Текст книги "Служитель египетских богов"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 2

Длинные острые тени неслись перед всадниками, которые в первых рассветных лучах скакали к Фивам.

– Остановимся! – закричал Клод Мишель, заметив впереди караван, и натянул поводья. Встречи с аборигенами всегда претили ему, а в такое приятное утро ловить на себе косые взгляды верблюжьих погонщиков и купцов не хотелось и вовсе.

Мадлен рассмеялась и перевела лошадь на легкую рысь, позволив Клоду Мишелю с ней поравняться.

– Я ведь предупреждала: возьмите другого скакуна. – Она похлопала свою гнедую по лоснящейся шее. – Хорошая девочка.

– Вы каждое утро совершаете такие прогулки? – спросил Клод Мишель, слегка задыхаясь от скачки. Он знал, что Мадлен ездит верхом, но приглашение на этот утренний моцион получил от нее лишь вчера.

Мадлен призадумалась.

– Стараюсь, хотя не всегда удается. В жару лучше посиживать дома, а рассвет – лучшее время для верховой езды. – Ее кобыла с удовольствием перешла на шаг, потом забеспокоилась и шарахнулась в сторону от головного верблюда.

– Странно, – заметила Мадлен, пропуская мимо себя караван, – но Восток ставит на голову многие наши представления о приличиях. Во Франции мне бы и в голову не пришло называть вас по имени, а здесь обращение «профессор Ивер» звучало бы некорректно.

– Да, – кивнул Клод Мишель. – То, что уместно здесь, может показаться бестактным в Париже, но, думаю, именно этой свободы в общении мне теперь будет там не хватать. – Он наморщил нос. – Господи, как воняют эти верблюды.

– К тому же они плюются, – предупредила Мадлен. – Берегитесь.

– Стараюсь, – откликнулся Клод Мишель и, выждав, когда пройдет караван, спросил: – Вы сейчас к Бондиле или к себе на виллу? Мне кажется, вам бы стоило поучаствовать в сегодняшнем утреннем совещании, хотя я, конечно, могу и ошибаться. – Профессор пробыл в Египте четыре месяца, но не успел утратить ни хорошего расположения духа, ни изысканности в манерах, делавших его столь популярным у студентов Анжу.

– Раз уж я здесь, то можно послушать и Бондиле, хотя наперед все известно. Он, похоже, решительно настроен к концу недели целиком скопировать всю стену. – Мадлен скорчила гримаску. – Я тоже хочу получить копии текстов, но зачем устраивать гонку? Этим надписям тысячи лет. Они вполне подождали бы еще пару недель, уверяю. – Она обвела взглядом пески. – А вы сами туда или вас ждут другие дела?

– Пожалуй, я тоже послушаю Бондиле. – Клод Мишель улыбнулся самой очаровательной из своих улыбок. – Как вы думаете, он прав, полагая, что древние египтяне с помощью противовесов не только орошали поля, но и загружали торговые корабли и подавали воду в свои жилища?

– Почему бы и нет? – отозвалась Мадлен. – Местные жители ведь используют их. – Она поерзала в седле, сожалея, что прогулка заканчивается.

– Но весьма неуклюже. У древних, похоже, было гораздо больше сноровки, чем у теперешних нас, – заметил Клод Мишель. – Взгляните на пирамиды. – Подступала полуденная жара, и его свежее светлое лицо начинало понемногу краснеть. – Кто теперь скажет, как им удалось их построить?

Мадлен слегка улыбнулась.

– Они не были волшебниками, Клод Мишель, они были простыми людьми. Такими же, как мы с вами. Просто они умели с толком использовать то, что имели. И потом, все эти храмы и пирамиды были нужны им больше, чем нам… ну, не знаю… механические плуги или огромные корабли. Они жили и творили ради богов, а не ради чего-то другого. – Она говорила с такой убежденностью, что Клод Мишель обратился в слух. – Мы наделяем древних чудесными свойствами лишь потому, что в отличие от них выбрали другой предмет изучения. В их настенных изображениях нет ни паровых двигателей, ни железных дорог, хотя они бы наверняка сочли эти вещи полезными. Но все свои усилия эта цивилизация направляла на шлифовку умения передвигать непомерные тяжести – и вот результат: сейчас мы любуемся тем, что они сотворили. – Всадники приближались к домам достаточно современного вида, теснившимся вокруг более древних строений Фив. Мадлен с неохотой закрыла шейным платком нижнюю часть лица.

– Но, исходя из ваших суждений, уже без всякого благоговения или восторга, – заключил Клод Мишель с упреком.

– Напротив, – возразила Мадлен, чуть приглушая голос. – Я не перестаю восторгаться тем, что вижу вокруг, именно потому, что не нахожу здесь ничего сверхъестественного. Допустите, что все эти храмы воздвигнуты по мановению волшебной палочки, и спросите себя: чему же тогда удивляться? По большому счету это был бы обычный факирский трюк, достойный лишь вялых аплодисментов. Но сознание того, что простые обыкновенные люди дерзнули сотворить нечто соизмеримое лишь с горами и небесами, поражает по-настоящему, разве не так? – Она улыбнулась, хитро, лукаво, зная, что он не может этого видеть. – Это мое любимое рассуждение. Длинноватое, правда, прошу меня извинить..

– Вам не за что извиняться, – ответил Клод Мишель, посылая вперед своего скакуна.

– Не торопитесь. Кажется, Бондиле живет на соседней улице, – прокричала ему вслед Мадлен, пришпоривая кобылу.

– Да. Но мы оставим лошадей во дворе, а ворота выходят в этот проулок. Там нас встретят слуги и дадут животным напиться. – После секундного колебания Клод Мишель произнес: – У него неплохой дом. Бог свидетель, он гораздо лучше, чем тот, в каком поселился я, но, конечно же, с вашей виллой ему не сравниться.

Мадлен рассмеялась.

– Что ж, мне повезло, да и цена была сходной. Впрочем, вряд ли мое жилище устроило бы Бондиле, ведь от него до Фив довольно далековато. Отсюда четыре мили… и три, если ехать из Эль-Карнака. – Заметив злобный взгляд уличного торговца, она понизила голос. – Хлопотно проделывать такой путь дважды в день тому, кто несет ответственность за успешный ход всех работ.

– Пожалуй, вы правы, – рассеянно кивнул Клод Мишель, останавливаясь подле высокого глиняного забора. Он протянул руку и качнул висевший у ворот колокольчик. Тот зазвенел – негромко и мелодично.

– К счастью, на мне такая ответственность не лежит, иначе и я подыскала бы себе обиталище где-нибудь ближе. Раскопки порой порождают проблемы, и надо быть рядом, чтобы успеть вовремя их разрешить. – Она намеренно умолчала о том, что приобретенная вилла привлекла ее прежде всего своей удаленностью от места раскопок.

– А что ваш немец-сосед, арендовавший соседнюю виллу? – спросил плохо слушавший ее Клод Мишель и раздраженно привстал в стременах. – Эй, кто-нибудь, открывайте. Это профессор Ивер и мадам Монталье.

– Его зовут Фальке, но мы с ним пока не знакомы. Мне говорили, он врач, – сказала Мадлен и умолкла, ибо ворота открылись и Хассан, старший слуга Бондиле, отошел в сторону, пропуская гостей во двор.

– Доброе утро, Хассан, – поздоровался Клод Мишель, спешиваясь. В ответ на поклон Хассана он еще раз кивнул. – Мы с мадам Монталье прибыли на утренний сбор. Профессор Бондиле готов нас принять?

– Он одевается, – ответил Хассан на французском, вполне сносном для тех нескольких фраз, какие он знал.

– Ну, если так, мы пройдем в гостиную и подождем его там. Больше никто не приехал? – Профессор бросил поводья слуге, а сам шагнул к Мадлен, чтобы помочь ей спешиться.

– Пока нет, – ответил Хассан, неодобрительно хмурясь, поскольку Мадлен позволила Клоду Мишелю поддержать себя за талию, когда спрыгивала с седла. Он неохотно принял вторые поводья.

– Приедут, – сказал Клод Мишель, не подозревая, как оскорблен Хассан. – Если найдется кофе…

– Кофе сейчас подадут, – ответил Хассан и совсем помрачнел, ибо чужеземка убрала с лица шарф.

– Отлично, – отозвался Клод Мишель, пропуская Мадлен в дом. Там их встретил второй слуга. Он был молчалив, ибо мог изъясняться лишь на родном языке. Профессор знаками показал, куда он и его спутница направляются. – Кофе, – произнес он в надежде, что малый его поймет. – Два. – Он поднял два пальца.

Слуга с поклоном удалился, но принесет он кофе или нет, осталось неясным. Войдя в гостиную, Клод Мишель бросил взгляд сквозь высокие окна в сад, где деловито журчал фонтан.

– Я слышал, такие устройства нагнетают прохладу и в помещения.

– Если дом спроектирован правильно, да, – отозвалась Мадлен, подходя к двум столам, заваленным картами, рисунками, переплетенными в кожу тетрадями и исчерканными листками. – Должно быть, вчера здесь работали допоздна.

– Как и всегда. Но я не засиживаюсь. В основном к вечеру тут решают, где будут копать. Я для этого им не нужен. – Профессор облюбовал один из трех длинных диванов и сел. – Должен признать, это очень удобно.

– Что? – не поняла Мадлен и обернулась. – А, вы о мебели. Очень удобно, да. – Она вновь повернулась к бумагам. – Жан Марк, я смотрю, все чертит пилоны и обелиски. Они его просто пленили.

– Что ж, они ведь и впрямь хороши. – Клод Мишель вынул носовой платок, чтобы промокнуть лицо и шею. – Говорят, к середине лета жара усилится. Но уже сейчас тут жарче, чем на юге Испании. – Он сунул платок обратно в нагрудный карман. – Даже не знаю, смогу ли я это перенести.

– Перенесете, не прибедняйтесь, – сказала Мадлен, разглядывая чертеж, на котором несколько улиц стекались к площади с храмом. – Никак нельзя разобрать, что это за святилище. Надписи с посвящением мы пока не нашли. Не каждый же местный храм воздвигался в честь бога солнца – Амона, Атона, Ра, или как там они его еще называли.

– Разумеется, нет, – не задумываясь, кивнул Клод Мишель. Потом, уже с меньшей долей уверенности, продолжил: – Когда мы узнаем больше о языке египтян, то сумеем разобраться и в храмах. Шампольон – великий ученый, его открытие гениально, но все равно очень многое в жизни древней страны остается загадкой, какую не разрешишь в один день. Бондиле, мне кажется, злится, что я не могу, подойдя к какой-нибудь гигантской колонне, сходу расшифровать все ее иероглифы, прочесть как газетный текст. Впрочем, – приосанился он, – это сейчас никому не под силу, даже самому Шампольону.

– Возможно, даже те люди, что выбивали надписи на камнях, не многое в них понимали, – произнесла, копаясь в груде карт и тетрадей, Мадлен. – Ведь и парижским наборщикам не все понятно в газетах, идущих в тираж.

– И то верно, – с явным облегчением откликнулся Клод Мишель.

Мадлен улыбнулась, вытянув наверх карту Луксора. Она любила этот район Фив, считая его самым египетским, хотя ей было известно, что наиболее внушительные строения там воздвигались стараниями персов и римлян.

– Вот это святилище, – сказала она, ткнув пальцем в проекцию какого-то храма. – Вы можете представить, как оно выглядело, когда к нему стекались паломники? Что они видели здесь из того, чего мы не видим? – Мадлен посмотрела в сад.

Клод Мишель призадумался над вопросом.

– Например, в отличие от нас они видели новые надписи на камнях. И у них было еще одно преимущество: они знали назначение храма. – Он вскинул голову при звуке шагов. – А вот и наш кофе.

– Пока нет, – с этими словами в комнату вошел Бондиле, свежевыбритый и чисто, но просто одетый. – Доброе утро, Клод Мишель, – произнес он, протягивая руку, а затем, уже с меньшим энтузиазмом, обратился к Мадлен: – Доброе утро, мадам де Монталье.

– Доброе, дорогой Бондиле. – Мадлен не отошла от стола, хотя на нее грозно посверкивали глазами. – Я тут просматриваю новую карту Луксора. Вижу, на территории возле храма обнаружены фрагменты каких-то скульптур. Сфинксов, следует полагать… тут три крупа и лапы… а Луксор славен сфинксами… Да, это сфинксы.

– Или львы, – отрубил Бондиле. – Вовсе не обязательно делать вывод, что нечто есть сфинкс, лишь потому, что вокруг много таких изваяний. Иначе можно решить, что в Париже все статуи конные, ибо там таких большинство.

– Возможно, вы правы, – сказала Мадлен, решив не обращать внимания на резкость тона. Она отошла от стола и опустилась на низкий турецкий пуф. – Надеюсь, вы позволите мне к вам присоединиться, когда соберетесь в Луксор?

– Вы полноправный член группы, мадам, – с деланной улыбкой сказал Бондиле, – и вольны принимать участие во всех наших работах.

– Благодарю вас, – сказала Мадлен, отчетливо сознавая, что если кто-то из участников экспедиции и относится к ней дружелюбно, то это никак не Ален Бондиле.

Открылась парадная дверь, послышались громкие возгласы. Жан Марк Пэй, возвестив о своем прибытии, шагнул в помещение.

– Как нас мало! Я думал, что опоздал.

– Не опоздали, – сказал Бондиле, знаком позволив слуге внести в комнату уставленный чашечками поднос. – Отлично. Мы выпьем кофе. Прошу вас, друзья. Садитесь, Жан Марк.

– Спасибо за приглашение, – тут же заговорила Мадлен, – но, к сожалению, этот напиток для меня слишком крепок. Если вы не против, профессор, я позавтракаю позднее, у себя. Да и потом, мне не хочется утруждать вашу прислугу.

– Речь идет всего лишь о чашечке кофе, – отозвался Бондиле. – Но вы, разумеется, и тут вольны поступать как угодно. Жан Марк, угощайтесь инжиром. Отличный инжир. И вы отведайте, Клод Мишель. – Он чуть наморщил нос. – Мадам?

– Нет, благодарю вас.

– Как пожелаете, – равнодушно сказал Бондиле и повернулся к подносу.

Через минуту воздух гостиной наполнился восхитительным ароматом. Кофе, густой и горячий, явно пришелся мужчинам по вкусу.

Сделав глоток, Бондиле обратился к Жану Марку:

– Я просмотрел ваши записи. Должен согласиться: в спорном квадрате и впрямь может находиться тайный подвал. Однако я сомневаюсь, что местные власти будут довольны, если мы вскроем пол без их разрешения. Теперь, когда европейцы валом валят в Египет, чиновники взяли все древности под жесткий контроль. – Он задумчиво повертел в руках сдобную булочку, потом быстро и с удовольствием впился в нее зубами.

– Но этот подвал может оказаться сокровищницей древнего храма, – заметил Жан Марк.

– В том-то и дело, – промычал Бондиле, прожевывая откушенный кусок сдобы. Проглотив его, он кашлянул и продолжил: – Если бы мы им это гарантировали, они не стали бы возражать даже против раскопок на главной улице Эль-Карнака. Но такой гарантии мы им, естественно, дать не можем. Возможно, там клад, а возможно – битые черепки. – Он сделал еще один глоток кофе и одобрительно чмокнул. – Однако, если вы считаете нужным, я переговорю с властями, не питая, впрочем, большой надежды на положительный результат.

Жан Марк сокрушенно покачал головой.

– Жаль упускать такой шанс. Ведь, может статься, у нас под ногами величайшая из находок с тех времен, как Египет распахнул свои двери для европейцев.

– Не распахивал он эти двери, – мягко, но с живостью возразила Мадлен. – Наполеон просто взломал их, к большому неудовольствию египтян. – Ответом был злобный взгляд Бондиле, что ничуть ее не смутило. – Не стоит о том забывать, ведь египтяне не забывают. – Она помолчала, не зная, стоит ли продолжать, потом все же сказала: – Один давний мой друг говорит, что Египет во все времена недолюбливал чужеземцев.

– Легко делать подобные заключения, посиживая в Париже или в Авиньоне, – презрительно фыркнул Бондиле.

Мадлен высокомерно вздернула подбородок.

– Он прожил здесь долго. Гораздо дольше, чем мы, вместе взятые, и знает страну хорошо.

Она подумала о длинном перечне наставлений, лежавшем в потайном ящичке ее секретера, и прикусила губу. Как ей заставить этих людей прислушиваться к себе, как объяснить им, что выводы ее друга подкреплены тысячелетием наблюдений за течением жизни в краю пирамид?

– Вас это тревожит? – спросил Клод Мишель, заметив в глазах ее странный блеск.

– Нет, не особенно, – сказала Мадлен, возвращаясь к реальности. – Просто мне хотелось призвать вас всех не задевать самолюбия местных жителей, ибо это чревато последствиями не менее угрожающими, чем укусы змей, скорпионов и солнечные ожоги, о каковых постоянно упоминается в наставлениях профессора Бондиле. – Она ослепительно улыбнулась. – За что большое ему спасибо. Лично я, например, очень чувствительна к солнцу.

– Вы об этом уже говорили, – пробурчал Бондиле, ковыряя инжир. – Что ж, отчасти я с вами согласен. Некоторые египтяне и впрямь косо поглядывают на европейцев. И, вступая с ними в контакт, следует, конечно же, соблюдать строжайшую церемонность. Я верно вас понял, мадам?

Мадлен сделала вид, что не уловила сарказма.

– Да, профессор, благодарю.

Дверь снова открылась – пришли Юрсен Гибер и Жюстэн Лаплат, высокий угловатый эльзасец, приглядывавший за наемными землекопами. Когда выяснилось, что он вполне сносно владеет местными диалектами, Бондиле мало-помалу сделал его своей правой рукой.

– Доброе утро! – Эльзасец обшарил гостиную взглядом. – А где же Нуа и Анже?

– Тянутся, – беззаботно откликнулся Жан Марк, двигаясь, чтобы освободить местечко у столика. – Мы тут пьем кофе, – зачем-то добавил он.

Гибер остановился в дверях.

– Может, мне стоит сходить за де ла Нуа? – Вопрос был адресован начальнику экспедиции.

– Подождем с четверть часа, – принял решение тот и указал на один из диванов. – Присаживайтесь, Юрсен. Выпейте с нами кофе.

– Благодарю, как-нибудь в другой раз, – спокойно ответил Гибер и, прислонившись к дверному косяку, замер в ожидании.

Глядя на его огромные руки и черное от загара обветренное лицо, Мадлен спрашивала себя, понимает ли Бондиле, что этот бывший солдат наполеоновской гвардии никогда не примет его приглашения? Если Бондиле и сознавал это, то не подавал виду. Она жестом отказалась от инжира, предложенного ей Клодом Мишелем, бросив короткое: «Я подкреплюсь потом», – что было, собственно, истинной правдой.

Когда подошли Мерлен де ла Нуа и Тьерри Анже, Бондиле приказал принести еще кофе. Де ла Нуа уселся на табуретку, а Анже примостился на длинном диване, рядом с Мадлен. Едва поздоровавшись с ней, он набросился на еду.

– Я хочу, чтобы с этого дня все мы начали уделять особенное внимание любым упоминаниям о реке, – менторским тоном произнес Бондиле, покончив со второй чашечкой кофе. – Хочется все-таки выяснить, как сообщались города, стоящие по обе стороны Нила. Мне думается, именно здесь, в Фивах, у нас есть хорошие шансы успешно разрешить этот вопрос.

– Что мы должны искать? – поинтересовался Жан Марк. Он вынул из кармана аккуратную записную книжечку, достал из пенала ручку и вопросительно уставился на Бондиле.

– Пока не знаю, – вздохнул профессор. – Возможно, существовали какие-нибудь паромы. Мы знаем, что древние египтяне почти не сооружали мостов, хотя если бы они задались такой целью, то наверняка бы построили их.

– Нил разливается каждый год, – заявила Мадлен. Не столько затем, чтобы сообщить известную истину, сколько из желания принять участие в разговоре. – И весьма широко. В мостах просто не было проку.

Де ла Нуа пощипал коротко стриженную бородку.

– Возможно, хотя не исключена и другая версия. Мосты могли быть неугодны какому-нибудь из богов. Тут столько храмов, что подданные фараона, должно быть, сбивались с ног, стремясь умилостивить каждого из своих покровителей.

Подобное умозаключение, слетевшее с уст выдающегося ученого, вызвало у присутствующих смешки.

– Кстати, а что с изысканиями на том берегу Нила? – спросил Анже. – Вы полностью исключили их из наших графиков, Бондиле?

– Пока да, – ответил профессор. – От реки до храмов на той стороне добрых две мили. Зачем нам лишние хлопоты, когда и тут работы невпроворот? – Он протянул руку и похлопал Тьерри Анже по плечу. – Через год, через два, возможно, появится смысл наведаться и туда, хотя лично я не жду ничего сногсшибательного от этих визитов, тем более после того, как там покопался Бельцони. Сколько, по-вашему, в усыпальницах алебастровых саркофагов? Мы будем годами лопатить землю, добираясь до разоренных захоронений, и если повезет, отыщем парочку мумий. В любом случае, расхитители гробниц растащили все ценное еще три тысячи лет назад. Нам ведь есть чем заняться. Нас ждут Фивы, Луксор, а затем – Эль-Карнак. Оглянитесь вокруг – и поймете, что нам незачем переправляться на тот берег, разве лишь для того, чтобы выяснить, как это делали древние египтяне.

Бондиле рассмеялся, но с некоторой натугой, что отметила, правда, только Мадлен. Она видела, что глаза Бондиле не смеялись, и в душе ее ворохнулось дурное предчувствие.

– А что вы скажете о надписях, какие мы обнаружили у подножья статуи с солнечным диском на голове? – спросил де ла Нуа. – Еще три дня назад вы не выказывали уверенности, что это бог солнца.

– Я и теперь в том не уверен. Поговорите с Клодом Мишелем, он у нас спец по египетским иероглифам. – Бондиле знаком велел слуге принести еще кофе и продолжил: – Этот вопрос до сих пор остается открытым. Никто из нас не может с уверенностью сказать, какой именно бог осенен солнечным знаком. Год назад мы бы предположили, что это Амон, или Ра, или Осирис, но сейчас подобная атрибутика обнаружена и у других богов. Так что не стоит спешить с выводами. – Он улыбнулся, уже вполне искренне, чувствуя, что большинство собравшихся согласны с его точкой зрения.

– Если это не Ра, не Амон и даже не Осирис, тогда что же это за божество? – спросила Мадлен, с любопытством оглядывая мужчин. – И кто может утверждать, что мы не ошибаемся, предполагая, будто существовал лишь один бог солнца? Их могло быть много, а сам солнечный диск мог означать нечто большее, чем просто солнце.

– Что, например? – поинтересовался Бондиле, впервые после прихода де ла Нуа и Анже оборачиваясь к Мадлен. – Вечно вы, женщины, все усложняете. Пока у нас нет иных сведений, нам волей-неволей следует исходить из предположения, что существует только один бог солнца – Амон, или Ра, или Осирис. – Он выждал немного и, убедившись, что Мадлен не собирается возражать, продолжил: – Отдаю вам должное, вы очень умны, мадам. Не многие представительницы вашего пола обладают такой остротой мышления. Но ваши умозаключения заводят вас иногда чересчур далеко. Мы уже установили, что существует бог солнца по имени Амон, или Амон-Ра. У этого бога есть сын, Гор, изображавшийся в виде сокола. Есть жена и богиня-мать по имени Исида. А многочисленные окрестные храмы только свидетельствуют, как прочно укоренились эти религиозные представления в умах древних египтян. – Его рот растянулся в улыбке, но глаза были холодны.

Мадлен уставилась на носок собственного ботинка, выглядывавшего из-под юбки.

– Вы абсолютно в этом уверены? Ведь с веками что-то могло и меняться?

Бондиле одарил ее самодовольной ухмылкой, которой обычно осаживал не в меру ретивых студентов.

– Спросите себя, изменились ли как-то апостолы со времен основания Церкви? Переменилась ли Троица? Что заставляет вас думать, будто высокоразвитая цивилизация древнего мира не могла поклоняться столь же долговечным богам, сколь долговечны святые и мученики христиан? – Он оглядел притихших коллег и продолжил – Я не хочу сказать, что точка зрения мадам де Монталье лишена всякого смысла, – напротив. Но все наши находки пока что свидетельствуют об очень малочисленном пантеоне. А посему я смею сделать предположение, что наша трактовка религиозной традиции египтян является единственно верной.

Жан Марк захлопал в ладоши.

– Весьма остроумно подмечено, профессор Бондиле. – Он закивал сидящим молча товарищам, словно бы призывая их тоже выразить одобрение.

Де ла Нуа вновь подергал свою бородку.

– Не стану спорить с вами, Бондиле, – произнес раздумчиво он, – но я пока не готов безоговорочно утверждать, что верования древних египтян были именно таковы. Вас удовлетворяют имеющиеся свидетельства о малонаселенности египетского пантеона и о ролевой долговечности его обитателей, но я, видимо, не такой оптимист, как вы. Мне многое известно о традициях древних греков: они не имели единого мнения о богах, каким поклонялись. Так почему же возможное в Греции невозможно в Египте?

Вопрос был риторическим, но, к удивлению де ла Нуа, Жан Марк решился дать на него ответ.

– Исходя из того, что нам известно о древних греках, они не были единым народом. Селились в отдельных городах, каждый из которых считал себя государством. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что в каждом греческом городе было собственное представление о ролевых назначениях различных богов. Но Египет – дело другое. Египет всегда отличался целостностью, даже когда его поделили на Верхний и Нижний. Поэтому вполне приемлемо счесть незыблемость египетского пантеона связующей составляющей, обеспечивающей единство страны. – Молодой человек умолк, покраснел и оглянулся на Бондиле.

– Весьма разумный довод, – сказал Бондиле, приканчивая последнюю чашечку кофе. – И подтверждает мою теорию.

– Но нет подтверждений, что она верна, – сказал де ла Нуа. – Должно пройти какое-то время, прежде чем мы удостоверимся, что не ошиблись.

– Конечно-конечно, – закивал Бондиле, довольный, что последнее слово в споре остается за ним. – Но мы отклонимся от цели, если займемся поиском неизвестных богов. – Он посмотрел на Мадлен. – Я не утверждаю, что вы не правы, мадам. Как я уже говорил, вы по-своему рассуждаете очень здраво. Мы просто учтем ваши замечания в дальнейшей работе. – Он подал коллегам знак. – Ладно, пора приниматься за дело. Анже, я хочу, чтобы вы захватили карты, составленные накануне. Будем вносить в них изменения прямо на месте, если что-то найдем. Я не хочу доверяться памяти.

– Отлично, – сказал Анже.

– Что ж, господа, вы готовы? – Вопрос прозвучал невинно, но Мадлен уловила подтекст. И поднялась вместе с мужчинами.

– Я, пожалуй, вернусь домой, а днем присоединюсь к вам. – Она сверкнула фиалковыми глазами, глядя на Бондиле. – Хочу посмотреть, что вы успели в последние несколько дней. Похоже, я многое пропустила.

Бондиле, словно не слыша иронии, звучащей в ее словах, грациозным жестом выразил снисходительное согласие.

– Прекрасно. Это внесет приятное разнообразие в наш монотонный труд.

Мадлен только вздохнула.

– Заранее благодарна вам за будущую экскурсию, – сказала она, пытаясь скрыть раздражение.

Ее так и подмывало накинуться на Бондиле: рассечь его саблей, смести с лица земли пушечным залпом. Или на худой конец, подбить ему глаз точным ударом крепко сжатого кулачка.

* * *

Письмо профессора Рено Бенклэра, отправленное из Парижа в Фивы и адресованное Карифу Нумаиру, судье.

«Уважаемый судья Нумаир! Позвольте уверить вас, что профессор Бондиле – человек безукоризненно честный. Его экспедицию поддерживают три наших университета – в надежде, что она обогатит своими достижениями не только французскую, но и мировую науку.

Вы можете полностью доверять как профессору Бондиле, так и его коллегам по экспедиции, ибо отбор кандидатов был тщательным, причем учитывались не только их аналитические способности и опытность, но и моральная чистоплотность. Мы не хотим, чтобы, чье-то скандальное поведение подорвало доверие к научным кругам, изучающим историю вашей великой страны.

Теперь, когда появилась возможность прочесть все надписи, сделанные на памятниках египетской старины, мы особенно заинтересованы в успешном ходе раскопок. Как вы знаете, Франция уже снаряжала экспедиции для замеров и изучения пирамид Гизы, но последние изыскания в Фивах позволяют исследовать самое сердце древней цивилизации.

У вас вызывает беспокойство тот факт, что в экспедиции участвует женщина. Я могу лишь заверить со своей стороны, что мадам де Монталье мне лично знакома. Это добронравная и весьма эрудированная особа. При всей своей молодости она уже получила известность в академических кругах Франции, а ее репутации неутомимого и скрупулезного исследователя старины можно лишь позавидовать. У вас нет причин сомневаться в том, что ее участие в экспедиции продиктовано научной необходимостью, а не чем-либо иным.

Если пожелаете, я попрошу профессора Бондиле регулярно предоставлять вам отчеты о ходе раскопок точно с той же периодичностью, с какой он отправляет их мне и другим лицам, содействующим возглавляемой им экспедиции. Уверен, с его стороны возражений не будет. Кроме того, я с удовольствием предоставлю вам подробные характеристики остальных посланных в Фивы ученых.

Надеясь на наше с вами плодотворное сотрудничество и в дальнейшем, спешу сообщить, что в конце этого года на первом же военном, идущем к Африке корабле, вам будет отправлен в дар груз золотых монет – с гонцом-охранником, который доставит его вверх по реке. Не в наших интересах портить добрые отношения с египетскими властями, уважаемым представителем каковых являетесь в данном случае вы, а посему я прилагаю к письму банковский чек на тысячу фунтов стерлингов для покрытия любых расходов, связанных с вашими наблюдениями за ходом экспедиционных работ (эта сумма не связана с золотом, о котором я упоминал выше). По досадному недоразумению этот чек не был вам выслан ранее – наш университет, как и множество подобных ему крупных организаций, не очень-то поворотлив. Уверен, вы не станете винить членов экспедиции в этой задержке. Тем более что и свою зарплату они получают вовремя далеко не всегда.

Хотя мы по-разному именуем и хвалим Всевышнего, надеюсь, он благословит вас и одарит своей благодатью – ведь досточтимый человек всегда приятен оку Господнему. А нам приятно иметь дело с официальным лицом, которое безукоризненно выполняет свой долг. Если в наших силах еще как-то помочь вам в вашей работе по наблюдению за экспедицией профессора Бондиле, незамедлительно сообщите об этом. Я прослежу, чтобы к любой вашей просьбе отнеслись с должным вниманием все вверенные моему попечению службы.

С искренними и самыми добрыми пожеланиями,

профессор Рено Бенклэр.

19 июля 1825 года, Париж».