Текст книги "Служитель египетских богов"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 4

Лицо Мадлен, освещенное приглушенным светом масляной лампы, уже не выглядело сплошной раной. Ожоги начали затягиваться, глубокий след от пули превратился в тонкую малиновую полоску, постепенно становившуюся все менее заметной. Теперь Мадлен могла улыбаться без прежних усилий.

– Я ведь говорила, что шрамов не будет.

– Что присуще твоей природе, – прокомментировал Фальке со вздохом. – Если, конечно, верить тебе.

– Верь мне. – Она чмокнула его в подбородок. – Но без тебя я страдала бы дольше.

Фальке еще раз вздохнул и отошел от нее.

– Мне пора возвращаться, Мадлен. Я хотел заглянуть на часок, а теперь посмотри, солнце уже садится.

– Окна закрыты ставнями, – сказала она с неожиданным раздражением. – Мне нельзя в них смотреть.

Фальке нахмурился.

– Ты же знаешь, так надо. Если кто-нибудь тебя здесь увидит…

Мадлен вскинула руки.

– Знаю, знаю, сдаюсь. Вы с братом Гюрзэном как близнецы. По крайней мере, в настырности и педантизме. – Она вернулась к дивану и пожаловалась: – Мне нечем заняться. Я даже спускалась в подвал – он много старше этого дома, – но ничего интересного там не нашла. А где-то совсем рядом возвышаются стены, сплошь покрытые древними барельефами. Это как пиршество, на которое тебя не зовут.

Фальке подошел к ней и обнял за талию, уткнувшись лицом в копну ее темных волос.

– Ты должна быть осторожной, Мадлен. Эти люди не шутят.

Она сделала неопределенный жест.

– Я понимаю. Бог свидетель, я веду себя тихо как мышь…

– Ш-ш-ш, – прошептал он.

– Но мне скучно, – с вызовом заявила Мадлен, поворачиваясь к нему и заглядывая в глаза. – Неужели тебе это не понятно? Вы с братом Гюрзэном прекрасно заботитесь обо мне. Я вам от всей души благодарна. Но я… задыхаюсь. Мне скучно. Тут нечего даже читать. Принеси мне парочку каких-нибудь монографий. Хотя бы по медицине.

– Не могу, дорогая. С меня не спускают глаз. Мне и так едва удается обводить своих соглядатаев вокруг пальца, а если я прихвачу с собой книги, они тут же смекнут, что к чему.

– Тогда принеси что-нибудь, чем можно писать. Перья, чернила, бумагу. Дай мне возможность хоть чем-то заняться. – Она еще раз поцеловала его, уже более пылко. – Кроме вот этого.

Он изобразил возмущение.

– Тебе это наскучило, да?

– Нет, конечно, – серьезно сказала Мадлен. – Но ты под рукой далеко не всегда. К тому же риск сейчас очень возрос, а ведь ты до сих пор не сказал, хочешь ли разделить мою участь. Если нет – нам следует оборвать нашу связь. – Она смотрела ему прямо в глаза. – Второе рождение – либо подарок, либо тяжелое бремя. Смотря как к нему отнестись.

– Но я в любом случае потеряю твою любовь? – уточнил Фальке.

– Таковы правила, – сказала Мадлен, не сводя с него глаз.

Фальке пожал плечами и шагнул к единственному в помещении стулу, чтобы снять с его спинки сюртук.

– Мне действительно нужно идти. – Он улыбнулся. Неловко, словно бы извиняясь.

Мадлен кивнула, ощущая, как по всему ее телу прошелся озноб.

– А завтра придешь?

– У меня мало времени, – тихо ответил Фальке. – Правда. Если приду, то не смогу задержаться. – Он помолчал, переминаясь с ноги на ногу. – Принесу бумагу, чернила.

– И перо не забудь, – сказала Мадлен.

– Да, и перо. – Фальке помедлил секунду, затем повернулся к двери. – Значит, до завтра?

– Я постараюсь быть дома, – чтобы хоть как-то разрядить обстановку, пошутила она.

Фальке не нашелся с ответом, и только кивнул, а затем бочком выскользнул в дверь и тщательно задернул за собой занавеску.

Мадлен задвинула засов и прислушалась к удаляющемуся стуку копыт. Лицо ее ничего не выражало. Он не хочет принять ее дар, она это поняла. Ему не нужна жизнь после смерти. Значит, их интимные отношения подошли к естественному финалу. Ей удалось подавить горький вздох, и она лишь через какое-то время медленно выпустила предательски проскользнувший в грудь воздух.

Заняться было по-прежнему нечем, и Мадлен вернулась к реставрации одной из многочисленных диванных подушек. Искусству вышивания, как и некоторым другим видам рукоделия, ее еще в первой жизни обучили монахини-урсулинки. Свет единственной тусклой лампы мешал правильно подобрать цвета, но, поскольку подушке предстояло провести весь свой век во всегда затемненной гостиной, это не имело значения. Вдев нитку в иглу, она приступила к работе.

Когда маленькие голландские часы на низком медном столике пробили час, за окном что-то хрустнуло.

Мадлен оторвалась от шитья.

– Гюрзэн? – тихо спросила она.

Ответа не последовало, но в саду скрипнул гравий.

Закрепив иголку в шитье, Мадлен отложила подушку и потянулась к неприметной стенной нише, где у нее был спрятан кинжал.

Кто-то возился у двери, дергая ручку. Потом послышался робкий стук.

– Мадам! – произнес тонкий дрожащий голос.

Мадлен, взяв в руки кинжал, подошла к двери.

– Кто там? – спросила она, понимая, что поступает не очень разумно.

– Мадам де Монталье! Это Рида Омат, – донеслось в ответ. – Впустите меня, прошу вас.

– Рида? – Мадлен заколебалась. Как египтянка смогла ее разыскать? – Вы одна?

– Да, – всхлипнула девушка. – Я боюсь.

Глупо впускать ее. Кто поручится, что за ней не стоят прислужники господина Омата? Тот ведь приятельствует с Бондиле. Несмотря на эти резонные соображения, Мадлен откинула занавеску и отодвинула деревянный засов.

– Входите, – сказал она и предупредила: – Я вооружена.

Тяжелые петли скрипнули. Рида Омат проскользнула в комнату и тут же захлопнула дверь. Мадлен вернула засов на место, а Рида ударилась в слезы. Она стояла, привалившись к стене, и сотрясалась от бурных рыданий.

Мадлен, сунув кинжал за пояс, приобняла гостью за плечи, хотя и знала, что египтянке подобная фамильярность может быть неприятна.

– Ну, что такое? Что с вами стряслось?

– Я боюсь, – всхлипнула Рида и, вывернувшись из-под руки Мадлен, бросилась на одну из валявшихся на полу огромных подушек.

– Чего именно? – спросила Мадлен, вновь приближаясь к девушке. Ей очень хотелось узнать, как та ее нашла, но она понимала, что прежде гостье следует успокоиться. – Что же произошло?

Подтянув к себе ближайшую из подушек, Мадлен тоже села и обхватила руками колени. Рида все плакала, потом сквозь рыдания донеслось:

– Я беременна.

– Беременна? – повторила Мадлен, вспомнив какая кара грозит в этой стране девушкам, не сумевшим сберечь целомудрие. – Как это вышло?

– А как, по вашему, это выходит? – Рида внезапно обозлилась, но сникла. – Меня закидают камнями. И отец не станет меня защищать. Он меня проклянет. – Она продолжала лить слезы, но всхлипывала все реже.

– И… кто же он? – Мадлен мысленно выбранила себя. Не следовало задавать этот вопрос. Если признание в беременности далось Риде с трудом, то назвать имя любовника для нее будет и вовсе невыносимо.

– Он француз, обещал жениться, говорил, что согласен на двоеженство. – Девушка промокнула глаза рукавом.

Мадлен замерла.

– Это Бондиле? – Она знала ответ еще до того, как Рида кивнула. Кто же еще мог пойти на подобную низость? – А он знает?

– Я думала, он будет рад. – Девушка словно окаменела. – А он только и сказал, что ничем не может помочь. Ничем. – Кровь отхлынула от ее щек. – Он никогда больше на меня не посмотрит. Сказал, что ничем не может помочь, и ушел.

От приступа бешеной ярости Мадлен захотелось кричать, но она удержалась.

– Когда вы с ним говорили? – ровно спросила она.

– Сегодня. За час до заката. – Девушка обхватила подушку, на которой лежала, и простонала: – Он никогда больше не будет со мной.

Мадлен едва заметно поморщилась, разглядывая свои руки.

– А зачем вы меня искали? И как нашли?

– Все говорят, что вы потерялись в пустыне, погибли. – Рида села и стала раскачиваться, словно бы убаюкивая себя. – Я очень переживала. А потом случайно услышала разговор двух рабочих. Один говорил другому, что вам удалось спастись. Я подкупила первого, он отвел меня еще к одному человеку, а тот за хорошую мзду сказал, где найти старуху, которая знает, как вас отыскать. Я встретилась с ней. Это стоило мне драгоценного камня.

– Понятно, – сказала Мадлен, чтобы что-то сказать. Что за старуха знает, где ее отыскать? Кому еще она проболталась? Надо бы утром поговорить с Гюрзэном, пусть выяснит все досконально.

– Отец пока ни о чем не догадывается, но как только поймет, что со мной, тут же от меня отречется и сдаст судье. – Девушку охватила дрожь. – Можно считать, я мертва.

– Пока еще нет, – возразила Мадлен и, поднявшись с подушки, заходила по комнате. Если бы при ней кто-то был – слуга или охранник, – она могла бы что-нибудь предпринять, а так им придется, теряя драгоценное время, ожидать прихода монаха.

– Что мне делать, мадам? Вы можете что-нибудь посоветовать? – Глаза Риды вновь наполнились слезами. – Я не хочу умирать.

– Мало кто из нас этого хочет, – сказала Мадлен, останавливаясь возле окна. В саду закричала ночная птица, потом вторая, третья… Что их обеспокоило? Мадлен, взглянула на Риду. – За вами никто не следил?

– Нет, – ответила девушка, вздрогнув.

– Вы уверены? – спросила Мадлен и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Что-то тревожит птиц.

– Крысы. Собака, кошка. – Рида вжалась в подушку, подтянув колени к груди.

Мадлен покачала головой.

– Не думаю, – проговорила она одними губами и наклонилась, прислушиваясь.

Где-то поблизости заблеяла коза, потом тявкнул пес, но уже в отдалении.

– Уходят, – прошептала Рида. – Хорошо.

В следующее мгновение ставни другого окна разлетелись в щепки под ударами двух дубинок, и сквозь пролом в комнату впрыгнул Ален Бондиле, сопровождаемый своим верным прислужником Юрсеном Гибером.

– Отлично, – сказал он, переводя взгляд с одной женщины на другую. – Наконец-то мы сможем без помех все уладить.

Рида закричала, глаза ее страшно расширились.

– Нет! Нет! Нет!

Подкатившись к стене, она взвизгнула и съежилась, стараясь сделаться незаметной.

Мадлен, заложив руки за пояс, прикрыла кинжал складками юбки. Силы ее еще были не те, чтобы противостоять двум мужчинам, и все же она не двигалась с места, спокойно разглядывая незваных гостей.

– Займись ею, Гибер, – велел Бондиле, указывая на Риду, потом, поигрывая дубинкой, повернулся к Мадлен. Вид у него был скучающий, словно у щеголя, фланирующего по бульвару. – До меня дошел слух, будто вы вовсе не умерли.

– Вопреки вашим стараниям. – Мадлен осталась довольна невозмутимостью своего тона.

– Сути оказался не таким хорошим стрелком, каким пытался себя представить, дернув бровью, пояснил Бондиле. – Как вам, однако, удалось выжить в таком пекле?

– Мне повезло найти тень, – сказала Мадлен. – Откровенность за откровенность. Как вы меня отыскали?

– Это было нетрудно: я приказал Гиберу следить за девчонкой. Когда она тайком удрала из отцовского дома, Гибер пошел за ней, по дороге прихватив и меня. – Негодяй небрежным взмахом руки указал на ветерана наполеоновских войск, уже успевшего прижать Риду к стене и опутывавшего ее руки веревкой. Египтянка тоненько подвывала. – Вяжи потуже, – распорядился профессор. – И заставь ее прекратить это нытье.

Мадлен шагнула к Гиберу.

– Перестаньте. Что вы себе позволяете?

Тот не повел и ухом.

– Она заткнется, – заверил он и схватил Риду за волосы. – Замолчишь – отпущу.

Рида тут же притихла.

– Так-то лучше, – одобрительно кивнул Бондиле, подходя к странной паре. – Самолюбивое, тщеславное существо, как ты умудряешься быть столь безмозглой? – Он лениво ударил девушку по щеке.

Мадлен протестующе вскрикнула, и Бондиле обернулся.

– По крайней мере, эту дуру оправдывает ее глупость, но вы-то, мадам! Вы ведь довольно умны, хотя и упрямы. С чего же вам вздумалось соваться в дела, совершенно вас не касающиеся? – Он по-хозяйски взял Мадлен за плечо и начал медленно стискивать его пальцами. – На вас не действовали ни уговоры, ни перспективные предложения, ни разумные доводы. Что же мне было делать? Вы сами во всем виноваты.

Боль в плече сделалась нестерпимой, но Мадлен даже не поморщилась, чтобы не доставлять мучителю удовольствия.

– Жаль, но придется от вас избавиться, – продолжал Бондиле. – На мадемуазель Омат мне плевать, но вы – другой сорт. У вас ярко выражены определенные способности к аналитическому мышлению, что вдвойне удивительно. Женщины, как существа недалекие, интересуются древностями только в том случае, если видят в них украшения, аристократы – когда есть надежда пририсовать что-то к гербу. – Он убрал руку и засмеялся, восторгаясь собственным остроумием.

Рида задергалась, пытаясь освободиться от пут.

– Я любила тебя. А ты меня погубил.

Бондиле даже не повернул головы, но снизошел до ответа.

– Ты сама напросилась. Я был тебе нужен гораздо больше, чем ты мне. Не мог же я отказать красотке, готовой на все услуги. – Он снова перевел взгляд на Мадлен: – А вот вы так и не приняли моих ухаживаний, мадам. До сих пор не пойму почему.

– Вы отвратительны, – сказала Мадлен будничным тоном – так, словно обсуждала достоинства поданного к обеду напитка. – Ваше главное свойство – подлость. И то, как вы обошлись с мадемуазель Омат, доказывает, что я абсолютно права. – Кинжал по-прежнему был на месте. Она еще раз поправила юбку, драпируя его рукоять.

– Так и быть, – сказал Бондиле с застывшей улыбкой, – можете высказать все до конца.

– Потому что это мое последнее слово? – безмятежно предположила Мадлен. – Вы задумали новую подлость? Мы с мадемуазель Омат должны исчезнуть? Таковы ваши планы, да?

Бондиле отвесил галантный полупоклон.

– Вас уже нет. Каньоны трижды обшаривали, но тщетно. Что касается Риды, то она присоединится к сонму девчонок, исчезающих из арабских домов. Я, может быть, даже назначу награду за ее возвращение, чтобы выразить сочувствие моему другу. – Он подал знак Гиберу: – Приготовься.

Рида жалобно заскулила.

– Она ни в чем перед вами не провинилась, – сказала Мадлен и добавила, глядя на Риду: – Не плачь, девочка, он недостоин твоих слез.

Бондиле с обманчивой вялостью дважды ударил ее по лицу.

– Хватит! – прорычал он, отбрасывая притворное дружелюбие. – Вы ответите за каждый свой выпад. Эти пощечины – только задаток. Надеюсь, вам это ясно?

– Более чем, – уронила Мадлен, вновь проводя по юбке рукой.

Гибер, дотоле молчавший, решил подать голос.

– А что делать мне?

– Думаю, река – лучший выход. Когда найдут тело, решат, что она утопилась, чтобы скрыть свой позор, – сказал Бондиле и заулыбался. Ужас в глазах гордячки-аристократки вернул ему прежнюю самоуверенность и хорошее расположение духа.

Рида со стоном привалилась к стене.

Бондиле, отступив на шаг, ощупал Мадлен жадным взглядом.

– Ас вами мне надо бы поквитаться. Вздорные публикации, строптивое поведение требуют сатисфакции, а? Есть и другие должки, так что легкой и быстрой смерти я вам не обещаю. Для меня это будет приятная ночь: ведь вы все равно мертвы, а значит, всякую щепетильность можно отбросить.

– Вы очень самонадеянны, – презрительно усмехнулась Мадлен, прикидывая, как с большим толком распорядиться кинжалом. – И похотливы. Но ваши угрозы меня просто смешат! – Она гордо вздернула подбородок и плюнула негодяю в лицо, потом замерла, ожидая ответных действий.

– Тварь! – прошипел Бондиле, отирая лицо. – Подзаборная шлюха! – Через мгновение он набросился на Мадлен, намереваясь повалить ее на пол.

Та, как только насильник приник к ней, выхватила из-за пояса кинжал и с силой вонзила его ему в спину – чуть ниже ребер, направляя узкое лезвие вверх.

– Рида, беги!

Бондиле взвыл, изрыгая проклятия, и вскинул кулак. Удар пришелся по уху, в голове Мадлен загудело, но она даже не пошатнулась, продолжая сжимать повлажневшую рукоятку клинка.

Голос Бондиле постепенно затих, ноги его ослабели. Изо рта раненого хлынула кровь, взгляд остекленел, и он стал медленно оседать, хватая губами воздух.

– Боже правый! – выдохнула Мадлен, глядя на бьющееся в агонии тело. Она задрожала и оперлась на подоконник, чтобы не упасть. Бондиле умирал, и это она убила его – выхватила кинжал и убила. В ушах Мадлен стоял звон, колени подкашивались, а в мозгу вертелось одно: почему медлит Гибер? Почему не бросается на выручку господину? До нее вдруг дошло, что она безоружна, но о том, чтобы нагнуться и вытащить кинжал из спины поверженного врага, страшно было и думать. Стараясь взять себя в руки, Мадлен подняла глаза.

Прислужник Бондиле по-прежнему стоял у стены, вцепившись в Риду Омат как в добычу. Немая сцена длилась несколько бесконечно долгих секунд.

– Он умер, и это меняет многое, – произнес Гибер, когда молчание сделалось невыносимым.

– Каким образом? – настороженно спросила Мадлен.

Гибер слегка приосанился.

– Я принял решение, и оно от вас не зависит. Вы меня не остановите. – Шагнув вперед, он заслонил египтянку собой, словно охраняя от посягательств. – Она моя. Я ее заслужил. Я знал, что Бондиле якшается с ней, и знал, что он ее непременно обманет. Хотя она не какая-то шлюха, а добронравная девушка, и ему это было известно. Я в долгу перед ней. Я стоял в стороне и не вмешался. – Последовала еще одна пауза. Гибер прокашлялся. – У меня есть дом… ничего особенного, однако не развалюха, возле Бени-Суэйфа.

Ошеломленная всем услышанным, Мадлен растерялась. Особенно поразило ее последнее заявление.

– К чему вы клоните? – спросила она, когда Гибер умолк.

– Я отвезу ее туда и женюсь на ней. Девушка не может вернуться к отцу, ее там убьют. Для нее же лучше, если она поедет со мной. Вам меня не остановить. Я сделаю все, чтобы она не страдала. Никто не осмелится тронуть ее. И о ребенке я позабочусь.

– Позаботитесь означает сбудете с рук?

– Иначе нельзя, – отрезал Гибер, ничуть не смутившись.

– Что скажете, Рида? – рискнула спросить Мадлен, понимая, что отказ может привести свежеиспеченного жениха в ярость.

– Я поеду с ним, – прошептала египтянка.

– Я работаю с французами, – продолжал Гибер. – И с другими европейцами тоже. Она не завянет от скуки, как большинство египетских женщин. Мне понадобится ее помощь, а ей – моя. – В его голосе появились горделивые нотки. – Мой отец держал в Марселе гостиницу. Я знаю, как вести такие дела. Риде понравится у меня, можете не сомневаться.

Мадлен понимала, что ситуация не позволяет ей что-либо диктовать.

– А что будет со мной?

– Вы убийца, мадам. Хотя и убит всего лишь европеец. Разумеется, вам нельзя здесь оставаться.

– Да, – согласилась она и вздрогнула, покосившись на Бондиле. – Но я еще… не вполне здорова.

Гибер красноречиво пожал плечами.

– Когда его обнаружат, будет лучше, если тут от вас не останется и следа. – Найдите себе другое убежище для поправки здоровья. – Он вытянул Риду из-за спины, поставил рядом и осторожно освободил от веревок. – Уходите прямо сейчас. Я сам здесь управлюсь. Отыщите своего коптского монаха или врача – пусть они перепрячут вас куда-то, пока не утихнет шум. А потом уезжайте. – Гибер любовно охлопал девушку, словно выгодно купленную лошадку. – Пока вы будете держаться вдали от Египта, можете рассчитывать на мое молчание. Но если вернетесь – я не смогу вас защитить, даже не стану пытаться. – В его мимолетной жесткой улыбке не было и тени враждебности.

– Как вы… поступите с ним? – спросила Мадлен, указывая на Бондиле, и вновь ощущая прилив леденящего ужаса.

– Никак. Просто добавлю кое-какие детали. Чтобы все выглядело как стычка с разорителями гробниц. Это будет нетрудно. Все знают, что время от времени Бондиле приторговывал вещицами, обнаруженными в песке. Все решат, что наконец он зарвался.

Мадлен прикрыла глаза и кивнула.

– Прекрасно, – сказала она. – Даю слою, вы больше меня не увидите.

Гибер коротко отсалютовал.

– Это свидетельствует о вашем благоразумии. – Он показал на разбитые ставни: – Уходите через окно. Не хочу знать, куда вы пойдете. Просто уходите, и все.

– Хорошо, – сказала Мадлен, чувствуя, что ее охватывает глубокая скорбь. По себе, по несчастной Риде, по Египту и даже, наверное, по Бондиле. Она протянула девушке руку, но та отвернулась. – Прощайте, Рида.

– Прощайте. – Египтянка кивнула. Равнодушно, как кивают малознакомым людям, с какими виделись лишь однажды и вскользь.

* * *

Отчет судьи Нумаира.

«К вопросу о гибели французского подданного Алена Бондиле.

Пять дней назад в судейскую канцелярию пришло анонимное сообщение об убийстве профессора Алена Бондиле, возглавлявшего французскую экспедицию, занимающуюся раскопками вблизи Фив под патронажем нескольких французских университетов. Ввиду того, что подобные заявления в отношении европейцев многочисленны, но мало когда подтверждаются, документ был отправлен в архив. Однако тем дело не завершилось. На следующий день в суд явился профессор Мерлен де ла Нуа и попросил помощи в поисках профессора Бондиле, которого вот уже несколько дней никто не видел в глаза. Так как некая европейка, участница упомянутой экспедиции мадам де Монталье, уже считалась пропавшей без вести, суд счел необходимым послать за другом и доверенным лицом профессора Бондиле Ямутом Оматом, который на Коране поклялся, что ему неизвестно местонахождение мэтра и что он сам сильно обеспокоен исчезновением своей дочери Риды. Предположив, что между тремя вышеперечисленными исчезновениями имеется взаимосвязь, я вознамерился докопаться до правды и поручил трем своим порученцам провести тщательное расследование.

Слухи о том, что профессор Бондиле время от времени приторговывает вещицами, найденными в песке, ходили давно, но, поскольку эти деяния не считаются чем-то противозаконным, я как судья не возражал против них и лишь намекнул, что одобрительно отношусь только к сделкам, заключаемым с египтянами. Ямут Омат признал, что в последние три года он покупал у профессора кое-какие древние безделушки и что у того, несомненно, имелись и другие клиенты. Один из моих порученцев, переговорив с остальными участниками экспедиции, пришел к выводу, что тот, кто убил профессора Бондиле, также убил и мадам де Монталье, открыто восстававшую против торговли старинными раритетами.

Тело профессора Бондиле, обнаженное и изуродованное, было обнаружено три дня спустя в пустующем доме, где, как утверждает молва, обитает нечистая сила. Жара и время сильно попортили труп, но по некоторым признакам было определено, что профессор, скорее всего, стал жертвой некой печально известной банды разорителей усыпальниц. Это резонное предположение не противоречит тому, что нам известно о профессоре Бондиле, а также о людях, его умертвивших.

Я уверен, что профессор Бондиле встретил смерть во время попытки совершить с негодяями сделку, о чем и намерен сообщить французскому правительству, а также финансировавшим экспедицию университетам.

Я позволю себе также предупредить данные учебные заведения, что им незамедлительно следует назначить нового руководителя экспедиции и перевести необходимые суммы для возобновления разрешения производить в Фивах раскопки. В противном случае у меня не будет другого выхода, как наложить запрет на продолжение исследовательских работ.

Именем всемогущего и всевидящего Аллаха,

Кариф Нумаир, судья».