Текст книги "Тьма над Лиосаном"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– Это уже чересчур, маргерефа.

Брат Эрхбог кивнул.

– Вот-вот, чересчур. Если вы воспротивитесь мне, вам придется несладко. Вы ставите под угрозу спасение вашей души – и из-за чего же? Из-за женщины, которая представляет собой не более чем гнойную рану. Христос Непорочный порицает тех, кто противится Его воле.

– В таком-случае я буду держать ответ перед Ним, а не перед вами. И лишь тогда, когда Он меня призовет, – спокойно произнес маргерефа. – Я с радостью покорюсь Ему. Ему, но не вам, ибо все, что вы тут несли, расходится с постановлением брата Андаха.

– Он скорее ваш верный пес, чем слуга Христа Непорочного, – прошипел злобно брат Эрхбог и, резко развернувшись, устремился к дверям.

– По мне, лучше верный пес, чем какая-то шавка, – бросил вслед ему маргерефа, потом повернулся к опять притихшему Беренгару. – Что за прекраснодушный ты малый! – сказал, морщась, он. – Тренькаешь по своим струнам, вместо того чтобы хоть что-то сказать!

Беренгар покачал головой.

– Я не королевский чиновник и не капитан, чью жену обвиняют. У меня нет никаких полномочий: я тут всего лишь гость. Если бы я сказал что-нибудь – не имеет значения, что и кому – то лишь подлил бы масла в огонь, а дела бы не поправил. Потому счел за лучшее промолчать.

– Вот как? – Маргерефа язвительно усмехнулся. – А если бы этот святоша принялся обвинять Пентакосту, ты бы тоже смолчал?

Беренгар залился краской.

– Он не посмел бы.

– Да ну? – Маргерефа заходил большими шагами по залу, потом повернулся: – Если ты смалодушничаешь еще раз, я самолично с тобой расправлюсь. В лесу.

Беренгар прижал к себе цитру.

– Вы не столь знатны, как мой отец. Вас колесуют за это.

– Если узнают, – кивнул маргерефа. – Но мои люди совсем не болтливы, а отчеты о происшествиях составляю я сам. Тебя сочтут жертвой алчных датчан или лесных негодяев. Подумай об этом.

Прежде чем Беренгар собрался с ответом, маргерефа Элрих вышел на плац, громким криком подзывая к себе капитана Жуара.

На следующий день зарядил дождь, он не унялся и на второй день, и на третий. Охота не состоялась, как и предсказывал Беренгар. Все были заняты, перекрывая крыши соломой как на новых, так и на старых домах.

Утром третьего дня маргерефа Элрих пошел к Ранегунде. Та была в оружейной и, услышав дверной скрип, оторвала глаза от пергамента, расстеленного перед ней на столе.

– Маргерефа? – спросила она. – Что стряслось?

Оценив ее проницательность, маргерефа решил приступить прямо к делу.

– Говорили ли вы с братом Эрхбогом в последние день или два?

Она наморщила лоб.

– С братом Эрхбогом? Нет. А в чем дело?

– У нас с ним был разговор. О Мило, жене капитана Жуара. Брат Эрхбог считает, что ее следует утопить.

Ранегунда оторопела.

– Ту женщину, которую вы выкупили у датчан? – спросила она.

– Да, – подтвердил нетерпеливо маргерефа. – Он обвиняет Мило в прелюбодеянии, а капитан Жуар не допустит, чтобы ее вновь отняли у него. Он заплатил за нее… и вообще… – Маргерефа нахмурился. – Если Брат Эрхбог от своего не отступится, капитан тоже не подчинится ему.

– Нет, – прошептала Ранегунда, осеняя себя крестным знамением. – Нам довольно всех этих испарений, помешательств и частых смертей. – Она поднялась с табурета. – Я не встречала брата Эрхбога дня четыре и не стремилась увидеть его, считая, что он опять молится и постится.

– Я думал, он к вам придет. Хотя бы для того, чтобы сообщить о своем замысле.

Ранегунда смущенно заулыбалась.

– Брат Эрхбог не станет обсуждать что-либо со мной. Женщины, по его мнению, разрушают в мужчинах духовность. – Она вновь стала серьезной. – Вы полагаете, он будет настаивать на своем?

– Похоже, ибо он в отличие от брата Андаха придает большое значение тому, что Мило заклеймили. Он видит в том знак ее изначальной порочности и призывает свершить над ней суд.

– Пойдемте. – Ранегунда направилась к двери.

– Куда? – спросил маргерефа Элрих, выходя за ней следом на плац.

– В часовню. Нам надо удостовериться, что брат Эрхбог там. – Она, несмотря на свою хромоту, ускорила шаг.

– А что потом? – спросил маргерефа с нарастающим чувством тревоги.

– Посмотрим, что он нам скажет, а дальше будем решать.

Ранегунда взглянула на маргерефу и постучала ладонью по прочной, сколоченной из толстых досок двери. Стук был достаточно громким, но она повторила попытку, затем потянулась к засову.

В часовне пахло горелым маслом и потом, но не было никого. Над алтарем тускло мигал крошечный огонек лампадки.

– Может быть, он в деревне? – после краткого молчания предположил маргерефа.

– Возможно. – Ранегунда прикусила губу. – Во всяком случае, здесь его нет. Идемте к воротам. Если брат Эрхбог покинул крепость, рабы должны о том знать.

Маргерефу охватило волнение.

– Ну да, его нужно искать в деревне, – сказал он, успокаивая себя. – Ведь там расчистили землю под новые избы, и закладные камни следует освятить, чтобы ими не завладели старые боги.

Погруженная в свои мысли Ранегунда нахмурилась.

– Я бы знала об этом. Да и все знали бы. Нет, тут что-то не то.

Раб-привратник стоял, привалившись к основанию лестницы, ведущей на стену. Лицо его было серым, от тела исходил кислый запах. Он дернул себя за волосы и тряхнул головой, увидев господ.

– Как давно ты тут стоишь? – спросила, подходя к нему, Ранегунда.

– Уже сутки, – с сильным датским акцентом откликнулся раб.

– В таком случае можешь передохнуть, когда ответишь на наши вопросы. От раба, спящего на ходу, мало проку. – Она помолчала. – Не видел ли ты брата Эрхбога?

– Он вышел из крепости вчера после ужина, – ответил незамедлительно раб.

– Вчера? – удивленно вскинулась Ранегунда. – Куда он отправился?

– В монастырь. Так он сказал Дженсу, забирая своего мула, – пробормотал раб.

– Ах! – воскликнула Ранегунда, поворачиваясь к своему спутнику. – У нас обо всем больше всех знают слуги, – с досадой сказала она.

– Как и при королевском дворе, – проворчал маргерефа и посмотрел на датчанина. – Об этом никто не должен знать. Ни в крепости, ни в деревне. Держи язык за зубами. И передай то же самое Дженсу, да и другим своим сотоварищам. Ты понял меня?

Раб поклонился так глубоко, что его волосы, скользнув вниз, обнажили ошейник.

– Мы не болтливы. И если что-то обсуждаем, то только между собой.

– Поступайте так же и впредь, – сказал маргерефа. – Иначе во ртах ваших станет пусто. Болтливые рабы не нужны никому.

– Значит, он направился в монастырь? – спросила Ранегунда. – Он не говорил, с какой целью?

– Со мной брат Эрхбог не разговаривал, а Дженс не упоминал о чем-то таком. – Раб помолчал. – Брат Эрхбог был очень зол и, уже покидая деревню, накинулся на Орманриха, потому что заметил ветки на новых соломенных крышах.

– Вороний бог! – воскликнула Ранегунда, но опомнилась и перекрестилась, затем велела рабу: – Продолжай.

– Ветки обнаружились на пяти избах, – сказал раб, – и брат Эрхбог рассвирепел, объявив, что крестьяне поклоняются демонам и что демоны эти – старые боги.

– Может быть, по этой причине он и отправился в монастырь? – предположил, страшась глядеть правде в глаза, маргерефа и жестом пригласил Ранегунду отойти от ворот, чтобы не обсуждать ситуацию при невольнике.

– Он и об этом там скажет, – ответила Ранегунда, когда они отошли достаточно далеко. – Но ему вздумалось ехать туда еще в крепости, он ведь пошел в деревню за мулом. Нет, полагаю, главной причиной поездки является все-таки ваша Мило.

– Брат Эрхбог говорит, что ее смерти требует Христос Непорочный, и хочет, чтобы ее утопили. – Маргерефа покачал головой. – А ведь поначалу все шло так хорошо. Капитан Жуар заплатил за пленницу выкуп, а брат Андах, исповедав ее, объявил, что смертных грехов на ней нет.

– Брат Эрхбог, очевидно, не верит в искренность ее признаний, – сказала Ранегунда.

– Зато ей верит брат Андах. – Маргерефа раздраженно скривился. – Монах, оспаривающий мнение другого монаха, – весьма странный монах.

– Брат Эрхбог ревностен в служении Господу, – возразила Ранегунда без особого, впрочем, благоговения в голосе. – Он говорит, что Христос видит все. Он не поверил Изельде, когда та клялась, что не пыталась удушить в своем чреве младенца. Ребенок родился мертвым, и брат Эрхбог сурово ее покарал. Он сделает то же самое и с женой капитана Жуара.

Она взглянула вверх и, заметив, что со стены на них смотрит Герент, знаком велела ему продолжить обход.

– Капитан Жуар не сдастся без боя, – мрачно предостерег маргерефа. – Он привязан к жене. И посчитает бездействие в этом случае за бесчестье.

– Связавшись с церковниками, он сильно себе повредит. – Ранегунда вздохнула. – Да и крепости тоже. Начнется грызня.

– Капитан Жуар не из пугливых, а на монахов смотрит с презрением, как и всякий солдат. Он вступится за жену. – Маргерефа расправил широкие плечи. – А я буду стоять за него. Он мой вассал.

– И вся эта свара затеется из-за злосчастной Мило? – пораженно произнесла Ранегунда. – Она что, непомерно знатна? Или у ее родичей обширные связи?

– Мне это неизвестно, как, подозреваю, и самому капитану Жуару, – сухо сказал маргерефа. – Он вывез ее из города, взятого штурмом, прежде чем с ней успел позабавиться кто-нибудь из солдат. И долгое время держал ее при себе.

– В роли наложницы?

– Да. Он бы женился на ней в тот же день, как увидел, но родня его воспротивилась этому браку. В конце концов капитан Жуар заявил, что не женится вообще, и родственники пошли на попятный. – Маргерефа с раздумчивым удивлением покачал головой. – Обычно капитан Жуар очень покладист. Во всем, что не касается его драгоценной Мило.

– У них есть дети? – поинтересовалась Ранегунда.

– С собой они их не возят. Но, как я знаю, она родила троих. Куда они делись? Умерли или… – Он кашлянул. – Ходят разные слухи. Будто она не то продала их работорговцам, не то принесла в жертву старым богам. Монах может на этом сыграть, если что-то узнает.

– А это правда? – Ранегунда снова бросила взгляд на Герента, который никуда не ушел, но теперь стоял к ним спиной.

– Что-то, кажется, было. Но на деле… Кто его знает? Солдатская жизнь тяжела, и, возможно, их дети просто-напросто живут у родни. Капитан, правда, никогда не заговаривает о них. – Маргерефа перекрестился. – В остальном же они жили ладно. Он даже не поколачивал ее. Никогда.

– Не знаю, как там сложится дальше, – сказала озабоченно Ранегунда, – но сейчас Мило очень больна. Наши женщины опекают ее, но проку от их забот мало. Я попросила Сент-Германа взглянуть на бедняжку – вдруг он ей поможет?

Лицо маргерефы Элриха потемнело.

– Этого инородца?

– Он знает толк в лекарственных средствах, – возразила Ранегунда. – Кажется, он не так давно врачевал и ваши раны.

Маргерефа, поколебавшись, кивнул.

– Да, его вмешательство тогда было вовсе нелишним. Но капитану Жуару это может и не понравиться, – предупредил он.

– Возможно, но должен же он понимать, что жене нужна помощь. Она впала в полное безразличие и слабеет у нас на глазах. Она просто умрет, если ее не вывести из этого состояния.

– Может, это и к лучшему, – пробормотал маргерефа, потом, встряхнувшись, сказал: – Хорошо. Если монахи и впрямь устроят судилище, ей понадобится вся ее стойкость. Пусть инородец сделает все, что возможно. – Он помотал головой. – Как по-вашему, что они там решат?

Ранегунда опустила глаза.

– Я не знаю. Год-два назад я еще могла бы об этом судить. Хотя бы по поведению Гизельберта. Но тёперь он совсем от меня отдалился, и я перестала его понимать.

– Что, собственно, тут понимать? – Маргерефа сердито взглянул на нее. – Он ваш брат, а вы его тень.

– Да, – согласилась она. – Все это правильно. Но я его больше не понимаю.

* * *

Письмо Францина Ракоци, графа Сент-Германа, к своему представителю в Риме. Вверено братьям Дезидиру и Торберну и в Гамбурге передано группе купцов, направлявшихся в Гент, где вручено торговому посреднику Хьюону, пристроившему его на борт судна, уходящего в Средиземное море. Доставлено адресату 11 января 939 года.

«Дорогой Ротигер! Шлю привет тебе из Саксонии, а точнее – с Балтийского побережья.

Моя первая попытка связаться с тобой провалилась. Возможно, вторая будет удачнее – и это письмо дойдет до тебя.

Я все еще нахожусь в крепости Лиосан, куда меня прибило волнами и ветром. Это весьма отдаленное поселение, до которого очень непросто добраться как по суше, так и водным путем. Здешняя герефа запрашивает выкуп за мое освобождение, но в ее поведении столько благородства, что я прошу удвоить ту сумму, которую с тебя спросят. Она, во-первых, спасла меня от неминуемой гибели, а во-вторых, так добра, что заслуживает много большего, чем денежное изъявление благодарности, какое сейчас всюду в ходу.

Когда повезешь выкуп, прихвати с собой мой красный сундук со всеми порошками, настойками и мазями, какие окажутся в нем. Жизнь тут суровая, она сплошь и рядом изобилует самыми разнообразными заболеваниями. Я по мере сил моих пытаюсь помогать страждущим, однако справляться с иными недугами мне удается далеко не всегда. Настоящим бичом для этого края оказалась болезнь, возникающая вследствие употребления в пищу зараженного зерна и вызывающая у людей помешательство и гниение тела. Зараза, думаю, пошла бы на убыль, сумей я убедить герефу в необходимости уничтожить собранное в эту осень зерно. Однако моего красноречия на то не хватило, и все идет, как идет.

Чтобы попасть в эти места, тебе придется через Брейсах или Тул добраться до Похайда в Тюрингии и лишь оттуда с каким-нибудь караваном купцов переправиться в Гамбург. В Гамбурге найми надёжных охранников и проводников, способных доставить тебя на саксонское побережье, где на одном из мысов, вдающихся в море, и стоит укрепление Лиосан. Оно окружено густыми лесами, в дебрях которых обосновались банды грабителей и работорговцев. А на дорогах нередко орудуют отряды не менее опасных для путешественников датчан.

Вот еще что: напиши в Хедаби, графу Паскалю, и попроси его оплатить наши долги за стоянку судов и хранение грузов, а в качестве премии за услугу отбери для него одну из алебастровых ваз. Граф будет рад такому подарку и проведет эту операцию безупречно, так что за нами там не останется каких-либо неоплаченных счетов и хвостов.

Благодарю тебя за все, что ты делаешь для меня, а также за дружбу, какой не страшны даже снегопады в азиатских горах.

Францин Ракоци, граф Сент-Герман, собственноручно

(печать в виде солнечного затмения)».

ГЛАВА 4

Внутри монастырских стен появились одиннадцать свежих могил, над каждой высился большой камень с выдолбленным на нем крестом и выведенным краской именем усопшего брата. А за пределами обители новое кладбище – уже без камней и каких-либо надписей – приютило тех несчастных, что искали в святом месте спасения, но обрели только смерть.

Брат Гизельберт стоял в монастырских воротах впереди всей монашеской братии, избравшей его очередным настоятелем монастыря Святого Креста. Сбор был практически полным, отсутствовали лишь певчие, но их голоса, доносившиеся из часовни, слаженно славили Пречистую Деву. В облике нового настоятеля явственно проступала присущая ему некогда властность. Он с большим достоинством оправил на себе рясу и строгим взглядом окинул сестру.

– Брат Эрхбог описал нам сложившуюся в крепости обстановку. Эти сведения должны были поступить от тебя.

Ранегунда внутренне содрогнулась от унижения. Брат раньше позволял себе порицать ее лишь с глазу на глаз.

– Но я уже говорила, что была вполне удовлетворена тем, как воспринимают эту женщину маргерефа Элрих и ее исповедник. Эти люди опытнее и умудреннее меня. Не мне подвергать сомнению решения королевского представителя и служителя Церкви.

Брат Гизельберт оправданий не принял.

– Все, возможно, и так, но ты должна была осознать, в чем состоит их заблуждение, и, как брат Эрхбог, попытаться это им объяснить. – Он повернулся к монахам: – Принесите стол и скамьи. Нам сегодня же следует разрешить этот вопрос.

Около дюжины монахов кинулись выполнять приказание. Брат Гизельберт ткнул пальцем в землю под своими ногами.

– Суд будем вершить прямо здесь, вне пределов монастыря, чтобы скверна, исходящая от преступницы, не могла проникнуть в обитель.

День был холодным. Ветер разметал облака по синему небу и был таким свежим, что казалось, будто его порывы нагнетаются крыльями ангелов, преследующих приспешников сатаны. Луг, на котором паслись монастырские овцы, волновался, как море, а само море от берега до горизонта покрылось барашками пены; вдалеке шумел лес, ему вторил немолчный прибой.

Всадники из крепости Лиосан – их было шестнадцать – хмуро поглядывали на монахов. Они не ожидали от этой поездки больших радостей, но все-таки не рассчитывали на столь недружелюбный прием.

– Я сяду рядом с вами, – решительно заявил маргерефа Элрих. – И велю брату Андаху записывать все, что здесь будет сказано, ибо хочу представить материалы этого дела на рассмотрение королю.

– Зачем же записывать? – возразил брат Гизельберт. – Мы это сделаем сами. А брат Дезидир и брат Торберн поедут к епископу, чтобы подробно и без прикрас рассказать ему обо всем. Они оба славятся своей памятью и дали обет Господу не произносить ни единого лживого слова.

– Тем более важно, чтобы брат Андах все записал, ибо его отчет и их рассказы дополнят друг друга, – настаивал маргерефа, складывая руки на закованной в латы груди. – Таким образом мы исключим возможность ошибок или обмолвок.

– Там, где суд вершит Христос Непорочный, ошибок быть не может, – надменно произнес брат Гизельберт и вновь устремил взгляд на сестру. – Это вы, миряне, вечно путаетесь, принимая зов плоти за глас вышней истины.

Ранегунда покраснела.

– Сейчас я как раз и хочу отклониться в сторону от обсуждения высоких вещей и привлечь твое внимание, брат, именно к зову плоти. Мы приехали на лошадях, а они нуждаются в отдыхе и кормежке. Мы просим тебя указать нам место для привязи или поляну, где они бы могли попастись.

– Лучше бы привязать лошадей, – перебил ее маргерефа. – День короток, а до крепости далеко. Время дорого, а на пастбище их придется отлавливать и седлать. Пусть постоят где-нибудь, но до того хорошо бы свести их к воде. – Он помолчал, ожидая, что ему скажут, и, ничего не дождавшись, добавил: – Мы кого-нибудь выделим для присмотра за ними.

Это было неслыханно. В большинстве монастырей лошадьми посетителей занимались послушники. Что он о себе возомнил, этот бывший герефа, а теперь настоятель обители Святого Креста?

– Пусть постоят, – выдержав паузу, уронил брат Гизельберт. – Брат Дионнис укажет вам место. – Он кивнул одному из послушников. – Во имя Господа нашего.

Юноша склонил голову и в знак повиновения подтянул орарь – расшитую крестами перевязь – к шее.

– Во имя Христа, – пробормотал он.

– Герент, – распорядилась Ранегунда, не оборачиваясь, – езжай за ним, а потом займись лошадьми.

– Слушаюсь, герефа, – откликнулся Герент, понуждая свою гнедую покинуть неровный строй конников, все еще остававшихся в седлах.

В воротах показались трое монахов. Они тащили массивный, грубо отесанный стол. Один из них, слегка задыхаясь, обратился к новому настоятелю:

– Куда его ставить?

– Перед воротами, – велел Гизельберт. – А чуть поодаль расположите скамьи для мирян.

Сидя в седле, Сент-Герман наблюдал за происходящим, и то, что он видел, не нравилось ему все больше и больше. Брат Гизельберт намеренно нагнетал обстановку, не проявляя должного уважения к маргерефе и унижая сестру. Такое начало ничего доброго не сулило, и Сент-Герман, положив руку на грудь, с тревогой ощупал написанное им ночью письмо. Он намеревался отдать его отъезжающим в Гамбург монахам, но теперь сомневался в успехе задуманного. Рядом шумно вздохнул сидевший на чалом мерине Эварт. «Вот настоящий счастливчик, – подумал вдруг Сент-Герман. – Помешательство тоже охватило его, но отступило, причем без малейших последствий».

– Что думаешь, иноземец? – спросил неожиданно Эварт. – Каково твое мнение? Чего нам от них ожидать?

– Печально видеть, что ваш бывший герефа столь пренебрежительно относится к своей собственной сестре, – сказал Сент-Герман.

– Печально, – повторил Эварт и, понизив голос, прибавил: – Вряд ли все кончится хорошо.

– Особенно для жены капитана Жуара, – кивнул Сент-Герман. – В этих краях жизнь и так несладка, а ей хотят придать еще большую горечь.

– Вот-вот. – Эварт придвинулся ближе. – Знаете, что я вам скажу? Все всегда кончается плохо, если в спор вступают монахи.

– Да, – кивнул еще раз Сент-Герман.

– Но им не следует задевать маргерефу. Так они доберутся до герцогов и до Пранца, а там, чего доброго, и до самого короля, – прошептал с раздражением Эварт.

– Да, – вынужден был опять согласиться с ним Сент-Герман.

Он по собственному опыту знал, как быстро подчас мелкие распри перерастают в мятежи и восстания, особенно когда к ним примешиваются служители доминирующих религиозных течений. Граф прищурился и устремил взор на серо-зеленые балтийские волны.

Стол наконец поставили на определенное настоятелем место, а возле него расположили четыре стула.

– За стол сядем мы с братом Эрхбогом и писцами, – заявил брат Гизельберт. – Маргерефе, как королевскому уполномоченному, отводится отдельная скамья, установленная напротив. Остальные разместятся на разнесенных по обе стороны стола скамьях. Обвиняемая будет стоять. В отдалении от мирян и от братии.

– Он оскорбляет Ранегунду, – пробормотал Эварт.

– Да, – кивнул Сент-Герман. – Это так.

– Скверное дело. – Эварт нахмурился. – Он должен был дать ей место около маргерефы.

Брат Андах, наклонив голову, вышел вперед.

– Я духовник королевского представителя. Мне подобает сидеть за столом – рядом с вами.

– Хорошо, – сухо откликнулся брат Гизельберт и распорядился: – Принесите для брата Андаха какой-нибудь табурет.

– Я хочу стоять рядом с женой, – решительно заявил капитан Жуар. – Это мое право.

– Мы еще не уверены, достойна ли она быть вашей женой, – отозвался брат Гизельберт непререкаемым тоном. – Вам надлежит сидеть вместе со всеми.

Среди воинов поползли шепотки, а капитан Жуар положил руку на эфес своего меча.

– Она моя жена, и я буду стоять рядом с ней, что бы вы там ни говорили.

– Пусть стоит, – поддержал своего вассала маргерефа. – У него есть такие права. И потом, я уже обещал ему это. – Он повторил: – Пусть стоит.

Брат Гизельберт впервые заколебался, затем пожал плечами.

– Если он желает разделить с ней бесчестье, пусть. – Он перекрестился и сел на стул, знаком велев высокому и широкоплечему брату Аранольту встать у себя за спиной.

Капитан Жуар заметно расслабился и, повернувшись, сказал что-то жене, сидевшей позади него в дамском седле. Та, не выказывая ни малейшего интереса к происходящему, повела плечом и вновь уставилась на черту горизонта.

– Спешьтесь и отведите эту женщину туда, где ей надлежит стоять, – приказал брат Гизельберт и, покривившись, прибавил: – И оставайтесь с ней, если желаете служить дурным примером для находящихся здесь мужчин.

Появились монахи со скамьями на плечах. Потеснив всадников, они принялись расставлять их.

– Остальным тоже лучше бы спешиться, – сказала Ранегунда, поворачиваясь к отряду. – Сдайте своих лошадей. – Она с вызовом посмотрела на брата. – Кому, Гизельберт?

– Брат Гелхарт и брат Норвальд, – с неохотой отдал приказ Гизельберт. – Займитесь солдатскими лошадьми. Напоите их и накормите… тем кормом, что прихватили с собой их хозяева.

Двое монахов – один из них был горбун – не спеша поклонились и пошли вперевалочку к зашевелившемуся отряду.

– Им не следовало пытаться разлучить капитана с женой, – заметил Эварт, перебрасывая ногу через высокую заднюю луку. – Сами же говорят, что семья – это благо.

– Сейчас им выгодно утверждать нечто обратное, – отозвался, спрыгивая с седла, Сент-Герман и, решив уклониться от скользкой темы, заговорил о другом: – Я понял, что в монастыре есть датчане. Ведь Норвальд – это датское имя, не так ли? И Торберн тоже. Я прав?

– Да, – сказал Эварт. – Они и вправду датчане. Из тех, что решили отвергнуть старых богов и последовать за Христом Непорочным.

– Часто ли подобное случается? – с любопытством поинтересовался Сент-Герман.

Эварт, прежде чем дать ответ, поразмыслил.

– Нет, не очень. Им неуютно у нас. – Он с важным видом вручил поводья подошедшему горбуну. – Вот ближе к западу они оседают почаще.

Сент-Герман кивнул.

– Земли там менее спорные, как я понимаю.

– И монастыри понадежнее, – сказал Эварт, словно читая его мысли. – Много легче отречься от прошлого и восславить Христа там, где тебя не достанут недруги или собственная родня.

– Воистину так, – отозвался с ноткой иронии Сент-Герман, передавая поводья другому монаху.

Брат Андах уже сидел за столом, как и брат Эрхбог, и двое монахов-писцов.

– Нам во всем должно следовать повелениям Христа Непорочного, – объявил брат Гизельберт, устремив взгляд к чистому, без единого облачка, небу. – Нам подобает прибегать к Нему в наших нуждах, ибо лишь Он может очистить нас от греха и оградить от схождения в ад, даруя спасение нашим душам. – Он перекрестился и замер в ожидании, когда остальные сделают то же. – Но когда грех велик, он достоин проклятия, а согрешивший вдвойне должен быть проклят дважды. И те, кто верен Ему, обязаны соблюдать и установленные Его волей законы.

Ранегунда слушала и страдала, не в силах взглянуть на одинокую пару, стоящую в отдалении от всех.

– Помолимся же Христу, – продолжал Гизельберт, все более возвышая голос, – чтобы Он не оставил нас и был с нами во всем, что мы делаем, дабы мы могли наилучшим образом исполнять Его волю. Мы просим Его в нужный момент дать нам знак, что наши действия заслуживают Его одобрения.

Настоятель перекрестился опять, и все сделали то же, кроме капитана Жуара, поддерживавшего стоявшую с безучастным видом Мило.

Маргерефа Элрих, откашлявшись, встал.

– Я хочу заявить, что этот суд представляется мне несвоевременным и ненужным. Брат Андах уже установил, что жена капитана Жуара не виновна в нарушении верности мужу, а мой духовник, надо сказать, с большим тщанием ее опросил. – Он бестрепетно встретил укоризненный взгляд брата Гизельберта и повторил: – Да, я удовлетворен заключениями брата Андаха и считаю его суждение справедливым. – Произнеся эти слова, маргерефа вдруг вспомнил об оставшихся в крепости Беренгаре и Пентакосте и насупился, тщетно пытаясь выбросить из головы эту мысль.

Его заявление отнюдь не смутило Гизельберта.

– Это не ваше дело – решать, нужен наш суд или нет. Вы не имеете отношения к ордену, а капитан Жуар – ваш офицер. Вполне естественно, что вы поддерживаете его точно так же, как наше братство поддерживает меня. И все же я попрошу брата Дезидира записать ваши слова, чтобы у вас не было впечатления, что их пропускают мимо ушей. – Он опустил голову на руки и некоторое время молчал, затем снова перекрестился. – Начнем же.

Монахи, сидящие сзади него, тут же застыли, однако солдаты не сразу поняли, что от них требуется, и продолжали шептаться. Брат Гизельберт хлопнул ладонью по столу.

– Эй, там, прикусите язык!

Не очень-то подходящее замечание для начала судебного разбирательства, подумал сидящий на дальней скамье Сент-Герман.

– Выслушаем обвиняемую, – громко провозгласил брат Эрхбог. – Пусть она исповедуется теперь перед нами.

– Да, – согласился брат Гизельберт. – Пусть ответит на наши вопросы. – Он обернулся к выступившему вперед капитану Жуару. – Так не пойдет, капитан. Вам нельзя стоять между нею и нами. Мы должны видеть, лжет она или нет.

– Она лгать не станет, – заявил капитан скорее расстроенно, нежели дерзко. – А если солжет, я отвечу за то.

– Ответите в любом случае, – резко бросил брат Гизельберт. – А сейчас отойдите.

– Она лгать не станет, – повторил капитан Жуар, и на щеках его заиграли желваки.

– Женщины лживы. Это у них от Евы. – Брат Гизельберт помолчал, затем прибавил: – Капитан, не заставляйте нас ждать. Вам разрешается встать за нею, но не ближе.

На мгновение всем показалось, что капитан Жуар не подчинится приказу, но он сделал шаг назад, потом еще и встал у Мило за спиной – с тем расчетом, чтобы она могла на него опираться.

– Спрашивайте, раз уж должны, – со вздохом произнес он, для верности обхватывая жену за талию.

– Не пугайся, дитя, – подбодрил женщину брат Андах. – Христос Непорочный милостив, он простил уже многих несчастных. Отвечай правдиво, как отвечала мне раньше, и будь уверена: никто не обидит тебя.

Хотя Мило стояла к столу лицом, глаза ее словно блуждали в каком-то другом пространстве, а жесты походили на хаотические подергивания плохо сработанной марионетки.

– Смилуйся надо мной, Христос Непорочный, – сказала она и неуклюже, с помощью мужа, перекрестилась.

– Мило, так называемая жена капитана Жуара. – возгласил брат Гизельберт, – где ты родилась?

– Я не знаю. Меня еще ребенком подобрали близ Гамбурга, по крайней мере так мне говорили. Некий торговец купил меня у ломового извозчика. Мне тогда было шесть или семь лет. – Мило опустила глаза.

– Как долго ты у него проживала? – спросил брат Гизельберт.

– Он отдал меня жене, выпекавшей сдобу и хлеб. Я помогала ей, как могла. У них своих детей не было, и, пока я жила с ними, они купили еще одного ребенка. Мы работали от зари до зари – до того дня, когда город был разграблен.

– Тебе известно, что сталось с ними? – спросил брат Андах.

– Нет. Я никогда больше их не встречала. – Взгляд Мило снова стал отвлеченным. – Иногда мне хочется знать, живы они или нет.

– А когда ты встретила капитана Жуара? – спросил брат Гизельберт.

– В разгар битвы за город. Он нашел меня под развалинами, и с тех пор я была при нем. Он женился на мне, но позже – тогда я была слишком юной.

Она попыталась оглянуться на мужа, но не смогла.

– Были ли у тебя другие мужья? – Вопрос брата Эрхбога прозвучал как удар.

– Нет, – сказала Мило. – По моей воле у меня не было ни одного мужчины, кроме мужа. Ни в прошлом, ни сейчас – никогда.

– И ты впала в разврат только тогда, когда тебя взяли в плен? – подался вперед брат Эрхбог.

– Я была верна мужу, – ответила Мило. – Я не грешила из похоти. Так же считает и брат Андах.

– Тебя пленили, когда ты вместе с людьми маргерефы Элриха отправилась в Гамбург? – спросил брат Гизельберт.

– Да. Мы ехали без особой опаски, но это было ошибкой, – сказала Мило, и в ее голосе послышалось напряжение. – Мы высматривали в чаще бандитов, а наткнулись на три десятка датчан.

– Произошла стычка? – продолжил допрос брат Гизельберт.

Ответил ему маргерефа.

– Не стычка, а битва, причем жестокая. С убитыми с обеих сторон.

– Тебя взяли в плен бандиты или датчане? – спросил, игнорируя стороннее пояснение, брат Гизельберт.