробурчал Орманрих, но ничего больше не сказал, ибо ночь огласил приближающийся цокот подков и кто-то властно вскричал:

– Дорогу герефе!

За воротами завозились, затем женский голос спросил:

– Вы из монастыря Святого Креста?

– Да, герефа, – ответил брат Олаф. Он едва стоял на ногах, у него тряслись руки. – Мне велено с вами поговорить.

Ранегунда сглотнула подкатившийся к горлу комок и приказала:

– Откройте ворота. Герент и капитан Амальрик, приготовьтесь. Встаньте возле воротных столбов и убейте тех, кто попытается сунуться к нам следом за этим монахом.

Капитан Амальрик усмехнулся и хлопнул левой рукой по правому плечу.

– Конечно, герефа.

Двое крестьян возились с запорным болтом, тот не желал подаваться.

Орманрих придвинулся к Ранегунде.

– Вы полагаете, он не один?

Ранегунда приобнажила клинок и пробормотала рассеянно:

– Кто его знает…

Наконец ворота осторожно открыли. Ровно настолько, чтобы в проход мог протиснуться мул вместе с припавшим к его шее монахом. Как только те вступили на деревенскую землю, ворота опять закрыли и вновь завозились с болтом.

– Он и вправду один, – с некоторым разочарованием произнес капитан Амальрик. – Ну, добрый брат, что скажешь?

– Я… я слабею, – прошептал ночной гость. – Мне бы хоть немного поесть… и завернуться в какую-нибудь накидку.

– Позаботьтесь о нем, – сказала сопровождающим Ранегунда. – Положите его на чью-нибудь лошадь и везите в крепость. – Она вдруг зевнула. – Мула также прихватите с собой. – Она снова зевнула.

– Вот тебе раз! – Орманрих явно был недоволен и озадачен. – Вы увезете его, но мы тоже хотим знать, с чем он явился. Нельзя ли допросить его прямо сейчас?

– Сейчас, – ответила Ранегунда, – от него мало проку. Завтра утром вы будете знать обо всем, как только откроют ворота. – Она подавила зевок. – Пока же постарайтесь как следует выспаться. Если новости важные, нам всем будет некогда тратить время на сон.

Капитан Амальрик поймал повод мула, а Герент водрузил брата Олафа на круп своей лошади. Как только кавалькада въехала в крепостные ворота, над ними опять пропел деревянный рожок.

– Позаботьтесь о нем, накормите и приведите ко мне в оружейную, – распорядилась, соскакивая с седла, Ранегунда.

– Герефа, – сказал капитан Амальрик. – Почему бы не дождаться рассвета?

– Потому что дело, похоже, спешное, раз его послали к нам ночью, – терпеливо пояснила она и пошла к южной башне.

Войдя в оружейную комнату, Ранегунда дала волю чувствам.

– Вороний бог! Что же теперь с нами будет?

– Время покажет, – ответила тишина.

– Фу-у! – Ранегунда не знала, плакать ей или смеяться. – Как вы меня напугали!

– Ну, меня вам бояться не стоит, – сказал Сент-Герман, вступая в неровный круг света, очерченный на полу. – И все же простите. Я не подумал, что мое появление так вас смутит.

Ранегунда перекрестилась.

– Даже сердце зашлось. Но тем не менее я вам рада. – Она опустилась на стул.

Какой-то миг Сент-Герман молчал, потом сказал в своей обычной манере:

– Пентакоста заходила сюда. Днем, когда вы были у брата Эрхбога. Я это видел.

– Пентакоста, – с отвращением произнесла Ранегунда. – И что же? Она опутала все углы своей пряжей?

– На этот раз нет. – Сент-Герман сузил глаза. – Я зашел сюда после нее и обнаружил толченый аконит в вашей кружке. В той, что стоит у кувшина с водой.

– Аконит? – недоверчиво переспросила она.

– Выпив воды из этой кружки, вы… нанесли бы себе большой вред. – Он не стал говорить, что обнаруженное им количество яда, несомненно, произвело бы фатальный эффект. – Ее больше не удовлетворяет волшба. Она решилась на конкретные действия.

– Но это глупо. – Ранегунда поморщилась. – Это глупо, разве я не права?

– Только на ваш взгляд, – возразил Сент-Герман. – Уверяю вас, сама Пентакоста так не считает. И воспользуется любой возможностью, чтобы опять нанести вам удар.

Она, размышляя, приложила пальцы к губам, потом пожала плечами.

– Оставим пока все, как есть. У нас нет времени на разбор ее козней. В крепость только что прибыл монах и, похоже, с дурными вестями. Кажется, помешательство вновь охватило монастырь Святого Креста. – Ранегунда перекрестилась и поглядела на собеседника. Убедившись, что ответа не будет, она с вызовом осведомилась: – Что же вы не заводите свою песню о зараженной муке?

Сент-Герман неопределенно поморщился.

– Я уже говорил о ней. И много раз.

– Но, возможно, неубедительно? – Вновь не дождавшись ответа, Ранегунда зябко поежилась. – Орманрих более красноречив. Он все настойчивее хочет запустить руку в запретные закрома. У меня нет сил противиться, люди ведь голодают.

– Но не безумствуют, – уронил, глядя в сторону, Сент-Герман и вновь обратил взгляд на Ранегунду: – Потерпите еще, дорогая.

Она какое-то время испытующе всматривалась в него, потом с длинным вздохом сказала:

– Наверное, это неправильно, но я вновь прислушаюсь к вам. И постараюсь не трогать зерно, пока это возможно.

– Чем избавите крепость от множества неприятностей, – заверил Сент-Герман и положил на стол тоненькую серебряную цепочку.

– Это что – подкуп? – спросила она, чувствуя с каждым ударом сердца, как тяжелеет на груди подаренный им аметист.

* * *

Письмо Ротигера из Валенсии к купцу Эверарту в Париж. Вручено последнему на двенадцатый день после отправки.

«Достопочтенному торговцу мехами и драгоценностями, проживающему на улице Белых Шарфов, шлет приветствия из Валенсии известный ему Ротигер, временно размещающийся в гостинице „Веселый хорек“.

Довожу до вашего сведения, что эскорт, рекомендованный вами, кажется мне надежным. Десять вооруженных конников, несомненно, сумеют отбиться от болтающихся по дорогам бродяг. Не знаю, что бы я делал без вашей столь своевременной помощи, ибо рынок проводников и охранников для путешествующих просто кишит сейчас сомнительными людьми, среди которых много беглых рабов и бессовестных негодяев, добывающих себе пропитание предательством и грабежом.

Разумеется, доброта ваша будет вознаграждена, и я также ручаюсь, что любое неприятное происшествие с любым из рекомендованных вами людей не останется без внимания и что пострадавшего или его семью ждет солидная денежная компенсация.

Будьте уверены, как только хозяин вернется в Рим, мы непременно возобновим наше деловое партнерство.

Да ответит на ваши молитвы Христос Непорочный, ниспослав вам и вашей семье дальнейшее процветание. Пусть ваши дочери обретут богатых и достойных мужей, а сыновья – добродетельных и состоятельных жен, и да обзаведутся они многочисленным здоровым потомством.

Ротигер,

слуга и поверенный графа Сент-Германа,

собственноручно.

29 апреля 939 года Господня».

ГЛАВА 10

– В деревне уже поговаривают, что я помешалась и что вредные испарения пропитали меня. – Ранегунда, уже не прихрамывая, расхаживала по оружейной, пряча от собеседника взгляд. – Дуарт ходил жаловаться нашему духовнику.

– Вы должны были уничтожить зараженную рожь, – терпеливо успокаивал ее Сент-Герман. – И поступили правильно, Ранегунда. Иначе помешательство охватило бы всех.

Он говорил, не таясь, несмотря на широко открытую дверь, понимая, что лучше усугубить неприязнь обитателей крепости к чужаку, чем дать пищу иным пересудам.

– Я поверила вам, – сказала она останавливаясь. – Поверила на слово и молю Бога, чтобы вы оказались правы, ибо страшно подумать, что будет, если болезнь опять нас посетит. В чем тогда вы начнете искать ее корни? В шерсти? Или в воде? Кстати, о воде многие поговаривают. Ходит слух, что ее отравили язычники, дабы распространить помешательство среди последователей Христа. – Серые глаза ее вдруг опечаленно затуманились. – Вас просто возненавидят, случись что-нибудь.

– Возможно, – спокойно проговорил Сент-Герман. – Жизнь есть жизнь, в ней случается всякое. Но чья-то ненависть мало волнует меня. Мне много горше выслушивать ваши упреки.

Она наклонилась, смутившись, но делая вид, что поправляет растяжку – небольшое изделие из металла, рога и кожи, весьма укрепившее ее коленный сустав.

– Я понимаю, что часто бываю несправедлива. И сознаю, сколь многим обязана вам. Но иногда не могу сдержать раздражение. Честно пытаюсь, но… не могу. Эта двойственность угнетает меня, но мне почему-то никак не разделаться с нею.

– В вашей двойственности нет ничего удивительного, – с улыбкой сказал Сент-Герман, откровенно любуясь ее горделивой осанкой.

С момента их первой встречи Ранегунда очень изменилась: посвежела, обрела статность. И дело тут было не только в исчезновении хромоты.

– Поясню на примере, – продолжил он. – Вы сейчас злитесь на меня за зерно и в то же время довольны растяжкой.

– Ах, Сент-Герман! – Ранегунда прыснула как девчонка и потрясла головой, унимая себя. – Меня злит еще то, что я так открыта для вас. – Она выпрямилась и пошла к нему, уверенно опираясь на слабую ногу. Растяжка, сгибаясь, легонько позванивала, но звон этот глох под юбками и слышен был только ей. – Надеюсь, я поступила правильно, уничтожив львиную долю наших припасов. Но меня это очень тревожит, как и всех, особенно наших крестьян. Я не могу сердиться на них, ведь именно они трудятся на полях. От зари до зари – лелея каждый росток, каждый колос. Им трудно поверить в вашу легенду.

– Это не легенда, – возразил он, и глаза его помрачнели.

– Но если помешательство вновь придет к нам…

Она вскинула вверх обе руки – в знак абсолютнейшего бессилия перед подобной напастью.

– Помешательство поражает лишь тех, кто употребляет в пищу плохое зерно. Болезнь не передается по воздуху. В данном случае никаких испарений не существует.

Ранегунда остановилась перед ним, заглянула в глаза.

– А ну как это ошибка? Маргерефа Элрих тогда непременно обвинит меня в черном предательстве. Как он поверит, что я хотела спасти Лиосан?

Ответ был произнесен ровным тоном:

– Если я не прав, значит, более двух тысяч лет прожито мною впустую.

Она потянулась к нему, обхватила за плечи.

– Я верю тебе, Сент-Герман. Это рожь.

Он, не удержавшись, поцеловал ее в бровь.

Какое-то время оба молчали.

Наконец Ранегунда все же заметила:

– Но крестьяне все равно будут ворчать.

Сент-Герман, отступив на шаг, усмехнулся.

– Иные улыбки страшнее ворчания, – сказал, морщась, он.

– Что?.. – Она поняла: – Пентакоста?

– Да.

– Она опять подходила к вам?

– Да, – был ответ. – Показала ткань, из какой хочет скроить мне камзол. Подозреваю, мы с вами ее уже видели, когда заходили в швейную как-то ночью. Помните?

– Конечно, – ответила Ранегунда. – Это заговоренная ткань. И вы примете этот камзол?

– Разумеется. – Он вдруг пришел в хорошее настроение. – Это поможет мне хотя бы на время отделаться от нее. Заговоры ведь срабатывают не сразу. Увидев меня в своем камзоле, она решит, что все в порядке, и будет ждать, когда я к ней приползу.

Голос Ранегунды стал тихим и напряженным:

– А если ее волшба сломит вас? Что будет тогда?

Он понял, что шутки надо оставить, а потому очень серьезно сказал:

– Если волшбой вообще можно чего-то добиться, то лишь от обыкновенных людей, а не от тех, кто разломил печать смерти. Простой человек поддается внушению, вампир – никогда.

Она зябко поежилась.

– Именно такой я и стану? Вампиром?

– Да. После смерти. Если, конечно, спина ваша будет цела. Нам страшны лишь топор, булава и огонь – остальное не важно. – Голос его был тих и ровен, ибо ему в своей долгой жизни не раз доводилось наставлять новичков. – Если вас не сожгут или не разрубят на части, вы подниметесь из могилы и начнете жить сызнова, изнывая от жажды, утолить которую в полной мере способна лишь страсть.

– Я стараюсь вообразить себе это, но не могу, – ответила Ранегунда. – Я гляжу на мужчин, но ни к одному из них меня совершенно не тянет. – Она подалась вперед и понюхала его шею. – Вот запах, который меня возбуждает. У других его нет.

Он пригладил ей волосы.

– И не будет, пока ты не переменишься.

Она вместо ответа впилась в его губы и тут же отпрянула.

– Это неблагоразумно, – прошептал он, движением подбородка указывая на дверь. – Там много глаз.

– Слишком много, – согласилась она; щеки ее пылали, а взгляд подернулся поволокой и чуть мерцал, как разогретая сталь. – Слишком многие ждут, когда мы оступимся. Ингвальт, Дуарт, кое-кто из солдат.

– А еще брат Эрхбог, – добавил Сент-Герман. – И Пентакоста.

Ранегунда перекрестилась.

– Как тут уцелеть?

– Только утроив осмотрительность, – менторским тоном произнес Сент-Герман и улыбнулся: – Но… не отказываясь друг от друга. Я приду позже, когда все уснут.

Ранегунда кивнула.

– Когда все уснут.

– После смены ночных караулов, – уточнил он и пошел к двери.

Она остановила его, задав последний вопрос.

– Известно ли Беренгару, что Пентакоста кроит вам камзол?

Сент-Герман пожал плечами.

– Не знаю.

Она хотела сказать еще что-то, но передумала и махнула рукой, потом вернулась к столу, чтобы поразмыслить, как потолковее объяснить маргерефе Элриху, с чего ей вдруг вздумалось закопать в мусорной куче всю прошлогоднюю рожь. Дело не клеилось, все резоны казались неубедительными, но Ранегунда решила не вставать с места, пока не составит достойный отчет, и весьма удивилась, когда прозвучал обеденный гонг. Получалось, что полдня пролетело впустую.

Ошеломленная, она встала из-за стола, и тут до нее долетели два трубных призыва рожка. От ворот послышались крики, заскрежетала лебедка Ранегунда, накинув плащ, выбежала на плац. Обитатели крепости, спешившие к общему залу, поворачивали к воротам, чтобы выяснить, что привело к ним крестьян в обеденный час.

Как только створки ворот начали расходиться, в образовавшуюся щель протиснулся Орманрих, сопровождаемый Руэлем, Калифрантом и Клевиком. Он торопливо приложил руку ко лбу и произнес напряженно:

– Герефа, ты должна выслушать этих людей.

– Христос Непорочный да явит вам свою милость, – ответила Ранегунда.

Ужас, написанный на лице Орманриха, сбил ее с взятого тона.

– Ну, в чем дело? – грубо спросила она.

Лесорубы обменялись тревожными взглядами. Клевик перекрестился. Но ни один из них не решился заговорить. Лица крестьян были бледны, а Калифранта, похоже, вот-вот могло вывернуть наизнанку.

– Говорите же! – Ранегунда нахмурилась, заметив, что толпа любопытствующих растет. – С чем вы явились?

– В лесу… – наконец решился открыть рот Калифрант. – В лесу мы нашли…

Он умолк, лицо его сделалось совсем белым.

Ранегунда почувствовала, как ужас нарастает и в ней.

– Что вы нашли? Отвечайте!

Вперед выступил Клевик.

– Мы наткнулись на место, где скрывались бандиты. Но кроме них там побывал кто-то еще.

– Старые боги, – прошептал Калифрант. – Или чудовища.

– Чудовища?! – пронеслось по толпе. Многие закрестились.

– Чудовища! – истерически выкрикнула какая-то женщина.

Ранегунда поморщилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Что-то пришло к ним, – ответил Руэль. – Все они умерли. Некоторые висели меж веток, как овцы на скотобойне. Их кишки тоже висели там… вывалившись из распоротых животов. Другие тела были словно бы… переломаны.

– Переломаны? – повторила в смятении Ранегунда.

– Как будто там побывал великан, – пробормотал Калифрант. – Какой-то злой великан… с молотом или с дубинкой.

– Великан? – Ранегунда смотрела на лесорубов, но отказывалась понимать, о чем они говорят. Слова их, словно рыбы, выскальзывали из ее головы. – Продолжайте.

– Их там четырнадцать или пятнадцать, – сказал. Руэль. – А может, и больше. Мы не искали. – Немного подумав, он перекрестился.

– Сколько? – спросила Ранегунда, не веря ушам.

– Четырнадцать или пятнадцать, – сказал Клевик. – Столько мы видели.

– Возможно, их больше, – повторил Руэль и покачал головой.

– Ободранные, как забитые овцы? – Ранегунда потерла виски. – Бандиты, вы говорите?

– Бандиты… наверняка, – откликнулся Калифрант. – Там были еще шалаши. Разоренные. В них они жили.

– Некоторые тела изрублены… на куски, – сообщил Руэль и издал звук, похожий на смех.

Крестясь, Ранегунда велела себе сосредоточиться.

– Когда вы обнаружили это?

– Утром, – сказал Калифрант. – И побежали сюда.

– Мы бежали почти всю дорогу, – добавил Клевик.

И снова слова их, как рыбы, начали ускользать от сознания Ранегунды, но она, превозмогая себя, продолжала допрос:

– Могли это сделать датчане?

Орманрих ответил за лесорубов:

– Датчане берут пленников, герефа. Они не убивают.

– До тех пор пока не завяжется схватка, – возразила она. – Тогда они убивают. Как все. И могли в отместку за сопротивление вырезать лесных бродяг.

– Бандиты часто схватываются с датчанами. Не реже, чем мы, – отозвался из толпы Фэксон. – Для тех и других это обыкновенное дело. За что же тут мстить?

– А может, они взяли пленников? – выкрикнул другой воин. – Кто знает, сколько их было там вообще!

– Не датчане. Какой-то великан, – настаивал на своем Калифрант. – Или кто-то похуже.

Ранегунда закусила губу.

– Капитан Амальрик! – позвала она.

– Я здесь, герефа! – крикнул тот сверху.

Приняв решение, она несколько успокоилась.

– Возьмите десяток конников и осмотрите то место. Проследите, чтобы… мертвые были погребены.

– Они разбойники! – вскричала одна из женщин.

– А мы присягнули Христу, – вспыхнула Ранегунда. – И не оставим мертвых без погребения. – Она перекрестилась. – Таков мой приказ.

– Я не могу… Я не могу, – забормотал вдруг Калифрант, щеки его посерели.

Ранегунда взглянула на него.

– Чего ты не можешь?

– Я не пойду туда! Нет! – выкрикнул лесоруб. – Нет! – Он попятился, шумно вздохнул и свалился без чувств.

Орманрих ткнул его носком сапога.

– Вставай, размазня, – прошипел он и вновь занес ногу.

– Оставь его! – крикнула Ранегунда и повернулась к толпе. – Кто-нибудь, разыщите Винольду, пусть поможет ему. – Она поглядела на двух других лесорубов. – Воинов нужно туда проводить. Будет лучше, если вы оба отправитесь с ними.

Руэль дважды перекрестился и сглотнул подступивший к горлу комок.

– Если герефе угодно, – сказал он и замер.

Клевик, наклонив голову, покосился на небо.

– Я тоже пойду. Хотя глядеть сызнова на такое… – Он перекрестился и, не таясь, обмахнул себя жестом, обращенным к старым богам.

– Ох, не к добру это, – вздохнул Эварт. И повторил: – Нет, не к добру.

Как по команде, в толпе после его слов поднялся ропот, она стала таять, женщины похватали детей и потащили к домам.

«Куда подевался Сент-Герман? – подумала Ранегунда, одновременно довольная тем, что его нет. – Крестьяне обижены на него, и сейчас совсем ни к чему усугублять их обиды». Она посмотрела наверх.

– Капитан Амальрик, спускайтесь сюда. Калфри, Осберн и Северик – вы тоже.

Она вдруг вспомнила, что Сент-Герман находится в кузне, куда не доносятся внешние звуки, и, испытав немалое облегчение, повелительно хлопнула в ладоши, показывая, что мешкать нельзя.

На плацу, неуклюже поддерживая живот, появилась Винольда. Она бросила взгляд на лежавшего без движения лесоруба.

– Это не помешательство, а?

– Нет, – ответила Ранегунда, сама удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос. – Он в обмороке. Нюхательная соль приведет его в чувство. – И, помолчав, добавила: – Дай ему пива, когда очнется. И чем-нибудь покорми.

Винольда кивнула и направилась к Калифранту.

Но Калфри решительно встал у нее на пути.

– Нет, – заявил он. – Его немощь может перейти на ребенка. Пусть поднимается сам.

Винольда с невозмутимым лицом последовала за Калфри, сказав в свое оправдание лишь одно:

– Он мой муж.

Отказ Винольды помочь лесорубу окончательно рассеял толпу. Капитан Амальрик подошел к Ранегунде. В глазах его не было и тени волнения.

– Мы прихватим с собой трех мулов и четырех неоседланных лошадей, – сказал он. И пояснил после паузы: – На всякий случай.

– На какой? – спросила Ранегунда, стараясь подавить охватившую ее дрожь.

– Кто его знает, – сказал капитан. – Лес есть лес. – Он пожал плечами. – Как говорится, мало ли что.

– Хорошо, – сказала она, – забирайте мулов и отправляйтесь. И наденьте латы – так будет надежней.

– Да, – кивнул капитан Амальрик. – Мы не станем обедать. Распорядитесь, чтобы повара выдали нам сыр и хлеб. – Он кашлянул и громовым голосом объявил: – Всем, кто не едет с нами, стоять на местах и нести службу, не отступая от расписания, а на северной башне разжечь пораньше огонь. – Его выпуклые глаза вновь нашли Ранегунду: – Если у вас нет возражений, я возьму кроме назначенных вами Калфри, Осберна и Северика еще семерых свободных от караула людей.

– Шестерых, – ответила Ранегунда. – Я еду с вами. Дуарт заменит меня.

– Герефа! – Капитан Амальрик опешил. – Воин из вас неважный.

– Пусть так, – решительно заявила она. – Но, думаю, это мой долг.

– Вовсе нет, – возразил капитан. – Вот ваш брат – тот мог бы возглавить подобный отряд: он был отменным бойцом в свое время. А вы едва управляетесь с коротким мечом и совершенно не владеете алебардой. Если вы отправитесь с нами, кому-то придется постоянно вас опекать, отвлекаясь от дела. К тому же еще неизвестно, с чем мы там столкнемся. Если все сказанное тут правда, нам, скорее всего, придется схватиться совсем не с людьми.

– А с медведями, – подсказал, крестясь, Орманрих. – С волками и с кабанами.

– Вот-вот, – кивнул капитан Амальрик. – Со всей охочей до падали лесной живностью. Подумайте сами, зачем это вам? Оставьте нам эту работу.

Ранегунда задумалась, разрываясь между чувством ответственности и здравым смыслом явно державшим сторону капитана.

– Я все же должна отправиться с вами, – наконец заключила она.

– А если нас там поджидают датчане, – продолжил капитан Амальрик, решивший, отстаивая свою точку зрения, привести все резоны, – вы явитесь для них просто подарком. Они, безусловно, сделают все, чтобы вас захватить, а потом, вдосталь натешившись с вами, затребуют с нас немыслимый выкуп. Независимо от того, чем кончится дело, вы уже не останетесь тем, что вы есть.

Ранегунда внутренне содрогнулась, вспомнив глаза Мило, побывавшей в лапах датчан.

– Да, похоже, вы правы. – Она одернула рукава камзола. – Ладно. Выбирайте людей и езжайте. Помните, мы закроем ворота, если вы не вернетесь до темноты.

Капитан Амальрик перекрестился, то же сделали лесорубы.

– Если мы не вернемся до темноты, вы поймете, что для лесного сражения нужен много больший отряд, чем наш.

Он поднес руку ко лбу и пошел через плац, на ходу скликая своих подчиненных.

Орманрих следил за ним в полном оцепенении.

– Достойный солдат. Такой, каких мало, – выразил он наконец свои чувства.

– Он позаботится о твоих людях. – Ранегунда кивком указала на Руэля и Клевика и вдруг заметила, что Калифрант шевельнулся. – Эй, помогите-ка ему встать!

– Он встанет, – заверил с угрозой в голосе Орманрих. – Он сейчас вскочит у меня как ошпаренный.

Руэль склонился над Калифрантом и взял его за руку.

– Лучше вставай, – посоветовал он, когда тот приоткрыл глаза.

Калифрант дважды моргнул, соображая, что с ним такое, и резко сел.

– Меня… погонят в лес?

– Нет, за тебя поедут другие, – с суровостью в голосе произнесла Ранегунда. – Хотя непонятно, чем ты лучше их.

Калифрант покраснел и самостоятельно поднялся на ноги.

– Мне… мне очень стыдно, – пробормотал он, пряча глаза.

– В другой раз держи в узде свою трусость, – отрезала Ранегунда и уже другим тоном добавила: – А сейчас отправляйся домой. Скажи жене, пусть положит тебе на лоб мокрую тряпку.

– А также погрузи ноги в свиную кровь: она придаст тебе силы – и обвяжи красной ниткой потолочные балки, – сказал Орманрих. Когда лесоруб поплелся к воротам, он огорченно покачал головой: – От этой троицы одно беспокойство, а Калифрант самый слабый из них. С виду он здоровяк, но в нем нет сильной хребтины. Он весь трясется в конце каждого дня.

– Калифрант справляется с работой, – заступился за друга Руэль. – Мы помогаем ему, нас ведь трое.

– Да, – согласно кивнул Орманрих. – И все же не лучше ли подыскать ему работу полегче? Пристроить его, например, к рыбакам?

– Но там одни старики и калеки! – воскликнул Клевик. – А Калифрант еще молод и в целом здоров.

Орманрих взглянул на Ранегунду:

– Что мне делать, герефа? Вы видели сами, как он упал. Такое с ним нет-нет да бывает, и он так устает, что даже на праздниках сидит сиднем. А еще он жалуется на боли в спине и у него холодеют руки.

– Осматривала ли его Винольда? – спросила Ранегунда и вдруг подумала, что было бы вовсе не лишним, если бы на лесоруба взглянул Сент-Герман.

– За ним ухаживает жена, – сказал Руэль. – Он только ей доверяет.

– А спина как болела, так и болит, – возразил Орманрих. – И руки все время как две ледышки.

Это уже превысило меру терпения Ранегунды, и она властно прищелкнула языком.

– Когда завершится история с мертвецами, тогда и решим, как быть с Калифрантом. А сейчас нам не до него.

«А до кого же?» – мелькнуло в ее голове, и с языка внезапно слетело:

– Брат Эрхбог! Для достойного погребения умерших нужен священник, а я чуть было не забыла о нем!

Она отвернулась от удивленных селян и, не сказав им ни слова, побежала к часовне, надеясь, что монах не совсем утратил представление об окружающем, от зари до зари отбивая поклоны и непрестанно при этом молясь.

Ее настойчивый стук в дощатую дверь получил быстрый отклик. Брат Эрхбог возник на пороге и ворчливо спросил:

– Герефа? Зачем ты пришла?

Ранегунда кратко изложила суть дела.

Брат Эрхбог с большим достоинством перекрестился и величаво кивнул.

– Это воистину так. Нельзя допустить, чтобы старые боги или демоны вселились в тела погибших. – Он сузил глаза и с видимой неохотой прибавил: – Ты поступила правильно, обратившись ко мне.

– Я не устаю благодарить Христа Непорочного за то, что один из Его самых ревностных слуг находится среди нас, всегда готовый откликнуться на наши нужды, – сказала она, опуская глаза, ибо подобная медоточивость всегда ей претила.

– Да-да, – согласился с ее словами монах. – Христос Непорочный охраняет это селение. – Он скрылся в молельне и тут же вынырнул из нее с небольшой шкатулкой в руках и пояснением: – Для помазания мертвых. – Заскрипел внешний засов. – Где капитан Амальрик?

– Наверное, на конюшне.

– Я еду с отрядом, – сказал духовник и очень ходко засеменил к хозяйственному кварталу.

Ранегунда едва поспевала за ним, на бегу роняя торопливые фразы:

– По возможности надо бы выяснить, кем были погибшие. Маргерефе Элриху наверняка захочется это знать. Чтобы его отчет королю был наиболее полным.

Брат Эрхбог вдруг остановился и, ткнув в нее пальцем, зловещим шепотом вопросил:

– Зачем ты мне лжешь?

Отклик его настолько отличался от ожидаемого, что Ранегунда растерянно заморгала.

– В чем же я лгу? – озадаченно спросила она.

Он указал на ее ногу.

– Думаешь, я не вижу? Ты бегаешь так, будто твое колено естественным образом обрело должную крепость, но это ложь, бесстыдная, наглая ложь! У тебя там приспособление, которое смастерил инородец! Ты полагаешь, оно тебе служит, но заблуждаешься, ибо сама теперь служишь ему. Почему ты решила, что я ничего не замечу? Почему ты вообразила, что я не расслышу издаваемый им мерзкий звук? – Брат Эрхбог тяжело задышал и плюнул на мостовую. – Я еду к усопшим лишь потому, что этого требует от меня Христос Непорочный, а вовсе не по твоему повелению. Тебе вообще нельзя ко мне подходить, и, если ты утратила целомудрие, я потребую, чтобы тебя утопили. Следуя указаниям инородца, ты ставишь его впереди Христа. Я это зрю и печалюсь!

Он отвернулся от нее и продолжил свой путь, подскакивая и размахивая руками.

Ранегунда осталась одна, пребывая в полном ошеломлении. Ей хотелось одновременно и взвыть от ярости, и кинуться за монахом, бормоча оправдания, и снять поскорее с ноги обруганную растяжку, которая теперь жгла ей кожу. Она стояла в узкой полоске света между домами для семейных солдат и вновь ощущала себя потерянной и одинокой.

Вскоре отряд конников проскакал мимо равнодушных рабов, тут же принявшихся закрывать за уехавшими ворота. Брат Эрхбог был привязан к седлу крупного мула, Руэль и Клевик восседали на массивной рыжей кобыле, морда которой напоминала поварской широкий черпак.

Ранегунда смотрела им вслед, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей казалось обидным, что ее оставили в крепости, но взяли при этом монаха и увальней-лесорубов, с другой – она была благодарна бравому капитану за решительность, с какой тот отстранил ее от поездки и тем самым, возможно, уберег от непоправимой беды. Датчане и впрямь с особенной рьяностью охотятся за саксонками, и всем известно, что они потом с ними творят.

Герент, которого оставили командовать шестнадцатью караульными, понял, что с ней творится, и потому счел нужным сказать: