Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Она устало кивнула.

– Мое плечо…

– Оно сломано. Точнее – ключица. Я поставил кости на место и забинтовал перелом. При небольшом уходе все прекрасно срастется. – Он подошел к ней. – Как только захочешь, я помогу тебе сесть.

Осита прикрыла глаза.

– Как это случилось?

Сент-Герман усмехнулся.

– Я полагал, ты сама о том скажешь. Я обнаружил тебя на полу швейной, возле разломанного ткацкого станка. Понятия не имею, что там стряслось.

Осита попыталась перекреститься, но не сумела, и Сент-Герман помог ей справиться с этим.

– Я ничего не помню, – призналась она после паузы. – Я честно стараюсь вспомнить, но не могу. Я сидела за меньшим из ткацких станков, за дверью раздался какой-то звук, а потом – ничего. Я открыла глаза уже здесь.

Он доброжелательно и спокойно кивнул:

– Такое бывает. Это шок. Подожди денек-два – и все припомнишь.

– Да поможет мне в том Христос Непорочный, – сказала она и пожаловалась: – Мне больно.

– Знаю. – И будет больно какое-то время, но потом все пройдет. – Сент-Герман опустился на табурет. – Тебе не стоит залеживаться. Давай-ка сядем. Я придержу тебя за спину, чтобы поберечь руку.

Предложение сильно смутило Оситу, но она храбро кивнула:

– Помогите мне, да.

Он осторожно перевел ее в сидячее положение и положил за спину две жесткие подушки.

– Тебе так удобно?

Осита вздохнула:

– Да. Ваша постель очень жесткая, как и наши. – Она вопросительно глянула на него: – Я думала, господа спят на мягких кроватях.

– Не все, – улыбнулся Сент-Герман. – Я плохо сплю на пуховиках, а на чем-либо твердом – прекрасно. – Он помог ей устроиться поудобнее. – Ты не спеши. Попривыкни к своему новому положению, а уж потом поднимешься на ноги. Ты ведь пока еще к этому не готова?

– Нет, – согласилась Осита и нервно зевнула. – Пока еще нет.

– Осваивайся, – сказал он. – И подумай, с какой из женщин сговориться о помощи на месяц-другой. Пока не срастется кость, ты не сможешь как следует приглядывать за детьми. А еще тебе этим летом нельзя подпускать к себе мужа. Пока боли совершенно не прекратятся. Ты должна помнить о том.

– Он прибьет меня, если я ему откажу, – заявила Осита. – Руэль хороший муж, но без этого не обойдется и дня.

– Я поговорю с ним, – пообещал Сент-Герман, надеясь, что пара золотых монет поможет ему убедить пылкого лесоруба временно отказаться от любовных утех.

– Он имеет права на меня, – возразила Осита.

– Но не когда ты больна, – парировал Сент-Герман. – Как ты себя чувствуешь?

– Вполне сносно.

– Комната не колеблется? Ты можешь встать?

– Нет еще, – сказала она. – Но встать так и так придется, ведь я должна быть рядом с женой герефы… того, что ушел в монастырь.

– Не сегодня. И не в ближайшее время. Пока не срастется рука.

Она посмотрела на него как на умалишенного.

– Но такова моя служба. Герефа велела мне быть рядом с ней.

– Я потолкую с герефой, – вновь пообещал Сент-Герман. – И все объясню. А тебе следует думать лишь о здоровье.

Осита нахмурилась.

– Но…

– Никаких «но». – Он добавил строгости в голос. – Ты должна отдыхать этим летом или будешь вынуждена отдыхать всю дальнейшую жизнь. Калеке уже никто ничего не поручит.

Она отвернулась и долго молчала. Потом заявила:

– Я хочу встать. Вы приглядите, чтобы я не упала?

– Конечно.

Сент-Герман без труда помог служанке подняться и какое-то время пристально наблюдал за ней, стараясь понять, не кружится ли у нее голова. Потом удовлетворенно кивнул:

– Побудь, пожалуйста, здесь, а я схожу за Дуартом. И сообщу о случившемся Геновефе. Дуарт проводит тебя в деревню. Доведет до самого дома.

Упрямица затрясла головой.

– Я хочу пойти вместе с вами. Мне надо знать, могу ли я передвигаться без посторонней помощи. Так будет скорее.

Она попыталась выпрямиться и сделала это, хотя побелела, как полотно.

– Почему бы тебе не поберечь свои силы? Дорога от крепости до деревни сейчас утопает в грязи. – Сент-Герман взял ее за здоровую руку и заставил пройтись. – Способна ли ты на столь трудную прогулку без чьей-либо помощи?

– Нет, – был ответ. – Меня что-то шатает.

– Вот видишь. – Он подвел ее к стулу. – Сядь сюда и обопрись на спинку. Так тебе будет легче. А я очень скоро вернусь.

Она послушно села, но, когда он двинулся к двери, воскликнула:

– Я хочу идти с вами. Если я тут останусь, мой муж приревнует меня.

– Со сломанной рукой и синяками в подглазьях?

– Он отыщет тому очень много причин. – Она опустила глаза, потом вновь подняла их. – Ведь вы иностранец.

– Ладно, – сказал Сент-Герман. – Мы пойдем вдвоем искать старосту. Вместе мы сделаем это гораздо быстрее.

Он понял, на что ему намекнули. Чужак не житель крепости или деревни, и потому каждый волен предположить, что он в пылу страсти ломает женщинам руки. Что же в том странного? Чужак есть чужак.

– Да, – без тени улыбки согласилась Осита. Лицо ее вдруг помрачнело и напряглось. – Ну хорошо, – сказала она. – Может, это и правильно, что я пострадала. Я приму это и не стану взывать к Христу об отмщении. В конце концов, мне поручили следить за госпожой, а я не справилась с поручением. Теперь нас с мужем могут вообще прогнать из деревни, и это в то время, когда так опасно в лесу.

– Вас не прогонят, – возразил Сент-Герман. – Герефа этого не позволит.

– Позволит, если так решит ее брат. – Осита вздохнула: – Если бы Геновефа была со мной в швейной, возможно ничего бы и не стряслось.

Сент-Герман вскинул брови.

– О чем ты? Ты ведь не помнишь, что там случилось.

Осита вздохнула еще раз.

– Госпожа набросилась на меня.

– Вот как? – Сент-Герман внимательно посмотрел на служанку. – Она принялась крушить станок, а ты попыталась остановить ее в ее буйстве? Стало быть, ты все помнишь?

– Вспомнила лишь сейчас. Все вышло точно так, как вы сказали. Госпожа была очень разгневана. – Осита побледнела. – Я никогда не думала, что женщина может так разъяриться. – Она попыталась перекреститься, но вновь не сумела и опустила глаза.

– Возможно, надо бы кликнуть сюда Геновефу? – раздумчиво произнес Сент-Герман.

– Нет-нет! – всполошилась Осита. – Геновефа ничего не должна знать. – Заметив вопрос в глазах иноземца, она пояснила: – Геновефа – из крепости, я – из деревни. Я могу бранить при ней деревенских, но не имею права порицать тех, кто отсюда, а уж особенно госпожу. Она все равно примет ее сторону, что бы я ни сказала.

Какими бы странными и нелепыми ни казались со стороны эти тонкости, Сент-Герман понимал, что они имеют огромное значение для проживающих здесь людей, и полагал для себя обязательным с ними считаться.

– Очень хорошо, – сказал он после раздумья. – Я Геновефе ничего не скажу. Но ты, в свою очередь, обещай мне, что расскажешь обо всем герефе. Закон есть закон, и все злодеи должны нести наказание за свои преступления.

Осита серьезно обдумала его слова, но ответ ее был уклончив:

– Жена герефы Гизельберта так не считает.

– До поры до времени, – мрачно сказал Сент-Герман. – Впрочем, делай как знаешь. Ты пострадала – тебе и решать.

На этот раз Осита раздумывала еще дольше, но наконец подняла голову и произнесла:

– Ладно. Я расскажу все герефе. Вы, наверное, правы. Закон есть закон.

* * *

Рекомендательно-опознавательное письмо, составленное для Ротигера в Вердене.

«Маргерефу Элриха в Гамбурге приветствует брат Бродикар из Вердена!

Податель сего Ротигер живет в Риме и является доверенным лицом графа Сент-Германа. Человек этот в солидной поре, подстрижен по римской моде, волосы у него светло-коричневые, а глаза синие, яркие. Он сносно говорит по-немецки, его латынь превосходна, равно как и греческий и франконский. Наряду с этим то, что перед вами не проходимец, удостоверит произнесенная им строфа из стихов о Роланде, известная вам.

Сей человек имеет намерение выкупить своего хозяина, удерживаемого в крепости Лиосан, и направляется туда с солидным запасом золота и другой кладью.

Граф Сент-Герман в его описании выглядит так: рост выше среднего, возраст, на взгляд, тридцать пять – сорок лет, хотя на деле он старше. Темные короткие волосы графа слегка вьются, глаза кажутся черными, хотя и не являются таковыми, живот испещрен застарелыми шрамами.

Вас просят взять этого Ротигера с собой, когда вы направитесь в вышеупомянутое укрепление, вместе с охраной, какую он нанял ранее. Отряд сей для вас не будет обузой, ибо Ротигер берет на себя все расходы по его содержанию как в пути, так и в крепости Лиосан, а также намерен сверх того выплатить вам компенсацию за содействие, равно как и всем тем, кто ему таковое окажет. Те же, кому вздумается чинить препятствия упомянутому Ротигеру или (на обратном пути) освобожденному графу, будут наказаны как изменники делу своего короля. Последнее справедливо для всех, невзирая на должности, звания или ранги.

Волею короля Оттона

по указанию герцога Гиларта

брат Бродикар,

писец герцога Гиларта.

4 мая 939 года Господня

(подпись, печать)».

ГЛАВА 12

– Брат Эрхбог опять требовал изгнать вас отсюда, – сказала с отчаянием Ранегунда, придерживая гнедую, чтобы та не так резво трусила к деревне по склону.

– За колдовство? – безразлично спросил Сент-Герман.

– Главным образом да. Он заявляет, что грешно брать за вас выкуп. – Она вскинула голову. – Это все Пентакоста. Это она всем твердит, что ее выходка в швейной вызвана вашей волшбой. А брат Эрхбог ей верит.

– Как и многие, – явно думая о чем-то своем, уронил Сент-Герман.

– Потому что она их настраивает против вас. – Ранегунда, привстав в стременах, оглядела темнеющий вдали лес. – Вы думаете, эти потерявшие человеческий облик бродяги и вправду идут к нам? Лесорубы их видели, но не так близко, чтобы судить об их намерениях. Возможно, бандиты повернут и рассеются в дебрях.

Солнце еще не достигло зенита, но припекало вовсю, и майский день обещал стать по-летнему жарким.

Лежащие внизу поля весело зеленели, яблоневый сад утопал в цвету, и казалось, что эту идиллию ничто не способно нарушить.

– Возможно, но вероятность атаки реальна, и ее сбрасывать со счета нельзя. Придут они к нам или нет, мы должны быть готовы к отпору.

– Должны. Безусловно, – согласилась Ранегунда. – Но, если у них нет ничего, кроме дубинок, то их остановит и такой частокол, как у нас. Зачем тогда городить второй ряд бревен и засыпать междурядье землей?

– А если они разведут огонь под стеной, что тогда? – устало спросил Сент-Герман. Ему не хотелось пугать ее, но…

– На этот случай у нас имеются ведра и кадки. – Ранегунда кивком указала на зеленеющие поля. – Крестьянам и так не понравится то, с чем мы к ним едем. Потеря такого погожего дня – урон для всего урожая.

– Если они заупрямятся, урожая может не быть вообще, – меланхолически заметил Сент-Герман. Что-то сегодня царапало ему душу.

– Вы уверены?

Они уже ехали по деревне, и ребятня с радостным визгом бежала следом.

– Карагерн тоже упрямился, – вместо ответа произнес Сент-Герман. – И что с ним стало?

Ранегунда, не ответив, поскакала вперед – к выгону, служившему здесь местом общего сбора. Там ее ждали Удо и Кередит. Каждый из них вскинул руку ко лбу, и она спешилась, не глядя на Сент-Германа.

– Мы собрали четырнадцать человек для охраны нашего частокола, – с гордостью объявил Удо.

– Нужно еще вдвое больше, – отозвалась Ранегунда. – Кликните сюда всех мужчин и всех женщин. И отошлите в крепость детей.

– У нас много работы, – возразил Кередит. – Полям и саду нужен уход. Да и скотине…

– Все это может ждать, – отрезала Ранегунда и пошла к общей избе, жестом велев Сент-Герману следовать за собой, но, заметив, что Удо перекрестился, остановилась и вперила в него твердый немигающий взгляд.

– Не смей больше так делать. Ты растрачиваешь благосклонность Христа, когда взываешь к Нему без достойной причины.

Удо не оробел, заявив:

– Он колдун.

– Он инородец, а не колдун. А ты просто дурень. Потому что только дурак может опасаться того, кто трудится на него денно и нощно. Не будь его здесь, ни одна из лошадей не была бы подкована, плотники бы остались без металлических скоб, а воины – без стрел и копий. – Она гордо вскинула голову и вошла в избу, казалось, совсем не заботясь, последует за ней кто-нибудь или нет.

На улице глухо брякнул надтреснутый колокол.

– Не стоило это делать, – тихо шепнул Сент-Герман. – Но я вам все-таки благодарен.

– Нельзя сейчас позволять им в вас сомневаться, – ответила Ранегунда. – Иначе они усомнятся во мне.

– К несчастью, эта мысль, по всей вероятности, справедлива, – со вздохом откликнулся Сент-Герман и отошел на шаг в сторону, завидев входящих в избу крестьян.

Те с недовольными лицами стали рассаживаться по лавкам. Мужчины угрюмо помалкивали, женщины обращались к герефе с вопросами, но она не проронила ни слова, пока не пришел Орманрих. После обмена приветствиями Ранегунда заговорила:

– Ваши лесорубы видели в лесу пришлых людей. Грязных, полуодетых, но их очень много. Это опасно, и потому вам необходимо переправить в крепость детей.

По рядам крестьян пошел ропот.

– У наших детей есть обязанности, – выкрикнула какая-то женщина.

– Первая из них – вырасти, – был ответ.

– Кто знает, придут ли к нам эти люди? – проворчал мужской голос.

Ранегунда ехидно прищурилась.

– А кто знает, что они к нам не придут? – Она властно сдвинула брови и распорядилась: – Вы должны выставить у частокола людей. Работы замедлятся, но охрана необходима.

– У вас уже есть караульные на бастионах. Пусть наблюдают они, – заявил Ниссе-свинопас. – Мои свиньи нуждаются в большем присмотре, чем бревна.

– Воины на бастионах, – возразил ему Сент-Герман, – не могут видеть, что происходит с внешней стороны частокола. А крестьянам, если они влезут на смотровые мостки, ничто не будет мешать. – Он покачал головой и добавил: – Частокол выстроен для защиты ваших полей и вашей живности. Его следует охранять.

– Вот и заговори его! – крикнули от двери.

Сент-Герман пропустил дерзость мимо ушей.

– Отказавшись нести охрану, вы рискуете в одночасье утратить свои поля, скот, сады, а к тем, кто останется жив, придет голод. Крепость поддержит король, а кто поддержит вас?

Орманрих вышел вперед, но смотрел он только на Ранегунду.

– У нас есть мальчики-подмастерья, их можно снарядить в караул вместо взрослых. Дело нехитрое, стой себе да смотри.

– Самые старшие пусть караулят, но младших не надо, – ответила Ранегунда. – Охранник должен быть рассудительным и смышленым, а у младших этого пока еще нет. – Она взглянула на Орманриха: – Я не возражаю против того, чтобы на мостки влезли женщины. У них точно есть и смекалка, и ум.

Предложение было встречено сердитыми криками.

– Какой мужчина отпустит жену от себя? – сказал Йенс. – Что это будет за муж?

– Вы доверяете женщинам смотреть за детьми и готовить вам пищу, – не отступала от своего Ранегунда. – Почему бы не доверить им и это? Женщинам не придется сражаться, они будут лишь наблюдать.

– Мы уже укрепили стены! – выкрикнул Калифрант. – Разве этого недостаточно, чтобы нас защитить?

– Может быть, и достаточно, – ответила Ранегунда. – Может быть, к нам вообще никто никогда не придет: ни бродяги, ни разбойники, ни датчане – и мы будем жить припеваючи до конца своих дней. Но из этого вовсе не следует, что мы должны быть беспечны. – Она набрала в грудь воздуха, чтобы подробнее пояснить свою мысль, но тут из крепости донеслись громкие сигналы тревоги, и крестьяне засуетились, объятые страхом. Толкаясь, они высыпали на улицу и столпились около мельницы, не зная, куда бежать и что предпринять.

Ранегунду тоже охватил леденящий кровь страх, но это длилось секунды, потом ее словно ветром вынесло из избы. Ноги теперь безупречно служили герефе – быстрая и решительная, она подбадривала крестьян, поспевая везде и громким голосом отдавая приказы:

– Мужчины, вооружайтесь чем придется! Хватайте вилы, ножи, топоры и бегите к стене. Женщины тоже бегите туда – с ведрами и горшками. Катите бочки, наполняйте их водой на случай пожара. А жена Бархина пусть отведет в крепость детей.

Приказы были точными, ясными, и крестьяне воспрянули духом, подхватились, заторопились к овинам, где стояли лопаты и вилы, а лесорубы поспешно расхватали топоры.

Тех, кто медлил, Ранегунда подгоняла:

– Что стоите? Деревня в опасности! Или вам хочется, чтобы упал частокол?

Вскоре у мельницы не осталось никого, кроме Калифранта. Здоровенный с виду детина весь трясся, прислонившись к стене.

Сент-Герман подошел к нему.

– Лучше тут не стоять, – сказал он мягко. – Место слишком открытое, не защищенное от шальных стрел. Ты ведь лесоруб? Вот и ступай под навес – к точилу. Будешь точить старые, ржавые топоры. Думаю, что сейчас и они пригодятся.

Калифрант шумно вздохнул и с нескрываемой благодарностью посмотрел на ободрившего его чужака.

– Я наточу их! – сказал он и поплелся к навесу, странно медлительный на фоне мечущихся по деревне фигур.

Ранегунда уже вскочила на лошадь и унеслась вниз – к стене. Она криками поторапливала подбегавших крестьян, указывая, кому где стоять и куда приставлять лестницы, принесенные из строительного амбара. Ей молча, с готовностью повиновались, хотя она была в непрерывном движении и не проверяла, выполняются ее приказания или нет.

Глядя на всю эту суету с высоты бастиона, капитан Амальрик раздумчиво покачал головой, потом повернулся к Геренту:

– Две дюжины всадников должны сидеть в седлах. Ступай.

– Но это более половины нашего гарнизона, – возразил Герент.

– Ступай, – повторил капитан Амальрик. – Первая дюжина покинет крепость по мере готовности, вторая – через четверть часа.

Герент медлил.

– Но мы пока видим только движение на окраине леса.

– Вот потому и спешим. Протруби в горн – это всех подстегает. Вели рабам седлать лошадей, пока парни получают оружие.

Герент кивнул, быстро спустился по крутой каменной лесенке и исчез во дворе. Почти тут же к ясному безмятежному небу взмыл сигнал общего сбора.

Капитан Амальрик поманил к себе Калфри.

– Ты останешься за меня. Кто стережет огонь – Северик или Кинр?

– Кинр, – отозвался Калфри.

– Мне он понадобится. Я пошлю на башню Дуарта и поеду с первым отрядом. Северик пусть возглавит второй.

Калфри выглядел озадаченным.

– Но… к чему это все? Ведь, кроме простой заварушки, нам вроде бы ничего не грозит.

– Вот именно – вроде бы. Но наверняка мы не знаем. Мы вообще ничего не знаем. Ни с кем схватимся, ни сколько их там, – сурово проговорил капитан Амальрик и побежал вниз по ступеням.

– Детишек ведут, – сообщил ему брат Эрхбог, выскакивая из южной башни.

– Хорошо. Пусть о них позаботятся женщины. Эй, вы, – закричал он рабам, – открывайте ворота! И не смейте их закрывать, пока мы не вернемся или пока враги не захватят деревню.

Брат Эрхбог внимал ему, мелко крестясь.

– Это немыслимо, – заявил он сварливо. – Ворота крепости всегда должны оставаться запертыми.

Капитан Амальрик остановился и обернулся к монаху.

– А как мы отступим, если ворота будут заперты? И кто ответит, если нас всех перебьют? – Он подошел к монаху вплотную и заглянул ему прямо в глаза: – Закрыв ворота, вы можете превратить нас в покойников.

– Но…

– Если вы скажете, что Христу Непорочному угодны подобные жертвы, я забуду о рясе, какую вы носите, и прикажу посадить вас на лошадь. Там, внизу, нам всем очень могут пригодиться ваши молитвы, – без капли почтения в голосе произнес капитан. – Помните, герефа – там, а не в крепости. – Он повернулся к рабам: – Тот, кто хотя бы попробует прикоснуться к лебедке, крепко о том пожалеет.

Брат Эрхбог, часто моргая, сглотнул слюну и открыл было рот, но дерзкого офицера уже не было рядом. Тот шел через плац к конюшням, покрикивая:

– Живей, ребята, живей! Не волнуйтесь, нагрудников хватит на всех. Кузня работала день и ночь, их хорошо подлатали. – Он поймал за ухо пробегавшего мимо молоденького раба и приказал: – Ну-ка, по-быстрому принеси мне мой шлем и набедренники. Не хочу раньше времени доламывать свои кости.

Четыре лошади были уже взнузданы и оседланы, когда в крепостные пределы впустили последнего деревенского малыша. Тот хныкал, шмыгали носами и другие, но в большинстве своем дети вели себя очень спокойно и без протеста доверялись рукам разбиравших их женщин.

Герент, вооружился первым и, застегивая пряжки на шпорах, ворчал:

– Фу, какая жара! Прямо пекло. Они могли бы выбрать денек и попрохладнее.

Он выпрямился и указательным пальцем проверил, правильно ли сидит его шлем, потом повернулся к капитану Амальрику:

– Я говорил с Севериком. Как только мы выедем, он прикажет седлать лошадей.

– Они могли бы вообще здесь не появляться, – проворчал капитан Амальрик и прислушался: – Похоже, там начинают крушить частокол. – Он указал на пляшущего с ним рядом гнедого: – Хочешь, возьми его. Мне и чалая хороша.

– Этот тоже хорош, – сказал Герент.

– Где Беренгар с Пентакостой?

– Думаю, в общем зале – где же им еще быть? Он играет на цитре, а она внимает. Ей нравится сладкозвучное пение.

Капитан Амальрик удрученно вздохнул:

– Жаль, что он сын Пранца. Нам бы не помешал лишний меч. – Он посмотрел на Эварта с Ульфридом. Ульфрид уже был готов, Эварт пристегивал к поясу ножны. – Вы, оба. Один – туда, другой – сюда. Разыщите-ка Дуарта. Скажите ему, чтобы шел ночью дежурить к огню, и немедленно возвращайтесь. Нам надо выехать как можно скорее.

– Обстановочка ухудшается, – сообщил Герент, отнимая от уха сложенную скобкой ладонь. – Сколько их там?

– Много больше, чем надо. Вот почему я спешу. – Капитан поднял свою пику и вогнал ее в седельные ножны с такой силой, что его чалая подалась вбок и заржала. Подошел Кинр. Потом – с разных сторон – Уолдрих и Хлодвик.

– Рейнхарт почти готов, – сказал Хлодвик, глядя на лошадей и натягивая усыпанные круглыми металлическими пластинками перчатки.

– Мне такие не нравятся, – проворчал капитан Амальрик, хватаясь за седельную луку. – Не люблю, когда на руки что-то давит.

Он птицей взлетел на свою чалую и, устраиваясь, повозился в седле.

– Зато пальцы будут целее, – невозмутимо заметил Хлодвик. Он опять оглядел лошадей: – Какую мне взять?

– Пятнистую, – сказал капитан Амальрик. – А ты, Уолдрих, возьми белую, ту, что с рыжинкой. Кинр пусть берет гнедую. Она не такая норовистая, как его мул. – Он, толкнув чалую, поехал к воротам, крикнув Калфри: – Ну, что там у них?

– Мелкие стычки, – ответил тот. – Герефа сейчас на западной стороне. Там какие-то неприятности.

– Прорыв? – спросил капитан Амальрик, краем глаза заметив, что на плацу появились еще трое всадников. Герент велел им поторопиться, а потом сказал что-то Осберну, который все еще оставался с непокрытой головой.

– Нет пока, – крикнул Калфри. – Там, похоже, есть еще одно слабое место. – Он затенил ладонью глаза. – С десяток крестьян суетятся, но как-то бестолково. Кое-кто из них стоят на лестницах. Почему – не знаю.

Капитан Амальрик обернулся к отряду.

– Эй, там! – рыкнул он. – Построиться в линию! Живо!

Конники взялись за поводья. Капитан выждал мгновение-два, затем послал свою лошадь в ворота.

– Внизу, – крикнул он через плечо, – разделимся. Первая половина поскачет к герефе. Вторая будет действовать по обстановке. Северик нас поддержит.

С бастиона им вслед кричал что-то воинственное Калфри.

Лошадь под Ранегундой обильно потела и норовила отскочить от горящей стены. Сама Ранегунда, размахивая обнаженным мечом, подбадривала струхнувших крестьян.

– Они не пройдут сквозь огонь невредимыми и в первый момент будут растеряны. Тут-то и надо их бить.

Сент-Герман, находившийся рядом, тоже едва сдерживал свою лошадь, зажав в руке отданный ему Калифрантом топор. Он бросил взгляд в сторону крепости.

– Появляются ваши люди, герефа.

Языки пламени слезили Ранегунде глаза, но она различила всадников, скачущих к ним, и ощутила огромное облегчение.

– Хорошо. Мы нуждаемся в них.

С другой стороны дороги внезапно послышались вопли, и часть частокола, очевидно подрытая снаружи, упала, придавив пятерых крестьян. Через бревна молча и совершенно бесшумно полезли люди в шкурах и рубищах. Бандиты страшно скалились, размахивали дубинками и били камнями тех, кто попадался под руку. Если же падал кто-то из них, остальные не обращали на это никакого внимания.

– Вороний бог! – воскликнула Ранегунда. – Сколько же их?

Темные глаза Сент-Германа чуть сузились.

– Кажется, около полусотни, – сказал он, уверенный, что бродяг много больше.

Удо ошеломленно перекрестился.

– Кто это? – выдохнул он, цепенея от ужаса.

– Полоумные, – отозвался Бархин. – Чудища. Калифрант прав.

– Тем более следует остановить их! – воскликнула Ранегунда и помчалась наперерез серой лавине.

Сент-Герман скакал рядом.

– Похоже, у них нет командира.

– Тогда остановим всех сразу, – мрачно отозвалась она и по-волчьи ощерилась, завидев, что капитан Амальрик и пятеро конников галопом летят ей навстречу.

Крестьяне, увидев скачущих воинов, стали сдвигаться в кольцо, готовясь к отражению атаки. В глазах их вспыхнула ярость: серые люди бежали по полю, вытаптывая молодые ростки.

– Назад! – резко выкрикнул Сент-Герман. – Береги лошадь!

Ранегунда кивнула, давая понять, что слышит, и вонзила меч в налетавшего на нее оборванца, затем закричала крестьянам:

– Держитесь!

Те попятились, но не побежали, лица их были суровы. Йенс, как копье, наставил на нападающих длинный заостренный багор, Клевик размахивал обрезком пилы, у остальных в руках были лопаты и вилы. Все молчали, но сторонние крики усилились. Частокол прогорел, и захватчики проломили в нем брешь. Эварт скорой рысью погнал туда вторую группу солдат.

Молчаливые серые люди неудержимо, как волны прилива, толчками продвигались вперед. Дружно вскидывая дубинки, они принялись скандировать:

– Бре-мен! Бре-мен! Бре-мен!

Это было так жутко, что крестьяне, не выдержав, отступили, оставив всадников без прикрытия, и на тех тут же обрушился град ударов. Две лошади пали почти разом – им раздробили дубинками черепа. Ульфрид спасся, успев соскочить с седла, но Осберн оказался не столь удачлив и, пока его добивали, отчаянно кричал.

Ранегунда, белея от ярости, устремилась ко всё еще молотившим бездыханное тело врагам, но чья-то твердая рука осадила ее лошадь.

– Бесполезно, герефа, – сказал Сент-Герман. – Тебе надо пройти через это.

Она гневно дернулась.

– Да, я пройду. Я рассчитаюсь за Осберна, уж будь уверен.

– Но не столь дорогой ценой. Ты нужна своим людям.

Он понимал, что с ней творится, он знал эту неукротимую жажду убийства, завладевавшую человеком в бою. Она пьянила, она толкала на безрассудства, она уже просыпалась и в нем. Его замутило от этого ощущения, и, сглотнув комок, подступивший к горлу, он твердо сказал:

– Держи себя в руках, Ранегунда. Не позволяй битве править собой.

Мгновение она сверлила его яростным взглядом, затем в серых глазах что-то дрогнуло.

– Мне следует быть опорой для многих. Благодарю. Я поняла.

Сент-Герман поскакал за герефой, прикрывая ей спину.

Возле дымящейся, обугленной бреши в стене земля уже пропиталась кровью. Более дюжины захватчиков нашли там свой конец, некоторые еще шевелились. Вперемежку с ними лежали и сраженные палицами пришельцев крестьяне, Сент-Герман разглядел среди них Ниссе. Серые тени все еще текли сквозь пролом, но ручеек иссякал; это были калеки, служившие, видимо, в армии оборванцев сборщиками трофеев. На бастионе пропел рог, возвещая, что новая партия всадников оставила крепость. Однако число атакующих ошеломило крестьян, и самые малодушные бросились к своим избам, надеясь укрыться там от свирепых и беспощадных врагов.

– Трусы! Предатели! – кричали им отбивавшиеся от наседающих бременских беженцев всадники.

Крестьяне отмалчивались, запираясь на все замки.

– Вперед! За мной! – Ранегунда, уже дважды обрызганная вражеской кровью, призывно вскинула меч.

– Нет! – гаркнул громовым голосом Сент-Герман. – Всем отступать! Перестроиться в линию! Иначе нас перебьют!

Она обернулась.

– Мои люди гибнут!

– И будут гибнуть, если ты не заставишь их действовать слаженно!

Сент-Герман вдруг резко подался назад, ударом затылка сбил с крупа своей лошади верткого жилистого малого в шкурах и еще на лету пришиб того обухом топора.

– Ранегунда! Не медли! – крикнул он.

Калеки, перебегая с места на место, с жутким хеканьем разделывали убитых и раненых. Мелькали мясницкие тесаки.

– Да, – кивнула Ранегунда и, напрягая голос, приказала: – Отступаем! Смыкаемся в ряд!

Калфри, стоя на бастионе, в ужасе наблюдал, как огромная серая масса продолжает наползать на деревню, оставляя на вытоптанной земле измочаленные дубинками трупы. Брат Эрхбог дышал ему в ухо и непрерывно крестился.

– Почему они отступают? Они должны укрепиться! Стоять! – то и дело восклицал монах.

– Они не могут сдержать такую лавину врагов, – пояснил Калфри, глядя, как отдельные особенно юркие оборванцы уже запрыгивают на крыши сараев и изб. – Во всяком случае, в поле.

– Но отступление – это позор! – гнул свою линию возмущенный брат Эрхбог. – Во имя Христа Непорочного, как им не стыдно?!

– Взгляните, что случилось с Осберном и Рупертом, – сказал Калфри. – Вот и Хлодвика сшибли.

Он открыл было рот, чтобы предложить назойливому монаху удалиться в молельню, но, заметив поднимающихся по лестнице Пентакосту и Беренгара, только махнул рукой.

Ритмично скандируя, окруженные облаком гари оборванцы упорно продвигались вперед. Ранегунда находилась в центре цепи выжидательно замерших конников. Правая рука всадницы ныла, глаза жгло от дыма. Рядом – плечом к плечу – негромко переговаривались Сент-Герман и Северик, слева невозмутимо подкручивал ус капитан Амальрик. Сердце Ранегунды зашлось от внезапного приступа умиления.

– Подпустим их ближе, – хрипло сказала она. – Без команды не нападайте.

В общем строю защитников поселения Лиосан нашли себе место и не потерявшие отваги крестьяне. Их перетрусившие товарищи, пряча глаза, вместе с женщинами сносили в крепость пищу и скарб.

Возле горящего частокола суетились калеки, собирая отрубленные головы и сваливая их в общую кучу. Страшная пирамида неуклонно росла – и, похоже, не только за счет голов побежденных.

– Все складывается неважно, не так ли? – осведомился, растягивая слова, Беренгар.

– Да, – уронил, поморщившись, Калфри.

– Что сейчас будет? – Пентакоста нетерпеливо подергала его за рукав. – Ты же солдат. Ты понимаешь, что там происходит.

Ответ был вновь односложным.

– Бой.

Пентакоста порозовела и облизнула губы.

– Держите строй, – сказала конникам Ранегунда. – Не лезьте в гущу. Разите, когда подойдут.

– Бре-мен! Бре-мен! – скандировали наступающие. Серые, изможденные лица их были перекошены злобой.

– Не пора ли? – спросил кто-то.

– Нет еще, – откликнулась Ранегунда, охваченная странным спокойствием. – Пусть подойдут вплотную. Тогда им нас не смять.