Текст книги "Служитель египетских богов"
Автор книги: Челси Куинн Ярбро
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Оставшись одна, Мадлен тотчас встала, прикидывая, не заглянуть ли ей в кабинет Бондиле, но тут в вестибюле послышались голоса. Пришли Лаплат и Жан Марк Пэй. Мадлен замерла, надеясь, что их проведут прямо в столовую. Завтрак всех на какое-то время займет, а у нее появится шанс провести без помех небольшую разведку.
– Я присоединюсь к вам через минуту, – громко сказал Жан Марк, открывая двери гостиной. – Мадам де Монталье, – произнес он учтиво и тут же поспешно добавил: – Счастливого Рождества!
– И вам того же, – улыбнулась Мадлен, скрывая досаду. – Как прошла месса?
– В несколько непривычной манере, но это лучше, чем ознаменовать Рождество одной лишь вечерней попойкой. – Жан Марк склонился к ее руке, стараясь выглядеть беззаботным. – Я хотел вас увидеть.
– Зачем? – прямо спросила Мадлен, уловив смятение в его тоне и сама начиная тревожиться. Под глазами молодого ученого набрякли мешки, на щеке красовался порез от бритья, а кофе себе он наливал заметно трясущимися руками. – Что вас волнует, Жан Марк?
Ответ был уклончив.
– Пустое, мадам. Я… скорее всего, ошибаюсь.
– В чем ошибаетесь? – продолжала расспросы Мадлен, заметив, что Жан Марк не только расстроен, но и напуган. – Что-то случилось?
Он покачал головой.
– Пустяки.
– Тогда почему вам хотелось видеть меня? Чтобы что-то сказать? Я слушаю. Говорите.
Жан Марк тряхнул головой, словно отбрасывая ненужные мысли.
– Вы помните найденные нами вещицы? Мы еще разделили их пополам. – Он опустошил чашку одним глотком и налил вторую.
– Конечно помню, – спокойно сказала Мадлен.
– Среди них была фигурка ибиса. Не забыли, как она выглядела? – Он разделался со второй чашкой терпко пахнущего напитка и налил себе третью, грустно заметив: – Кофейник почти пуст.
– И ладно, – отмахнулась Мадлен. – Вернемся к фигурке. На спинке птички было колечко. Для цепочки или шнурка. Во всяком случае, мы так решили. – Она подалась вперед. – Вот видите, я хорошо ее помню.
– Я тоже, – сказал, приглушая голос, Жан Марк. – Другой такой птички нет, и я передал ее профессору Бондиле вместе с другими фигурками и отчетом. – Он заглянул внутрь маленькой чашки и принялся изучать на кофейную гущу. – Я поступил как должно, а теперь сомневаюсь в правильности своих действий.
Мадлен не нашлась что сказать.
– Почему бы вам не присесть?
– Не могу. – Жан Марк оглянулся на дверь. – Меня ждут к завтраку и могут хватиться. Но я хочу, чтобы вы знали: я видел эту фигурку. Уже после того, как вручил ее профессору Бондиле.
– Она находилась среди предметов, подготовленных к пересылке? – спросила Мадлен, уверенная, что ответ будет отрицательным.
– Нет. Я видел эту птичку вчера – на мадемуазель Омат. В виде кулона, висевшего на золотой изящной цепочке. Мадемуазель сказала, что ибиса подарил ей отец. – Жан Марк уставился в потолок. – Прекрасный подарок. Но откуда господин Омат его взял, если он был отослан во Францию?
– Вы уверены? – сухо поинтересовалась Мадлен, складывая на груди руки. В тоне ее уже не слышалось сочувственных ноток. – Разве вам не известно, что нашему мэтру не впервой проворачивать делишки подобного рода? Разве вы сами не пытались покрыть его махинации, возможно преследуя корыстные цели? – Она сдвинула брови. – Попробуйте-ка сказать, что я не права.
Жан Марк угрюмо потупился.
– Мне очень нужны деньги, мадам. Вы не знаете, что такое нужда, а я хорошо это знаю. И тем не менее я никогда не способствовал тому, в чем вы меня обвиняете. Мне было твердо обещано, что мои находки займут свое место в университетском музее с закреплением за ними моего имени, а за мной – соответственных прав. – Он резко выпрямился. – Однако Бондиле никуда ничего не отправил.
– Видимо, так, – кивнула Мадлен.
– Он солгал мне. Он сбыл с рук доверенные ему статуэтки! – Жан Марк невольно повысил голос, чем испугал в первую очередь самого же себя. – Если кто-нибудь что-то узнает, – зашептал он через мгновение, – скажут, что их продал я, и тогда на моей карьере можно… – Он осекся, ибо в дверях гостиной появился Азим.
– Профессор Бондиле и все остальные ожидают вас, месье Пэй, – сообщил он бесстрастно и умолк, прислонясь к косяку.
– О Господи, – пробормотал еле слышно Жан Марк, едва не выронив чашку. – Я… я просто хотел перекинуться парой слов с мадам де Монталье. – запинаясь, проговорил он. – Ничего срочного, это может и подождать. Пустяковый вопрос. Мы обсудим его чуть позже. – Молодой человек нервически хохотнул и поклонился. – Мне нужно идти, мадам, извините.
Через секунду Мадлен осталась одна.
Она взяла со столика чашку Жана Марка, повертела в руках и поставила ближе к кофейнику – на поднос. Мысли ее теперь занимала крохотная фигурка ибиса – и настолько, что даже тайны древнеегипетских текстов отошли на второй план.
* * *
Письмо Клода Мишеля Ивера, посланное из Арля Мерлену де ла Нуа в Фивы.
«Дорогой де ла Нуа! Спасибо, что не забыли меня. То, что я иду на поправку, здешним врачам кажется чудом. Чудо это или не чудо, не знаю, однако мне кажется, что без помощи месье Сен-Жермена (я писал о нем Жану Марку) меня ожидали бы крупные неприятности. От яда твари, которая меня укусила, у людей в лучшем случае сохнут конечности, а в худшем… но я не буду о том говорить. Главное, передо мной открывается перспектива вернуться в Египет, а ведь я уже почти смирился с участью теоретика-буквоеда, изучающего чужие открытия, и теперь чувствую себя как приготовившийся к пожизненному заключению узник, которому вдруг сказали, что приговор отменен. Не хочу бросать тень на академическое бытие, но библиотеки и лекционные залы – плохая замена для тех, кто хотя бы единожды, вдохнул воздух раскопок, и вы это знаете не хуже меня. Признаюсь, я зачитал ваше письмо чуть не до дыр, жадно смакуя каждую его строчку.
Так как мое выздоровление идет быстрыми темпами, я подал заявку в несколько университетов с просьбой предоставить мне возможность прочитать цикл лекций о Древнем Египте, вернее, о том, что мы знаем о нем. Это укрепит мои шансы получить к осени штатное место, а также перекинет мосток к будущей экспедиционной работе. Часть курса я намерен посвятить раскопкам, ведущимся в стране пирамид, чем надеюсь принести моим недавним коллегам и вам конкретную пользу. Вы лишь обрисуйте, что стоит затронуть в лекциях и о чем пока следует умолчать, чтобы не навредить делу.
Заранее благодарен вам за подробный ответ, что обязательно выразится в ссылках на ваше имя.
Я не любитель замалчивать успехи коллег, хотя существуют исследователи, придерживающиеся другой точки зрения. О своих опасениях на этот счет я сообщил около полугода назад Жану Марку Пэю, в частности упомянув, что профессор Бондиле представляет свои отчетные монографии таким образом, будто все экспедиционные открытия и находки принадлежат только ему. Я надеялся, что Жан Марк, опираясь на меня и на весь экспедиционный состав, попробует урезонить мэтра, но, похоже, этого не случилось. Сказать тут нечего, Пэй очень молод, однако мне кажется, что человек с вашим опытом и багажом знаний вполне способен пресечь столь беспардонный грабеж. Что до меня, то укус скорпиона мне порой представляется неким счастливым фактором, вовремя избавившим меня от наглых посягательств профессора на мои изыскательские права.
Высылаю в ваш адрес новый нашумевший роман Виктора Гюго „Кромвель“. Кстати, как вам Гюго? Не могу припомнить, но, думаю, вы в любом случае развлечетесь, поскольку жаловались на читательский голод. Я лично нахожу в этом авторе глубину, хотя нимало не огорчусь, если узнаю, что вы к нему относитесь по-иному.
Тут прошел слух о недавней битве между флотами нескольких стран: Египта и Турции с одной стороны и Франции, Британии и России – с другой. Повлияло ли это событие на положение европейской общины? Я понимаю: тем, кто из года в год занят раскопками, трудно представить, что где-то идет война. И все же не забывайте об осторожности, хотя конфликт разыгрался на огромном от Фив удалении.
Окажите любезность, передайте мои приветы всем участникам экспедиции и особенно мадам де Монталье. Не перестаю удивляться, на какой риск она пошла ради меня, и постоянно спрашиваю себя, хватило ли бы у меня смелости на подобный поступок. Когда мне наконец разрешат вернуться в Египет, я приложу все усилия, чтобы попасть именно в Фивы, ибо, по моему глубокому убеждению, наша экспедиция (без Бондиле, разумеется!) самая лучшая из всех, что сейчас работают в этой стране. Однажды. Небеса улыбнулись мне, почему бы им не сделать это еще раз? В любом случае не торопитесь разрешать все загадки – оставьте что-нибудь и для меня.
С искренним почтением,
Клод Мишель Ивер.22 января 1828 года, Арль».
ГЛАВА 2
Эхо от вопля еще не затихло, а Эрай Гюрзэн уже выскочил из своей комнаты в кое-как накинутой рясе со сдвинутым набекрень капюшоном, открывающим седоватую шевелюру.
– Господи, помоги мне! – поскуливала Ласка, пятясь из гардеробной.
– Что случилось? – рявкнул монах, хватая служанку за плечи и разворачивая к себе.
Она несколько раз всхлипнула, потом задрожала и побелела как полотно.
– Гадюка… Господи! Огромнейшая гадюка!
– Гадюка! – всполошился Гюрзэн. – Где она? Здесь?
– Я открыла сундук. Откинула крышку, а там гадюка. – Ласка перекрестилась и закрыла руками лицо. – Такая огромная.
– Она все еще в сундуке? – спросил Гюрзэн, сильно встряхивая служанку. – Отвечай! – Он бросил взгляд в темноту гардеробной. – Ты закрыла сундук? – Но Ласка молчала, и монах перешел на крик: – Думай, женщина! Ты закрыла сундук?
– Да! – Она в ужасе уставилась на него. – Нет. Не помню.
– Какой это сундук? – продолжал расспросы Гюрзэн, стараясь не терять самообладания.
С лестницы донесся голос Реннета:
– Эй, что там у вас?
– Ничего особенного, – крикнул Гюрзэн, надеясь, что египтянин поленится к ним подняться. Он не хотел, чтобы новость взбудоражила дом. – Мелкая неприятность. Я сам управлюсь. – Монах еще раз встряхнул Ласку, но уже с осторожностью. – Какой это сундук?
– Русский, тот, что на ножках, возле гладильного пресса. – Голос горничной уже не был визгливым, но в остекленевших глазах все еще стоял страх. – Я… не пойду туда. Даже и не просите.
– Что в этом сундуке? – строго спросил копт.
Ласка отозвалась мгновенно:
– Змея!
– А кроме змеи? – Гюрзэн понял ошибку. – Что в нем лежит? Не одна ведь змея.
– Кружевные шали, шарфы, накидки, – забубнила служанка. – Я близко к этой твари не подойду.
– Никто от тебя этого и не требует, – поспешил заверить Гюрзэн. Еще не хватало идти на опасного гада, имея под боком визгливую истеричку, сердито подумал он. – С чего ты решила, что это гадюка?
– Она подняла голову и раздулась. – Ласка ударилась в слезы. – Пожалуйста, убей эту тварь.
– Я так и сделаю. – Монах отвел девушку в сторону. – Мне понадобится сосуд, куда можно бросить гадюку. Сходи, принеси что-нибудь. – Он хотел расшевелить перепуганную девчонку, а заодно убрать ее подальше от гардеробной.
– Да-да, – быстро, словно марионетка, закивала служанка, потом медленно, как сомнамбула, поплыла к одной из дверей. – Да, конечно. Во второй спальне стоит ваза с крышкой. – Ласка внезапно остановилась. – Но я туда не пойду.
– Тогда принеси вазу из вестибюля. Там их целых три. Неси любую. – От волнения голос монаха срывался. Он огляделся, стараясь отыскать какой-нибудь крепкий предмет. – Во второй спальне есть что-нибудь похожее на оружие? – прокричал он вслед Ласке, уже ковылявшей по коридору.
– Есть два меча. Висят на стене. – Ласка остановилась и посмотрела на копта. – Но они не очень-то острые.
– Это не важно, – ответил Гюрзэн, радуясь, что ему дают возможность помедлить. Ласка ушла, а он все стоял, набираясь мужества, хотя испытывал опасение, что сундук не закрыт. В этом случае змея могла уползти и спрятаться где-нибудь в доме. Медлить было нельзя, и монах шагнул в смежную с гардеробной спаленку, боязливо поглядывая по сторонам. Змеи он не увидел, зато обнаружил на стенке два скрещенных церемониальных меча – принадлежность родового герба де Монталье. Монах поспешно вооружился одним из них и побежал в гардеробную, держа меч неловко, как человек, не привычный к военному делу.
Ласка все же закрыла сундук. Увидев это, Гюрзэн вздохнул с облегчением. Значит, змея все еще там – внутри. Гадюка, по утверждению Ласки, хотя описание указывало на кобру. В горле его запершило, он даже закашлялся, потом стал обдумывать, как ему поступить.
Через минуту-другую копт принялся отодвигать сундук: от стены, толкая его по неровным доскам пола.
Он действовал с большой осторожностью, ибо не хотел злить змею до момента решительной схватки. Как только сундук оказался в центре полутемного помещения, Гюрзэн отошел в сторону, потирая подбородок и стараясь унять страх.
Наконец он протянул руку и откинул крышку – теперь она служила ему щитом. Кобра зашевелилась, свернулась в кольцо, затем поднялась, чтобы напасть. В то же мгновение коптский монах взмахнул мечом, мысленно моля Господа укрепить и направить его руку. Первый удар оказался таким сильным, что он чуть не выронил меч, но тут же судорожно стиснул холодную рукоять, чтобы ударить еще раз. Кобра извивалась, хлестала хвостом, но уже не могла подняться.
Гюрзэн выскочил из-за поднятой крышки и стал тыкать клинком в недра укладки, шумно дыша и обмирая от страха. Он бил, пока не удостоверился, что кобра мертва. Только тогда меч выпал из его рук. Придя в ужас от содеянного, копт рухнул на колени, теперь моля Господа простить его за жестокость.
– Она мертва? – В дверях стояла Ласка, неловко прижимая к себе вазу. Голос ее уже был нормальным и почти не дрожал.
– Думаю, да, – ответил Гюрзэн, вставая. – Думаю, да. – Он заглянул в сундук, увидел останки кобры и смущенно подумал, что другому на его месте стало бы плохо, а ему только стыдно – и все.
– Твою руку направлял Господь, – заявила Ласка. – Да будет хвала ему во веки веков.
– Но не за истребление змей, – с чувством прибавил Гюрзэн.
– За истребление этой самой змеюки, – заупрямилась Ласка. Она поставила вазу на пол. – Что ты будешь делать теперь?
– Спрячу змею в вазу, чтобы потом показать ее мадам де Монталье. – Ему отчаянно захотелось присесть и выпить стаканчик вина, но не во славу Господню, а чтобы унять нервную дрожь.
– Почему бы не оставить ее там, где она есть? – спросила, поморщившись, Ласка.
– Чем дольше она здесь пробудет, тем больше вероятности, что о ней узнает весь дом, – ответил Гюрзэн, опускаясь на низкую туалетную табуреточку.
– Вот и хорошо, – с жаром сказала Ласка. – Пусть все знают, что тут случилось.
Монах покачал головой.
– Ты не учитываешь одно обстоятельство, – сказал он, делая глубокие вдохи, чтобы подавить тошноту. – Кобра сейчас в сундуке. И была в сундуке. Тебя это не поражает?
– Еще как поражает! – воскликнула девушка. – Но это не значит… – Она вдруг умолкла и вскинула руку к губам.
– Значит, – намеренно резко ответил монах. – Как она попала в закрытый сундук? Не сама же. – Он заглянул Ласке в глаза. – Кто-то ее туда положил, вот ведь в чем дело.
Ласка вновь побелела.
– Нет.
– Да, – отрезал Гюрзэн. – Кто-то принес кобру сюда. – Он взмахнул рукой. – Только так, и никак не иначе. Кто-то подбросил змею в этот сундук. Сама она не смогла бы туда забраться. – Ему самому были ненавистны эти слова. – Поэтому мы должны молчать, чтобы не спугнуть того, кто это сделал. – Монах потер лоб. – Давай уберем ее. Я ею займусь, а ты подержи вазу.
– Нет, – пискнула Ласка. – И не проси.
– Мне некого больше просить. – Копт поднялся на ноги и подошел к сундуку. – Большая змея, длиной в мой рост. – Он задохнулся от гнева.
– Я боюсь, – прошептала служанка.
– Она мертва. – Гюрзэн взял со столика гребень, но ткнуть им в змею не решился. – Я разрубил ее на куски, – сказал он задумчиво – так, словно это случилось давно.
Ласка перекрестилась.
– Не хочу на нее смотреть.
– Тогда смотри на вазу, – предложил Гюрзэн, склоняясь над сундуком. Останки змеи лежали на шали. Очевидно, на той самой, в которой ее принесли. Монах свел концы шали вместе и потянул их вверх. – Отвернись, – велел он Ласке, поднося грузный узел к широкому горлу сосуда. Раздался мягкий шлепок. – Дело сделано.
– Храни нас Господь, – прошептала горничная, снова крестясь. – Кто мог притащить в дом такое чудовище?
– Не знаю, – ответил Гюрзэн, с удивлением глядя на свои руки. Они тряслись, и он ничего с этим поделать не мог. – Не знаю, но попробую выяснить.
Ласка поспешно отступила от вазы.
– Она ядовитые, эти гадюки.
– Кобры, – мягко поправил монах. – Действительно ядовитые.
– Как ты узнаешь, кто это сделал?
– Не представляю, – признался Гюрзэн.
– Но это необходимо, – с жаром сказала Ласка. – Иначе в доме объявится другая змея.
– Или что-то похуже, – медленно проговорил копт, приводя в порядок мысли. – Вот что, – сказал, кашлянув, он. – Это предупреждение, а не покушение.
Кобру положили в сундук и закрыли. Она не могла уползти. Нам не пришлось гоняться за ней по всему дому. Значит, кому-то хотелось, чтобы ее нашли. – Монах вновь уставился на свои руки. Дрожь в них уже унялась.
– Зачем? – Ласка округлила глаза. – Чтобы потом посмеяться над нами?
– Кому-то очень не нравится мадам де Монталье, – пояснил копт, – и он дает ей это понять. Обычно змей связывают с колдовством. Значит, кто-то недвусмысленно намекает, что наша мадам – колдунья и что об этом уже идет слух.
– Боже милостивый, – прошептала служанка.
Монах между тем продолжал:
– Мадам не закрывает лицо. Мадам все свое время проводит среди развалин, копируя древние, не понятные никому письмена. Она очень молода, но в разговорах затыкает за пояс умудренных жизнью мужчин. Она снабдила доктора снадобьем, побеждающим лихорадку. У нее ни отца, ни мужа, ни брата, и ест она всегда в одиночку. – Перечисляя, он загибал пальцы. – Не удивительно, что кому-то все это кажется подозрительным.
– А ведь она и сейчас на раскопках, – встревожилась Ласка. – Опять рисует и ходит с открытым лицом. Ей следует все это бросить. – Горничная взглянула на копта. – Надо уговорить ее уехать отсюда.
– Думаешь, тебе это удастся? – спросил Гюрзэн. – Она приехала сюда вопреки всему – и вопреки всему здесь останется. Несмотря на то, что присутствие женщины в экспедиции не нравится многим.
– Надо заставить ее задуматься, как велик риск, – не отступала от своего горничная. – Гадюка в спальне – это не какие-то пересуды. Она могла укусить мадам и убить.
– У мадам много снадобий в сундуках. Ей не страшен яд кобры. – Монах взял со стола маленький колокольчик и коротко позвонил. – Я хочу рассказать все Реннету. Посмотрим, как он себя поведет. – Копт жестом велел Ласке сесть. – Но разговор буду вести я, если ты, конечно, не против.
– Конечно, не против, – фыркнула девушка, усаживаясь на пуф. – Все равно он не стал бы со мной разговаривать. Он не говорит ни с одной женщиной, кроме мадам.
– Тем более, – сказал Гюрзэн, знаком приказав ей умолкнуть, ибо в коридоре уже раздались шаги. – Реннет, – обратился он к арабу, настороженно замершему в дверях, – нам требуется твоя помощь.
– Сделаю все, что в моих силах, – ответил тот и после короткого колебания подошел к гардеробной.
– В одном из сундуков мадам де Монталье мы обнаружили кобру. Я убил змею, – монах показал на вазу, – и собираюсь предъявить то, что осталось, мадам, когда она вернется с раскопок. Но прежде мне хочется выяснить, как кобра тут оказалась.
– Кобра? – переспросил Реннет, приподнимая брови. – Вы уверены, что это кобра? В Египте водится много других змей. Возможно, это одна из них, вполне безобидная.
– Я разбираюсь в змеях, – сказал Гюрзэн. – Эта была с капюшоном.
– Всемогущий Аллах! – воскликнул араб, показывая, как он расстроен.
– Змея не могла влезть в сундук без посторонней помощи, – продолжал Гюрзэн, внимательно вглядываясь в лицо египтянина. – Значит, кто-то ее туда положил.
Последовала короткая пауза, потом Реннет усмехнулся.
– Кто стал бы подбрасывать змею в вещи мадам?
– Это я и намерен выяснить, – сказал Гюрзэн.
– Это было бы глупо, – произнес слуга, хмурясь.
– И тем не менее в вазе лежат останки змеи. – Монах скрестил на груди руки. – Кто из домашней прислуги больше всех говорит о мадам?
– Никто, – поспешно ответил Реннет и, спохватившись, продолжил: – Мадам… необычная женщина. Все о ней что-нибудь говорят. Это пустое, слуги всегда болтают.
– И все же змея оказалась в ее спальне, – сказал Гюрзэн.
– В доме бывают гости, – Реннет приосанился, ступая на твердую почву. – Позавчера и вчера мадам навещали коллеги, врач, дочка господина Омата. Когда в последний раз открывали сундук? – спросил вкрадчиво он. Это был умный ход, безотказно сработавший.
– Четыре дня назад, – ответила Ласка. – Я уложила туда шали, потом закрыла его и больше не открывала.
– Вот видите. – Реннет пожал плечами, словно сообщение снимало с него всяческую ответственность за происшествие.
– Я вижу лишь то, что число возможных врагов увеличивается, – резко ответил Гюрзэн. – А еще я вижу, что ты больше печешься о слугах, чем о своей госпоже.
Реннет поклонился.
– Мадам как приехала сюда, так и уедет. Слуги – египтяне, а потому будут жить здесь до конца своих дней.
Гюрзэн вздохнул, соглашаясь.
– В таком случае, что мне сказать мадам?
Реннет помолчал, и что-то в его лице неуловимо переменилось.
– Скажите, что ей разумнее всего уехать отсюда, иначе в другой раз она столкнется не с коброй, а с чем-нибудь худшим.
– Это угроза? – удивленно спросил Гюрзэн, не ожидавший, что египтянин пойдет на открытый конфликт. – Кто велел тебе ее передать?
– Никто, – ответил спокойно Реннет. – Я только высказал свои опасения. Подброшенная змея – послание, вам это известно не хуже меня. Кто-то заподозрил мадам в колдовстве, а это серьезное обвинение. Если она не обратит на него внимания, люди поймут, что они на верном пути.
– Ладно, – подвел итог разговору Гюрзэн и показал на вазу. – Эта змея могла убить горничную или кого-то еще. Если кто-то спросит тебя об этой истории, передай ему, что его подозрения неверны и что мадам никого и ничего не боится. – Он мотнул головой в сторону двери. – А теперь уходи. Ты очень помог мне, Реннет. Я этого не забуду.
Реннет побледнел.
– Чем же я вам помог?
– Своими ответами, разумеется, – пояснил Гюрзэн ласковым тоном. – Ты многое мне рассказал, я многое понял. Мадам тоже будет тебе благодарна. – С удовольствием отпустив последнюю колкость, Гюрзэн помахал арабу рукой.
– Почему ты не вынудил его рассказать все, что он знает? – сердито спросила Ласка, удостоверившись, что Реннет спустился на первый этаж.
– Все равно он солгал бы, – ответил Гюрзэн. – У нас здесь нет Корана, чтобы проверить, правдивы его слова или нет. – Он прошелся по гардеробной. – Мусульманин может давать какие угодно клятвы, но если при этом его рука не лежит на Коране, то грош им цена. – Увидев недоверие на лице горничной, Гюрзэн пояснил: – У мусульман отношение к клятвам не такое, как у христиан.
– Разве так можно? – Глаза Ласки подозрительно заблестели. – Нас всех поубивают? – внезапно спросила она.
Гюрзэн ответил не сразу.
– Только если мы забудем об осторожности. – Он тронул девушку за плечо. – Пойдем-ка в гостиную, подождем мадам там. Только сначала запри тут все двери.
Пока Ласка справлялась с заданием, монах молча ждал в коридоре и заговорил только по дороге к гостиной.
– Превосходно, – похвалил он. – Теперь мы знаем, что двери заперты, и так и скажем мадам.
– А если их кто-то вскроет? – встревожилась Ласка.
– До того как мадам вернется? – уточнил безмятежно копт.
– Да. Что, если двери окажутся открытыми? Что, если ваза пропадет, а вместе с ней и змея? Что тогда? – Голос ее зазвенел.
Гюрзэн не повел и бровью.
– Тогда мы будем знать, что преступник совсем не чужак, воспользовавшийся невнимательностью привратника. Это облегчит наши поиски. – Он приложил палец к губам. – Говори чуть потише. Мы ведь не хотим заранее всполошить противника, правда?
– Да, – сказала она без всякой уверенности в голосе. – Но как мы его найдем? Я хочу знать, чьих рук это дело.
– Я тоже, – сказал Гюрзэн, подходя к двери гостиной. – Я попрошу, чтобы нам принесли чего-нибудь подкрепиться. Мадам вернется не скоро, поэтому никому не покажется странным, что мы захотели перекусить.
– Да я и кусочка не смогу проглотить, – нахмурилась Ласка. – Боюсь, меня сейчас вытошнит.
– Что только порадует нашего затаившегося врага. Он решит, что ты перепугана и что точно так же перепугается и мадам. Нам нельзя выказывать слабость.
Горничная, сдаваясь, вскинула руки.
– Ладно. Поем. Раз ты считаешь, что это необходимо.
– Вот и умница. – Гюрзэн подвел Ласку к дивану и, когда она села, взялся за колокольчик.
Реннет, принесший поднос с острыми мясными закусками, медом и фруктами, держался с такой отменной учтивостью, словно обслуживал своих высокородных единоверцев, а не сомнительного происхождения христиан. Араб много кланялся и подчеркнуто быстро удалился из комнаты, явно показывая, что подслушивать не намерен.
– Он испугался, – констатировал удовлетворенно монах. – Сам сознает, что переступил черту дозволенного.
– Тем, что отказался помочь мадам? – уточнила Ласка, подтягивая к себе жареного ягненка, приправленного корицей и луком. – Думаешь, это его беспокоит?
– Именно так и я думаю, – кивнул копт. – Даже если ему не по нраву ее поведение, она прежде всего хозяйка, которой он служит, что накладывает на него определенные обязательства. Либо Реннет их выполняет, либо показывает всему свету, что недостоин занимать такой пост в приличных домах, особенно в европейских. Слухи расходятся быстро. – Он пробормотал молитву и принялся за еду.
Хозяйка виллы застала монаха и горничную за жарким спором. Копт выглядел несколько ошеломленно. У этой простой итальянской девчонки, оказывается, имелась своя точка зрения на то, как читать Новый Завет.
– Ну-ну, – улыбнулась Мадлен. – Я, конечно, приготовилась ко всему, но никак не думала, что попаду на теологическое собрание. – Она помолчала, потом пояснила: – Реннет меня предупредил. Ничего не стал уточнять, просто сказал, что в доме неладно. Не хотите что-либо добавить к его словам?
Ласка быстро глянула на Гюрзэна.
– Давай лучше ты, – взмолилась она.
Монах задумчиво оглядел свои руки.
– В доме обнаружена кобра, – сказал он и, увидев, как напряглась хозяйка, поспешил добавить: – Нет-нет, мадам, все живы-здоровы. Никто, по счастью, не пострадал. – Затем копт лаконично поведал обо всем, что произошло в гардеробной, закончив свой рассказ сообщением – Кобра, вернее, то, что от нее осталось, лежит на дне вазы в ваших покоях.
– Если она все еще там, – мрачно хмыкнула Ласка.
– С их стороны было бы глупостью ее выкрасть, – сказала Мадлен. – Не думаю, что за меня взялись дураки. – Она откинулась на спинку стула, задумчиво морща лоб, потом заговорила опять: – Что ж, надо взглянуть на змею и потолковать с Реннетом, хотя вряд ли от этого будет какой-нибудь прок. Нужно также поставить в известность судью, но сообщение не должно исходить от меня. – Мадлен покосилась на копта. – Возьметесь?
– Возьмусь, но лучше с этим бы справился Ямут Омат, – поклонился монах. – Он дружит с судьей, и…
– И оба они мусульмане, – договорила Мадлен. – Хорошо. Я постараюсь перекинуться с ним парой слов, когда соберусь к Риде. Если кобру подбросили не с его ведома, он, возможно, захочет меня поддержать. – Она сложила ладони лодочкой и поднесла их к лицу, потом опустила руки. – Обвинение в колдовстве… насколько это серьезно?
– Достаточно, если от него не отступят, – ответил Гюрзэн. – Колдуний тут принято забивать камнями.
– Забивать камнями, – повторила Мадлен, понимая, чем ей это грозит. Перелом позвоночника или пробитый череп способны оборвать ее жизнь точно так же, как и жизни обычных людей. – Понятно.
– Колдовство местные жители связывают с непривычными, не укладывающимися в их представления о мире вещами, – продолжал копт. – А в вашем поведении всего этого хоть отбавляй. Возможно, нам следует обсудить…
– Только не теперь, – перебила его Мадлен. – Я хочу осмотреть кобру. А потом я хочу сообщить о случившемся Бондиле – на тот случай, если провокация направлена против всех европейцев. Наверное, также стоит предупредить и англичан, и доктора Фальке.
– Кое-кому это может прийтись не по вкусу, – предостерег Гюрзэн. – Вашу активность сочтут подтверждением вашей вины и попытками вступить в сговор.
– Пусть так, – сказала Мадлен и решительно встала. – Ну, где же кобра? – нетерпеливо спросила она.
– Очевидно, дожидается вас, – обреченно вздохнул копт. – Сейчас покажу. Идемте.
* * *
Письмо профессора Рено Бенклэра, посланное из Парижа Жану Марку Пэю в Фивы.
«Уважаемый коллега! Получив ваше письмо от 10 января сего года, я, признаться, испытал немалое потрясение. Вы всегда казались мне молодым перспективным ученым, о чем заставляют забыть тон и характер письма. Заглазно обвинять в чем-то дурном руководителя своей экспедиции в любом случае не очень красиво, но, даже оставив за скобками этику отношений, я не могу не сомневаться в правдивости ваших слов. Вы утверждаете, что мэтр Бондиле бесстыдно присваивает себе результаты чужих, в том числе и ваших, трудов. Но где же тому доказательства? Ваши личные полевые заметки, простите, тут в счет не идут.
Вы также пишете, что профессор переправляет кое-какие древности состоятельным попечителям экспедиции. Это, конечно, прискорбно, но едва ли дает основания усомниться в его изыскательской честности. Традиция делать регулярные подношения в виде мелких, не представляющих научного интереса вещичек местным судьям и другим крупным чиновникам существует давно, и направлена она, между прочим, на то, чтобы вы без помех могли заниматься своей работой. Подозревать профессора Бондиле в продаже ценных находок с целью личного обогащения просто нелепо. Он видный исследователь Египта и уважаемый в академических кругах человек. Станет ли такой человек ради сомнительных благ рисковать столь замечательной репутацией? Нам представляется – нет.
Мы обсудили ваше письмо и решили пока что оставить его без последствий. Поскольку это ваша первая экспедиция, можно предположить, что трудности полевой жизни несколько повлияли на ваше душевное состояние. Это простительно для молодых и мало что повидавших в своей жизни людей. Однако если от вас придет еще одно голословное обличительное послание, мы будем вынуждены немедленно отозвать вас во Францию с опубликованием резонов, заставивших нас принять такое решение, что, несомненно, отразится на вашей карьере. Уверен, по зрелом размышлении вы согласитесь с нашими выводами и изберете единственно правильный для столь щекотливой ситуации путь. С другой стороны, если в наш адрес придут подобные жалобы от других пребывающих в Фивах ученых, мы вновь вернемся к вашему заявлению и решим, что нам следует предпринять.
От себя же добавлю, что за последние три года мы не раз отчисляли солидные средства в пользу судьи Нумаира, который заверил нас, что работа экспедиции будет беспрепятственно продолжаться, пока не иссякнет текущий в его карман финансовый ручеек. Как ни крути, подобная практика характерна для всего восточного мира. Кому бы мы ни делали эти выплаты – мусульманам в Египте или мандаринам в Китае, они входят в цену познания, и надо к ним относиться именно так.
Короче, коллега, подчеркиваю еще раз, мы не намерены раздувать это дело, но все-таки нам придется переговорить в частном порядке с Клодом Мишелем Ивером, на которого вы ссылаетесь, чтобы выяснить, сталкивался ли он с перечисленными вами нарушениями, когда занимался раскопками, или нет. Если нет, мы забудем о вашем проступке, оставив его суду вашей совести. Если да, нам придется с большой неохотой обратиться к самому профессору Бондиле и попросить его дать объяснения. Это либо положит конец вашей экспедиционной работе, либо послужит прискорбным уроком всем нам.
Не могу даже высказать, как меня угнетает вся эта история. Надеюсь, она быстро и безболезненно завершится с минимальными неудобствами для всех, кто имеет к ней отношение.
Искренне ваш,
профессор Рено Бенклэр.28 февраля 1828 года, Париж».